Глава 5. Когда штандарт остался на Гупте

Мы не станем здесь углубляться в перипетии войн кочевых племен – татар и монголов, меркитов и кераитов, найманов и уйгуров, сновавших на всем пространстве от Великой Китайской стены до далеких гор срединной Азии на западе. XII век близился к закату, а Темучин все еще был поглощен созданием союза племен, о невозможности которого говорили старейшины. Это могло быть осуществлено только при одном условии – при превосходстве одного племени над всеми другими.

Кераиты в своих городах на караванном пути от северных ворот Великой Китайской стены и далее на запад поддерживали, если так можно выразиться, баланс сил. Темучин направился к Тогрулу, прозванному Иоанн-священник, с предложением заключить союз. Монголы для кераитского хана были теперь достаточно сильны, что делало такой союз возможным.

«Без твоей поддержки, о отец мой, я не буду чувствовать себя в безопасности. А твои коварные братья и племянники вторгнутся на твою землю и поделят между собой твои пастбища. Да и ты не сможешь жить в мире без нерушимой дружбы со мной. Твой сын недостаточно мудр, чтобы знать все это сегодня, но он лишится власти и самой жизни, если одержат верх твои враги. Единственный для нас выход, дающий нам возможность сохранить власть и выжить, – это установить друг с другом отношения непоколебимой дружбы. Там, где я, твой сын, наши общие проблемы будут разрешены».

Старый хан был по праву названым отцом Темучина, и Иоанн-священник дал свое согласие. Он был стар, и ему был симпатичен молодой монгол. Слово свое Темучин держал. Когда кераиты были вытеснены со своих земель и изгнаны из своих городов западными племенами, в большинстве своем магометанами и буддистами, строго следовавшими своим обрядам, что вызывало неприятие кераитов, с их христианско-шаманистской верой, – монголы двинули на помощь оказавшемуся в трудном положении вождю свои «яростные потоки».

И для начала, как союзник старого кераита, Темучин испробовал свои силы в искусстве управлять империей.

И для этого, по его разумению, существовала прекрасная возможность. За Великой стеной Желтый император Китая не давал ему спокойно спать, напоминая о набегах татар с озера Буйр-Нур, которые досаждали на границах ^{4}. Он объявил, что лично поведет войско в поход через Великую стену, чтобы наказать агрессивное племя, – что породило панику среди его подданных. В конце концов, один из военачальников был направлен вместе с китайской армией в поход против татар, которые привычно отступили безо всякого для себя урона. Войско китайцев, состоявшее большей частью из пеших бойцов, не смогло догнать кочевников.

Весть об этом дошла до Темучина, который стал действовать столь же энергично, как скакали нещадно подстегиваемые степные лошади, доставляя его послания через равнины. Он собрал всех людей племени и послал их к Иоанну-священнику, своему престарелому союзнику, с напоминанием, что именно татары когда-то расправились с его отцом. Кераиты ответили на призыв, и объединенные орды поскакали на татар, которые не могли отступить, так как в тылу у них находились китайцы.

Последовавшая за этим битва подорвала силы татар, многие из них пополнили количество пленников племен-победителей, а военачальник китайского войска воспользовался благоприятной возможностью представить эту победу как свою личную заслугу. Он пожаловал Иоанну-священнику титул Ван-хан, или Царь царей, а Темучину – звание «командующий карательным корпусом». Эта награда ничего не стоила китайцам, если не считать покрытый позолотой серебряный медальон. Как титул, так и медальон, должно быть, произвели глубокое впечатление на привыкшего к суровым битвам монгола. Во всяком случае, медальон, впервые увиденный жителями пустыни, был выставлен на всеобщее обозрение в юрте хана.

Темучин видел, как его сыновья следуют за Джебе-нояном («военачальник-стрела»), имевшим пристрастие носить сапоги на собольем меху и посеребренную кольчугу. Ее он отобрал у одного странствующего китайца. Джебе-ноян никогда не был спокоен, если не видел скачущих за собой товарищей. Он был хорошим наставником для старшего сына Темучина Джучи («гость»), родившегося как символ мрака, неприветливого и своевольного и все же достаточно сильного духом, что радовало хана.

В последний раз в уходящем XII столетии повел Темучин своих соплеменников на охоту к низовью рек, к земле кераитов. Рассредоточившись широким полукругом, всадники загнали немало антилоп, несколько оленей и более мелкого зверя. Замкнув круг и пустив в ход прочные изогнутые луки, расстреливали свои жертвы до тех пор, пока последняя из них не легла бездыханной к ногам лучников.

Охота монголов – дело нешуточное. Их ждали крытые кибитки и верблюжьи повозки где-нибудь поодаль в степи, и до возвращения охотников с быков была снята упряжь. Были установлены ограждения юрт, натянуто войлочное покрытие на каркас. Разведен огонь в очагах. Немалая добыча была оставлена в дар Тогрулу, который теперь именовался Ван-хан. Кераиты держались высокомерно по отношению к монголам. Добычу, по праву принадлежавшую людям Темучина, забирали люди Ван-хана, и монголы переживали по этому поводу.

У Темучина было слишком много врагов на землях кераитов, выходцев из рода Борджигин, которые хотели бы отстранить его от ханства и от положения фаворита у кераитского властителя. И он направился к своему названому отцу. Между ними была договоренность, что, если возникнут разногласия, ни один из них не пойдет против другого, а оба встретятся и спокойно поговорят, чтобы прояснить суть проблемы.

Темучин многому научился на горьком опыте. Он знал, что после смерти Ван-хана опять вспыхнет война, но среди кераитов были группы воинов, благоволивших к нему. Телохранители Ван-хана, подстрекаемые врагами монгольского хана к тому, чтобы захватить его, не пошли на это. А брачные предложения поступали к монголам. Среди девушек семьи вождя кераитов для Джучи была невеста.

Однако Темучин оставался в своем лагере, предусмотрительно держась на расстоянии от ставки кераитов, в то время как его люди шли впереди него, проверяя, нет ли опасности. Его всадники не вернулись, но два пастуха прискакали ночью с новостью о кераитах. Новость была неприятной и зловещей.

Его враги на западе – Джамуга-сечен, Токтоа, вождь непримиримых меркитов, сын Ван-хана и дяди Темучина – приняли решение покончить с ним. Они выбрали Джамугу гуркханом. Они убедили престарелого и нерешительного Ван-хана объединиться с ними. Предложение о браке было уловкой, как отчасти и подозревал Темучин.

Его попытки по управлению империей провалились. Похоже, он старался сохранять вражду между кераитами и западными тюркскими племенами, укрепляя тем временем свои позиции на востоке, и поддерживать союз с Ван-ханом до тех пор, пока его восточные племена не станут достаточно сильными для того, чтобы обращаться с кераитами на равных. Его политика была благоразумной, но его хитрость столкнулась с еще большей хитростью и к тому же еще с вероломством.

Кераиты, как сообщили ему пастухи, подтягивались к его лагерю, намереваясь напасть на него ночью и расстрелять хана стрелами прямо в юрте.

Ситуация была почти отчаянной, поскольку у кераитов было численное преимущество, а Темучин должен был по мере сил оберегать семьи своих воинов. У него было 6 тысяч воинов; по некоторым источникам, эта цифра не превышает 3 тысяч воинов. Он был предупрежден и не стал терять ни минуты.

Он направил тех, кто охранял его юрту, поднять спящих, предупредить военачальников и вывести мальчиков-пастухов. Скот был отогнан, чтобы произвести его клеймение еще до рассвета, а затем выгнать как можно больше на пастбища. Другого способа сохранить его не было. Люди ставки хана поспешили сесть на коней, всегда стоявших наготове, и погрузить весь свой скарб и женщин на легкие верблюжьи повозки. Безо всяких стенаний и споров они двинулись в долгий путь обратно на свои лагерные стоянки.

Юрты и большие дубовые повозки он оставил на своих местах и поручил нескольким людям на резвых конях следить за тем, чтобы освещающие лагерь огни костров были достаточно высокими. Темучин уходил вместе со своими военачальниками и лучшими воинами племени, позаботившись о скрытности отхода. Не было никакой возможности избежать налета на лагерь вражеских войск, которые все приближались под покровом темноты.

Беглецы проскакали восемь или девять миль по направлению к холмам, которые могли бы послужить некоторым укрытием для людей Темучина на случай, если они будут рассеяны. Он дал команду остановиться, чтобы дать передышку коням после того, как всадники перебрались через ручей.

Тем временем кераиты еще до рассвета ворвались в покинутый лагерь. Они расстреляли из луков белый войлочный шатер хана, прежде чем обратили внимание на тишину в стойбище и отсутствие в нем скота и родового знамени. И они остановились в недоумении и стали совещаться. Яркие огни в лагере заставили их подумать, что монголы все еще оставались в юртах. А когда они поняли, что те покинули свои шатры, захватив ковры и утварь, даже запасные седла и кожаные мешки для молока, им показалось, что монголы сбежали в страхе и неорганизованно.

Широкую полосу следов, которые вели на восток, не могла скрыть темнота, и кераиты сразу же бросились в погоню. Они перешли в галоп и прискакали к подножию холмов, когда рассвело, поднимая густые облака пыли позади своих коней. Темучин наблюдал за их приближением и видел, как они вереницей вытянулись в бешеной скачке. Всадники скакали порознь: те, кто был на лучших конях, вырвались вперед, оставляя позади соплеменников на менее резвых лошадях.

Вместо того чтобы продолжать поджидать их в ущелье, Темучин вывел своих воинов в пешие построения ближнего боя, оставив коней отдыхать. Воины перебрались через речку, рассеяли передовые отряды кераитов и выстроились поперек холмистого поля, прикрывая отход всей орды. Затем появились Ван-хан и другие вожди кераитов. Кераиты перестроились, и началась жестокая смертельная битва.

Никогда еще Темучин не сталкивался с таким жестким натиском. Потребовались все мужество его «яростных потоков» и стойкость его соплеменников, тяжеловооруженных всадников родов урут и мангут, которые всегда были к его услугам. Малое число воинов не позволяло ему атаковать с фронта, и ему оставалось полагаться на небольшое преимущество, которое давала ему местность, – единственное, на что могли уповать монголы. Когда день был на исходе, а Темучин на волоске от неотвратимого поражения, он вызвал Гюлдара – одного из своих названых братьев, который был хранителем знамени и вождем мангутов. Темучин велел ему обойти боевые порядки кераитов и взять и удержать высоту на их левом фланге. Эта высота называлась Гупта.

«О хан, брат мой, – отвечал измотанный в бою Гюлдар, – я сяду на своего лучшего коня и прорвусь, кто бы ни стоял у меня на пути. Я установлю знамя с хвостами яка на Гупте. Я покажу тебе свое мужество, а если я буду сражен, будь кормильцем и наставником моих детей. Это все, что мне будет нужно, когда настанет мой конец».

Это продвижение в обход было излюбленным маневром монголов. Оно называлось тулугма, или «обычный охват», когда заходят во фланг противника и обрушиваются на него сзади. В ситуации, когда его формирования потрепаны, а кераиты прорывают фронт и надвигается темнота, этот маневр Темучина был не чем иным, как отчаянной попыткой оказать сопротивление. Но верный Гюлдар все-таки поднялся на высоту, установил стяг и удержал позицию. Это сковало действия кераитов, особенно после того, как сын Ван-хана был ранен в лицо стрелой.

Когда солнце зашло, кераиты частично отвели свои отряды с поля боя. Темучин задержался, чтобы прикрыть отход Гюлдара и подобрать раненых, среди которых было двое его сыновей, скакавших на захваченных лошадях по двое на одном скакуне. Затем он повернул на восток, а кераиты двинулись в погоню на следующий день.

Это было одно из самых ожесточенных сражений Темучина, и он потерпел в нем поражение. Однако он сохранил боеспособное ядро своего племени, охрану ханской ставки и остался в живых сам.

«Мы сражались с человеком, – говорил потом Ван-хан, – с которым нам не следовало бы ссориться».

В монгольском сказании упоминается о том, как Гюлдар принес родовое знамя на Гупту.

Но во время длительного отступления «зализывающих раны» воинов на измученных конях – так уж диктовала жизнь в этом бесплодном краю – они опять выстраивались полукругом для охоты, чтобы загнать антилопу, оленя или любую другую дичь, которую могли поразить их стрелы. И не спортивный азарт заставлял их делать это. Нужно было обеспечивать пропитанием орду.