Уделы-кланы в чжоуских царствах
|
Система уделов-кланов, возникавшая в царствах с VIII в. до н. э., во многом копировала раннечжоускую систему уделов XI—X вв. до н. э., но кое в чем и заметно отличалась от нее. Сходство было в существе явления (выделение удела родственникам и приближенным в пределах контролируемой центром территории с делегированием главе удела полномочий правителя по управлению этой территорией и живущим на ней населением, включая право на взимание избыточного продукта и его редистрибуцию), в функциях и обязательствах глав уделов (повиновение приказам центра, служба правителю, поднесение ему дани, подарков, отправление административных должностей и т. п.), даже в практике наименований (уделы могли носить имена, не сходные с клановыми наименованиями их глав, практика совпадения этнонима, топонима и личного имени правителя не пережила периода Шан-Инь). Безусловное сходство можно зафиксировать в динамике политического процесса: сам факт наличия удельной структуры неизбежно порождал эффект децентрализации, так что только целенаправленная борьба центра могла спорадически приносить ему успехи в деле укрепления авторитета власти правителя. Словом, социологически обе системы были явлением одного порядка с одинаковыми причинами, внешними очертаниями и последствиями. Но были и существенные отличия.
В раннем Чжоу создание системы уделов практически было единовременным актом и помимо расплаты с родственниками и заслуженными помощниками имело целью обеспечение эффективного управления на окраинах и защиту Чжоу от опасностей извне. Уделы выделялись и позже, вплоть до перемещения столицы в Лои, однако число новых владений было, невелико, а их размеры — за редким исключением вроде царства Чжэн — незначительны, так что в последующих событиях они (кроме Чжэн) практической роли не играли. Раннечжоуские уделы были этнически гетерогенны и потому в политико-административном отношении слабы, что обусловливало их долгую и явственную зависимость от чжоуского центра и способствовало укреплению авторитета вана на протяжении достаточно длительного времени. И хотя со временем положение менялось, начальный импульс сыграл свою роль. В царствах чжоуского Китая ситуация была иной. Удельная система в них возникла с целью расплатиться с заслуженными сановниками, удовлетворить все растущие аппетиты и претензии ближайших родственников. Целей, которые играли бы интегрирующую роль, не было, так что выделение уделов с самого начала было акцией, способствовавшей ослаблению центра и усилению эффекта раздробленности, созданию благоприятных условий для междоусобиц. Соответственно и практика выделения уделов не была единовременным актом. Она затянулась практически на два века, ибо порождавшие ее причины и импульсы были долговременным постоянно действующим фактором. Главной причиной ее завершения в VI в. до н. э. стало не столько ослабление эффективной власти правителей (хотя и оно, видимо, сыграло свою роль), сколько истощение ресурсов: новые уделы уже было не из чего выделять, ибо большинство земли царств было уже поделено между враждующими друг с другом старыми уделами. Специально исследовавший проблему Сюй Чжоюнь пришел к выводу, что именно это немаловажное обстоятельство обусловило заметное падение роли близкородственных кланов в системе управления царствами [162, с. 30—34]. Наконец, заслуживает внимания и то, что уделы в царствах не были этнически гетерогенными, вследствие чего не было необходимости тратить время и энергию на преодоление внутренней дифференциации. Тем самым серьезно облегчалась задача новых владельцев уделов даже в тех нередких случаях, когда они были чужими населению полученного ими удела. Как показывает практика, отсутствие кланового родства не имело существенного значения: став владельцем удела, даже созданного на базе только что завоеванного соседнего княжества, новый владелец весьма быстро и успешно превращал его в собственную вотчину, используя для этого структуру цзун-цзу и тем укрепляя свое влияние в царстве. Как несложно заметить, все отличия действовали в конечном счете в одном направлении: они способствовали ослаблению реальной власти правителя царства и усилению влияния уделов-кланов в нем, что вполне отчетливо выявилось уже во второй половине VIII в. до н. э., когда в царствах чжоуского Китая возникли первые могущественные уделы-кланы. Наглядным примером может служить драматическая история борьбы за власть в Цзинь, о которой будет идти речь в следующей главе (см. также [25]). Нечто аналогичное, как обстоятельно рассказано в сообщении «Цзо чжуань» от 722 г. до н. э, (1 г. Инь-гуна), происходило и в царстве Чжэн, правитель которого Чжуан-гун по настоянию матери выделил горячо любимому ею своему младшему брату Дуаню большой удел в Цзин. Дуань не только быстро укрепился в уделе, но и, опираясь на поддержку матери, стал энергично распространять свое влияние на соседние районы царства, заставляя местное население выплачивать ему такие же подати, какие оно вносило в казну Чжуан-гуна. Советники гуна увидели в этом опасность; и не раз предупреждали правителя, обращая его внимание на коварную политику младшего брата, привлекавшего людей к себе щедрыми раздачами. Дело кончилось заговором Дуаня, которому втайне подыгрывала мать. Только раскрытие заговора позволило Чжуан-гуну опередить события, организовать контрнаступление и добиться изгнания мятежного брата из Чжэн [313, т. 27, с. 84—87; 187, т. 5, с. 5—6]. Хотя инцидент в Чжэн кончился иначе, чем в Цзинь, суть их одинакова: в результате создания новых уделов-кланов, основанных претендовавшими на власть близкими родственниками, возрастала угроза власти центра. Но что интересно: даже имевшие горький опыт правители, как, например, цзиньский Сянь-гун, не могли решительно порвать с этой апробированной практикой и в конечном счете_ были вынуждены вернуться к ней, наделяя уделами собственных сыновей. Правда, тот же Сянь-гун старался уравновесить родственные пожалования уделами, которыми он, как затем и его сын Вэнь-гун, щедро наделял своих заслуженных сподвижников. Но, во-первых, проводить такую линию удавалось лишь сильным правителям, а, во-вторых, это в принципе немногое меняло: по свидетельству Б. Блэкли, не родственные уделы-кланы столь же существенно ослабляли власть центра, как и родственные [90, ч. 3, с. 109—110]. Для динамики внутренней социально-политической структуры в царствах характерным было то, что с каждым новым поколением Главная линия в рамках правящего клана становилась все более генеалогически отдаленной по отношению к недавно отделившимся близкородственным линиям, образовывавшим собственный удел-клан. Отдалившиеся коллатеральные линии, как, например, три клана из дома Хуаня в Лу, на протяжении века-полутора уходили от главной линии на столь солидное расстояние, что практически переставали быть родственниками правителя-гуна. И хотя генеалогически родство сохранялось, учитывалось и даже играло существенную роль, практически коллатеральные линии такого рода едва ли можно ставить рядом с теми близкородственными, которые обновлялись с каждым поколением и члены которых реально могли претендовать на власть. В этом смысле коллатеральные линии действительно мало чем отличались от тех, которые были основаны неродственными правителю сановниками. Разумеется, из сказанного отнюдь не следует, что родство и вообще патриархально-клановые связи быстро слабели. Как раз напротив, они держались очень стойко на протяжении VIII— VI вв. до в. э., что придавало всей чжоуской социальной структуре весьма заметный оттенок патримониализма. Сохранение таких связей имело целью сохранить за кланом его привилегии, его место, закрепленные за ним должности и звания-титулы-ранги, на что давала право только и именно причастность к слою феодально-клановой аристократии и через него — к сакральной харизме (дэ). Ритуально это, как указывается в гл. «Ван-чжи» «Ли цзи», выражалось в праве аристократа в зависимости от его места на иерархической лестнице генеалогического родства и соответствующего звания-титула-ранга на определенное число (7, 5, 3, 1) храмов-алтарей в честь предков (286, т. 20, с. 569]. Как легко понять, в возникавшей в ходе развития и разветвления сложной иерархической генеалогической системе создавались определенные внутренние противоречия. С каждым новым поколением в рамках царства появлялись все новые и новые клановые линии, близкие к правителю. В то же время реальный вес и могущество ранее созданных кланов-уделов были значительными, а со временем и в зависимости от обстоятельств могли даже возрастать, чего нельзя сказать о заново создававшихся близкородственных кланах, нередко более слабых и незначительных, количество и значимость которых, как упоминалось, в VI в. до н. э. практически сходили на нет. В такой противоречивой ситуации главным становилось уже не само генеалогическое родство в рамках конического клана, как то было прежде, а реальное положение в системе феодально-административной иерархии. Иными словами, при формальном приоритете и культе кланового родства значимость этого фактора неуклонно снижалась в силу требований самой структуры, обусловливавших в то же время увеличение роли реального могущества удела-клана и его влияния в делах царства в зависимости от занимаемого им места в системе политической администрации, от его удач и неудач в ожесточенной местнической и политической (временами вооруженной) борьбы с соперничавшими уделами. Обратимся теперь к анализу структуры власти в царствах чжоуского Китая. Общее количество уделов-кланов в каждом из крупных царств в период, о котором идет речь (т. е. с появления первых из них во второй половине VIIГ в. до н.. э. вплоть до упадка их роли на рубеже VI—V и особенно заметно в V в. до н. э.), было достаточно ограниченным. По ориентировочным подсчетам Б. Блэкли, оно колебалось в различных царствах, включая домен Чжоу, в среднем в пределах от 10 до 30, причем в одних (Лу, Сун) абсолютно преобладали коллатеральные линии, в других (Цзинь) — неродственные, в прочих (Ци, Чжэн, Чу) абсолютного преобладания не было. Существенно и то, что, за редкими исключениями, ни один клан не просуществовал долее 9—10 поколений, а средняя продолжительность его существования равнялась примерно пяти поколениям [90], т. е. кланы обычно возникали, расцветали и гибли в пределах 100—150 лет. Следовательно, в политической борьбе в каждый данный момент обычно принимало участие в среднем три-пять кланов, редко (в Цзинь) — несколько больше, что вполне явственно прослеживается в описаниях «Цзо чжуань» или «Го юй». Борьба эта почти никогда не принимала формы длительного соперничества равных. Как правило, один из кланов обычно доминировал, сосредоточив в своих руках почти всю реальную власть в царстве. Правда, подобное положение длилось недолго: соперники объединялись и выступали против того, кто имел слишком большую власть, что чаще всего вело к смене лидера, а подчас и к гибели всего его клана, как то наиболее характерно для динамики борьбы за власть влиятельных кланов в Цзинь [90, ч. 3, с. 90—99]. В период трансформации раннечжоуских уделов в царства столь ожесточенного соперничества не было и просто не могло быть. Конечно, и тогда случались заговоры, порой свергались правители, но все это было в рамках борьбы претендентов на престол из одного клана, клана правителя. В функции советников и министров тоже выступали прежде всего родственники главы удела-царства, но они были опять-таки членами его клана и не могли опираться на внешнюю силу, т. е. на собственный клан. С созданием системы уделов в царствах чжоуского Китая сложилась принципиально иная ситуация. Власть и причастность к ней уже не были функцией одного лишь клана правителя. И если первоначально опиравшиеся на собственные, уделы коллатеральные кланы по-прежнему пытались было оспаривать власть правителя с позиций близкого генеалогического родства, то со временем ушло, в прошлое и это. С момента сложения в каждом из царств ситуации соперничества нескольких уделов-кланов, т. е. примерно с VII в. до н. э., генеалогическая близость, как упоминалось, потеряла свое значение. В борьбе за ключевые посты в системе разросшейся и усложнившейся администрации именно реальное соотношение сил между уделами становилось решающим фактором. Другими словами, важное место в администрации оказывалось наследственным достоянием того клана, который был настолько сильным и влиятельным, чтобы удержать его, и лишь до тех пор, пока его влияние и сила сохранялись за ним. В Л у, например, на протяжении значительной части VII в. до н. э. у руля правления стоял коллатеральный клан Суй, представители которого вершили всеми делами царства, ездили с миссиями, решали вопрос о наследовании власти гуна и т. п. После его крушения на передний план вышел другой коллатеральный клан, Цзи, под знаком преобладания которого в администрации царства прошел весь VI в. до н. э. В Ци в начале VII в. вся реальная власть была в руках Гуань Чжуна, клан которого после этого еще долгое время сохранял определенное влияние. После Гуань Чжуна на передний план попеременно выходили кланы Цуй-шу, Бин-шу, Го, Гао, Бао, пока в конечном счете все они не отступили на задний план перед кланом Тянь. В Цзинь самым могущественным кланом после Вэнь-гуна был Чжао, представители которого на протяжении ряда поколений занимали должность премьера, а на рубеже VII—VI вв. на первое место выдвинулся клан Сянь, после крушения которого борьбу повели кланы Чжао, Чжунхан, Хань и Вэй. В Чу на протяжении длительного времени высшие административные должности отправляли представители могущественного коллатерального клана Цзы. Аналогичная картина была в Чжэн, Сун и других чжоуских царствах [90]. Борьба уделов-кланов за власть была весьма ожесточенной и сопровождалась заговорами, коварными интригами, убийствами и изгнаниями, причём в ней, как правило, принимали участие правители царств и претенденты на престол. Недовольные и заговорщики обычно составляли партии и коалиции, вскоре распадавшиеся, но игравшие при этом свою роль в достижении цели. В Лу, например, коалиция трех кланов из дома Хуаня способствовала крушению и гибели клана Суй, в Цзинь коалиция кланов Хань, Чжао и Вэй привела к уничтожению наиболее сильного в V в. до н. э. клана Чжунхан. Ожесточенная борьба между кланами Хуа, My, Сян, У, согласно свидетельствам «Цзо чжуань» (7 и 16 гг. Вэнь-гуна), протекала в конце VII в. до н. э. в Сун, причем ее жертвами были и принимавшие в ней активное участие правители царства [313, т. 28, с. 749, 822—824]. В Чу в VII в., по описанию того же источника (4 г. Сюань-гуна), дело дошло до открытого вооруженного столкновения могущественного клана Цзы с правителем, в результате чего клан был почти полностью уничтожен [313, т. 29, с. 872— 873]. В записях «Цзо чжуань» и «Го юй» можно найти немало красочных описаний всех этих и многих других аналогичных событий, сопровождаемых дидактическими нравоучениями и оценками, а порой — и стремлением вникнуть в суть и детали интриги, обнаружить явные и скрытые мотивы действующих лиц (обида, ревность, зависть, честолюбие, властолюбие и т. п.). Многие из них дают богатый материал для анализа эпохи. Однако воспроизвести весь этот иллюстративный материал нет ни возможности, ни необходимости. Для нас важен сам процесс, его движущие импульсы. Суть же их до предела однозначна: каждое из чжоуских царств VIII—VI вв. до н. э. представляло собой арену ожесточенных междоусобиц между влиятельными кланами, административная власть и реальное могущество которых зависели от силы тех уделов, на которые они опирались, которые были их вотчиной. Чем крупнее был удел и чем более энергично в связи с ростом могущества и влияния расширялась его первоначальная территория, в том числе и за счет включения в нее земель неудачливых соперников, тем сложнее, естественно, становилась задача управления им. Это с особой очевидностью сказалось в конце периода Чуньцю, когда ожесточенные междоусобицы VI—V вв. до н. э. привели как к сокращению общего числа уцелевших феодальных кланов, так и к резкому территориальному увеличению их вотчин. Следует заметить, что с увеличением размеров и усложнением внутренней структуры уделы-кланы — как то было и с уделами-царствами за два-три века до того — структурно изменялись, теряли свою цельность и стройность, а патриархально-клановая солидарность все чаще и все более определенно отступала под ударами внутренних междоусобиц, споров, соперничества. Другими словами, и на этом уровне социально-политической структуры чжоуского Китая, по меньшей мере с рубежа VII—VI вв., начала давать себя знать та же феодальная раздробленность со всеми присущими ей аксессуарами, о чем свидетельствуют записи «Цзо чжуань» о внутренних распрях в кланах Шу и Цзи в середине VI в. до н. э. [187, т. 5, с. 604, 640] в Лу, о раздорах во всесильном сунском клане Хуа [90, ч. 3, с. 332] и др. |
загрузка...