Глава вторая. Провиденциалистская историософия и ее особенности в ранних хрониках крестовых походов

В концепциях крестоносного движения, которые выступают перед нами со страниц старинных хроник, и в самом подходе авторов XI—XIII вв. к изложению его истории наблюдаются определенные общие черты. Одна из них заключается в отчетливо выраженном представлении современников о сверхъестественных причинах и божественной сущности войн западных народов против неверных.

Представление это, вообще говоря, самым непосредственным образом связано с провиденциалистским пониманием всего хода исторического процесса в целом, которое, как известно, господствовало в европейской историографии эпохи классического средневековья. Ведь согласно провиденциалистской схеме вся история изображалась либо как реализация некоего божественного плана, от века начертанного создателем во всех подробностях (так что любое конкретное событие считалось моментом его осуществления), либо как воплощение воли всевышнего, наметившего свой план лишь в общем виде и претворяющего его в жизнь путем постоянного непосредственного вмешательства в земные дела (включая «попустительство» чему-либо противному воле творца).¹⁾ Так или иначе, но история в глазах средневековых писателей — это прежде всего historia sacra, история спасения богом рода человеческого, в центре которой стоит искупительный подвиг Иисуса Христа.²⁾

Латинские хронисты крестовых походов, естественно, раскрывали свой предмет в общем и целом с таких же провиденциалистских позиций, как и все прочие историки. Подобно большинству последних, авторы «Иерусалимских историй» и «Деяний франков», за немногими исключениями, были церковниками, часто занимавшими к тому же довольно высокое [41] положение в церковной иерархии. Правда, среди историков крестовых походов встречаются и светские авторы, главным образом феодалы разного ранга и положения, а изредка и горожане. Однако следует иметь в виду, что в понимании крестовых походов их современниками не было принципиальной, существенной разницы между хронистами, облеченными церковным саном, и остальными авторами. Люди своего времени, они полностью разделяли церковно-феодальную идеологию, включая ее историческую сферу. И служители «невесты Христовой», и рыцари, и горожане, рассказывавшие о войнах католического Запада с мусульманско-византийским Востоком, не могли изображать события, происходившие у них на глазах или даже при их непосредственном участии, иначе, как в духе этой идеологии. Всем хронистам, историкам, мемуаристам XI—XIII вв., описывавшим крестоносные предприятия — речь идет об истолковании ими темы в целом или объяснении отдельных событий, — свойственны были черты исторической ограниченности, присущие средневековой церковно-феодальной историографии.³⁾

Вместе с тем у хроник крестовых походов была своя, и притом значительная, специфика, определявшаяся главным образом тем особо выдающимся значением, которое сами эти войны имели в жизни различных слоев западноевропейского общества XI—XIII вв., и прежде всего той важной ролью, которую в них играла римская церковь. Как мы видели, с самого начала изучение и описание крестовых походов современниками преследовало религиозно-назидательные и политико-пропагандистские цели, в первую очередь — прославление войн с иноверцами и прославление церкви, их активнейшей вдохновительницы и участницы. Возвеличение крестовых походов предпринималось в интересах господствующего класса; именно поэтому они рисовались историками, принадлежавшими к нему и ему же служившими, в качестве богоугодных предприятий всего западно-христианского мира или какой-либо из его составных частей (там, где на первый план в описаниях священных войн выступали «национальные» чувства хронистов).

Это обстоятельство обусловило особенно густую насыщенность хроник крестовых походов провиденциалистскими аксессуарами, особую концентрацию различных элементов провиденциалистского освещения темы, которая к тому же по самому своему объективному характеру (ведь крестовые походы происходили под религиозными лозунгами) как нельзя лучше [42] подходила для изображения и истолкования в провиденциалистском духе. Последний проявлялся в силу этого в хрониках крестовых походов и других посвященных им произведениях современников самым всесторонним и всеобъемлющим образом.

Рассмотрение разнообразных проявлений провиденциалистской трактовки истории крестовых походов представляется существенно необходимым и важным по той причине, что оно поможет уяснить социально-политическое содержание и направленность хронографии этого движения, а также вскрыть приемы преподнесения темы, применявшиеся католическими авторами XI—XIII вв. Иначе говоря, анализ их исторических воззрений, поскольку они раскрываются в описании крестовых походов, позволит понять, каковы были объективные и субъективные возможности проникновения хронистов в сущность крестоносного движения, в какой степени они были в состоянии установить его истинную природу, какие обстоятельства вызвали к жизни их концепцию священных войн и их подход к изображению этих войн, насколько соответствуют действительности представления хронистов о фактической истории крестоносных предприятий.

¹⁾ Подробно см.: О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская средневековая историография, стр. 69.

²⁾ О. Brunner, Abendländisches Geschichtsdenken, — в кн.: Neue Wege der Sozialgeschichte, Vorträge und Aufsätze, Göttingen, 1956, S. 178-179.

³⁾ К хроникам крестовых походов в известной мере применимо, с этой точки зрения, выдвинутое в советской медиевистике положение о единстве мировоззрения и методологии средневековых хронистов; его основой являлись философия истории Августина и методология патристической богословско-исторической литературы. В этом единстве находит свое выражение «классовая однородность средневековой историографии» (см. О. Л. Вайнштейн, Западно-европейская средневековая историография, стр. 68).