Столетняя война и этногенез
Была выдвинута новая проблема. Вопрос о праве престолонаследия. В начале XIV в. закончилась прямая династия Капетингов во Франции. У короля Филиппа IV Красивого умерли все три сына и осталась одна внучка – дочка старшего сына – Жанна. Ее выдали замуж за наваррского короля, и она оказалась наследницей французского престола. Но французские пэры сказали: «Негоже лилиям прясть», то есть не годится иметь женщину на престоле, и избрали ближайшего родственника короля по мужской линии – Филиппа VI Валуа. Ну какое нам, казалось бы, до этого дело? Однако есть! Вопрос о престолонаследии явился поводом для Столетней войны. Потому что у этих самых умерших трех братьев была сестрица Изабелла, которую французский король выдал замуж за английского короля Эдуарда II Плантагенета (Плантагенет – фамилия французская, происходит из Западной Франции, из Анжера). Их сын Эдуард III в потенции был король Франции и Англии одновременно. Поэтому он заявил: «А ведь я являюсь наследником французской короны, дайте мне эту корону!» В это время в Англии уже существовал парламент, который очень скупо давал деньги на всякие королевские мероприятия. Без денег воевать нельзя. Но тут парламент почему-то ассигновал большие суммы на совершенно, казалось бы, безнадежную войну. Дело в том, что в Англии в это время было 3 миллиона человек населения, а во Франции – 22 миллиона. Франция была гораздо богаче, и французы были ничуть не слабее англичан, организация и культура у них были даже лучше, чем в Англии, и, однако, война все-таки началась, и тянулась она больше ста лет, почему и получила название Столетней. Давайте поищем причины этой войны. Экономические? Ну, допустим, они были. Англичане хотели сбывать свою шерсть фламандским купцам, а фламандские купцы – покупать ее беспошлинно. Ну, хорошо, все это правильно, но зачем было воевать тем, кто никакой шерсти не продавал и доходов от этой шерсти не имел: каким-нибудь стрелкам на границе Англии и Уэльса? Им-то было наплевать на доходы купцов из Сити, а, однако, они пошли и составили как раз самую убойную силу; не купцы, нет, купцы торговали, они на фронт не шли, а вот стрелки пошли. Чего ради? Если французскому королевскому двору, например, была выгодна гегемония над Фландрией, то крестьянам Оверни и берегов Луары или мелким баронам и духовенству всех этих мест было совершенно наплевать на Фландрию. Однако они воевали, и еще как! Давайте разберемся в традициях, которые определили характер этой войны. Англия была завоевана в VI в. англосаксами, до этого она называлась Британией. Англосаксы захватили восточную часть острова, а в Валиссе, который ныне называют Уэльсом, и в Корнвалиссе остались кельты. Часть ирландских кельтов перебралась в Шотландию и захватила северную часть английских владений – так называемый Лотиан. То есть тут уже было столкновение двух этносов, двух культур и двух религиозных систем, потому что англосаксы были язычниками, кельты же – православными, принявшими христианство еще из Египта. Потом, когда англосаксы приняли христианство из Рима, то есть в противоположность православным кельтам стали католиками, то война все равно продолжалась. И добавилось еще к этому вторжение норвежских и датских викингов, которые захватывали Англию, пытались ее удержать и страшно обижали англосаксов. Кончилось это все в 1066 г., когда Вильгельм Завоеватель подчинил себе Англию, а был он по происхождению норвежец, но его предки уже 100 лет жили в Северной Франции. Он забыл свой норвежский язык и говорил по-французски. Привел он с собой очень много французских рыцарей и устроил им доходные места при дворе и в управлении. Ведь этнический момент проявляется не в форме особых социальных порядков или установления новых социальных институтов, а в том, кто кому при данных порядках поможет хорошо устроиться... Так вот, Вильгельм и его потомки нормандской династии помогали французам. А когда династия пресеклась в XII в., королем Англии стал француз Анри Плантажене – Генрих Плантагенет. Уж этот-то был натуральный француз, но стал английским королем и всюду протаскивал своих французов, и потомки его тоже. Можно себе представить, как англичане лютой ненавистью возненавидели французов! Чужой – да еще начальник, да еще заблатованный, да еще ведет себя безобразно, и ничего не сделаешь! И когда англичанам те же самые Плантагенеты предложили идти бить французов, то англичане с восторгом пошли. Английская армия оказалась сильной еще за счет другой этнической коллизии. Я уже говорил об уэльских кельтах. Сопротивлялись они англосаксам отчаянно, потому что англосаксы, пришедшие еще с волной Великого переселения народов, по отношению к кельтам вели себя исключительно жестоко, и те возненавидели их лютой ненавистью. И когда англосаксов победили французы, то кельты сказали: «Эти, пожалуй, получше. Впрочем, кто бы ни давил англосаксов, все равно мы его поддержим». С приходом французов война между кельтами и англосаксами не кончилась, но как-то стала ослабевать и к концу XIII в. совсем приостановилась. Эдуард I вошел в Уэльс, чтобы подчинить его себе. Это было предприятие совершенно неосуществимое, потому что тяжелая рыцарская конница английского короля побеждала во всех открытых столкновениях, но уэльсцы выкопали себе ямки-бункера под мхом. Там много холмов, покрытых мхом и вереском. Они делали тайные лазы, целый день сидели в этих ямах, и найти их не было никакой возможности. Потом, когда англичане, утомленные дневными поисками, ставили палатки и ложились спать, выспавшиеся за день уэльсцы вылезали и стреляли из своих длинных луков по палаткам и убивали спящих англичан. Те, конечно, старались побить уэльсцев, но уэльсцы убегали. А уж тем, кого удавалось поймать, пощады не было. Такая война могла тянуться, пока не надоест. В конце концов она надоела обеим сторонам, и был предложен компромисс. Уэльсцы сказали Эдуарду: «Мы примем от тебя государя (по феодальному праву он должен был дать им государя, который бы ему сам подчинялся), но он должен родиться в Уэльсе, быть знатного рода и не знать ни слова ни по-английски, ни по-французски». Тот сказал: «Ладно» – и велел вождям кланов явиться к нему. Те пришли. Он вынес своего двухнедельного сына и говорит: «Вот вам, пожалуйста. Он родился в Уэльсе две недели тому назад, он знатного рода – мой сын; и он не знает ни слова ни по-английски, ни по-французски». Уэльсцы согласились его принять. Это пошло на пользу и тем и другим, потому что свои этнические особенности, даже язык, уэльсцы сохранили до нашего времени.[18] А уэльсцы обладали искусством, которого не знал никто в Европе: они стреляли из длинных луков – составных, клееных, очень тугих. Они умели стрелять так, что стрела летела на 450 метров и имела большую убойную силу. И они этому подучили стрелков англосаксонских, но самые лучшие стрелки в английской армии были, конечно, уэльские. Они достигли почти половины уровня военной техники Восточной Азии, потому что из монгольского лука стрела летела на 700 метров, а на 450 – она пробивала насквозь любой доспех. Ну все-таки Европа как-то за Азией уже тянулась и ее догоняла. Кроме того, уэльсцы получили возможность отправить своих юношей, желавших славы и добычи, на очень выгодную французскую войну. А английские короли получили пехоту, включавшую прекрасных лучников, которые стреляли в три раза быстрее, чем французские арбалетчики (арбалет – это механизм тугозаряжаемый). Когда война началась, то, к общему удивлению, англичане имели грандиозные успехи, захватив часть Западной Франции и даже Бретань. Как мы видим, повод к Столетней войне был чисто фиктивный, надуманный. Казалось бы, французам ничего не стоило сказать: «Ну что же, ты – внук нашего Железного Короля, садись на наш престол в Париже и управляй». Тем более что родной язык Эдуарда III был французский. Жена у него тоже была не англичанка, она была фламандка. Он мог бы управлять из Парижа обеими странами. Ничего подобного! Французы и англичане хотели воевать друг с другом, и поводы, как мы видим, у них нашлись. Кроме того, отобрав у Плантагенетов почти всю Юго-Западную Францию, французские короли не сумели занять полоску вдоль Бискайского залива с городом Бордо, который был долгое время столицей английских королей, вернее, их резиденцией: они предпочитали жить в Бордо, а не в Лондоне. В Лондоне, по уставу лондонской коммуны, то есть городской общины, ни один дворянин не имел права ночевать в городе, даже король, который, приезжая в свою собственную столицу, должен был до заката солнца решить все дела, после чего он отправлялся в загородный дворец, специально для этого построенный, – он же дворянин. Король не имел права ночевать в своей собственной столице. Вот такие были обычаи. А Бордо – это множественное число от слова «бордель». Там жить было веселее, и поэтому английские короли предпочитали жить в Бордо. Но удавалось им это только потому, что эта часть современной Франции вдоль берегов Гаронны и до Пиренеев была заселена не французами, а гасконцами – басками, которые по-французски ни слова не знали и терпеть не могли французов. Относились к ним так же, как кельты к англосаксам, и поэтому были готовы с удовольствием помогать англичанам. Не потому, что они любили англичан, на англичан им было плевать, но с помощью англичан можно было ударить по французам, и они действовали. Точно так же на хвосте у английского короля висела Шотландия. Шотландские кельты, как я уже говорил, захватили Лотиан, заселенный отчасти норманнами, отчасти даже северными саксами и ютами. Образовался сложный, составной этнос, который очень ссорился с англичанами. Терпеть они друг друга не могли и считали, что, вообще говоря, надо только улучить хороший момент, для англичан – чтобы захватить Шотландию, а для шотландцев – чтобы разграбить Северную Англию. Последнее шотландцы делали часто и очень быстро, хотя конницы у них не было, но пехота в юбках делала сверхбыстрые марши и грабила почем зря. Конечно, юбка не повышала их боевых качеств, но, во всяком случае, давала стимул для того, чтобы получить больше материи, чем у них было. Единственным материалом для одежды у них была овечья шерсть. Шотландцы – скотоводческий народ, а не земледельческий. А на тех вересковых холмах много овец не разведешь, и поэтому их страна была очень бедна и нуждалась в грабеже как промысле. Как мы видим, все пассионарные народы в этот период, период пассионарного перегрева, оказались уже не поборниками тех своих положительных идеалов, которые у них были до этого, а противниками своих соседей, и действовали они со страшной энергией, но уже не под лозунгом «за что», а «против чего». При этом этнический момент играл первостепенную роль. Действительно, как можно было бы объединиться французским феодалам с английскими феодалами? Да никак! Они воевали друг с другом. Может быть, с испанскими? Попробовал Черный принц помочь Педро Жестокому занять престол Кастилии – половина испанских феодалов оказалась на стороне английского Черного принца, а другая половина – на стороне французского коннетабля дю Геклена и победила. Они все боролись друг с другом, даже сами кастильские феодалы. Арагон – тоже феодальная страна. Подчиненные арагонским королям каталонцы соперничали с французскими феодалами за право грабежей в западной части Средиземного моря. Германское королевство к XIV в. распалось, немцы убивали исключительно друг друга (как обычно, немцы украшаются победами над своими) и поэтому в XIII–XIV вв. опасности для соседей не представляли. Благодаря этому французским королям удалось у них оттягать Бургундию. Тогда еще она считалась Германией. А что касается провансальцев, то они хотя и подчинились французскому королю, но когда Людовик Святой попал в плен к мусульманам во время Крестового похода, то в Марселе звонили в колокола, служили торжественные обедни и пели «Те Deum laudamus» – «Тебя, Бога, хвалим» за то, что этого французского короля наконец кто-то захватил в плен. Как мы видим, сменился вектор, сменилось направление деятельности. Повышенный индивидуализм в странах Западной Европы привел к тому, что каждый смог, используя пассионариев, к нему примыкавших, составить ту или иную банду и бороться за себя, включая королей, английского и французского. Но тут, конечно, могут мне возразить: все-таки англичане – нация, французы – нация, в это время они уже сложились, они боролись друг против друга. Гасконцы, бретонцы, провансальцы боролись за свои национальные права, шотландцы тоже. Но когда кончилась эта Столетняя война, и английских феодалов сбросили в море, и англичане оказались у себя дома, вы думаете, они успокоились? Нет, они сразу же затеяли новою войну на 30 лет – Войну Алой и Белой розы. Одни феодалы повесили у себя на щите белую розу – это были графы Йорки и Невилли, другие алую розу – это были Суффолки и Ланкастеры и начали убивать друг друга, привлекая к себе стрелков, копьеносцев, добровольцев, охотников. А те шли и убивали друг друга так, что Англия, в общем, опустела. Причем характер этой войны был понятен людям того времени – в последней решающей битве, когда Белая роза победила Алую розу при Тьюксбери, будущий король Англии Эдуард IV кричал своим воинам: «Щадите простолюдинов, бейте знать!». Почему? Да потому, что уже все пассионарные люди сумели обзавестись гербами и объявили себя знатными, а ему нужно было снизить количество пассионариев в своем королевстве. Иначе он управлять им не мог, потому что каждый пассионарий уже работал сам на себя. Таково было положение дел в Западной Европе, и длилось это довольно долго. Францию спасла Жанна д’Арк. Так все французы считают, и это справедливо. Но чем она ее спасла? Дело в том, что французы делились тогда на два сорта. Объединенная Франция, примерно в современных границах, вмещала в себя два французских этноса – северо-восточный и юго-западный. Сначала (в первую половину Столетней войны) юго-западные французы – жители Аквитании между Луарой и Пиренеями – поддерживали Плантагенетов, то есть англичан, против ненавистных парижан. А жители северо-восточной Франции поддерживали Париж и национальное знамя Карла Мудрого против англичан и изменников-аквитанцев. Во второй период войны было наоборот. Жанна д’Арк произнесла два слова: «Прекрасная Франция» – и победила. Но даже в первый период войны Франция одержала победу, потому что у французского короля оказался гениальный полководец Бертран дю Геклен, а он был не южный и не северный француз, а бретонец, кельт. Он был мастер партизанской войны. Два раза он попадал к англичанам в плен, и два раза его освобождали за выкуп, равный королевскому. Собирали деньги и выкупали. Исключительной храбрости был человек. Вы скажете, что это был изменник своего народа, отщепенец, который перешел к французскому королю служить, мог бы и к английскому. Нет, он был бретонец и остался бретонцем. Когда после победы над англичанами Бертран дю Геклен стал коннетаблем Франции, то есть вторым лицом после короля, то получил вдруг приказ подавить восстание своих земляков, бретонцев. Он отказался. Король заявил, что если он отказывается выполнять миссии, на него возложенные, то будет лишен звания коннетабля. Дю Геклен бросил меч коннетабля – знак своего достоинства, сел на коня и уехал в Испанию. За ним побежали вслед, чтобы упросить остаться. Ведь это был национальный герой Франции! Но вернуть его не успели, потому что по дороге он схлестнулся с какими-то разбойниками и разбил их, но они его убили в стычке. Этнический принцип, как видите, соблюдался и тут. Бретань в этой катавасии между Англией и Францией занимала промежуточное место. Там были партии проанглийская и профранцузская, хотя гораздо точнее будет иначе – антианглийская и антифранцузская, потому что и те и другие воевали за свою Бретань и за своих бретонцев, а не за англичан и не за французов. Блуа были противниками англичан, Монфоры были противниками французов, причем хотя и те и другие были французского происхождения, но войска их состояли из бретонцев, потому что бретонцы в это время были тоже весьма пассионарным этносом. Акматическая фаза продолжалась во Франции до конца XIV в. Последовавший затем спад пассионарности был неизбежен, поскольку убыль пассионариев в ходе кровопролитий уже не восполнялась естественным приростом. Итог этого периода был подведен в XV в.: Франция была объединена Людовиком XI, который прикончил всех феодальных вождей, снова подчинил себе Бургундию и создал единое королевство, в котором, как говорили после него: «Одна вера, один закон, один король». |
загрузка...