Затруднения со странными знаками

Вторым путешественником, который, подобно делла Валле, сам того не сознавая, наткнулся на следы шумеров, был упомянутый уже датчанин Карстен Нибур. Организовав и возглавив по приказу датского короля так называемую «Арабскую экспедицию», Нибур 7 января 1761 г. выехал из Копенгагена. Среди задач, которые ставила перед собой экспедиция, следует назвать две: сбор памятников древности и поиски Вавилона. Кроме того, Нибур мечтал собрать и изучить как можно больше клинописных текстов, загадка которых волновала лингвистов и историков того времени. Судьба датской экспедиции оказалась трагической: все её участники погибли. Остался в живых лишь Нибур. Преодолевая болезни, не страшась трудностей, он продолжил полное опасностей путешествие по пустыне. Его «Описание путешествий в Аравию и соседние страны», изданное в 1778 г., стало чем–то вроде энциклопедии знаний о Месопотамии. Ею зачитывались не только любители экзотики, но и учёные. Наряду с добросовестным и подробным отчётом о том, что нашёл и увидел в тех краях её автор, книга содержит множество необычайно ценных сведений о памятниках прошлого. Не будем распространяться о деталях, оставим в стороне описания и рассуждения о Ниневии, Вавилоне и Вавилонской башне, отметим главное: именно Нибуру современная наука обязана весьма скрупулёзно и тщательно выполненными копиями персепольских надписей. Поддержав точку зрения Пьетро делла Валле, а также гипотезы ряда других учёных, Нибур был твёрдо убеждён, что настоящие письмена следует читать слева направо. Он первым определил, что надписи, состоящие из трёх отчётливо разграниченных колонок, представляют собой три рода клинописи. Он назвал их I, II и III классами. Хотя прочесть надписи Нибуру не удалось, его рассуждения оказались необычайно ценными и в основном правильными. Он, например, утверждал, что I класс представляет собой староперсидскую письменность, состоящую из 42 знаков. Тому же Нибуру мы должны быть благодарны за гипотезу, что каждый из классов письмён представляет иной язык. Копии, выполненные этим путешественником и открывателем, опубликованные в его книге, а также его аргументированные предположения были использованы Гротефендом при расшифровке клинописи.

Мы уделяем этому вопросу столько внимания лишь потому, что он и оказался ключом к решению загадки существования Шумера. На пороге XIX столетия научный мир уже располагал достаточным количеством клинописных текстов, чтобы перейти от первых, робких попыток к окончательной расшифровке таинственной письменности. Ряд ценных наблюдений высказал Фридрих Христиан Мюнтер, датский учёный. В докладе, прочитанном в Датском Королевском научном обществе в 1798 г., он предположил, что I класс (по Нибуру) представляет собой алфавитные письмена, II класс — слоги и III класс — идеографические^[2]знаки. Он высказал гипотезу, что все три разноязычные, увековеченные тремя системами письма надписи из Персеполя содержат одинаковые тексты. Эти наблюдения и гипотезы были верны, однако для прочтения и расшифровки указанных надписей этого оказалось недостаточно — прочесть персепольские надписи не удалось ни Мюнтеру, ни работавшему в те же годы Олафу Герхарду Тихсену. Лишь Гротефенд, преподаватель греческого и латинского языков лицея в Гёттингене, добился того, что оказалось не под силу его предшественникам. История эта имеет довольно пикантное начало. Рассказывают, будто Гротефенд, страстный любитель шарад и ребусов, в трактире побился об заклад, что решит «головоломку из Персеполя», чем якобы вызвал хохот и насмешки. Кто мог предположить, что сложнейшая проблема, над которой тщетно бились известные учёные Европы, будет решена скромным учителем? Приступая к работе, Гротефенд пользовался не столько своим опытом завзятого ребусника, хотя этот опыт, несомненно, помог ему, сколько достижениями своих предшественников. Он располагал отличными копиями Нибура, знал описанную Сильвестром де Саси формулу древнейших персидских правителей «царь царей», имел возможность пользоваться словарём Дюперона, содержавшим много древнеперсидских выражений; гипотезы Мюнтера–Тихсена также были ему известны. Всё это, разумеется, никак не уменьшает заслуг Гротефенда, который нашёл решение столь же гениальное, сколь и простое.

Коротко ход его рассуждений можно представить так: колонка, написанная знаками I класса, представляет собой алфавит, насчитывающий около 40 букв. Три из них повторяются особенно часто — это гласные, в том числе буква а (согласно предположениям Мюнтера и Тихсена). Из сосредоточения этих гласных Гротефенд сделал вывод, что перед ним надписи на языке «Зенд». Внимание его привлекла также группа, состоящая из семи клинописных знаков. И Гротефенд принимает за исходное, что они означают слово «царь», а не «царь царей», как думали его предшественники. Но в таком случае группа знаков, предшествующая слову «царь», должна соответствовать имени властелина. В конце концов Гротефенд составил такую схему надписи:

Y, царь великий (?), царь царей,

Х–а, царя, сын, Ахеменид.

Разумеется, прежде чем дойти до этой «слепой» формулы, Гротефенду пришлось тщательно и детально проанализировать каждый знак; он строил предположения, касающиеся грамматических форм неведомого языка, напряжённо думал, анализировал, ещё раз думал и ещё раз анализировал. И что же? Предположения Гротефенда оказались верными. Внимательно изучив и проанализировав исторические данные и подставив вместо символов своей схемы имена владык, он получил следующий перевод надписи:

Ксеркс, царь великий, царь царей,

Дария, царя, сын, Ахеменид.

Трудно представить себе, какого колоссального труда стоил Гротефенду верный перевод этого выражения и какого объёма исследований он потребовал. Ведь древнеперсидские имена были переданы у греческих авторов не всегда фонетически точно и единообразно. Так, имя Гистасп было известно в нескольких вариантах: Гошасп, Кистасп, Густасп, Вистасп. Гротефенд безошибочно расшифровал восемь знаков древнеперсидского алфавита, а лет через 30 француз Эжен Бюрнуф и норвежец Кристиан Лассен нашли правильные эквиваленты почти для всех клинописных знаков, и, таким образом, работа по дешифровке надписей I класса из Персеполя была в основном закончена. Однако учёным не давала покоя тайна письмён II и III классов, да и древнеперсидские тексты ещё плохо читались. В то же самое время, когда Бюрнуф и Лассен публикуют свои работы по древнеперсидской письменности, проходивший службу в Персии майор и дипломат Генри Кресвик Раулинсон также предпринимает попытку расшифровать клинописные надписи. Каковы бы ни были служебные — официальные или неофициальные — интересы Раулинсона, его личной страстью были археология и достигшее в то время первых успехов сравнительное языкознание. Для того чтобы продолжать исследование древних языков, увековеченных в клинописных надписях, требовались новые тексты. Раулинсон, по–видимому, знал о том, что на старинном тракте, около города Керманшах, находится высокая скала, на которой видны колоссальные таинственные изображения и знаки. И Раулинсон отправился в Бехистун. Рискуя жизнью, он взобрался на отвесную скалу, на которой были выбиты огромные барельефы, и приступил к копированию надписи. За лето и осень 1835 г., стоя над пропастью на шаткой приставной лестнице, Раулинсон перерисовал большую часть древнеперсидского текста клинописной надписи из Бехистуна. Вскоре, в 1837 г., Раулинсон отослал в Лондонское азиатское общество скопированный и переведённый текст двух отрывков. Из Лондона эту работу немедленно переправляют в Парижское азиатское общество, чтобы с ней ознакомился выдающийся учёный Бюрнуф. Труд Раулинсона был оценён очень высоко: безвестному дотоле майору из Персии присваивают звание почётного члена Парижского азиатского общества.

Однако Раулинсон не считает свой труд законченным: две оставшиеся нерасшифрованными части Бехистунской надписи не дают ему покоя. Дело в том, что надпись на Бехистунской скале, так же как надпись в Персеполе, высечена на трёх языках. В 1844–1847 гг. Раулинсон, повиснув на канате над глубокой пропастью, срисовывает остальную часть надписи. Теперь в руках учёных оказалось два пространных текста, изобилующих собственными именами, причём содержание их было известно по древнеперсидскому варианту. К 1855 г. Эдвину Норрису удалось дешифровать и второй тип клинописи, состоявший примерно из сотни слоговых знаков. Эта часть надписи была на эламском языке.