Введение. Разработка хроник в научной литературе. Предмет и задачи исследования

Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена латинским хроникам крестовых походов — историческим сочинениям, созданным в Западной Европе и на Франкском Востоке в эпоху крестоносного движения — в XI—XIII вв. Они и доныне служат основными источниками при изучении этого значительного явления средневековой жизни. Именно произведения латинских хронистов наиболее полны фактическими сведениями, наиболее систематичны и последовательны в изображении событий крестовых походов. В общей массе нарративных и других памятников, раскрывающих их историю, западноевропейским и латинско-восточным хроникам принадлежит безусловно главное место. История крестоносных войн, какой мы ее представляем сегодня, в основе своей написана на материале этих хроник. Арабские, армянские, византийские и прочие памятники той эпохи, сколь ни велика их ценность, имеют все же только вспомогательное значение.

В своей совокупности латинские хроники образуют начальный этап многовекового развития исторической литературы о крестовых походах. Он и составляет предмет исследования автора настоящей монографии.

Постановка темы диктуется следующими соображениями.

Изучение крестовых походов началось вместе с ними самими. Первыми историками этого движения были его современники, в том числе непосредственные участники и очевидцы. Задолго до ученых нового времени они пытались описать крестовые походы и разобраться в их сущности. На протяжении почти двухсот лет — с конца XI и до конца XIII в. — была создана огромная летописная и мемуарная литература. Она чрезвычайно богата по содержанию, разнообразна по форме, во многом специфична по методам отбора материала и характеру раскрытия сюжета. Эта литература, представленная как оригинальными, так и компилятивными сочинениями, являет собой самостоятельное тематическое целое. Исследование ее (как и всей массы памятников крестоносной эпопей, включая циклы народных сказаний [5] и рыцарских песен, законодательство государств крестоносцев, актовый материал и т. п.) по праву составляет особый раздел источниковедения средних веков.

Разработка нарративных источников истории крестовых походов ведется очень давно. На протяжении последних ста с небольшим лет медиевистами, главным образом западноевропейскими (преимущественно немецкими и французскими, в меньшей мере — английскими), была осуществлена большая и кропотливая работа по комментированию каждого из этих источников, включая определение времени их создания и авторской принадлежности, установление и уточнение хронологии, идентификацию имен и названий и т. п. Историки выполнили также множество скрупулезных исследований, направленных на выяснение генетических и всяких иных взаимосвязей рукописей XI—XIII вв., их текстологическую критику, отделение достоверного материала от недостоверного, оригинальных произведений и их частей от заимствованных текстов, выявление источников заимствования. Трудно назвать хотя бы одну хронику, описывающую крестовые походы, латинскую или старофранцузскую, которая не служила бы предметом более или менее пристального внимания, нередко — длительной и страстной научной полемики, касающейся указанных выше и других специфически источниковедческих вопросов. В разное время были созданы и сводные работы (правда, их сравнительно немного), представлявшие собой либо самостоятельные исследования, либо компиляции, суммировавшие выводы, полученные при изучении наиболее значительных памятников крестовых походов.

Вся эта исследовательская, комментаторская, обзорная литература — независимо от того, насколько существенный вклад внесен был в разработку конкретной источниковедческой проблематики авторами тех или иных монографий, диссертаций, статей, комментариев, — страдает, однако, крупными изъянами.

Прежде всего, изучая памятники крестоносного движения, исследователи большей частью не уделяли должного внимания их идейному содержанию, ограничиваясь в основном решением чисто источниковедческих задач. Анализ мировоззрения хронистов, их социально-политических взглядов, установление связей последних с методами обработки имевшегося в распоряжении авторов XI—XIII вв. материала, выяснение зависимости между классово-политической принадлежностью и общеисторическими взглядами летописцев и мемуаристов, с одной стороны, и, с другой, тем, как все это сказывалось в освещении ими фактической истории крестовых походов в целом или их отдельных эпизодов, такого рода проблемы в западноевропейской и американской историографии обычно почти не ставились либо (во всяком случае вплоть до недавнего времени) не находились в центре научных интересов специалистов. Правда, авторы ряда источниковедческих работ, посвященных отдельным хронистам, [6] отводят определенное место и их идейно-политической характеристике. Мы находим порой в этих работах интересные наблюдения и оценки, касающиеся исторической философии того или иного из хронистов крестовых походов¹⁾ и политических тенденций их произведений;²⁾ иногда мы встречаем здесь попытки определить социальный облик хрониста и даже в какой-то степени — социальную обусловленность его точки зрения на изображавшиеся события.³⁾ Однако, как правило, суждения, высказываемые [7] по этим вопросам, являются более или менее расплывчатыми; они немногочисленны, зачастую — поверхностны и мимолетны. Нередко в исследованиях подобного рода проблем налицо отвлеченно-метафизические, да и по существу необоснованные положения (так, у хронистов, апологетически изображавших крестоносные войны, обнаруживают... пацифистские мотивы⁴⁾), предвзятые, конфессионально окрашенные или проникнутые националистической односторонностью оценки (всемерно подчеркиваются набожность хрониста,⁵⁾ мнимо «национальные» черты его воззрений и пр.⁶⁾), в некоторых случаях — элементы модернизации, продиктованной политическими соображениями.⁷⁾

В последние десятилетия интерес к изучению хроник крестовых походов в историографическом разрезе стал повышаться. По-видимому, это связано отчасти с тем, что возможности чисто источниковедческих штудий в данной области постепенно исчерпываются, главным же образом — с одной характерной особенностью изучения всей средневековой историографии медиевистами нашего времени, а именно: источниковедческий подход к сочинениям средневековых авторов, господствовавший в науке XIX в., ныне, как известно, все более часто сочетается с анализом концепций хронистов, их философского мировоззрения и историко-политических взглядов, а подчас и целиком вытесняется как раз такого рода анализом.⁸⁾ [8]

Эта же тенденция начинает сказываться и в разработке хронографии крестовых походов.

Важно учитывать, кроме того, общий крен современной медиевистики в сторону разработки вопросов средневековой идеологии, в том числе идеологии крестовых походов.⁹⁾ Как бы то ни было, но на протяжении последних двух десятилетий появились различные по своей методологической основе исследования хроник крестовых походов, где упор сделан именно на выявление их идейного содержания; в некоторых из этих работ проблема достоверности летописного материала рассматривается в связи с оценкой классово-политической позиции хрониста.

Таков определяющий ракурс содержательного труда болгарского историка Борислава Примова о французском летописце Четвертого крестового похода Жоффруа Виллардуэне:¹⁰⁾ здесь произведена в целом убедительная попытка установить функциональную зависимость между концепцией, выдвинутой маршалом Шампанским, и его собственной ролью в крестоносном предприятии как феодального дипломата и политика.¹¹⁾ Преобладающее внимание к идеологическому аспекту изучения хроник крестовых походов заметно также в работах западногерманской буржуазной исследовательницы Л. Бэм о летописцах Первого крестового похода — Гвиберте Ножанском и Рауле Каэнском.¹²⁾ Она противопоставляет их друг другу, видя в одном историка августиновского мировоззрения, а в другом — светски мыслившего писателя норманнской школы,¹³⁾ причем если в диссертации Л. Бэм о Гвиберте Ножанском еще значителен традиционный источниковедческий элемент, то «Деяния Танкреда» ею рассматриваются преимущественно в плане идеологической характеристики автора. По мнению исследовательницы, в хронографии Первого крестового похода Рауль Каэнский выступает представителем специфически «норманнской точки зрения». Л. Бэм выделяет в хронике конкретные факты, отражающие враждебность этого историка-поэта к грекам, которая образует основной тон его произведения; она констатирует господствующий у Рауля Каэнского мирской, якобы совершенно чуждый религиозного [9] мистицизма подход к изображению событий крестового похода; наконец, Л. Бэм выявляет в «Деяниях Танкреда» «локально-патриотический» принцип преподнесения материала (хрониста, как она справедливо считает, занимают в основном лишь деяния крестоносцев из ополчения Боэмунда и Танкреда),¹⁴⁾ отличающий эту хронику от других, проникнутых универсалистскими тенденциями.

При всех недостатках исследований Л. Бэм (в них сказывается методологическая ограниченность буржуазного историка: автор, например, ищет источник своеобразия «Деяний Танкреда» исключительно в национальной принадлежности хрониста) они все же знаменуют известный прогресс в разработке хронографии крестовых походов.

В названных работах перед нами несомненно попытки собственно историографического анализа летописного материала. Сами по себе они в высшей степени симптоматичны: в трудах по средневековой историографии такого рода тенденции, как уже говорилось, вообще получают все больший приоритет перед чисто источниковедческими. Что касается разработки латинской хронографии интересующей нас темы, то здесь эти тенденции еще только намечаются.

Другая черта, характеризующая самое направленность исследований в данной области и вместе с тем — недостатки существующей литературы, состоит в том, что историки, занимавшиеся изучением нарративных источников по истории крестовых походов, работали преимущественно и прежде всего в плане анализа именно отдельных хроник, взятых порознь. Свои монографические исследования они посвящали главным образом тому или иному памятнику как таковому: восстанавливалась биография известного или предполагаемого автора хроники, определялось происхождение его сведений об описываемых событиях, устанавливался способ (или способы), которым создавалось произведение данного хрониста или историка-мемуариста (обработка дневниковых записей, воспроизведение хода событий по памяти, по свидетельствам очевидцев, использование документов и т. д.), выяснялась степень его самостоятельности или, напротив, зависимости от других хронистов. Эта линия, наметившаяся в источниковедении крестовых походов начиная с середины XIX в., продолжается и в современной медиевистической литературе.

Преобладающим типом исследований латинских нарративных памятников остаются монографии, изучающие те или иные хроники в отдельности. К этой категории относятся, например, помимо упомянутых ранее работ, диссертация канадской исследовательницы В. Бэрри о хронике Одо Дейльского,¹⁵⁾ статьи [10] бельгийца А. Глезнера и итальянца Р. Манселли о «Деяниях Танкреда» Рауля Каэнского¹⁶⁾ и некоторые другие работы. Даже тогда, когда историки задавались целью совокупно охарактеризовать более или менее широкий и тематически определенный круг нарративных источников (например, хроник того или иного крестового похода), то и тогда задача решалась в лучшем случае путем механического соединения в единое целое серии в сущности вполне самостоятельных, обособленных исследований — очерков об отдельных хрониках. Так обстояло дело в XIX — начале XX в. (Г. Зибель, К. Климке, Г. Прутц, Р. Рэрихт, Л. Молинье, Н. Йорга, А. Хроуст и др.),¹⁷⁾ такое же положение сохраняется и поныне (К. Каэн, С. Рэнсимен и др.).¹⁸⁾

Между тем в наше время, когда в итоге длительных научных усилий собран значительный материал, относящийся к отдельным хроникам крестовых походов, назрела настоятельная потребность в том, чтобы произвести обобщенный историографический анализ этих памятников и дать оценку латинской хронографии крестовых походов как единого тематического направления средневекового летописания. Необходимость углубить таким образом результаты предшествующего, преимущественно источниковедческого, изучения хроник крестовых походов и ввести его в общеисториографические рамки осознается все более широким кругом ученых самых различных взглядов. Сравнительно недавно Л. Бэм справедливо сетовала на отсутствие в исторической литературе изысканий, необходимых для создания широкого «идейно-обобщающего исторического исследования» (ideenge-schichtliche Erfassung) по хронографии Первого крестового похода.¹⁹⁾ Эти сетования с полным основанием можно распространить и на хронографию крестоносного движения в целом. [11]

Впрочем, в последние годы предпринимаются некоторые попытки сравнительного анализа идейного содержания интересующих нас хроник. Но попытки эти носят спорадический характер, осуществляются на ограниченном материале, а, главное, те научные задачи, которые выдвигаются отдельными исследователями, когда они сопоставляют данные хроник крестовых походов, либо подчинены изучению более общих проблем средневековой хронографии, либо по сути дела вообще далеки от собственно историографической проблематики. Если при этом и производится сравнение каких-либо элементов идеологии хронистов, то не столько в историографическом, сколько, скорее и прежде всего, в историческом аспекте, т. е. для решения вопросов самой идеологической истории крестовых походов. В качестве примера можно привести два исследования французского католического ученого Поля Руссэ — его статью «Концепция истории в феодальную эпоху», опубликованную в 1951 г. в сборнике трудов, посвященном памяти известного медиевиста Л. Альфана, и доклад «Идея крестового похода у хронистов Запада», подготовленный к X Международному конгрессу историков (Рим, 1955 г.) и напечатанный в «Трудах» конгресса.²⁰⁾

В первой из названных работ П. Руссэ характеризует ряд методологических принципов средневековой хронографии. Здесь рассматриваются такие проблемы, как связь хронографии с теологией, мессианистические и профетические тенденции в хрониках, апологетические и морализующие установки их авторов, отношение хронистов к временным категориям (смешение прошлого с настоящим) и т. п. Наряду с другими, более ранними или более поздними хрониками (Рауль Глабер, Адемар Шабаннский, Ордерик Виталий и пр.), П. Руссэ привлек и хроники Первого крестового похода. В его статье в какой-то степени уже намечены некоторые черты воззрений их составителей. Но, во-первых, П. Руссэ не вскрывает социальные основы этих воззрений — такая задача и не ставится исследователем; а во-вторых, он опирается лишь на немногие высказывания отдельных хронистов только Первого крестового похода, да и они служат ему прежде всего или даже исключительно иллюстрацией к общим положениям, развиваемым применительно к характеристике методологических основ средневековой историографии в целом. Таким образом, статья П. Руссэ не дает сколько-нибудь полного и глубокого представления о хронографии крестовых походов в интересующем нас плане.

В еще большей мере сказанное относится к упомянутому выше докладу того же историка на Римском конгрессе 1955 г. [12] Автор ставит своей задачей собрать и свести воедино известия западноевропейских хронистов конца XI — первой половины XIII в. (до 1140 г.), которые позволили бы судить о том, что представляла собою идея крестового похода в момент ее зарождения и начального развития, каковы были ее формальные признаки. Он анализирует эту проблему под вполне определенным углом зрения, показательным для реакционного католического историка наших дней. Выявление истоков идеи крестового почла должно, по мнению П. Руссэ, «продемонстрировать выражение в крестовом походе веры и единства Запада»; сама эта идея расценивается им в качестве «стабилизирующей и революционной», «воинственной и мирной в одно и то же время».²¹⁾ Не говоря уже о специфическом характере самой постановки вопроса, имеющей у П. Руссэ откровенно политическую подоплеку (идея крестового похода служит «западному единству»), историк в данном случае, как видим, вовсе чужд намерения исследовать хроники крестовых походов в историографическом разрезе.

С известными оговорками то же самое можно сказать и о диссертации западногерманского филолога Петера М. Шона, посвященной сравнительной характеристике мемуаров Четвертого крестового похода (Робер де Клари, Жоффруа Виллардуэн и Анри де Валансьен²²⁾). Эти произведения привлекли внимание ученого преимущественно как литературные памятники своего времени, образцы раннефранцузской прозы. В центре исследования П. М. Шона — стилистический анализ. Соображения, касающиеся их идейного содержания, высказываются им лишь попутно, а оценка идеологических позиций названных авторов сравнительно с позициями ранних хронистов крестовых походов хотя и представляет интерес в качестве историографического компонента диссертации, однако является крайне схематичной.²³⁾ К тому же попытки П. М. Шона, предпринимаемые в этом направлении, носят достаточно отвлеченный характер: вопрос о причинах социально-экономического и культурно-исторического порядка, обусловивших отличия в воззрениях упоминаемых им историков крестовых походов конца XI — начала XIII в., почти вовсе не рассматривается.

В буржуазной историографии не существует ни одного действительно обобщающего труда о хрониках крестовых походов, [13] такого, в котором ставилась бы задача сравнительного исследования всей совокупности этих памятников, и притом не с источниковедческой точки зрения, а именно в методологическом плане (анализ их социально-политической и идейной направленности, определение зависимости от нее приемов отбора, преподнесения и истолкования хронистами исторических фактов, характеристика эволюции воззрений латинских историков крестовых походов на протяжении XII—XIII вв.).

По сути дела нет таких работ и в марксистско-ленинской медиевистике.²⁴⁾

Своей монографией автор стремился хотя бы отчасти восполнить указанный пробел, отнюдь не претендуя при этом на исчерпывающее и окончательное решение всех вопросов, выдвигаемых столь обширной темой.

Только что сказанное нуждается в некоторых пояснениях и уточнениях.

Полное и систематическое рассмотрение произведений нарративной литературы по интересующей нас теме — хроник, исторических повествований, дневников, мемуаров выполнимо лишь в работе, которая была бы специально посвящена проблемам источниковедения истории крестовых походов. Предлагаемый читателю труд не является источниковедческим исследованием [14] в узкоформальном смысле слова, хотя в нем имеются некоторые-элементы источниковедческого порядка. Иначе говоря, мы не намеревались анализировать один за другим каждый из нарративных памятников в отдельности, с тем чтобы в конечном счете представить своего рода хронологически последовательный сводный обзор: «Повествовательные источники по истории крестовых походов».

Наша цель, как мы ее понимаем, заключалась совсем в другом — посредством синтезирующего сопоставления известий хроник, на основе «сквозного» изучения летописного материала, а не каждой хроники в отдельности, рассматриваемой в качестве самостоятельного произведения, выяснить важнейшие тенденции латинской хронографии крестовых походов, определить ее идейное содержание и социально-политическую направленность, а также в известной мере охарактеризовать методы разработки и изложения истории крестоносных войн их современниками в Западной Европе и на Латинском Востоке. Иначе говоря, задача, ставившаяся нами, — возможно полнее выявить те черты и проследить те особенности нарративных памятников крестовых походов XI—XIII вв., которые представляют интерес с точки зрения историографической оценки современной этому движению латинской литературы о нем.

К этому необходимо добавить следующее. При написании работы мы учитывали, что латинская историография крестовых походов — органическая составная часть латинского летописания XI—XIII вв. Она во многом отражала его общие черты; по своему идейному содержанию, по методам обработки материала, применявшимся хронистами, она вполне соответствовала характеру и уровню всего современного ей исторического мышления. Естественно, анализируя хроники крестовых походов, мы стремились сохранить необходимую историческую перспективу, имея в виду, что это сочинения средневековых писателей, конкретно-исторические суждения которых находились в прямой зависимости от разделявшегося ими христианско-католического мировоззрения. Но задачей работы отнюдь не являлась общая характеристика исторических концепций XI—XIII вв., и самые хроники крестовых походов вовсе не служили нам опытным полем для изучения этих концепций как таковых.

Методологическим проблемам средневековой историографии посвящено довольно большое число работ,²⁵⁾ и, по-видимому, [15] мы в какой-то мере предприняли бы сизифов труд, если бы взялись за решение такой задачи. Объект данного исследования — именно историография крестовых походов сама по себе, а не католическая философия истории в XI—XIII вв. Те или другие элементы средневековых исторических взглядов, отразившиеся в хрониках крестовых походов, привлекали наше внимание лишь постольку, поскольку их анализ мог помочь уяснению позиций хронистов при раскрытии ими своей темы — истории крестоносных войн. Мы старались в то же время выявить специфику данного круга хроник как произведений, посвященных именно этому сюжету. Нас интересовали прежде всего конкретные проявления общесредневековой методологии в памятниках, описывающих крестовые походы, изменения, происходившие во взглядах хронистов на протяжении двух столетий, а также некоторые характерные особенности приемов историописания, использовавшихся авторами «Иерусалимских историй» и «Историй завоевания Константинополя» в связи с задачами, которые они сознательно или бессознательно ставили перед собой.

В заключение — несколько слов о названии монографии.

Предпринимая свое исследование, автор исходил из двоякого рода соображений. Во-первых, учитывалась важность историографического разбора хроник крестовых походов, поставленного в качестве самостоятельной научной задачи. Во-вторых, принималось во внимание, что ее решение могло бы послужить отправным пунктом и необходимой предпосылкой исследования гораздо более широкого плана — общей историографии крестовых походов. Ведь историки нового времени изучали эту тему, опираясь главным образом на нарративные памятники XI—XIII вв. Свои представления о крестоносном движении они строили на основе конкретного материала, содержащегося в этих памятниках и преподносимого в них под определенным углом зрения. Чтобы верно и с достаточной глубиной судить об идейной направленности и объективной ценности работ, созданных учеными XIX—XX вв., весьма важно выявить исторические истоки выдвинутых ими концепций: это позволит в дальнейшем проникнуть в их методы обработки нарративных источников. Но установление характера использования новыми и новейшими историками нарративных памятников крестовых походов предполагает исследование самой источниковедческой базы историографии XIX—XX вв. Было бы невозможно воссоздать картину развития литературы о крестовых походах за последние полтораста лет, проследить в ней борьбу различных школ и направлений, вскрыть идейную и фактическую основу, а значит, и сущность этой борьбы на тех или иных ее этапах, не подвергнув анализу тот исторический фундамент — нарративные источники XI—XIII вв., — на котором камень за камнем, этаж за этажом поколениями ученых воздвигалось сложное по своей архитектуре и пестрое по окраске здание современных представлений [16] относительно «священных войн» католического Запада с мусульманско-православным Востоком в XI—XIII вв. Без такого исследования не может быть и речи о построении научно обоснованной схемы развития историографии крестовых походов в новое и новейшее время.

Изучение концепций современников крестовых походов образует начальное звено в историографической разработке темы, введение в общую историографию крестовых походов. Предлагаемая работа и задумана как такое введение — первая часть исследования по историографии крестоносных войн. Естественно, что в последующих его частях, где будет дан анализ воззрений историков XIX—XX вв., найдет свое место и оценка их взглядов на хроники крестовых походов. Систематическая и последовательная критика этих взглядов, с точки зрения автора, мыслима лишь в качестве неотъемлемого компонента характеристики всего развития историографии данной темы. [17]

¹⁾ Так, А. К. Крей, исследовавший хронику Гийома Тирского, стремится выяснять соотношение в ней элементов августиновской концепции постоянного божьего вмешательства в человеческие дела и представления хрониста об ответственности самих людей за совершаемые ими поступки. См. А. С. Krey, William of Tyre. The making of an historian in the Middle Ages, — «Speculum», vol. XVI, April, 1941, № 2, pp. 161-162 (далее: А. С. Krey, William of Tyre).

²⁾ Например, К. Климке показал антивенецианскую направленность анонимной хроники Четвертого крестового похода «Continuatio belli sacri», составитель которой, рисуя события 1202—1204 гг., нагромождал вымышленные обвинения против венецианцев (С. Klimke, Die Quellen zur Geschichte des Vierten Kreuzzuges, Breslau, 1875, S. 33); Г. Прутц подчеркивал стремление автора «Anonymi Chronicon Terrae Sanctae», в целом весьма достоверно описывавшего Третий крестовый поход, взять «под защиту» графа Раймунда III Триполийского, которого сторонники Лузиньяна обвиняли в измене во время решающего сражения крестоносцев с войском Саладина при Хаттине 4 июля 1187 г. (Н. Prutz, Quellenbeiträge zur Geschichte der Kreuzzüge, Danzig, 1876, S. XXIX-XXX); А. Молинье писал о предвзятости английских и французских хронистов этого крестового похода, в сочинениях которых он с полным основанием усматривал отражение англо-французского соперничества в тот период (А. Molinier, Les sources de l'histoire de France, t. III, Paris, 1903, p. 20); А. Xpoycт отмечал проштауфенскую политическую ориентацию некоторых немецких хронистов Третьего похода (А. Chroust, Quellen zur Geschichte des Kreuzzuges Kaisers Friedrich I, Berlin, 1928, S. XL, LXXXII). Упомянутый выше А. К. Крей, констатируя широкий кругозор и объективность Гийома Тирского, часто становившегося «выше предрассудков» и личных симпатий или антипатий, указывал на свойственные хронисту «церковно-иерархические» тенденции, которые сказывались в отборе документального материала (папская переписка и вообще документы преимущественно о церковных делах), в осуждении орденских рыцарей, поскольку они ущемляли авторитет духовенства в Иерусалимском королевстве (А. С. Krey, William of Tyre, рр. 162-164), и т. д.

³⁾ Так, А. Молинье, а вслед за ним Ф. Лоэр характеризовали Робера де Клари как хрониста, выражавшего настроения простых рыцарей — участников Четвертого крестового похода — и их недовольство политическими интригами знатных предводителей (А. Molinier, Les sources de l'histoire de France, t. III, p. 40; Robert de Clari, La Conquête de Constantinople, ed. Ph. Lauer, Paris, 19124, Introduction, pp. IX-XI); M. Дж. Юбер и Дж. Л. Ла Монт, давая социальную характеристику нормандскому жонглеру Амбруазу, автору поэмы-хроники «L'Estoire de la guerre sainte», противопоставляли его в качестве рядового крестоносца Третьего похода историкам последующих походов на Восток — «воинам-аристократам» Виллардуэну и Жуанвиллю (М. J. Hubert and J. L. La Monte, The Crusade of Richard Lion-Heart, New.York, 1941, p. 4); эти же исследователи указали на преобладание в ряде хроник конца XII в. чисто политического подхода к изображению событий в Иерусалимском королевстве: по мнению Юбера и Ла Монта, авторы хроники «L'Estoire d'Eracle empereur et la conqueste de Terre d'Outremere», разделявшие интересы той части крестоносцев, которые давно уже осели на Востоке, писали о событиях Третьего крестового похода, не испытывая какой-либо вражды к сарацинам и будучи более озабочены благополучием Иерусалимского королевства, нежели религиозными вопросами (ibid., р. 25).

⁴⁾ Б. Моно считал пацифистом панегириста Первого крестового похода Гвиберта Ножанского (В. Monod, Le moine Guibert et son temps, Paris, 1896, p. 226), а американский католический историк Д. К. Мэнро находил антимилитаристскими взгляды священника-крестоносца Фульхерия Шартрского (D. С. Munro, А Crusader, — «Speculum», vol. VII, July, 1932, № 3, р. 334).

⁵⁾ Значительная часть упомянутого труда Д. К. Мэнро посвящена доказательству благочестия Фульхерия Шартрского, которого автор трактует как типичного «среднего крестоносца» (D. С. Munro, А Crusader, pp. 327-328).

⁶⁾ Такого рода тенденции проступают в оценке Г. Хагенмейером хроники Эккехарда Аурского (Ekkehardi Uraugiensis abbatis Hierosolynıita seu libellus de oppressione, liberatione ac restauratione sanctae Hierosolymitanae ecclesiae, ed. H. Hagenmeyer, Tübingen, 1877, Vorwort, S. I, IV; Einleitung, S. 25, 35).

⁷⁾ Западногерманский исследователь Г. Э. Майер, истолковывая образное выражение английского хрониста Третьего крестового похода, заключает, будто он рассматривал эту войну «как великий долг Запада, который может быть выполнен лишь соединенными силами» (Н. Е. Mayer, Das Itinerarium peregrinorum. Eine zeügenëssische englische Chronik zum dritten Kreuzzug in ursprünglicher Gestalt, Stuttgart, 1962, Einleitung, S. 52).

⁸⁾ Подробнее см.: О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская средневековая историография, М.-Л., 1964, стр. 56-57. Автор этой работы с полным основанием считает данное явление «несомненным шагом вперед» в исследовании средневековой историографии. Напротив, Э. И. Касьянов, верно констатируя, наметившееся в буржуазной исторической науке XX в. понимание хронографии «как истории исторического знания и исторического мышления», странным образом, однако, видит в этом проявление «кризиса буржуазного историзма» (см. Э. И. Касьянов, К вопросу о всемирно-исторической концепции Оттона Фрейзингенского, — «Методологические и историографические вопросы исторической науки», Сб-к статей, вып. 2 («Труды Томского Государственного университета им. В. В. Куйбышева», т. 173), Томск, 1964, стр. 213.

⁹⁾ Подробно об этом см.: М. А. Заборов, История крестовых походов в «Докладах» X Международного конгресса историков в Риме, — СВ., вып. VIII, М., 1956; Е. Werner, Die Kreuzzugsidee im Mittelalter, — «Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl Marx Universität Leipzig», Gesellschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe, 7 Jahrgang, 1957/58, Heft 1-2. См. рец. H.-C. Beck в BZ, 1958, Bd 51, Heft 2.

¹⁰⁾ Б. Примов, Жофроа дьо Вилардуен, четвъртият кръстоносен поход и България, — ГСУ, истор.-филол. фак-т, т. XLV, кн. 2, София, 1949.

¹¹⁾ Разбор этого исследования см. в ст.: М. А. Заборов, Некоторые вопросы истории Четвертого крестового похода и международных отношений на Балканах начала XIII в. в работах болгарского историка Б. Примова, — СВ., вып. XI, М., 1958, стр. 158-161.

¹²⁾ L. Boehm, Studien zur Geschichtsschreibung des ersten Kreuzzuges. Guiberi von Nogent, Diss., München, 1954; L. Boehm, Die Gesta Tancredi des Radulf von Caen, — HJ, Bd 75, 1956.

¹³⁾ L. Boehm, Die Gesta Tancredi des Radulf von Caen, S. 53-55, 69-70.

¹⁴⁾ Ibid., S. 57, 61, 65, 70.

¹⁵⁾ Odo of Deuil de profectione Ludovici VII in Orientem... by Virginia Gingerick Berry. A dissert., New York, 1948.

¹⁶⁾ Н. Glaesener, Raoul de Caen, historien et écrivain, — RHE, vol. 46, 1951, № 1-2; R. Manselli, Raoul di Caen nella cultura del secolo XII, — «Rendiconti delle sedute dell' Academia Nazionale dei Lincei», classe di scienze morali, storiche et filologiche, serie 8, vol. 10, 1956.

¹⁷⁾ Имеются в виду: Н. Sybel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, Düsseldorf, 1841; C. Klimke, Die Quellen zur Geschichte des Vierten Kreuzzuges; H. Prutz, Quellenbeiträge zur Geschichte der Kreuzzüge; R. Röhricht, Qulnti belli sacri scriptores minores, Paris, 1879; A. Molinier, Les sources de l'histoire de France, t. I, Paris, 1902, pp. 278-292, 299 sq.; t. III, pp. 25-54; N. Jorga, Les narrateurs de la première croisade, Paris, 1928; A. Chroust, Quellen zur Geschichte des Kreuzzuges Kaisers Friedrich I, Einleitung, S. VII-CIV.

¹⁸⁾ Имеются в виду: обширное источниковедческое введение в кн.: С. Cahen, La Syrie du Nord а l’époque des cruisades et la principauté franque d'Antioche. Paris, 1940, pp. 1-100, наиболее обстоятельное, впрочем, в своей центральной главе, посвященной арабским источникам (ibid., pp. 33-93); обзоры различных латинских хроник крестовых походов в монографии: S. Runciman, A history of the crusades, vol. I, Cambridge, 1961, Appendix I, pp. 328-333; vol. II, 1952, Appendix I, pp. 481-485, а также некоторых французских хроник XIII в. в кн.: Н. Hasselmann, Les chroniqueurs du Moyen Age, Paris, 1957, Introduction, pp. 9-14.

¹⁹⁾ L. Boehm, «Gesta Dei per Francos» oder «Gesta Francorum»? Die Kreuzzüge als historiographisches Problem, — «Saeculum», Bd 8, Heft I, München, 1957, S. 77.

²⁰⁾ Р. Rousset, La conception d'histoire à l'époque féodale, — «Mélanges d'histoire du Moyen Āge dediés à la mémoire de Louis Halphen», Paris, 1951, pp. 623-633; P. Rousset, L'idée de croisade chez les chroniqueurs d'Occident, — «X Congresso Internazionale di Scienze Storiche. Relazioni», vol. III, Firenze, 1955, pp. 547-563.

²¹⁾ Р. Rousset, L'idée de croisade chez les chroniquers d'Occident, p. 562. Ср. «Введение» того же автора к заключительному разделу третьего тома «Relazioni» (ibid., p. 543). Тезис о христианском единстве в крестовом походе развивается и в ст.: Р. Rousset, La notion de Chrétienté aux XI^e et XII^e siècles,— MA, t. LXIX, 1963, pp. 191-203.

²²⁾ P. M. Schon, Studien zum Stil der frühen französischen Prosa. Robert de Clari, Geoffroy de Villehardouin, Henri de Valenciennes, — «Analecta Romanica». Beihefte zu den Romanischen Forschungen, hrsg. v. F. Schalk, Heft 8, Frankfurt am Main, 1960.

²³⁾ Ibid., S. 131-132.

²⁴⁾ В советской литературе существует лишь одна небольшая исследовательская работа сводного характера, относящаяся к хронографии интересующей нас темы, да и эта работа написана под весьма специфическим углом зрения: мы имеем в виду статью В. В. Стоклицкой-Терешкович «Западноевропейские хроники XII в. как источник для истории международных отношений» (ВИ, 1947, № 4, стр. 110-118). Кроме того, содержательный, но по необходимости краткий обзор некоторых латинских и французских нарративных памятников крестовых походов дан в IX главе учебного пособия А. Д. Люблинской («Источниковедение средних веков», М., 1965, стр. 116-125). Остальные труды советских историков в рассматриваемой области (они насчитываются единицами) посвящены разбору русского, византийского и восточного летописного материала. Таковы, например, статьи: Н. А. Мещерский, Древнерусская Повесть о взятии. Царьграда от фряг как источник по истории Византии, — ВВ., т. IX, М., 1956, стр. 170-185; Я. Н. Любарский, Замечания к хронологии XI книги Алексиады Анны Комниной, — ВВ., т. XXIII, М., 1963, стр. 47-56; Анна Комнина, Алексиада, вступительная статья, перевод, комментарий Я. Н. Любарского, Предисловие, М., 1965, стр. 12; Р. А. Гусейнов, «Хроника» Михаила Сирийца, — ПС, вып. 5(68), М.-Л., 1960, стр. 85-105. Частные вопросы, относящиеся к характеристике отдельных хроник крестовых походов, затронуты в общих курсах Е. А. Косминского («Историография средних веков, V в. — середина XIX в.», М., 1963, стр. 35) и О. Л. Вайнштейна («Историография средних веков», М.-Л., 1940, стр. 35-40). Существенное принципиальное значение имеет анализ общеметодологических проблем, касающихся средневековой хронографии в целом, данный в статье О. Л. Вайнштейна «Некоторые черты средневековой историографии» (СВ., вып. 25, М., 1964, стр. 251-263) и в его книге «Западноевропейская средневековая историография» (М.-Л., 1964, стр. 55-117). Однако хроники крестовых походов не привлекали особого внимания автора этих работ, ставившего перед собой более широкие задачи и лишь в отдельных случаях касавшегося вопросов, связанных с освещением крестоносных сюжетов в латинской историографии XI—XIII вв. (см. О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская средневековая историография, стр. 98-99, 150, 157).

²⁵⁾ См. О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская средневековая историография, стр. 56, 77-78, 82-83 и др. К указанным в этой монографии трудам можно выло бы добавить: О. Herding, Geschichtsschreibung und Geschichtsdenken im Mittelalter, — «Teologische Quartalschrift», 130, 1950, S. 129 sq.; A. Dempf, Sacrutn Imperium. Geschichts- und Staatspkilosophie des Mittelalters und der politischen Renaissance, Darmstadt, 1954; O. Brunner, Abendländisches Geschichtsdenken, — в кн.: О. Brunner, Neue Wege der Sozialgeschichte, Vorträge und Aufsätze, Göttingen, 1956; H. Grundmann, Geschichtsschreibung im Mittelalter, — «Deutsche Philologie im Aufriß», 2-te Aufl., hrsg. W. Stammler, Bd III, Berlin, 1962, col. 1273 sq.