5
|
Между различными представлениями об элите, если их надлежащим образом толковать, имеется многолинейная связь - и все они будут нами использованы при изучении пружин "успеха", достигаемого людьми в американском обществе. Мы изучим каждую из высших сфер, в которых обычно рекрутируются члены элиты, и при этом исследовании мы будем иметь дело с главными институтами, образующими остов американского общества. Мы проследим взаимосвязь между богатством, властью и престижем внутри каждого из этих институтов и в сфере их взаимных отношений. Но больше всего нас будет интересовать вопрос о мере могущества, которым обладают люди, занимающие ныне командные позиции, и роль, которую они играют в нашу историческую эпоху.
Такого рода элита может трактоваться как всесильная, и ее возможности могут мыслиться как возможности, заложенные в великом тайном заговоре. Так, вульгарный марксизм объясняет исторические события и тенденции ссылкой на "волю буржуазии", нацизм все сводит к "заговору евреев", а мелкотравчатые американские правые - к "тайной власти коммунистических шпионов". В свете подобных представлений о всемогущей элите как двигателе истории элита выступает как сила, которую невозможно всецело постигнуть. Мы имеем здесь фактически светский субститут религиозного понятия "божьей воли", заложенного в представлении о существовании своего рода всеопределяющего замысла провидения; разница заключается в том, что здесь допускается, что лица, не принадлежащие к элите, могут противодействовать ей и в конечном счете одержать над ней верх. Противоположная точка зрения - будто элита совершенно бессильна - пользуется в настоящее время большой популярностью среди либерально настроенных исследователей. Они не только не считают элиту всемогущей, но утверждают, что она слишком разобщена и уже в силу отсутствия всякой спайки не может выступать как сила, оказывающая влияние на ход исторических событий. Если элита невидима, то не потому, что она облекает себя тайной, а потому что отдельные лица теряются в массе. Влияние тех, кто официально находится у власти, до такой степени ограничивается другими избранными элементами из влиятельных групп, или публикой, как совокупностью избирателей, или же, наконец, конституционными нормами, что мы вправе утверждать: высший класс, возможно, и существует, но правящего класса мы не имеем; отдельные власть имущие люди, возможно, имеются, но властвующей элиты нет; разные общественные слои и прослойки, возможно, имеются, но настоящей социальной верхушки не существует. В своем крайнем выражении это представление об элите как о группе, настолько ослабленной компромиссами и разрозненной, что ее значение сводится к нулю, является неким субститутом понятия безличного коллективного рока, ибо с этой точки зрения решения реальных людей, принадлежащих к высшим кругам, ничего не значат на весах истории. В сфере толкований международных дел и событий обычно преобладает трактовка элиты как всемогущей силы. Все события и происшествия, кажущиеся людям положительными и приятными, незамедлительно объявляются творцами общественного мнения заслугой руководителей собственной страны, все отрицательные явления, все неприятные происшествия приписываются врагам по ту сторону границы. В обоих случаях предполагается, что вершители зла или вершители добра обладают неограниченным могуществом. В применении к проблемам внутренней политики эта фразеология используется в несколько усложненной форме: когда люди говорят о силе их собственной партии или кружка, то дело, конечно, преподносится так, что они и их лидеры бессильны - всесилен только "народ". Но когда они ведут речь о соперничающей партии, тогда они приписывают ей всемогущество - народ же при этом выглядит бессильным и обманутым. Большинство власть имущих американцев склонно, как правило, отрицать свое могущество. Ни один, мол, американец не добивается того или иного поста, чтобы править или даже влиять на управление, а только для того, чтобы служить народу. Он не становится ни бюрократом, ни даже просто чиновником, а только слугой общества. В наши дни, как я уже указывал, такая благородная поза стала стандартной для публичных выступлений всех власть имущих людей. Она стала столь прочной особенностью их стиля, что консервативные писатели с готовностью истолковывают ее как проявление тенденции к "политически аморфной ситуации". Но "политическая ситуация" в Америке наших дней не столь аморфна, как она представляется тем, кто трактует ее как романтическую неразбериху. Мы имеем дело не столько с кратковременной и шаткой "ситуацией", сколько с прочной структурой, состоящей из многих ступеней. И те, кто находится на ее верхних ступенях, не всесильны, но и не бессильны. Чтобы понять, какой мерой власти владеет и пользуется элита, надо изучить форму и высоту всех этих ступеней власти. Если бы право решать вопросы государственной важности было разделено на абсолютно равные доли, то властвующей элиты не существовало бы; в этом случае фактически не существовало бы никаких различий в мере власти - система распределения власти отличалась бы полной однородностью. Градаций власти не существовало бы и в другом крайнем случае: если бы право решать вопросы было полностью монополизировано небольшой группой; тогда имелась бы только эта маленькая группа заправил, а под нею - недифференцированная подчиненная масса. В современном американском обществе мы не видим ни той ни другой крайности, но иметь теоретическое представление о них тем не менее полезно: оно дает нам возможность яснее понять систему распределения власти в Соединенных Штатах и положение властвующей элиты в этой системе. В каждом из наиболее могущественных институтов современного общества существует градация власти. Владелец придорожного фруктового ларька не обладает ни в какой сфере социальных, экономических или политических решений такой властью, какой обладает фруктовая корпорация - мультимиллионер; ни один рядовой лейтенант не обладает таким могуществом, как начальник штаба в Пентагоне; ни один шериф не облечен такой властью, как президент Соединенных Штатов. Следовательно, проблема определения властвующей элиты зависит от того, на каком уровне мы проведем разграничительную линию. Если мы проведем эту линию на слишком низком уровне, то мы включим в эту категорию элементы, вовсе не принадлежащие к элите. Проведя ее на слишком высоком уровне, мы включим в нее слишком уж узкий круг людей. В предварительном порядке, стремясь пока к минимальному пределу точности, мы проводим эту линию грубо, как бы куском угля: говоря о властвующей элите, мы имеем в виду те политические, экономические и военные круги, которые через сложную сеть взаимосмыкающихся клик принимают участие в решениях, имеющих по меньшей мере общегосударственное значение. Властвующая элита определяет события общегосударственного значения - в той мере, в какой эти события могут определяться решениями. Утверждать, что в современном обществе существуют очевидные градации власти и возможностей принимать решения, еще не значит утверждать, что власть имущие объединены, что они вполне сознают то, что они совершают, что они сознательно сплотились в некоем заговоре. Чтобы получше разобраться вподобного рода вопросах, целесообразно будет заняться в первую очередь анализом общественных позиций власть имущих и последствий их решений, а не анализом степени сознательности их действий или чистоты их побуждений. Нам надлежит заняться тремя ключевыми обстоятельствами, ведущими к пониманию природы властвующей элиты. I. Одно из этих обстоятельств, которое мы будем подчеркивать во всем ходе анализа каждого из высших кругов, сводится к психологическим особенностям людей из различных групп элиты, проявляющимся в их собственной среде. Так как властвующая элита состоит из людей приблизительно одинакового происхождения и воспитания, так как их карьера и образ жизни обнаруживают определенное сходство, то единство этих людей имеет под собой психологические и социальные основы; их принадлежность к примерно одинаковому социальному типу приводит к тому, что различные элитные группы легко смешиваются между собой.Этот род единства находит свое предельное, хотя и не самое важное, выражение в том факте, что общественный вес, связанный с известностью, приобретаемый одним из них, умножает общественный вес других; более существенным выражением этого единства является то, что эти люди в состоянии заменять друг друга на командных постах каждой из трех главенствующих иерархий и переходить из одной иерархии в другую. II. Это психологическое и социальное единство, как мы можем убедиться, коренится в структуре и механизме тех главенствующих иерархий, которые в наши дни возглавляют официальные руководители государства, богачи из мира корпораций и военные заправилы. Чем крупнее масштаб этих бюрократических сфер, тем могущественнее власть отдельных элит, распоряжающихся в каждой из них. Структура этих иерархий и система их взаимоотношений в значительной степени определяют взаимоотношения их главарей. Если эти иерархические образования отличаются раздробленностью и разобщенностью функций и власти, то соответствующие элиты, их возглавляющие, тоже будут отличаться раздробленностью и разобщенностью. Если же между этими иерархиями есть множество взаимных связей и пунктов совпадения их интересов, то их элиты обнаружат стремление к тому, чтобы сплотиться в объединенную группу. Единство элиты не является простым отражением единства возглавляемых ею институтов, но люди и институты всегда связаны между собой, и наша трактовка природы властвующей элиты побуждает нас раскрыть эту связь. В современной Америке имеются различные существенные пункты совпадения коренных интересов основных иерархий, включая такие явления, как создание частной экономикой, управляемой корпорациями, постоянного военного ведомства, функционирующего в условиях политического вакуума. III. Однако единство элиты основывается не только на психологическом сходстве и социальном сращивании и не только на совпадении коренных интересов людей, занимающих командные позиции в основных иерархиях. Порой это единство принимает форму более явно выраженной координации действий. Но сказать, что эти три высших круга все в большей мере координируют свою деятельность, что это является одной из основ их единства и что порой (как, например, в военные времена) . такая координация носит радикальный характер,- это еще не значит утверждать, что такая координация имеет всеобъемлющий или длительный характер или даже что она является чем-то вполне устойчивым. И еще меньше это значит, что такая сознательная координация является единственной или главной основой их единства или же что властвующая элита возникла в результате заранее разработанного плана. Но мы имеем право утверждать, что, по мере того как современный механизм управления основными социальными институтами открывал новые пути для людей, преследующих свои разнообразные интересы, многие из них начали понимать, что эти интересы легче реализовать в том случае, если они будут действовать сообща - официально и неофициально, - и стали поэтому действовать подобным образом. |
загрузка...