2
|
Профессиональные знаменитости встали в ряд с людьми из "четырехсот семейств" центральных городов и даже оттеснили их - если говорить о последних как об особом социальном круге. Но как отдельные личности и как члены отдельных клик люди из "четырехсот семейств" стали частью системы, обеспечивающей всеамериканский престиж и известность. Центром этой системы в наши дни уже не является круг "четырехсот семейств" различных городов. Ибо если в Америке, как мы уже говорили, социальные верхи различных городов лишены возможности равняться на какой-нибудь определенный город, то во всех городах, мелких и крупных, они могут равняться на людей, пользующихся всеамериканской известностью; и те лица из социальных верхов, у которых имеется достаточно денег и соответствующее стремление, имеют возможность вступить в мир знаменитостей.
То, что многие местные наблюдатели считают упадком высшего класса крупных городов, в действительности представляет собой уменьшение значения прослойки "четырехсот семейств" как наиболее резко выраженной и общепризнанной в прошлом носительницы общественного престижа. Если люди из прослойки "четырехсот" не приобщаются к миру знаменитостей, обеспечивающему всеамериканскую известность и престиж, то им приходится удалиться в какие-нибудь тихие провинциальные уголки и жить не в том измерении, в каком живут главари промышленности и политики. Американцам, претендующим в наши дни на престиж, приходится присоединиться к миру знаменитостей или же незаметно сойти с общенациональной арены. Прослойка "четырехсот семейств" центральных городов достигла вершины общественного престижа (доведя его до всеамериканских масштабов) к концу прошлого века. В 80-х и 90-х годах прошлого века старинные богатые семьи вели борьбу с вновь разбогатевшими, но к началу первой мировой войны эти позднее разбогатевшие семьи уже были приняты в круг социальных верхов. Семьи, разбогатевшие после гражданской войны, повсеместно входят в наши дни в среду издавна утвердившихся социальных верхов различных крупных городов. Но в 20-х и 30-х годах нашего века, как мы уже видели, новые и более притягательные для публики претенденты на престиж начали затмевать прослойку "четырехсот семейств" центральных городов, которой пришлось, таким образом, бороться не только с новыми богачами, но и со знаменитостями из мира зрелищ и развлечений. Еще до 20-х годов от людей из состава "четырехсот" уже нередко можно было слышать жалобы на новые явления и воспоминания о добром старом времени. Но все это ни в коем случае не означает, что прослойки "четырехсот семейств" центральных городов больше не существует. Наряду со "знаменитостями, стремящимися попасть в светское общество", мир аристократических кафе населяют ныне "знаменитые светские люди". Престиж "четырехсот" в обществе аристократических кафе обнаруживается в том факте, что многие люди из старинных светских кругов могли бы вполне получить доступ в это общество, но не считают это нужным. Однако верно также и то, что у людей, "не считающих нужным" вступить в ряды новых знаменитостей, уверенность в правильности своей позиции ныне уже не так тверда, как раньше. В нынешнем обществе аристократических кафе все еще встречаются скроенные по иельскому образцу молодые люди и юные девушки из старинных светских семей; но там можно встретить и влиятельного администратора из мира корпораций, располагающего специальным счетом, и "образцовую американскую девушку". В любом нью-йоркском ночном клубе глубокой ночью, около 2-х часов, можно увидеть ее нынешний трафарет: тоненькую девушку с кукольным лицом и выставленным напоказ телом, жаждущим позировать перед фотоаппаратом, девушку с томной улыбкой, рассеянным взглядом и слегка приоткрытым ртом, по которому как бы случайно скользит кончик языка, чтобы придавать блеск губам. Она как будто бы постоянно готовится к той минуте высшего нервного напряжения и полноты существования, когда она действительно предстанет перед объективом. Секрет ее очарования совершенно ясен: ее профессиональная манера держать себя - это манера женщины, для которой надменный, всепокоряющий эротизм стал жизненным призванием. Это дорогостоящая внешность дорогостоящей женщины, уверенной в том, что она стоит дорого. У нее наружность девушки, знающей, что ее судьба целиком и полностью зависит от действия, какое эта наружность может произвести на мужчин определенного типа. Такова королева - образцовая американская девушка, - которая независимо от того, является ли она девушкой из богатой семьи, работает ли живой моделью или профессиональной актрисой, создает своей наружностью и поведением трафарет, которому подражают те, кто стоит на более низких ступенях иерархии красоты, трафаретом для девушек, тщательно тренируемых и отбираемых в целях коммерческой экспозиции их эротических прелестей, а также и для молодых домашних хозяек. Хотя публика, подражая такой "королеве", сама явно возводит ее образ в олицетворение подлинной женственности, она обычно возмущается, когда случайные разоблачения обнажают коммерческое использование ее прелестей. Но может ли быть иначе? У такой "образцовой девушки" обычно не бывает много денег. Но мужчины, с которыми она встречается, в деньгах не стеснены, и у нее быстро появляются склонности и потребности, удовлетворение которых требует больших денег. От этих мужчин зависит ее карьера, а она желает сделать карьеру. Она принадлежит к кругу, где встают и завтракают в полдень, затем проводят время за продолжительным "ленчем"; но ее положение в этом кругу не очень прочно. "Образцовая американская девушка" пребывает в верхах особого мира аристократических кафе, а мир этот - надо помнить - является сетью прибыльных коммерческих предприятий, поддерживаемых заправилами корпораций, располагающих специальными счетами. И подражательницы "королевы" порою становятся, таким образом, "приложением к специальному счету". Ни одна "новая американская женщина" времен Теодора Драйзера не знала так твердо, как это знает в наше время "образцовая американская девушка", что "ценой греха легко достигнуть успеха". Представление о царстве порока нисколько не является новым для широкой публики, но она склонна думать, что в нем подвизаются только молодые повесы из богатых семей и бедные деревенские девушки. Однако мужчины, причастные к порокам общества великосветских кафе, уже далеко не молоды; их нельзя назвать и бездельниками; они не нуждаются непременно в том, чтобы обладать личным богатством, а бедные невинные провинциальные девушки их не интересуют. Женщин из этого общества трудно считать девушками; они, возможно, приехали из провинции, но теперь они целиком принадлежат большому городу; они не невинны, да и не то чтобы бедны. Все легко забывают, что за внешним блеском и очарованием общества аристократических кафе кроется просто-напросто торговля пороком. Участники этой торговли - сводники, проститутки, клиенты, продающие и покупающие различные виды эротических услуг, - часто слывут среди своих знакомы: самыми респектабельными людьми. А "образцовая американская девушка", как увековеченный фотокамерой образ и как живое лицо, сплошь и рядом выступает ценным и незаменимым помощником "великого американского коммивояжера". Среди тех, кого почитают американцы, никто не является таким вездесущим существом, как "образцовая американская девушка". Можно подумать, что американцы задумали нарисовать единый во многих лицах национальный портрет девушки как королевы. Куда бы вы ни посмотрели, вы увидите это выхоленное создание, иногда совсем юное, иногда немного постарше, но повсюду изображаемое как Девушка с большой буквы. Она продает на рекламных щитах пиво, книги, сигареты и одежду; каждый вечер вы видите ее на экране телевизора и каждую неделю на новой обложке журнала. И ее же вы увидите в кино. |
загрузка...