Суворов

Народный герой, человек непревзойдённой славы, генералиссимус Александр Васильевич Суворов — вот кто должен открыть собой ряд знаменитых русских деятелей-масонов.

Нет нужды останавливаться на изложении внешних событий жизни Суворова: деятельность его — военные походы, блестящие подвиги — изучена и рассказана биографами этого великого человека во всех подробностях. Интереснее другая сторона его жизни: тот внутренний храм, который он себе создал в противовес окружавшей его обстановке и который тщательно оберегал от постороннего взора.

Странности его характера сделались историческим достоянием, многие слова вошли в поговорку. Но тот, кто ближе мог и хотел приглядеться к Суворову, легко убеждался, что странностями он лишь прикрывал свои достоинства. И сам Суворов признавался, что говорил правду шутками и звериным языком.

С детства проявляя необыкновенную склонность к чтению, он не утратил её в продолжении всей жизни (об этом свидетельствует хотя бы громадная сумма — 300 рублей, — которую он тратил ежегодно на заграничные газеты). Суворов не был обыкновенным военным человеком своего времени. Поскольку это было возможным, он умел примирять служебные обязанности с проявлением терпимости и человечности. Хорошо известны рассказы об его аскетическом образе жизни, о том, что он легко переносил невзгоды, деля все лишения с солдатами и принимая участие наряду с другими во всех работах, и не по чувствительности, а в силу правильно осознанного народного духа он сумел заменить палочную дисциплину дисциплиной, основанной на совести.

Эти своеобразные отношения внутреннего подчинения и сознание долга он поддерживал в своих воинских частях и по воцарении Павла I, поклонника немецкой муштры и железной дисциплины. Независимое поведение Суворова и послужило поводом к его бедствиям.

То, что в сознании Суворова быть военным не означало быть жестоким, он показал во время борьбы с конфедератами в 1769 году. Путь к замирению восставшего края Суворов видел в мягком и заботливом отношении к «мирным» обывателям и в энергичных наступательных действиях против повстанцев. Он принял все меры к тому, чтобы поддержать добрые отношения с местным населением, и не допускал войска до грабежей. К конфедератам, сложившим оружие, он проявлял большую мягкость, считая, что «благоприятие раскаявшихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели разлитие крови».

В другой раз, в самый разгар Семилетний войны, когда при нападении на Берлин казаки захватали красивого мальчика, Суворов взял его к себе, заботился о нём во время похода и, как только стало возможно, известил мать о том, что сын её находится в безопасности, предложил оставить его у себя, обещая заботиться как о собственном сыне.

В связи с этими поступками Суворова чрезвычайно любопытно вспомнить слова, сказанные им живописцу Миллеру: «Ваша кисть изобразит черты лица моего: они видимы, но внутренний человек во мне скрыт… Трепещу, но люблю моего ближнего, в жизнь мою никого не сделал я несчастным, не подписал ни одного смертного приговора, не раздавил моею рукой ни одного насекомого, бывал мал, бывал велик!»

Это второе, внутреннее лицо Суворова, скрытое от всех, и может объяснить ряд его поступков и черт его характера, которые не имели прямой связи с обстоятельствами его внешней жизни. Того же порядка и принадлежность Суворова к братству вольных каменщиков. Именно эта важная деталь его биографии освещена в литературе чрезвычайно слабо. Один из его биографов упоминает о существовании известий, будто Суворов посещал прусские масонские ложи. Автор допускает такую возможность ввиду любознательности Суворова, но сомневается в том, что сам он когда-либо был масоном.

Высказанное автором сомнение лишено всякой основательности. Суворов, молодой офицер, не будучи посвящённым, конечно, не мог бы посещать собраний ложи масонов. В истории масонства такие исключения известны лишь по отношению к коронованным особам. Но, с другой стороны, существование такого рода известий чрезвычайно важно и только увеличивает значение данных, сравнительно недавно обнаруженных в архиве Великой Национальной Ложи Трёх Глобусов в Берлине и не проникших, по-видимому, до сего времени в печать. На основании их принадлежность Суворова к масонству устанавливается с большой достоверностью.

Суворов был посвящён и произведён в третью степень — мастера — в Петербурге. Посвящение его относится, по всей вероятности, к последним годам царствования Елизаветы. Его нельзя назвать случайным — такое предположение не соответствовало бы складу характера этого своеобразного человека, тем более, что Суворов не ограничился вступлением в братство, а прошёл ряд масонских степеней.

Оно не было и следствием общего увлечения. В то время масонство не завоевало ещё симпатий широких слоёв русского общества, и Суворов, приняв посвящение, сделался одним из первых по времени русских вольных каменщиков. Затем, находясь в Пруссии во время Семилетней войны и навещая в Кенигсберге своего отца, он был 27 января 1761 года произведён в шотландские мастера. Известно, что с этого дня до отъезда из Кенигсберга в начале 1762 года, Суворов числился членом ложи. В списке её членов, представленном 16 марта 1761 года в Ложу Трёх Глобусов, за № 6 значится Александр Суворов.

Этим ограничиваются сведения о его участии в работах братства вольных каменщиков. Несомненно, однако, что он всю жизнь следовал той масонской нравственности, которой отличалось современное ему масонское общество. Черты характера общечеловеческого, усвоенные Суворовым, — крайняя религиозность, борьба со своими страстями, из которой он всегда выходил победителем, лояльность, сознание своего долга — были особенно характерны для масонства этого периода. А потому слова завещания Суворова, обращённые к потомству «Всякое дело начинать с благословением Божьим, до издыхания быть верным Государю и Отечеству, убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы чрез истину и добродетель, которые суть моим символом», — могут быть приняты за его масонский катехизис.

Если при сравнительной скудности данных о чисто масонской деятельности Суворова нет оснований утверждать, что его характер сложился под непосредственным влиянием учения вольных каменщиков (скорее всего, это было простым совпадением его душевной склонности с общемасонским миропониманием), то, во всяком случае, эта открывшаяся новая черта в биографии Суворова не состоит ни в каком противоречии с общим обликом замечательного человека.