Глава IV. Страх и страсть

Когда в мае 1566 года король и королева вернулись в Иль-де-Франс, казалось, что мир в королевстве окончательно восстановлен. В письме к де Фуркво Екатерина только посмеялась над мрачными предсказаниями герцога Альбы: «А что касается вашего сообщения о несчастье из-за религиозных расхождений в этом королевстве, которое он нам предсказывает, то я верю, что слишком много было тех, кто опечалился, видя наступивший мир и то, что мы были так мудры, когда сумели положить конец этим долгим волнениям; но хвала Господу, союз настолько прочен, все подданные короля, моего повелителя и сына, настолько ему преданны, и король намерен поддерживать это, что с трудом можно поверить в возможность возобновления беспорядков, если только они не будут вызваны намеренно».

А пока большую озабоченность вызывали финансовые проблемы. Были сделаны расчеты и выяснилось, что долги превышали сумму в 1800000 ливров, которую можно было бы выручить от продажи церковного имущества. На самые неотложные нужды двора необходимо было, по крайней мере, 600000 ливров. Екатерина попросила эту сумму у двенадцати епископов и у кардиналов, собравшихся при дворе, но они и слышать ни о чем не хотели. Несмотря на безденежье и не обращая внимание на голод и дороговизну продуктов питания, вызванную неблагоприятными климатическими условиями, король и его мать проводили время в пирах, присутствовали на свадьбах у горожан и, надев маски, бегали по лавкам парижских торговцев. Франсес д'Алава сообщал об этом своему повелителю и осуждал великую милость, которой пользовались коннетабль де Монморанси, его сыновья и племянники, еретики Шатильоны, [172] в то время как Гизы покинули двор. Королева позволила провести в Париже процессию вдов французов, «жестоко замученных испанцами» во Флориде. Испанец обвинял французский двор в покровительстве еретикам повсюду — в Новом и Старом свете.

Распространение Реформы и дерзость ее сторонников проявлялись не только во Франции. В апреле из Шотландии пришла весть об убийстве Риццио, секретаря Марии Стюарт, совершенном с согласия мужа королевы Дарнлея. Королева оказалась жертвой рокового стечения обстоятельств. Бунт ее подданных пресвитерианцев вскоре вынудит ее оказаться во власти своей жестокой противницы — Елизаветы Английской. В Нидерландах стремление к автономии и требования религиозной реформы с каждым днем настолько усиливались, что вскоре неизбежно должны были вызвать социальный взрыв, захват церквей, ставшие привычными насилие и иконоборчество (август 1566 года). Слишком многие признаки явственно указывали на это, поэтому в июле Екатерина решила вместе с сыном отправиться с инспекцией по укрепленным городам Пикардии к великому неудовольствию посла Испании, полагавшего, что такая поездка, предпринятая по совету Конде и адмирала Колиньи, могла бы стать для французских протестантов предлогом взяться за оружие и помчаться на помощь их собратьям по вере — подданным Филиппа II. Но в действительности, д'Алава хотел устранить всякую угрозу со стороны Франции на границе с Фландрией в тот момент, когда все считали, что Его Католическое Величество сам отправится в свои провинции, чтобы принудить их к повиновению.

Маршрут испанской армии, которой вместо Филиппа II командует герцог Альба, проясняется: из Милана на Брюссель через Савойю, Франш-Конте и Лотарингию. Для защиты пограничных французских провинций королева-мать усиливает гарнизоны Пьемонта, Пикардии и Трех Епископств в мае 1567 года. С согласия Колиньи и д'Андело она собирает войско в 10000 французских пехотинцев и 6000 швейцарцев для защиты границ, что 3 июля стало причиной [173] весьма резкого объяснения между ней и Франсесом де Алавой: «Король, — сказал испанец, — абсолютно не нуждается в подобной армии». Королева поручает своему послу в Мадриде оправдать принятые ею меры предосторожности: «Судите сами, может ли быть разумно с нашей стороны в этом вихре войны отдаться на милость того, кто стремится нами командовать». Екатерина действительно боится, как бы королевство не оказалось зажатым в тиски: защищенный перемирием с «Турком», император может выступить на Мец, Туль, Верден, а в это время Елизавета Английская высадится в Кале.

Когда испанская армия вступила в Нидерланды, ничто уже не могло оправдать в глазах французских протестантов содержание армии в 6000 швейцарцев, нанятых королем для защиты границ. Шатильоны, Конде и их сторонники составили заговор. Недавние притеснения протестантов, убийства по всей стране, враждебность королевских судей и наместников провинций усиливали их подозрения: возможно, войска наемников предназначались для борьбы с ними? Был составлен секретный план защиты, его главным автором был д'Андело. Было решено захватить короля и его мать, а также кардинала Лотарингского, разогнать армию швейцарцев, захватить три крупных города, чтобы обеспечить надежное отступление: Лион, Тулузу и Труа. Местом всеобщего сбора принц Конде назначил Розе-ан-Бри, недалеко от замка королевы-матери, где Екатерина остановилась вместе с королем. Чтобы не возбуждать подозрений, дворяне по одиночке отправились к месту сбора. Когда двор был об этом предупрежден, около четырехсот дворян уже прибыли. Коннетабль и канцлер недоверчиво отнеслись к этой новости, но она быстро подтвердилась 26 сентября. Пытаясь избежать ловушки, Екатерина и Карл IX поспешно укрылись в соседней крепости города Мо, вызвав на помощь швейцарцев, стоявших в Шато-Тьерри. Со всех сторон поступали сообщения о нападениях протестантов на Перон, Мелюн, Монтро, Ланьи.

Екатерина была ошеломлена. Она пришла в ужас от «этой гнусной затеи», от злонамеренности врагов короля, [174] как она сама писала в Испанию своему послу и Его Католическому Величеству. Она со страхом видела, что в королевство «возвращаются бунты и несчастья», а она «милостью Божьей, потратила столько усилий, чтобы его от этого освободить».

Но королева-мать была отнюдь не из тех людей, кто жалуется впустую. Чтобы не оказаться в кольце осады в Мо вместе со своим сыном, в два часа ночи она бежит вслед за пешими солдатами под охраной целого леса пик швейцарцев. Несколько раз ночью наемникам пришлось отбивать атаки протестантской кавалерии. Когда первая тревога несколько поутихла, Екатерина и ее сын рискнули уехать в быстрых экипажах. Они въехали в Париж 28 сентября в четыре часа утра. Мятежники неотступно их преследовали и остановились в Сен-Дени и Бурже: они решили вызвать голод в столице, отрезав пути поступления продовольствия по Верхней и Нижней Сене и Йонне.

Король Карл IX мобилизует ветеранов Строцци и всех свободных военных, рыцарей своего ордена, все преданное ему дворянство. 7 октября, следуя старинному церемониалу, он посылает своего герольда в главный штаб в Сен-Дени потребовать лично от Конде, Колиньи и д'Андело явиться к нему без оружия, иначе их обвинят в организации бунта. Это предложение было отвергнуто, также провалилась и последняя попытка примирения (эту миссию доверили коннетаблю). Оставалась только открытая конфронтация. Королевские войска многочисленны. В ноябре в них насчитывалось до 15000 пехотинцев и 8000 всадников. У гугенотов всего лишь 2900 пеших солдат и 2500 всадников. Они ждут подхода еще 4000 рейтар, но для их перехвата в Шампани стоит армия юного герцога де Гиза. На юго-западе Блез де Монлюк сдерживает продвижение гугенотов Гаскони на север. Войска протестантов Дофине, Лангедока и восточных провинций заняты в боях местного значения. Обещанная протестантам помощь со стороны Англии также не поступает. 9 ноября д'Андело и Ла Рошфуко покидают Сен-Дени, чтобы возглавить кавалерийскую атаку: [175] король этим воспользовался и 10-го приказал коннетаблю вывести из Парижа кавалерию и артиллерию.

Несмотря на почтенный возраст — семьдесят четыре года, Анн де Монморанси оказывается достойным командующим. За воротами Сен-Дени он рассредоточил 12000 пехотинцев и 4000 всадников. Бой начался в три часа пополудни. Блестящая атака Конде отбита королевскими войсками. К ночи армия коннетабля одержала победу, но ее командующий, получивший многочисленные ранения в голову и лицо и смертельно раненный в позвоночник выстрелом из аркебузы, агонизировал. Он умер 12-го в окружении близких. Екатерина доказала свою признательность за долгую службу тому, кто был для нее сначала наставником, а потом ворчливым советником, но верность которого никогда не вызывала сомнений: она организовала для него королевские похороны в Соборе Парижской Богоматери. Когда тело старого слуги везли в церковь Монморанси, где оно должно было быть погребено, кортеж остановился в Сен-Дени, около могилы Генриха II, а его сердце было помещено в монастыре селестинцев подле сердца короля, с которым его связывала крепкая дружба.

На следующий день после боя гугеноты оставили Сен-Дени и переехали в Монтро, где объединились с гиеньскими войсками Ла Рошфуко. Затем они направились к Шампани навстречу рейтарам герцога Казимира, младшего сына графа Пфальца. По приказу Екатерины ее любимый сын Генрих Анжуйский сменил коннетабля на посту главнокомандующего, получив звание королевского наместника. К шестнадцатилетнему принцу были приставлены герцог де Немур, второй муж герцогини де Гиз, герцог де Монпансье, фанатичный католик, и Артюс де Коссе, суперинтендант финансов, который вскоре получит повышение, став маршалом Франции.

Многие признаки указывали на то, что Екатерина стремится к быстрому заключению мира. 13 ноября эмиссары Конде — де Телиньи, потом де Гастин, привозили предложения по заключению договора, а Карл IX отправлял их своему брату в лагерь для обсуждения на военном совете. [176] Королева ответила, что она готова предоставить свободу на отправление культа верховным судьям и владельцам вотчин в Нормандии для их семей и еще пятидесяти человек. Добившись этой уступки, Конде увеличил свои требования: он потребовал разрешения на богослужения в Париже и Лионе. Королеву пугали постоянно растущие расходы на военные действия, оказавшиеся к тому же не слишком удачными. Генрих Анжуйский не смог помешать протестантской армии соединиться с рейтарами.

Незадолго до Рождества Екатерина доверила свои заботы послу Испании д'Алаве, пригласив его погулять с ней в саду Тюильри, рядом с дворцом, который строился по ее приказу. Герцог Анжуйский, сказала она, ребенок, неспособный командовать. Но д'Алава не принял это извинение. Военный совет герцога состоял из бездарностей, а это вина королевы-матери, ответил он. Коссе не имел никакого влияния, Немур занимался только своими любовными интригами, а Монпансье просто глуп. Он посоветовал Екатерине брать пример с Людовика XI, о подвигах которого он читал у Коммина. На что королева ответила, что ее как раз и вдохновил совет этого короля, говорившего, что сначала надо выжать дольки чеснока и только потом выбрасывать. В таком случае, ответил посол, настало время отозвать этих бездарей и заменить их настоящими солдатами, например — де Таванном, королевским наместником в Бургундии.

Через два дня кардинал де Шатильон поселился в Венсеннском замке вместе с Телиньи и Ла Рошфуко. По приказу Екатерины полномочных представителей провели ночью в Лувр, где она беседовала с ними в течение трех часов. Затем они встретились в монастыре. Филипп II попытался помешать достижению согласия, отправив 20 января гонца с предложением миллиона золотом королю, если он прекратит переговоры с протестантами. Со своей стороны, нунций потребовал, чтобы отлученный кардинал был передан ему для последующего наказания. Но стремление королевы к миру было настолько велико, что давало ей силы сопротивляться любому давлению. Суровые условия, переданные ей [177] Шатильоном, ее не обескуражили. Кардинал-еретик требовал, чтобы эдикт о мирном урегулировании стал постоянно действующим и безотзывным, чтобы король заплатил жалованье рейтарам Конде и чтобы в регистры парламента была вписана декларация, подтверждающая, что волнения были не мятежом, а вызванным необходимостью действием. Королева Екатерина, возможно, и приняла бы такие требования. Но молодой король был крайне раздражен. Помимо роспуска рейтар он потребовал, чтобы главари явились к нему «объяснить, что произошло между Парижем и Мо». Это был категорический отказ.

Поэтому война продолжалась. Армия Конде спускалась вниз по замерзшей Сене к Осеру. Ее преследовала огромная королевская армия. В ней насчитывалось от 20 до 25 тыс. пехотинцев и 12000 всадников. Она была усилена войсками иностранцев: 8000 рейтар Вильгельма Саксонского и итальянцами герцога Савойского. Несмотря на свое численное превосходство, она избегала столкновений с протестантами. Зима была очень суровой, голодные солдаты грабили города, фермы и церкви. Армия таяла с каждым днем — жалованье солдатам платили очень редко. Особенно тяжелые финансовые проблемы были у протестантов, которым Елизавета Английская не оказала никакой помощи. 22 февраля принц Конде был вынужден умолять короля и королеву-мать положить конец бедствиям, обрушившимся на королевство. Кардинал де Шатильон отправился в Лонжюмо, где 25 февраля встретился с маршалом Монморанси. Оба парламентера прибыли с советниками и вельможами. 4 марта Карл IX согласился почти на все требования бунтовщиков: восстановление всех прав протестантов в соответствии с первым эдиктом о мирном урегулировании и выплата жалованья наемникам Конде.

11 марта было заключено перемирие. 22-го Монморанси передал мирный договор на подпись королю. 23-го Конде и Колиньи подписали его в Лонжюмо. 27-го «эдикт об усмирении волнений» был зарегистрирован в парижском парламенте в присутствии Карла IX, который 31-го принял в [178] Картезианском монастыре делегацию гугенотов, прибывших принести торжественную клятву повиновения.

Чем можно объяснить подобную капитуляцию королевской власти? Прежде всего, конечно, финансовыми причинами. У Французской короны в казне нет денег. Чтобы распустить армии, Карл IX обязан заплатить жалованье всем иностранным наемникам, воюющим во Франции, как в королевской армии, так и в армии мятежников. Долг рейтарам Казимира оценивается в миллион ливров. В марте король безуспешно пытается занять эту сумму у города Парижа. Но проблемы короля нисколько не заботят ни буржуа, ни купцов, ни иностранных банкиров. В соответствии со своими доходами, они должны выплатить контрибуцию в сумме 1400000 ливров. Аванс позволит распустить рейтар Конде и рейтар королевской армии, приведенных Вильгельмом Саксонским, а также итальянцев герцога Савойского, фламандцев под командованием графа Аренберга. Но король сохранил свою штатную армию и своих швейцарцев. Это большое преимущество, тем более, что протестантская армия разоружена: Конде одурачили. Мир, который Колиньи назвал «полным вероломства», мог быть всего лишь кратким перемирием. Несмотря на все призывы к согласию, страсти не утихли, а как раз наоборот. В Руане, в день верификации эдикта, католическая чернь выбила ворота Дворца Правосудия и выгнала советников. Грабят дома протестантов, а их обитателей зверски убивают. В Бурже арестантам, принадлежавшим к новой религии, перерезали горло прямо в камерах. В Амьене убили и утопили большое количество гугенотов. В Тулузе парламент приказал взять под стражу сеньора де Рапена, мажордома принца Конде, привезшего весть о мире. Несмотря на наличие у него пропускного свидетельства, ему отрубили голову.

Гугеноты жестокостью отвечают на жестокость. В Валь-де-Луар провансальцы, жившие в Блуа и Турени, разрушают церкви и убивают священников. Говорили, что одного старого каноника раздели, надели на него упряжь, били, а раны посыпали солью и поливали уксусом. Он умер [179] в страшных мучениях через неделю после такого наказания. В Орлеане разбиты и осквернены алтари...

Придя в ужас от этих беспорядков, Екатерина собирает заседание Совета, чтобы решить, какие меры надо принимать. Но 1 мая, в день собрания, она не может на нем присутствовать из-за сильной лихорадки — с 28 апреля вынуждена лежать в постели. Эта болезнь будет тяжелой и долгой: головные боли, кровотечения из носа и рта, рвота, боли в левом межреберье продлятся до 13 мая. Совет изложил королю самые противоречивые мнения. Лишенный материнской помощи, Карл IX не знает, какое решение ему принять. Он решается только на обычные полицейские меры: отправить в каждую провинцию советников, чтобы вершить правосудие и прево для наказания грабителей. Такие решения явно не способствовали искоренению зла. Отсутствие Екатерины сказывалось и на ведении дел. 10 мая Карл IX закрылся в своем кабинете с кардиналами Бурбонским и Лотарингским и герцогом де Немуром, чтобы обсудить, какие меры надо будет принять в том случае, если вдруг королева умрет. Внезапно, когда уже начали терять надежду, крепкое здоровье Екатерины побороло болезнь. Лихорадка прекратилась днем, но терзала ее ночью: приходилось пять-шесть раз менять ее мокрые от пота рубашки. Несмотря на слабость, она приступила к выслушиванию жалоб и занялась делами. 24 мая, по-прежнему не вставая с постели, она продиктовала письмо Колиньи, в котором уверяла его, что накажет виновных в растрате 50000 экю в Осере — эти деньги адмирал послал для рейтар Казимира, чтобы доплатить остаток их жалованья и вынудить их покинуть королевство. Удовлетворить Колиньи значило завершить разоружение бунтовщиков.

Так выздоравливающая королева приступила к выполнению своего секретного плана. Такая настойчивость достойна уважения. Веря в неизбежность предсказаний звезд, в начале мирных переговоров она сказала послу Венеции Джованни Корреро, что звездные сочетания предвещали жестокие события в жизни государей. И подтверждением этому были заговор дона Карлоса против его отца в Испании [180] и несчастья Марии Стюарт, заключенной в замке Лошлевен в Шотландии. Болезнь отступила, и врожденный оптимизм Екатерины побуждает ее думать, что плохое позади и не только для нее. Несмотря на слабость, 26 мая она берется за перо, чтобы поблагодарить Елизавету Английскую за то, что она приютила Марию Стюарт, едва спасшуюся от своих взбунтовавшихся подданных и укрывшуюся у своей кузины; она уверена, что ее невестка получит помощь, милость и дружбу королевы Англии. Она знает мнение Елизаветы: «Нужно, чтобы государи помогали друг другу, чтобы наказывать своих подданных — бунтовщиков, непокорных своим суверенам».

Положение французского правительства далеко не блестящее. Рейтары-протестанты медленно покидают королевство, держа у себя в заложниках посланника и казначея короля, потому что они считают недостаточной полученную ими сумму, чтобы покинуть королевство. Они все еще находятся на территории королевства и гонят захваченных ими 1600 баранов и 7000 голов крупного рогатого скота. Король и королева-мать, не чувствуя себя в безопасности, окружают себя телохранителями. Во время аудиенции 11 июня Екатерина доверительно прошептала Джованни Корреро: «Неизвестно, может быть, даже в этой комнате есть люди, желающие нашей смерти и способные нас убить своими собственными руками. Но Господь этого не допустит, потому что наше дело — это дело его и всего христианского мира». У нее есть веские основания для надежды: «Если правду говорят, что времена меняются каждые семь лет, то еще возможно, что удача нам улыбнется, потому что наши мучения начались семь лет назад». В это время королева встала по отношению к Конде и его партии на позицию силы. Казнь графов д'Эгмона и Горна, обезглавленных в Брюсселе при огромном стечении толпы, стала для нее примером для подражания. Она сказала испанскому послу, что это «святое решение» и что то же самое она собирается вскоре повторить во Франции.

Но еще нужно суметь захватить виновников, которых надлежит наказать. Конде укрылся за стенами Нуайе в [181] Бургундии, где он приказал выкопать рвы. Колиньи укрепляет свой дом в Шатильоне. Ла Рошель не разрешила войти в город королевскому гарнизону: крепость стала идеальным местом для отступления мятежников.

Войска гугенотов прошли через Пикардию, направляясь во Фландрию. Ими командует сеньор де Коквиль. Но ни в коем случае нельзя допустить соединения войск протестантов Франции и бунтовщиков Нидерландов. Маршал де Коссе помчался навстречу Коквилю, разгромил его, взял в плен в Сен-Валери, казнил и отправил его голову в Париж.

Через некоторое время, 21 июля, армия Людвига Нассауского разбита герцогом Альбой. Теперь Екатерина свободна в своих действиях против мятежников. 29 июля она приказывает нескольким капитанам в Бургундии присоединиться к де Таванну, чтобы схватить принца Конде.

Из-за болезни короля казнь пришлось отложить. Карл IX страдает от непрекращающейся лихорадки, характерной для прогрессирующего туберкулеза. Вместе с матерью он удалился в Мадридский замок в Булонском лесу, недалеко от Парижа. Замок был укреплен; вокруг него вырыли рвы. Королевскую семью охраняют десять пехотных батальонов и 6000 швейцарцев, стоящих поблизости. Молодой король сильно похудел и выздоровел только к 17 августа. В это же время слегла его мать из-за сильного кишечного расстройства. Пока король был болен, она продолжала воплощать в жизнь свои замыслы, пытаясь отрезать гугенотам пути отступления к Ла Рошели. Решив, что она усыпила подозрения жителей города после того, как обсудила с ними условия пребывания в городе гарнизона, 5 августа Екатерина направляет де Коссе захватить город. Но ларошельцы предусмотрели необходимость обороны: маршал узнал, что крепостные стены охраняют гасконцы и провансальцы; ему придется отказаться от выполнения своей миссии. По тревоге собираются сторонники Конде в Провансе, Дофине, Пуату, Пикардии, Бри. О помощи попросили Германию. Людвиг Нассауский, принц Оранский, стоит в Кельне, готовый выступить, как говорят, с 6000 всадников и 15000 пехотинцев. [182]

Теперь католики и король должны принять решительные меры. Основная проблема — финансирование войны — была почти решена. В который уже раз духовенство станет главным поставщиком денег. Папа Пий V, которому был направлен 13 июня банкир Аннибале Ручеллаи, в булле от 1 августа разрешил королю получить с церквей исключительную помощь: 150000 ливров дохода, или 1500000 ливров, которые священнослужители передадут ему, отдав в залог или продав свое имущество. Эти деньги должны быть использованы исключительно на «наказание гугенотов» и, если удастся, на возвращение их в католическую веру. Когда была получена эта булла, мнения в Королевском совете разделились. Канцлер де Л'Опиталь отказался ставить на нее королевскую печать. Он осуждает папский акт и называет его провокацией. Такое поведение станет причиной его немилости. Парижский парламент соглашается утвердить буллу 20 сентября. Даже духовенство, часто сдержанное, пока решительно настроено сделать усилие. 4 сентября синдики⁸⁾ учредили ежегодную ренту в 75750 ливров в городской ратуше Парижа. В обмен на это город выплатит королевской казне крупную сумму в 900000 ливров. Города королевства последовали примеру столицы и дают взаймы значительные суммы денег: так, Марсель дал 50000 ливров.

Такие действия и приготовления уже давно начали тревожить Конде. Некое предупреждение дало ему возможность узнать предполагаемый день его похищения. Один из шпионов, следящих за тем, что происходит в Нуайе, попал в руки главы протестантов. При нем нашли записку: «Зверь попался, можно начинать охоту». Смысл послания совершенно ясен. Конде немедленно покидает свое убежище. 27 августа об этом узнают при дворе: принц и его семья переправились через Луару и через Берри вместе с Колиньи направляются к Ла Рошели. Побег принимает размеры массового бегства. На привалах все гугеноты городов и деревень присоединяются к нему с бесчисленными повозками и [183] телегами, увозя продовольствие, женщин и детей. Адмирал пишет королеве, что это похоже на повторение исхода из Египта богоизбранного народа. В одном из своих манифестов Конде осуждает посягательства на эдикт о мирном урегулировании и проявления насилия по отношению к протестантам: все эти злоупотребления исходят от плохих советников короля. Именно против них направлен его законный бунт.

Король не сразу принимает вызов, он снова болен. Неудачное кровопускание становится причиной воспаления в руке. Обезумев от страха, что может остаться калекой, король вызвал к себе в Сен-Мор свою мать и братьев. В Сент-Шапель и во всех церквах Парижа идут мессы. Воспаление исчезает. Такое выздоровление воспринимается как знак свыше: Господь хочет сохранить руку короля, чтобы тот мог ему служить.

Под влиянием Екатерины в Сен-Мор был выработан документ, похожий на объявление войны протестантам. Стремление к терпимости и миру сменилось ненавистью к бунтовщикам. Этот акт ознаменовал переход между двумя направлениями в политике. Меняется состав правительства. Кардинал-фанатик Лотарингский сменяет миротворца, канцлера де Л'Опиталя. Название этого документа весьма красноречиво: «Запрет на проведение любых проповедей, ассамблей, богослужений, кроме католических, апостольских и римских». В нем король детально рассказывает обо всех имевших место мятежах, в которых предводительствовали знатные вельможи, подстрекаемые министрами-священниками новой религии, еще со времен царствования Франциска I. Он объясняет далее, что еще до его совершеннолетия, его высокочтимая повелительница и мать, не располагавшая тогда большой силой, разрешила принять предварительный эдикт от 17 января 1562 года, установивший терпимость по отношению к существованию двух религий. «Надо было надеяться, что мы искореним это зло, когда достигнем более зрелого возраста, обретем власть и могущество, которые принудят наших подданных к еще большему повиновению». [184] Но подданные, обратившиеся в новую религию, не захотели удовольствоваться дарованной им уступкой и продолжали враждебные действия. Амбуазский эдикт о мирном урегулировании (19 марта 1563 года) и другие, последовавшие за ним, ими не соблюдались: они должны были вернуть несколько городов — Ла Рошель, Монтобан, Кастр и еще несколько в Лангедоке и в Дофине. Вместо этого они проявили жестокость, призвав на помощь иностранцев, и, укрепившись в Ла Рошели, начали открытую войну. Король решил, что более нет никаких «сомнений в том, что они собираются устроить в этом королевстве еще одно суверенное государство, чтобы уничтожить наше, Богом созданное, и через эти ухищрения разлучить наших добрых подданных с нами, используя разрешение на отправление своей религии и на сборища, которые они проводят под прикрытием своих проповедей и тайных вечерь, для чего собирают пожертвования, вербуют людей, заставляют клясться, организуют ассоциации, заговоры, плетут интриги как внутри, так и за пределами нашего королевства... и ведут себя как наши смертельные враги». Поэтому отправление любого, кроме католического, культа запрещается «под страхом лишения жизни и имущества». В двухнедельный срок после опубликования эдикта протестантские министры-священники должны будут «покинуть пределы нашего королевства». При этом протестанты могли пользоваться свободой совести; король надеялся, что епископы и священники смогут их убедить вернуться в лоно католической церкви: желая показаться милосердным, он даровал свое прощение всем бунтовщикам, готовым в трехнедельный срок сложить оружие. Последнее положение поражает своей умеренностью. В реальности, как уточнила Екатерина Филиппу II, оно было включено по совету Испании и должно было убедить немецких протестантов, что король наказывает гугенотов как бунтовщиков, а не как протестантов.

29 сентября в Париже состоялась грандиозная процессия, ознаменовавшая начало королем войны. На алтарь Сент-Шапель были возложены мощи святого Дени и его соратников Рустика и Элефера. В соответствии со старинной [185] традицией отъезда на войну французских королей Карл IX возложил свою корону и скипетр около мощей святых, которые будут защищать их до его возвращения из военного похода. На самом деле он остается в Париже. Его младший брат Генрих, получивший чин генералиссимуса, будет его заменять. 4 октября он уезжает в Этамп. Екатерина едет с ним в сопровождении кардиналов Бурбонского, Лотарингского и Гиза. Она утихомирила личные ссоры внутри военного совета своего сына и вернулась в Париж, чтобы лично следить за обеспечением армии, вплоть до изготовления военных палаток. Вскоре Екатерине суждено испытать безмерное горе матери, потерявшей любимую дочь. Умирает Елизавета — королева Испании. Молодая женщина была на четвертом месяце беременности. Как и предыдущие, эта беременность протекала очень тяжело. Слишком ослабевшая и не имевшая возможности двигаться, она очень сильно поправилась и беспорядочность ее питания очень беспокоила Екатерину. 18 октября она написала Филиппу II заботливое письмо. Нужно было заставить королеву «есть только два раза в день и не есть хлеб между двумя приемами пищи». Увы, мать не знала, что ее дочь умерла еще две недели назад. Она отдала Богу душу 3 октября, в полдень, как истинная христианка, говорится в официальной реляции, обряженная в одежды Святого Франциска и последовавшая на небо за ребенком, которого она носила, девочкой, которую окропили водой Святого крещения. На следующий день после того, как Екатерина отправила письмо со своими советами, во второй половине дня в Париж прибыл гонец, принесший печальную весть. Он явился к кардиналам Лотарингскому и Бурбонскому. Не зная, как сообщить о смерти королю и его матери, только на следующий день прелаты поговорили с Карлом IX: в тот момент король был поглощен публикацией эдикта, лишавшего гугенотов их церковных бенефиций. Молодой король сам пошел с этой вестью к своей матери. Удар был настолько страшен, что Екатерина тут же удалилась плакать в свои апартаменты. Через несколько часов, овладев собой, она [186] отправилась в Совет, где заявила, что отныне посвятит свою жизнь только защите дела короля и Бога. Если гугенотов обрадовала эта смерть и они полагают, что оборвутся связи Франции с Испанией, то они ошибаются. Филипп II не может оставаться вдовцом. Королева желает только одного: чтобы ее дочь Маргарита смогла занять место своей сестры.

Екатерина всегда будет с увлечением устраивать браки, и теперь эта страсть смогла побороть ее скорбь. Она тут же начала переговоры через посла де Фуркво. При дворе Испании больше склонялись в пользу брака Филиппа II со старшей дочерью императора Анной и брака Карла IX с младшей дочерью — Елизаветой. Маргарита де Валуа выйдет замуж за короля Португалии. Это ошибка, отвечала Екатерина. Только Маргарита способна сохранить союз Франции и Испании, вступив в брак с Его Католическим Величеством. Осознав всю неуместность этого предложения в тот момент, когда кардинал де Гиз выражал свои соболезнования в Мадриде, королева приказала де Фуркво сжечь ее письмо немедленно после прочтения. Она не могла совместить свою скорбь матери и планирование будущего. Ее боль очень трогательно проявилась во время торжественной службы в Соборе Парижской Богоматери 24 октября. Пренебрегая традицией, запрещавшей королям присутствовать на таких церемониях, в соборе находились совершенно бледный юный Карл IX в фиолетовом костюме и его мать в черных одеяниях. Послы сообщили своим дворам о бесконечном горе королевы.

Внутренняя опасность заставила несколько забыть об этом семейном горе. Екатерине и ее сыну пришлось собрать всю свою энергию для борьбы против бунтовщиков. Еще с 18 сентября Конде и другие предводители протестантов укрепились в Ла Рошели. 28-го к ним присоединились Жанна д'Альбре и ее сын Генрих Наваррский, приведя с собой значительные подкрепления — сорок рот пеших солдат и восемь кавалерийских корнетов. Конде ждал войска под командованием д'Андело и д'Асье из Прованса. Д'Андело [187] с присоединившимся к нему Субизом смог переправиться через Луару. Он двинулся на Пуату через Туар и Пантене. Соединившись с войсками, которые привел из Ла Рошели Колиньи, он смог захватить Ниор, Фонтене, Сен-Мексен и собрался осадить Ангулем.

Из Пуатье на помощь городу помчался герцог де Монпансье. По пути он захватил Конфолан-сюр-Вьенн, вырезав пятьдесят аркебузиров гарнизона. Эта первая победа в войне была отмечена пением Te Deum (Тебя, Господи, славим) в Сент-Шапель. Но Ангулем сдался протестантам. Монпансье поспешно двинулся к Перигору, чтобы преградить путь д'Асье и Мувану, которые вели следующую часть подкреплений из Прованса. Удача улыбнулась католикам. 24 октября Монпансье опрокинул между притоками Дордони Иль и Дронн авангард провансальцев, неосторожно отделившийся от основной армии, оставшейся в Рибераке. В эйфории победы он оценил потери своих врагов в более чем 2500 человек и даже, может быть, еще на 1000 больше, убитых крестьянами во время бегства.

Через некоторое время в Париже стало известно, что 20 октября герцог Альба вырезал арьергард принца Оранского, разрубив на куски более 2000 человек. Таким образом, Конде и Колиньи потеряли значительную часть подкреплений, на которые они надеялись. Они попытались помешать соединиться герцогам Анжуйскому и Монпансье в Пуату, но это им не удалось, и тогда они решили обогнать в Бургундии армию, которую для них вели принц Оранский и герцог Цвайбрюкена. Королевские и протестантские войска продвигались параллельно друг другу на расстоянии двух лье. 12 ноября посол Испании подсчитал количество имеющихся в распоряжении войск: 400 групп копьеносцев, 6000 французских аркебузиров и 6000 швейцарцев под командованием герцога Анжуйского, располагавшего, к тому же, мощной артиллерией; 3000 всадников и 15000 пеших солдат находились в армии Конде, которая вскоре увеличилась за счет 6000 рейтар и 40 рот ландскнехтов герцога Цвайбрюкена. Жалованье им платили королева Англии и протестантские государи, которые 19 ноября должны были [188] вступить на территорию Лотарингии. Остановить это вторжение на границе должен был герцог д'Омаль, командовавший 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров. К нему должны были присоединиться 6000 рейтар, собранных королем в Германии. В Пикардии маршал де Коссе, располагавший войском в 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров, должен был объединиться с солдатами герцога Альбы на границе с Нидерландами: таким образом он надеялся остановить принца Оранского, вступление которого в пределы королевства казалось неизбежным.

И в одном, и другом лагере план военных действий был разработан гораздо лучше, чем в предыдущем столкновении. Цель теперь тоже стала более четкой: речь шла о будущем католицизма и монархии. По окончании сражений могло бы нарушиться европейское равновесие.

На севере и востоке королевства ситуация была неясной. Коссе, у которого было гораздо меньше солдат, чем предполагалось, и Альба взваливали друг на друга вину за то, что получивший свободу действий принц Оранский смог продвинуться к Шампани и соединиться с герцогом Цвайбрюкена. Испанцы, тут же начавшие подозревать французов в неискренности, решили, что окружение Екатерины разработало новый план: объединить силы короля и мятежников с армией принца Оранского для захвата Нидерландов. Эти опасения были достаточно обоснованы.

Чрезвычайный совет собрался 7 января в Сен-Мор. Он продлился допоздна и в этот день Екатерина пропустила мессу. Королева была решительно настроена продолжать войну. Ее поощряли партия Гизов — герцог де Немур и кардинал Лотарингский. Чтобы избежать давления сторонников мирных переговоров, она уехала в свой замок Монсо, откуда 14 января отправилась в Шампань. На месте, 18-го в Эперне и 20-го в Шалоне, она активно занималась организацией снабжения продовольствием и привалов для принца Оранского на пути в Германию, несмотря на энергичные протесты посла Испании: так ей удалось добиться беспрепятственного отступления посторонних. При этом она [189] истратила значительную часть денег, данных католическими государями.

Когда была устранена опасность непосредственной угрозы, Екатерина принялась за свои личные дела: надо было обеспечить браки своим детям. Отправляясь с королем в Три Епископства⁹⁾, чтобы следить за продвижением протестантских подкреплений, она встретилась с вдовствующей герцогиней Лотарингской, которой было поручено добиться согласия императора на брак его старшей дочери Анны с Карлом IX. В Меце, куда королева прибыла 22 февраля, она ждет ответ императора и одновременно готовит защиту города. Она инспектирует крепостные стены и саму крепость, посещает больницы и, весьма вероятно, именно там заражается опасной болезнью — врачи не могут ни определить, что это за болезнь, ни вылечить ее. 4 марта Екатерина слегла, страдая от острой боли в правом боку, ее терзает стойкая лихорадка: именно в тот момент, когда сыну так нужны ее советы, она вынуждена покинуть поле боя. 15 марта герцог Цвайбрюкена Вольфганг Баварский проводит смотр своим войскам: как говорили, в его распоряжении было 8000 всадников и 15000 пехотинцев.

На западе королевства герцог Анжуйский получил долгожданное подкрепление рейтарами. Теперь он располагал войском из 5 или 6 тыс. всадников, прикрываемых с флангов сильной армией в 12-14 тыс. пеших солдат. 12 марта у Жарнака ему удалось завязать бой с армией гугенотов под командованием Колиньи. Адмирал позвал на помощь Конде, который вместе с авангардом в этот момент двигался на Каньяк. Примчавшийся с небольшим эскортом в 300 всадников, принц, который к тому же сломал ногу, когда неудачно садился в седло, яростно атакует противника; но в самый разгар битвы его лошадь пала. Неспособный подняться Конде хладнокровно расстрелян в упор Монтескью, дворянином герцога Анжуйского. Брат короля приказывает взвалить тело принца на осла и на два дня выставляет на посмешище своей армии. [190]

Потери были велики, но не затрагивали ни основной части протестантского войска, ни артиллерии, укрывшихся в Каньяке. На следующий день войска ушли в Сент. Рядом с королем Наваррским теперь остался последний предводитель мятежников — Колиньи. Из мемуаров Маргариты, дочери Екатерины, следует, что в Меце, на своем ложе страданий, королева предчувствовала победу: «Она спала, вокруг ее кровати сидели король Карл, мой брат, и моя сестра, и мой брат Лотарингский, и многие господа из Совета, и дамы, и принцессы. Хоть надежды оставалось мало, все продолжали надеяться. Она вдруг закричала во сне, как если бы увидела битву при Жарнаке: «Посмотрите, как они бегут! Мой сын победил! О, Господи! Поднимите моего сына! Он упал! Смотрите, смотрите, там, у изгороди, мертвый принц Конде!» Следующей ночью, когда король уже лег спать, пришло известие о Жарнакской битве. Он встает, натягивает штаны, накидывает халат на плечи, идет разбудить свою мать и сообщает ей, что победа, которую она видела во сне, действительно произошла. Екатерина радуется, как и король, а возможно, даже больше, потому что героем дня стал Генрих, ее любимый сын. С утра все колокола Меца звонят, а в соборе поют Te Deum (Тебя, Господи, славим).

Королева, которая была еще чрезвычайно слаба и все еще не вставала с постели, печалилась из-за вынужденного бездействия своего дорогого сына герцога Анжуйского, неспособного взять Жарнак без осадной артиллерии. 7 апреля испанский посол сказал ей, что пришло время ударить в колокол, в sonaria, как говорили в Италии, то есть дать сигнал к началу резни, чтобы избавиться от протестантских вожаков — адмирала Колиньи, д'Андело и Ла Рошфуко. Екатерина ответила, что именно так она и собиралась поступить еще семь лет назад, в начале волнений. И сегодня раскаивается, что этот замысел не осуществился. Она назначила премию за головы своих врагов. Тому, кто убьет адмирала, она заплатит 50 тыс. экю и 20-30 тыс. тем, кто уничтожит двух других. Франсес д'Алава посоветовал поручить [191] это Монлюку, который продемонстрировал свои таланты, расправляясь с бордоскими гугенотами.

Эта захватывающая беседа могла бы, в известной мере, подтвердить подлинность утверждений «Замечательного рассуждения о жизни, деяниях и поведении королевы Екатерины Медичи» — жестокого памфлета, собравшего все самые злые и унизительные сплетни о королеве. Автор рассказывает об одном из самых первых планов убийства предводителей протестантов. В начале декабря 1563 года она приказала знаменитому парфюмеру Рене Бьянки отнести яблоко с отравленным запахом. Хирург принца Ле Кро, подозрительно отнесшийся к этому королевскому подарку, поднес яблоко к носу: вскоре его лицо стало странным образом распухать. Потом собаке бросили остатки яблока, перемешанные с хлебом. Едва она прикоснулась к ним, как тут же издохла.

В 1569 году Екатерина уже не могла прибегать к такого рода уловкам, даже если однажды ей случилось ими воспользоваться. Призвать «убийцу короля», пообещав награду за головы своих врагов, было бы средством более действенным, но слишком уж явным: указанные жертвы могли бы себя защитить. Поэтому королева снова решила прибегнуть к сверхъестественным способам «лечения», что тут же стало известно послу Испании и о чем он немедленно сообщил своему повелителю в депеше от 8 июня. Еще полгода назад итальянский «колдун» предложил Екатерине навести «порчу медью» на изображения Конде, Колиньи и д'Андело. Когда королева согласилась, он закрылся в лавчонке с вывеской, изображавшей Василиска, расположенной в «Юдоли печали», на набережной Дубильщиков в Париже. Итальянец вызвал из Страсбурга немецкого ремесленника, сделавшего три бронзовые мужские фигуры — Конде, Колиньи и д'Андело в полный рост. На груди и в местах соединения суставов было очень много всевозможных винтиков, чтобы можно было их открывать и закрывать. Лицо было обращено вверх: концы очень длинных волос торчали во все стороны. Каждый день с помощью своей астролябии итальянец [192] составлял гороскоп этих троих и зажимал или разжимал винтики.

Принц Конде погиб 13 марта при Жарнаке. Как мы уже говорили, конь ударил его копытом и сломал ему правую ногу. Он упал и, будучи не в состоянии двигаться, не смог избежать ударов, нанесенных ему капитаном де Монтескью. Посол Испании написал своему королю, что на трупе принца были какие-то странные следы, на бедре, например, — они вполне могли быть результатом магического воздействия винтов итальянского колдуна! Д'Андело умер чуть позже — 7 мая в Сенте. Говорили, что когда он возвращался из бретонского похода, его старые раны внезапно открылись. Не было ли это снова результатом медной порчи? Впрочем, некоторые были склонны верить в отравление по приказу королевы. 27 мая посол Англии Норрис передал слух, что какой-то флорентиец (может быть, все тот же колдун?) хвастался, что отравил д'Андело. Кардинал де Шатильон, нашедший убежище в Англии вместе со своей супругой, писал курфюрсту Пфальца, что вскрытие тела его брата подтвердило смерть от отравления. Тот же итальянец якобы сумел заставить Колиньи выпить ядовитое питье. У того, и правда, началась настолько сильная водянка, что даже сказали, что он умер. Он был вынужден опровергнуть это сообщение, прогулявшись в носилках. Все эти факты убедили посла д'Алаву, что колдовские средства, использованные королевой-матерью, оказались чрезвычайно действенными. Но случай с адмиралом его разочаровал. После целого месяца колдовских ухищрений метр-чернокнижник заявил в июле, что созвездие адмирала находилось настолько высоко, что до него было невозможно добраться. Он предупредил королеву, что для новых заклинаний ему нужно теперь было уже семнадцать изображений Колиньи.

14 апреля Екатерина, проболев сорок дней, уехала из Меца. В сопровождении двора она прибыла в Верден 17-го и наблюдала за маршем герцога Цвайбрюкена. Она была еще не совсем здорова и страдала от сильных расстройств кишечника, но снова взялась руководить правительством, [193] где за время ее болезни очень большое влияние приобрел кардинал Лотарингский. Чтобы очернить прелата и Екатерину, злые языки распустили слух, что королева (ей тогда было пятьдесят лет) родила в Меце сына от кардинала и что именно поэтому она не вставала с постели!

Екатерина ничего не опровергала. У нее были дела поважнее, чем преследовать авторов сплетен. Вольфганг Баварский во всеуслышание назвал Карла IX жестоким тираном, преследующим истинных верующих, а потом потребовал восстановления протестантов во всех ранее им дарованных правах. Такое заявление предвещало карательное вторжение в королевство. Отправным пунктом для него стала провинция Франш-Конте. Испанцы предоставили там все необходимое немецким рейтарам. Ослабевшая армия герцога д'Омаля тщетно попыталась остановить герцога Цвайбрюкена недалеко от Дижона. Теперь двору не стоило оставаться в Вердене, ставшем фронтовым тылом. Сначала двор переехал в Лотарингию, потом, в первые дни мая, — в Шалон и Реймс. Герцог Цвайбрюкена очень быстро продвигался по Бургундии. Он шел форсированным маршем, даже по ночам, горящие фермы становились для него факелом, освещающим путь. После Бона, он захватил Везеле с 8000 всадников и 6000 пехотинцев. Герцог Анжуйский двинулся в Берри навстречу герцогам Немурскому и д'Омалю: их объединенные силы могли бы противостоять армии Цвайбрюкена, переправившегося через Луару около Ла Шарите, и армии адмирала Колиньи, которого королевские войска не смогли удержать в Сентонже. Столкновение казалось неизбежным.

27 мая Екатерина решила, что ее присутствие необходимо, и вместе с небольшим эскортом верхом направилась в Сен-Мор. 1 июня в Блане она председательствовала на важном военном совете, где вместе с Анжу присутствовали все военачальники. 2 яюня в Сен-Бенуа-дю-Со был сделан общий смотр войскам: 7000 всадников и 12000 пехотинцев. В Лион уже подошли подкрепления из Италии — войска папы и герцога Флорентийского. Но Екатерина не может их [194] ждать. Она решает преследовать немцев по пути их следования на юго-запад. 6 июня королева устраивает смотр королевской армии. В ней насчитывается 8000 всадников и 15000 пехотинцев. Екатерина хочет воспользоваться численным превосходством и разбить немецкие колонны. Но рейтары королевской армии под командованием Филиберта Баденского не стали атаковать своих соотечественников. Они жалуются, что у них не хватает продовольствия, вина и овса, потому что их телеги остались в Сен-Бенуа-дю-Со. Из-за нерасторопности интендантов планы Екатерины проваливаются, и армии снова параллельными дорогами движутся по направлению к Лиможу. 8 июня, когда армия католического лагеря стоит в Кузеи около Лиможа, королева-мать снова хочет начать сражение, но опять католические рейтары уклоняются от боя. Смелое предприятие немцев, осуществленное на территории враждебной страны, подходит к концу. Но их предводителю не суждено увидеть соединения с французами: мужчина очень крупный, подверженный приливам крови, он внезапно умирает, «охваченный трясением членов», от слишком большого количества выпитого. Некоторые, среди них был Таванн, говорили, что «причиной этого было авалонское вино», которое герцог захватил, проходя через город, — 200 бутылок якобы отравленных каким-то городским врачом. Лагерь католиков теперь находится на Иле, у ворот Лиможа. Узнав о смерти Вольфганга Баварского, Екатерина обрадовалась: «Видите, сын мой, — пишет она Карлу IX, — Господь помогает вам лучше, чем люди: он лишает их жизни, не нанося ударов». Но эта ниспосланная провидением смерть не помешала рейтарам и гугенотам встретиться. Общий штаб, состоящий из Колиньи, двух юных принцев Конде и Наваррского и с немецкой стороны Волрада Мансфельда, лейтенанта покойного герцога Цвайбрюкена, разместился в городке Сент-Ире. Офицерам раздают медали и выплачивают жалованье, используя деньги из Ла Рошели. Войска «освежены» и проверены. Королевские войска выбились из сил, дезертируют и умирают от голода в краю, где «растут только каштаны [195] и репа» и о котором Екатерина сохранит жалкие воспоминания: «Это самая отвратительная местность, которую я когда-либо видела». Жители «из самых больших задир. А вообще, нельзя даже десять человек расставить для боя, чтобы они не скатывались. Нет даже четырех дюймов ровной местности». И правда, крайне неудачный плацдарм для королевы, решившей стать главнокомандующим!

На этот раз кажется, что решающая битва все-таки состоится. Екатерина считает, что ей лучше находиться в тылу. Она решает ехать к королю в Орлеан и подготовить новые подкрепления. Войска папы и герцога Флорентийского прибыли в Сен-Леонар: 19 июня их инспектирует королева: более 4000 пехотинцев и более 1 200 хорошо экипированных всадников. Примерно в это же время Анжу получает сильное испанское войско — 300 вооруженных копьеносцев и 3000 пеших солдат-валлонцев под командованием Питера-Эрнеста Мансфельда. Таким образом, теперь в его армии было 24000 человек, или примерно 8000 всадников и 16000 пехотинцев. По численности армия гугенотов была примерно такой же, только, может быть, пехотинцев было несколько больше.

Утром 25 июня Колиньи атаковал королевские войска, укрепившиеся около маленькой деревни Ла Рош-Л'Абей. Атака генерал-полковника королевской инфантерии Фелиппе Строцци — сына Пьеро и, следовательно, внучатого племянника королевы, подкрепленная тосканской кавалерией, заставила осаждавших отступить. Но возвращение Колиньи со значительными силами поставило под сомнение исход битвы. Строцци взят в плен. В конечном итоге артиллерия католиков вынуждает гугенотов остаться на прежних позициях. Начавшийся дождь прекратил бой, который скорее походил на обычную перестрелку, чем на настоящую битву. Анжу упустил возможность одержать великую победу. А Колиньи, не имея возможности продолжать наступление, отступает. Он даже предлагает заключить мир через маршала де Монморанси, но королева и кардинал Лотарингский с возмущением отвергают его предложения: Карл IX [196] передал им полномочия принимать решения. Сейчас, в июле 1569 года, он задерживается в Орлеане. Политические проблемы его совершенно не волнуют: в первый раз в жизни он влюбился в очень красивую девушку — Мари Туше, дочь одного буржуа, как говорят, «самую большую еретичку в городе». Он навещает ее каждый вечер и приказывает своей охране с дудками и барабанами исполнять под ее окнами серенады. Все это продолжалось целый месяц, пока Екатерина не вмешалась и не увезла короля вместе с двором в Париж в поисках денег. Пока ее сын обольщал юную жительницу Орлеана, которая родит ему ребенка, королева-мать продолжала свои решительные колдовские действия, пытаясь погубить Колиньи. 18 июля посол Англии сообщил об отъезде одного немца, капитана Хайца, которому было поручено отравить адмирала. Капитану было заплачено так же, как и его предшественникам. После возвращения двора в Париж в начале августа посол Испании встретил еще одного немца (а возможно, того же самого), вернувшегося из лагеря гугенотов. Через месяц один из слуг адмирала — Доминик д'Альба — попался с белым порошком и признался, что получил его от капитана гвардейцев герцога Анжуйского, чтобы убить Колиньи. Он был приговорен к удушению и повешен.

Все попытки убийства потерпели неудачу, а войну надо было продолжать. В июле король приказал оповестить парламент о новом эдикте по поводу конфискации имущества гугенотов. Он предполагал отдать его в качестве залога городу Парижу за 300000 экю, чтобы заплатить жалованье швейцарцам. Казначей королевы Марсель выделил 50000 ливров за передачу имущества двух казненных дворян-протестантов. По приказу короля был начат процесс против адмирала, обвиненного в оскорблении величества. Не ожидая вынесения приговора, имущество и мебель Колиньи были проданы, что принесло 60000 экю. Окончательный приговор был оглашен в сентябре: лишенный всех званий, титулов, должностей и состояния, Колиньи был приговорен к повешению на Гревской площади. Тот, кто выдаст королю [197] живого или мертвого главаря мятежников, получит наличными 50000 золотых экю «в городской ратуше Парижа и других городах этого королевства». Таким образом, подражая своей матери, Карл IX оценил человека и передал своим подданным свое суверенное право на жизнь и смерть одного из своих подданных — мера жестокая и исключительная, но законная.

Названная жертва действовала тем временем весьма активно. Протестанты наносили удар за ударом, захватив Лузиньян и Шательро, затем 24 июля осадили Пуатье, где укрылись герцог де Гиз и его брат маркиз дю Мэн. 5 сентября герцог Анжуйский ловким отвлекающим маневром у Шательро смог снять осаду. Обе обессилевшие армии отошли за подкреплениями: одна в Турень, а армия Колиньи — в Фэй-ла-Винез, а потом 24 сентября — к Монконтуру. Именно здесь по совету де Таванна герцог Анжуйский начал сражение 3 октября. Несмотря на яростную атаку, Колиньи пришлось оставить город. Его ландскнехты, оставшиеся в одиночку на поле боя, были до последнего вырезаны швейцарцами королевской армии. Это было крупное поражение протестантов. В присутствии посла Испании Екатерина заявила, что битва состоялась в годовщину смерти ее дочери, королевы Елизаветы. Нет никакого сомнения в том, что она помогала Франции.

Армия гугенотов оставляла за собой укрепленные города с гарнизонами — Екатерина решила их уничтожить. Ее два сына — король и Анжу — осадили Сен-Жан-д'Анжели, который долго сопротивлялся — с 16 октября по 2 декабря. С этого момента оптимизм стал постепенно вытесняться сомнением. Нельзя одолеть постоянно ускользающего врага. Поэтому Екатерина начала переговоры. В феврале 1570 года она дошла до того, что предложила гугенотам мир и свободу совести. Ее противники ответили требованием свободы культа: лишение возможности свободно отправлять их культ было для них хуже, чем самая жестокая смерть, сказали они. Несмотря на возмущение Карла IX, королева-мать не прекратила переговоров. Ее очень тревожило продвижение [198] Колиньи к северу через долину Роны. 23 апреля она приняла де Телиньи, глашатая протестантов. Он потребовал разрешения на протестантские богослужения в королевстве и даже при дворе, когда туда прибудут королева Наваррская и принцы, а также возвращения конфискованного имущества, предоставления двух безопасных городов — Кале и Бордо, выплату жалованья рейтарам протестантов, одобрения продажи имущества духовенства и равного участия в палатах всех парламентов королевства.

Разъяренный таким бесстыдством, Карл IX схватился за кинжал и ударил бы Телиньи, если бы его не остановили. Но средств для ведения длительной войны не было, поэтому пришлось вступать в переговоры. Контрпредложением королевской стороны было предоставление на три года Ла Рошели, Монтобана и Сансера. На отправление культа будут иметь право только дворяне в своих домах. Послы короля де Бирон и де Малассиз изложили эти условия адмиралу. Последний, имея в своем подчинении армию в несколько тысяч всадников, уже прибыл к Форезу. Но сильная лихорадка остановила его в Сент-Этьене. Он всегда был сторонником мира, но сейчас отказался от перемирия и вскоре продолжил свое наступление: ускользнув от маршала де Коссе, в июле он стал лагерем в Ла Шарите на Луаре, откуда угрожал Парижу. На западе вперед продвигался Лану и вместе со своими гугенотами занял Ниор, Бруаж и Сент. Сила теперь была на стороне протестантов.

Изменение положения вынуждает Екатерину и короля торопиться с заключением мира. В это время королева разозлилась на Филиппа II, который, воспользовавшись тем, что был главой дома Габсбургов, только что женился на старшей дочери императора, оставив королю Франции младшую. Одновременно с этим он препятствовал браку Маргариты де Валуа с доном Себастьяном, молодым королем Португалии. Заключить мир с гугенотами значило отомстить этому невоспитанному зятю, которого королева теперь обвиняла в плохом отношении к его покойной супруге и в жестокости по отношению к его неуравновешенному сыну [199] дону Карлосу, которого в январе он посадил в тюрьму и который полгода спустя умер от отчаяния и беспомощной ярости в своей камере.

При дворе одним из последних сторонников войны оставался кардинал Лотарингский. Прелат отказывался обсуждать одно из положений мирного договора: брак Маргариты де Валуа, дочери Екатерины, с принцем Генрихом Наваррским. Семнадцатилетняя принцесса явно благоволила к юному Генриху де Гизу, и кардинала бы полностью устроил такой брак, приближавший его семью к трону. Но он не принял в расчет страсти: ревнуя сестру, герцог Анжуйский донес об этой идиллии матери. Придя в ярость, Екатерина потребовала немедленного разрыва: она собиралась выдать свою дочь замуж за суверенного государя. Ее союзницей стала гордость короля, уязвленного самонадеянностью лотарингских принцев.

25 июня в пять часов утра Карл IX, узнавший об амурах своей сестрицы, пришел в «одной рубашке» к своей матери и приказал позвать туда принцессу. Посол Испании рассказывает, что «мать и сын набросились на Маргариту и били ее изо всех сил. Когда, наконец, они прекратили, ее одежда была настолько разорвана, а волосы в таком беспорядке, что королева, ее мать, боясь, как бы этого не заметили, потом целый час приводила в порядок платье своей дочери». После этого король приказал своему брату, бастарду Ангулему, убить герцога де Гиза. Стремясь спасти свою жизнь, герцог поспешно объявил со своем браке с Екатериной Клевской, вдовой принца Порциана. Кардинал Лотарингский уехал в Реймс. Так, благодаря этому своевременному инциденту было сломлено сопротивление католических лидеров заключению мира.

Несмотря на горечь короля Испании («король и королева себя неизбежно погубят») и возмущение папы Пия V по поводу отвратительных еретиков («этот мир станет источником самых великих несчастий Франции»), полномочный представитель де Телиньи, прибывший в Сен-Жермен-ан-Лэ 29 июля, заключил мир в день своего приезда. Но до объявления о соглашении, были названы четыре безопасных города. [200] К Ла Рошели и Монтобану были добавлены вместо потребованных протестантами Ангулема и Сансера Ла Шарите и Каньяк. Эти города останутся в распоряжении протестантов в течение двух лет как временное убежище для защиты от жестокостей католиков.

Эдикт о мирном урегулировании от 8 августа 1570 года даровал право на свободу совести на всей территории королевства, отправление культа там, где это имело место до войны, в предместьях одного из двух городов, где имеется парламент, и в домах верховных судейских. Новая религия была запрещена при дворе, на расстоянии двух лье от каждой из королевских резиденций и на расстоянии десяти лье от Парижа. Протестанты допускались во все университеты, школы и больницы. У них были свои отдельные кладбища. Они имели право не признавать судей в парламентах. Была объявлена всеобщая амнистия. Заключенным будет дана свобода, а конфискованные имущество, должности и титулы будут возвращены.

Вся королевская семья торжественно поклялась исполнять положения этого мирного договора. 15 августа вместе со всем двором король отправился в Собор Парижской Богоматери на мессу и вечерню. Затем он поужинал в Парижской ратуше. Ночью были убраны виселицы и сняли чучела адмирала и других протестантских предводителей, повешенные на Гревской площади и Мокфоконе. Радостный народ толпой повалил на улицы и площади, где именем короля провозглашался мир и забвение прошлого.

После того как было найдено мирное решение проблем, военные страсти несколько смягчились. Снова можно было думать о праздниках. Сезон начался 3 октября — в прошлые годы этот роковой день приносил траур и сражения; но на этот раз в особняке Гизов в Париже состоялся великолепный прием по случаю брака молодого герцога Генриха и Екатерины Клевской, вдовы принца Порциана, гугенота. Екатерина Медичи тоже там присутствовала до полуночи. Дом был великолепно украшен золотыми и серебряными вазами, принадлежавшими кардиналу Лотарингскому. [201]

Закончится ли 1570 год, как и этот брак, союзом воды и огня, братством католиков и протестантов? Испания и Святой Престол в лице их представителей при дворе опасались этого и были чрезвычайно возмущены. Счастливая королева Екатерина радовалась: она помирилась со своими врагами, освободилась от необходимости личной мести, забыла об усталости военных походов и теперь, наконец, могла обеспечить Французской короне роль, достойную ее величия в международном плане. [202]

⁸⁾ Синдик — в феод.Западной Европе — глава, старшина гильдии (прим. перев).

⁹⁾ Три Епископства — в XVI-XVII вв. Мец, Туль, Верден.