Этническое самосознание и этногенез
|
Изучение этногенеза древних китайцев позволяет более конкретно, чем это делалось раньше, подойти к проблеме критериев, с помощью которых исследователь имеет возможность судить, что постепенный и длительный процесс формирования этнической общности в какой-то исторический момент может считаться завершенным.
Лингвисты нередко настаивают на том, что важнейшим критерием установления конечной точки этногенеза является язык. «Своей полной зрелости белорусская народность достигла к концу XV—началу XVI в., когда уже сформировалась ее языковая общность, обеспечившая возникновение белорусского литературного языка»,— пишет, например, М. Я. Гринблат [Гринблат, 89]. Обсуждая ту же проблему, Г. А. Хабургаев утверждает, что «именно язык является основным внешним признаком этнической принадлежности» [Хабургаев, 85]. «Язык — более или менее устойчивый и прямой показатель этнической общности»,— полагает Ф. П. Филин, добавляя, что «чем далее в глубь времен, тем больше язык был постоянным признаком этнической единицы» [Филин, 200]. В этой связи, говоря словами М. В. Витова, «приходится повторить ставшее банальным утверждение, что этническая история не исчерпывается историей языка, повторить потому, что в языковедческих исследованиях продолжает иногда высказываться мысль, что этногенез не является предметом исследования антрополога, археолога, этнографа» [Битов, 5]. Однако следует признать, что, не считая язык основным или прямым признаком этнической общности, этнографы пока сделали лишь первые шаги в решении проблемы критериев для установления грани между собственно этногенезом и последующей историей этноса. В общетеоретическом плане этот вопрос почти совершенно не изучался. А отдельные попытки решить его, предпринятые за последние годы, не могут считаться вполне удачными. Так, в одной из недавних работ, специально посвященных данной теме, мы находим следующую формулировку: «На каком-то этапе, продолжающемся во времени, на базе различных этнических компонентов появляются все основные признаки этнической общности — складываются язык, самоназвание и самосознание, территория формирования, основные черты хозяйства и культуры, свойственные данной этнической общности» [Хомич, 62]. Автор полагает, что основной «трудностью в определении периода формирования этнической общности является отсутствие необходимых данных» [там же]. Однако даже при наличии таких данных применить сформулированный выше критерий оказывается чрезвычайно трудно, если не невозможно. Во-первых, достаточно хорошо известно, что формирование признаков этнической общности завершается отнюдь не одновременно. В частности, пример этногенеза древних китайцев показывает, что иньский язык был, несомненно, в числе прямых предков древнекитайского, однако ни самосознания, ни тем более самоназвания, свойственных древним китайцам, у иньцев еще не было. Во-вторых, крайне трудно оказывается определить, когда же все-таки сложились те основные черты хозяйства и культуры, которые свойственны данной этнической общности. Трудность эта проистекает оттого, что культура так или иначе претерпевает процесс непрерывной трансформации. Если говорить, в частности, об особенностях материальной культуры древних китайцев середины I тысячелетия до н. э., то для них характерны уже многие черты, свойственные китайцам. Сюда относятся запахивающаяся направо распашная одежда типа халата, жилище каркасно-столбовой конструкции, способ приготовления риса на пару и многое другое. Вместе с тем среди этих черт отсутствуют некоторые из тех, которые сейчас воспринимаются как неотъемлемые особенности китайской материальной культуры, В частности, в костюме древних китайцев отсутствовали штаны; не вошло в быт употребление палочек для еды, и поэтому современники Конфуция ели рис руками; в их домах не было кана; входя в дом, они снимали обувь, сидели не на стульях, а на циновках прямо на полу, подогнув под себя ноги («по-японски»). Все эти черты культуры и быта кажутся современному китайцу противоестественными, и он попросту не может поверить, что все сказанное относится к его предкам. Можно ли в таком случае считать, что в середине I тысячелетия до н. э. «сложение определенного комплекса культуры», свидетельствующее об окончании процесса этногенеза, уже завершилось? Представляется, что решение данной проблемы возможно лишь на основе признания идеи иерархичности и таксономической неравнозначности признаков этноса, о чем уже говорилось выше. Иерархичность структуры этнических признаков сама по себе отражает закономерность причинно-следственных связей между ними, а стало быть, и хронологическую последовательность их возникновения. По-видимому, процесс этногенеза в наиболее общем виде включает следующие этапы. При наличии определенных внешних условий складывается совокупность этнообразующих факторов, под влиянием которых из нескольких (зачастую разнородных) этнических компонентов начинает формироваться новая этническая общность. В процессе ее складывания постепенно и отнюдь не одновременно появляются признаки, объективно отличающие ее от других синхронно существующих этносов. Наконец, наступает момент, когда эти объективные признаки находят отражение в коллективном сознании членов нового этноса, осознающих себя как определенную общность. Именно появление отчетливого этнического самосознания, внешним проявлением которого является общее самоназвание, и может служить свидетельством того, что процесс этногенеза завершился. |
загрузка...