Глава 35. Дом Морганов: 1913–1929 гг
В течение всей своей жизни Дж. Пирпонт Морган был почти неразделимым олицетворением дома Морганов. Вся система промышленной и финансовой централизации и контроля фактически держалась на личном престиже и власти, и особенно потому, что действовала в рамках общности интересов, а не на полностью ведомственной основе. Смерть Моргана вскрыла этот факт. Если оставить в стороне его особые качества диктатора, то эта система отражала потребности концентрированного капитализма. Его кончина не оказала какого-либо значительного влияния как на саму систему централизации, так и на дом Морганов, вызвав лишь незначительные треволнения. Дж. Пирпонт Морган-младший династически унаследовал дело своего отца, и дом Морганов продолжил свою деятельность. Последовавшие изменения явились результатом уже других событий. Чему смерть Моргана положила конец, так это его личной диктатуре, которую никто не унаследовал. Другие времена – другие нравы. Диктатура Моргана не выражала саму систему промышленной и финансовой централизации, она просто-напросто способствовала развитию этой системы (которая и предоставила возможность для существования этой диктатуры). Все эти события охарактеризовали переходный период, сопровождающий глубокие экономические и политические перемены, а также социальная война. Переходные периоды, как правило, вызывают к жизни диктаторов, которые обычно представляют собой центр математической концентрации изменений, еще не ставших ведомственными и общепринятыми. Буря переходного периода предоставляет сильному человеку возможность захватить власть. После Гражданской войны сильные бизнесмены захватили власть в ходе изменения экономических отношений и учреждений, стараясь интегрировать свою систему с помощью общности интересов, в рамках которой Морган занимал верховное положение. Становясь полностью ведомственной и общепринятой, эта система отторгает личную диктатуру. У Дж. Пирпонта Моргана не было преемника, и не из-за нехватки потенциальных диктаторов, а потому, что сама система промышленной и финансовой централизации и контроля больше не нуждалась в личной диктатуре, а функционировала теперь в виде диктатуры промышленной олигархии. Более того, личные диктатуры, как правило, выходят за пределы законных требований системы и класса, который они представляют, что вызывает необходимость перестройки. Такие трансформации влекут за собой различные изменения, включая более строгое правительственное регулирование, но при этом сама система промышленной и финансовой централизации и контроля принимает более широкие масштабы и полномочия. Дом Морганов сохранил свое финансовое превосходство, отражая наиболее важные аспекты концентрированного капитализма, подчеркивая наиболее конструктивные аспекты финансирования, теряя свое значение как акционерный дом и все более приобретая черты крупного банка европейской модели (но без правительственного контроля). Перестройка была навязана главным образом промышленным и финансовым магнатам, хотя некоторые из них разумно восприняли новое перераспределение ролей. Дом Морганов безоговорочно признавал необходимость уступок и приспособления. На обеде в «Саут Пенсильвании» в декабре 1913 года Генри П. Дэвисон, главный партнер Моргана, сказал так: «За прошедшие годы наша страна, как и другие государства, стала свидетелем движения новых сил, новых идей и стремлений… Происходили существенные изменения… Деловой человек современности должен понимать, что ход событий за прошедшие двадцать лет отнюдь не является слепым отражением недовольства и смуты, как считают многие. Его назначение не в том, как это может показаться при беглом взгляде, чтобы смять бизнес или подорвать промышленность. Его цель – заставить все деловые корпорации, которые в силу своих масштабов и значения напрямую влияют на благосостояние народа, вести свои дела более открыто, с большим учетом интересов как народа, так и тысяч мелких инвесторов, которые фактически являются владельцами этих корпораций». В этом движении противления крылось гораздо большее, чем это виделось Дэвисону, но его высказывания по этому поводу все же ознаменовывали ослабление его оппозиции к перестройке. В правление президента Вудро Вильсона эта перестройка носила систематический характер, а конгресс принял важную программу реформ промышленного, финансового и социального законодательства. В то время как его высказывания были высокопарными и туманными, предложения Вильсона были исключительно практическими и сводились к учету правительством интересов различных классов и унификации капитализма. Восприняв идеи Джефферсона, Вильсон расширил правомочия правительства за пределы, установленные идеалами аграрной демократии, что было неизбежно при перестройке деятельности правительства в условиях сложной промышленной системы. В результате этой перестройки централизация и контроль промышленности и финансов окрепли и избавились от некоторых своих наихудших (отнюдь не второстепенных) злоупотреблений. С самого начала борьба против промышленных объединений, хоть и временами причинявшая им беспокойство, укрепляла их, вынуждая к принятию легитимных и эффективных форм организации. Вильсон предлагал возродить конкуренцию, но вместо этого ввел более широкое регулирование, сместил уполномоченного Рузвельта по делам корпораций и учредил федеральную комиссию по торговле, которая обслуживала промышленность так же, как комиссия по торговле между штатами обслуживала железные дороги. В то время как федеральная комиссия по торговле купировала «несправедливые» методы конкуренции, корпоративные объединения становились все масштабнее. Более того, изменился их дух: вместо девиза «К черту эту общественность!» они восприняли лозунг «Служить народу!». Поскольку правительственное регулирование ограничивало использование пиратских методов, магнаты промышленности находили душевное успокоение в служении нации. По результатам расследования дела «Монетарного треста» были разработаны реформы банковской системы, давно известной своими пороками. Под давлением Вильямса в 1913 году был принят закон о федеральной резервной системе, несмотря на оппозицию со стороны крупных банкиров, которые заклеймили данную систему как «политизацию банковского дела» и настаивали на учреждении одного центрального ведомства под контролем банкиров. Система федерального резерва действовала не под правительственным контролем. Совет резерва состоял из двух постоянных представителей правительства и пяти других, назначенных президентом. Настроение финансистов было пасмурным, они утверждали, что «практические соображения, стоящие на пути успешного внедрения данной системы, перевешивают все остальное». Хоть она и не решила одну из поставленных задач – ликвидировать панику, – система федерального резерва в значительной мере унифицировала и стабилизировала банковскую систему, ликвидировав многие злоупотребления и условия, которые во время паники вызывали необходимость финансовой диктатуры (такой, как диктатура Дж. Пирпонта Моргана в 1907 году). Другим результатом расследования дела «Монетарного треста» явился запрет (закон Клейтона, принятый в октябре 1914 года) на организацию взаимосвязанных директоратов в банках, а частным банкирам было строго запрещено работать такими директорами. Дж. Пирпонт Морган-младший незамедлительно ушел с постов директоров в банке «Нэшнл сити» и Национальном коммерческом банке, а его партнеры вышли из советов других банков. Дом Морганов пошел еще дальше. Заявив, что такие директораты были серьезным бременем в наше время, и учитывая изменение общественного мнения в отношении таких директоратов, Морган и партнеры отказались от тридцати своих постов в директоратах нефинансовых корпораций. Сам Морган оставил восемнадцать постов и полностью ушел из «Нью-Хейвен», «Нью-Йорк сентрал» и «Америкен телефон и телеграф». (Комиссия по торговле между штатами проводила расследование деятельности всех этих трех организаций.) Вместе с тем «Дж. П. Морган и К°» сохранила за собой тридцать три места в директоратах и организовала дело так, что по одному представителю осталось в советах наиболее важных корпораций, находившихся под контролем и влиянием дома Морганов. Такие нововведения лишь слегка изменили форму, но оставили прежней суть финансовой централизации и контроля. Дом Морганов продолжал поддерживать тесную связь с Первым национальным банком, Коммерческим банком, банком «Нэшнл сити», «Чейз нэшнл» и другими банками и финансовыми учреждениями. Вместо сравнительно свободной системы общности интересов и взаимосвязанных директоратов, которая теперь стала незаконной, банки продолжили консолидацию и объединение, производя ведомственную централизацию финансовых ресурсов в гораздо большей степени, чем в прежние дни Моргана. Финансовый контроль корпоративных предприятий также не ослабел, наоборот, по мере появления более крупных объединений цели финансового контроля расширялись и углублялись. В конечном итоге все законодательство Вильсона, невзирая на его обещание возродить конкуренцию, лишь укрепило всю систему большого бизнеса. Несмотря на это, представители большого бизнеса яростно нападали на Вильсона и занимались перестройкой только по принуждению. Новый хозяин дома Морганов, несмотря на частичное признание Дэвисоном конструктивных аспектов борьбы против корпоративного бизнеса, оставался полностью реакционным в своих взглядах. Сын явно стоил своего отца, когда Дж. Пирпонт Морган-младший так сказал в частной беседе: «Политики не желают помогать бизнесу в этой стране, и народ не хочет, чтобы они это делали. Об этом хвастают в Вашингтоне, и так настроено общество. Если бы господин Вильсон и другие политики считали, что восемьдесят процентов населения поддерживает оказание содействия бизнесу, они бы ему помогли. Но хочет ли народ этой страны помочь бизнесу? Думаю, что общественность была настроена против бизнеса еще с 1890 года, когда был принят антимонопольный закон Шермана. В политических партиях нет никакого различия, за исключением чуть меньшей фракционности республиканцев. Кто еще сделал больше, чем Теодор Рузвельт, чтобы развить бизнес? Бесполезно заниматься просвещением людей. Они поймут, только когда увидят результаты, и тогда они повернутся к своим лидерам и скажут: «Да, мы соглашались с вами, когда вы нападали на бизнес, но вы должны были нам сказать, что мы ошибались, а теперь уходите прочь!» Законодательство направлено, и направлено жестко, против бизнеса, на разрушения ценностей. Но в данное время никто ничего не может сказать или сделать. Настроения общественности должны пройти положенный им путь». Бурбоны бизнеса ничего не забыли и ничему не научились. Они ответили Вильсону так же, как ответили Рузвельту: «Оставьте нас в покое!» Но оставить их в покое было уже невозможно. Они оказались неспособными избавиться от огромных злоупотреблений, перестроить и унифицировать свою систему. Возмущение общества сохранялось и могло стать опасным. Администрация Вильсона прислушивалась к общественному мнению и приняла законодательство в интересах фермеров и рабочих, против которого яростно выступал большой бизнес, особенно против исключения сельскохозяйственных и рабочих организаций из сферы антимонопольного законодательства. В 1915 году комиссия по делам промышленности расследовала волнения на производстве в ответ на растущую волну протестов рабочих и забастовок. Моргану пришлось свидетельствовать на слушании дела, где он, «беззаботно посмеиваясь», утверждал, что абсолютно ничего не знал о том, сколько должен длиться рабочий день, в каком возрасте дети могут начинать работать, об отношениях между капиталом и рабочими и о несправедливом распределении богатств. Эти вопросы выводили его из себя. Во время допроса, который вел председательствующий Фрэнк П. Уолш, Морган свидетельствовал: Уолш. Насколько, по-вашему, акционеры и директора ответственны за условия труда рабочих? Морган. Думаю, что акционеры не несут за это никакой ответственности. Уолш. А что касается директоров? Морган. Совершенно никакой. Уолш. А кто же тогда ответственен? Морган. Исполнительные сотрудники или люди, которых они назначили руководить работой заводов. Эти сотрудники обязаны следить за тем, чтобы те, кому они поручили работу, выполняли ее надлежащим образом. Такое безразличие к рабочим, отражавшее безразличие и к более широким социальным аспектам, Морган продемонстрировал, когда его спросили, достаточно ли десяти долларов в неделю для оплаты труда рабочего, на что он ответил: – Если это все, что он может получить и получает, то, думаю, этого вполне достаточно. Морган-младший напоминал своего отца как по характеру, так и физически, – то же безразличие к общественному мнению; высокомерие приобрело черты надменности, молчаливость (он давал еще меньше интервью), чуть меньше превосходства над другими в характере, чем у старика, но тем не менее он оставался хозяином дома Морганов и его подразделений. «Этический код» его бизнеса был практичен: «Никогда ничего не делай, если не одобряешь этого, для того чтобы быстрее выполнить то, что одобряешь». Обладая олимпийским спокойствием, он никогда не нанимал пресс-агентов для создания своей популярности, как это делали Рокфеллеры и другие. Буря критики, вызванная крахом железной дороги «Нью-Хейвен», обрушилась на Дж. П. Моргана-младшего, но он сказал (в духе своего отца, который часто повторял: «Я ничего не должен общественности»): «Я утратил всяческую надежду заслужить справедливое отношение народа Массачусетса. Не просите меня обращаться к народу. С общественностью я покончил, во всяком случае, на этом этапе». И все же движение Рузвельта – Вильсона, которое так возмущало Моргана, укрепило американскую промышленность и финансы, смягчив антагонизмы и создав большее единообразие. Оно подготовило Соединенные Штаты к войне и получению статуса мировой державы (на котором выросла финансовая мировая мощь дома Морганов). В агонии мировой войны вновь расцвели пышным цветом все империалистические антагонизмы, экспорт капитала, борьба за рынки сбыта, захват естественных ресурсов и ограниченные колониальные войны. «Борьба за коммерческое превосходство, – говорил Элберт Г. Гэри, – и явилась основной причиной этой войны или, по крайней мере, ускорила ее начало». Пятьдесят лет удивительных экономических достижений, чудес науки, инженерного искусства и техники, торжества человека над природой – все было мобилизовано для развязывания и ведения самой большой, самой разрушительной и жестокой войны в истории. Цивилизация погрузилась в кровавый кошмар полей сражений, где люди погибали для того, чтобы решить вопрос о мировом империалистическом превосходстве и прибылях. Все это стало коллапсом очередного цикла развития цивилизации… Когда война уже казалась неминуемой, 30 июля 1914 года в офисе «Дж. П. Морган и К°» состоялось совещание, на котором председательствовал Морган. Представители наиболее значимых банков и биржи обсуждали финансовые действия в случае войны и, в частности, вопрос о закрытии биржи, предвидя широкую ликвидацию американских ценных бумаг европейскими собственниками. В результате было принято решение биржу не закрывать. После этого еще более крупная ликвидация и ужасный обвал цен заставили биржу закрыться на четыре месяца в целях самообороны, поскольку денежный рынок Америки все еще зависел от Европы. После объявления войны, в августе, большинство банкиров выступало за замораживание золотых выплат Европе. Настаивая на том, что такое замораживание будет опасным для американского международного кредита, дом Морганов мобилизовал инвестиционных банкиров и провел решение в пользу сохранения этих золотых выплат. Если закрытие биржи указывало бы на зависимость Америки от Европы, то решение сохранить золотые выплаты демонстрировало силу американской финансовой структуры. Тогда «Дж. П. Морган и К°» организовала золотой заем на сто миллионов долларов городу Нью-Йорку для выполнения его муниципальных обязательств в Лондоне и Париже. Сохранение международных золотых выплат явилось важным фактором в предоставлении займов союзникам и сделало Нью-Йорк ведущим монетарным центром мира (в добавление к огромным производственным возможностям американской индустрии). Незамедлительным последствием войны стало усиление деловой депрессии в Соединенных Штатах в условиях катастрофического сокращения мировой торговли. За месяц до начала войны банк «Нэшнл сити» принял «всеобъемлющий план» развития иностранной торговли путем открытия отделений за границей (что разрешалось законодательством федерального резерва), особенно в Южной Америке, но теперь эти планы были свернуты. Депрессия продолжалась до начала 1915 года, когда крупные займы союзникам, организованные домом Морганов, привели к оживлению бизнеса и подъему благосостояния. В августе 1914 года «Морган, Харджес и К°» получила шесть миллионов золотом от банка Франции для открытия кредита в «Дж. П. Морган и К°» в целях закупок товаров в Соединенных Штатах, предварительно оценивавшихся в сто миллионов долларов. В ответ на запрос Морганов, не идет ли данный заем вразрез с декларацией президента Вильсона о нейтралитете, Государственный департамент ответил через секретаря Брайана, что займы для воюющих сторон являются «несовместимыми с духом настоящего нейтралитета». Но бизнес перешагнул через голову Брайана. Британия и Франция делали большие закупки в Соединенных Штатах, большинство из которых оплачивалось наличными, полученными от продажи американских ценных бумаг. С финансовой точки зрения такая ситуация была невозможной, так как ограничивала закупки союзников и сковывала их ресурсы. Если бы союзникам было отказано в американских займах, то поток заказов мог бы пересохнуть, что способствовало бы сохранению депрессии бизнеса. Англо-французская комиссия обсудила эту проблему с «Дж. П. Морган и К°», правительство сняло свой запрет на займы, и в октябре 1915 года дом Морганов организовал заем на беспрецедентную сумму в полмиллиарда долларов, который союзники могли потратить исключительно на закупки товаров в Америке. Морганы, как участники переговоров о предоставлении займа и менеджеры синдиката по размещению ценных бумаг, не получили никакой компенсации, хотя заем принес значительные прибыли. Морган назвал «планируемый заем необходимым для сохранения торговли в существующих условиях», непреложным условием процветания бизнеса. Британия и Франция конечно же обратились к дому Морганов, так как он сохранял свое финансовое превосходство в Соединенных Штатах и всегда поддерживал конфиденциальные отношения с британским правительством через свои отделения в Великобритании (теперь «Морган, Гренфелл и К°»). Следуя предложению Генри П. Дэвисона, Великобритания сделала «Дж. П. Морган и К°» своим коммерческим агентом в Соединенных Штатах, предоставив ему исключительное право контроля за всеми покупками, а Морган самолично вел переговоры по этому контракту. Такое решение вызвало бурю критики в Британии, основанной на том, что «Дж. П. Морган и К°» благосклонно относилась к концернам, в которых имела интерес, и оттесняла при этом других. Ллойд Джордж защищал Морганов в парламенте, а Дэвисон направился в Лондон, чтобы ответить на критику бизнесменов, которые не понимали масштабность данной войны и настаивали на конкурентных отношениях с американской промышленностью. Однако концентрация всех закупок в агентстве Моргана сэкономила миллионы для британского правительства, упростила систему заказов и доставки и предотвратила мошенничества со стороны целого ряда спекулятивных посредников. «Дж. П. Морган и К°» организовала отдельное подразделение по закупкам под руководством Эдварда Р. Стеттиниуса (впоследствии партнера Моргана), крупнейшее коммерческое агентство в мире. Большинство заказов оставалось «в семье» и уходило корпорациям, находившимся под контролем или влиянием дома Морганов в системе финансовой централизации и контроля. Размеры отдельных заказов доходили до шестидесяти семи миллионов долларов, в течение года закупки были проведены на полмиллиарда долларов, а к сентябрю 1917-го достигли суммы три миллиарда. Помимо этих закупок, крупных займов и кредитов союзникам, Морганы выпустили на рынок американских ценных бумаг, до того находившихся в собственности Европы, на по крайней мере два миллиарда долларов. Организованные Морганом займы и закупки оживили американскую экономику и дали толчок к процветанию. «Насущные потребности иностранных воюющих держав, – заявил Сэмюел Воклэйн из «Болдуин локомотив уоркс», – и громадные исполнительские усилия банкирского дома «Дж. П. Морган и К°» стимулировали все отрасли производства, и быстро, но безопасно, оковы депрессии были сняты. Многие месяцы стоял вопрос: «Как же это сделать?», пока на него не ответила «Дж. П. Морган и К°». Этот ответ стал окончательным в существовавших тогда условиях хаоса». Поскольку многие товары, закупавшиеся для союзников домом Морганов, до того не производились в Соединенных Штатах либо производились лишь в малых количествах, были созданы новые отрасли промышленности, построены многочисленные новые заводы, в частности для производства вооружений. Эта война превратилась в войну вооружений и техники. Погруженные в производство смерти, воюющие стороны не могли удовлетворить требование иностранных рынков, когда как Англия и Франция наложили эмбарго на иностранные займы. В свою очередь американская промышленность и финансы ответили на требования мира в товарах и деньгах. В течение 1916 года расцвет бизнеса достиг неимоверных высот, прибыли «Юнайтед стейтс стил» возросли до двухсот семидесяти двух миллионов долларов, прибыли других предприятий были почти такими же сказочными, число миллионеров в момент увеличилось, рабочие выгадали от полной занятости (хотя реальная зарплата сохранилась на прежнем уровне), экспорт увеличился в два раза, и коммерческая мировая мощь страны нарастала. Никогда еще престиж и могущество дома Морганов не были такими сильными, как в период с 1915 по 1916 год. Дом непосредственно влиял на промышленную деятельность, его финансовое лидерство безоговорочно принималось, и без того тесные отношения с Первым национальным банком и банком «Нэшнл сити» становились все более прочными. Затем Америка сама вступила в войну, и Морганы отошли на вторые роли. Осложненную всяческими второстепенными мотивами, радикальными и националистическими, мировую войну определяла главным образом борьба за империалистическое превосходство, разгоравшаяся в Азии, Африке и в обеих Америках. Призывая свои народы к огромным жертвам во имя свободы и культуры, европейские государственные деятели посредством тайных соглашений продемонстрировали ее реальные причины – передел колоний, рынков и «сфер влияния» и перераспределение мировой экономической мощи. По воле судьбы Соединенные Штаты присоединились к этой войне, и в этом случае также появились мотивы соперничества: англосаксонские расовые симпатии сильных мира сего, угроза победы Германии в интересах предоставленных союзникам займов, необходимость сдерживать порывы национальной гордости, стремление Вудро Вильсона взять на себя роль миротворца, вера в то, что победоносная Германия будет более мощной и опасной, чем победоносная Британия, и простое объективное развитие событий. Но решающее значение имел тот факт, что Соединенные Штаты, медленно, но верно развивавшиеся в течение двадцати лет, превратились в международную силу, которая не могла оставаться безразличной к процессу перераспределения мировой мощи, происходившему в ходе данной войны. Не стремившиеся сами к захвату чьей-либо территории, Соединенные Штаты вмешивались для того, чтобы сохранить равновесие между Германией и Британией (до присоединения к войне политика Вильсона сводилась к лозунгу «Мир без победы»), но это равновесие, как и в случае с политикой «открытых дверей» в Китае, служило прежде всего интересам Америки. Дом Морганов доминировал в финансовой и промышленной ситуации до тех пор, пока Америка не присоединилась к войне и не возникли новые союзы. Меры военного «социального контроля» ограничили функции и значение Моргана. Готовое вести войну до победного конца, правительство Соединенных Штатов организовало свою работу как практическую экономическую диктатуру. Военно-промышленное управление под председательством Бернарда М. Баруха получило от президента Вильсона практически неограниченные полномочия определять работу промышленности, устанавливать цены, распределять сырьевые материалы и определять основные и второстепенные товары, а само правительство взяло на себя контроль за железными дорогами, чему помогали администрации по контролю за продуктами питания и распределением топлива. Мобилизовав банки федерального резерва, Министерство финансов собрало двадцать один миллиард триста двадцать шесть миллионов долларов в виде военных займов. Облигации распространялись по всей стране, на мелких инвесторов оказывалось давление, а банки вовсю занимались кредитами. В решении этой задачи инвестиционные банкиры играли лишь незначительную роль. Пока они занимались «займами свободы», Морганы утратили свое значение в деле финансирования войны. Теперь союзники имели дело непосредственно с правительством Соединенных Штатов для получения займов и проведения закупок и почти полностью перестали пользоваться услугами Моргана. Когда же американское правительство отказалось предоставить деньги Канаде, «Дж. П. Морган и К°» выпустила заем на сто миллионов долларов и продолжала скупать стерлинги для стабилизации британской биржи, но во время американской фазы войны дом Морганов ограничивался главным образом рутинным банковским бизнесом. Следующей фазой относительного «затмения» Морганов стало нежелание президента Вильсона использовать персонал дома Морганов на правительственной службе. Такое пренебрежение было обидным, и Дж. П. Морган так сказал в частной беседе: «Действительно, я отправился к Вильсону и предложил свои услуги, но он не направил меня к господину Баруху. Он был очень вежлив и сказал, что пошлет за мной когда потребуется. Я и каждый член этого дома готовы встать под команду правительства. Мы готовы сделать все, что правильно, благочестиво и не повредит нашему авторитету. Но в данный момент нам остается лишь сидеть и ждать, пока нас позовут. Весь созданный нами механизм готов служить правительству, и здесь не стоит вопрос о каких-либо компенсациях, комиссиях или прибылях. А почему наших людей не призывают, вы должны спросить у Вашингтона. Я вам на это ответить не могу». Условие – «не повредит нашему авторитету» – соответствовало взглядам Джуниуса Моргана во время Гражданской войны. Но призванный на военную службу солдат не мог сказать: «Вы можете приказать мне делать все, что правильно, благочестиво и не повредит моей жизни или здоровью…» Однако президент Вильсон все-таки не полностью игнорировал персонал дома Морганов. Томаса У. Ламонта часто вызывали в Вашингтон для обсуждения финансовых вопросов, он входил в состав делегации, сопровождавшей Вильсона в поездке в Париж, и служил в комиссии по репарациям на мирной конференции. До этого, в 1918 году, Государственный департамент обратился к дому Морганов с просьбой защитить интересы Америки в Мексике. С момента революции не было никаких выплат процентов по мексиканскому иностранному долгу, который составлял триста пятьдесят миллионов долларов. Для его погашения был создан международный комитет держателей облигаций, а американские банки требовали предоставить им половину представительства в нем. Британия и Франция возражали, утверждая, что их интересы были в три раза крупнее американских, на что Государственный департамент ответил, что Соединенные Штаты территориально неразрывны с Мексикой. Президент Вильсон проповедовал эту теорию в отношении всей Латинской Америки, опираясь на доктрину Монро, признанную Лигой Наций. Этот сформированный под председательством Ламонта международный комитет по делам Мексики состоял из десяти американцев, пяти британцев и пяти французов. Американские его члены представляли Морганов и их подразделения (а один британский член представлял интересы «Морган, Гренфелл и К°»). Сразу же после прекращения военных действий империалистические антагонизмы вновь разгорелись в Китае, и для защиты американских интересов там администрация Вильсона в 1919 году попросила дом Морганов снова присоединиться к китайскому консорциуму (отменив свое решение от 1913 года, заставившее Моргана выйти из него). Этот шаг был направлен главным образом против Японии, которая готовилась усилить свое влияние в Маньчжурии. Ламонт, будучи председателем американской группы консорциума, направился в Токио и Пекин и сумел решить эту проблему в пользу Соединенных Штатов. В китайском консорциуме доминировали американские финансисты, которые проводили почти независимую политику в Китае (ограниченную сближением с Японией). Во время войны сформировалось финансовое превосходство Соединенных Штатов. Мечта 1900 года о том, чтобы Нью-Йорк стал главным денежным рынком мира, превратилась в реальность. Пока Британия и Германия сражались за мировое превосходство, Америка перехватила этот приз, который в других обстоятельствах оставался бы недоступным для нее еще в течение нескольких десятилетий. В пределах этого финансового превосходства Америки дом Морганов занимал ведущее место, что выявилось вскоре после объявления мира. «Дж. П. Морган и К°» действовала в качестве финансового агента бельгийского правительства. В 1919 году конкурирующая американская банковская группа попыталась перехватить этот бизнес, но ее наступление было с легкостью отбито. Теперь американские финансы мобилизовали свои силы для действий на международной арене. Дом Морганов, бывший во время войны активным организатором Американской международной корпорации, имевшей большие иностранные интересы, особенно в Китае, теперь приступил к формированию Иностранной финансовой корпорации. В эту корпорацию, представлявшую собой концентрацию финансовых сил, вошли «Дж. П. Морган и К°», «Гаранта траст», «Банкерз траст», Национальный коммерческий банк (все три под контролем Моргана), «Первый национальный банк» (отделение Моргана), банки «Нэшнл сити» и «Чейз нэшнл» (союзники Моргана). Председателем Иностранной финансовой корпорации стал Артур М. Андерсон, партнер Моргана. Другой концентрацией финансовых сил (включая «У.Р. Грейс и К°») явился организованный Морганами в 1922 году Банк Центральной и Южной Америки. Банк имел двадцать два отделения в Венесуэле, Перу, Колумбии, Никарагуа и Коста-Рике. К 1926 году восемь американских банков имели сто семь иностранных отделений, расположенных в стратегических центрах мира, из которых «Нэшнл сити» принадлежали семьдесят три: пятьдесят одно напрямую и двадцать два через посредство Международной банковской корпорации. Хотя их деятельность пересекалась, Морганы сконцентрировали свое внимание на займах и инвестициях, а «Нэшнл сити» – на торговле и захвате рынков, активно расширяя сферу империалистических финансовых интересов Америки. Во время войны, еще до вступления в нее Америки, союзники заняли один миллиард девятьсот миллионов долларов, главным образом через дом Морганов. В период же участия в войне самой Америки правительство напрямую выдало займов союзникам на сумму семь миллиардов триста девятнадцать миллионов долларов, а частные банкирские дома – только на полтора миллиарда. В мирных условиях такой огромный экспорт капитала еще увеличился, причем самые крупные иностранные займы проводились через «Дж. П. Морган и К°». Среди самых важных эмиссий, проведенных Морганом в период между 1919 и 1926 годами, были правительственные займы для Бельгии, Франции, Италии, Швейцарии, Норвегии, Австрии, Германии, Японии, Австралии, Чили и Кубы, общая сумма которых приближалась к полутора миллиардам долларов. Большинство этих займов были не просто финансовыми трансакциями, а отражали растущую мощь американского империализма. Заем Кубе на пятьдесят миллионов долларов (в 1914 году Морганы предоставили Кубе десять миллионов долларов) укрепил американский протекторат над этой островной республикой, а дом Морганов участвовал в изменении кубинского фискального законодательства по причине его негативного воздействия на данный заем. Давление Моргана на правительство Бельгии после предоставления ему займа на пятьдесят миллионов долларов в 1925 году вызвало шквал критики. После займа сто десять миллионов долларов, предоставленного Германии в 1924 году, немецкие железные дороги отошли под контроль Американской комиссии и трех доверенных лиц, одно из которых представляло интересы «Морган и К°» в Париже. В 1925 году конкурирующий синдикат Нью-Йорка предложил более высокую ставку для аргентинского займа на сорок пять миллионов долларов, но Морганы провели свою эмиссию, несмотря на то что их ставки увеличивали стоимость займа для правительства Аргентины на четыреста пятьдесят тысяч долларов. Организованный Морганом в 1925 году заем на семьдесят пять миллионов долларов для Австралии вызвал опасение Британии о том, что торговля Австралии может отойти к Соединенным Штатам. Все закончилось жестокой схваткой между британскими и американскими финансистами. Это был первый австралийский заем, осуществленный в обход Лондона, который не мог предоставить нужные для этого деньги. В 1925 году Британия решила стабилизировать свою валюту и получила для этого крупный американский кредит в размере двухсот миллионов долларов от федерального резерва и сто миллионов долларов от «Дж. П. Морган и К°», из которых комиссия Моргана составила два с половиной миллиона. Это стало еще одним доказательством американского финансового превосходства, по поводу которого престарелая леди на Треднидл-стрит лишь сокрушенно покачала головой. После переговоров между Томасом У. Ламонтом, Бенито Муссолини и его министром финансов, дом Морганов в 1925 году предоставил Италии заем на сто миллионов долларов и дополнительный кредит пятьдесят миллионов в целях стабилизации. Прибыль от этого займа составила четыре с половиной миллиона долларов, а в дополнение к этому «Дж. П. Морган и К°» получила двести пятьдесят тысяч долларов, как организатор переговоров по займу и менеджер синдиката. Американские займы и прямые инвестиции в экономику Италии незамедлительно укрепили кандидатуру Муссолини, которого банкиры, выражаясь словами Отто Г. Кана, считали «сильным человеком Европы». (Банкирам также очень нравился Порфирио Диас, мексиканский «сильный человек», конец жестокой диктатуры которого положила революция.) К этим операциям по займам синдикаты Моргана привлекли «Национальный коммерческий банк», «Гаранти траст», «Банкерз трас», банки Первый национальный, «Нэшнл сити», «Чейз нэшнл» и «Кун, Лоеб и К°». Под предводительством Моргана эта комбинация заняла первостепенное место в сфере иностранного финансирования. Американское финансовое превосходство, в котором дом Морганов играл центральную роль, четко проявилось на различных конференциях по решению сложных проблем, связанных с германскими репарациями. Одурманенные победой, нарушая свои обещания, данные при заключении мира, и игнорируя экономические факторы, союзники наложили на Германию (а также на Европу и на весь мир) груз непомерных репараций. Этот груз усилил отказ Америки принять предложение Британии об общем отказе от военных долгов. Вместе с тем Дж. П. Морган выступал за такую отмену. «Они никогда не смогут их оплатить», – сказал он, заявив, что займы были «таким же вкладом в победу, как жертвы солдат». Морган чувствовал, что военные долги и репарации серьезно мешали экономическому возрождению Европы и представляли угрозу для других европейских долгов американским инвесторам, в погашении которых дом Морганов был заинтересован в первую очередь. Но при окончательном анализе размер репараций определяли Соединенные Штаты. Отмена Америкой военных долгов аннулировала бы две трети немецких репараций. Большая часть германских выплат стала возможной благодаря иностранным займам, стекавшимся главным образом в Соединенные Штаты через дом Морганов, который занимал у американского Питера, чтобы платить Полям в Англии, Франции, Италии и Бельгии. Таким образом, Морганы оказывали решающее влияние на все репарации, обладая правом наложения финансового вето почти на все расчеты (кроме их отмены). Для обсуждения репараций проводилась одна конференция за другой, постепенно снижая фантастические требования к Германии, предъявлявшие сумму сто двадцать пять миллиардов долларов. Конференция по репарациям 1929 года снизила их до девяти миллиардов долларов. Американскими представителями на этой конференции были Дж. П. Морган и Оуэн Д. Янг (из «Дженерал электрик компани», отделения дома Морганов), Томас У. Ламонт и Т.Н. Перкинс. Морган стал «движущей силой» данной конференции – движущей силой американского финансового превосходства. Выплата германских репараций была организована на ежегодной основе и растянута на шестьдесят лет, хотя план мог быть пересмотрен еще раз, как в случае с предыдущими договорами. Соглашение 1929 года предусматривало сокращение германских выплат на две трети в случае отмены военных долгов. Между тем мир страдал от последствий военных долгов и репараций, которые замедляли экономическое возрождение Европы, затрудняли иностранную торговлю и имели одинаково катастрофический эффект как для победителей, так и для побежденных. Конференция по репарациям 1929 года приняла решение вывести эту проблему за пределы политики (как будто это было возможно!). Она создала Банк международных расчетов для регулирования германских выплат, в котором были представлены центральные банки Германии, Британии, Франции, Италии, Бельгии и Японии. Когда Государственный департамент запретил федеральному резерву участвовать в этом, американские финансы стал представлять непосредственно «Дж. П. Морган и К°». В этом банке были два американских директора (и по одному от каждой другой страны), назначенные Морганом, и президент, еще один американец, выбранный по рекомендации Моргана. Так, в Банке международных расчетов главенствовал банкирский дом Морганов. Об этом банке Морган говорил: «Это единственная организация, которую конференция смогла создать для решения проблем международных долгов, возникших в результате войны». Но значение этого банка было гораздо большим. Его задача регулирования германских выплат была лишь временной, поскольку рано или поздно репарации должны были закончиться. Их можно было назвать экономическим уродцем. Франция использовала их для замедления экономического возрождения Германии, а Британия – как средство давления на Америку против отмены долгов. В это время Европа сгибалась под этим бременем, ставшим одним из важных факторов порождения Великой депрессии 1929 года, с характерным для нее упадком международной торговли. Вдобавок к другим ужасным экономическим последствиям американские финансы навсегда отказались предоставлять займы, помогавшие Германии выплатить репарации, что ставило под угрозу другие ее европейские займы. Поскольку дом Морганов выступал за отмену военных долгов, он мог также пойти и на отмену репараций. Американская политика способствовала восстановлению Германии по экономическим, а также по политическим причинам сохранения равновесия в Европе (и в мире) в противоположность Британии, боровшейся за свое империалистическое превосходство. Поскольку репарации были лишь временной функцией Банка международных расчетов, все большее значение приобретали его чисто финансовые функции. Он мог содействовать развитию международной торговли, используя свои ресурсы для стабилизации международной финансовой системы. Используя свои инвестиционные возможности, банк мог влиять на развитие конкретных стран, оказывать финансовое давление на менее крупные «отсталые» государства посредством займов, инвестиций и иностранных предприятий, становясь централизованным выражением финансовых аспектов империализма. Банк международных расчетов четко отражал необходимость дальнейшего укрепления международного единства. Но и в рамках такого единства существовали антагонизмы и противоречия: борьба между Соединенными Штатами и Британией, между Германией и Францией, между Британией и Францией, между Европой и Соединенными Штатами. Америке уже не нравилось то, что значительная часть британских финансистов неблагосклонно относилась к этому банку, символизировавшему американское и европейское превосходство. Банк мог лишь временно сгладить антагонизмы и противоречия, но трагедия империализма заключается в том, что, формируя более тесное единение наций, он одновременно обостряет антагонизмы, а это неминуемо ведет к войне. За займами Моргана и превосходством Морганов в Банке международных расчетов скрывался постоянный поток американского капитала во все части мира. Американские иностранные инвестиции в 1914 году составляли два миллиарда шестьсот миллионов долларов, а в 1929 году – уже шестнадцать миллиардов шестьсот миллионов (за минусом двенадцати триллионов долларов военных долгов). Один аспект этих инвестиций сводился к займам для иностранных правительств и корпораций, другой – к прямым инвестициям в иностранные предприятия, а третий – к созданию предприятий, принадлежащих или контролируемых американцами. В основе всемирного могущества Америки лежит колониальная и полуколониальная империя на Филиппинах, Кубе, в Либерии и Центральной Америке площадью четыреста пятьдесят квадратных миль и с населением двадцать пять миллионов человек. Эта империя расширялась, включая в себя страны, приграничные к Карибам. Венесуэла, Колумбия и Перу были либо финансовыми, либо политическими протекторатами Соединенных Штатов. Инвестиции в размере одного миллиарда трехсот восьмидесяти девяти миллионов долларов превратили Мексику в американскую экономическую колонию, что только подтверждалось политической опекой. С помощью империалистической интерпретации доктрины Монро и инвестиций на сумму пять миллиардов семьсот двадцать два миллиона долларов Соединенные Штаты стали быстро ограничивать европейскую торговлю и капитал из Латинской Америки. Соединенные Штаты, Британия, Франция и Германия вели активную борьбу за контроль над латиноамериканскими рынками, инвестициями и естественными ресурсами. Эта борьба продолжалась и в самой Европе. В добавление к большим правительственным займам доля американского капитала в европейских промышленных предприятиях составляла около двух с половиной миллиардов долларов, из которых примерно семьсот миллионов долларов были напрямую инвестированы в предприятия, находившиеся под контролем или во владении Америки. Европейский капитал принимал меры против такого вторжения, которому способствовали американские инвестиции на четыреста девяносто два миллиона семьсот двадцать девять тысяч долларов в иностранные финансовые учреждения, главным образом европейские. Такое положение складывалось повсюду, и почти две тысячи промышленных предприятий во всех частях мира находилось под американским контролем. Главенствовавший в области иностранных займов, дом Морганов занимал также доминирующее положение в сфере прямых инвестиций американского капитала в иностранные предприятия, поддерживая связи с наиболее крупными корпорациями, ведущими борьбу за международное превосходство. Характерным примером такого развития событий стала «Дженерал электрик компани», которая с 1892 года находилась в орбите Моргана. «Дженерал электрик» посредством обладания акциями, взаимосвязанных директоратов и общности интересов была тесно связана с другими корпорациями, составлявшими электроэнергетический трест с многочисленными международными отделениями. Она контролировала «Интернэшнл дженерал электрик», «Дженерал электрик» Канады и крупнейшее электрообъединение Британии, имела большие инвестиции в германской электроиндустрии и другие инвестиции по всей Европе. Отделение «Дженерал электрик», «Электрик бонд и шэр» (в котором «Дж. П. Морган и К°» владела крупными интересами посредством «Юнайтед корпорейшн» и других предприятий), через свою подконтрольную компанию «Америкен и форинг пауэр» контролировало корпорации коммунального обслуживания в двенадцати странах и имело значительные интересы в пяти других, а его активы оценивались в четыреста восемьдесят восемь миллионов семьдесят две тысячи долларов. Оно занимало доминирующее положение в Латинской Америке, владея концернами, ранее находившимися под британским контролем, имело большой вес в Европе благодаря его связям с объединением «Адриатика-Волпи», а также в Китае, где планировало приобрести более крупные азиатские интересы посредством своего подразделения «Фар Ист пауэр корпорейшн». Этот американский энергетический трест, который стал международным, приступил к созданию треста в области коммуникаций. «Радио корпорейшн оф Америка», еще одно подразделение Моргана, было тесно связано с «Дженерл электрик», «Интернэшнл телефон и телеграф», «Уэстинг-хаус электрик», «Америкен телефон и телеграф», «Дженерал моторе» и «Юнайтед фрут». Утолив свой аппетит Гаргантюа во всех видах американских предприятий, «Радио корпорейшн» потянулась к мировому господству в области коммуникаций через посредство своего отделения «Ар Си Эй комьюникейшнз», активно действовавшего в Латинской Америке и на Филиппинах. «Интернэшнл телефон и телеграф», связанная с «Радио корпорейшн» и домом Морганов, контролировала «Олл-Америка кейблз», а также корпорации по производству телефонов, кабелей, телеграфов, радио– и электроприборов в тридцати странах. Все эти гигантские корпорации были связаны друг с другом и с домом Морганов. Они объединились в борьбе за стратегические международные коммуникации, включая железные дороги и авиалинии, приближаясь к достижению превосходства в Латинской Америке. Другое направление международной борьбы – контроль за использованием естественных ресурсов. Повсюду разгоралась борьба за нефть, поскольку семьдесят процентов ее запасов было расположено в странах, представлявших собой желанную добычу для империализма. Все крупные американские нефтяные корпорации имели огромные иностранные интересы и агрессивно боролись за контроль над нефтедобычей в Латинской Америке, Месопотамии и в Азии. «Континентал ойл компани», отделение Моргана, имела большие концессии в Мексике. Несмотря на вмешательство правительства, интересы «Меллона» контролировали мировые поставки алюминия. Значительный американский капитал вложен в жестяную промышленность Боливии. Гуггенхеймы, тесно связанные с Морганами общностью интересов, контролировали тридцать пять процентов запасов нитратов в Чили, являлись главным партнером чилийского правительства в нитратном объединении с капиталом триста семьдесят пять миллионов долларов, имели крупные интересы в горной промышленности Мексики, Южной Америки, Африки, Европы и Азии и обладали значительным влиянием в «Майнинг траст Лтд.», которой в Австралии принадлежали самые богатые в мире месторождения серебра, цинка и олова. Американские интересы контролировали девяносто пять процентов мирового производства меди. «Коннекотт коппер» и ее отделения, находившиеся под контролем Моргана, владели медными и угольными шахтами, электростанциями, гасиендами, железными дорогами и городскими районами в Перу и Чили. Несмотря на собственные естественные ресурсы, Соединенные Штаты инвестировали капитал туда, где только можно заполучить контроль над естественными ресурсами. Правительства различных стран также участвовали в борьбе за контроль над минеральными и другими естественными ресурсами, поддерживая интересы своего собственного бизнеса, что лишь усиливало межнациональный антагонизм. Еще будучи министром финансов, президент Гувер вел борьбу против фиксирования цен на резину британцами (хотя теперь он сам старался устанавливать цены на экспорт американской пшеницы). Это закончилось попытками создать запасы резины под американским контролем, независимые и конкурентоспособные с британскими. Генри Форд приобрел резиновые плантации в Бразилии, а «Файерстоун» получила концессии в Либерии, американском протекторате, причем Государственный департамент активно вел переговоры по этому вопросу. Эта концессия охватывала миллион акров земли (по шесть центов за акр), а в планы входило насильственное использование местной рабочей силы. В то же время Либерия была вынуждена согласиться на заем пять миллионов долларов и американскую финансовую комиссию на условиях, которые превращали Либерию в огромную резиновую плантацию, подконтрольную «Файерстоун». Более того, американская промышленность и финансы активно участвовали в создании международных объединений, заключая союзы там, где не могли добиться превосходства. Существовало три огромных международных химических объединения – американское, германское и британское. Интересы Моргана, «Дженерал моторс» и банка «Чейз нэшнл» имели значительный вес в британском химическом объединении, интересы Рокфеллера-Форда – в Германии, а Морганы также тесно сотрудничали с Дюпонами и их мощной химической империей. Пример «Дженерал моторс» с ее крупными инвестициями в иностранную промышленность, особенно в Европе, характерен для массового производства. Компания напрямую инвестировала свой капитал за границей для расширения рынков сбыта и своего контроля за ними. Американское процветание зависело от постоянного расширения экспорта. Идею Томаса Ламонта о том, что «торговля следует за займами», поддерживают слова Джеймса Шпейера: «Широкая экспортная торговля невозможна без инвестирования Америкой своего активного сальдо за границей». На тот день стояла задача добиться мировой экспансии и могущества. У такого экспорта капитала имелись свои конструктивные особенности. Он соединял мир в единую систему и укреплял единство, но в то же время провоцировал новые противостояния и противоречия. Существовала философия достижения международного взаимопонимания и мира посредством бизнеса, которую прекрасно изложил Дуайт У. Мороу, бывший партнер Моргана: «Я обнаружил, что делу международного понимания, как ничто другое, наилучшим образом способствует бизнес. Бизнес – это обмен товаров на товары и товаров на услуги. Хотя мы считаем, что торговаться непристойно, когда люди впервые начали обмениваться товарами, торговать и торговаться, вместо того чтобы силой захватывать то, что им было нужно. Они сделали огромный шаг вперед и вышли из варварства». Но бизнес до сих пор силой захватывает то, что ему нужно, посредством экономической мощи или, в конце концов, прибегая к военной силе. Конкуренция в бизнесе сама по себе является войной, а в международных отношениях он зачастую прибегает к арбитражу посредством меча. Американские банкиры организовали вооруженную интервенцию на Карибах, настаивая на том, чтобы правительство защищало их инвестиции. Для обеспечения и сохранения концессий в «отсталых странах» часто использовалось политическое давление. Деловые объединения одной страны сталкивались с объединениями другой за раздел и контроль мирового экономического могущества. Правительства вмешивались в такие столкновения, антагонизмы приобретали политический характер, и все заканчивалось войной. Бизнес несомненно укрепляет международное единство и взаимопонимание. Для предшествовавших войне сорока годов были характерны события, которые, как никогда ранее, способствовали единству в мире. Но это единство закончилось самой масштабной и жестокой войной в истории, спровоцированной столкновением конкурирующих империалистов. Финансисты были вполне искренни, когда заявляли, что не хотят войны, то есть любой широкомасштабной войны, которая мешает бизнесу, хотя у них редко вызывают возражения «маленькие локальные войны» против колониальных народов. Таким образом, финансисты подготавливают условия для международной конкуренции и антагонизмов, приводящих к войнам. Крупные корпорации, взаимосвязанные с домом Морганов (и другими), преследовали цели бизнеса, но на каждом участке они провоцировали возникновение антагонизмов. Мир и спокойствие в офисе банкира не характерны для людей, которые в полевых условиях ведут борьбу за рынки, инвестиции, концессии и естественные ресурсы. Они пускают в ход зубы и когти. Пиратские методы в сфере бизнеса в значительной мере подавлены в самих Соединенных Штатах, но их широко используют американские бизнесмены, когда сталкиваются с другими бизнесменами – их международными конкурентами. Американские концессионеры в Латинской Америке эксплуатируют аборигенов, манипулируют местными правительствами и зачастую инициируют государственные перевороты. Они презрительно относятся к людям, на которых делают свои деньги. В итоге созданные ими антагонизмы перевешивают взаимопонимание. Более серьезным оказался антагонизм, который возник между американскими объединениями и объединениями других стран. Соединенные Штаты, Британия, Франция и Германия являются крупными международными конкурентами, воюющими друг с другом за бизнес, жестоко и ничем не гнушаясь. На то время самая острая борьба велась между Соединенными Штатами и Британией, мировое господство коей увядало (хотя британские иностранные инвестиции все еще превышали американские на четыре миллиарда долларов). Американский бизнес вытеснил британский из Латинской Америки, превратил Канаду в свою экономическую колонию, вторгся в другие доминионы и значительно увеличил свою долю в торговле с Индией, уменьшив долю Британии. Американский капитал вторгся даже в саму Британию, и она была вынуждена принимать меры по ограничению американского контроля за крупными объединениями. Соперники сталкивались лбами в Европе, Африке и Азии, конкурируя в области торговли, инвестиций, нефти, резины, металлов, коммуникаций и многого другого. С обеих сторон эта борьба была жестокой и беспринципной. Вторгаясь на мировые рынки, Соединенные Штаты увеличивали свои тарифы до небывалых высот, что вызывало обратную реакцию и международную напряженность. Войны тарифов никогда не приводят к международному взаимопониманию. По мнению лондонской «Таймс», американские тарифы 1930 года вызывали необходимость принятия контрмер в качестве самозащиты. Многие британские банкиры и промышленники, которые в прошлом поддерживали свободную торговлю, теперь стали радеть за протекционизм и экономическое единство для укрепления империи, особенно в войне с бизнесом Соединенных Штатов. Проанализировав множественные антагонизмы между Британией и Соединенными Штатами, один американский писатель сказал: «Либо Британия мирно признает превосходство Америки, либо это превосходство будет доказано на полях кровавых сражений». Другими словами: «Убирайтесь! Мир принадлежит нам!» Но ни одна великая держава никогда добровольно не уступит своего первенства. Британия оставалась мощной экономической и морской державой. Последнее средство решения международных споров – это арбитраж меча. Между Соединенными Штатами и Британией шли активные переговоры о мире, делались широкие жесты понимания и дружбы, но под сенью всего этого велась жестокая и непримиримая борьба за экономическое превосходство в мире, напоминавшая довоенные переговоры о мире и взаимопонимании между Британией и Германией. Существовали и другие антагонизмы. Франция вновь занялась экспортом капитала, а ее империализм получил более прочную промышленную основу в виде крупной железоплавильной и сталелитейной промышленности, созданной после войны. Стонавшая под ярмом репараций Германия вновь начала борьбу за «место под солнцем», претендуя на статус мировой державы. Британию очень беспокоил ее экономический спад. Советская Россия бросила вызов капиталистическому миру, который настороженно наблюдал за созданием нового экономического порядка. Существовали даже континентальные антагонизмы: между Европой и Азией, Европой и Соединенными Штатами, Соединенными Штатами и Латинской Америкой. Колониальные народы бунтовали, а империалистические нации вели маленькие локальные войны, как в «мирные, довоенные» времена. Британия ответила на требование Индии о независимости аэропланами и пулеметами. Франция жестоко подавила восстания в Индокитае, а Голландия – в Ост-Индии. Бельгия продолжала жестоко править в Конго. Италия жаждала новых колоний. Соединенные Штаты предприняли военную интервенцию на Карибах, американизируя Ирландию, Индию и Египет, и предотвратили свержение деспотичного режима на Кубе. В это дьявольское варево множащихся международных антагонизмов Лига Наций добавила несколько капель святой воды, но, в конце концов, это была лишь вода. Рост международного недоверия перевешивал международное взаимопонимание. Возможность других «войн до победного конца во имя демократии и прогресса» оставалась на повестке дня. Le plus se change, le plus c'est la meme chose. Между тем наука создавала все более разрушительные вооружения, делая войну машин все более угрожающей. Эта была гонка между катастрофой и социальной реорганизацией… Американская мировая мощь явилась результатом движения, начатого еще в 1898 году, окрепшего в ходе мировой войны и основанного на наиболее эффективном экономическом механизме в мире. Этот механизм, после решения Верховного суда, принятого в 1920 году и запрещавшего роспуск «Юнайтед стейтс стил корпорейшн», продолжил движение к консолидации, объединению и централизации. За три месяца 1929 года произошло сорок два слияния, корпоративные активы которых составили двенадцать миллиардов долларов. Концентрация и централизация стали гораздо масштабней, чем до войны. Если раньше концентрация охватывала в основном базовые отрасли промышленности, то теперь она охватывала весь бизнес. Об этом свидетельствовал тот факт, что в области розничной торговли стали преобладать сетевые магазины. В 1925 году десять тысяч пятьсот восемьдесят три производственных предприятия, 5,6 процента от общего числа, использовали труд 56,8 процента всех фабричных рабочих и производили 67,8 процента всей продукции. Но концентрация производства была гораздо шире, чем о том свидетельствовала статистика. Многие с виду независимые предприятия фактически входили в состав более крупных корпоративных объединений. Эту концентрацию легче проследить на примере распределения корпоративных прибылей. В 1923 году тысяча двадцать шесть корпораций, четверть процента от общего числа, получили 47,9 процента от общей корпоративной прибыли, а в 1927 году – 51,5 процента. Эти доминирующие корпорации представляли одну треть от всей корпоративной капитализации, главенствуя в экономической жизни Америки. Как и в довоенный период, существовали два аспекта концентрации и централизации. Один заключался в увеличении эффективности производства, а другой – в финансовом контроле и централизации прибылей. В большей степени эта концентрация оправдана только с точки зрения централизации финансового контроля и прибылей, но не в плане производственной эффективности. Она олицетворяет собой слияние и консолидацию финансовой мощи. Внимательно следившая за главным событием, «Дж. П. Морган и К°», утратив свою роль промоутера, которой прославилась в прежние дни при старом Моргане, стала активно участвовать в новом движении концентрации. С помощью своего отделения, «Дженерал электрик», дом Морганов организовал новую гигантскую Радиокорпорацию Америки, увязав ведущие промышленные и финансовые интересы и спровоцировав атаку со стороны правительства за нарушение антимонопольных законов. В 1920 году Морганы и Дюпоны приобрели холдинги У. К. Дюрана в «Дженерал моторс» и захватили контроль над предприятием, обеспечив свое представительство в его директорате вместе с такими подразделениями Моргана, как «Бэнкерз траст», Первый национальный банк, «Дженерал электрик» и «Америкен радиэйтор». Инвестиция Дюпонов представляла собой часть их огромных военных прибылей и присоединение к системе финансовой централизации и контроля Моргана. В то время проникновение Моргана в «Дженерал моторс» интерпретировалось как проявление «более агрессивной политики», что было более чем оправдано текущими событиями. В 1929 году Морганы организовали крупное продовольственное объединение «Стандард брендз, Инкорпорейтед». Объединив «Флейшманн компани», «Ройал бейкинг» и другие корпорации, «Стандард брендз» собрала активы на шестьдесят семь с половиной миллионов долларов, а рыночная стоимость ее акций превысила четыреста тридцать миллионов долларов. Как крупный акционер, «Дж. П. Морган и К°» обеспечила себе двух представителей в директорате. Были и другие крупные продовольственные объединения, среди которых следует назвать «Дженерал фудз корпорейшн» с активами на семьдесят миллионов долларов, которой управлял союзник Моргана, банк «Чейз нэшнл». Концентрация производителей продуктов была вызвана концентрацией сетевых магазинов, которые в 1928 году контролировали сорок процентов всей торговли. Велись переговоры о создании других продовольственных объединений. Независимые бакалейщики вели борьбу против этих торговых сетей, но на мелких производителей давили как данные сети, так и производившие продукты объединения. Совершенно очевидно, что только несколько крупных корпораций могут превалировать в продовольственном бизнесе (производство и продажа), а правительство будет вынуждено вмешаться и наладить свое регулирование, как это произошло в случае с железными дорогами. Созданию объединения «Стандард брендз» предшествовала в январе 1929 года организация Морганом «Юнайтед корпорейшн», холдинговой компании коммунальных услуг. В течение одного года дом Морганов приобрел главенствующую роль в коммунальном и энергетическом бизнесе. Еще одна промышленная революция сопровождала развитие электроэнергетики. Будучи сравнительно небольшой отраслью промышленности в течение предшествовавших двадцати лет, энергетика стала расширяться усиленными темпами, особенно после 1922 года. Электричество способно преобразовать мир, децентрализовать промышленность, не снижая ее производительности, укрепить независимость и приумножить красоту жизни. Но в общем и целом развитие электроэнергетики следует модели развития индустрии энергии пара. Она способствует приумножению прибылей, укреплению промышленных и финансовых объединений и развивается вне какого-либо сознательного социального контроля. В области энергетики пиратство процветало так же, как прежде на железных дорогах, хотя и более осторожно. Пираты размахивали тяжелой дубинкой, но ступали мягко: они больше не кричали «К черту эту общественность!», они благосклонно настаивали на «служении обществу». И все же характерные для железных дорог пиратские методы сохранились: спекуляция, чрезмерная капитализация, грабительские тарифы и объединения, основанные на централизованном контроле и прибылях. С 1922 года производственные затраты стали снижаться, а чистые доходы расти. Перспектива больших прибылей соблазняла финансистов. Появлялись холдинговые компании, объединявшие коммунальные предприятия, купленные по завышенным ценам, увеличивая тем самым капитальные затраты. По мнению комиссии по вопросам обслуживания населения, эти компании назначали высокие цены за обычные услуги коммунальных предприятий, «выдаивая их хозяев и заполучая повышенную отдачу от своих инвестиций». Одна холдинговая энергетическая компания получила триста процентов прибыли, а «Электрик бонд и шер» – сто пять процентов за «услуги» контролируемых ею предприятий коммунального обслуживания. Как и в случае с железными дорогами, чрезмерная капитализация использовалась для оправдания высоких расценок и утверждения о том, что пониженные цены являются «конфискационными». Более серьезный момент заключался в том, что индустрия электричества, индустрия, образованная путем консолидации, объединения и финансовой централизации, стала диктовать свои условия промышленности и правительству. Во время организации «Юнайтед корпорейшн» пятнадцать объединений и их подразделений контролировали восемьдесят три процента национального производства электроэнергии. Эти объединения сломили эффективное регулирование комиссии по вопросам обслуживания населения благодаря своей силе и тому факту, что по закону деятельность холдинговых компаний не подлежит регулированию. Энергетическая промышленность и ее «советники по вопросам общественных отношений» (люди, которые используют методы военной пропаганды в защиту корпоративных интересов) контролировали «крупнейшее публицистическое бюро, когда-либо организованное частными корпорациями Америки», «для организации борьбы против правительственного регулирования энергетической промышленности так же, как сатрапы Моргана в свое время организовали борьбу против регулирования железных дорог сторонниками президента Рузвельта. Когда конгресс рассматривал вопрос о регулировании энергетической индустрии, в Вашингтоне высадилась целая армия лоббистов. Расследование показало, что миллионы тратились на манипуляции с законами, контроль прессы, наем профессоров колледжей для ведения пропаганды и написания книг, поддерживающих энергетические корпорации и осуждающих регулирование их деятельности правительством или их переход в его собственность. Организация домом Морганов «Юнайтед корпорейшн» означала, что энергетическая промышленность достигла своей зрелости, поскольку Морганы никогда не были пионерами в какой-либо индустрии. Посредством «Дженерал электрик» напрямую и «Дрексел и К°» – косвенно «Дж. П. Морган и К°» уже заняла прочное положение в энергетике. С одной стороны, она контролировала крупную энергетическую холдинговую компанию, а с другой – была представлена в директоратах многих других энергетических корпораций. Начав со ста пятидесяти миллионов долларов, «Юнайтед корпорейшн» Моргана увеличила свои активы до семисот пятидесяти миллионов немногим больше чем за год. Собственность ее отделений оценивалась в пять миллиардов сто двадцать три миллиона долларов. Под прямым контролем Моргана «Юнайтед корпорейшн» объединила многие финансовые интересы и еще теснее сплотила и без того тесно связанные между собой директораты девяти подконтрольных ей корпораций. «Юнайтед корпорейшн» перераспределила контроль за энергетикой. Морганы и их отделения действовали на Востоке, объединение Сэмюела Инсулла – на Среднем Западе, а третье объединение – в тихоокеанских штатах. Более того, зависимые от Моргана «Бэнкерз траст», «Гаранти траст» и Первый национальный банк, а также его союзники – банки «Чейз нэшнл» и «Нэшнл сити» – были тесно взаимосвязаны посредством участия в директоратах многих энергетических корпораций, не представленных напрямую в «Юнайтед корпорейшн». Так объединение Моргана приобрело главенствующую роль в области энергетики. Представляя собой объединение целой серии предприятий, «Юнайтед корпорейшн» активно участвовала в создании «Комонвелс и сазерн корпорейшн», которая занимала ведущее положение на Юге, а также «Ниагара Хадсон пауэр корпорейшн». «Ниагара Хадсон» контролировала энергетическую систему с активами на четыреста пятьдесят миллионов долларов и приобрела у Меллона, Дюпона и «Дженерал электрик» контроль над «Фронтир корпорейшн» (которую связала с «Юнайтед корпорейшн»). «Фронтир корпорейшн» владела гидроэлектростанциями на реке Святого Лаврентия мощностью два миллиона четыреста тысяч лошадиных сил. Это увеличило долю «Ниагара Хадсон» в снабжении электроэнергией штата Нью-Йорк до восьмидесяти процентов. Слияние «Ниагара Хадсон» затронуло вопрос о том, должно ли развитие и контроль гидроэнергетики на реке Святого Лаврентия, одном из крупнейших потенциальных ресурсов энергии, находиться в руках государства или частных предпринимателей. Покупка «Фронтир корпорейшн» объединением «Ниагара Хадсон» (подконтрольным «Юнайтед корпорейшн») рассматривалась как шаг, направленный против контроля со стороны правительства, после чего Томас У. Ламонт выпустил следующее заявление: «Ни «Дж. П. Морган и К°», ни, насколько им известно, какая-либо другая компания, в которой у нее есть какой-либо интерес, прямо или косвенно, не предпринимали никаких шагов за или против государственного или частного владения электроэнергетикой на реке Святого Лаврентия или касательно пути ее развития. С нашей точки зрения, эти вопросы должно решать правительство Соединенных Штатов, правительство штата Нью-Йорк, а также канадские власти. Если наше мнение имеет какое-либо значение, то мы считаем, что эти энергетические компании не должны участвовать в принятии решения по данному вопросу и должны лояльно принять решение государственных властей, когда таковое будет принято». Это хитроумно составленное заявление было характерно для дипломатичного Ламонта, но ни к чему не обязывало. Энергетические компании всегда находились в оппозиции к государственной собственности и даже регулированию. Заявление Ламонта соответствовало политике дома Морганов – не вызывать общественные антагонизмы. Высокомерное пренебрежение старого Моргана к общественному мнению осталось в прошлом. Но система, с которой была связана «Дж. П. Морган и К°», всегда противилась правительственному регулированию или государственной собственности на энергетическую индустрию, как и в случае с железными дорогами. Укрепление финансовой централизации и контроля сопровождалось усилением промышленной концентрации. После 1923 года банки быстро сливались, и к 1929 году двадцать банков и трастовых компаний объединили ресурсы на сумму шестнадцать миллиардов двести двадцать пять миллионов долларов, что составляло двадцать семь процентов от всех банковских ресурсов (за исключением сбербанков). Среди этих двадцати ведущих банков оказались «Бэнкерз траст», «Гаранта траст» и Первый национальный (зависимые от Моргана) с ресурсами на три миллиарда четыреста три миллиона долларов. Ресурсы же союзников Моргана, банков «Нэшнл сити» и «Чейз нэшнл» составляли четыре миллиарда восемьсот пятьдесят пять миллионов долларов. Эти пять банков из объединения Моргана, чьи объединенные ресурсы составляли восемь миллиардов двести пятьдесят восемь миллионов долларов, были взаимосвязаны с другими банками посредством их директоратов, а их агрегированные ресурсы достигали почти двадцати миллиардов долларов, что составляло тридцать три процента от общих банковских ресурсов (по сравнению с тринадцатью процентами в 1912 году). Помимо этого, посредством директоратов объединение Моргана было связано со страховыми компаниями, объединенные ресурсы которых в 1929 году составляли двенадцать с половиной миллиардов долларов, или шестьдесят процентов от общих страховых активов. Усиление финансовой централизации шло параллельно увеличению финансового контроля за промышленностью. Собственность и управление все больше отдалялись друг от друга благодаря резкому увеличению числа акционеров, которые обладали, но не управляли. В 1929 году Дж. П. Морган и семнадцать его партнеров занимали девяносто девять директорских постов в семидесяти двух корпорациях с объединенными активами примерно на двадцать миллиардов долларов, а именно: Финансовые: 23 директорских поста в девятнадцати банках и других финансовых учреждениях, включая тресты «Гаранти» и «Бэнкерз» (4), «Мьючуал лайф», «Ферст секьюрити компани», «Чейз секьюритиз корпорейшн», «Корн эксченьдж банк», «Нью-Йорк траст», «Дискаунт корпорейшн» и «Этна иншуренс». Объединенные ресурсы – 5 250 000 000 долларов. Промышленные: 47 постов в тридцати пяти корпорациях, включая «Юнайтед стейтс стил» (2), «Дженерал моторе» (2), «Коннектикут коппер» (3), «Стандард брендз» (2), «Тексес Галф сулфур», «Континентал ойл», «Пуллман компани» (3), «Интершеншл харвестер», «Дженерал электрик», «Филадельфия и Ридинг коул и айрон», «Дженерал асфалт», «Болдуин локомотив», «Ассоусиэйтед драй гудз», «Интернэшнл агрикалчурел», «Дженерал стил кастинг» и «Монтгомери – Уорд». Объединенные активы – 6 000 000 000 долларов. Железные дороги: 11 постов на десяти железных дорогах, включая «Нозерн Пасифик» (2), «Атчисон, Топика и Санта-Фе», «Вестерн Пасифик» и «Чикаго и Эри». Объединенные активы – 2 500 000 000 долларов. Электроэнергетика: 18 постов в тринадцати энергетических объединениях, включая «Юнайтед корпорейшн» (2), «Филадельфия электрик» (2), «Интернэшнл телефон и телеграф», «Олл-Америка кейблз» и «Поустал телеграф и кейбл». Объединенные активы – 6 250 000 000 долларов. Зависимые от Моргана «Бэнкерз траст», «Гаранти траст» и Первый национальный банк имели свои собственные взаимосвязанные директораты в корпорациях, чьи объединенные ресурсы составляли шестьдесят семь миллиардов долларов, включая «Америкен телефон и телеграф», «Интернэшнл дженерал электрик», «Балтимор и Огайо», «Америкен смелтинг и рефайнинг», «Америкен Интернэшнл корпорейшн», «Элайд кемикл и дай», «Америкен и форейн пауэр», «И Ай Дюпон немурс», «Эквитебл траст», «Эри», «Гудрих раббер», «Хьюстон ойл», «Италиен суперпауэр», «Нью-Йорк лайф», «Норт Америкен ариэйшн», «Нью-Йорк, Нью-Хейвен и Хартфорд», «Радиокорпорейшн», «Эльюминум компани оф Америка», «Бедлехем стил», «Сентрал аллой стил», «Рипаблик айрон и стил», «Куба компани», «Электрик бонд и шер», «Меллон нэшнл бэнк», «Нэшнл сити банк», «Вестерн Юнион», «Коламбия синдикат», «Континентал Иллинойс бэнк и траст компани оф Чикаго», «Кертисс-Райт корпорейшн», «Эквитебл лайф», «Тайдуотер ойл» и «Гудиер раббер и тайер». Избегая повторений, «Дж. П. Морган и К°» со своими подведомственными отделениями были представлены в корпорациях с объединенными (нетто) активами примерно на пятьдесят два миллиарда долларов. В добавление к этому союзники Моргана, банки «Чейз нэшнл» и «Нэшнл сити», имели своих представителей во взаимосвязанных директоратах других корпораций с общим капиталом пятьдесят один миллиард долларов, включая «Анаконда коппер», «Америкен тобакко», «Куба-Америкен шугер», «Америкен пауэр и лайт», «Дженерал Ганновер бэнк и траст», «Уэстингхаус электрик», «Америкен шугер рефайнинг», «Иллинойс сентрал», «Интернэшл мэтч», «Нью-Йорк траст», «Интернэшнл пауэр секьюритиз», «Консолидейтед гэс», «Юнион карбайн и карбон», «Юнайтед эйркрафт», «Америкен локомотив», «Армер и К°», «Америкен вулен», «Америкен суперпауэр», «Бэнкерз траст», «Дженерал фудз», «Метрополитен лайф», «Хадсон коул», «Ю Эс индастриал элкохол», «Репаблик брасс», «Уикваер Спенсер стил», «Нью Ингленд пауэр», «Сент-Луис и Сан-Франциско» и «Шелл юнион ойл». Подвластные Моргану предприятия и его союзники были представлены во многих корпорациях. Объединение Моргана было представлено в директоратах корпораций с чистыми активами примерно на семьдесят четыре миллиарда долларов, равных более чем четверти всех корпоративных активов. Помимо этого, объединение Моргана лидировало в проведении инвестиционных банковских операций. В первые шесть месяцев 1930 года «Дж. П. Морган и К°» осуществило эмиссии ценных бумаг на сумму шестьсот двадцать восемь миллионов долларов (более восемнадцати процентов от общего числа). Этот процент будет еще выше, если сюда добавить отделения и союзников Моргана. Его система финансовой централизации и контроля включала в себя вопросы страхования, а также руководство корпоративными предприятиями. Эта огромная власть над американской промышленностью была сконцентрирована в руках ста шестидесяти семи людей из объединений Моргана, которые занимали более двух тысяч четырехсот пятидесяти постов во взаимосвязанных директоратах различных корпораций. Сама по себе – это огромная власть, но она становится еще больше, если учесть, что она увязывает контроль и влияние над теми гигантскими корпорациями, которые доминируют в своих конкретных областях промышленности и в экономической жизни в целом. Финансовая централизация и контроль стали намного шире, чем во времена старого Моргана. За пределами главенствующего объединения Моргана располагались более мелкие объединения, созданные другими банковскими учреждениями и входившие в систему финансовой централизации и контроля, а все они в целом представляли собой единение промышленности с финансами. На вершине этой системы финансовой централизации и контроля находится дом Морганов. Он не контролировал напрямую все корпорации в данной системе, как и саму систему, но благодаря своему главенствующему положению выполнял роль маховика. Дж. П. Морган-младший не обладает властью своего отца – у него было достаточно влияния, но не было личной диктатуры. Другого диктатора уже не будет. Система сама управляет всем, ведомственно оформленная в операциях крупных банков. Диктат принял олигархический характер, а все ее функции взяли на себя почтенные клерки, пришедшие на место отчаянных пиратов и начинавших все дело конструктивных организаторов предыдущего поколения. Система централизации и контроля Моргана представляла собой концентрацию финансовых сил и финансового капитала, распространявших свой контроль на промышленность, и являлась сердцем современного капитализма. Никто больше не оспаривал власть Морганов, Дюпонов или других мастеров делать деньги в рамках данной системы, уже нет той борьбы, которую вели за свое превосходство старый Морган, Стилман, Рокфеллер и Гарриман. Во временно стабилизированной финансовой империи господствовало единство олигархии. Если система централизации и контроля олицетворяла собой финансовую интеграцию и регулирование бизнеса, ставшие необходимостью, ввиду сложного характера современного корпоративного предпринимательства, то она также представляла собой агрессивную концентрацию власти, не подвластную эффективному социальному контролю. Стабилизация и государственное регулирование ликвидировали некоторые из наиболее характерных злоупотреблений, но неограниченная власть, свойственная данной системе, все же оказывает достаточное влияние на экономическую жизнь страны. Суммируя сказанное, финансовая централизация и контроль включают в себя управление промышленностью и финансами, достаточное само по себе и ответственное главным образом перед его олигархическими манипуляторами. Такая обширная концентрация и централизация промышленности и финансов происходили в условиях беспрецедентного процветания, которое можно сравнить лишь с событиями, последовавшими за испано-американской войной. Послевоенный бум разбился о панику 1921 года. Централизованные финансы вновь продемонстрировали свою неспособность обеспечить процветание и замерли на время депрессии. Финансы мало способствовали росту благосостояния, которое является продуктом объединенных усилий рабочих, инженеров и менеджеров. Во времена глубокой депрессии заработки, как правило, урезаются. Они были сокращены и в 1921 году, но меньше, чем цены, что привело к значительному увеличению реальной зарплаты. Управленцы могли снизить зарплату еще больше, но побоялись – рабочие были настроены весьма агрессивно. В 1919 году более пяти миллионов рабочих приняли участие в широких забастовках, включая забастовки на заводах «Юнайтед стейтс стил корпорейшн»{20}. В 1920 году забастовки продолжались, а профсоюз железнодорожников требовал ввести на железных дорогах совместное управление правительства и профсоюзов. Вместо того чтобы снижать зарплату рабочим, провоцируя тем самым их выступления и забастовки, работодатели занялись подъемом эффективности производства, механизации и управления, а также обратили внимание на вопросы экономии для увеличения прибылей. Высокая зарплата вместе с ростом жилищного строительства, производства автомобилей и продаж товаров в рассрочку реанимировали бизнес, и период процветания, начавшийся в 1923 году, сопровождался самым значительным увеличением реальной зарплаты и ростом производительности за всю историю Америки. Вклад финансов оказался негативным – вся созидательная сила сосредоточилась у промышленности. Процветание длилось шесть лет, несмотря на депрессию сельского хозяйства и незначительные колебания. Зарплата сохранялась на высоком уровне (хотя большинство получавших ее рабочих все еще не могли позволить себе минимальный уровень комфортного проживания), корпоративные прибыли увеличились, а бизнес процветал, в то время как на долю финансов приходилась самая большая относительная доля процветания. В самый разгар этого процветания система финансовой централизации и контроля получила еще большую власть. Число акционеров росло, еще больше разделяя собственность и управление. Холдинговые компании и инвестиционные тресты складывались в пирамиды, концентрируя власть в своих руках. Нападки на корпоративные объединения почти сошли на нет. Введенные Рузвельтом и Вильсоном меры регулирования постепенно ослабевали, в то время как бизнес организовывался во все более и более крупные объединения. Процветание бурлило, бизнес стал считаться всемогущим, оппозиция рухнула, и «Оставьте нас в покое!» стало универсальным лозунгом. Правительство отдало пальму первенства бизнесу. Миллионеры стали получать важные посты в национальном правительстве. Послевоенная коррупция, не знавшая себе равных со времен администрации президента Гранта, больше не вызывала какого-либо общественного возмущения, которое сводилось к призыву: «Не мешайте бизнесу!» Для одного из главных заговорщиков пиратского рейда на правительственные нефтяные ресурсы его соратниками был организован торжественный банкет, а другого акционеры единодушно переизбрали главой крупной корпорации, поскольку его правление обещало большие и регулярные дивиденды. Процветание приумножало число товаров и услуг, безразличие и реакцию. «Оставьте нас в покое!» Между тем спекуляция расцвела пышным цветом. Цены на бирже взлетели до непомерных высот, не принимая в расчет не только будущее, но саму современность. Даже трезвомыслящие финансисты парили в небесах. Благополучие биржи приравнивалось к благополучию нации. Бизнес и спекуляция яростно набирали темпы, нарушая равновесие экономических сил. Зарплата оставалась почти на одном уровне, вызывая стагнацию покупательской способности. Конкуренция усиливалась, провоцируя перепроизводство. Продажи в рассрочку достигли своего предела покупательской способности, отбирая в заклад будущие доходы. В других странах началась депрессия. В 1927 году в Америке начался спад производства, затем некоторый подъем и снова еще больший спад летом 1929 года. Бизнес проявлял все симптомы разбалансировки и болезни. Несмотря на это, финансисты и спекулянты, мастера делать деньги, настаивали на том, что все в порядке. Они утверждали, что прежняя связь между биржевыми ценами и корпоративными доходами больше не действовала при «новом экономическим порядке». Инвестиционные рынки были завалены огромными массами «неудобоваримых» ценных бумаг. Цены взлетели еще выше, а корпоративные доходы начали снижаться. В воздушный шар спекуляции было закачано еще больше газа, и он лопнул. В октябре 1929 года произошел огромный коллапс, самое худшее крушение рынка за всю историю Америки. И снова, несмотря на все утверждения об обратном, промышленная и финансовая централизация доказала свою неспособность обеспечить процветание. И снова экономический механизм, способный обеспечить безопасность, изобилие и независимость, сломался, породив депрессию, несчастья и безработицу, – старая, старая история. И снова дом Морганов пришел на выручку. Под руководством Томаса Ламонта был организован пул для поддержания цен на бирже, в котором слились банки Моргана и интересы Гуггенхейма. Пул наиболее активно занимался ценными бумагами своих подведомственных предприятий и, возможно, предотвратил более ужасную ликвидацию, но не смог остановить исчезновение бумажных ценностей на двадцать пять миллиардов долларов. Дом Морганов не смог сделать большего, несмотря на всю свою огромную мощь и центральное положение в американском бизнесе. Это вмешательство Моргана не стало столь драматичным или важным, как интервенция старого Моргана во время паники 1907 года. Банки во многом благодаря системе федерального резерва (против которой выступали крупные банкиры) оказались в гораздо лучшем состоянии, чтобы пережить шок кризиса. Крупных банкротств не произошло, но крах самого рынка ценных бумаг усугубил спад деловой активности, который закончился самой острой после 1907 года депрессией, во время которой по крайней мере четыре миллиона рабочих оказались за воротами предприятий. Другим важным отличием депрессии 1929 года стало вмешательство правительства под руководством президента Гувера. Если президент Рузвельт вмешивался для оказания помощи денежному рынку, президент Гувер старался возродить процветание. Президент созвал конференцию четырехсот «ключевых» бизнесменов, которые составили постоянную организацию для «стабилизации бизнеса» и творчески подходили к решению всех проблем вплоть до конца депрессии. Было проведено множество переговоров, большое количество конференций, правительство торопило организацию общественных работ, но результаты оказались незначительными. Деловая активность продолжала снижаться. Эти «научные» попытки возродить процветание мало отличались от движения «Саншайн» после 1907 года. И хотя принятые меры мало помогли, они породили социальные действия и контроль. Бизнес сам по себе не способен обеспечить процветание. Вопрос о социальной интеграции и контроле за бизнесом стоял гораздо шире, чем экспериментальное вмешательство президента Гувера в его депрессию. Все эти действия подразумевали борьбу за более строгий общественный контроль над промышленностью, которую сдерживала мощь финансовой централизации контроля и сами условия империализма. В этой борьбе за социальную реорганизацию и контроль промышленности, как и в борьбе Рузвельта и Вильсона за усиление регулирования деятельности корпоративных объединений, дом Морганов снова был главным представителем сил, противостоявшим любым изменениям, не отвечающим интересам финансовой централизации и контроля. |
загрузка...