Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Проблемы генезиса китайского государства

Власть-собственность и раннее государство

Ни собственности как политэкономической категории, ни представления о собственности в ранних обществах не существовало. Можно условно именовать «племенной» или «общинной» собственностью то, чем владели первобытные коллективы, что считалось принадлежащим им и использовалось ими в ходе их хозяйственной деятельности. Однако не следует забывать, что понятие даже такого рода собственности может быть правильно интерпретировано лишь в контексте исключительного права пользования как прерогативы данной группы — будь то территория со всеми ее ресурсами, добытый продукт или символы, включая имя, песню, танец, ритуал, миф. В любом случае дело практически сводится только к реальному владению [153, с. 319—350; 204, с. 131 и сл.]. «Мы владеем этим, и это — наше»,— только в таком аспекте складывались и закреплялись представления, позже легшие в основу того, что стало считаться и именоваться собственностью, причем подобному подходу не противоречило реально существовавшее индивидуальное пользование предметами обихода, личными вещами и орудиями, построенной для семьи хижиной или даже целым компаундом в общинном поселении. Словом, власть и владение, прежде всего и главным образом коллективное — вот основа присвоения, основа отношения человека к природным ресурсам. В современной науке эта концепция получила достаточно широкое распространение. И в отечественной историографии, где она долгое время сталкивалась с серьезным противодействием18, уже ставится вопрос, что в ранних обществах о собственности можно говорить лишь как о том, чем люди владеют, и что экономической основой власти и привилегий правящих верхов является не собственность, как таковая (тем более частная), а контроль над ресурсами и производственным процессом, что отношения собственности в этом смысле и в таком случае, как отмечал применительно к раннесредневековой Европе А. Я. Гуревич,— в конечном счете лишь отношения власти [30, с. 215, 233].

Обычно специалисты по проблемам собственности ревниво упрекают друг друга в недооценке экономического содержания явления и придавании чрезмерно большого значения его юридической форме (см., например, [230, с. 26]). Но если подобный упрек имеет смысл применительно к высокоразвитой — буржуазной или античной — собственности, то он совершенно бессмыслен, когда речь идет о более ранних ее формах. При обращении к докапиталистическим (кроме античной) и тем более к ранним формам только что возникающей и оформляющейся собственности важно подчеркнуть как раз обратное: ее экономическое содержание и юридическую форму можно и должно рассматривать лишь в комплексе, как единое целое. И по содержанию и по форме такая собственность — именно владение и, как результат владения, власть — власть над ресурсами, вещами, символами, наконец, над людьми (вспомним тезис о «поголовном рабстве» — это именно та власть, которая равна собственности— «верховной собственности» по Марксу).

Вначале субъектом такой власти являлся лишь коллектив. От его имени реализовывал ее лидер, но с весьма ограниченными полномочиями. Позже позиция лидера укреплялась, институционализировалась, легитимировалась. Высшее право и обязанность редистрибуции, выпадавшие на долю лидера, постепенно, но неуклонно приближали его статус к статусу субъекта той власти, о которой идет речь,— власти-собственности. Вначале это был биг-мэн с его правом щедрых раздач группового имущества в целях увеличения личного престижа. Затем ему на смену пришел старейшина («хозяин земли»), раздававший наделы главам семейных групп и взимавший за это определенную плату. Следующая ступень — вождь чифдом (вначале простого, затем и сложного), в чью казну стекался широким потоком избыточный продукт коллектива, редистрибуция которого теперь уже почти целиком зависела от его усмотрения. Иными словами, усиление власти создавало эффект усиления позиции субъекта собственности, т. е.— в данном случае — высшего права и высшей обязанности определять регламент пользования всеобщим достоянием.


Итак, понятие собственности складывается сквозь призму представлений о функциях и прерогативах субъектов владения и власти. И возникает оно лишь в одной модификации — как собственность коллективная, на долю которой имеют право практически все (при всем с течением времени все более очевидно выявлявшемся неравенстве долей). Рассмотрим в качестве примера положение дел у африканцев ашанти. В протогосударстве ашанти вождь — сакральная фигура, уже претендовавшая на высшую собственность на землю и верховную власть в стране. В пределах региональных подразделений чифдом местные вожди тоже претендовали на авторитет власти и право собственности на земли своего владения. Старейшины общин, раздававшие участки, тоже имели определенные права на землю, не говоря уже об обрабатывавших участки крестьянах. Но все упомянутые и явно перекрывавшие друг друга владельческо-собственнические претензии никого не смущали [245, с. 133]. Да и не могли смущать, ибо были нормой: собственность еще не была частной, она была общей, коллективной, так что все, кто реально имел к ней отношение, т. е. мог и должен был распоряжаться ресурсами коллектива, от верховного вождя до домохозяина, действительно выступали как бы совладельцами. Каждый имел право на частицу общего достояния, и каждый имел от него свою долю.

Понятия власть и собственность еще нерасчленимы, они представляют единый феномен, власть-собственность: власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, собственность рождается как функция владения и власти. Кто владел ресурсами коллектива — пахал, строил, организовывал, отвечал, заботился, руководил и т. п.,— тот и был субъектом собственности. Естественно, что со временем все большая доля власти-собственности концентрировалась наверху, а верховное владение и власть, верховная собственность по мере обожествления сакрального связующего единства, вождя, становились его атрибутом. Часть своей власти-собственности — с несколько ограниченными прерогативами — высший собственник делегировал вниз, на региональный уровень, а региональный вождь-администратор— на общинный. Разумеется, все это никак не меняло того, что крестьяне по-прежнему выступали в качестве основных владельцев своих общинных угодий, причем право быть совладельцем их оставалось за каждым, даже если он почему-либо покидал родные места [92, с. 79—80]. Но с течением времени общинникам со все большей степенью обязательности приходилось выплачивать администрации долю своего продукта (избыточный продукт) в виде взноса, который имел отчетливую тенденцию становиться не только достаточно весомым (обычно не меньше десятины), но и регулярным. Взнос этот все более очевидно принимал облик ренты-налога. Налога — потому что взимался центром для нужд структуры в целом, для содержания непроизводительных слоев-страт или производителей, занятых в неземледельческой сфере производства. Ренты — из-за того, что постепенно все определеннее кумулировавшаяся в верхах власть-собственность приобретала свое политэкономическое содержание: вчерашние распорядители, ведавшие редистрибуцией коллективного достояния, все более явственно превращались в субъектов не только власти, но и собственности (пока еще власти-собственности —не частной) и в качестве таковых приобретали право на свою долю реализации этой собственности, фактически же —на весомую часть результатов труда земледельцев.

Реализация ренты-налога имела различные формы — от отработок на храмовых землях древнего Шумера или Египта до взимания продуктового побора. Чаще всего в ранних обществах выделялись специальные участки земли, которые считались полями храма, божеств или правителя и на которых трудились либо все земледельцы, либо их представители в качестве выполнения важной общественно-значимой повинности. Сакрально-страховое предназначение урожая с таких полей19 делало труд на них чем-то вроде праздника, причащения участников его к важному священнодействию — вне зависимости от того, что со временем страховая доля уменьшалась, а доля, приходившаяся на содержание непроизводительных слоев населения и структуры в целом, все возрастала. Практически это означало, что избыточный продукт земледельца, взимавшийся в виде ренты-налога, служил теперь для содержания иных слоев населения, а сам земледелец из сферы редистрибуции исключался. Однако он не становился лишь объектом эксплуатации, ибо продолжал действовать генеральный принцип реципрокности: земледелец отдавал свой труд и продукт, получая взамен гарантию нормального существования в рамках развитой структуры. В то же время для верхних слоев структуры все увеличивавшийся избыточный продукт становился материальной основой заметного улучшения жизненного стандарта и изменения всего образа жизни, включая характер потребления.

Речь идет о появлении и развитии должностного престижного потребления верхов, о постепенном скоплении наверху богатства и роскоши. Выше уже упоминалось, что внутренние закономерности развития протогосударства чифдом вели к возрастанию социальной дистанции между верхами и низами. Следствием этого как раз и было увеличение престижного потребления в верхах, а оно, в свою очередь, вело к еще большему разрыву между высшими слоями-стратами и основными производителями— общинниками. На определенном уровне такой разрыв становился критическим и резко изменял всю структуру общества, систему его клановых связей.

В простых и сложных этнически гетерогенных ранних политических образованиях (чифдом) должны были сосуществовать различные типы клановых связей, как более древние, аморфно-сегментарные, так и развитые, основанные на нормах конического клана. Естественно, они переплетались между собой, причем принципы конического клана, игравшие столь существенную роль в определении места человека на иерархической лестнице, явно доминировали и имели тенденцию к распространению хотя бы за счет постоянного разрастания линий, увеличения количества боковых ветвей. С умножением числа последних в нижней части структуры конического клана привычные связи начинали ослабевать и рваться, причем разрыв их происходил в той самой критической точке, где верхние страты отрывались от простых общинников. Это и понятно. Если для высших страт продолжала существовать и играть важную роль иерархическая субординация, а титул-ранг-должность каждого из представителей высших слоев по-прежнему зависел от степени генеалогического родства с правителем либо с тем или иным из глав привилегированных кланов, то на уровне простых крестьян такой счет родства уже терял свой смысл, ибо ничего им не давал (из чего, впрочем, отнюдь не следует, что о родстве и клановых связях забывали). В результате простолюдины постепенно начинали исключаться из практики счета родства [122, с. 19]. Но это как раз и означало, что вся система клановых связей, основанных на нормах конического клана, претерпевала тем самым важную качественную трансформацию: она практически замыкалась только наверху, так же как наверху сосредоточивалась теперь основная часть сферы редистрибуции. Низы исключались и из системы конического клана, и из сферы активного использования избыточного продукта. То и другое доставалось теперь преимущественно либо даже исключительно на долю верховных страт.

Таким образом, усугублявшийся разрыв в характере, формах и размерах потребления и в социальном статусе между низами и причастными к власти-собственности привилегированными верхами заметно менял облик структуры. По существу, именно это — во всяком случае в первую очередь и главным образом — означало, что на смену протогосударству-чифдом приходит новая и во многом принципиально иная административно-полити-ческая структура— раннее государство.

Следует сразу же сказать, что непроходимой грани между тем и другим нет. Протогосударство-чифдом, особенно в своей развитой сложной модификации, уже являет собой не только основу, но и реальную, модель, некоторое усовершенствование которой приводит к тому, что можно именовать ранним государством. Однако тем не менее различие между этими структурами есть, причем немалое, а кое в чем, как упоминалось, даже принципиальное. На нем следует остановиться специально, особенно имея в виду, что исследователи, обстоятельно изучавшие феномен чифдом [245] и раннего государства [109], обратили сравнительно мало внимания на их сопоставление, на выявление сходства и различий между ними.

Начать с того, что раннее государство — следующий после чифдом этап политической интеграции, и не только по сложности внутренней структуры, но и по размерам и иным параметрам. Оно представляет собой многочисленную структуру, объединяющую многие сотни тысяч, а то и миллионы этнически гетерогенных жителей (в чифдом, даже наиболее крупных и сложных, счет шел на десятки тысяч). Гетерогенность была свойственна и многим чифдом — некоторые из них, как в Африке, даже возникали на основе завоевания немногочисленной развитой группой скотоводов более отсталой и многочисленной земледельческой общности, результатом чего бывало сложение полукастовых структур, как это имело место в случае с бахима и баиру в Анколе [179, с. 43—45; 245, с. 117—122; 249]. Однако для раннего государства этническая гетерогенность — уже практически обязательная норма хотя бы потому, что значительная часть населения включалась в его состав в результате завоевания, аннексии, полудобровольного-полувынужденного присоединения к нему соседей (подобное бывало и в чифдом, но не всегда и не обязательно). Значительно крупнее и территория раннего государства, складывавшаяся в результате, все тех же захватов чужих земель.

Увеличение численности населения, этническая гетерогенность его, значительные территориальные пределы — все это вело к резкому усилению роли администрации, системы управления. Если в чифдом, особенно в сложном и развитом, уже существовал немалый административный аппарат, то в раннем государстве он становится намного сложнее, разветвленнее и совершеннее. Четко различаются три уровня администрации — высший общегосударственный, средний региональный и местный, причем на высшем уровне фиксируется более заметная, чем в чифдом, специализация административной деятельности (военачальники, жрецы, канцеляристы, главы ремесленных служб, администраторы широкого профиля и т. п.). Возникают контрольно-ревизорокие службы [105, с. 576—585]. Весьма важно, что центральная администрация уже вполне отчетливо тяготеет к внеклановой, надклановой основе, к использованию аутсайдеров [135, с. 36—37], тогда как на региональном и местном уровнях сила клановых связей сохраняется еще в значительной степени.

Развитие и усложнение социально-политической структуры сопровождались заметным усилением процесса разделения труда. Если освобожденные от сельскохозяйственного производства специалисты, включая мастеров-ремесленников, были уже и в чифдом, то в раннем государстве ремесленное производство расширялось и еще больше специализировалось. Наряду с кузнецами появлялись ювелиры и оружейники, мастера по изготовлению колесниц, строительству крупных сооружений, выделке искусных тканей и одежд, украшений и изысканной утвари и т. д. и т. п. Особую группу составляли довольно многочисленные чиновники, ведавшие делами редистрибуционного обмена и внешней торговли, которая была своего рода государственным поручением. Торговля такого типа обычно выливалась во внушительные экспедиции, а торговцы выступали в функции дипломатов, направлявшихся для налаживания связей с далекими соседями. Торговцы в обществе, о котором идет речь, были организаторами обмена, необходимого для нужд коллектива, и неудивительно, что их деятельность субсидировалась дворцом либо храмом [227, с. 12—25; 245, с. 302] .

Для раннего государства характерно урбанистическое строительство. Его политический центр являл собой крупное поселение с дворцами и храмами. На их сооружение, как и для строительства крепостей и дорог, каналов и дамб, гробниц и пирамид, уходило немало сил и средств. Известно, что для возведения этих и иных аналогичных им сооружений широко использовалась основанная на традиционном принципе реципрокности практика общественных работ. Мобилизовывались многие десятки тысяч людей, разумеется, в свободное от сельскохозяйственной страды время. Существенно заметить, что вопреки встречающимся еще кое-где представлениям работа на таких стройках отнюдь не воспринималась как каторга, во всяком случае на раннем этапе существования государства. Напротив, накоплено немало данных, которые свидетельствуют, что эти стройки, особенно имевшие ритуальное предназначение, сооружались с большим энтузиазмом, рассматривались как имеющие важное общественное значение20.

Урбанизация, монументальное строительство, сооружение пышных храмов и дворцов, возникновение сложной иерархической лестницы слоев-страт, должностей й рангов — все это усиливало уже наметившуюся ранее тенденцию к престижному потреблению. В ранних государствах оно стало весьма заметным. Начиная с обожествленного лидера-правителя, (сына Неба, сына Солнца, сына богов и т. п.) и ниже, строго в соответствии с иерархией родства, должности, ранга, титула и т. п. такое потребление все заметнее давало себя знать. Роскошные одежды, богатые и редкие вещи, диковинки и драгоценности наполняли дворцы и храмы правителей, аристократов и жрецов. Этому соответствовали изысканная пища (обильные пиршества), искусно выделанные специалистами-ремесленниками предметы домашнего обихода и высококачественное оружие, богатые выезды, хорошо оснащенные хозяйства, включавшие сады и огороды, конюшни и псарни; не говоря уже о многочисленных женах, наложницах, детях, домочадцах, слугах и даже рабах, каждый из которых занимал свое строго определенное место в общей системе престижного потребления власть имущих. Разумеется, все это ложилось нелегким бременем на коллектив, особенно если учесть, что к высокому стандарту жизни стремились, как к эталону, и все те, кто рангом был ниже правителя и его приближенных.

Особо следует сказать о статусе чужаков в раннем государстве. Большинство их — если иметь в виду пленных иноплеменников— обычно инкорпорировалось и спустя некоторое время адаптировалось, практически уравниваясь в правах с остальными, как то бывало и в чифдом. Однако немалая и со временем все возраставшая часть их попадала в положение слуг и обслуживающего персонала власть имущих. Существенной роли в хозяйстве и тем более в социальной или социально-экономической жизни общества они не играли и никаких принципиальных изменений в структуру не вносили. Однако само появление в структуре раннего государства чужаков, имевших статус неполноправных либо бесправных, имело определенное значение для дальнейшего увеличения социальной дистанции между низами и верхами. Существенно также подчеркнуть, что раб-слуга как принадлежность хозяина, как преданное ему и существующее благодаря ему существо нередко становился клевретом, абсолютно подчинившим свою волю воле господина. Это было выгодно и удобно для тех, кто занимал заметный пост в системе администрации и кто мог таким образом опираться на беспрекословно преданных ему и ни на что особенно не претендующих лиц. Неудивительно, что из числа такого рода рабов-слуг выходили администраторы, в том числе и достаточно высокого ранга и широких полномочий.

Последнее, что очень важно отметить при характеристике тех нововведений, которые отличали раннее государство, как структуру,— это серьезные изменения в сфере религиозно-идеологической. Сакрализация правителя, хорошо известная на уровне чифдом, в раннем государстве была дополнена выработкой религиозной доктрины, освящавшей существующий строй в целом. Э. Сервис саркастически писал: «Как приятно сознавать, что боги нашей общности — величайшие в мире, что их представители на земле священны и что тем самым мы — избранный народ! И сколь очевидно удобны такие представления для правящей группы!» [245, с. 297].

Каковы конкретные модификации раннего государства? На начальном этапе оно являло собой достаточно прочную централизованную структуру, которая наиболее крепка была в обществах с ирригационным хозяйством. Показательный пример — государство инков в постклассический период (XV в.), накануне вторжения европейских завоевателей.

Во главе государства — обожествленный Инка, руководитель племени завоевателей, ставшего в государстве, население которого исчислялось миллионами, чем-то вроде касты, поставлявшей кадры администрации. Инки и вожди подчиненных народов представляли собой основу центрального и региональных аппаратов власти. На местном уровне главы общин давали задания и определяли объем работ для общинников — будь то обработка «полей Инки» или «полей Солнца» (на храмовые нужды), участие в стройках, забота о ламах (пастьба скота), работа в рудниках и т. п. Участвовавшие в общественных работах получали содержание из казенных амбаров. Во главе трудовых отрядов стояли руководители общин, в небольших отрядах (50 человек) они работали наравне с остальными, а в более крупных (500— 1000) занимались в основном организационными делами. Подобная работа в принципе воспринималась как момент действия механизма реципрокности: хорошо и активно потрудившись, ее участники получали щедрое угощение, не говоря уже о сознании выполненного общественного долга.

На уровне верхов действовал тот же механизм реципрокности: при дворе Инки спорадически собирали лидеров местных и региональных подразделений для длившегося порой несколько дней инструктажа, сопровождавшегося обильными раздачами даров, угощениями и пиршествами. На это — как и на содержание работающих на отработках — шла часть избыточного продукта; остальное тратилось на содержание административного аппарата, войска и иных слоев общества, включая ремесленников, жрецов и т. п. Что же касается общинников, то они существовали за счет земельных участков, обрабатывавшихся каждой семейной группой. Спорадически проводилось перераспределение таких участков, был и внутриобщинный страховой фонд: участок земли, обрабатывавшийся совместно и в пользу старых и слабых [218; 241].

Инкский эталон, видимо, достаточно характерен для ирригационных структур. Нечто подобное демонстрирует, в частности, и древнеегипетское общество. Но существовали и иные модификации раннего государства. Некоторые из них были связаны с возникновением системы уделов и с передачей удельной знати административных функций на региональном уровне. Система уделов, как это хорошо видно на примере Франкского государства или Киевской Руси, вела обычно к усилению центробежных тенденций и к возникновению эффекта феодальной раздробленности, подчас и к гибели централизованной структуры, во всяком случае на какое-то время, с последующим ее возрождением на несколько иной основе. Впрочем, подобное чередование централизации и децентрализации было достаточно общим и широко распространенным феноменом для раннего государства. Во всяком случае, его не избегали и те структуры, которые были основаны на ирригационном хозяйстве, как о том красноречиво свидетельствует история Древнего Египта.

Что же такое раннее государство как феномен, как стадия, этап политической интеграции? Прежде всего напомним, что эта структура существует в условиях, когда о развитой частной собственности еще нет речи, в чем она близка к протогосударству-чифдом. В ней те же два основных социальных слоя: сельскохозяйственные производители и администрация, хотя в отличие от чифдом возникает уже и немалое количество новых и численно весомых групп, оторванных от сельскохозяйственного производства и непричастных непосредственно к администрации (ремесленники различных категорий, слуги, обслуживающий большие хозяйства персонал, воины и т. п.). Если принять во внимание все эти, равно как и рассмотренные выше факторы, сближающие и отличающие раннее государство и чифдом, то дефиниция, которую следует дать раннему государству, будет звучать примерно так: раннее государство — это основанная на клановых и внеклановых связях, знакомая со специализацией производственной и административной деятельности многоступенчатая иерархическая политическая структура, главной функцией которой является централизованное управление крупным территориально-административным комплексом и обеспечение престижного потребления привилегированных верхов (управителей) за счет налогов и повинностей с производителей, причем отношения между верхами и низами по-прежнему основаны на принципах реципрокности и редистрибуции и легитимированы общепризнанной религиозно-идеологической доктриной.

Из определения видно, что верхи в раннем государстве уже не столько слуги общества, выполняющие необходимую и полезную административную функцию, сколько господа его, причем образ жизни и все стандарты их социального положения существенно отличают и даже противопоставляют их управляемым низам. В этом, пожалуй, главное отличие раннего государства от протогосударства-чифдом, где все упомянутые черты и признаки находятся еще в начальной стадии и не выражены достаточно четко. Однако нельзя забывать, что речь идет об обществе, еще не знакомом с частной собственностью. Безусловно, правящие слои раннего государства по образу жизни и общественно-экономическому положению, наконец, по выполняемым функциям уже достаточно близки к той группе, которую именуют господствующим классом, эксплуатирующим классом. Но при этом необходимо заметить, что антагонистические классы в точном политэкономическом смысле этого слова на той стадии развития общества, о которой идет речь, еще не сформировались. Их возникновение было тесно связано с очень важным и длительно протекавшим процессом приватизации, т. е. становления частной собственности. Остановимся на этом подробнее.




18 Привычный стереотип рассматриваемой проблемы долгое время сводился к настойчивым попыткам найти частную собственность, пусть неразвитую, пусть в зародыше, но обязательно частную, ибо без нее нет классов как экономической категории, а без классов — государства. А коль скоро государство уже вырисовывается, должны быть классы, должна быть частная собственность (см. [60, с. 198—203]). Только сравнительно недавно этот вопрос под нажимом неопровержимых фактов стал пересматриваться все решительнее (см. [35, вып. 1, с. 24—25; 36]).
19 У йоруба, например, кроме общинных земель, часть урожая с которых в виде подарков подносилась старейшинам, существовали так называемые дворцовые земли, урожай с которых шел на общие нужды [44, с. 79—85].
20 Э. Сервис со ссылкой на А. Хокарта [158, с. 217] отмечал, что было бы ошибочным разделять сооружения на полезные (каналы, дороги и т. п.) и «бесполезные» (гробницы-пирамиды, храмы), так как все они равно были необходимыми для процветания и самоутверждения общества, были ритуально важными для самих работающих [245, с. 297, 307].
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Эдвард Вернер.
Мифы и легенды Китая

Под редакцией А. Н. Мещерякова.
Политическая культура древней Японии

М. В. Крюков, М. В. Софронов, Н.Н. Чебоксаров.
Древние китайцы: проблемы этногенеза

Леонид Васильев.
Проблемы генезиса китайского государства

Чарльз Данн.
Традиционная Япония. Быт, религия, культура
e-mail: historylib@yandex.ru