Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

И. М. Кулишер.   История экономического быта Западной Европы. Том 2

Глава XXXVI. Оживление в области сельского хозяйства. Общий характер аграрных условий

Пробуждение интереса к сельскому хозяйству в Англии, Франции, Германии. Результаты. Сельское хозяйство в Бельгии (Фландрии); большие успехи (Шиери). Сельское хозяйство в Англии (Юст). Сельское хозяйство во Франции до середины XVIII в. и во второй половине века. Частичность улучшений. Сельское хозяйство в Германии. Связь положений сельского хозяйства с аграрным строем. Успехи, достигнутые крестьянами к концу Средневековья и в следующие столетия. Переход с запада на восток.

В XVII—XVIII вв. замечается значительное оживление в области сельского хозяйства. Господствовавшие веками системы полеводства признаются неудовлетворительными; обнаруживается желание перейти от трехпольной системы к более интенсивной культуре, как и вообще заменить унаследованные от отцов и дедов принципы хозяйства рациональной организацией его.

Прекращение векового застоя выразилось прежде всего в появлении богатой агрономической литературы, оригинальной и переводной, в форме энциклопедий, журналов и монографий, - литературы, трактовавшей вопросы полеводства и животноводства, агрономии, агрономической химии и экономики сельского хозяйства; все эти области знания были в те времена тесно связаны и изучались одними и теми же лицами.

Первые агрономические сочинения появляются в Западной Европе уже весьма рано - в XIII в. в Италии (Petrus de Crescentns), в XVI в. во Франции (Charles Etidene, «Maison rustique») и Германии (Heresbach, Coler), не считая переводов римских писателей — Варрона, Колумелы, Палладия — на различные языки. Эти сочинения частью имеют форму разговоров между различными вымышленными лицами по вопросам наилучшего способа ведения хозяйства; частью они составлены в виде сельскохозяйственных календарей и альманахов, заключающих в себе и много суеверий, например о влиянии луны на растения и животных; частью, наконец, они представляют собою и систематические сочинения. В Германии создалась целая так называемая Hausvaterliteratur, т.е. издавались руководства относительно ведения домохозяйства; в них излагаются правила печения хлеба, приготовления пищи, даются медицинские советы, разбираются вопросы этики и религии, но в то же время содержатся принципы сельского хозяйства со ссылками на римских писателей и с историческими вступлениями, начиная от Адама и Евы, как это вообще было принято в книгах того времени. Тот факт, что книги известных авторов перепечатывались в почти неизмененном виде разными книгопродавцами и издавались вновь, свидетельствует о том интересе, с которым относилось общество к агрономической литературе1.

Однако новых принципов ведения хозяйства напрасно было бы искать в этих сочинениях: дело ограничивается указанием на необходимость различных частичных изменений — эпоха провозглашения новых идей, ведущих к коренным реформам, эпоха оживления в области сельского хозяйства была впереди.

Одновременно с появлением новой агрономической литературы в XVIII в. стали возникать и сельскохозяйственные общества во всех странах Европы. Государство же, сочувствуя образованию последних, со своей стороны принимает различные поощрительные меры к развитию сельского хозяйства. Оно выписывает к раздает населению семена новых растений и племенной скот, устраивает сельскохозяйственные станции и питомники, поощряет разведение тутовых деревьев, создает учреждения сельскохозяйственного кредита, выдает премии за разведение новых культур и применение новых видов удобрений.

Движение исходило из Нидерландов, где уже с XVI в. широко применялась (во Фландрии) культура клевера и репы и через засевание кормовыми травами парового поля совершался переход от трехпольной к плодосменной системе. А из Нидерландов оно перешло в Англию. «Голландцы, — говорит Роджерс, - занимались земледелием, обнаруживая при этом терпение и прилежание садовников. Им удалось достигнуть значительных успехов в области разведения как растений, необходимых для человеческого питания, так и тех, которые удовлетворяют изысканному вкусу. Они нас обучали земледелию и садоводству. Они были первым народом, начавшим окружать свои жилища клумбами, палисадниками, красивыми цветниками. Они сажали плодовые деревья, улучшали растения, вводили новые корни и травы, необходимые для людей и животных. Голландцам, — заключает он, - мы должны быть благодарны за то, что в Англии нет более цинги и проказы, что непрерывно следующие одна за другой жатвы заменили систему оставления полей под паром, что найден и усовершенствован плодосменный севооборот, что население Великобритании возросло, количество же рогатого скота и овец увеличилось в десять раз, а по весу и качеству повысилось втрое».

Уже английские агрономы XVII в. - среди них на первом плане натурализовавшийся в Англии голландец Гартлиб, друг Мильтона, и Платтес, также голландец по происхождению, — старались объяснить англичанам, каким образом голландцы стали учителями других народов в области сельского хозяйства. Они пропагандировали новую рациональную систему хозяйства, основанную на переменном севообороте. Эта система должна была заменить собою обычное трехпольное хозяйство (пар, озимь, ярь) введением в севооборот кормовых трав: репы (турнепса), райграса, клевера, посев которых дает возможность устранить непроизводительные паровые поля. В XVIII в. эти новые принципы хозяйства получили дальнейшее развитие благодаря деятельности Джетро Талла, «джентльмена из Беркшира», который уже с 1701 г. стал применять рядовой посев. В 1731 г. он выпустил книгу, ставившую во главе угла плодопеременную систему хозяйства, где различные растения возделываются последовательно одно за другим, подготовляя некоторым образом почву одно для другого и устраняя то утомление почвы, которое вызывается слишком однообразной культурой хлебных злаков. Семена, брошенные Таллом и его предшественниками, попали на благодарную почву: целое поколение лордов-землевладельцев подхватило новое учение и стало применять его в своих поместьях, стараясь таким путем увеличить свои доходы. Едва ли не наиболее известен среди них лорд Тоуншенд, покинувший после своей ссоры с Вальполем в 1730 г. столицу и начавший применять в своем имении в Райнгейме, в графстве Норфолкском, ту новую систему рационального хозяйства, с которой он успел ознакомиться еще во время своего пребывания в Голландии в качестве английского посланника. Дренаж болотистой почвы, удобрение мергелем, разведение искусственных лугов, введение нового знаменитого «норфолкского» четырехпольного севооборота из турнепса, ячменя, клевера и пшеницы, — все это создало то образцовое норфолкское хозяйство, слава о котором распространилась вскоре далеко за пределами Англии; автора ее, разводившего турнепс, прозвали Turnip-Townshend2.

Другие лорды (маркиз Рокингем, герцог Бедфордский, лорд Эджремонт, лорд Клер, лорд Галифакс) вскоре последовали его примеру; занятие земледелием стало модой, и всякий считал себя пригодным руководить самостоятельно своим хозяйством, производить опыты и делать нововведения. Писатели этого времени рассказывают, что аристократы беседовали об удобрении и дренаже, о выгодности того или иного севооборота, о разведении рогатого скота и свиней с не меньшим оживлением, чем их отцы об охоте, лошадях и собаках. Интерес к сельскому хозяйству стал распространяться и в других кругах населения. «Цех земледельцев, — говорит Артур Юнг, — обнимает в настоящее время все сословия, начиная от герцога и кончая ремесленным подмастерьем». Лондонские жители, проводившие пять дней в неделю в коммерческих делах, занимались остальные два дня сельским хозяйством. Люди, готовившие себя к совершенно иным профессиям, покидали их и посвящали себя этому столь приятному, по-видимому, и независимому занятию. Врачи, адвокаты, пасторы, купцы, солдаты, моряки — все стали в то же время сельскими хозяевами3.

Вскоре новая страсть к занятию земледелием перешла за пределы Англии: зараза сообщилась французам. «Около 1750 г., — говорит Вольтер, - французский народ, пресыщенный стихами, трагедиями, комедиями, операми, романами и еще более размышлениями о морали и о богословских вопросах, стал, наконец, думать о хлебе. Даже виноградники были забыты, говорили лишь о пшенице и ржи. Писали полезные вещи о земледелии, которые читались всеми, за исключением одних... крестьян. Возвращаясь домой из Оperа Comique, устанавливали тот факт, что Франция имеет много хлеба для вывоза»4. Толчок исходил из Англии: подобно тому как англичане старались перенять у голландцев их усовершенствованную сельскохозяйственную культуру, французы, наблюдая то, что происходило по ту сторону Ла-Манша, не могли надивиться тому, что англичане благодаря развитию своего сельского хозяйства достигли возможности покрывать потребность в хлебе собственным производством, тогда как Франция 1715—1755 гг. вынуждена была еще ввозить пшеницы на 200 млн ливров5.

Французские агрономические сочинения начала XVIII в. содержали еще много суеверий вроде тайны тайн Лаперриера, посредством которой количество хлеба увеличивалось чудесным образом; затем агрономическая литература в течение полувека почти совершенно заглохла. Но начиная с 1750 г. Францию сразу захлестнула волна выходивших одно за другим и посвященных сельскому хозяйству сочинений, оригинальных и переводных, монографий, словарей, периодических изданий Ведется «полная пыла и энергии проповедь о необходимости идти по стопам Англии с ее богатой земледельческой культурой».

Началось с издания переводов целого ряда английских писателей, как, например, Хэйла (Hale), экземпляры которого через посредство местных интендантов раздавались крестьянам, в особенности же известного Талла, книга которого, в переработке Дюгамеля вышла в 1751 г. В появившемся в том же году первом томе (д'Аламберовской) «Энциклопедии» уже имеется принадлежащая перу Дидро статья «Сельское хозяйство», где трактуется эта совершенно новая наука; в этой статье излагается наряду с господствующими системами земледелия и новая система, предложенная Таллом. Затем французы стали самостоятельно разрабатывать вопросы сельского хозяйства, настаивая на необходимости распашки пустопорожних земель и пастбищ: «Такая распашка обозначает расширение территории, увеличение количества подданных, рост доходов страны и усиление ее могущества». В особенности же Патулло своей небольшой, ясно и просто написанной книжкой о плодосменной системе ознакомил широкие слои населения с новым рациональным способом ведения хозяйства. При этом он заходит еще дальше своих учителей, отдавая половину и даже две трети пахотных земель под кормовые травы, — под «искусственные луга», как во Франции стали называть плодосменную культуру. Французы пошли дальше и в другом отношении: они старались привести в связь новую науку сельского хозяйства с химией и физикой и поставить ее на вполне научные основания, изучая питание растений и соотношение между их произрастанием и неорганическими субстанциями почвы6.

Вторая половина XVIII в. составляет, таким образом, и во Франции эпоху сильного оживления в области сельского хозяйства: накануне революции последним интересовались ничуть не менее, чем политическими и религиозными вопросами. Сельское хозяйство, читаем в «Journal Economique» 1763 г., не должно оставаться в руках тех, чей кругозор ограничен и кто, не будучи в состоянии подняться выше повседневных интересов, не может разобраться в том, что правильно и что неправильно. Находили, что на службу сельскому хозяйству должны идти лучшие умы. При этом ссылались на древних, которые и в области сельского хозяйства, по мнению французов того времени, достигли совершенства, знали даже якобы травосеяние. Древние только тех признавали богами, кто их научил пользоваться дарами природы — Цереру, Вакха, Триптолема, — и имена известнейших людей заимствованы от названий растений (Лентул, Фабий, Пизон, Цицерон), культуру которых они усовершенствовали7. По примеру этих древних греков и римлян во Франции, как и в Англии, крупнейшие люди посвятили себя новой деятельности. «Choiseul est agricole et Voltaire est fermier»8 вошло в поговорку. Пармантье разводит картофель (отсюда название картофеля — parmantiere), «пататы» и в 1779 г. подносит королю «хлеб, приготовленный исключительно из картофеля», а просвещенные прелаты предписывают сельским священникам проповедовать культуру его с церковных кафедр. Добантон вводит мериносовое овцеводство. Он посвящает свою актовую речь в Парижской академии наук в 1784 г. вопросу об улучшении качества шерсти. Академии, объявляя темы на конкурс премий, вместо прежних поэтических, исторических, моральных тем предлагают такие, как о «Причинах порчи зерна» (Бордосская академия в 1755 г.), «Исследовать, всякая ли земля годна для ежегодного обсеменения» (академия в Аррасе), «О наиболее целесообразных способах распространения культуры искусственных лугов» (Амьенская академия). Учреждается целый ряд сельскохозяйственных обществ: в Ренне, Лиможе, Тулузе, Лионе, Туре, Орлеане и т.д. — повсюду они вырастают как грибы после дождя. Лабиш насчитывает свыше 40 таких обществ9, в состав которых входили инженеры, писатели, аббаты, епископы. Эти общества рассматривают представленные им по вопросам земледелия, виноградарства, скотоводства, шелководства и т.д. работы, издают и распространяют брошюры по сельскохозяйственным вопросам, собирают сведения о состоянии сельского хозяйства в других странах, в особенности производят опыты с новыми земледельческими орудиями. Парижское общество издает «Memoires d'agriculture», в которых принимает участие сам Артур Юнг — «оракул английского земледелия».

И в Германии вторая половина XVIII в. составляет эпоху оживления в области сельского хозяйства. Со всех концов Европы Германия, в особенности Пруссия, старается заимствовать новые усовершенствования. «Завоевав мирным путем целую провинцию», как говорил Фридрих Великий в 1753 г., когда было осушено 225 тыс. моргенов по Одеру, где раньше была «пустыня из воды и болота», прусский король привлек сюда колонистов; поселено было 1200 семейств в 43 новых колониях; 122 тыс. моргенов - в топи по Варте, где раньше гнездились выдры, волки, нередко и медведи - было расчищено и в 1785 г. устроено 95 колоний. Колонисты принесли с собой из Франции, Богемии, Пфальца, Голландии сведения о лучших способах обработки земли и разведения скота, о посеве клевера и табака, устроили мызы по голландскому образцу, которые назывались Hollandereien. Фридрих Великий рекомендовал землевладельцам «английскую» систему хозяйства, под которой понимал посев кормовых трав, и засеянные ими пространства он, по примеру французов, называл «искусственными лугами». Он посылал сыновей арендаторов доменов в Англию для изучения тамошнего хозяйства, они обязаны были ему доставлять подробные отчеты, вызывал и англичан, вводил рекомендуемые в Англии кормовые травы (люцерну, эспарцет, клевер, турнепс). Из Италии он выписывал семена люпина, приказывал разводить на королевских доменах картофель10 поощрял разведение испанских мериносовых овец. Еще больший, быть может, памятник он воздвиг себе впервые введенной организацией поземельного кредита (Landschaften), ибо если и до него «болезнь» в виде задолженности дворянского землевладения была несомненна, то «лекарство» было раньше неизвестно, как писал Юстус Мезер11.

В связи с учреждением, начиная с 1727 г., почти во всех (их было около двадцати) немецких университетах кафедр камеральных наук, в состав которых входило и сельское хозяйство, и в Германии находим во второй половине XVIII в. богатую сельскохозяйственную литературу. Эта литература, основанная на детальном знакомстве с английскими и французскими авторами и на заимствованиях у них, оказала в лице камералистов большое влияние на государей, государственных деятелей и землевладельцев.

В отличие от сочинений XVII в., дающих советы о том, как должен поступать прилежный хозяин12, в этих сочинениях имеется в виду сельскохозяйственное предприятие и излагаются способы наиболее рационального и доходного ведения его. Назовем хотя бы Пфейффера и Юсти; Цинке, издавшего 16 томов «Leipziger Sammlungen», своего рода периодическое издание, где почти все написано им самим; Крюница, автора (неоконченной) энциклопедии в 72 томах; Антона, написавшего пятитомную историю сельского хозяйства (доведено до XV в.); после него и вплоть до настоящего времени история сельского хозяйства Германии написана всего два раза — Лангеталем и Голъцем.

Еще большее значение имели сельские хозяева-практики, изучившие земледелие не только в Германии, но и в Англии, Нидерландах, частью и во Франции; среди них особенно известен Иоанн Христиан Шубарт - «благодетель человечества», как называет его Теэр. После удачных опытов с посевом клевера, сахарной свеклы, марены, табака, он явился убежденным сторонником плодосменной системы хозяйства. Под его влиянием целый ряд высокопоставленных владельцев обширных имений стал вводить у себя усовершенствования; а от императора Иосифа II Шубарт за свои труды по распространению клевера получил звание «рыцаря Священной Римской Империи von dem Kleefelde»13. И в Германии среди сельских хозяев обнаружилась «болезненная страсть» расширять пахоту; появились решительные противники паровых полей и общинных выгонов, которые «с сотворения мира не возделывались и поэтому превратились в железо»14. И здесь стали интересоваться рогатым скотом «больше, чем верховыми лошадьми, гончими и метрессами» и «только того признавали сельским хозяином, кто день и ночь говорит о скоте»15.

Каковы же были результаты нового движения? Успехи, сделанные в области сельского хозяйства, в смысле осуществления новых идей, применения на практике системы рационального хозяйства были, прежде всего, неодинаковы в различных государствах. Больше всего было достигнуто во Фландрии, которую Гартлиб уже в 1651 г. ставил в пример англичанам, ибо уже тогда здесь разводились садовые растения и кормовые травы. «Сельское хозяйство, — говорит англичанин Шоу в 1788 г., — процветает в Брабанте и Геннегау, но наибольшего совершенства это искусство достигло во Фландрии». Француз Дерриваль в 1782 г. утверждает, что он не знает страны, где земля обрабатывалась бы лучше, чем в австрийских Нидерландах (т.е. в Бельгии). К такому же выводу приходит немецкий агроном Шверц (в конце XVIII в.), определяя в Бельгии урожай пшеницы в сам-14, ржи в сам-16, овса даже в сам-20, тогда как во второй половине XVIII в. урожай пшеницы составлял в Англии, по Юнгу, сам-10 (овса сам-8), во Франции, по Дюгамелю (в середине XVIII в.), сам-5 (столько же и в Силезии в 1770—1780 гг.)16. Во фламандской части Бельгии уже с конца XVII в. распространяется плодосменная система, паровые поля отсутствуют. На наиболее плодородных почвах двенадцатилетний севооборот был следующий: в первый год — пшеница, во второй - ячмень и репа, в третий — конопля, в четвертый — лен, в пятый — овес, в шестой — клевер, в седьмой снова пшеница, в восьмой — ячмень и репа, в девятый — картофель, в десятый — лен, в одиннадцатый — клевер, в двенадцатый — пшеница. Таким образом, из 12 лет 2 года земля засевалась клевером, 2 года — репой, 2 года — льном, год — картофелем. Разводили также пользу (сурепицу) и табак. В других областях Бельгии (Вадлонской, Геннегау) фермер в начале XVIII в. еще обязан был в последний год оставить третью часть поля незасеянной, чтобы новый фермер мог немедленно же воспользоваться ею. Но с середины XVIII в. и здесь паровых полей больше нет; во Фландрии же в эту эпоху находим уже культуру со снятием двух урожаев в течение года на той же почве: ячменя и репы, или льна и клевера, или льна и брюквы.

«Сельское хозяйство, — говорит англичанин Шо в 1788 г., — процветает в Брабанте и Геннегау, но наибольшего совершенства это искусство достигло во Фландрии». Француз Дериваль в 1782 г. утверждает, что он не знает страны, где земля обрабатывалась бы лучше, чем в австрийских Нидерландах (т.е. в Бельгии). То же повторяют другие современники — немцы Шварц и Форстер.

Как указывает Брантс, авторы XVI и XVII вв. утверждают, что Бельгия не в состоянии была прокормить собственным хлебом свое население и это известно и в отношении XIX и XX вв., из чего он делает вывод, что так это было всегда. Однако против этого возражает Ван Гутт, ссылаясь на то, что из таможенных записей второй половины XVIII в видно, что в эту эпоху Бельгия была, напротив, экспортером хлеба. До того времени культура была недостаточно интенсивна, позже население было слишком многочисленно, отличаясь наибольшей в Европе густотой, тогда как в этот промежуток (вторая половина XVIII и.) производительность почвы была не менее велика, чем в середине XIX в (26 гектолитров с гектара), так что поднимается даже вопрос о вывозе хлеба в Соединенные Штаты. Урожаи пшеницы, ячменя, полбы, гречихи, бобов, гороха и хмеля превышает потребление в стране, тогда как ржи и овса, как и овощей и фруктов, не хватало, их приходилось импортировать.

Разведение клевера и репы доставляло корм для стойлового содержания скота в течение зимы, так что можно было обходиться без лугов, а отсюда получалось достаточное количество удобрений - Фландрия в этом отношении стояла впереди всех других стран; за ней последовала Англия с норфолкским севооборотом. Авторы XVIII в. восторгаются изобилием скота в Бельгии и плодовитостью его - один из них даже утверждает, что в некоторых местах Фландрии коровы дают 2 телят в год, овцы 3 или 4 ягнят, иногда даже 5 или 6 сразу. На ферму в 18 гектаров (десятин) приходилось не менее 2 лошадей, 14 коров, 8 телят и 4 свиней, т.е., кроме лошадей, вдвое более, чем это имело место в начале XX в.; быть может, это и касается лишь некоторых местностей, во всяком случае в связи с интенсивным земледелием Фландрия изобиловала лошадьми и рогатым скотом и отличалась высоким качеством его. Культивировалось и свиноводство, тогда как коз почти не было, а овцеводство вследствие превращения выгонов в пахоту несло большой ущерб — разведение овец все более сокращалось.

Успехи были сделаны не только в смысле интенсификации культуры, но и в виде орудий и способов обработки земли. Из описаний земледельческих орудий, относящихся к 1788, 1809 и 1815 гг., можно усмотреть, что они были те же, которые применялись до 70-х годов XIX в., т.е. до тех пор, пока деревянные инструменты не стали вытесняться железными. И точно так же, если заменить эти годы концом XIX в., даже агроном не заметил бы ошибки, читая способы возделывания земли того времени, настолько мало они изменились в течение последующего века. Глубокая вспашка, пользование бороной и катком, выпалывание сорных трав, применение в большом количестве удобрений, которыми являлись зола, соль, мергель, отбросы кожевенного производства, рога, навоз, вывозимый из городов, реже известь, — все это ставило, особенно фламандское земледелие, на недосягаемую по тому времени высоту.

Несомненно, что это находилось в тесной связи с тем обстоятельством, что Бельгия (не только Фландрия, но и Брабант и Геннегау) являлась страной мелкого крестьянского хозяйства, где земля с тщательностью садовника обрабатывалась крестьянином и его семьей. Чинши и ренты, уплачиваемые в пользу сеньора, как и прочие повинности (право лучшей штуки скота после смерти крестьянина), хотя и продолжали существовать, но сравнительно мало обременяли крестьянское хозяйство17.

За Фландрией следует Англия, где постепенный переход к травосеянию начался также весьма рано (хотя и позже, чем во Фландрии) и где в XVIII в. совершалась в значительной мере замена прежнего трехпольного хозяйства улучшенным зерновым. Как указывает Роджерс, до XVII в. в сельском хозяйстве Англии замечается полнейший застой. Напротив, начиная с этого времени обнаруживается значительный прогресс в виде распространения посевов кормовых трав и корнеплодов. Уже в конце XVII в. семена клевера встречаются во всех прейскурантах цен не только на лондонском, но и на других рынках. Но все же было бы ошибочно думать, что Англия уже в XVIII в. перешла к плодосменной системе. «Целиком, т.е. в смысле чередования определенных категорий растений, характера распашки и удобрений, — говорит Брантс, — эта последняя система долгое время применялась лишь во владениях герцога Норфолкского»18.

Из описаний наиболее крупного авторитета того времени Артура Юнга, осматривавшего хозяйства во всевозможных районах Англии, можно усмотреть, что в 60-х годах XVIII в. посевы клевера, бобов, репы, райграса были широко распространены. Правда, в различных местах эти корнеплоды не получили еще всеобщего признания и паровые, не засеянные ими поля еще далеко не исчезли (английские агрономы спорили из-за их целесообразности), клевер в качестве корма для свиней был мало известен, а картофель часто отсутствовал, хотя он улучшает почву. Но в то же время Юнг вынужден признать, что, например, посевы клевера он находил гораздо чаще, чем ожидал. Надлежащее удобрение почвы стало также законом для английских хозяев. Во многих местностях применяются, кроме скотского навоза, мергель и глина; фермеры добывают навоз и из соседних городов, иногда смешивают различные виды удобрения, благодаря чему во многих графствах с малоплодородной по своему характеру почвой достигнуты хорошие результаты. В некоторых других, впрочем, обнаруживается отсталость в этом отношении, в особенности сохранился еще обычай пастьбы скота даже зимой вместо того, чтобы путем содержания его в стойле получать хорошее удобрение и в большом количестве19.

Значительно меньше было достигнуто, по-видимому, во Франции. В XVI—XVII вв. и первой половине XVIII в. во Франции, как указывает Анри Сэ20, сельское хозяйство стояло еще на весьма низкой ступени развития, почти не сделав успехов со времени средневекового периода, когда всего одно из трех полей засевалось, другое представляло собою пастбище, а третье находилось под паром. Подобно тому как в позднее Средневековье нередко встречаются крестьяне, «обрабатывающие землю руками», и в эту эпоху мы еще находим случаи возделывания 7-8 арпанов (арпан = 1/2 дес.) земли заступом или мотыгой - такие местности назывались «раем для лошадей и адом для людей». Но и в других местах в течение всего рассматриваемого периода обычным орудием являлась деревянная соха, притом весьма примитивного устройства, напоминавшая во многом ту, которая описана еще Вергилием; при помощи ее можно было только избороздить землю, но не вспахать ее, и дне трети площади оставались нетронутыми. При этом посев производился слишком поздно, травы выпалывались весьма небрежно, что вредило не только ближайшему урожаю, но и следующим. Удобрений было мало, и крестьянин вынужден был тратить чуть ли не третью часть своего времени на собирание листьев, папоротника и тростника, смешивая их с тем небольшим количеством навоза, которое давали плохо питавшиеся коровы; для последних не хватало пастбищ, корма доставало лишь настолько, чтобы не дать им умереть с голоду. Крестьяне заклинаниями боролись с гусеницами, уничтожавшими молодые отростки, отлучали от церкви животных, портивших овощи, ассигнуя на это ежегодно определенную сумму, за здравие же полезных земледельцу животных они служили молебны21. В отношении боязни всяких новшеств их сравнивали с фламандскими рыбаками. Когда последние в сетях, брошенных для ловли сельдей в море, находят случайно попавших макрелей, они тотчас же бросают их обратно в море, ибо отцы их всегда ловили макрелей исключительно удочкой22.

Если мы сравним с этим то, что нашел Артур Ют в конце 80-х годов XVIII в., то увидим, что хотя в предшествующие полвека были сделаны несомненные успехи, но успехи эти были лишь частичные, наблюдались только в отдельных местностях и обозначали лишь некоторое изменение прежней системы хозяйства, но вовсе не коренную ломку ее. От французской сохи Артур Юнг, сравнивая ее с английской, вовсе не приходит в восторг23; даже в 1800 г. усовершенствованная соха еще составляла исключение; вообще во многих местностях сельскохозяйственная культура стоит, по его словам, «не выше, чем у гуронов»24. С другой стороны, уже в начале 60-х годов XVIII в. «Journal Economique» сообщал, что «искусственные луга» в большинстве провинций с каждым годом все более и более расширяются, что культура репы, турнепса, клевера, эспарцета встречается и на севере, и в Центральной Франции. Во многих местах разводится проникший из Англии и Швейцарии картофель. В Бельгии его в начале XVIII в. еще разводили в садах, позже распространению культуры картофеля содействовали монахи монастыря св. Петра в Генте, требовавшие от фермеров, которые сидели на земле монастыря, уплаты чинша картофелем, а в середине XVIII в. картофель появляется на фламандских рынках и постепенно входит в повседневное потребление, хотя и в это время фламандцы ему отводили меньше земли, чем клеверу или репе25. И во Франции он был известен уже в XVII в., но тогда к нему относились отрицательно, находя его вредным растением, потребление которого вызывает лихорадку, почему в некоторых местностях посев картофеля был запрещен. Теперь, напротив, отношение к нему французов изменилось. Тюрго в 60-х годах, будучи интендантом (губернатором) в Лиможе, щедро раздавал приходским священникам и сельским хозяевам семена картофеля; за обедом у него ежедневно какое-либо блюдо было из картофеля, а в своих поездках по области он брал с собой картофель и, остановившись где-нибудь в деревне, приказывал подавать его себе в присутствии недоверчивых крестьян. Столь наглядными аргументами ему в конце концов удалось победить их скептицизм, но - увы! - лишь наполовину: разводя картофель, они стали кормить им скот. Напротив, крестьянским детям он понравился: они нашли, что «как мясом, так и вкусом он немногим отличается от каштанов»26. Разведение картофеля делает большие успехи благодаря усилиям Пармантье и поощрению, исходящему от двора: он должен был ежедневно подаваться к столу короля; цветы картофеля Мария Антуанетта даже носила в петлице. Картофель стал вскоре, в особенности в годы неурожая, обычной «пищей бедняков»27, как его уже тогда называли, хотя Артур Юнг полагал, что « 99/100 рода человеческого едва ли согласятся потреблять картофель»28. Напротив, аббат Манн в 1775 г. утверждает, что хотя картофель наиболее полезен и важен для бедняков, но его едят и ценят в равной мере лица всех состояний29. Открытие нового пищевого продукта, по словам одного автора, доставляет больше счастья роду человеческому, чем открытие новой звезды.

Однако наиболее характерную черту Франции, по словам того же Юнга, составляло то, что «все, что он нашел хорошего, либо приходилось на местности с особо плодородной почвой, как, например, Фландрию, Эльзас, долину Гаронны, либо являлось результатом культуры каких-либо специальных растений, приспособленных к климату Центральной и Южной Франции, как, например, маис. Не странно ли, - прибавляет он, - что в то время как в Англии наименее плодородные земли наилучше возделаны или, во всяком случае, обработаны не хуже, чем прочие, во Франции лишь очень плодородные земли эксплуатируются надлежащим образом?»30. Фландрией, Артуа, Эльзасом Юнг остался весьма доволен; но, переезжая в соседние провинции - Пикардию, Франш-Комте, «вы попадаете, - по его словам, — в совершенно новое государство, вы переходите границу, отделяющую здравый смысл от неразумия. Там вы находитесь в саду, но перейдите реку, и вы очутитесь на полях ленивых людей. Там ум человеческий деятелен и сметлив, здесь он находится в состоянии застоя и безжизненности»31. Однако дальше, в особенности к югу и западу, пошли снова поля, засеянные люцерной и эспарцетом; местами встречается полное отсутствие паровых полей (на севере они практикуются даже на лучших участках), на (крайнем) юге имеется и правильно устроенное орошение полей (особенно в Провансе и Лангедоке). Что сказать, говорит он о сельскохозяйственных обществах, когда мы видим, что они тратят свое время и деньги на распространение плужков, конных мотыг и красильных растений, в то время как две трети страны не знают орошения земель?32 В заключение Юнг, подчеркивая большое распространение во Франции паровых полей, замечает, что «когда Людовик XIV разорял народ ради того, чтобы посадить своего внука на испанский трон и для завоевания Фландрии, Эльзаса, он, несомненно, сделал бы свое государство гораздо более богатым, счастливым и могущественным, если бы устранил паровые поля в десятке своих провинций или ввел в других культуру репы»33.

И на основании других данных нам известно, что сельское хозяйство различных областей Франции представляло далеко не однородную картину. Соха и прочие орудия были, правда, повсюду одинаково примитивны, но на севере Франции, например во Фландрии, Пикардии, Артуа, успели проникнуть из Нидерландов паровые поля, засеваемые эспарцетом, клевером, люцерной, овощами, масленичными растениями, текстильными (коноплей, льном), заменяя непроизводительный пар, «истинный праздник для земли». Паровые поля исчезают и в Эльзасе и в Нормандии. Впрочем, в Пикардии и Артуа мы находим весьма бедные пастбища, залежи, поросшие вереском и кустарником, которые «лишь благодаря своему значительному пространству дают возможность существовать или, вернее, удерживают от смерти небольшое количество животных весьма посредственной породы». В Бретани земля отдыхала через год или даже два года из трех, а плохие земли обрабатывались раз в 8 и даже раз в 20 лет. Поэтому только во Фландрии урожай был сам-11, в других же местах ниже: сам-3 или сам-6.

Виноградники во многих местностях, как в Иль-де-Франс, Нормандии, Бургундии, исчезают; правительство, опасаясь сокращения пахотей, всячески ведет борьбу с ними, запрещая эдиктом 1791 г. разведение их; восстановление же их там, где они в течение свыше двух лет не возделывались, допускалось лишь с особого разрешения. И в других направлениях успехи были невелики. Почва возделывалась плохо, вспашка была недостаточно глубокая, травы выпалывались небрежно, обсеменение полей производилось слишком поздно, и семена были низкого качества; за недостатком животных удобрений поля удобрялись перегнившей листвой и папоротником34. Плохо разводился скот - овцы, лошади; рогатый скот продавали слишком рано, скрещивать его не умели. Исключение составляли лишь немногие местности, как Лимузен, производивший экспорт скота, Бретань, вывозившая масло даже в Париж, Нормандия вследствие своей близости к Парижу. В Бретани, Нормандии, Берри стали обращать внимание и на коннозаводство35.

Что же касается южных провинций, то там, как, например в Лангедоке, не только наблюдаем крайнюю отсталость в области земледельческих орудий, плохо и поверхностно обрабатывающих почву, сохраняющихся в течение веков в том же неизменном виде, но наряду с трехпольным севооборотом и попытками разводить маис, коноплю, овощи встречаем и такие поля, которые давали урожай из 12 лет всего в течение трех, после одного-двух урожаев отдыхали шесть-семь лет, иногда даже в течение 15 лет оставались под паром, порастая вереском; последний затем сжигался, и зола служила удобрением. То орошение полей, от которого приходит в такой восторг Артур Юнг, было, по-видимому, в Лангедоке далеко не столь широко распространено, как это ему казалось («нет ни одного клочка пригодной для орошения земли, который не получал бы воды»), ибо интендант этой провинции, Баденвилье, выражал пожелание, чтобы «в интересах улучшения почвы возможно чаще применялся этот способ ирригации, при котором вода отводится из небольших речек и ручьев». Оросительными каналами Лангедока «восхищались, ибо они составляли там еще исключение» (Дютиль). В 1785 г. в видах поощрения искусственных лугов в Лангедок были посланы семена турнепса для бесплатной раздачи их тем, кто платит меньше 50 ливров земельного налога (taille), и по цене в 15 су за фунт для прочих. Но успеха они имела мало: в половине всех приходов не обнаружилось желающих, в других бесплатных получателей оказалось минимальное количество; главным же образом, семена покупались теми, кто платил свыше 50 ливров подати, преимущественно городскими жителями — адвокатами, купцами, членами городских магистратов. «Крестьяне опасаются экспериментов», — писал один из представителей администрации. В результате пастбищ для скота было недостаточно: рогатый скот не разводили, а покупали на ярмарках; лошадей было так мало, что почта не могла получить необходимого ей количества; попытки улучшить породы при помощи выписываемого из Швейцарии и Фландрии и рассылаемого землевладельцам скота не привели ни к чему и вскоре были оставлены. Гораздо большее значение для Лангедока, как и для всего юга, имело овцеводство как в силу употребления в пищу бараньего мяса, так и в особенности вследствие широко развитой в этих местах шерстяной промышленности. Сухость почвы и более тощие пастбища не препятствовали развитию овцеводства, а содержание известняка, напротив, делало ее подходящей для этих стад. Но овцы получали совершенно недостаточный корм и содержались в грязи, «которой нет равной», находясь в навозе до живота, так что их шерсть покрывалась кусками помета величиной в небольшой орех, сохла и рыжела. Владельцы овчарен не только не беспокоились об этом, но, напротив, усматривали в этом средство увеличить вес руна; с этой целью незадолго до стрижки овец заставляли потеть, а затем отправляли в места, покрытые песком, чтобы пыль покрывала шерсть; они противились устройству загородей, опасаясь, как бы нахождение в открытом месте не уменьшило вес шерсти, в случае если бы гроза смыла жирный пот у овец.

В таком положении находилось сельское хозяйство во многих областях и накануне самой революции, несмотря на все то новое движение, которое охватило Францию: крестьяне оставались к нему глухи, бедственное положение и всякого рода несчастья отнимали у них всякую охоту к улучшению. Прогресса не было, хотя, по словам Дютиля, какое-то оживление, пробуждение, являвшееся залогом перемены в будущем, все-таки замечалось36.

В общем, можно сказать, повсюду стремились не к большей интенсивности, а к повышенной экстенсивности сельского хозяйства, возделывая новые пустопорожние, покрытые лесом и болотами пространства. Если первоначально правительство относилось отрицательно к расчистке лесов, опасаясь недостатка в топливе, то позже, в особенности с 1756 г., ее стали поощрять, устанавливая широкие льготы в виде изъятия от податей и десятины на 10, 15 и даже 20 лет. Однако не следует преувеличивать количества вновь занятых под плуг земель. Имеются цифры заявлений о намерении расчистить их, но они не всегда соответствовали и даже могли соответствовать действительности, тем более что льготы, даруемые законом в этих случаях, далеко не всегда могли быть осуществлены: несмотря на освобождение таких земель от всех податей и сборов, в том числе от десятины, последнюю по-прежнему исправно взимали. Кроме того, еще до революции наступила реакция в смысле остановки в дальнейшей расчистке земель — прежний пыл угас. Во многих местностях, наоборот, запашки даже сокращались под влиянием непосильных тягостей. И тогда уже, и в особенности в наказах 1789 г., из самых различных местностей Франции раздавались жалобы на то, что многие вновь возделанные земли вследствие их непригодности вскоре вновь покидаются, что стране грозит обезлесенье, что вследствие расчистки земель под пашни скот лишается пастбищ; этому обстоятельству приписывались в значительной мере и наводнения рек. В особенности нужда в пустошах для выпаса скота вызывала вражду со стороны крестьян к тем, кто производил расчистку земель. В результате поощрение, исходившее в этом направлении от правительства, имело, по-видимому, скорее отрицательные последствия. Но и работы по осушению болот, во многих местах успешные, в других случаях терпели неудачу вследствие угроз и даже насилий со стороны местных жителей, которые пользовались ими в качестве выгонов. Таким образом, на каждом шагу мы встречаемся все с тем же вопросом о недостатке выгонов, о невозможности улучшить культуру ввиду необходимости обширных площадей для прокорма скота37.

Такую же параллель между второй половиной XVIII в. и предшествующей эпохой проводит Гольц в отношении Германии38. «До середины XVIII в., — говорит он, — хозяйство вращалось в печальном и весьма пагубном заколдованном кругу». Обычный способ обработки земли доставлял слишком мало корма для скота; вследствие этого невозможно было держать много скота. За недостатком корма коровы в течение зимы настолько теряли силы, что к весне они не в состоянии были подняться с места и идти на пастбище; их приходилось привязывать за хвост и тащить туда, — отсюда они и назывались Schwanzvieh39. Но и пастбища, где скот проводил большую часть года, давали ему мало, были бедны травами40. Являвшееся же последствием этого отсутствие удобрений в свою очередь приводило к низкому уровню полевого хозяйства. Оно вызвало недостаточно глубокое вспахивание, разбивку полей на грядки, на середину которых сваливались удобрения, ибо для всего поля их не хватало, вызывало расточительную затрату удобрений, и конечным результатом был низкий урожай хлебов и соломы. Все это должно было совершено измениться с распространением культуры кормовых трав: последние, доставляя возможность расширения скотоводства, введения стойлового содержания скота вместо выгона его на пастбище, устраняли первопричину всех зол — недостаток удобрений. Однако во второй половине XVIII в. произошла лишь частичная перемена в этом отношении. Лишь в некоторых местностях, в особенности в Бадене, притом обыкновенно только в крупных хозяйствах, часть парового поля была отведена под культуру клевера и других кормовых трав41, «в садах, на пастбищах и паровых полях, повсюду, где только возможно было, стали сажать картофель, сажали его в большом количестве, даже виноградники вынуждены были уступить ему место». Плодосменная же система в целом, которая применялась уже в XVIII в. в Англии, иногда встречалась и во Франции, в Германии была еще совершенно неизвестна, тем более что и в теории она появилась здесь не ранее начала XIX в. Если в крупных хозяйствах уже и ранее иногда следовали принципу Юсти, что поле вовсе не нуждается в отдыхе, то в крестьянских хозяйствах с их строго установленным севооборотом об этом еще пока и речи быть не могло. Самый вопрос о стойловом содержании скота при помощи новых кормовых трав только поставлен был во второй половине XVIII в. — разрешен он был и революционизировал все сельское хозяйство лишь значительно позже42, 43.

Это последнее обстоятельство дает нам отчасти и объяснение того факта, что, несмотря на столь сильное оживление сельскохозяйственной литературы в XVIII в., несмотря на всяческое содействие со стороны государства и общества к распространению новых земледельческих культур, на практике было достигнуто столь мало. «Акр огороженной земли стоит четырех акров общинной», — говорит английский агроном XVII в. Во Франции же существование общинных сервитутов приводит к уничтожению вновь разведенных виноградников пасущимся скотом44; еще в 1753 и 1756 гг. оно вызывает запрещение жать усовершенствованными инструментами, ибо это «лишало бы бедняка соломы, которой он в своей хижине покрывается и согревает окоченевшие члены». Юсти в своем сочинении «Von denen Hindernissen einer bluhenden Landwirtshaft» обращает внимание на другой факт — на невозможность улучшений при том состоянии, когда крестьянин едва перебивается изо дня в день и лишь с трудом добывает необходимые для платежа податей средства. Еще дальше идут писатели XVIII в., выставляющие прямо требование «отмены узурпированных прав и крепостного права», под которым понималось вообще всякое ограничение личной или имущественной свободы. Едва ли не наиболее резко выражает эту мысль Артур Ют постоянно встречающимися в его дневнике замечаниями вроде следующих: «Если вы когда-либо и где-либо встречаете пустопорожние земли, хотя на них вполне можно было бы произвести улучшения, знайте, что они принадлежать какому-нибудь крупному сеньору»; или: «Плохая обработка, нищенские жилища — наверное, земля кого-нибудь из блестящих особ, которых я видел вчера во время церемонии в Версальском дворце... признаком величия принцев и высокопоставленных особ являются пустоши, поросшие вереском, их резиденции окружены лесами, населенными оленями, вепрями и волками».

«Без коренных реформ в аграрных отношениях, — говорит проф. Н. И. Кареев, — вся агрономия тогдашнего времени оставалась в большинстве случаев пустой забавой праздных людей - их агрономические опыты (за исключением картофельных опытов) иногда не отличались от модной затеи м-м Помпадур одеваться молочницей, их трактаты приносили столько же пользы, сколько вся развивавшаяся под влиянием агрономической моды агрикольная поэзия»45. Сельскохозяйственные общества во Франции подходили нередко весьма близко к первопричинам отсталости в земледелии, прямо наталкивались на сеньориальные повинности и на «антисоциальную» податную систему, препятствовавшую крестьянину разводить скот: попробуй он завести лишнюю лошадь, и при ближайшей же раскладке тальи сборщик накинет ему подать. Но они старались, по-видимому, обходить эти больные и опасные проблемы, не сходя с более крепкой и безопасной почвы чисто технических улучшений хозяйства.

Что же было сделано в области аграрного строя, правового положения крестьян в период XIV—XVIII вв., насколько изменилась степень личной несвободы крестьян и права и обязанности их по земле в эту эпоху? Необходимо прежде всего отметить, что то общее положение, которое мы встречаем в особенности в более старых сочинениях по аграрной истории и которое сводится к идее об ухудшении положения крестьян в период XVII-XVIII вв., не подтверждается новейшими исследованиями. Как мы видели46, по сравнению с эпохой раннего Средневековья уже в XIII-XV вв. замечается прогресс в смысле раскрепощения крестьян. Не только в Англии в это время в значительной мере исчезла личная зависимость и крестьяне приобрели права на землю, но и в других странах — в Северной Италии, в различных областях Испании (Каталония, Наварра, Майорка), в отдельных швейцарских кантонах (Швиц, Ури, Унтервальден, Гларус, Апенцелль) - крестьяне уже к концу Средних веков освободились от личной зависимости, сеньориальной юрисдикции и повинностей, превратились частью в свободных землевладельцев, частью в лично свободных арендаторов помещичьей земли. В течение следующих веков освобождение крестьян делает успехи и в других местностях и странах, в особенности во Франции и французской Швейцарии, в Западной Германии, где до XVI в. лишь некоторым категориям крестьян удалось достигнуть более благоприятного правового положения. Если в различных частях Западной Германии мы наблюдаем даже реакцию в период, предшествующий Крестьянским войнам, то она все же имела лишь временный характер и после Крестьянских войн не продолжалась более: аграрные условия застыли в том же положении на долгое время.

Только в отношении восточных областей Германии можно утверждать, что положение крестьянского населения ухудшилось. Это ухудшение, в смысле большего прикрепления к земле, усиления барщины и умаления права крестьян на землю, происходило преимущественно в эпоху Тридцатилетней войны и следующего за ней столетия. С середины XVIII в. появляются уже мероприятия, ведущие к постепенному, хотя и медленному раскрепощению крестьян. В Пруссии, Австрии, Мекленбурге, Голштинии это движение начинается весьма поздно, и поэтому постепенное раскрепощение продолжается вплоть до середины XIX в. В других странах совершенное освобождение крестьян имело место уже в конце XVIII и в начале XIX в.; эти заключительные шаги могли быть сделаны уже тогда благодаря тому, что постепенное облегчение крепостного состояния началось гораздо раньше, за сто, двести и более лет до Французской революции. Если считать правильным мнение об усилении крепостной зависимости в XVI—XVII вв., то освобождение крестьян к концу XVIII в. оказалось бы чем-то внезапным, не вытекающим из всего предшествующего развития, не могло бы быть объяснено как последний акт совершавшегося веками процесса.

Из того факта, что в Англии крепостное состояние исчезло в значительной мере уже к концу Средних веков, во Франции и Западной Германии, постепенно облегчаясь, прекратилось к концу XVIII и началу XIX в., а в Пруссии и Австрии, после периода ухудшения, отменялось с начала XIX в., мы можем сделать и другой вывод: что и в области крестьянского вопроса, как и в распространении других институтов освободительного характера, движение шло с запада на восток. Конечно, о резких переходах едва ли может быть речь: подобно тому как уже в эпоху до Тридцатилетней войны мы находим зачатки, а нередко и весьма развившиеся формы тех институтов, которые вполне выступают наружу только в течение XVII и первой половины XVIII в., и по месту можно отметить лишь постепенный переход. Разница же между отдельными частями Европы заключается в том, что институты, получившие в одних местностях полное развитие, в других остановились на полпути, на предшествующей ступени, или что явления, характерные для данной местности, в соседней с ней не достигли столь широкого распространения и встречаются лишь спорадически.

Оба эти положения - различие по месту с запада на восток и все же лишь постепенный переход - подтверждаются при анализе условий личной зависимости крестьянского населения, условий несвободы, обозначаемых понятиями villainage, servage, Leibeigenschaft или Leibherrschaft (права помещика на личность крестьянина, ограничение свободы передвижения, вступления в брак, наследования, избрания занятий и т.д.). Но к тому же выводу мы придем и при рассмотрении прав крестьян на землю, институтов вещного (поместного, сеньориального) права, Grundherrschaft, seigneurie (право на барщину, оброк, чинши); нрава эти могут быть весьма различны, начиная от держания до тех нор, пока заблагорассудится вотчиннику (bis weiter), и вплоть до граничащего с собственностью наследственного эмфитевзиса.




1 См. Goltz. Geschichte der deutschen Landwirtschaft. Bd. I. 1902. S. 290 ff., 305, 316. Acta Borussica. Getreidehandelspolitik Preussens. Bd. III. S. 15 ff.
2 См. Mantoux. La revolution industrielle au XVIII siecle. P. 148 ff.
3 Rogers. Six Centuries of Work und Wages. 1884. Ch. XVII.
4 Voltaire. Dictionnaire philosophique. IV.
5 Wolters. Studien uber Agrarzustunde und Agrarprobleme in Frankreich von 1700 bis 1790. 1905. S. 158, 165-166, 201.
6 Ibid. S. 158-170, 200-210.
7 Ibid. S. 170-177.
8 [Шуазель - крестьянин, а Вольтер - фермер (франц.).]
9 См.: Labiche. Societes d'agriculture au XVIII siecle. P. 35-36.
10 Cartoufle or tartoutle: из-за внешнего сходства в Италии его смешивали с трюфелями - tartuffola.
11 Stadelmann. Preussens Konige in ihrer Tatigkeit fur die Landeskultur. Bd. II. S. 42-55.
12 См. выше.
13 Goltz. Geschichte der deutschen Landwirtschaft. Bd. I. S. 319-389.
14 Иоанн Берген, восставая против существования общинных пастбищ, не допускающих устранения паровых полей, сравнивал их с публичными женщинами, "которыми пользуется всякий в видах наслаждения, но о которых не заботится никто".
15 Acta Borussica. Cetreidehandelspolitik Preussens. S. 22 ff. Такое же движение, стремление к усовершенствованию системы хозяйства, сельскохозяйственную литературу, сельскохозяйственные общества и т. д. находим и в Испании в конце XVIII в. (см.: Desdevises du Dezert. L'Espagne de l'ancien regime. La richesse et la civilisation. 1904. P. 22 ff. Leonhard. Agrarpolitik und Agrarreform in Spanien unter Karl III. 1909. S. 165 ff.), как и в России (Вольное экономическое общество, учрежденное при Екатерине II, сочинения о сельском хозяйстве, попытки помещиков вводить "англицкую" систему хозяйства).
16 Schwerz. Anleitung zur Kenotois der belgischen Landwirtschaft. Bd. I. S. 307 ff., 318-322.
17 См.: Mann. Memoire sur les moyens d'augmenter la population et de perfectionner la culture dans les Pays-Bas autrichiens // Memoires de l'Academie Imperiale. 1775. Derival. Le Voyageur dans les Pays-Bas autrichiens. 1782. Lichtervelde. Memoires sur les fonds ruraux de l'Escaut. 1815. Brants. Essai historique sur la condition des classes rurales en Belgique jusqu'au XVIII siecle // Academie royale de Belgique. Classe des lettres et des sciences morales et politiques. Memoires. 1880. Van Houtte. Histoire economique de la Belgique a la fin de l'ancien regime. 1920.
18 Brants. Essai historique sur la condition des classes rurales en Belgique jusqu'au XVIII siecle. P. 210 ff.
19 Joung. A six wecks' tour through the Southern Counties of England and Wales. 1769. Idem. A six months' tour through North of England. 1771. Idem. The farmer's tour through the East of England. 1771.
20 See. Les classes rurales en Bretagne du XVI siecle a la Revolution. Paris. 1906. P. 379-413.
21 D'Avenel. Histoire de la propreete. Т. I. P. 298.
22 Wolters. Studien uber Agrarzustande und Agrarprobleme in Frankreich von 1700 bis 1790. S. 232.
23 Arthur Young Voyages en France pendant les annees 1787, 1788, 1789. Gullaumin. 1860. T. I. P. 116.
24 Arlhur Young Voyages en France pendant les annees 1787, 1788, 1789. Т. I. P. 146. По поводу Нормандии Бернье указывает на то, что удобрения приходилось доставать из отдаленных местностей, вследствие чего туки, стоившие 25 ливров на месте, обходились с перевозкой в 100 ливров, не считая сломанных телег, убитых животных и раненых людей (ибо дороги кишели разбойниками). Поэтому население прибегало к старому, веками испытанному способу: сжигали мох и кустарник и золой посыпали землю; земля все же не производила необходимого жителям количества хлеба (Bernier. Essai sur le Tiers-Etat et les paysans de Basse-Normandie au XVIII siecle. 1892. P. 26-30).
25 Van Houtte. Histoire economique de la Belgique a la fin de l'ancien regime. P. 452.
26 Ардашев. Провинциальная администрация во Франции в последнюю пору старого порядка Т. II. С. 569.
27 Labiche. Les societes d'agriculture au XVIII siecle. 1908. P. 135 ff.
28 Arthur Young Voyages en Fiance pendant les annees 1787, 1788, 1789. Т. II. P. 121.
29 Mann. Histoire naturelle des Pays-Bas maritimes // Memoires de l'Academic Imperiale. P. 125
30 Arthur Young Voyages en France pendant les annies 1787, 1788, 1789. T. II. P. 135.
31 Ibid. P. 118, 122.
32 Ibid. P. 150—152. Накануне революции продолжали свою деятельность лишь очень небольшая часть сельскохозяйственных обществ, вообще они играли роль лишь в 1761—1770 гг., но и в это время их деятельность сводилась к немногим мемуарам, к некоторым опытам; но они оказывали влияние лишь на крупных сельских хозяев; масса же крестьян не могла их услышать (Seе. L'agriculture a la fin de l'ancien regime // La vie economique et les classes sociales au XVIII stede. 1924. P. 20).
33 Arthur Young Voyages en France pendant les annees 1787, 1788, 1789. Т. II. P. 140. Относительно распространения новых культур см.: Brutails. Note sur l'economie rurale du Roussillon a la fin de l'ancien regime. 1889. P. 65 ff. Calonne. La vie agricole dans le nord de la France. 1885. P. 80 ff. Sion. Les paysans de la Normandie Orientate. P. 225 ff.
34 See. Les classes rurales en Bretagne du XVI stecle a la Revolution. See. Histoire du regime agraire en Europe au XVIII siecle. 1924. Lafarge. L'agriculture en Limousin et l'administration de Turgot. 1902. Demangeon. La pleine Picarde. 1905. Calonne. La vie agricole dans le nord de la France. 1885. Sion. Les paysans de la Normandie Orientate. 1909. P. 225 ff., 229 ff., 235 ff., 245 ff., 253 ff. Musset. Le Bas-Maine. 1917. Vermale. Les classes rurales en Savoie au XVIII Steele. 1911.
35 Musset. L'administration des haras et l'elevage du cheval au XVIII Steele // Revue d'histoire moderne. 1909-1910. Musset. L'elevage du cheval en France. 1917.
36 См.: Dutil. L'etat economique du Languedoc a la fin de l'ancien regime. 1911. P. 90 ff., 230 ff., 254 ff., 271.
37 См.: Кареев. С. 127. Dutil. L'etat economique du Languedoc a la fin de l'ancien regime. P. 106 ff., 113 ff., 117 ff. Brutails. Note sur l'economie rurale du Roussillon a la fin de l'ancien regime. P. 17, 20 ff. Sie. Les classes rurales en Bretagne du XVI siecle a la Revolution. P. 439 ff. Musset. Le Bas-Maine. P. 274 ff. Demangeon. La pleine Picarde. P. 217 ff. See. L'agriculture a la fin de l'ancien regime // La vie economique et les classes sociales au XVIII siecle. 1924. Sion. Les paysans de la Normandie Orientate. P. 202 ff., 338 ff.
38 Coltz. Geschichte der deutschen Landwirtschaft. Bd. T. 2.
39 [Хвостатый скот (нем.).]
40 См.: Bergen. Anleitung fur die Landwirte zur Verbesserung der Viehzucht. 1784. S. 117.
41 См.: Ludwig. Der badische Bauer im 18. Jahrhundert. S. 142—143.
42 Schwerz. Anleitung zur Kenotois der belgischen Landwirtschaft. Bd. II. 1802. S. 23. Langethal. Geschichte der Landwirtschaft. Bd. IV. P. 345, 361, 446 ff. Stadelmann. Preussens Konige in ihrer Tatigkeit fur die Landeskultur. II. S. 176. Thaer. Einleitung zur Kenntnis der englischen Landwirtschaft. 2. Aufl. 1801. I. S. 404 ff. Медленное распространение новых культур можно усмотреть из ряда описаний отдельных хозяйств. См.: Heisig. Entwicklung der landwirtschuftlichen Verhaltnissc auf den Schaffgottschen Gtiterkompicxen in der Provinz Schlesin. S. 34. Wendorff. Zwei JahrhunderLe landwirlschafllicher Entwicklung auf den graflich Stolberg-Wernigccoder Domanen. 1890. S. 71 ff., 83. Backhans. Enlwicklung der Landwirtschaft auf den graflich Slolberg-Wernigerodischen Domanen. 1888. S. 94. Gortz-Wrisberg. Die Enlwicklung der Landwirtschaft auf den Gttrtz-Wrisbergschen GUtcrn in der Provinz Hannover. 1880. S. 21. Bitfitne. Gutsherrlich-bauerlichen Verhnltnisse in der Provinz Ostpreussen. 1892. S. 34, 38.
43 См. о Германии подробно в немецком издании этой книги: Kulischer I. М. Allgemeine Wirtschaftsgeschichte. Bd. II. 1929. S. 58 ff.
44 Brutails. Note sur l'eonomie rurale du Roussillon a la fin de l'ancien regime. P. 50.
45 Kapeeв. C. 235 - 239.
46 См. т. I.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

А. А. Сванидзе.
Средневековый город и рынок в Швеции XIII-XV веков

Н. Г. Пашкин.
Византия в европейской политике первой половины XV в. (1402-1438)

Игорь Макаров.
Очерки истории реформации в Финляндии (1520-1620 гг.)

М. А. Заборов.
Введение в историографию крестовых походов (Латинская историография XI—XIII веков)

А. А. Зимин, А. Л. Хорошкевич.
Россия времени Ивана Грозного
e-mail: historylib@yandex.ru