Модель эволюции царств Ци и Цзинь

Удел Ци, ближайший сосед Лу на крайнем востоке чжоуского Китая, был пожалован, как упоминалось, Тай-гуну, самой яркой после Чжоу-гуна личности среди деятелей раннего Чжоу: о его деяниях и заслугах подробно рассказано в «Ши цзи» [296, тл. 32, с. 485—487; 101, т. 4, с. 34—40]. В отличие от Лу и других уделов Ци развивалось наиболее быстро и успешно, причем этому способствовали два важных фактора — благоприятные условия среды и умелая администрация Тай-гуна⁵. В «Ши цзи» сказано, что Тай-гун, прибыв в свой удел, усмирил местных лай и успешно наладил систему управления: сообразуясь с нравами населения, он упростил обычаи, улучшил условия деятельности ремесленников и торговцев, содействовал развитию добычи рыбы и соли, торговому обмену с другими уделами. В результате все умельцы стали тянуться к нему и стекаться в Ци, вследствие чего удел начал интенсивно развиваться [296, гл. 32, с. 486—487; 101, т. 4, с. 39—40].

Легенда, зафиксированная в «Ши цзи», гласит, что как-то, интересуясь успехами своего сына Бо Циня по управлению его уделом, Чжоу-гун узнал, что Бо Цинь «изменил нравы жителей своего удела, обновил их обычаи». Обратившись с аналогичным вопросом к Тай-гуну, Чжоу-гун услышал, что тот «упростил обычаи и позволил населению сообразовываться с его нравами». Сравнив оба ответа, Чжоу-гун призвал сына учиться административной мудрости у его соседа [296, гл. 33, с. 502; 101, т. 4, с. 101]». Конечно, ситуация в Лу и Ци была различной: в Лу традиции чжоусцев и иньцев были преобладающими, чего нельзя сказать о Ци, и это не могло не обусловить различный подход к методам управления. Однако в принципе административная деятельность Тай-гуна, судя по всему, была много более гибкой и прагматичной, что в конкретных условиях отдаленного удела с гетерогенным и достаточно отсталым в массе населением могло дать эффект — наряду с умелым использованием выгод географического положения приморского района.

Как бы то ни было, Ци развивалось быстрее других, в том числе и Лу. Значит ли это, что оно развивалось как-то иначе? Конечно, Тай-гун при всех его заслугах не был фигурой, равной Чжоу-гуну, вследствие чего культ основателя удела был здесь мало заметен. Впрочем, так было и во всех других (кроме Лу) уделах. В то же время сила клановых традиций и в Ци была весьма ощутима, а процесс феодализации социально-политической структуры там протекал примерно так же, как и везде, включая и Лу. Соответственно нельзя сказать, что концепция «государство — это большая семья» была вовсе чуждой цисцам, где клан дома Тай-гуна долгие века был единственной силой, сплачивавшей вокруг себя все население удела. Значит, в структурном плане в Ци действовали примерно те же закономерности, что и в Лу и других уделах. Однако при всем том разница все-таки была. Действие всех факторов и закономерностей, о которых идет речь, было в Ци много более слабым, нежели в Лу, где они намертво цементировались культом Чжоу-гуна и выкристаллизовывались в виде теоретических постулатов. Кроме того, ускоренное экономическое развитие Ци создавало объективные предпосылки для более быстрой эволюции некоторых слоев населения, не связанных непосредственно с аристократией правящего клана, в частности занятых в сфере редистрибуции чиновников («торговцев» — по лексике Сыма Цяня), не говоря уже о большей склонности структуры Ци в целом к реформам.

История Ци, как и Лу, до рубежа VIII—VII вв. до н. э. не изобиловала событиями, зато затем драматический накал их стал быстро нарастать. В 697 г. до н. э. на престол вступил Сян-гун — весьма мрачная фигура даже на общем фоне уже довольно быстро катившейся к упадку моральной нормы, принятой среди высшего слоя клановой знати. Он вступил в кровосмесительную связь с собственной сестрой, супругой луского Хуань- гуна, убитого по его приказу во время визита луского правителя с его женой в Ци. Об этой связи и о сопутствовавших ей кровавых событиях много и с негодованием говорится в «Цзо чжуань» (18 г. Хуань-гуна, 4, 5 и 7 гг. Чжуан-гуна). Падением авторитета Сян-гуна попытался было воспользоваться его кузен У Чжи, бывший любимцем отца Сян-гуна, Си-гуна, и потому пользовавшийся немалым престижем в Ци. У Чжи, по свидетельству «Цзо чжуань» (8 г. Чжуан-гуна), убил Сян-гуна, но занять престол не сумел: в возникшей усобице он вскоре погиб [313, т. 29, с. 345; 296, гл. 32, с. 488; 101, т. 4, с. 46]. Следствием переворота было обострение борьбы за власть, в которой наиболее активное участие приняли двое младших братьев Сян-гуна, бежавших в свое время от его крутого нрава и живших в эмиграции неподалеку от Ци, в Лу и в Цзюй. В борьбе братьев за престол важную роль сыграли их советники Бао Шу-я и Гуань Чжун.

Их имена тесно связаны в китайской историографической традиции. Более того, они окружены легендами, и разобраться в истинных реалиях обстоятельств их жизненного пути весьма нелегко. Начать с того, что оба они не принадлежали, судя по всему, к каким-либо знатным кланам Ци. Однако этого далеко не достаточно для вывода, что они были выходцами из низов. Дело в том, что оба они, согласно версии Сыма Цяня, были торговцами, во всяком случае в молодости [296, гл. 62, с. 735]. И хотя многое в биографии Гуань Чжуна выглядит анахронизмом, ибо в VII в. до н. э. торговцы еще явно не были частными предпринимателями (Сыма Цянь говорит о бедности Гуань Чжуна и о том, что именно поэтому он брал себе большую часть прибыли, оставляя меньшую Бао Шу-я, который все понимал и не сердился [68, с. 51—52]), несомненно, что оба друга были не столько странствовавшими купцами, сколько чиновниками царства Ци (разумеется, одно никак не исключало другое). Торговля в Ци в VII в. до н. э. была уже весьма развитым, важным и, быть может, даже высоко престижным занятием, которым призваны были, скорее всего, заниматься члены наследственной корпорации торговцев, считавшиеся служащими правителя, чиновниками администрации царства. Более того, бывая по делам службы вне Ци, такого рода торговцы (те самые, что жили в 3 дистриктах-сянах столичной зоны) должны были быть не только и не столько умелыми практиками обмена, сколько вообще. хорошо информированными и знающими, служащими, которые именно в силу этого немаловажного обстоятельства могли, особенно если они обладали природным умом и талантом, оказаться в роли советников правителя или владетельного аристократа, в том числе и едва ли не в первую очередь бежавшего на чужбину и лишенного потому широкого выбора приближенных.

Надо полагать, что все эти обстоятельства сыграли свою роль в том, что Гуань Чжун и Бао Шу-я оказались в роли близких советников соперничавших в борьбе за циский престол братьев Сян-гуна. Неясно, что развело друзей молодости, приведя их в соперничающие станы. Опыт же обоих, информированность и талант сыграли, (во всяком случае должны были сыграть) свою роль в том, что оба они выдвинулись в первые ряды помощников своих патронов.

Удача в борьбе сопутствовала младшему из братьев: после ряда драматических перипетий он утвердился на престоле отца под именем Хуань-гуна. Но когда встал вопрос о первом советнике-министре, ближайший помощник нового правителя Бао Шу-я, отказавшись от этой должности, стал настоятельна просить о назначении на нее Гуань Чжуна, обладавшего, по его словам, исключительными талантами, включая умение общаться с людьми, соблюдать нормы поведения, управлять, делая упор на главное и т. п. [274, гл. 6, с. 77]. Долго колебавшийся Хуань-гун, который не забыл, как Гуань Чжун в бою едва не убил его, в конце концов согласился и, хитростью выманив Гуань Чжуна из луского плена (под предлогом, что сам предаст его заслуженной казни), назначил его своим советником [313, т. 27, с. 346—352; 274, гл. 6, с. 77; 101, т. 4, с, 46—49].

О Гуань Чжуне и его реформах существует богатая литература, особенно в связи с тем, что его именем назван трактат «Гуань-цзы», детально излагающий множество принципиальных нововведений, идею которых традиция приписывает именно ему [77]⁶. Трудно определить, однако, к чему сводилась в конечном счете суть его реформ [21а, с. 18]. Сыма Цянь ограничивается лаконичным указанием, что было укреплено государство, создана крепкая армия, достигнуто соблюдение законов, улучшено состояние хозяйства, что все были сыты и довольны, что соблюдались нормы этики [296, гл. 62, с. 735]. Согласимся, что все это достаточно впечатляет. Но что характерно: коль скоро речь, заходит о конкретизации реформ, например о сложной административно-территориальной схеме с иерархическим соподчинением мелких административных ячеек (начиная с пятков семей) более крупным и т. п., ситуация существенно осложняется. Совершенно очевидно, что изложенные, скажем, в «Го юй» [274, гл. 6, с. 78—82] схемы не только нереальны, но и выглядят явным анахронизмом применительно к началу VII в. до н. э., когда характер патриархально-клановых связей и структура деревенской общины были совершенно иными, явно не готовыми к столь серьезной структурной ломке.

Разумеется, Гуань Чжун немало сделал для укрепления централизованной власти Хуань-гуна, ставшего первым гегемоном и главой правителей царств и княжеств чжоуского Китая. Его советы помогали достичь успехов в войнах и дипломатической борьбе, в укреплении Ци и т. п. Но конкретно о них известно мало, а то, что известно, вызывает оправданные сомнения. Ясно одно: Гуань Чжун выдвинул новый принцип территориально-административного членения, что служило делу укрепления централизованной власти и было, видимо, одной из основ роста могущества циского Хуань-гуна.

После смерти Гуань Чжуна, а затем и Хуань-гуна в Ци началась ожесточенная борьба за власть, в ходе которой большое влияние получили могущественные кланы, включая и неродственные правителям. К числу последних относились кланы Гуань-Чжуна и Бао Шу-я, а также клан Тянь, ведший происхождение от некогда бежавшего в Ци родственника правящего дома княжества Чэнь, которого Хуань-гун сделал руководителем корпораций ремесленников в Ци [296, гл. 32, с. 489; 101, т. 4, с. 51], что весьма способствовало укреплению и возвышению клана Тянь. В поисках популярности и влияния этот клан широко практиковал щедрые раздачи⁷, чем снискал себе поддержку населения в борьбе за власть. Как известно, именно клан Тянь (Чэиь) в конце VI в. до н. э. был уже практическим вершителем дел в Ци, а в 379 г. до н. э. его представители и формально заняли престол [296, гл. 32, с. 496—498; 101, т. 4, с. 74—87].

Циская модель эволюции демонстрирует, таким образом, ряд важных особенностей и принципиальных отличий от луской. Во-первых, несомненная склонность к реформам, к радикальной ломке структуры, базировавшейся вначале на тех же принципах патриархального клана, перераставшего в систему феодальной иерархии и раздробленности, что и в Лу. Во-вторых, явно подчеркнутая ставка на аутсайдеров, на незнатные неродственные кланы, основанные приближенными к правителю сановниками,— такие кланы, в частности Тянь, в конечном счете вытеснили не только коллатеральные линии, но и клан самого правителя. Наконец, в-третьих, энергичные темпы развития, во многом связанные с неземледельческими видами хозяйства, что было как причиной, так и следствием остальных особенностей этой модели.

Все указанные особенности восходят прежде всего к личности и деятельности Гуань Чжуна, который в известной степени был их олицетворением и воплощением. Конфуций, отнюдь не бывший единомышленником Гуань Чжуна и не очень-то ему симпатизировавший⁸, заметил как-то («Луньюй», гл. 14, § 17): «Гуань Чжун, будучи министром Хуань-гуна, помог ему стать гегемоном и навести порядок в Поднебесной. Люди и поныне пользуются тем, что он сделал. Если бы не Гуань Чжун, мы и сейчас ходили бы с растрепанными волосами и запахивали халаты на левую сторону» [287, с. 314; 31, т. 1, с. 165]. Несмотря на полемические преувеличения (запахивать халат на левую сторону — обычай варваров, каковыми чжоусцы все-таки не были), эта оценка в целом справедлива. Будучи предтечей легизма, его первым провозвестником, Гуань Чжун заложил основы администрации легистского типа, сущность которой сводилась к укреплению центральной власти за счет ослабления феодально-децентрализаторских тенденций, основанных на патриархально-клановых связях. Быть может, цискую модель не следует считать легистской в полном смысле этого слова (роль закона в развитии Ци была явно невелика), однако она заложила основы для последующих успехов легизма в чжоуском Китае.

Близкой к цискому пути была и модель развития царства Цзинь, расположенного на западных окраинах Чжоу и не имевшего ни заметного иньского компонента, ни благоприятных условий для экономического роста. Правда, удел был одним из крупнейших по размерам, что, возможно, сыграло свою роль в ускорении процесса феодализации внутренней структуры. Во всяком случае именно в Цзинь в 745т. до н. э. впервые в истории чжоуских уделов, насколько можно судить по данным источников, был создан крупный субудел. Вскоре после перенесения столицы чжоуского вана на восток цзиньский Чжао-хоу самостоятельно и от своего имени (не от имени вана!) пожаловал своему дяде Чэн-ши важный укрепленный центр Цюйво. Чэн-ши быстро укрепился в Цюйво, превратил его в свою вотчину и повел активную борьбу за престол Цзинь. На протяжении ряда десятилетий его потомки продолжали эту борьбу с переменным успехом, пока, наконец, в 679 г. до н. э. цюйвоский У-гун не довел ее до конца, став правителем Цзинь [296, гл. 39, с. 541; 101, т. 4, с. 253—256; 256, с. 17—20].

Не впервые в чжоуских уделах братья и дядья поднимали внутренние мятежи в борьбе за престол — так случалось и прежде, до VIII в. до н. э. Но то была борьба внутри правящего клана. Теперь в Цзинь был создан новый удел-клан в пределах удела-царства, и именно этот близкородственный удел-клан оказался причиной крушения правящего дома. Урок был поучительным. Неудивительно, что пришедший к власти после смерти У-гуна его сын Сянь-гун прежде всего предпринял ряд решительных мер против своих ближайших родственников из клана Чэн-ши, уничтожив большую часть их и изгнав остальных. В противовес близкой родне Сянь-гун приблизил к себе сановников из числа неродственных ему групп и, награждая их за верную службу уделами⁹, пытался тем самым укрепить власть центра. Но на этом он не остановился.

В источниках подробно повествуется, как престарелый правитель стал жертвой коварной наложницы, которая с помощью хитрых интриг оклеветала его старших сыновей и заставила Сянь-гуна провозгласить наследником ее сына (см. [274, гл. 8, с. 92—112]). Не останавливаясь подробно на деталях повествования, стоит отметить, что едва ли Сянь-гун был жертвой интриги. Многое говорит за то, что он был активным ее участником, хотя и стоял в стороне. Ведь он хорошо понимал, как важно освободить наследника от давления со стороны его братьев, каждому из которых Сянь-гун вынужден был датъ собственный удел. Дело кончилось тем, что старшие сыновья были один за другим изгнаны (первый из них покончил с собой), но и младший не сумел удержать власть, после смерти Сянь-гуна, так что вскоре правителем в Цзинь стал проведший многие годы на чужбине еще один сын Сянь-гуна — Чжун Эр, принявший имя Вэнь- гуна [25].

Вэнь-гун правил недолго (636—628 гг. до н. э.), но сделал немало. О добродетелях и мудрости его в «Го юй» повествуется чуть ли не взахлеб [274, гл. 10, с. 121—139]. Этот действительно незаурядный правитель сумел успешно продолжить политику Сянь-гуна, направленную на укрепление власти центра. В, результате, его деятельности в Цзинь были проведены реформы, направленные на упорядочение администрации, налогообложения. Были выдвинуты те из помощников и сотрудников, чьи таланты и заслуги были несомненны. Опираясь на их поддержку, Вэнь-гун щедро жаловал им уделы, так что они стали родоначальниками, по меньшей мере 11 новых неродственных правителю кланов. Наконец, Вэнь-гун проводил активную внешнюю политику и, одержав во главе коалиции ряда царств верх над Чу в 632 г. до н. э., настолько упрочил свой авторитет, что стал гегемоном-ба, вторым после циского Хуань-гуна [274, с. 121— 139; 101, т. 4, с. 282—308; 256, с. 70—98].

После смерти Вэнь-гуна его преемники существовали в основном за счет его наследства. Зато все большую силу в царстве набирали влиятельные кланы, сменявшие друг друга у руля правления. К концу VI в. до н. э. из них выделилось шесть наиболее крупных, ведших в течение ряда десятилетий жестокую междоусобную борьбу, в ходе которой особую силу приобрели три — Хань, Чжао и Вэй. Именно они поделили в 403 г. до н. э. между собой царство Цзинь, причем каждое из трех новых государств было весьма влиятельным и крепким и приняло активное участие в борьбе семи царств чжоуского Китая в V—III вв. до н. э.

Цзиньская модель во многом напоминает цискую: та же ставка на аутсайдеров, та же склонность к реформам, направленным против центробежных тенденций. И хотя ни то, ни другое не было панацеей и не могло радикально приостановить или хотя бы резко затормозить процесс удельной раздробленности и нарастания усобиц (неродственные кланы в Ци и Цзинь столь же эффективно ослабляли власть центра, как и родственные в Лу, так что в этом смысле выводы Б. Блэкли заслуживают внимания), все-таки они в конечном счете сыграли свою роль. Модель развития в Ци и Цзинь была динамичнее и эластичнее, она более всего способствовала ослаблению патриархально-клановых связей и наиболее энергично вела к трансформации социально-политической структуры. Существенно отметить, что оба варианта модели имели свои особенности. Так, циский — при всей значимости реформ Гуань Чжуна — в последующем преодолевал центробежные тенденции медленнее и в основном за счет экономического развития с опережающим ростом неземледельческих сфер хозяйства. Цзиньский шел по тому же пути более быстрыми темпами, преимущественно за счет изменений в характере внутренних административно-политических связей.

В целом же циско-цзиньская модель, опиравшаяся на реформы легистского типа, в середине I тысячелетия до н. э. в конкретных условиях чжоуского Китая была наиболее удачным вариантом решения сложных проблем. Именно она обеспечивала успех столь желанного для центральной власти процесса последовательного укрепления эффективной администрации. Неудивительно, что развитие по этой модели стало генеральным путем, по которому с охотой следовали все те царства, чьи правители были намерены сосредоточить в своих руках реальную власть и добиться наибольшего политического успеха. Выразителем идей и архитектором институтов, обеспечивавших успех такого развития, оказался легизм. Именно легисты стали один за другим выступать в качестве министров-реформаторов, предлагавших свои услуги правителям царств, включая такие, как Цинь и Чу.

Более того, именно в Цинь достигло своего наивысшего развития теоретическое осмысление пути легистских реформ. Опираясь на принципы и методы, апробированные в определенной степени еще патриархом легизма Гуань Чжуном, наиболее известный и добившийся самых значительных результатов в ходе проводившихся им реформ легист Шан Ян (IV в. до н. э.) сформулировал в своем трактате классический афоризм «Сильное государство — слабый народ». Смысл этой установки четко сводился к тому, что только ослабление народа (т. е. всех тех, кто противостоит политической администрации, начиная с удельной знати и кончая уже поднимавшими в то время голову нарождавшимися частными собственниками, включая, естественно, и общинное крестьянство, чьи традиционные социально-семейные связи также надлежало подорвать) может дать надежную гарантию прочности власти.

Словом, все шло к тому, что циско-цзиньская модель, особенно в ее более позднем циньско-шаньяновском варианте должна была стать генеральным путем сложения и упрочения древнекитайского государства. И до поры до времени так оно и было. Но прежде чем мы обратимся к описанию процесса трансформации чжоуского Китая в этом направлении, необходимо сделать одну существенную оговорку.

Речь о том, что обе модели развития древнекитайской государственности — луско-конфуцианская и циско-цзиньско-легистская, опиравшиеся на весьма различные исходные постулаты и ставившие перед собой разные цели, были кое в чем близки друг другу, может быть, даже более близки, нежели то кажется на первый взгляд. Прежде всего, луская модель не была чужда реформам в той же степени, в какой циско-цзиньская учитывала значимость тезиса «государство — большая семья». Конфуций, как хорошо известно, так же энергично выступал за высший авторитет правителя, как и легисты [18, с. 178]. Другими словами, лейтмотивом обеих моделей было стремление к укреплению политической централизации, что и сыграло свою роль в последующем развитии событии.

⁵ Около четверти века назад Ян Сянкуй выдвинул на передний план еще один фактор —этнический. Как он считал, своими успехами Ци было обязано тому, что часть его населения составляли иньцы. В качестве обоснования он ссылался на бытовавший в Ци ритуал бо-шэ, отождествив входивший в этот термин знак бо с иным знаком бо, действительно имевшим отношение к иньцам [339, с. 53]. Аргумент не очень весом, ибо отождествление не доказано. Кроме того, сам факт наличия иньского компонента — даже заметного, как в случае с Лу,— не может считаться фактором, безусловно содействовавшим ускорению темпов развития. Может быть, важнее здесь иметь в виду, что этнический состав Ци был достаточно гетерогенным: кроме чжоусцев и иньцев здесь обитали аборигенные племена лай и и, хотя гетерогенность Ци тоже сама по себе вряд ли играла существенную роль в интересующем нас плане
⁶ Как сам трактат, написанный не ранее IV—III вв. до н.э., так и изложенные в нем идеи принадлежат ко много более поздней эпохе по сравнению с годами жизни Гуань Чжуна. Поэтому трудно сказать, сколько и какие из реально высказывавшихся реформатором мыслей нашли в нем отражение и развитие. Возможно, что весьма немногие. Однако Гуань Чжун все-таки не случайно считается первым из великих реформаторов Китая. Очень мало зная о сути его реформ, можно предположить, как это делают некоторые исследователи, что на протяжении жизни десяти поколений клана Гуань Чжуна, о которых писал Сыма Цянь, идеи и предложения реформатора сохранялись, пока не пришло время для их публикации и реализации [251, е. 53]. Предположение не очень основательное, но имеющее и некоторый резон: ведь не совсем случайно многие важные реформы легистов периода Чжаньго традиция и текст «Гуань-цзы» связывают с именем Гуань Чжуна.
⁷ Согласно свидетельству «Цзо чжуань» (3 г. Чжао-гуна), вложенному в уста влиятельного циского сановника Янь Ина (Янь-цзы), жившего столетие спустя после Гуань Чжуна и считающегося вторым после него мудрецом в Ци, клан Тянь приобрел популярность в Ци подкармливанием неимущих и убыточными для себя ссудами, продажами продуктов — леса, рыбы, соли — по ценам чуть ли не ниже себестоимости [313, т. 31, с. 1648]. Помимо любопытной самой по себе практики щедрых раздач, влекших по закону реципрокности рост влияния дарящего, обращает на себя внимание еще и то, что именно клан, имевший отношение к руководству ремеслом, получал столь широкие возможности. Это лишний раз говорит об особенностях экономического развития в Ци и о роли в нем администраторов, ведавших ремеслом.
⁸ По мнению Конфуция, отраженному в «Луньюй» (гл. 3, § 22), Гуань Чжун в общем-то не отличался выдающимися способностями, во всяком случае в сфере тех отношений — ритуала-ли, соблюдения норм,— которые им ставились так высоко [287, с. 66—69; 31, с. 147]. Это отношение Конфуция, позиция которого была квинтэссенцией луского пути, понятно и естественно в связи с оценкой того, чья деятельность была основой циской модели развития, столь отличавшейся от луской.
⁹ После одного из успешных походов и присоединения к Цзинь трех мелких княжеств, Гэн, Хо и Вэй, два из них были выделены в качестве уделов генералам Чжао Вэю и Би Баню, что привело к возникновению влиятельных уделов-кланов Чжао и Вэй [296, гл. 39, с. 542—543].

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3446

загрузка...

Другие книги по данной тематике