Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

под ред. А.С. Герда, Г.С. Лебедева.   Славяне. Этногенез и этническая история

Г. С. Лебедев. Археолого-лингвистическая гипотеза славянского этногенеза

1.Лингвистическая версия процесса
Главное в феномене «появление славянства» - совпадение показаний письменных, лингвистических и археологических данных. Все виды источников, безусловно, фиксируют славян в VI в. н. э.

Совпадение не исключительное. То же самое обнаруживается в какие-то узловые, критические, ключевые моменты этногенеза германцев - около рубежа н. э., и кельтов - в V в. до н.э. Кельты, германцы, славяне - вот выражение ритмики этнического процесса, раз в полтысячи лет создававшего в Европе новые, кристаллизованные этнические образования.

Гидронимия Восточной Европы обрисовывает три основных лингвистических ареала, более или менее соответствующих размещению археологических культур. Северная часть лесной зоны, примерно до линии Западная Двина - Ока, занята в древности финно-угорским этнокультурным массивом. Лесостепная и степная зона - иранцами (скифами и сарматами). Пространство между иранским и финно-угорским населением, по гидронимическим данным, - область распространения древних языков и диалектов, условно называемых "балтийскими" и принадлежавших населению, которое правильнее всего определить как "прото-балто-лавянское".

Обобщая представления языковедов о развитии этого, исходного для балтов и славян "прото-славяно-балтского массива", московский лингвист Г. А. Хабургаев пишет: "Основная часть языковых (!) предков праславян - это группа племен, в силу каких-то причин (в результате объединения с племенами иной языковой группы) отделившихся от той обширной группировки, которая на протяжении столетий распространялась по центральным (лесным) районам Восточной Европы, ассимилируя аборигенов (в основном финноязычных), продолжала здесь жить и развиваться после отделения непосредственных предков праславян, а со второй половины I тыс. н. э. была, в свою очередь, ассимилирована восточными славянами, оставив сравнительно немногочисленные народы, условно именуемые балтийскими" [393, с. 80].

Итак, лингвистическую версию процесса можно представить следующим образом:
1) исходный прото-славяно-балтский массив индоевропейского населения, формирующийся в лесной зоне Восточной Европы;
2) выделение в нем обособившейся на юге (в результате контактов с иноязычными соседями) группы племен, которую можно считать "праславянской";
3) возникновение (если дополнить данные лингвистики археологической моделью развития "балтийской курганной культуры") на крайнем западе ареала "прабалтской" группы;
4) соответственно население области последующего распространения "прабалтов", втягивавшееся в этногенез балтийских народов, следует считать "протобалтийским";
5) население в области постепенного распространения "праславян", интегрирующееся в славянскую этническую общность,- "протославянским", сохраняющим (как и "протобалтийское") архаичное языковое состояние, отличное и от "праславянского" и от "прабалтского", а тем более собственно "славянского" и "балтского".

При этом и "протобалтийские" и до неотличимости близкие им "протославянские" племена составляли практически единый, хотя и более рыхлый по сравнению с "праславянами" и к прабалтами", но вполне реальный этнический массив на протяжении всего I тыс. н. э., продолжали развиваться и жить собственной жизнью, осваивая новые пространства и ассимилируя здесь доиндоевропейское население, словно пролагая путь формирующимся этническим массивам.

В целом этнический процесс по лингвистическим данным можно выразить в схематическом виде:





Остается определить время и место всех этих процессов. Здесь лингвистика должна уступить место археологии.

2. Археологический эквивалент
Прото-балто-славянскому языковому состоянию соответствовала, скорее всего, совокупность близкородственных групп, говоривших на сходных диалектах, из которых соседние отличались наибольшим сходством, почти тождеством, а по мере удаления все более нарастали диалектные различия. Такому массиву древнего населения, состоявшему из небольших родовых коллективов, рассеянных по лесной зоне, хорошо соответствует массив археологических культур раннего железного века (РЖВ-культуры): штрихованной керамики, милоградская, юхновская, днепро-двинская, верхмеокская. Для них характерны: однородный, земледельчески-скотоводческий хозяйственный уклад; единый принцип расселения - небольшими коллективами на родовых городищах; сходные бытовые условия (во всех культурах - близкая схема жилища, с компактной жилой камерой, в милоградской и культуре штрихованной керамики - часто слегка углубленной в землю, с очажным устройством в углу; в других культурах сходная схема жилища представлена либо в наземном варианте, либо группируется в удлиненные постройки, иногда расположенные вдоль оборонительных сооружений и составляющие с ними единое целое); сходство верований, проявившееся, в частности, в погребальном обряде (ямные могилы со скудными остатками сожжений; в ряде культур могильные памятники вообще неизвестны или "археологически неуловимы").

На некоторых городищах открыты круглые в плане святилища, с оградой и идолом в центре; многочисленные загадочные мелкие поделки - "грузики дьякова типа", миниатюрные сосудики, изображения животных - все это указывает на сходную, архаичную и устойчивую структуру верований лесных племен.

Таким же сходством, устойчивостью и архаичностью отличается материальная культура. Керамика представлена разнообразными вариациами высоких лепных горшков (иногда со "штриховкой" от заглаживания травой - отсюда название одной из культур - штрихованной керамики, КШК). Железные слабоизогнутые серпы, ножи "с горбатой спинкой", узколезвийные топоры, наконечники копий и двушипных дротиков, стрел и гарпунов (костяные); бронзовые булавки, подвески, бляшки, браслеты, изредка фибулы; среди украшений ранней поры встречаются скифские и гальштаттские вещи, собственные оригинальные типы бронзовых изделий - редки и отличны от своеобразной бронзы соседних, финно-угорских племен.
Во II в. до н. э. в южной части ареала РЖВ-культур распространяются зарубинецкие памятники: селища с наземными и слегка углубленными постройками, сравнительно большие могильники с устойчивым обрядом (включающим обязательный набор погребального инвентаря - фибулы - и комплекс заупокойной посуды - горшок, миска, кружка новых, среднеевропейских орм). Развитие местных культур в целом, однако, не прерывается. В областях, непосредственно занятых зарубинецкой культурой (ЗБК), население покинуло древние городища, видимо, кое-где сдвинулось на новые территории; но такие же изменения со временем произошли и в областях, не занятых ЗБК, а чем дальше от Полесья и Среднего Поднепровья, тем менее и медленнее менялся уклад жизни лесных племен.

Именно этот уклад отчетливо выступает в так называемых "постзарубинецких древностях", сменивших со временем зарубинецкую культуру, но распространенных на гораздо более широкой территории. Памятники "киевского типа" (ПКТ) в Среднем Поднепровье, типа Абидня в Белоруссии, типа Почепского селища в Подесенье, распространившиеся во II-IV вв. н. э., во многом близки продолжавшим развиваться культурам штрихованной керамики в Средней Белоруссии или днепродвинской (тушемлинской) на Смоленщине. Население южной части лесной зоны с городищ переходит на селища; широко распространяются небольшие углубленные жилища, чаще представлены бескурганные могильники с сожжениями. И селища, и кладбища, как правило, небольшие, оставленные подвижным, часто менявшим места обитания населением. В материальной культуре можно отметить известное распространение фибул "римских типов", вещей с эмалью; набор орудий труда и оружия в принципе тот же, что и раньше; слегка меняется облик керамики (в профилировке биконических и тюльпановидных сосудов, сменяющих баночные, и появлении лощеной столовой посуды усматривают влияние ЗБК), известны плоские глиняные сковородки-жаровни.

Сдвинувшееся с мест, сравнительно активное население, несомненно, вошло в какое-то соприкосновение с Черняховской культурой (ЧК): в Среднем Поднепровье ПКТ располагаются чересполосно с Черняховскими памятниками, определенные "постзарубинецкие элементы" выявляются в окраинных районах ЧК, свидетельствуя о взаимодействии обитателей лесной и лесостепной зоны. Трудно сказать, как далеко на юг и на запад в глубь пшеворско-черняховского ареала осуществлялось это взаимодействие, однако оно, безусловно, имело место и значение для дальнейшего развития обоих этнокультурных массивов.
Именно в этом, постзарубинецком населении I - IV вв. ленинградские археологи Д. А. Мачинский и М. Б. Щукин предлагают опознать "венедов" Тацита - Иордана [228, с. 80- 100; 415, с. 67 - 79]. Совпадает территория - между певкииами-бастарнами (носителями ЗБК, покинувшими Полесье и Поднепровье под ударами сарматов) и "феннами" (лесными обитателями дальних окраин), германцами и сарматами.

Совпадает эпоха: если, по уточненной хронологии, ЗБК прекращается в 50-х годах н. э., то постзарубинецкие древности соответствуют времени активности венедов (с 50-х по 370-е годы). Совпадает и образ жизни. Подвижное, вооруженное "не на сарматский лад" пешее население стало в лесной зоне грозной силой, сменившей бастарнов. Тацит писал об этом: "Венеды переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только не существуют между певкинами и феннами..: передвигаются пешими, и притом с большой быстротой" [523]. С венедами пришлось воевать готским королям Германариху и Винитарию. Наконец, от венедского "корня" произошли анты, грозные противники готов в 375 г.

Вещи с эмалями, характерные для ПКТ, известны и на поздних городищах КШК (в комплексе на р. Стугне, в Киевской обл., они также были найдены вместе с обломками штрихованных сосудов [183, с. 64]). Структурная близость "постзарубинецких культур" (ПЗК) с РЖВ-культурами не вызывает сомнений: общий хозяйственный уклад, тип жилища - состав семьи, набор орудий труда, керамический комплекс, определенная близость есть и в погребальном обряде. Если учесть мощные политические сдвиги и потрясения в южной части лесной зоны, связанные со вторжениями и походами бастарнов, сармат, готов и вызванной ими активизацией "лесных народов", то понятны и изменения: отказ от родовых городищ-убежищ, переход на временные селища, движение населения к югу, в зону складывающихся межплеменных и надплеменных союзов.

В то же время, в отличие и от пшеворской, и от Черняховской культур, ПЗК структурно необычайно близка более поздней, первой достоверно славянской культуре пражского типа (КПТ); та же форма углубленных жилищ (полуземлянки, но еще без печек-каменок, с очагами), тип ранних селищ, неустойчивость в погребальном обряде, скудный набор аморфных керамических форм (порою неотличимых от классического "пражского типа"). Намечается генетическая цепочка структурно близких культур:

РЖВ (КШК, Милоградская и др.) → ПЗК (ПКТ) → КПТ
Время, территория, структура культуры и условия ее развития ни в чем не противоречат возможности именно такого направления "археологического процесса".
Однако оно оказывается не единственно возможным. В IV - V вв. новая серия изменений пронизывает весь массив культур лесной зоны - одновременно с падением "готской державы", (отождествляемой с ЧК) и наступлением кратковременной эпохи гуннского господства в степном, а отчасти и в лесостепном Причерноморье.

В Средней Белоруссии прекращается длительное, сравнительно плавное развитие КШК, и здесь население с городищ уходит на селища, родовые укрепления иногда преобразуются в городища-убежища (памятники "типа Банцеровщина"); то же происходит в Смоленском Поднепровье (памятники "типа верхнего слоя городища Тушемля"); сходные с тушемлинскими памятники "колочииского типа" распространяются в восточной, левобережной части Поднепровья, на юге, в лесостепи, переходя в памятники "типа Кургаи-Азак" [266; 379; 71]. Это, как правило, однородные по-прежнему явления, варьирующие в рамках одного и того же культурного стереотипа: всюду - слабопрофилировання лепная керамика, распространяются полуземлянки (появляются и печи-каменки), зерновые ямы, грунтовые могильники с сожжениями (урновыми или безурновыми, иногда - курганы с довольно сложными деревянными сооружениями). Все население лесной зоны приходит в некое движение, в целом, однако, не выходя за пределы прежних областей своего обитания.

Близкие по облику культуре пражского типа, все эти группы тем не менее отчетливо отличаются от нее и значительно теснее связаны с предшествующими культурами лесной зоны. Исследователи этих памятников (в основном обнаруженных за последние два десятилетия) ожесточенно ломают копья по поводу их этнической принадлежности: одни считают эти культуры "балтскими", другие - "славянскими". Видимо, в известной мере правы и те и другие. Все эти группы не несут отчетливых следов связей со Средней Европой, с "дунайским очагом" славянства, где распространяется "достоверно славянская" культура пражского типа [329]. Все они имеют прочные корни в местных культурах, которые археологи, опираясь на данные древней гидронимии, вслед за лингвистами объявили "балтскими" (забыв, правда, о лингвистической условности термина "балтийский" и прямо переведя языковедческое значение - в историко-этническое, не учитывая, что за данным термином стоит реконструированное лингвистами исходное языковое состояние, общее для "этнических" балтов и славян, т. е. исторически именно "прото-славяно-балтское"). Так называемые "культуры третьей четверти I тыс. н. э." - своего рода "боковая ветвь" процесса развития и распада указанного единства, причем именно та ветвь, которая в конечном счете вошла составной частью в общеславянское родовое древо.

Примерно таким же "боковым побегом" стала в лесостепной и степной зоне, от Днепровского Левобережья до Нижнего Дуная, "пеньковская культура", отождествляемая с антами, родственными склавинам-славянам и неизвестными после 602 г. [381]. В ней отчетливо прослеживается связь как с северными "культурами третьей четверти I тыс." и более ранними (киевским типом), так и в определенной мере - с Черняховской. Пеньковские памятники, видимо, оставлены населением, которое продвинулось в Черняховский ареал из лесной зоны и продолжало традицию Черняховской оседлости в условиях гунско-аварского владычества в степях на протяжении V - VI вв., то противоборствуя кочевникам, то союзничая с ними [ср. тюрк, ant клятва, отсюда монг. anda друг, побратим, союзник и пр. - 314, с. 35]. В VII в. пеньковские памятники сменяются поздними вариантами культуры пражского типа, на основе которых в VIII - IX вв. развиваются культура лукирайковецкой на Правобережье и роменско-боршевская на Левобе-режье Днепра, позднее перерастающие в древнерусскую.

Культура пражского типа выступает одновременно со всеми этими периферийными, "протославянскими" культурами. Наиболее ранние ее памятники, на стыке бывшего пшеворского и Черняховского ареалов, в верховьях Прута, Днестра, Буга, Вислы датируются V в. Их ареал совпадает с ареалом архаичной славянской гидронимии, что указывает на совпадение моментов языковой и культурной консолидации славянства. Спорадическое проникновение "праславян", венедов и антов из лесной зоны в пшеворско-черняховскую среду сменяется широким славянским движением, из глубин лесной зоны - на Юго-Запад и Запад, в направлении, прямо противоположном "колебательным" передвижкам "протославян". Это массовое, "дунайско-славянское" движение неудержимо развернулось в VI-VIII вв. и захлестнуло пространство от Черного моря и Адриатики до западной Балтики, от Эльбы до оз. Ильмень.

Пражская культура (на Украине ее называют также корчакской) и производные от нее группы стремительно расширяют свой ареал. Это взрывообразное расширение невозможно объяснить иначе, чем постоянным притоком населения из лесной зоны, со славянской "прародины", центральная область которой с наибольшей долей вероятности может быть локализована в Припятском Полесье и севернее него, в древнем ареале культур штрихованной керамики и милоградской, т. е. в Средней и Южной Белоруссии и северной части Украины. Отсюда, с "прародины", через очерченное пражско-корчакскими памятниками V в. сравнительно узкое "предмостье" - к Дунаю, в Чехию, Южную Польшу, на Балканы, а затем - вниз по Эльбе на Запад, и на Восток - за Днепр, до Дона пролегли магистральные пути славянства. Уже в VII в. на этой огромной территории намечаются новые этнографические различия, подготовившие разделение славянства сначала на две (северную и южную), а затем - на три (восточную, южную и западную) большие группы, обособляющиеся как в языковом, так и в культурном отношении, но при этом сохранявшие сознание общности происхождения, исторических судеб и языка.

В глубинах лесной зоны Восточной Европы сравнительно долго продолжалось самостоятельное развитие "протославянских" группировок, не прошедших в II - IV вв. пшеворско-черняховской фильтрации и в V-VI вв. - общеславянской консолидации на Дунае [230]. Это проявилось и в своеобразном, двойственном положении таких этнических образований, как летописные "кривичи" (а возможно, также "радимичи" и "вятичи").

Повесть временных лет не включает их в число племен "славянского языка", но и не обособляет от остальных славян как иноязычные финно-угорские или летто-литовские племена. Они, видимо, воспринимались как население, хотя и отличное по своим историко-этнографическим судьбам, но близкородственное славянам, быстро слившееся с ними.
Это население во второй половине I тыс. продолжало продвижение в глубины лесной зоны, что проявилось в формировании таких археологических явлений, как "культура смоленско-полоцких длинных курганов", связываемая с кривичами и возникшая на основе тушемлинской [410; 411], а возможно, также таких дискуссионных памятников, как новгородские сопки и псковско-боровичские длинные курганы (в том и другом случае выступает дославянская, прежде всего финно-угорская подоснова; нечто подобное в более раннее время можно предположить и для дьяковской культуры). Многоступенчатое, длительное взаимодействие соседивших, иногда родственных древних коллективов, и в целом этнических общностей, вероятно, существенно облегчало расселение славян VII - IX вв. в лесной зоне, но ныне затрудняет его археологическое изучение.

Коренное, принципиальное отличие между культурой пражского типа и родственными ей культурами лесной зоны (как "предковыми", так и синхронными) заключалось в новом хозяйственном укладе, в дальнейшем - едином для всех славянских племен, базирующемся на достижениях среднеевропейского земледелия. В VI-VII вв. у славян формируется "общеславянский хозяйственно-бытовой комплекс", "объединивший в своеобразное, ранее неизвестное сочетание кельтские, римские, германские формы производственных и бытовых орудий [259 - 262]. Он мог сложиться только в условиях обитания славянских племен на Дунае, в Средней Европе, в непосредственном контакте с народами, прочно освоившими технологию пашенного земледелия с использованием железных пахотных орудий. С VII в. именно этот комплекс становится важнейшим этнографическим показателем славянства, маркируя продвижение славян на все новые территории. В лесной зоне до распространения культур, генетически связанных с "пражским типом", данный набор орудий земледельческого труда (а значит, и связанные с ним формы агрикультуры) неизвестен как неславянским, так и "протославянским" племенам.

Плуг и хлеб - основа славянской цивилизации. Крестьянское пашенное земледелие стало тем мощным фундаментом, на котором произошла консолидация "праславянских" племен, обеспечившая и динамичный хозяйственный подъем, и бурный демографический рост, и быстрое социальное развитие.

Если в Средней Европе и на Балканах славяне, расселяясь и осваивая новые формы хозяйственного быта, контактировали и включали в свой состав носителей этого быта - древние фракийские, иллирийские, романские, германские, кельтские группировки (субстрат славянства в Болгарии, Югославии, Чехии, Польше, на землях полабско-балтийских славян), то в Восточной Европе положение было иным. На Русской равнине славяне в качестве носителей нового, прогрессивного уклада встречали либо этнически близкое, либо испытавшее уже воздействие "протославянских", либо "прото-славяно-балтских" племен население, что обеспечивало его сравнительно быстрое и массовое включение в процесс формирования древнерусской народности общего предка современных русских, украинцев и белорусов.
Обобщая археологические данные, можно представить их в виде схемы, воспроизводящей последовательность и генетические связи, устанавливающей "секвенцию культур" I тыс. до н. э. - I тыс. н. э.





Таким образом, выявляется генеральная линия этнокультурного процесса, которая и может быть сопоставлена с данными лингвистики.

3. Гипотеза
Сжато нашу гипотезу можно сформулировать так: до последних веков I тыс. до н. э. в лесной зоне Восточной Европы существовал сравнительно однородный массив "прото-балто-славянского" населения культур раннего железного века. Единственный известный для этого времени этноним - геродотовы "невры" отождествляется с милоградской культурой. С юга население лесной зоны испытывало воздействие скифского мира, с запада - племен лужицкой, а затем поморской культуры ("венетов" - "венедов").

В последних веках до н. э. скифов на юге сменили сарматы. На западе пришли в движение германские и прагерманские племена вандилии-вандалы (пшеворцы) и бастарны (зарубинецкая культура). Южная часть прото-балто-славянского населения обособилась от основного массива, на рубеже нашей эры попадая под воздействие зарубинецких племен.
Распад зарубинецкой культуры и уход бастарнов на Юго-Запад приводит к формированию общности "венедов" I - V вв." в которых можно видеть "праславян", отделившихся от "протославянского" населения и археологически представленных постзарубинецкими культурами (прежде всего памятниками киевского типа). Движение готов и других германских племен на Западе и Юго-Западе венедского ареала усиливает отрыв "праславян" от основного массива.

В III - IV вв. н. э. праславянские племена вступают в многообразные отношения с многоэтничными готским и вандальским племенными союзами, возможно, частично включаясь в их состав, но в целом сохраняя самостоятельность и постоянную связь с "протославянским" населением основной территории.

После гибели этих союзов в 375 г. и ухода германских племен под ударами гуннов на Запад происходит быстрая консолидация славянства. Она выражается в массовом продвижении населения из лесной зоны на Юг и Юго-Запад (что проявилось и в определенной деструкции культур исходной территории), в развитии общеславянских языковых форм, создании единой археологической культуры (базирующейся на пашенном земледелии). Резкое расширение ареала славянства в VI в. происходит в условиях сохранения и развитая этого единства. Более медленные, но по сути аналогичные процессы захватывают и среду "протославянского" населения, подготавливая его консолидацию с основым ядром славянства.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Иван Ляпушкин.
Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства

Мария Гимбутас.
Славяне. Сыны Перуна

Любор Нидерле.
Славянские древности

Валентин Седов.
Славяне. Историко-археологическое исследование

Д. Гаврилов, С. Ермаков.
Боги славянского и русского язычества. Общие представления
e-mail: historylib@yandex.ru