Глава VI. Третья династия Ура

В течение столетия — с 2112 до 2015 г. до н.э. — Ур был столицей обширного государства. Пять царей третьей династии делали все возможное, чтобы превратить его в политический центр, соответствующий их могуществу и величию. И какой бы храм мы ни раскапывали, нам почти всегда попадались следы их деятельности, будь то новая постройка или старое здание, восстановленное кем-либо из них.

Особенно прославился как строитель основатель династии Урнамму. «Во славу владычицы своей Нингал Урнамму, могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг сей великолепный Ги-пар». «Во славу благородной владычицы Инанны... Урнамму воздвиг Эш-бур, возлюбленный ею храм», «Во славу Нанна Владыки Небес...», «Во славу Ану, царя богов...», «Во славу Нин-э-гал, владычицы своей...» и т. д. Список всех сооружений нового царя был бы внушителен! И все же Урнамму многого не успел достроить: он правил слишком недолго — всего восемнадцать лет. Так начатый им зиккурат и дворец Экурсаг достраивал уже его сын. Кроме того, из-за спешки или в целях экономии Урнамму иногда возводил здания из одного кирпича-сырца, так что его преемникам приходилось потом сносить непрочные стены и строить их заново из обожженного кирпича. Но к тому времени, когда третья династия склонялась к закату, Ур [130] уже был наполнен великолепными памятниками, свидетельствовавшими о богатстве и благочестии его царей.

Вполне естественно, что именно эти памятники в первую очередь подверглись уничтожению, когда враги-чужеземцы разгромили Ибисина, последнего потомка Урнамму. За исключением зиккурата, от построек третьей династии не осталось почти ни одного здания, стены которого возвышались бы над поверхностью земли. А когда пришло время и храмы вновь начали восстанавливать, строители просто срыли остатки древних сооружений и возвели на их месте новые. Поэтому лишь глубоко в фундаментах зданий мы еще находим кирпичи с оттисками имен царей третьей династии.

Надписи рассказывают нам, что Урнамму воздвиг стены Ура «подобные желтой горе». В то время город представлял собою в плане неправильный овал длиной около одного километра при ширине до семисот метров. Его окружала стена с крутым внешним откосом из кирпича-сырца. По сути дела нижняя часть откоса представляла собой облицованный кирпичом склон холма, образовавшегося в результате наслоения древних развалин города. Зато верхняя часть поднималась над уровнем развалин и служила прочной платформой шириной от двадцати трех до тридцати двух метров и высотой до восьми метров по внешнему склону, в то время как внутренний край платформы возвышался над уровнем города всего на полтора метра. На этом укрепленном откосе стояла крепостная стена из обожженного кирпича. Там, где откос сужался, шла просто стена с нависающим выступом впереди и площадкой для прохода воинов позади; там же, где откос расширялся, на нем некогда стояли храмы или другие общественные здания. Вероятно, они входили в систему защиты города. Их внешние стены смыкались с крепостной стеной, а крыши служили боевыми башнями. Это и без того могучее укрепление еще больше усиливало то обстоятельство, что воды Евфрата, судя по его древнему руслу, некогда омывали подножие западного откоса. Кроме того, в ста пятидесяти метрах вдоль подножия восточного откоса тянулся широкий канал, отходивший от реки чуть выше северной оконечности города. Таким образом, Ур с трех сторон окружала вода, и лишь с юга к нему можно было приблизиться по суше.

Это колоссальное сооружение должно было казаться [131] его строителям поистине неприступным. И все-таки город пал. Опиравшийся на всю массу холма откос победители, разумеется, не могли уничтожить. Поэтому, несмотря на разрушительную работу воды и ветра, мы почти всегда находим хотя бы нижние рады подпорной облицовки. А вот стена Урнамму исчезла бесследно. Кое-где в поздних строениях мы встречаем очень большие кирпичи особой формы с оттисками царского имени и титулов, но ни одного такого кирпича на месте не осталось. Именно потому, что оборона Ура была так сильна, победоносный враг постарался уничтожить все городские укрепления, не оставив буквально камня на камне.

Судьба зиккурата была иной. Среди всех огромных ступенчатых башен, столь характерных для городов Шумера, лучше всего сохранился именно зиккурат Ура, большая часть которого была построена Урнамму. Здесь необходимо сделать несколько пояснений.

Зиккурат представляет собой типичный памятник шумерийской архитектуры. Он возник в древнейшие времена и был известен еще племенам медно-каменного века эль-обейдского периода. Как мы уже говорили, народ Эль-Обейда поддерживал культурные связи с Эламом. Строением черепов люди Эль-Обейда походят на так называемый кавказский тип человека. Все это позволяет предположить, что племена Эль-Обейда пришли в долину Евфрата с востока, т. е. из горной страны. Как и у всех горцев, представление о святилище у них должно было, естественно, связываться с каким-либо возвышенным местом. В самом деле, шумерийские боги чаще всего изображались на горах, да и в соответствии с текстами они должны пребывать «на местах возвышенных», «в горних». Переселившись же в Нижнюю Месопотамию, вчерашние горцы очутились на плоской равнине, где нет даже холмика, на котором можно было бы помолиться богам. И тогда они искусственно восполнили этот недостаток природы. Здесь даже частные дома приходилось строить повыше, на искусственных платформах, чтобы уберечься от ежегодных разливов. Отсюда разрешение религиозных затруднений вытекало само собой. Просто для храма нужно было возвести платформу повыше.

И вот в каждом городе, который был достаточно многолюден, возводятся такие возвышенные места. Башни поднимаются ступенями к небу. Вокруг них теснятся [132] главные святилища городских богов. Вместо камня сложены они из кирпича, вместо извести скреплены смолой (битумом). Такие башни с храмами называли «Небесным холмом» или «Горою бога». Это и был зиккурат.

Наибольшую известность получил крупнейший из зиккуратов всех времен, зиккурат Вавилона, или, согласно библейской традиции, Вавилонская башня. Александр Великий разрушил ее до основания, оставив лишь фундамент, судя по которому Вавилонская башня была копией построенного также Урнамму зиккурата Ура, лишь незначительно крупнее его. Место зиккурата в городе Уре было определено древней традицией. Я уже говорил о зиккуратах Джемдет Насра и раннединастического периода. Урнамму воздвиг свое святилище на древних развалинах, очевидно включив уцелевшие части старых построек в новое сооружение. Место это находилось в западном углу теменоса, который назывался Эгишнунгал, или священный квартал города. Царь перестроил внешнюю стену теменоса, игравшую роль второй линий обороны Ура. Хотя от нее уцелело немного, однако мы сумели установить ее очертания и нашли достаточно подтверждений, что построил ее действительно Урнамму.

Священный квартал в целом обычно посвящали богу луны Нанна и его супруге Нингал. Во всяком случае в Уре это было именно так. Оттиски на кирпичах Урнамму ясно говорят о том, что теменос построен им для Нингал, в то время как другие надписи третьей династии посвящают его Нанна. По-видимому, в священном квартале почитали оба божества. При этом северо-восточный его угол, так называемый Этеменнигуру, был личным владением бога луны Нанна. В западном углу возвышалась терраса, на которой стоял зиккурат, а напротив него, занимая примерно две трети террасы и далее к северо-востоку вплоть до внешней стены священного квартала, простирался «великий двор Нанна». Он лежал довольно низко, кое-где даже ниже общего уровня теменоса, и, очевидно, соединялся с террасой ступенями, поскольку терраса примерно на метр возвышалась над всем священным кварталом. Ступени вели к монументальным воротам в стене, окружавшей террасу. Сложенная из кирпича-сырца стена была двойной, с междустенными помещениями. Большая часть стены исчезла, и лишь на северо-западной стороне сохранилась часть этого сооружения, [133] до сих пор достигающая около двух метров высоты. Кладка из кирпича-сырца примыкает непосредственно к древней стене террасы времен первой династии. Фасад ее отклоняется назад под углом до 35°. Он укреплен мелкими контрфорсами шириной пять метров при глубине около тридцати сантиметров. Впрочем, эти контрфорсы играли скорее не конструктивную, а чисто декоративную роль, ибо вряд ли они могли хоть как-то усиливать стену.

Фасад стены был заглажен штукатуркой из глины, большая часть которой осыпалась, а остальное мы вскоре сбили сами. Под нею нас ожидало поистине волнующее открытие. В глиняном скрепляющем растворе между слоями кирпичей, через равные промежутки примерно в шестьдесят сантиметров торчали маленькие круглые головки глиняных «гвоздей». Это были «конусы закладки». На них вытеснены надписи: «Для Нанна могучего небесного быка, славнейшего из сынов Энлиля, своего владыки Урнамму могучий муж, царь Ура, воздвиг сей храм Этеменнигуру».

Подобные конусы достаточно известны по музейным экспозициям, но здесь мы впервые нашли их на месте, там, где их оставили строители четыре тысячи лет назад. Тот факт, что мы обнаружили «конусы закладки» на месте, бесспорно имеет большое научное значение. Теперь мы могли не только сказать, что такой-то царь построил такое-то здание, но и точно определить, какое здание мы раскапываем и когда оно было воздвигнуто. И в то же время нас охватывал совсем не научный трепет, когда мы думали о том, что даже жители Ура не видели этих ровных рядов кремовых шляпок после того, как стену террасы достроили и заштукатурили.

Раскопки на самом зиккурате оказались невероятно сложными. В середине прошлого столетия Британский музей поручил английскому консулу в Басре Д. Е. Тейлору обследовать ряд древних поселений Южной Месопотамии и, в частности, посетить Ур, доступ к которому в те дни был затруднителен и даже опасен. В Уре Тейлора поразили размеры одного холма, превосходившего по высоте все прочие развалины. Он справедливо решил, что это и есть зиккурат, и начал раскапывать его с вершины, врезаясь в толщу кирпичной кладки по четырем углам сооружения. Полевая археология тогда еще не вышла из пеленок, и исследователи старались лишь получить поболь-[134]

Развалины зиккурата Урнамму. [135]

ше музейных редкостей, не думая о сохранности здания. Поэтому Тейлор нанес величайшему архитектурному памятнику Ура повреждения, которые нам теперь приходится оплакивать. Но, с другой стороны, ему удалось добиться своего. Он по крайней мере доказал, насколько важно это место. Проведенные здесь позднейшие раскопки вознаградили нас сторицей.

В кирпичной кладке по углам верхней башенной площадки Тейлор нашел цилиндры из обожженной глины с длинными надписями, рассказывающими историю этого сооружения. Тексты 550-х годов до н.э. относятся ко временам правления Набонида, последнего царя Вавилона. Они повествуют о том, что башня, заложенная Урнамму и его сыном Шульги, осталась недостроенной. Ни один из позднейших царей не довел дело до конца, и лишь Набонид восстановил зиккурат и завершил его сооружение. Эти надписи не только дали нам первые сведения о самом зиккурате, но одновременно позволили установить, что этот город, который арабы называют аль-Муккайир, «Смоляной холм», в действительности был Уром халдеев, библейской прародиной Авраама.

Тейлор со своими раскопками продвинулся недалеко. В те дни на севере Месопотамии Роулинсон откопал колоссальных быков с человеческими головами и изображениями панели, которые ныне украшают Британский музей. По сравнению с подобными открытиями черепки и обломки — единственная награда археолога в Южной Месопотамии — остались незамеченными, и никто их не смог оценить. Поэтому раскопки в Уре были приостановлены. Лишь к концу столетия американская экспедиция принялась раскапывать вершину холма и сумела обнажить часть кирпичной кладки. Затем бесплодный с виду участок был снова покинут. Верхняя часть зиккурата оказалась предоставленной на милость стихий и арабов, добывавших здесь обломки готового кирпича для своих построек. Когда английские войска в 1915 г. дошли до аль-Муккайира, здесь осталась лишь куча битого кирпича на вершине огромного холма с покатыми, усыпанными щебнем и песком склонами, по которым можно было подняться верхом.

В 1919 г. доктор г. Р. Холл приступил к настоящим раскопкам этого сооружения и очистил всю юго-восточную часть его до уровня мостовой террасы. Он [136] обнаружил, что нижняя часть кирпичной облицовки, защищенная наваленным сверху щебнем, чудесно сохранилась. Стало очевидно, что работы, начатые Холлом, необходимо продолжить силами Объединенной экспедиции, и мы тотчас же приступили к раскопкам. Но подобную задачу невозможно было решать второпях.

Нужно было переместить огромное количество мусора и грунта, достигавшее нескольких тысяч тонн. И весь грунт приходилось сначала поднимать в маленьких корзинах, а затем отвозить по нашей легкой узкоколейке на такое расстояние, чтобы впоследствии он не мешал раскопкам. В этой массе битого кирпича и песка искать было нечего, поэтому, пока мы не добрались до уровня мостовой, наши чисто землекопные работы не требовали применения методики археологических раскопок. Лишь к концу сезона 1923/24 г. были обнаружены величественные здания, скрытые под наслоениями мусора на протяжении многих столетий.

Разумеется, нам еще предстояло немало дел с окружающими зданиями, но в отношении зиккурата я почему-то свято верил, что здесь все уже ясно, и, воспользовавшись любезной помощью мистера Ф. Дж. Ньютона, опытнейшего археолога-архитектора, решил произвести на бумаге реконструкцию этого сооружения. Но она оказалась неправильной.

Поскольку из всех аналогичных зданий Ирака зиккурат Ура находился, по-видимому, в наилучшем состоянии, правительство справедливо заботилось о его сохранности. Так, мы получили инструкцию ни при каких условиях не передвигать уцелевшую на месте кирпичную кладку.

Цилиндры, найденные Тейлором, говорят о том, что Урнамму и его сын Шульги воздвигли ступенчатую башню и что Набонид восстановил ее и достроил. Но в записях ничего не говорится о работах, предпринятых другими царями.

Значительная часть обожженного кирпича отмечена печатью Урнамму. Так же отмечены и некоторые кирпичи Набонида. Однако на огромном количестве кирпичей нет никакого имени. Да и сами мы только начали раскопки в Уре, и нам приходилось многому учиться, В те дни гладкий кирпич был для нас всего лишь кирпичом, не более. Мы еще не умели по его пропорциям и размерам определять, к какому историческому периоду [137] его отнести. Поэтому, когда мы на вершине зиккурата очищали кирпичную кладку, которую нельзя было трогать (а оттиски-то в большинстве своем находились с другой стороны!), мы, естественно, предполагали, вернее, я предполагал, что та часть, которая построена не Набонидом, воздвигнута в эпоху третьей династии. Но когда мы приступили к реконструкции здания эпохи третьей династии, оказалось, что некоторые части кладки относятся к совершенно другому периоду. Позднее я, разумеется, понял всю преждевременность своей первой попытки, и мы начали изучать зиккурат заново. На сей раз мы опирались на приобретенный к тому времени опыт. Теперь мы хорошо знали кирпичную кладу Шумера и Вавилона и могли четко отличить сооружения времен Урнамму от других. К 1933 г. нам удалось создать новый вариант реконструкции зиккурата, который в основных чертах отвечает действительности.

По форме зиккурат представлял собой трехступенчатую пирамиду. Это монолитное сооружение. Основа его была сложена из кирпича-сырца. (Внутри кладки, по-видимому, остались развалины зиккурата первой династии.) Снаружи здание было облицовано обожженным кирпичом, скрепленным битумным раствором. Облицовка достигает толщины около двух с половиной метров. Нижний, единственный хорошо сохранившийся этаж занимает в основании площадь немногим более шестидесяти метров в длину на сорок шесть метров в ширину и достигает пятнадцати метров в высоту. На него опирались верхние этажи, каждый из которых был меньше нижнего, так что стояли они как бы на обширных террасах с более широкими проходами вдоль продольных степ и более узкими вдоль поперечных. На самом верхнем этаже был расположен небольшой (святая святых города Ура), однокомнатный храм-алтарь бога луны, для которого, собственно говоря, и было воздвигнуто все это огромное сооружение.

Стены первой террасы с трех сторон были гладкими, а на северо-восточной стороне, напротив храма Нанна, имелся ход наверх в виде трех кирпичных лестниц по сто ступеней каждая. Одна была расположена под прямым углом к зданию, а две другие шли вдоль стен. Все три лестницы сходились в больших воротах на высоте между первой и второй террасами. Отсюда лестничный пролет [138] вел наверх ко второй террасе и к воротам храма. Боковые лестницы позволяли спуститься на все террасы в обе стороны от главной. В углах, образованных тремя нижними большими лестницами, стояли массивные крепостные башни с плоскими кровлями.

Когда мы начали составлять план и измерять стены зиккурата, неожиданно оказалось, что измерения почему-то не совпадают. Лишь впоследствии мы обнаружили, что во всем здании нет ни одной прямой линии! То, что мы принимали за прямые, были в действительности тщательно рассчитанные кривые. Стены не просто наклонены внутрь: линия от вершины до земли слегка выпуклая. И линия от угла к углу в плане тоже заметно выдается вперед, так что если смотреть вдоль стены, видишь не дальше ее середины. Древний зодчий воспользовался законом оптической иллюзии, который много столетий спустя с блеском применили греческие строители афинского Парфенона. Искривления очень незначительны, почти незаметны, но в то же время вполне достаточны, чтобы создать впечатление мощи там, где прямая линия по контрасту с массой всего здания казалась бы слабой и даже неровной. Умение пользоваться подобными тонкостями свидетельствует о высоком искусстве строителей XXII в. до н.э.

И в самом деле, очертания этого здания — настоящий шедевр! Насколько проще было бы поставить друг на друга кирпичные прямоугольники, и все! Но тогда здание выглядело бы уродливым и неустойчивым. Вместо этого строители тщательно рассчитали высоту различных этажей и придали стенам такой наклон, чтобы взгляд сразу обращался вверх и к центру сооружения. Более острые линии тройной лестницы подчеркивают наклон стен и, пересекая горизонтальные плоскости террас, привлекают внимание к расположенному на вершине храму, этому религиозному фокусу всего здания.

Всякий, кто хоть раз видел зиккурат, наверняка заметил высокие и узкие прорези в кирпичной кладке стен. Они расположены в несколько рядов на равных расстояниях друг от друга. Прорези уходят глубоко в толщу основы из кирпича-сырца. Снаружи, там, где они идут через облицовку из обожженного кирпича, прорези ничем не заполнены, а глубже — засыпаны глиняными черепками. Это «дренажные отверстия», предназначенные для [130] осушения внутренней части сооружения. Такая предосторожность оправдана, ибо если кирпич-сырец разбухнет, он может выпучить, а то и совсем развалить внешние стены. Назначение этих отверстий казалось так очевидно, что долгое время мы удовлетворялись таким вполне правдоподобным объяснением. Но затем возник ряд трудностей. Например, каким образом сырость проникала в основу здания? Во время его постройки? Вряд ли. Конечно, в глиняном растворе, на котором укладывали кирпич-сырец, было достаточно влаги. Однако при огромной площади работ вся она должна была испариться. К тому времени, когда строители начинали укладывать следующий слой кирпичей, предыдущий очевидно уже полностью высыхал. Таким образом внешние стены могли скорее ввалиться внутрь, чем выпучиться наружу. Правда, в Месопотамии нередки проливные дожди, но к периоду третьей династии террасы обычно уже вымащивали обожженным кирпичом на битумном растворе. Такая вымостка выкладывалась в два, три, а то и в пять слоев, так что вода никак не могла просочиться сквозь нее и повредить нижнюю кладку. Если на зиккурате существовала подобная вымостка, осушительные отверстия были явно лишними. А если вымостки не было, то почему? И далее. На каждом краю башни в кирпичной кладке одного из контрфорсов проделан глубокий паз, начинающийся вверху и заканчивающийся у самой земли особым устройством, которое в строительной технике называется «фартуком». Он представляет собой кирпичный откос, покрытый для водонепроницаемости битумом и рассчитанный таким образом, чтобы падающая сверху вода бесшумно и без брызг стекала вниз. Следовательно, на террасе была вода.

У входа в одну из комнат более позднего времени, расположенных у задней стены башни, мы нашли большую диоритовую плиту с надписью Набонида. В ней царь сообщает, что он восстановил здание и очистил «Гигпарку» от завала ветвей. Когда раскопки продвинулись дальше, нам удалось установить, что «Гигпарку» представлял собой часть, храмового ансамбля, посвященного богине луны. Располагался он вплотную к юго-восточной стене зиккурата. Каким же образом это здание оказалось заваленным ветвями? Деревья могли расти и в самом Гигпарку, но поскольку большая часть здания была крытой, [140]

Реконструкция зиккурата Урнамму [141]

это маловероятно. Единственным местом, откуда ветви могли сюда падать, остается зиккурат.

Этим и объясняется необходимость дренажных отверстий. Террасы ступенчатой башни Урнамму не были покрыты кирпичной кладкой. На них лежала земля, на которой росли деревья. Длинные водостоки в контрфорсах, очевидно, предназначались для отвода дождевых потоков, но одновременно они могли служить и для орошения террас. Именно вследствие необходимости орошения в основу здания проникала влага, и ее удаляли через дренажные отверстия. Вода, которой поливали деревья, просачивалась сквозь почву, увлажняла необожженные кирпичи, и если бы влагу не отводили, она могла бы серьезно угрожать всему зданию.

Если представить себе эти террасы, сплошь поросшие деревьями, эти зеленые висячие сады, то тогда мы ясно поймем, откуда происходит первоначальное представление о зиккурате, как о горе бога. Тогда станет совершенно очевидно, насколько естественнее и гармоничнее были именно наклонные стены террас, вздымавшиеся ввысь, подобно голым склонам какой-нибудь поросшей ельником скалы, чем безупречно вертикальные стены человеческого жилища.

Нижний этаж сохранился до наших дней целиком. Верхушка стены, правда, выветрилась, но зато у основания второй террасы сохранились фрагменты вымостки, и этого вполне достаточно, чтобы, отправляясь от них, рассчитать истинную высоту нижнего этажа, Остатки второй террасы позволяют определить ее очертания. От третьей сохранилась лишь нижняя часть основы из кирпича-сырца без облицовки. По ней можно установить размеры третьей террасы и примерную высоту второй. Из трех больших лестниц на двух, примыкающих к стенам зиккурата, уцелела значительная часть ступеней из обожженного кирпича. Впрочем, это не древние ступени; их восстановил Набонид в VI в. до н.э. Центральная лестница пострадала гораздо больше. Все ее ступеньки исчезли, но прочная основа пролета все же сохранилась, хотя облицовка ее исчезла. Надвратная башня, где сходились три лестницы, явно реставрирована. Она была разрушена почти до основания, так что от нее остались одни массивные опоры. Правда, четверо ворот башни, угловые опоры которых еще можно было различить, позволили [142] точно восстановись ее план, а что касаемся арки между пилонами с нишами, то она похожа на первоначальную. Мы знаем, что во времена третьей династии круглая (настоящая) арка была уже известна. Об этом свидетельствует небольшой крытый водоем, построенный на террасе зиккурата в царствование Урнамму, т. е. одновременна с предполагаемым куполом башни. Мы нашли начало пролета, ведущего на вторую террасу, и часть ступеней, по которым можно спуститься на первую террасу. Храм на вершине и верхняя часть лестницы, которая к нему вела, также, по-видимому, реставрированы. Все здание совершенно симметрично, за одним исключением. На юго-восточной стороне нижней террасы стояло небольшое строение, примыкавшее к стене второй террасы. На северо-западной стороне такого строения нет. От этой пристройки сохранилось очень немного. Мы знаем только, что она существовала и что вход в нее был с юго-запада. Но в ее развалинах нам не удалось найти ни одного предмета, который бы мог объяснить назначение этого сооружения. Мне кажется, что здесь был храм богини Нингал. Храм Нанна находился на вершине посвященного ему зиккурата; вполне возможно, что его супруга, весьма почитаемая в Уре, тоже была помещена на гору бога, но только двумя этажами ниже.

Восстановление формы зиккурата было одним из важнейших результатов нашей работы. Теперь мы ясно представляли себе облик главного сооружения города, а это в свою очередь помогало нам разрешать всевозможные затруднения в других местах, где встречались аналогичные здания. Так, например, от зиккурата Вавилона остался один фундамент. Но поскольку он отличается от плана зиккурата в Уре лишь несколько большими размерами и поскольку его тоже строил Урнамму, мы можем с уверенностью судить о его высоте и пропорциях. Чтобы представить себе Вавилонскую башню, достаточно вспомнить зиккурат Ура. Легенда древних евреев говорит об этой башне, как о колоссальном сооружении, вершина которого якобы достигала небес. Наверное, такое же впечатление производил и зиккурат Ура, господствовавший над всем городом. Таким он оставался в воображении и памяти всех, кто жил там. Когда Иакову в Бетеле якобы приснилась ведущая на небо лестница с поднимающимися и спускающимися по ней ангелами, он просто [143] бессознательно пересказал то, что слышал от своего прадеда о великой башне Ура. Там лестница тоже вела на «Небеса», именно так и назывался храм Нанна, и там жрецы по праздникам торжественно сносили вниз по лестнице и поднимали обратно статую бога, чтобы год был урожайным, чтобы приумножались стада и не оскудевал род человеческий.

К северо-западу от зиккурата, между ним и стеной, окружавшей платформу, стояло неоднократно восстанавливаемое различными правителями здание. Фундамент его восходит к царствованию Урнамму, но от древнего строения осталось весьма немного. Несмотря на это, можно представить себе облик здания, пользуясь более поздними реконструкциями. Оно поразительно напоминает такое же здание, построенное на этом месте в эпоху первой династии. И назначение его бесспорно было таким же. Это все та же «кухня», где готовили «трапезу для бога». За ним находилось небольшое помещение в толще стены террасы. Судя по необычайно толстым стенкам, оно было довольно высоким. В одной из его комнат сохранилась ниша: по-видимому, здесь находилась часовня. Мы назвали ее «часовней Нанна» — возможно, так оно и было на самом деле. Она находилась рядом с «кухней», и сюда, очевидно, приносили «трапезу бога», которая после соответствующих обрядов переходила к его жрецам.

Сделанное вскоре открытие фактически полностью подтвердило наше предположение. В задней стене «кухни» и в самом углу одной из примыкающих к ней комнат мы вновь нашли в кирпичных нишах большие медные цилиндры с надписями. На трех цилиндрах стояло имя Нурадада, царя Ларсы (1750 г. до н.э.), а на четвертом — имя Мардукнадинаха, царя Вавилона (1100 г. до н.э.). Если не считать различия в именах, тексты на цилиндрах совершенно идентичны. В них говорится о «большом горшке для варки» и о приготовлении пищи для «вечерней и утренней трапезы» бога. Очевидно, Нурадад восстановил построенное Урнамму здание и соответствующим образом увековечил это деяние. Столетия спустя то же самое сделал и вавилонский царь. Он нашел четыре цилиндра Нурадада, три оставил на месте, а четвертый заменил точно таким же, но со своим именем.

Мы не знаем, существовала ли во времена третьей династии к юго-востоку от зиккурата вторая кухня, которая [144] была здесь в эпоху первой династии. Установить это трудно, потому что сохранился только единственный незначительный кусок стены времен Урнамму. Позднее на этом месте стояла не кухня, а настоящий храм богини луны Нингал. Мы только знаем, что и во времена Урнамму здесь наверняка было какое-то строение. По-видимому, оно обусловило угол наклона водостока зиккурата. Мы нашли здесь водоем, первоначально построенный Урнамму, который восстанавливали все последующие правители, и построенную им же цистерну из четырех отделений, выложенную обожженным кирпичом на битуме. Возможно, что перед зиккуратом тоже стояли здания, но от них также почти ничего не осталось. Поэтому мы даже не пытались производить реконструкцию исчезнувших строений, хотя и знали, что по бокам центральной лестницы зиккурата Урнамму в Уруке стояли два храма и что такие же храмы в поздневавилонский период существовали в самом Уре. Дело в том, что здесь мы столкнулись с совершенно непонятной находкой, которая все запутала. В мостовой террасы мы обнаружили тщательно сделанное правильное прямоугольное углубление размером четыре с половиной метра на три с четвертью, при глубине девяносто сантиметров. Пол был вымощен тремя слоями больших необтесанных известняковых блоков. Углубление до самого верха заполнено очень чистой красноватой пережженной землей. Под углублением не оказалось ничего, что могло бы его объяснить. По-видимому, разгадку надо было искать над ним. Очевидно, над этим фундаментом стояло какое-то строение, должно быть, такое же прямоугольное и, судя по рыхлости пережженной земли, не очень тяжелое. По размерам оно больше всего походит на алтарь. Да и стояло это сооружение как раз там, где находился алтарь храма поздневавилонского периода. Шумерийские тексты придают большое ритуальное значение пережженной земле: ее считали совершенно необходимой при закладке фундаментов религиозных сооружений. Такую же параллель можно отыскать и у древних евреев, которые при закладке алтарей пользовались только необтесанным, необработанным камнем. А ведь при Урнамму в Шумере уже жили хабиру.²⁴⁾ Возможно, [145] хотя и не доказано, что мы нашли именно фундамент алтаря, заложенный в соответствии с верованиями шумерийцев и древних евреев.

На этеменнигур, террасу зиккурата, мы проникли из священного квартала через единственные ворота в восточном углу. Над воротами стояла могучая башня, к которой снизу вел ряд ступеней. Урнамму строил эти ворота только как ворота, но затем, при последующих правителях, «Великие врата», как мы увидим, приобрели уже иное значение. Второй вход на террасу был в северо-восточной стене. Там тоже стояла массивная башня с воротами, к которым вела двойная лестница. По ней можно было пройти на большой двор Нанна, занимавший всю северо-западную часть священного квартала. Обширный открытый двор был вымощен кирпичом. В окружающих его стенах располагались многочисленные помещения, а против ворот на террасу такие же монументальные ворота вели в город.

Единственно интересной особенностью этого двора является похожее на алтарь кирпичное сооружение, стоявшее против входа на верхнюю террасу. Это была восстановленная копия меньшего по размерам «алтаря» эпохи предшествующей третьей династии. Надписи на найденных здесь глиняных табличках разъяснили нам назначение сооружения. Это был склад, где хранились приношения и дань богу Нанна. Арендаторы, обрабатывавшие храмовые поля, приносили сюда плату натурой: коров, овец, зерно и сыры, торговцы вносили десятину товарами, благочестивые горожане — добровольные жертвоприношения. Жрецы принимали дары, взвешивали их и выдавали расписки на глиняных табличках. Дубликаты расписок оставались в храмовом архиве. «Принятие даров» являлось далеко не последним источником доходов в хозяйстве Нанна.

Огромный двор с многочисленными кладовыми был так велик именно потому, что здесь производили все эти операции. От построенного Урнамму «большого склада» сохранилось очень немного. По жалким остаткам стен невозможно было бы даже представить, как он выглядел, если бы позднейшие цари не восстановили «склад», разрушенный захватчиками-эламитами. Правда, они сделали его еще обширнее, однако пропорции и очертания в основном оставили прежние. [146]

Урнамму, по-видимому, не успел достроить «большой склад», который в числе многих других сооружений достраивал уже его сын Шульги. Когда к власти пришел внук Урнамму Амарсуена, основной комплекс был уже завершен и находился в хорошем состоянии, так что царю оставалось построить лишь второй «алтарь». А затем эламиты сравняли все с землей. И их действия можно понять. Огромные стены и плоские кровли междустенных помещений служили превосходной крепостью для обороняющихся. Для победоносных врагов разрушение подобных укреплений было необходимой предосторожностью.

Позднее, когда эламитские правители Исина и Ларсы решили, что их положение достаточно прочно, они восстановили в Уре даже это защитное сооружение. Большой двор был не только восстановлен, но и расширен за счет террасы зиккурата, от которой отрезали в глубину семь с половиной метров. Северо-восточную стену сделали еще толще, да и надвратную башню, вероятно, возвели еще выше, Кроме того, юго-западная стена с проходом на зиккурат была украшена изнутри сложной системой примыкающих полуколонн с Т-образными нишами в нижней половине. Таким же способом были украшены и остальные три стены, но только снаружи, с фасада. Эти выложенные из кирпича полуколонны по цвету не отличались от стен, но благодаря изменяющейся глубине солнечных теней создавали эффектный декоративный рисунок. Украшения такого рода стали образцом для строителей храмов на многие столетия.

Первое обнаруженное нами свидетельство об этой перестройке относится ко временам правления Ишме-дагана, который стал царем Исина лет шестьдесят спустя после падения Ура. Следуя древней традиции, он сделал свою дочь Энаннатум верховной жрицей Нанна в Уре, и, разумеется, верховная жрица позаботилась о восстановлении своего храма. Ее имя мы нашли на кирпичах Большого двора.²⁵⁾ Впрочем, возможно, что основные работы были сделаны и до нее другими правителями Исина. [147]

Многие цари Ларсы тоже оставили на Большом дворе следы свои деятельности и свои имена. Один из них, Синидиннам, перестроил все ту же северо-западную подпорную стену террасы зиккурата. Возведенная Урнамму стена с контрфорсами была из кирпича-сырца. Со временем она обветшала, и Синидиннам облицевал ее обожженным кирпичом, в точности сохранив все детали древнего сооружения.

Столетия спустя касситский царь Куригалзу прибавил еще один слой облицовки из обожженного кирпича, придерживаясь старых линий, но уже с меньшим наклоном. Во время раскопок мы обнаружили все три слоя различных эпох, расположенные один под другим, только здесь археологические пласты лежали не горизонтально, а вертикально.

Однако наиболее значительную работу на этом участке произвел один из последних царей династии Ларсы, Варадсин. Очевидно, на самом Большом дворе ему особенно нечего было делать, хотя мы и здесь нашли разбитые конусы закладки с именами Варадсина и его отца Кудурмабуга. Поэтому в основном Варадсин вел работы на примыкающей к Большому двору террасе. Здесь он многое изменил. К северо-западной стороне террасы он пристроил кирпичный бастион, занявший по ширине все пространство между стеной Большого двора и фасадом самого зиккурата. Это была огромная надвратная башня, через которую образовался новый проход на террасу зиккурата. Вся ее нижняя часть состоит из сплошной кирпичной кладки с проходом в середине и ступенями, ведущими к караульному помещению над воротами.²⁶⁾ В середине кладки мы нашли на месте множество конусов закладки с надписями посвящения. Все конусы тщательно уложены рядами параллельно фасаду. Надписи гласят: «Во славу царственного светила Нанна, сияющего с ясных небес, которое внемлет мольбам и молитвам... я, Варадсин, благочестивый правитель... когда бог новолуния послал мне добрые предзнаменования, подарил мне взор жизни и повелел воздвигнуть сей храм и восстановить его обиталище, во имя жизни моей и жизни [148]

Глиняный цветок (гвоздь).
Мозаичная колонна. [149]

породившего меня отца моего Кудурмабуга построил для бога дом его, радость сердца Этеменнигур. Чудо и украшение земли, да стоит он вечно...»

И действительно, это было великолепное сооружение. Весь фасад его украшали полуколонны, расчлененные в нижней половине Т-образными желобами.²⁷⁾ На углах перед портиком, по обеим сторонам нижнего пролета ведущих на террасу ступеней, стояли стройные колонны из кирпича-сырца особой формы. Снаружи кирпичи выступали треугольниками, так что получался рельеф, имитирующий рисунок пальмовых стволов. Мы были поражены этим открытием. До недавнего времени, все специалисты утверждали, что колонны в архитектуре Месопотамии стали обычным элементом не ранее VI в. до н.э. Правда, мы нашли в Эль-Обейде храм первой династии с колоннами, и немецкие археологи обнаружили в Варке огромные колонны эпохи Джемдет Насра из кирпича-сырца. Но до сих пор все еще держалось мнение, будто позднее колонны вышли из употребления и в классический период Шумера и Вавилона не применялись. Поэтому находка колонн в надвратной башне Варадсина имеет особенно большое значение для истории архитектуры. А их обработка, имитирующая пальмовые стволы, — серьезный укор ученым. В самом деле, нельзя же забывать, что там, где растут пальмы, для изобретения колонн не требовалось ни долгих поисков, ни особой фантазии, — сама природа в таких странах давала строителям готовые естественные колонны!

Несколько лет спустя мы нашли другую колонну из специального кирпича-сырца среди развалин храма третьей династии. Таким образом, это «новшество» нельзя приписывать Варадсину: колонны были известны задолго до него. Слава шумерийцев, как превосходных зодчих, вполне обоснована.

Кудурмабуг и сын его Варадсин принимали участие в постройке еще одного сооружения. Речь идет о входе на террасу в восточном углу, о так называемом Дублалмахе, или «Доме табличек». Урнамму построил здесь обыкновенные входные ворота на террасу зиккурата и назвал их Кагалмах — «Великие ворота». Они были из [150] кирпича-сырца, и только пол замостили обожженным кирпичом на битуме. Первую перестройку предпринял внук Урнамму Амарсуена, но он не изменил основного назначения сооружения.

«Великие ворота» вели к участку, посвященному исключительно богу Нанна. Человек, поднявшийся по ступеням, оказывался на священной земле, и здесь естественно было бы установить изваяние бога, чтобы каждый мог ему поклониться, прежде чем войти в его святилище. Вспомним кстати древнейший обычай Востока: «в воротах сидит судья и вершит правосудие». Конечно, речь может идти и о городских воротах, но ворота святилища придавали произнесенному здесь приговору особый вес. Таким образом, «Великие ворота» одновременно были местом, где вершился суд, о чем рассказывает надпись на камне у порога. «Нанна, возлюбленному своему владыке. Дублалмах, огороженное место, где издревле ежедневные приношения складывались перед его божественным изображением, это его обиталище не было построено. Амарсуена... царь Ура, царь четырех стран света, построил ему Дублалмах, обиталище, чудо земли, место его судилища, гнездо его, из которого не уйдет враг Амарсуены. Он воздвиг этот дом для него, он завершил его, он украсил его серебром и золотом и лазуритом».

В действительности, Амарсуена снес ворота из кирпича-сырца, построенные его дедом, воздвиг новые, из прочного обожженного кирпича, и, очевидно, пристроил к ним открытый двор, «огороженное место», о котором упоминается в надписи. Он превратил ворота в настоящее святилище и зал суда.

Когда эламиты ворвались в Ур, они разрушили Дублалмах и увезли статую Нанна в свою столицу Аншан. Но как только власть перешла к исинской династии, ее цари принялись за восстановительные работы. Мы нашли два опорных камня с надписями Шуилишу, второго царя этой династии. В них говорится; «Шуилишу, могучий герой, царь Ура, когда он вернул Нанна в Ур из Аншана, построил для него Дублалмах, место его судилища».

На некоторых кирпичах в кладке стен мы обнаружили также имя второго преемника Шуилишу, царя Ишме-дагана. Далее, судя по печатям на кирпичах, какое-то участие в строительстве принимал Синидиннам из Ларсы. Последним же из царей Ларсы был Кудурмабуг. [151]

Из всех этих царей основные изменения внес Ишме-даган, а остальные только продолжали его дело. Он обнес проход за надвратной башней стеною, так что ворота превратились в настоящий храм, а поскольку теперь нужно было сделать новый вход на платформу зиккурата, такой вход прорубили сквозь внешнюю стену напротив юго-восточной стороны Большого двора. Так возникло восстановленное в свое время Кудурмабугом сооружение, городское судилище и «Дом табличек».

Под вымосткой пристройки периода Ларсы к Дублалмаху мы нашли множество глиняных табличек из хозяйственного архива святилища Нанна. Эти таблички из необожженной глины были в крайне скверном состоянии. Многие разбились или смялись при падении с полок, а потом под влиянием сырости превратились просто в комья грязи, пропитанной солями. Нам пришлось извлекать таблички прямо с землей и предварительно обжигать в импровизированной печи: только после этого можно было приступать к их очистке. Но именно таким способом нам удалось спасти несколько сотен интересных документов эпохи третьей династии.²⁸⁾

Нанна называли царем Ура, и это не было просто формулой вежливости. Считалось, что город зависел от него в гораздо большей степени, чем от смертных его представителей на земле. Поэтому бог должен был иметь свой двор и своих министров. Он был крупнейшим землевладельцем, а потому нуждался в управляющих, чтобы следить за своими поместьями. Помимо верховного жреца и его помощников, мы знаем о существовании ключаря, регента хора, казначея, военного министра, министров юстиции, земледелия, домоуправляющего, инспектора жилищ, хранителя гарема, управляющего продовольственными складами, управляющего поденщиками, рыбаками и вьючным транспортом. Все они вершили свои дела в храмовых помещениях, поэтому и сам храм Нанна был не похож на классические храмы Греции или Рима. Это был огромный комплекс сооружений, состоявший из храма, дворца, правительственных учреждений, складов и мастерских. Некоторое представление о нем можно составить [152] по описанию его развалин. Описание дополняется надписями на табличках, разъяснившими нам назначение многочисленных дворов и комнат.

В качестве землевладельца бог получал десятину или ренту в виде части урожая. Деньги были тогда неизвестны, и все это выплачивалось натурой. А поскольку храм был одновременно крепостью, в его кладовых хранились огромные запасы продовольствия, необходимого не только для прокормления служителей бога, но и как резерв на случай войны. За все, что доставлялось в храм, выдавали расписки, небольшие таблички с точным обозначением дня и указанием, что такой-то доставил шесть фунтов лучшего масла, столько-то масла растительного, столько-то овец, скота и т. д. Каждый месяц составлялся общий баланс, в который все приношения каждого земледельца заносились параллельными столбцами под отдельными шапками-заголовками. Если земледельцы и пастухи выплачивали все продовольствием, то горожане рассчитывались иным способом. Сохранились расписки за всевозможные шкуры, за золото и серебро от ювелиров или за медь от кузнецов. В одной из комнат храма мы нашли плавильную печь, а в других помещениях — большие горшки, полные медного лома, и слитки металла, по-видимому, стандартного веса. Все это доказывает, что эти помещения играли роль хозяйственного отдела храма. Расходы Нанна отмечались так же тщательно, как и доходы. Такие записи прекрасно освещают жизнь того времени. Служители храма, разумеется, получали пищу из складов. Все их расписки о получении продуктов сохранялись в архиве. Каждому человеку выдавали строго определенное количество пищи: муки, растительного масла и т. д. За все это он или его слуги расписывались. Особый рацион предоставлялся в случае болезни: так, человек с головной болью мог получить дополнительно 125 граммов лучшего растительного масла.

Однако наибольший интерес представляют записи, относящиеся к производственным мастерским. К храму было приписано большое количество женщин. Все они работали в постоянных мастерских, расположенных в служебных помещениях храма. Тут же трудились рабы. Кроме того, ряд заказов передавали частным подрядчикам, имевшим небольшие мастерские за стенами священного квартала. Всем им выдавали сырье, поступавшее [153] в храм в качестве десятины, и платили за работу продовольствием.

Основным ремеслом, отраженным в табличках, которые мы нашли в тот сезон, было ткачество. В одном здании Экарзида работало 165 женщин и девочек. Мы нашли отчеты о том, сколько шерсти выдавали каждой работнице в месяц, квартал и год и сколько ткани они изготовляли. Так как каждый сорт ткани отличался от другого по качеству и по весу, делалась определенная скидка на потери. Плата (продуктами) соответствовала производительности. Так, пожилые женщины получали меньше молодых, которые хоть и ели больше, зато работать могли лучше. Например, если взрослым обычно давали два литра растительного масла в день, то дети различных возрастов получали один, три четверти или пол-литра. Старухи получали столько же, сколько самые маленькие дети, — тоже пол-литра. Для больных существовал особый рацион. Если работница умирала, ее имя все равно оставалось в списках до конца финансового года. Против него только ставили дату смерти и отметку о том, что выдачи прекращены или выдаются ее заместительнице.

Хотя вся эта система говорит о трезвой практичности, тем не менее такие записи не лишены драматизма. Они помогли нам представить многие подробности жизни за стенами храма.

Лет через семьдесят после смерти Кудурмабуга «Дом табличек» был снова разрушен, а затем снова восстановлен по несколько иному плану. Но здесь мы не будем касаться дальнейших превратностей судьбы этого здания, — к нему нам еще предстоит вернуться. Скажем только, что даже в XIV в. до н.э. Куригалзу называл его Дублалмах и в то же время — Кагалмах, «Великие ворота», «Древние ворота». Это означает, что ворота Урнамму сохраняли свое наименование на протяжении столетий.

Правители третьей династии строили много. Почти все храмы в Уре основаны кем-либо из них. Но в большинстве случаев от них почти ничего не сохранилось. Восстановление храмов считалось делом богоугодным, поэтому святилища постоянно и основательно ремонтировались, а многие поздние цари, дабы снискать милость богов, часто даже сносили древние храмы, чтобы затем отстроить их заново. Кроме того, город подвергался [154] нашествиям, а его памятники разрушению. Сначала, на закате третьей династии, здесь хозяйничали эламиты, затем — вавилонский царь Хаммураппи, затем, после восстания против вавилонского ига, — его сын Самсуилуна. Поэтому нет ничего удивительного в том, что от строений третьей династии осталось весьма немного. Да и то, что сохранилось, можно отличить лишь благодаря заботам позднейших правителей, которые благоговейно восстанавливали древние здания по первоначальным планам, возводя новые стены на старых фундаментах. Вот почему такие сооружения, как Энунмах и Эгигпарку, я опишу в главе, посвященной тому периоду, к которому относится большая часть уцелевших от них развалин. Но наряду с этим были два исключения. К двум зданиям эпохи третьей династии не прикасались руки последующих поколений, и о них следует рассказать именно здесь.

Первое из них — Экурсаг. Это большое квадратное строение отличается от всех других сооружений священного квартала тем, что занимает как бы аппендикс, присоединенный к собственно теменосу с юго-восточной стороны. Возможно, здание существовало или по крайней мере было заложено до постройки стены теменоса при Урнамму, поэтому стену специально изогнули, чтобы включить здание в священный квартал. Но есть и другое, судя по плану фундамента, более вероятное предположение. Первоначально стена теменоса шла прямо, а этот придаток был сделан позднее, чтобы возвести здесь Экурсаг, здание, строго говоря, не относящееся к священному кварталу, но близко с ним связанное. Оно занимает квадрат площадью пятьдесят восемь метров на 190⁺⁾ и, как обычно, сориентировано углами по четырем сторонам света. Почти треть здания с северного угла разрушена до основания, однако план этой части тоже можно восстановить, и довольно точно.

Здание отчетливо разделяется на три части. Северо-западная, занимающая почти две трети общей площади, больше всего походит на храм с внешним и внутренним дворами. За двойной стеной среди маленьких комнатушек расположено помещение, соответствующее святилищу. С двух сторон к нему примыкают обычные для храмов кладовые. В двух юго-восточных кладовых есть проходы, ведущие к двум похожим, но не одинаковым комплексам помещений; они разделены стеной, и прямого сообщения [155] между ними нет. Каждый состоит из большой комнаты — открытого двора или зала с верхним освещением — и в одном случае из семи, а в другом — из девяти дополнительных комнат. Здание было одноэтажным. Построено оно превосходно: вся уцелевшая часть стен выложена из обожженного кирпича,²⁹⁾ фасад внешних стен украшен плоскими контрфорсами, похожими на контрфорсы зиккурата, углы округлены. Все комнаты вымощены обожженным кирпичом на битуме, а пол двух помещений у юго-восточной стены так невероятно толст, что они возвышаются над общим уровнем, и туда ведут ступеньки в дверных проемах.

Если судить только по плану фундамента, можно подумать, что здесь был храм с примыкающими к нему жилищами двух жреческих семей. Однако ряд веских доказательств опровергает это предположение. Здание заложил Урнамму: на кирпичах кладки стоит его печать. Но, по-видимому, он умер, не завершив строительства, так как кирпичи пола помечены уже печатью его сына Шульги. Надпись Урнамму говорит о постройке храма Нанна и городской стены. Однако эти же кирпичи могли идти на сооружение любого здания в теменосе или даже за его стенами, поскольку в тексте говорится лишь о строительстве во славу бога. С другой стороны, на кирпичах Шульги, покрывающих мостовую, имеется следующая надпись: «Шульги, могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг Экурсаг, свой возлюбленный дом». Здесь нигде не упоминается имя бога. Вывод напрашивается сам собой: Экурсаг, «Горний дом», был в действительности царским дворцом.

Обычно принадлежность к характер шумерийских храмов определяются по трем признакам: по печатям на кирпичах, по надписям на опорных камнях дверей и по жертвам закладки.

Двери шумерийцев представляли собой деревянную панель, прикрепленную одной стороной к косяку, который был гораздо длиннее самой двери. Выступающий верхний конец его вставлялся в металлическое кольцо на притолоке, а нижний, обшитый металлом конец, проходил сквозь отверстие в кирпичном полу и упирался в опорный [156] камень. Обычно это была глыба твердого привозного камня, известняка или диорита. В нем высверливали отверстие, куда входил косяк двери. Часть этого камня полировали и высекали на нем имя царя, построившего здание, и бога, которому оно посвящалось. Таким образом, опорные камни дают нам все необходимые сведения, но им не всегда можно верить. Дело в том, что привозной камень был очень дорог, поэтому старые опорные камни иногда переносили и устанавливали в других зданиях, к которым первоначальная надпись не имела никакого отношения. В Экурсаге все опорные камни остались на своих местах, но надписей на них не оказалось.

Жертвы закладки мы находили в углах строений. В стене выкладывали небольшие коробки из обожженного кирпича. Изнутри их выстилали циновками, а снаружи покрывали битумом для предохранения от влаги. В коробку ставили медную статуэтку царя, представленного в образе скромного рабочего с корзиной раствора на голове. У ног его клали каменную табличку в форме плоско-выпуклого кирпича. На табличке и на юбке даря делали надпись, содержащую царское имя и название храма. В двух уцелевших углах Экурсага мы нашли такие кирпичные коробки, однако на статуэтках и табличках надписи отсутствовали.

Опорные камни применялись, разумеется, во всех зданиях, но посвятительные надписи на них делали только в тех случаях, когда это было священное сооружение. Таким образом, опорные камни без надписей — явление достаточно обычное. С другой стороны, жертвы закладки со статуэтками и табличками мы до сих пор находили только в храмах. Экурсаг оказался исключением. Но тут зато не было обычных надписей с указанием царственного строителя и божества, которому посвящается храм. Здесь Урнамму отступил от общего правила. Должно быть, у него были на то веские основания.

Я думаю, мы сможем понять особенность этого здания, если вспомним, что царь был всего лишь наместником бога, истинного правителя города. Урнамму строил дворец для себя, но, поскольку он представлял Нанна, надпись на кирпичах осталась без изменений. По той же причине в здание замуровали традиционные жертвы закладки. Однако предназначалось оно не для бога, а для человека. Поэтому посвящение на жертвах закладки [157] было бы неуместно. В виде компромисса царь избрал статуэтки без надписей. Шульги был менее щепетилен и прямо назвал вещи своими именами. Так как царь представлял бога, то приемный зал его дворца должен был походить на храм, а самый дворец — примыкать к теменосу. Но так как царь одновременно был смертным человеком, его жилище не могло стоять на священной земле собственно теменоса. Исходя из всего этого, я считаю, что Экурсаг был дворцом царей третьей династии. В северозападной части его размещался приемный зал, а в двух жилых половинах — с одной стороны сам царь, а с другой — его гарем. Это толкование объясняет и тот факт, что впоследствии здание было заброшено. Если бы это был храм, то через какое-то время его бы наверняка восстановили. Но царский дворец, по-видимому, особенно жестоко пострадавший от эламитов, вряд ли имело смысл восстанавливать, — во-первых, потому что никакая священная традиция к этому не обязывала, а во-вторых, потому что после нашествия эламитов в Уре не было царя, а следовательно, не нужен был и царский дворец.

Вторым уцелевшим сооружением третьей династий был царский мавзолей. Сразу же за теменосом, под юго-восточной стеной, подпирающей террасу, на которой стоял дворец, мы нашли погребения царей. Здесь же некогда располагалось и древнее царское кладбище. Очевидно, старая традиция была еще достаточно сильна. Немногочисленные погребения так называемой «второй династии» (об этом термине уже шла речь выше), а также могилы Саргонидов связывают во времени погребения царицы Шубад и царя Урнамму. Так или иначе, место для огромных гробниц царей третьей династии выбрали именно здесь.

Три усыпальницы соединены в один блок. Самая крупная находится в середине; на ее кирпичах стоит печать Шульги. С северо-востока к ней пристроена усыпальница поменьше, связанная с первой единственным проходом; в плане она почти такая же. С юго-запада к западному углу средней гробницы как-то нелепо примыкает третья, совершенно изолированная усыпальница. Ее план менее симметричен. Обе меньшие усыпальницы построены из кирпичей с именем сына Шульги — Амарсуены.

У нас нет убедительных доказательств, но, вероятнее всего, центральное сооружение было гробницей Урнамму, [158] воздвигнутой его сыном Шульги, северо-восточное — гробницей Шульги, воздвигнутой Амарсуеной, а юго-западное — гробницей Амарсуены, построенной его сыном Гимилсином из специально оставленных для этого Амарсуеной кирпичей.

Последовательность строительства не вызывает сомнений. Первым был сооружен мавзолей Урнамму, поскольку два остальных пристроены уже к нему. Точно так же несомненно, что строитель северо-восточной гробницы мог выбирать для нее место и выбрал наилучшее, в то время как строителю юго-западной гробницы выбирать уже было не из чего: он просто занял оставшийся участок. То, что Шульги построил этот мавзолей не для себя, совершенно очевидно, так как прежде чем возводить самое здание, нужно было заполнить подземную могилу. То же самое относится и к двум другим гробницам. Поэтому мы надеялись, что найдем на кирпичах юго-западного мавзолея третье имя, и были удивлены, обнаружив и здесь имя Амарсуены. Остается единственное объяснение: поскольку мавзолей не мог быть построен при жизни Амарсуены, — если только это действительно его мавзолей, — он приготовил строительный материал заранее.

До сих пор нигде в Месопотамии не находили ничего похожего на эти гробницы. Поэтому я опишу их подробнее. Впрочем, чтобы дать о них представление, достаточно рассказать об одном мавзолее Шульги.

Сооружение это состоит из двух частей. Сначала были построены нижние, подземные покои, а после того как их заполнили, над ними возвели наземное здание, которое занимает площадь тридцать восемь на двадцать шесть метров. Его стены выложены из обожженного кирпича на битумном растворе и достигают толщины не менее двух с половиной метров. Таким образом, это фактически одноэтажное здание было весьма внушительным. Стены, расчлененные снаружи плоскими контрфорсами, имеют заметный наклон внутрь, подобно стенам зиккурата. Сходство усугубляется еще и тем, что они тоже не прямые, а слегка выпуклые в плане и в вертикальном разрезе. Закругленные углы в сочетании с неожиданным уступом на юго-восточной стороне придают зданию, поистине удивительное сходство с памятниками романской архитектуры. [159]

Вход на северо-восточной стороне обрамлен наклонными пилонами с Т-образными желобами. Коридор, где некогда был водосток, ведет на мощеный открытый центральный двор. Вымостка понижается к середине двора, как черепицы на крыше, чтобы дождевая вода уходила вниз, в водосток из глиняных колец. Но здесь вместо водостока посреди двора стоит покрытый битумом глиняный бассейн для омовений. На двор выходят двери расположенных вокруг комнат. С трех сторон комнаты идут в один ряд, и лишь на северо-западной — есть второй ряд помещений сзади. В дверных проходах мы нашли среди древесной золы частицы золотой фольги: по-видимому, все двери были обшиты золотом. Между дверьми в юго-западной стене сохранились остатки кирпичного алтаря с битумными стоками спереди, — точно такой же алтарь оказался и еще в одной комнате, а у дверного косяка мы обнаружили кирпичный столб или пилон. Похожий пилон встретился нам в молельне одного частного дома периода Ларсы.

Большинство помещений не заслуживает подробного описания, однако в одной из комнат мы нашли на полу среди пепла кое-что интересное: каменные молотки со следами золота на рабочей поверхности. Очевидно, здесь грабители разбивали и плющили драгоценный металл. В двух комнатах сохранились фрагменты настенных украшений: довольно толстые полоски золота, врезанные в выпуклый орнамент. В щитообразные отверстия рисунка вставлены инкрустации из агата и лазурита. Еще в одной комнате остались маленькие звездочки и солнечные лучи из золота и лазурита. По-видимому, они упали с потолка. Во всяком случае ясно, что украшения комнат вполне удовлетворили аппетит грабителей. Даже оставшиеся украшения позволяют судить о былом великолепии ныне ободранных, голых стен.

В дверном проходе комнаты, которая нами условно обозначена четвертой, мы нашли осколки алебастровой вазы царя Шульги. В юго-восточной стене ее проделана дверь в гробницу Амарсуены. Интересно, что у нее нет косяков: очевидно, дверь не была предусмотрена по первоначальному плану, хотя не обнаружено признаков его изменений. Если этого прохода действительно первоначально не существовало, значит, те, кто его прорубил, весьма искусно заделали откосы, в точности воспроизводя [161] старую кирпичную кладку. В толще стены рядом с проходом оказалась низенькая комната со сводчатым потолком. Она несомненно принадлежала древнему зданию. Снаружи ее прикрывает тонкий слой кладки, поврежденный при позднейшей пристройке стен гробницы Амарсуены, а изнутри — такой же слой толщиною всего в один кирпич. Для того чтобы скрыть это, в углах проема дверей отбили каждый второй кирпич. Таким образом в новой стене исчезли промежутки в местах кладки. Подобный прием использован в мавзолее Шульги неоднократно. Возможно, что это помещение предназначалось для жертв закладки. Так или иначе, эламиты взломали его и ограбили. Когда мы до нее добрались, пролом был грубо замурован смешанными кирпичами, выступавшими за линию стены, а внутри лежали два скелета и глиняные горшки периода Ларсы. Наверное, какой-то горожанин того времени случайно нашел под своим домом эту камеру и воспользовался ею как погребальным склепом.

Из обнаруженных комнат наиболее интересной оказалась пятая. Весь ее северо-западный конец занят кирпичным возвышением, состоящим из трех частей: самый низкий уступ тянулся по юго-западной стене, невысокая платформа — вдоль северо-восточной стены, а самая высокая платформа — в западном углу. Задняя часть этой платформы разрушена грабителями, которые стремились проникнуть сквозь нее к расположенной внизу могиле, зато передняя сохранилась почти полностью. Кирпичная кладка возвышений покрыта битумом, кое-где на нем сохранились кусочки золотого листа. Значит, все они были позолочены. Сверху переднего уступа двумя рядами прорезаны шесть канавок, параллельных переднему краю. Начинаются они плоскими щелями, потом постепенно углубляются, затем сворачивают под прямым углом к краю и сбегают вниз прорезями на передней части возвышения, заканчиваясь шестью небольшими кирпичными вместилищами, расположенными в ряд на полу перед платформой. В этих отделениях мы нашли древесную золу. На низкой платформе в северном углу оказались остатки одной, а может быть, и двух таких же канавок, сбегавших в кирпичные резервуары.

Вдоль юго-восточной половины юго-западной стены и вдоль всей юго-восточной стены тянется низкая кирпичная [161] скамья или уступ, покрытый битумом. В нем тоже прорезаны длинные канавки, сбегающие к краю, обращенному ко входу в комнату. Но эти канавки заканчиваются не в кирпичных вместилищах, а в чашеобразных углублениях на верхней плоскости скамьи. Назначение этих канавок и стоков в западном углу достаточно ясно. Над каждой канавкой стояла наполненная благовонным маслом ваза с порами или с отверстием. Вытекая из вазы, масло сочилось по канавке и капало вниз на огонь, горевший в кирпичном резервуаре-очаге. Так благовония все время курились перед установленной сверху у самой стены статуей. Тексты, опубликованные профессором Лэнгдоном, подтверждают такое объяснение. В них верующий, описывая совершенное им жертвоприношение, говорит: «...семь сортов благоуханного масла... сжег я на семи огнях...».³⁰⁾

Остатки аналогичных алтарей мы нашли еще в одной комнате и, как я уже говорил, на центральном дворе. Такие же алтари обнаружены и в сооружениях Амарсуены. Все они оказались разрушенными до основания. Очевидно, под ними были замурованы какие-то ценные предметы, и эламиты, хорошо знавшие, где следует искать сокровища, не оставили здесь ничего.

Длинные канавки на скамьях у стен, по-видимому, предназначались для возлияний, а высокие пьедесталы — для твердой пищи. Здесь, несомненно, была трапезная покойного царя. Когда жертвенный дым касался его ноздрей, он вкушал беспрестанно подносимую ему еду и питье и насыщался. И вполне вероятно, что эта трапезная располагалась непосредственно над царской могилой.

Ряд ступеней вел от центрального двора к комнате, расположенной метра на два выше. Под ее толстым полом начинался спуск в могилу. Пол здесь был разбит. Грабители начали рыть ход вглубь, но вскоре остановились, поскольку их товарищи нашли более краткий путь к цели. Ниже пола земля была чистой и никем не потревоженной.

Массивные кирпичные стены уходили прямо вниз. Между двумя комнатами был тщательно заложенный кир-[162]

Реконструкция частного дома (внутренний дворик). [163]

пичами и замаскированный проход. Под полом кладка уже не была скрытой, и, наконец, мы нащупали в проходе, напротив входа в него, верхнюю ступеньку лестницы. Ниже лестница разветвлялась направо и налево, уходя вглубь. Теперь стены сжимали шахту, которую мы раскапывали, с северо-востока и с юго-запада, а над нами с обеих сторон нависали крутые высокие своды из кирпича и битума. Лестницы уходили в землю, заполнявшую все пространство под сводами. Некогда своды опирались на деревянные столбы, которые сейчас истлели бесследно. Мы боялись, что как только земля будет извлечена, кирпичи рухнут нам на головы. Работу пришлось прервать, чтобы как следует укрепить кладку. Для этого мы воспользовались старыми отверстиями для подпорок, поддерживавших в древности наклонные стропила. Понемногу расчищая землю и подставляя новые крепления, по мере того как работа продвигалась (а работа была очень опасной, потому что битумный раствор высох, потерял свои вяжущие свойства и кирпичи фактически не были ничем скреплены), мы, наконец, расчистили шахту и обнаружили замурованные кирпичом двери усыпальниц. Их было две. Северо-западная лестница кончалась на одном уровне с дверным проходом справа. За кирпичной кладкой в проходе еще несколько ступеней вели к сводчатой комнате десяти с половиной метров длиной. Она располагалась как раз под комнатами верхнего помещения. Юго-восточная лестница упиралась в замурованный проход напротив и вела к такой же сводчатой, но девятиметровой в длину усыпальнице. Обе усыпальницы были взломаны сверху, через пол верхних комнат, и кровли их находились в угрожающем состоянии. Поэтому, прежде чем приступить к дальнейшим исследованиям, нам пришлось провести дополнительные крепежные работы. Когда они были завершены, мы, как и ожидалось, обнаружили, что побывавшие здесь грабители поработали весьма основательно: нам остались лишь человеческие кости да глиняные черепки.

У этих усыпальниц была одна странная и даже, можно сказать, смешная особенность. Когда мы впервые проникли в них, нас поразили несуразные пропорции. Кости и черепки посуды лежали почти на уровне опор свода, — при всей своей длине комнаты были настолько низкими, что выпрямиться во весь рост здесь можно было [164] только на середине. Затем мы заметили, что лестница из дверного прохода ведет еще куда-то вниз. Мы проделали отверстие сквозь пол, состоявший из целого ряда слоев, и, наконец, дошли до обожженных кирпичей, поставленных на ребро, с незаполненными промежутками между ними. Лишь под вторым слоем этой странной кладки оказался настоящий, связанный со стенами пол усыпальницы из пяти слоев обожженного кирпича на битумном растворе.

Дело в том, что архитектор Шульги был слишком честолюбив. Он заложил усыпальницы слишком глубоко, чуть ли не на девять метров ниже поверхности. А ведь Евфрат омывал самые стены города! В результате, когда усыпальницами пришлось воспользоваться, они были затоплены грунтовыми водами, и тогда пришлось, жертвуя пропорциями, сделать пол на полтора-два метра выше. Поскольку время не ждало, это было, пожалуй, единственным выходом.

В мавзолее Шульги, так же как в обоих мавзолеях, сложенных из кирпичей Амарсуены, было по две усыпальницы. Одна из них, несомненно, предназначалась царю, а в другой лежало сразу несколько тел. Обе усыпальницы закрыли одновременно и впоследствии ни одну из них уже не вскрывали. Оба погребения были частями одного ритуала. Для меня совершенно ясно, что «могильные рвы» царского кладбища существовали и позже и что даже царей третьей династии Ура хоронили вместе с их приближенными. Этот обычай сохранялся долго, хотя клинописные тексты о нем и не упоминают. Таким образом, здесь, как и в древних царских гробницах, совершали сложную обрядовую церемонию, о которой мы можем судить по характеру самого здания.

Главным в этом сооружении были, конечно, могилы. Поэтому, несмотря на то, что по плану они должны были заполняться впоследствии, их строили в первую очередь, вместе с наземными покоями; в окончательный вариант они входили лишь частично. Судя по уцелевшим развалинам, временное сооружение возводили главным образом над самыми могилами. Небольшие изменения в кладке стен шахты указывают, что даже это временное сооружение строилось не одновременно с могилами, а, по-видимому, только после похорон. Во всяком случае наличие этих сооружений свидетельствует о том, что [165] погребальные обряды продолжались значительное время после самого погребения.

Оба склепа были заполнены и входы в них замурованы одновременно, но лестницы оставались открытыми. Дверь в стене верхней надстройки позволяет предположить, что люди спускались по ним, чтобы совершать какие-то обряды перед замурованными усыпальницами или на средней площадке и на деревянных помостах, нависавших над входом в могилы. О том, что такие помосты существовали, свидетельствуют отверстия в стенах, сквозь которые проходили концы поддерживающих балок. После этого возводили верхний этаж в том виде, в каком мы его нашли. Когда строительство было завершено и мощеный пол поднялся выше уровня пола временного сооружения, вход в него замуровали, помосты над лестничным спуском разобрали, шахту засыпали землей и сверху тоже замостили. Именно на этом этапе погребения произошло драматическое событие. Постепенно извлекая землю из шахты, мы обнаружили, что в верхней части кладки, закрывавшей входы в обе усыпальницы, проделаны небольшие проломы, как раз такие, чтобы внутрь мог пролезть человек. Выломанные кирпичи валялись тут же, прикрытые чистой землей, принесенной для засыпки погребений. Значит, могилы были ограблены именно в тот момент, когда их должна были скрыть земля. Никто не решился бы это сделать, пока шахта была еще открыта, но если бы даже кто-либо и решился на подобное святотатство, кирпичи вряд ли остались бы на полу под незаделанными проломами. Очевидно, грабители улучили такой момент, когда земля, став неприкосновенной, должна была сразу же скрыть все следы преступления. Только этим можно объяснить их беззаботность.

Правителей третьей династии обожествляли при жизни и поклонялись им, как богам, после смерти. Таким образом, могила принимала смертное тело царя, временное сооружение под ней служило для совершения погребальных обрядов, а постоянный мавзолей — для вечного поклонения. С этой точки зрения и следует рассматривать его форму. Он не походит на храмы третьей династии, знакомые нам по многочисленным образцам. Скорее он напоминает частный дом. И это понятно. Мавзолей представлял собой обиталище божества, но при этом [166] учитывалось, что оно человеческого происхождения, точно так же как при жизни на земле никто не забывал о его божественной сущности. Смерть царя не означала перехода в ранг бога, а лишь переоценку его качеств. И хотя теперь приближенным приходилось служить ему уже по-иному, «храм» бога-царя в основном по-прежнему оставался его дворцом.

Юго-восточная часть мавзолея Амарсуены настолько точно повторяет, лишь в уменьшенном масштабе, мавзолей Шульги, что описывать его не стоит.

Северо-западный мавзолей отличается тем, что в нем нет комнат, выходящих на центральный двор с юго-востока, поскольку там стоит внешняя стена мавзолея Шульги, к которому он пристроен. Кроме того, здесь вместо двух усыпальниц — три. Однако все усыпальницы построены и заполнены тоже до постройки верхнего этажа,

В этом здании, как и в мавзолее Шульги, мы нашли таблички с надписями, относящимися к последним годам правления Ибисина, последнего царя из династии Урнамму, который был разбит и взят в плен эламитами. Таблички красноречиво свидетельствуют о том, кто разрушил гробницы. После такого разрушения это место было заброшено, и лишь спустя столетие, если не больше, уже в период Ларсы над развалинами мавзолеев построили частный дом. В те времена культ царей третьей династии уже угас окончательно.

Расчищая руины у северо-западной стены зиккурата, мы нашли два осколка известняка с рельефным изображением. Осколки эти играли роль опорных камней в дверях построенного позже дома. В ста сорока метрах далее, посреди двора перед Дублалмахом, нам попались другие осколки с рельефом. Они дополняли первые два. Наконец, среди развалин Энунмаха оказался еще один фрагмент, по-видимому, того же изображения. Все эти рассеянные на значительной площади осколки представляют собой большую часть стелы с закругленной верхушкой. Она достигала в высоту трех метров, при ширине в полтора метра. С двух сторон ее покрывают изображения и надписи, прославляющие деяния Урнамму. Несмотря на всю фрагментарность, эта стела остается одним из важнейших скульптурных памятников, обнаруженных нами в Уре. Насколько возможно, она была реставрирована в университетском музее Филадельфии. [167]

Гладкие выступающие пояса делят обе стороны стелы на пять горизонтальных рядов, на которых изображены различные деяния царя. Верхний ряд на обеих сторонах одинаковый: Урнамму под символом бога луны поклоняется в одном краю ряда Нанна, а в другом — Нингал. От изображений богов сохранилась только нижняя часть видящей фигуры Нингал, которая кормит грудью ребенка, возможно царского сына Шульги. Над двумя фигурами Урнамму парят ангелы с сосудами в руках, из которых на землю льется вода. На широкой полосе между рядами перечисляются названия каналов, проведенных по повелению царя вблизи Ура. Текст надписи объясняет изображение: Урнамму проложил каналы, однако воду и плодородие полям ниспослали боги.

Вторая сцена на стеле сохранилась лучше всех. По краям ряда сидят Нанна и Нингал. Урнамму, которого сопровождает его богиня-покровительница, совершает перед ними возлияния, наливая воду в вазу с плодами земли. В ответ на это Нанна протягивает ему измерительный жезл и свернутую кольцом веревку — рулетку зодчего. Тем самым он побуждает царя построить ему храм.

В следующем ряду царь выполняет повеление бога луны. От этого ряда уцелел один угол. Здесь позади сидящей фигуры Нанна, — его легко узнать по рогатому головному убору божества, — царь несет на плечах строительные инструменты: кирку, циркуль и корзину для раствора. Ему помогает обритый наголо жрец. Остальная часть ряда представлена жалкими осколками, но и на них мы видим на фоне кирпичной кладки людей на лестницах с корзинами раствора на плечах. Это строительство зиккурата. Перед нами изображенная мастером той эпохи картина закладки прекраснейшего сооружения, остатки которого мы раскопали в Уре.

Связь между жертвенным возлиянием царя и приказом бога разъясняется в надписи на глиняном посвятительном кирпиче закладки, который нам удалось найти. Надпись гласит; «Для Нанна, своего владыки, Урнамму, могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг храм Нанна... он спас растения в садах...» Смысл ясен; когда Нанна поселится в подобающем ему доме, тогда он обеспечит плодородие земли. На обломках рядов с другой стороны стелы изображены сцены: жертвоприношения, когда жрец вспарывает тушу быка, чтобы [168] прочесть предзнаменования по его печени; сцена военного триумфа: пленников со связанными за спиной руками подводят к сидящему богу; сценка, на которой барабанщики бьют в огромный барабан, очевидно, также празднуя победу, и, наконец, сцена жертвоприношения, в которой роль бога, возможно, играет сам царь. Мы ведь знаем, что Урнамму был обожествлен после смерти, а может быть, еще и при жизни, Обычно, восхваляя шумерийских царей, говорили: «он почитал богов, он разбил своих недругов, он был справедлив к народу, и он прокладывал каналы». Три из этих благих деяний изображены на стеле. А где же четвертое?

Когда Нанна протягивает царю измерительный жезл и веревку, он, несомненно, повелевает строить ему храм, ибо это специальные инструменты зодчего. Но почему царь Вавилона Хаммураппи приказал высечь на камне над своими прославленными законами точно такую же группу? Там тоже бог протягивает царю жезл и веревку, но на сей раз ни о каком строительстве храма нет и речи. Дело в том, что эти предметы имеют два значения: прямое и символическое. Символически веревка означает правильную меру, а жезл — прямое, справедливое поведение. Именно таков был дух законов Хаммураппи, и Урнамму, помимо ясного повеления строить, принимал от бога и это второе символическое значение орудий зодчего. Таким образом, в стеле были отражены все обязанности царя.

Как я уже говорил, эта стела — важнейший памятник скульптуры из найденных нами в Уре. Ее историческое значение огромно, поскольку памятников третьей династии вообще ничтожно мало. Однако с художественной точки зрения она далеко не так совершенна, как мне казалось в первые, волнующие часы после ее находки. Стела превосходна по технике, но в ней нет ни капли вдохновения. За одно-два поколения до этого царь Лагаша Гудеа изготовил для себя такую же стелу с перечислением деяний и достоинств правителя. На ней изображены такие же эпизоды, да и выполнены они примерно так же.

Скульптор царя Урнамму был искусным резчиком по камню, однако он работал по традиционному шаблону и не смог создать ничего оригинального. Ур, столица всей страны, мог претендовать на самое лучшее. Никогда еще в Шумере не строили столь обширных зданий, сочетавших [169] массивную мощь с такой архитектурной утонченностью, какой смогли достичь лишь древние греки. Да и по богатству украшений с ним вряд ли мог соперничать хоть один храм предшествующих правителей Шумера. И тем не менее, если сравнить точную, но обычную по выполнению стелу Урнамму со свежей и изобретательной резьбой табличек из раковин с царского кладбища или, наоборот, тонкую, но вялую резьбу цилиндрических печатей времен Урнамму с живым и драматическим рисунком печатей Саргонидов, мы увидим, что в эпоху третьей династии искусство Шумера пришло к упадку.

²⁴⁾ Хабиру — кочевые семитические племена, тождественные предкам евреев в широком смысле слова, т. е. израильтянам, иудеям и другим родственным им племенам. — Ред.

²⁵⁾ Сначала Энаннатум всюду с гордостью называла себя «дочерью Ишме-дагана, царя Шумера и Аккада». Но и после того как ее брат Липит-Иштар, унаследовавший трон Ишме-дагана, был разгромлен и власть перешла к Гунгунуму из Ларсы, Энаннатум сохранила свой сан. Только теперь она приносила дары уже «за жизнь Гунгунума, могучего мужа, царя Ура».

²⁶⁾ В башне была одна лестница, соединявшая обе ее половины, вернее — два ее этажа. Таким образом, одно из помещений могло располагаться только над проходом, поскольку ниже прохода кладка была сплошной.

²⁷⁾ По стилю постройка походит на описанные выше стены большого двора Ларсского периода, но это вовсе не означает, что и то и другое было воздвигнуто одним человеком.

²⁸⁾ Теперь это общепризнанный метод, но в 1924 г., когда мы нашли таблички, он был рискованным экспериментом. Единственное, что нас оправдывает, это ужасное состояние табличек и, пусть случайный, но все же успех.

⁺⁾ Так в книге – «квадрат площадью пятьдесят восемь метров на 190». OCR.

²⁹⁾ Возможно, конечно, что верхняя часть стен была сложена из кирпича-сырца, как в частных домах.

³⁰⁾ «Babylonian penitential psalms», Oxford edition of guneiform {так. OCR}, Texts, vol. VI, p. 61.