Глава 1. Пустыня

Жизнь не много значила в Гоби. Высокие, открытые всем ветрам плато, соседствующие с облаками. Озера с камышовыми берегами, посещаемые пернатой живностью по пути в северные тундры. Громадное озеро Байкал, овеваемое всеми демонами воздушной стихии. В ясные ночи середины зимы всполохи северного сияния, то вспыхивающие, то исчезающие над горизонтом.

Дети в этом уголке Северной Гоби не учились переносить страдания; они были рождены для них. После того как их отнимали от материнской груди и приучали к кобыльему молоку, предполагалось, что они позаботятся о себе сами.

Самые близкие к очагу места в семейном шатре предназначались взрослым воинам и гостям. Женщины, правда, могли располагаться с левой стороны, но на некотором расстоянии, а мальчикам и девочкам приходилось устраиваться где придется.

Так же и с пищей. Весной, когда лошади и коровы давали молоко в изобилии, проблем не было. Да и овцы откармливались. Добыча сама шла в руки, и охотники племени приносили оленя или даже медведя вместо тощих пушных зверей, таких, как лисица, куница и соболь. Все шло в котел и поедалось – первыми получали свою порцию крепкие мужчины, после них была очередь стариков и женщин, а детям приходилось драться за кости и жесткие куски мяса. Очень мало оставалось для собак.

Зимой, когда добыча была скудной, дети питались хуже. Оставался только кумыс — молоко, хранящееся в кожаных мешках, перебродившее и взбитое. Оно было питательным и слегка опьяняющим для трех-четырехлетнего карапуза, если только он ухитрялся выпросить или стащить немного этого напитка. За отсутствием мяса вареное просо помогало утолить голод после сезона изобилия.

Конец зимы был самым плохим временем для детей. Уже невозможно было выборочно забивать скот. В этот период воины племени обычно совершали набеги на другие племена, забирали у них запасы продовольствия, уводили скот и лошадей.

Дети научились устраивать свою собственную охоту, гоняясь за собаками и крысами с дубинками или стреляя в них тупыми стрелами. Они тоже учились быть наездниками, используя для этого овец и удерживаясь на них, уцепившись за их длинную шерсть.

Выносливость была первым качеством, которое унаследовал Чингисхан, получивший при рождении имя Темучин^[1]. Он родился в отсутствие отца – тот совершал набег на одно из враждебных племен. Как роды, так и поход были удачными, неприятель был взят в плен, и суеверный отец дал младенцу имя плененного им Темучина.

Его жилище представляло собой шатер, сделанный из войлока, натянутого на сплетенный из прутьев каркас с отверстием у свода для выхода дыма. Он был обмазан белой известью и украшен орнаментом. Эта особая разновидность шатра – юрта совершала походы по степям на повозке, которую тянули с десяток буйволов. Это было практично, поскольку куполообразная форма юрты позволяла противостоять буйным ветрам, а в случае необходимости ее можно было снять.

Жены вождей – а отец Темучина был вождем – имели свои собственные украшенные орнаментом юрты, в которых жили их дети. Обязанностью девочек было следить за порядком в юрте, поддерживать огонь в каменной плите под очагом с дымоотводом. Одна из сестер Темучина стояла на платформе перед откидным полотнищем входа и управляла буйволами во время движения. Оси колес одной повозки прикреплялись к осям колес другой, и стоял скрип, и повозки раскачивались, возвышаясь над травой пастбищ, и чаще всего ни единого дерева или холма не было видно.

В юрте хранились фамильные ценности: ковры из Бухары или Кабула, захваченные, вероятно, при нападении на караван, сундуки с женской одеждой, шелковыми платьями, выменянными у ушлого арабского торговца, изделия из серебра. Наиболее ценным было оружие, развешанное на стенах: короткие турецкие ятаганы, копья, колчаны из слоновой кости или бамбука, стрелы различной длины и веса и наверняка щиты из покрытой лаком дубленой кожи. Все это также было награблено или куплено, переходило из рук в руки вместе с удачей в бою.

У Темучина – так звали Чингисхана в молодости – было много обязанностей. Мальчики в семье должны были ловить рыбу в бурных речках, которые нужно было преодолевать на пути от летнего пастбища к зимнему. Пасти лошадей входило в их обязанности, и им приходилось скакать в поле, разыскивая заблудившихся животных, и искать новые пастбища. Они следили, нет ли на горизонте вражеских всадников, и проводили ночи напролет в снегу, не разжигая огня. Жизнь заставляла их по нескольку дней не вылезать из седла и обходиться без горячей пищи по три дня кряду, а иногда и совсем без пищи. Когда баранины или конины было в избытке, они устраивали празднество, наверстывая упущенное, поглощая невероятное по сравнению с днями недоеданий количество припасов. В качестве развлечений они устраивали конные скачки в степи на расстояние двадцати миль в один конец и обратно или соревнования по борьбе, в которой ничего не стоило получить переломы. Темучин отличался большой физической силой и способностью планировать дела наперед, что было лишь еще одним способом адаптации к обстоятельствам. Он был чемпионом по борьбе, несмотря на поджарое телосложение. Он поразительно ловко обращался с луком, хотя и не столь искусно, как его брат Джучи-Касар, которого прозвали «лучник». Но Касар побаивался Темучина.

Вдвоем они объединились против своих братьев по отцу, и первым серьезным актом с участием Темучина была расправа над одним из единокровных братьев, укравшим у него рыбу. Жалость, похоже, мало ценилась у этих юных кочевников, но мщение было делом чести. И Темучин узнал всю серьезность кровной вражды, не сравнимую с враждебностью мальчиков по отношению друг к другу. Его мать Оэлун отличалась красотой. Отец в свое время похитил ее у соседнего племени прямо со свадебного кортежа, направлявшегося к шатру предназначенного ей мужа. Будучи дальновидной и волевой, Оэлун после недолгих причитаний использовала в свою пользу сложившуюся ситуацию; но все в юрте знали, что однажды люди из ее племени придут, чтобы отомстить за причиненное зло.

Ближе к ночи, при ярком свете горящего сухого навоза, Темучин любил слушать баллады бродячих певцов, старцев, скакавших от одной кибитки к другой с однострунным музыкальным инструментом, напевая утробным голосом сказания о славных предках и героях племени.

Он осознавал свою силу и право на лидерство. Разве не он первенец удалого Есугея-багатура, хана якка-монголов, или Великих монголов, хозяина сорока тысяч юрт? Из песенных сказаний он знал, что был высокого происхождения от рода Борджигин, или сероглазых людей. Он внимал повествованию о своем предке Кабул-хане, таскавшем за бороду китайского императора и впоследствии отравленном за это. Он узнал, что названым братом его отца был Тогрул-хан – вождь кераитов, самого могущественного из кочевых племен Гоби. Именно он породил в Европе миф об Иоанне – священнике Азии. Но в то время кругозор Темучина был ограничен землями пастбищ его племени, якка-монголов. «Мы не составим и сотую часть Китая, – говорил мальчику мудрый советник, – и единственная причина того, почему нам удается справляться с ним, состоит в том, что все мы – кочевники, и все нам необходимое всегда с нами, и мы опытны в нашем способе ведения войны. Когда готовы, мы совершаем набег, когда нет – мы скрываемся. Если мы начнем строить города и изменим наши старые обычаи, то процветания у нас не будет. Кроме того, монастыри и храмы способствуют смягчению нравов, в то время как жестокость и воинственность покоряет народы» ^{1}.

При исполнении обязанностей пастуха Темучину разрешалось скакать вместе со своим отцом Есугеем. Судя по всему, он имел приятную внешность, но крепость тела и прямота характера были более примечательными его особенностями, чем какая бы то ни было привлекательность черт лица. По-видимому, он был высок, широкоплеч и имел светловатого оттенка желто-коричневую кожу. Его широко поставленные над наклонным лбом глаза смотрели прямо. Цвет их радужной оболочки был зеленым или голубовато-серым с черными бусинками зрачков. Его заплетенные в косы длинные рыжевато-коричневые волосы болтались за спиной. Он был немногословен, а говорил, прежде обдумав то, что собирался сказать. Он обладал непоколебимой твердостью характера и талантом легко приобретать друзей. Его любовная страсть, так же как и у его предков, вспыхивала внезапно. Как-то, когда отец и сын коротали ночь в юрте одного из чужих воинов, внимание юноши привлекла девочка, следившая за порядком в шатре. Он тут же спросил Есугея, нельзя ли взять ее в жены.

– Она еще ребенок, – возразил отец.

– Когда подрастет, то будет в самый раз, – заметил Темучин.

Есугей присмотрелся к девочке, девятилетней красавице по имени Борте, навевавшей воспоминания о легендарном родоначальнике племени – Сероглазом.

– Она еще мала, – констатировал ее отец, втайне польщенный проявленным монголом интересом, – но все же вы можете на нее взглянуть. – А о Темучине он сказал одобрительно: – У вашего сына выразительное лицо и ясный взгляд.

И на следующий день сделка была заключена и монгольский хан ускакал, оставив Темучина знакомиться со своей будущей невестой и ее отцом.

Через несколько дней прискакал монгольский гонец и поведал, что Есугей, проведя ночь в гостях у вражеского племени, вероятно, был там отравлен, лежит при смерти и хочет видеть Темучина. И хотя тринадцатилетний Темучин скакал со всей быстротой, на которую конь был способен домчать его в стойбище, он застал там уже умершего отца. Мало того, произошло кое-что еще, пока отсутствовал Темучин. Старейшины рода обсудили положение дел, и две трети отказались от вождя и отправились на поиски других покровителей. Они боялись доверить свою судьбу и судьбы членов своих семей и стад неопытному юнцу.

«Глубокая вода ушла, – говорили они, – крепкий камень разбит. Что нам делать с женщиной и ее детьми?»

Мудрая и решительная Оэлун сделала что могла, чтобы избежать развала племени. Держа в руке родовое знамя с девятью хвостами яка, она поскакала за дезертирами и стала умолять их вернуться, уговорив в конце концов повернуть назад свои стада и кибитки лишь несколько семей.

Темучин теперь сидел на белом коне хана якка-монголов, но его окружали лишь немногие из оставшихся представителей рода, и он столкнулся с неизбежностью того, что все заклятые враги монголов воспользуются смертью Есугея, чтобы выместить зло на его сыне.