3
|
И в политической, и в военной, и в экономической областях власть имущие люди испытывают в той или иной степени беспокойство по поводу подозреваемого ими неблагоприятного общественного мнения масс. Формирование общественного мнения становится поэтому общепринятым способом завоевания и удержания власти. Избирательное право, покоящееся на имущественном и образовательном цензах, уступило место всеобщему избирательному праву и усиленной борьбе за голоса избирателей. На смену малочисленным профессиональным армиям XVIII в. пришли массовые армии, рекрутируемые на основе воинской повинности, - и тем самым возникли проблемы воспитания и поддержания в них националистического духа. Мелкое производство сменилось массовым производством, и вместе с последним возникла система общенациональной рекламы.
С увеличением размеров и централизацией социальных институтов увеличились также размах и интенсивность усилий творцов общественного мнения. Масштабы и действенность орудий формирования общественного мнения не отставали, по сути дела, от масштабов и действенности других крупнейших институтов, способствовавших возникновению современного общества как общества, состоящего из пассивных масс. В дополнение к расширившимся и централизованным средствам государственной власти, эксплуатации и насилия современная элита овладела, следовательно, небывалыми еще в истории орудиями управления умами и их обработки, включая систему всеобщего обязательного образования и массовые средства общения. Политические наблюдатели прежних времен полагали, что расширение сферы воздействия и количественное нарастание орудий регулярного массового общения будут способствовать расширению и оживлению деятельности низовой общественности. Авторы, придерживавшиеся таких оптимистических воззрений, высказанных еще до появления радио, телевидения и кино, трактовали регулярные средства общения попросту как средства расширения круга лиц, могущих обмениваться своими личными мнениями, и как средства увеличения скорости развертывания дискуссий. В современных условиях, писал Чарльз Кули, "соревнование идей бесконечно увеличивается и всякие цепкие представления, бытующие только лишь вследствие отсутствия сравнений, должны будут, по-видимому, исчезнуть, ибо все, что действительно созвучно разборчивому уму, будет все более приветствоваться и распространяться". Находясь под впечатлением распада традиционного единства территориальных общин, Чарльз Кули все же считал, что новые средства общения будут способствовать динамичности процесса обмена мнениями, присущего классической демократии, и вместе с тем развитию разумной и свободной индивидуальности. Никому еще, в сущности, не удалось вскрыть и взвесить все формы влияния, оказываемого массовыми средствами общения, так как в своей совокупности это влияние носит, вероятно, столь всеобъемлющий и столь утонченный характер, что при нынешних методах социальных исследований его невозможно полностью уловить. Но мы имеем теперь основания полагать, что массовые средства общения не столько способствовали расширению масштабов и оживлению дискуссий среди низовой общественности, сколько превращению последней в ряд рынков сбыта идей и мнений, распространяемых ими в обществе, уподобившемся пассивной массе. Я имею при этом в виду не только рост аудитории, имеющейся к услугам профессиональных поставщиков идей и мнений, и уменьшение возможностей возражать; и я веду здесь речь не только лишь о резком опошлении и обезличении, самих наших органов чувств, к которым взывают теперь эти средства общения и развлечения в своей конкурентной борьбе за овладение нашим "вниманием". Я имею здесь специально в виду своего рода душевное невежество, распространяемое массовыми средствами общения и развлечения. Оно выражается в нескольких формах: I. Очень мало из того, что мы, по нашему мнению, знаем о мировой социальной действительности, мы почерпнули из наших собственных наблюдений и размышлений. Большинство сложившихся у нас представлений внушено нам массовыми средствами общения, причем дело нередко доходит до того, что мы отказываемся верить своим собственным глазам, пока не прочтем об увиденном в газете или не услышим по радио. Эти учреждения не только снабжают нас информацией, но и управляют нашим жизненным опытом. Применяемые нами критерии достоверности фактов и наши мерила действительности определяются скорее этими институтами, чем нашими собственными отрывочными впечатлениями. Вот почему даже в тех случаях, когда люди знакомы с событиями по своему личному, непосредственному опыту, их наблюдения и впечатления не являются, в сущности, ни прямыми, ни первичными: они укладываются ими в шаблонные формы. Чтобы решительно избавиться от подобных шаблонов и воспринимать явления оригинально и свежо, человеку требуется длительное и умелое перевоспитание. Можно допустить, что если б все люди прошли через период депрессии и все испытали бы на себе ее тяготы, то в свете этого опыта они могли бы убедиться в. несостоятельности всего того, что толкуют о депрессии массовые средства общения, отвергнуть эти толкования или по меньшей мере отнестись к ним критически. Но для того, чтобы уроки такого коренного сдвига оказали заметное влияние на общественное мнение, требуется непременно привести их в систему и надлежащим образом истолковать. Короче говоря, жизненный опыт, способный служить базой сопротивления массовым средствам общения, - это не сырой, первичный опыт, а осмысленный опыт. Если мы говорим о личном опыте людей как о серьезном факторе общественной жизни, то это непременно опыт, носящий в себе элементы интерпретации. А способность обладать такого рода опытом социально обусловлена. Индивидуум, как я уже говорил, не склонен доверять своему опыту, пока этот опыт не подтверждается другими людьми или же массовыми средствами общения. Если результаты непосредственного наблюдения идут вразрез с установившимися приверженностями и убеждениями индивидуума, то он их обычно не приемлет. Чтобы быть приемлемыми, они должны укреплять или оправдывать те подсознательные чувства, которые нередко являются главными пружинами его идеологических приверженностей. II. Так как средства массового общения еще полностью не монополизированы, то у людей имеется возможность противопоставлять одно из них другому, сравнивать и тем самым противостоять воздействию, исходящему от каждого из них в отдельности. Чем больше имеется элементов подлинной конкуренции между средствами массового общения, тем больше у людей возможностей сопротивляться им. Но как действительно обстоит ныне дело в этом отношении? Занимаются ли действительно люди сопоставлением различной информации, относящейся к общественным событиям или политическим мероприятиям, противопоставляя содержание одного сообщения другому? На поставленный вопрос приходится ответить так: как правило - нет; подобные , сопоставления делают лишь очень немногие. Мы знаем, во-первых, что люди весьма склонны выбирать те источники информации, с идеями которых им уже приходилось соглашаться. Существует своего рода отбор новых мнений, производимый на основе ранее усвоенных мнений. Никто, по-видимому, не стремится выискивать какие-либо противоречивые суждения и утверждения в информации, предлагаемой разными источниками. Радиовещательные компании, журналы, газеты часто имеют довольно постоянный круг слушателей или читателей и, таким образом, закрепляют в сознании своей публики распространяемые ими идеи и представления. Во-вторых, мысль о практикуемом противопоставлении одного источника информации другому основана на предположении, что содержание информации действительно различно, что мы имеем подлинное столкновение мнений. Но это далеко не так. Различные предприятия из сферы массовых средств общения внешне демонстрируют видимость многообразия и состязания, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это состязание сводится скорее к обыгрыванию различных вариантов немногих стандартных тем, чем к настоящему столкновению идей. Возможность деловой постановки спорных проблем все более оказывается привилегией тех немногих влиятельных групп, которые имеют легкий и постоянный доступ к массовым средствам общения. III. Массовые средства общения проникли не только в область нашего познания внешней действительности, они проникли также и в область нашего самопознания. Они снабдили нас новыми образцами и мерилами, по которым мы судим о себе, и внушили нам новые устремления, связанные с тем, какими мы хотели бы быть и какими хотели бы казаться. В преподносимых ими образцах поведения они предложили нам новую, более крупную по масштабам и более гибкую шкалу самооценок. Оперируя терминами современной теории самопознания, можно сказать, что эти массовые средства общения включают в поле зрения читателя, слушателя или зрителя более многочисленные и высокие эталоны - действительные или воображаемые, представленные наглядно или символически, лично ему известные или случайно перед ним мелькнувшие, - по которым ему предлагают равняться. Они расширили тот разряд людей, у которых мы ищем подтверждения наших представлений о самих себе. Больше того: 1) само представление рядового человека о себе внушается ему массовыми средствами общения, они дают ему образцы и мерила, с помощью которых он судит о себе; 2) они подсказывают ему, каким он хотел бы быть, то есть формируют его стремления;3) они подсказывают ему, как этого достигнуть, то есть внушают ему пути и способы осуществления желаний, и 4) они подсказывают ему, как он может чувствовать себя таким, каким хотел бы быть, даже не будучи им, то есть дают ему забвение в иллюзии. Разрыв между действительным положением личности и ее устремлениями ведет к развитию узкопрактической жизненной сноровки и (или) к бегству от действительности в область иллюзий. Такова, по-видимому, основная формула, выражающая психологическое воздействие современных массовых средств общения. Но, как программная формула, она не созвучна истинным требованиям развития человеческой личности. Это формула ложного мира, созданного и поддерживаемого массовыми средствами общения. IV. В наше время массовые средства общения, особенно телевидение, часто вытесняют беседы и споры граждан в тесном кругу и подрывают возможность разумного, неторопливого и человечного обмена мнениями. Они являются важной причиной разрушения уединенной внутренней жизни человека, понимаемой во всем ее облагораживающем значении. Этим в значительной степени объясняется тот факт, что они не только не выполняют роль просветительного и воспитательного средства, но представляют собой пагубную силу: они не помогают зрителю или слушателю разобраться в более глубоких источниках его чувства разлада с действительностью, его личных тревог, невыраженного возмущения и смутных надежд. Они не дают возможности индивидууму подняться над своей узкой средой и вместе с тем не разъясняют ему ее ограниченное значение. Массовые средства общения поставляют много всяких сообщений и известий о том, что происходит в мире, но редко дают возможность слушателю или зрителю по-настоящему поставить свою повседневную жизнь в связь с этой более широкой действительностью. Они не связывают поставляемую ими информацию по общественным вопросам с заботами индивидуума. Они не углубляют понимание источника тревог, обуревающих отдельного человека, и тревог, обуревающих общество, находящих свое отражение в отдельном человеке. Наоборот, они отвлекают внимание человека от основного, главного и затрудняют ему возможность познать самого себя и окружающий его мир, фиксируя его внимание на надуманных столкновениях страстей и яростных конфликтах, разрешаемых тут же на сцене - обычно с помощью насилия или того, что именуется юмором. Короче говоря, для зрителя они, в сущности, вообще остаются нерешенными. Главный возбуждающий конфликт, обыгрываемый массовыми средствами развлечения, - это противоречие между желанием обладать и невозможностью обладать материальными ценностями или красивыми женщинами. В этих зрелищах всегда царит атмосфера общего возбуждения и сдерживаемого волнения, но все это никуда не ведет и ни к чему не может привести. Массовые средства общения в том виде, в каком они теперь организованы и функционируют, выступают, однако, не только как важнейшая причина превращения американского общества в пассивную массу. Они принадлежат вместе с тем к числу важнейших, ныне усилившихся, орудий господства, которыми располагает элита богачей и власть имущих. И к тому же некоторые крупнейшие дельцы из сферы массовых средств общения и развлечения сами принадлежат к кругам элиты или же являются ее важнейшими слугами. Бок о бок с элитой или чуть ниже ее стоят те пропагандисты, специалисты по рекламе и по идеологической обработке широкой публики, которые призваны контролировать самый процесс формирования общественного мышления, с тем чтобы в своих планах действенной реализации власти, увеличения престижа и упрочения богатства властвующая элита могла оперировать общественным мнением как одним из наиболее покорных факторов. Но разве люди не стали в наше время более образованными? И разве не правильнее было бы подчеркивать распространение образования, а не рост влияния массовых средств общения? На этот вопрос можно вкратце ответить так: характер влияния, оказываемого массовым образованием, стал во многих отношениях совпадать с характером влияния массовых средств общения и развлечений. Раньше в Америке широко признавалось, что основная задача народного образования - это задача политическая: школьное образование призвано сделать граждан более просвещенными и тем самым более способными к размышлениям и суждениям об общественных делах. С течением времени политическое назначение школьной системы сменилось экономическим и свелось к обеспечению возможности получения лучше оплачиваемой работы, то есть к облегчению условий материального преуспевания. Это особенно относится к эволюции средней школы, которая за государственный счет удовлетворяет потребность делового мира в квалифицированных служащих. Школьная система стала в значительной степени чисто профессиональной, а что касается ее политических задач, то во многих учебных заведениях они сведены лишь к шаблонному воспитанию националистических чувств и приверженностей. Обучение практическим знаниям и навыкам, имеющим более или менее прямое значение для профессиональной деятельности, - важная задача, но ее не следует смешивать с общим развитием: продвижение человека на работе независимо от достигаемых уровней не равнозначно его саморазвитию, хотя, правда, оба понятия теперь постоянно смешиваются. В условиях подлинной общественности просвещенный человек отличается способностью рассматривать свои личные заботы и невзгоды под углом зрения существующих социальных проблем и постигать те связи, которые существуют между ними и обществом, в котором он живет. Он отдает себе отчет, что явления, воспринимаемые и ощущаемые им непосредственно как личные заботы и невзгоды, очень часто являются не только личными трудностями и даже, возможно, не могут быть разрешены усилиями отдельных людей, а только путем изменения коренных условий существования той среды, в которой он живет, а иногда и условий существования всего общества. Людей, живущих в обществе, превратившемся в инертную массу, не волнует ничего, кроме одолевающих их личных забот и невзгод, истинного смысла и источника которых они, однако, не сознают; людей же, живущих в условиях активной общественности, волнуют общественные проблемы, лежащие в основе их личных забот и трудностей, и они имеют представление о содержании этих проблем. Задача либеральных институтов, как и задача широкообразованных людей, заключается в том, чтобы постоянно превращать личные невзгоды людей в общественные проблемы и рассматривать общественные проблемы под углом зрения их значения для жизни индивидуума. В нынешних условиях, характеризуемых отсутствием широких и серьезных политических дискуссий, гостеприимными убежищами для таких дискуссий могли бы, пожалуй, стать школы для взрослых и подростков. В условиях активной общественности система школьного гуманитарного образования была бы призвана охранять общественность от попыток идеологического подавления, содействовать воспитанию людей, сведущих в общественных делах, обладающих вышколенным умом, не поддающимся идеологическому подавлению, и формированию мужественных, идейных людей, не сгибающихся под бременем жизненных трудностей, выпадающих на долю рядового человека. Однако существующая у нас школьная система не снабдила нас знаниями, имеющими прямое отношение к духовным нуждам поглощенного заботами и тревогами человека XX в. или к общественным делам гражданина. Этот гражданин не в состоянии ныне постигнуть корни своих ложных пристрастий и подавленных желаний, он не способен четко мыслить ни о самом себе, ни обо всем прочем. Он не замечает, как современная организация общества подавляет умы и мысли людей, и не в состоянии справиться с задачами, с которыми сталкивается ныне "мыслящий гражданин". Учебные заведения не занимались подобными вопросами и, за редкими исключениями, не занимаются ими и теперь. Они стали всего лишь лифтами для подъема людей по профессиональной и социальной лестницам; школы всех ступеней стали политически робкими. Больше того, многие школы, руководимые "профессиональными педагогами", стали строить свою деятельность, исходя из идеологии "приспособления к жизни", поощряющей бездумное восприятие стандартного образа жизни и мышления, вместо того чтобы бороться за интеллектуальное и моральное совершенствование людей и за совершенствование общественных порядков. Не приходится особенно сомневаться, что нынешние отсталые педагоги приспособили свои представления о содержании и практике педагогической деятельности к требованиям воспитания стандартных людей. Они не являются активными глашатаями норм и образцов высокой культурной жизни и интеллектуальной разборчивости. Вместо этого они часто преподносят учащимся различные пустяки и пошлости, относящиеся к ловким приемам достижения успеха на профессиональном поприще и к искусству "приспособления к жизни", то есть к растительной жизни стандартных людей. "Демократическая школа" нередко оказывается в основном и главном рассадником умственной посредственности, узкопрофессиональной сноровки и националистических приверженностей. |
загрузка...