1. «Мирное» проникновение Венеции в сферу жизненных экономических интересов Византийской империи

Во второй половине XI в. Византийская империя находилась в исключительно трудном положении. Катастрофа при Манцикерте и последующие неудачи продвинули турецкие владения к самым берегам Пропонтиды, и из окон императорского дворца можно было видеть на востоке горы, которые уже не принадлежали империи.³⁾ На севере и северо-западе наседали варвары, от времени до времени поднималась Болгария, усилилась агрессивная политика Венгрии. На западе была потеряна Далмация и стремилась к независимости Сербия.⁴⁾ В южной [282] Италии появился и быстро усиливался новый враг, мечтавший о византийском наследстве, — норманы. Внутри остатков страны торжествовали феодалы, финансы были расстроены, армия — ничтожна, флот почти отсутствовал.⁵⁾ Императорская власть переходила из рук в руки в атмосфере придворных интриг и преступлений. Классовые антагонизмы находили выражение в народных волнениях и религиозных распрях.

В этих условиях самая наглая агрессия могла сойти за братскую помощь и дружескую поддержку. Венецианские дипломаты, всегда стремившиеся даже неблаговидным делам придать некоторое подобие законности и приличия, вымогали у одряхлевшей империи одну уступку за другой, неизменно добиваясь со стороны своей жертвы признания, что эти уступки — заслуженное вознаграждение за очень важные услуги. Хрисовул императора Алексея I, которым открывается венецианская политика «напора» в пределы Византии и который стал своеобразным стандартом венецианских домогательств на почве Византийской империи, начинается с перечисления их заслуг: «Они, построив большое количество кораблей, явились под Эпидамн (Драч); они в помощь нам (императору) представили многочисленное войско морской пехоты (viri navi pugnantes); они победили своим флотом преступный вражеский флот».⁶⁾ Все это более или менее близко к действительности, хотя, как мы видели, венецианцы защищали в этом случае также и свои собственные интересы. Но и хрисовул Иоанна Комнина, вынужденный разбойным нападением венецианского флота на владения Византии, также начинался с указания на заслуги Венеции перед империей: «Они, — говорилось здесь о венецианцах, — без колебаний и с готовностью сражались против врагов... да и в будущем снова обещают со своей готовностью сражаться за Романию»..., а «то, что они за последнее время наделали плохого (quae paulo ante ab eis male gesta sunt) император им простил и принял их обращение».⁷⁾ Венецианские источники, конечно, идут еще далее и автор «Истории дожей венецианских» прямо говорит: «Венецианцы всегда были защитниками Романии».⁸⁾

«Всегдашние защитники Романии» за услуги, оказанные в борьбе против норманов, потребовали от императора Алексая признания за дожем титула «дукса Далмации [283] и Хорватии», и добились этого.⁹⁾ В 1082 г. последовал знаменитый хрисовул, создававший для венецианских купцов исключительное положение во владениях империи. В Константинополе Венеции был уступлен целый квартал со всеми лавками и мастерскими, которые здесь находились, и три морских причала в пределах этого квартала. Это была территория, тянувшаяся по южному берегу Золотого Рога в непосредственной близости от Босфора.¹⁰⁾ Свобода торговли предоставлена была венецианцам на всем пространстве империи, причем как покупка, так и продажа товаров должны быть свободны от всякого обложения. Не довольствуясь этими общими формулировками, венецианцы настояли на перечислении всех важнейших портовых городов как в Европе, так и в Азии, и даже таких, которые в данное время не находились в распоряжении константинопольского императора.¹¹⁾ Здесь мы видим Родосто, Силиврию, Гераклею — города на Пропонтиде в непосредственной близости от Константинополя; Адрианополь и Абидос; многочисленные города и порты по побережью Эллады — Деметриаду, Афины, Фивы, Коринф, Навплию, Корон и Модон; гавани на Эпирском побережье — Драч, Авлону, Водуницу; некоторые острова, как Хиос; порты и города Сирии и Малой Азии — Селевкию с Антиохией,¹²⁾ Мамистру, Тарс, Аталию, Адану. Столь же пунктуальными были венецианшие дипломаты и по части права их купцов не платить различных налогов, действительно многочисленных и разнообразных, с которыми тортовому люду приходилось иметь дело на территории Византии: в договоре перечислены шесть различных налогов с прибавкой «и другие».¹³⁾

Одновременно, желая ущемить своих тогдашних конкурентов по торговле с Византией, амальфитанцев, венецианские дипломаты добились обложения в пользу св. Марка ежегодными взносами в три номисмы с каждого амальфитанского предприятия, — «льгота» в своем роде беспрецедентная в истории. Греческие чиновники, нарушители хрисовула, подлежали штрафу в 10 фунтов золота, т.е. в 720 перперов, и четырехкратному возмещению причиненного венецианским купцам ущерба. Высокие византийские титулы должны были украсить особу дожа и патриарха Градо: первый именуется протосевастом, второй — ипертимоном.¹⁴⁾ Наконец, две [284] церкви — одна в Константинополе, другая в Драче — были переданы венецианцам, причем, разумеется, с теми доходами, которые они получали.¹⁵⁾ Чтобы понять значение этой последней уступки, надо принять во внимание тот религиозный антагонизм, который существовал в это время, после разрыва между восточной и западной церквами в 1054 г., между католическим и греческим духовенством, но Алексей не остановился и перед этой, несомненно крайне неприятной греческому духовенству уступкой.

По сравнению с грамотой царей Василия и Константина от конца X в., хрисовул императора Алексея, с точки зрения венецианских интересов, был огромным шагом вперед, с точки же зрения интересов империи, едва ли он может найти себе оправдание даже в том, почти безвыходном, положении, в котором она находилась в момент водворения на троне новой династии. Хрисовул наносил огромный ущерб финансам империи; он ставил торговлю собственных «ромейских» купцов в крайне невыгодное положение по сравнению с их западными конкурентами и должен был вызвать справедливое негодование в деловых византийских кругах против венецианских купцов. Выгоды, предоставлявшиеся этим документом Венеции, были настолько велики, что представители республики св. Марка целое столетие цепко будут держаться за дарованные им привилегии, добиваясь подтверждения их от всех новых императоров и перенеся обязанность такого подтверждения на их преемников, императоров Латинской империи.

Венеция, разумеется, готова была поддерживать политику империи всюду, где это не расходилось с ее собственными интересами или было выгодно ей самой; но в Византии очень влиятельные круги считали, что эти уступки все-таки покупаются слишком дорогой ценой. Эта мысль должна была крепнуть по мере того, как политическое положение империи становилсь более устойчивым. События 1107 и 1108 гг., когда Византия должна была вновь вступить в борьбу с норманами, были доказательством этой перемены.

На этот раз противником Византии выступил Боемунд, попытавшийся противопоставить ей силы италийских норманов и антиохийокого княжества, а также авантюристов разных стран, собранных Боемундом под [285] предлогом помощи крестоносцам на Востоке. Боемунд осенью 1107 г. высадился в Авлоне и, направившись к северу, осадил Драч, — Боемунд действовал по старому норманскому рецепту. Венеция, к которой Алексей обратился за помощью, мобилизовала свои морские силы и направила их в 1108 г. в воды южной Адриатики.¹⁶⁾ К этому времени, однако, выяснилось, что сил, приведенных в движение самим императором, было достаточно, чтобы отвратить нависшую над владениями империи угрозу. Боемунд был окружен под Драчем войсками Алексея, на море сицилийский флот потерпел поражение, и таким образом, осаждающие сами оказались в осаде. Боемунду, вместо фантастических мечтаний сделаться распорядителем судеб Романии, пришлось признать себя вместе с княжеством Антиохийским в вассальной зависимости от императора Алексея. Война была быстро закончена. Нам неизвестно в точности, в чем заключалась в этой войне роль, которую сыграл венецианский флот, ясно одно: роль эта не была значительной, иначе венецианские анналисты не отреминули бы рассказать о заслугах своих соотечественников, да и Анна Комнина, вообще не склонная замалчивать венецианских заслуг, ничего не говорит о венецианской помощи в этой второй войне Алексея против норманов.¹⁷⁾ Достигнутые результаты, однако, могли вполне удовлетворить венецианских политиков: оба берега морского прохода на Восток остались в разных руках.

Этот успех должен был заставить задуматься и Алексея над целесообразностью тех жертв, которые несла Византия в пользу своего союзника, но при Алексее дело до открытого разрыва не дошло, — император считался, быть может, с возможностью новых конфликтов на Востоке и на Западе, когда дружественные отношения с Венецией могли оказаться необходимыми. Иначе взглянул на это дело преемник Алексея, Иоанн Комнин. Он не спешил подтвердить хрисовул своего отца, а когда венецианцы напомнили ему об этом, то он ответил отказом: положение дел в империи, по мнению Калоиоанна, не оправдывало политики его отца в отношении Венеции.¹⁸⁾

Венецианцы начали тогда, как мы знаем, военные действия. С большим флотом Доменико Микьеле отправился на Восток, для того, чтобы поддержать там [286] пошатнувшиеся дела крестоносцев и упрочить собственные позиции в Сирии; но по дороге туда и обратно венецианский, флот постарался причинить весь вред, какой только было возможно, владениям неподатливого императора. Как мы уже видели, по дороге к берегам Сирии венецианцы осаждали Корфу, а закончив операции в Сирии взятием Тира, напали на острова Эгейского моря. С возмутительной жестокостью расправлялись они с ни в чем неповинным населением этих островов. Вот взят город Родос, в гавани которого венецианский флот и венецианские торговые корабли всегда укрывались на время зимней непогоды, и венецианцы, «перебив врагов и взяв пленных, причем ускользнуть удалось лишь немногим, частично разрушили город».¹⁹⁾ Затем венецианский флот направился к Хиосу и в то время, когда одна часть флота здесь зимовала, другая опустошила Самос, Митилену на Лесбосе, Андрос и ряд других островов. Разбойники всюду грабили мирное население и делили между собою награбленное.²⁰⁾ «Стены городов, — пишет Фульхерий Шартрский, — разрушались, взрослые и девушки жалости, достойным образом, забирались в плен, разное добро увозилось с собой... Мы в Иерусалиме, — продолжает Фульхерий, — благочестно скорбели».²¹⁾ Разбойники, захватив с собой «мощи св. Исидора с острова Хиоса» и камень из Палестины, «на котором сидел спаситель», вернулись в Венецию.²²⁾ Это было в 1125 г., а в следующем, 1126 г., они собирались организовать новую экспедицию, на этот раз против Ионических островов.²³⁾ Калоиоанн не мог приостановить военными мероприятиями этого разбоя, — греческий флот не был достаточно силен, чтобы померяться силами с венецианским флотом. Мольбы о помощи, которые неслись в столицу с островов и побережий Эгейского моря, заставили Калоиоанна быть более сговорчивым. С другой стороны, и венецианцы, уже несколько лет лишенные тех привилегий, к которым они привыкли в предшествующее царствование, не видели в награбленной добыче достаточной компенсации своих потерь. Это предрасполагало обе стороны к заключению мира.²⁴⁾

Восстановление мира сопровождалось подтверждением хрисовула императора Алексея I, причем текст его был воспроизведен почти дословно. Таким образом, венецианцы [287] с 1126 г. опять пользуются в пределах Византии исключительными привилегиями.²⁵⁾

Разумеется, вынужденное возвращение венецианцам потерянных было ими привилегий сильно раздражало различные круги византийского населения, заинтересованного в этом вопросе, т.е., прежде всего, византийских купцов и отчасти духовенство. Не могла быть приятной эта уступка и лицам близким к императору: Киннам, преданный Калоиоанну, сообщая об этих фактах, не в силах скрыть своего раздражения, — «через это», — пишет он о возвращении венецианцам прежних привилегий, — «расположил их царь к еще большей надменности и гордости»...²⁶⁾

Император несомненно и сам смотрел подобным же образом на этот вынужденный договор, но обстановка складывалась так, что в течение всех последующих шестнадцати лет своего правления Калоиоанн не мог пересмотреть этого вопроса. Война с Венгрией, начавшаяся в 1128 г., потом борьба с сербскими вассалами в 1129 г., поход в Малую Азию в целях отвоевания ромейских земель у турецких эмиров, затянувшийся до 1135 г., необходимость держаться настороже против Рожера, короля Сицилийского в 1136 г., совместные с крестоносцами походы против сирийских и малоазиатских турецких эмиров и, наконец, борьба за Антиохию не позволили императору до самой его преждевременной смерти в 1143 г. уделить надлежащее внимание pecпублике св. Марка.

В правление преемника Иоанна, его младшего сына Мануила, обстановка очень скоро сложилась таким образом, что о разрыве с Венецией нечего было и думать. В 1147 г. Рожер Сицилийский начал наступательные операции против западных и южных областей империи на Балканском полуострове. Одновременно новая волна крестоносного движения с запада требовала к себе также пристального внимания, войск и средств для предотвращения возможных в связи с этим опасностей и осложнений. Не исключена была возможность союза Рожера с Людовиком VII, сицилийских грабителей с французскими. При таких условиях Мануил был вынужден обратиться за помощью к Венеции. Политика сицилийцев не могла быть приемлемой и для венецианцев, почему они [288] немедленно откликнулись на эту просьбу, заручившись, однако, подтверждением со стороны Мануила хрисовула Алексея I.

Хрисовул и на этот раз начинался с указания на заслуги венецианцев: «Призванные императорской властью нашей, — писал Мануил, — для совместного действия против властителя Сицилии, против его вооруженных сил на суше и на море, они (венецианцы), проявили готовность и быстроту... и поспешно обещали свою службу».²⁷⁾ В награду за это император и пожаловал им то, о чем просили венецианские послы. Однако, на этот раз венецианские дипломаты не ограничились льготами и привилегиями хрисовулов 1082 и 1126 гг., а добились нового расширения своих прав. Дарованные этими хрисовулами привилегии способствовали быстрому росту венецианской торговли с Византией: возрастали товарные массы, поступавшие в распоряжение венецианских купцов, появились новые районы с возросшими торговыми интересами Венеции в пределах империи. Территориальные рамки хрисовулов Алексея и Иоанна, как они ни были широки, начали казаться тесными. От Мануила Венеция добивается значительного расширения своих владений в Константинополе,²⁸⁾ а к прежним городам и районам империи, где венецианские купцы пользовались правом беспошлинной торговли, были прибавлены острова Крит и Кипр.²⁹⁾ Со своей стороны Венеция должна была выполнить те обещания, которые были даны ее послами и которые заключались в военной помощи императору в начавшейся кампании.

Таким образом, норманы еще раз натолкнулись на союз Венеции с Византией. Военные действия, начатые Рожером, увенчались первоначально большим успехом: он овладел Корфу, поставив там свой гарнизон; потом, высаживаясь в различных местах на материке, совершил большой рейд в направлении Негропонта, Фив и Коринфа, которые были взяты и разграблены. Венецианский флот появился тогда перед Корфу, угрожая тылам Рожера. Между тем разбойничьи банды норманов продолжали опустошать страну, проникли во Фракию и угрожали самой столице.³⁰⁾ Венецианский флот тем временем соединился с флотом греческим и у мыса Малеи нанес полное поражение флоту сицилийских разбойников, причем союзники потопили свыше 40 кораблей. Потом началась [289] осада Корфу. Она первоначально проходила не особенно удачно и стоила дорого.³¹⁾ Однако общими усилиями город был, наконец, взят и очищен от норманов. Враг должен был убраться в Италию.³²⁾

Во время осады Корфу произошел инцидент, который должен был оставить глубокий след во взаимоотношениях Венеции с Византией. В 1149 г. на Корфу прибыл Мануил, занятый до того заботами, связанными со вторым крестовым походом, и отражением очередного нападения половцев. В присутствии императора, в момент, когда осада города была уже окончена, между союзниками внезапно вспыхнула ссора, едва не превратившаяся в кровавое побоище.

Греческие источники, Киннам и Никита, объясняют это столкновение заносчивостью и грубостью венецианцев, их насмешками над ромеями и императором Мануилом. «Это народ безнравственный, хищный больше, чем всякий другой, низкий и не имеющий ни малейшего понятия о флотской чести», — писал Киннам о венецианцах.³³⁾ Разумеется дело было не только в заносчивости и грубости венецианцев. Привилегии республики тяжело давили на экономическую жизнь Византии, возбуждали со стороны греков непримиримо враждебное чувство к венецианским купцам, к венецианцам вообще. Со своей стороны к венецианцы, понимая эту вражду и сознавая за собой силу, позволяли себе оскорбительные выходки по адресу своих союзников и Мануила.³⁴⁾ Экономическую подоплеку этой вражды чувствует и сам Киннам, когда он с раздражением говорит о выгодах, полученных венецианцами от императора Алексея.

Столкновение началось с перебранки, но потом греки и венецианцы взялись за оружие, и едва не завязался настоящий бой. На суше венецианцы «обратили тыл», но на море венецианский флот оказался сильнее и начал жечь греческие корабли. Вожди той и другой стороны с трудом могли приостановить дальнейшее развитие событий.

Эта схватка показывает, что союз между Венецией и Византией не базировался на взаимных экономических выгодах, был в этом смысле искусственным, вызванным со стороны Византин неблагоприятной для нее внешнеполитической конъюнктурой, а со стороны Венеции — ее все более и более усиливавшимся «натиском на Восток». [290] Такой союз не мог быть прочным, и Венеция скоро должна была почувствовать это.

³⁾ Anna Comnena, ed. cit., pp. 177, 178.

⁴⁾ Ibid., p. 436.

⁵⁾ Ibid., pp. 100, 225.

⁶⁾ FRA. DA., v. XII, p. 51.

⁷⁾ Ibid., p. 96.

⁸⁾ Historia ducum, ed. cit., p. 75.

⁹⁾ Danduli Chr., col. 250.

¹⁰⁾ FRA. DA., v, XII, p. 52. Anna Comnena, v. I, pp. 286, 287.

¹¹⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 51. 52.

¹²⁾ Мы не видим оснований согласиться здесь с издателями этого документа, Тафелем и Томасом, которые имеют здесь в виду не знаменитые сирийские города, а незначительные ликийские порты. Венецианцы заботились несомненно о перечислении тех городов, в которых они имели серьезные экономические интересы, а что Селевкия и Антиохия как раз были такими городами, это видно из того, что венецианцы договаривались о них потом с королем Иерусалимским и князьями антиохийскими, подобно тому как это они [489] делали с королем Малой Армении о перечисленных здесь же Тарсе и Мамистре. Все это мы видели при обзоре политики Венеции в Сирии.

¹³⁾ FRA. DA., v. XII, р. 53.

¹⁴⁾ Ibid., p. 52.

¹⁵⁾ Орделафо Фальеро в 1107 г., осуществляя дарение константинопольской церкви св. Акиндина, полученной по хрисовулу императора Алексея, делает это cum omni suo territorio et beneficio (FRA. DA., v. XII. pp. 67, 68).

¹⁶⁾ Annales venetici breves, ed. cit., p. 70.

¹⁷⁾ «Краткие венецианские анналы» сообщают только о самом факте выступления венецианского флота; «История дожей» вовсе не сообщает об этом походе сведений; «Хроника» Дандоло довольно неопределенно говорит об участии венецианского флота в деле у Драча (цит. соч., кол. 261). Анна со своей стороны сообщает только, что Алексей обратился с письмами в Пизу, Геную и Венецию (цит. соч., т. II, стр. 132).

¹⁸⁾ Danduli Chr., col. 269. Historia ducum, p. 73. Predecessorum statuta eis dare nolebat. Cinnamus, op. nom., p. 281.

¹⁹⁾ 19. Danduli Chr., col. 271, 272. Opes abstulit et aceptas dividit{2 символа не пропечатаны. OCR}capit et postea spolia distribuit... Historia ducum, p. 74.

²⁰⁾ Cerbani, Translatio, ed. cit., p. 323. Cinnamus, op. cit., p. 281.

²¹⁾ Fulcherius Carnotensis, p. 470.

²²⁾ Cerbani, Translatio, p. 470.

²³⁾ F. Chalandon. Les Comnènes. Jean II et Manuel I. Paris, 1912, p. 158.

²⁴⁾ «История дожей» приписывает инициативу мирных переговоров императору (цит. соч., стр. 74).

²⁵⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 97, 98. Danduli Chr., col. 269, 274.

²⁶⁾ Cinnamus, ed. cit., p. 281.

²⁷⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 109, 110.

²⁸⁾ Ibid., pp. 111, 112.

²⁹⁾ Ibid., p. 124.

³⁰⁾ Historia ducum, p. 75. Cinnamus, p. 92.

³¹⁾ Historia ducum, p. 75.

³²⁾ Danduli Chr., col, 282, 283.

³³⁾ Cinnamus, op. cit., p. 280. Nicetas, op. nom., v. I, pp. 113-115. Необходимо заметить, что ранние венецианские источники ничего не знают об этом инциденте.

³⁴⁾ Cinnamus, op. cit, p. 98. Nicetas, op. cit., pp. 113, 114, 115.