|
Говоря о предназначении человека, неизбежно хочется спросить: кто определял судьбы людей? Ответить на этот вопрос, как и на многие другие вопросы, связанные с религиозными верованиями шумеров, чрезвычайно трудно (мы уже говорили об этом, рассказывая о шумерских богах), тем более что мифология этого народа пока ещё недостаточно хорошо изучена и многие выводы получены путём умозаключений, а не на основе анализа письменных источников. Одно ясно: у шумерских богов, в особенности у верховных, было слишком много обязанностей, чтобы они могли ещё заниматься судьбами отдельных людей. Каждый человек имел своего бога–покровителя, который являлся посредником между ним и главными богами. Сохранялась, если можно так выразиться, «служебная иерархия». Не каждый человек мог обратиться непосредственно к таким богам, как Ан, Энлиль, Энки, Инанна, Уту, Нанше. Такую возможность имели только правители, цари–жрецы и, вероятно, высшие чиновники. Выслушав просьбу своего подопечного, бог–покровитель передавал её богу, в чью компетенцию входило разрешение того или иного вопроса. Но и боги–покровители не могли изменить того, что было предначертано человеку. После долгих споров историки и лингвисты пришли к мнению: судьбу человека определяли не сами боги. Судьба, точнее, сущность или нечто «детерминирующее предначертание» у шумеров называли «намтар»; так же звучало имя демона смерти — Намтар. Возможно, это он, как в греческой мифологии мойры, выносил решение о смерти человека, которого не могли отменить даже боги.
Мы не случайно прибегли к сопоставлению с греческой мифологией. Мифология и верования шумеров очень часто вызывают подобные ассоциации. Разнообразными и сложными путями проникали религиозные концепции и даже обряды из Ура, Урука и Лагаша в Афины, Фивы и Спарту. Прототипом культа Адониса — Венеры является культ Думузи — Инанны. Греческие Аид, Цербер, Стикс напоминают шумерские Кур, Нети, подземную реку. Нарисованная шумерами картина мира, по–видимому, оказала влияние на формирование представлений древних греков. Всё это свидетельствует о законченности и убедительности воззрений шумеров, которые через много столетий проникли к другим народам, обогатив их верования и этические каноны. То же относится и к шумерской литературе. Но к этому мы ещё вернёмся.
Среди шумерских притч есть несколько произведений, в которых речь идёт о Намтаре, демоне смерти, или о намтар, предопределении. Эдмунд Гордон перевёл и интерпретировал эти притчи, считая их группой самостоятельных изречений. Иное мнение по этому вопросу высказал Торкильд Якобсен. Он отнёсся к этим притчам как к единому целому и, исходя из этого, перевёл и интерпретировал их как одну притчу, названную им «Бедняк и его судьба». Интерпретация Якобсена оказалась чрезвычайно интересной, тем более что она дала возможность глубже проникнуть в фаталистическую концепцию судьбы и лучше понять представление шумеров о предназначении как о высшей и неотвратимой силе. Текст притчи не вполне ясен, вокруг него ведутся лингвистические споры, но познакомиться с переводом этого необычайно ценного документа, бросающего свет на религиозные воззрения шумеров и многие другие вопросы, безусловно, стоит:
Что определило мою судьбу, скажу — [хотя] только
презрительными словами;
Ту [которая сказала их], я заставлю появиться —
[хотя] только там, где может пребывать дух;
Что определило мою судьбу, скажу соседке:
Это она [моя мать] подставила меня под [действие]
презрительных слов;
На зародыш [человека] смотрела, в который [таким образом]
проникла моя судьба;
В несчастный день я был рождён;
Что определило мою судьбу, она сказала: она отказалась быть моей матерью!
Познание…
Соседка, которая вошла в дом, чтобы [помочь] моей матери,
Она перенесла меня в жизнь, умастила меня.
Как говорится, я человек, который стал подкидышем
ещё до того, как была определена его судьба;
«Я опытный казначей, позволь тебе служить», —
сказала она мне. Как говорится, я человек, который стал рабом (?)
ещё до того, как была определена его судьба;
«Я опытна в денежных и имущественных делах,
позволь мне тебе служить», — сказала она мне.
Судьба — это зверь, всегда готовый укусить.
Как грязная одежда, она прилипает [говоря]:
«Кто бы ни был мой господин, пусть знает:
Судьба подобна той одежде [что на него надета],
пеленает плотно среди пустыни. Судьба — это [также] бешеный вихрь,
несущийся над страной. Судьба — это пёс, следующий за ним по пятам.
Трудный, усложнённый текст, да и интерпретация, предложенная Якобсеном, далеко не однозначны. Прежде всего обращают на себя внимание страх и ненависть по отношению к предопределению, хотя страх перед божеством (как–никак Намтар — один из богов «страны, откуда нет возврата») не мешает употреблять «презрительные слова»: судьба сравнивается с псом, с грязной одеждой. Против судьбы нельзя бунтовать, но бранить её и осыпать проклятиями можно. Никакого сравнения с жалобами безвинного страдальца в притче об «Иове»! Там — смирение, покорность, здесь — проклятия, почти богохульство. Эпитеты и сравнения в этой поэме напоминают те, которые использовались по адресу злых демонов. Это и неудивительно: Намтар считался демоном, притом одним из самых жестоких, ведь он нёс смерть.
После этого отступления, необходимого для понимания истоков шумерских представлений о потустороннем мире, вернёмся к верованиям и обычаям, связанным со смертью.
Мы сопровождали богиню Инанну в её путешествии в царство мёртвых, столкнулись с безжалостными законами «страны, откуда нет возврата». Миф об Инанне и трагедия верного Энкиду помогли нам представить себе атмосферу преисподней и удостовериться, что впитанный с молоком матери страх оказаться в Куре был вполне естествен и понятен.
|
