4.4. Заговоры и страхи перед заговорами, 1815—1825
|
Если тезис о заговоре, согласно которому Французская революция стала результатом заговора философов, масонов и иллюминатов, имел под собой только полемическо-идеологическое основание, то в эпоху Реставрации правомерность ужаса перед заговорами, казалось, находила постоянное подтверждение. Закономерным следствием этого было возрождение и укрепление контрреволюционной теории заговора. Ведь действительно никто, кроме людей, объединившихся в «тайные общества», не пытался в этот период использовать или же вызвать политические потрясения. Правда, эти общества были не дьявольскими кликами заговорщиков, а просто политическими образованиями, которые следует рассматривать как прототипы современных политических партий. Поскольку абсолютистские правительства не позволяли им принимать никакого участия в процессах формирования политической воли и принятия решений, а по преимуществу воспринимали их как незаконные и боролись с ними, они были вынуждены конспирироваться. Те , кого притесняли, становились радикалами, то есть начинали считать, что необходимых реформ можно добиться только насильственными методами. Это, в свою очередь, лишь подтверждало худшие опасения властей, которым угрожали эти радикалы, опасения, подпитываемые контрреволюционными страхами перед заговором.
Поскольку в исторической ретроспективе легко недооценить остроту, с какой все, кого интересовала политика, воспринимали кризисные годы эпохи Реставрации, имеет смысл описать реакцию аккредитованных в Германии дипломатов на Вартбургский праздник немецких буршеншафтов 18 октября 1817 г. Эта встреча, которую прусская полиция восприняла как результат заговора1, побудила французских дипломатов всерьез сравнить ситуацию в Германии с ситуацией во Франции в 1788 г.2, приравнять вызывающие, но все-таки довольно безобидные акции немецких буршеншафтов к штурму Бастилии и интерпретировать их как зачин ко всеобщему восстанию3. После того как 16 августа 1819 г. йоменская кавалерия на поле Сент-Питерсфилд под Манчестером устроила кровавую бойню собравшимся там «радикалам» («Питерлоо»), в марте 1819 г. член буршеншафта Занд убил русского статского советника Коцебу, весной 1820 г. разразились революции в Испании и Неаполе, а 13 февраля 1820 г. был заколот кинжалом герцог Беррийский, страх перед революциями и заговорами приобрел острейшую актуальность. Это выразилось в широком спектре репрессивных мер, из которых здесь следует упомянуть только Карлсбадские постановления от 20 июля 1819 г. и британские «Шесть актов» (Six acts) от осени того же года, резко ограничивавшие гражданские права британцев. Герцог Веллингтон заявил по этому поводу 25 ноября 1819 г.: «Наш пример станет благим для Франции и Германии, и мы вправе надеяться, что мир избежит опасности мировой революции, которая угрожает нам всем»4. Когда вскоре после этого, со вспышкой революции в Испании, кризис перешел в открытую стадию, власти династических государств охватил ужас перед революционными потрясениями, повлекший за собой не безропотное смирение, а решительные контрреволюционные меры. Это выразилось, в частности, в высказывании Меттерниха от 10 апреля 1820 г.: «Если задают вопрос, охватит ли Европу революция, то я не стал бы держать пари, что этого не произойдет, но твердо намерен бороться с ней до последнего вздоха»5. Поскольку либеральная европейская печать, зачастую в агрессивной форме, демонстрировала международную солидарность и было известно о существовании международной сети «тайных обществ», неудивительно, что в те годы в агитации вновь стал применяться контрреволюционный тезис о заговоре и что многие в него верили6. В этом отношении характерно французское сочинение 1819 г., носившее заголовок «О тайных обществах в Германии и других странах, о секте иллюминатов, тайном трибунале, убийстве Коцебу и проч.». В этом памфлете иллюминаты и их якобы прямые наследники — особенно члены Тугендбунда и буршеншафтов — обвиняются в стремлении к мировому господству7. Его анонимный автор Венсан Ломбар де Лангр, над которым либеральный парижский журнал «Французская Минерва» (La Minerve Frangaise) насмехался: «Он повсюду видит иллюминатство и всё принимает за него»8, верил даже, что иллюминаты уже тайно властвуют над четырьмя континентами, а в Германии ближе всего к своей цели — прямому захвату власти9. В соответствии с той же паникерской аргументацией испанский посланник в Берлине в уже упоминавшейся памятной записке от 8 мая 1819 г. утверждал в отношении «масонской секты», которую считал головной организацией для всех «сект», что она домогается создания республиканской Европы, организованной в виде национальных государств10. В составлении меморандумов, которые в те годы подсовывались ведущим государственным деятелям в целях «разоблачения» мнимых масонских заговоров, проявили себя даже консервативные масоны. С одной стороны, они могли претендовать на то, что особенно хорошо информированы, а с другой — путем доносительства пытались доказать свою политическую благонадежность. Так, например, пиетистски настроенный 64-летний граф Кристиан Август фон Хаугвиц (1752—1831), который еще в молодости играл ведущую роль в антииллюминатском розенкрейцерском ордене, а с 1792 г. в качестве министра иностранных дел был одним из людей, определявших политику Пруссии, в 1822 г. на Веронском конгрессе подал памятную записку о масонстве11. В ней он пытался выявить «тайные происки, медленно действующий яд той змеи, укус которой, похоже, грозит человечеству более, чем когда-либо»12. Он утверждал, что с давних пор «пришел к твердому убеждению: то, что началось в 1788 году... французская революция, убийство короля... предварялось объединениями, клятвами и т. п.»13. Кромвель и Наполеон познакомились с «системой переворотов», которая «грозит человечеству более, чем когда-либо»14. Правда, средство одолеть эту пагубу, которая впервые открыто проявилась в Америке, Хаугвиц видел не в слепых репрессиях, а в новом обращении к христианской религии: «Может быть, это самонадеянно; но только одно слово — вера и упование на Одного, Единственного Спасителя. Внутреннее единство среди тех, кто призван победить гидру»15. Русский генерал-лейтенант и сенатор Е. А. Кушелев (1763—1826), который с 1820 г. был наместным великим мастером одной петербургской ложи, уже 11 июня 1821 г. в Лайбахе представил своему государю четыре «докладные записки»16о масонстве. В них он изображал революции в Италии как дело рук масонских тайных обществ карбонариев. Далее он указывал на то, что и в правление Екатерины И в России было обнаружено «гнездо иллюминатов и мартинистов», и, наконец, ходатайствовал о строгом надзоре над российскими ложами либо об их запрете; немногим позже их действительно запретили. То, что страх перед заговорами и революциями принимал облик бреда, показывает сочинение «О непотребстве, царящем в немецких университетах, гимназиях и лицеях, или История академического заговора против королевской власти, христианства и собственности», написанное бывшим членом шпейерского капитула Карлом Фабрициусом в 1822 г. В этом памфлете, например, сказано: «Вся академическая молодежь этой части света со времен французской революции жаждет всеобщих перемен, наша академическая молодежь в Германии особенно!.. Клубы Тугендбунда и иллюминатов проникли даже в Китай и Персию, а в Германии их уже не искоренить... Поверишь, что нашел друга, и обнимешь убийцу. Будешь искать уединения в пещерах и лесах, будешь скрываться, как тигры и пантеры, ведь у нас больше нет супругов, нет родственников, нет детей!..»17 Поскольку Меттерних, в отличие от некоторых государственных деятелей и монархов, не поддался паническому страху перед революцией, а умел составлять для себя независимое представление о положении вещей, он ловко поставил тезис о заговоре на службу своей политике. Так, мятежом русского гвардейского Семеновского полка он воспользовался как удачной возможностью воздействовать на политически неустойчивого русского императора, который до тех пор симпатизировал либеральным и национально-освободительным движениям — в Польше, Италии и Греции, — и окончательно направить его на путь контрреволюционной политики. Хотя Меттерних сам в частном письме от 15 ноября 1820 г. признавал, что до событий, происходивших в упомянутом русском полку, ему, «по сути, мало дела»18, он письмом от 26 ноября 1820 г. поручил венскому полицейскому управлению подготовить для царя соответствующее донесение о тайных обществах: «Русский император придает величайшее значение козням, которые плетутся под покровом тайных обществ. Это сфера, в которой можно добиться многих благ и которая дает нам широкие возможности напрямую влиять на него»19. То, что меттерниховские предостережения были услышаны, показывает письмо Александра I за февраль 1821 г.20 Там говорится: «Все эти люди [революционные либералы, радикалы, международные карбонарии] соединились в один общий заговор, разбившись на отдельные группы и общества, о действиях которых у меня все документы налицо... все общества и секты, основанные на антихристианстве и на философии Вольтера и ему подобных, поклялись отомстить правительствам»21. По тайной памятной записке Меттерниха об основании «центрального комитета северных держав в Вене»22, переданной Александру I в 1822 г. на конференции в Вероне, ясно видна как оценка Меттернихом революционной угрозы, так и его тактика. Поскольку опасность потрясений он отнюдь не переоценивал, его настоятельное предостережение насчет «Руководящего комитета радикалов всей Европы», а также насчет «сект» следует интерпретировать как тактический ход с целью настроить русского императора в пользу своего проекта23. Политическая полиция, которой было поручено следить за «революционными происками» и пресекать их, чаще всего была не в состоянии составить взвешенное представление о ситуации и нередко усваивала наивные и разоблачительные конспирологические взгляды, отмеченные влиянием Баррюэля. Так, русский уполномоченный в Варшаве, согласно его рапорту о варшавском студенческом объединении «Панта Койна» за март 1822 г., полагал: «Это тайное общество, занимающее нас в настоящее время, — не что иное, как эманация пресловутого иллюминатства, которое якобы было подавлено сорок лет назад баварским правительством, но не переставало тлеть под пеплом и прорастать повсюду в самых разных формах»24. Утверждать такое, предполагая, что существует очень разветвленный заговор, могли не в последнюю очередь потому, что польские студенты называли свои объединения в романтически -революционной манере, подражая популярным образцам. Тем самым они неизбежно внушали ошибочное подозрение, что принадлежат к международному заговору. Так, например, один тайный кружок в рамках образованной по немецкому образцу «Панта Койна» назвал себя в 1819 г. T(owarzystwo) K(arbonarów) (Обществом карбонариев)25, а ученики литовской гимназии из Крожей и Свислочи именовали себя «Czarni Braci» — в честь «Черных братьев» Карла Фоллена26. Наконец, здесь следует упомянуть учрежденное 6 мая 1820 г. виленскими студентами «Общество лучезарных» (Towarzystwo Promienistych)27, которое уже из-за названия можно было принять за иллюминатское. По поводу этого высосанного из пальца обвинения, представляющего собой хороший пример, как легко тогда возникали подозрения, один член общества высказался так: «Жаль, что когда-то были иллюминаты и что в последнее время появился Занд. Они — причины этого упрека... Многие говорят, что лучезарные хуже иллюминатов... и что Зан (Zan) и Занд (Sand) отличаются только одной буквой»28. Коль скоро не только противники29, но также члены и сочувствующие30 часто придавали «тайным обществам» значение, находившееся в вопиющем противоречии с их реальным влиянием, нельзя просто отмести теорию заговора как бессмыслицу, ограничившись поверхностным рассмотрением вопроса. Ведь в ней отражено, по преимуществу безотчетное, осознание, что в автократических государствах31 свободное объединение индивидуумов, воспринимающих себя не пассивными подданными, а активными гражданами, расценивается как эпохальный поворот32. Сводя все освободительные поползновения к конспиративной деятельности «тайных обществ», приверженцы тезиса о заговоре укрепляли у своих антагонистов веру в политическую эффективность заговоров и иногда могли даже спровоцировать образование «тайных обществ». Очень рано высказанное предостережение, что публикация «Новейших работ Спартака и Филона в ордене иллюминатов» — в предисловии к которой излагалась первая разработанная до конца антииллюминатская теория заговора — станет «настоящим учебным пособием для заговорщиков»33, вполне оправдалось. В конце концов, и «Памятные записки» аббата Баррюэля, в значительной части представлявшие собой комментированное издание иллюминатских текстов, знакомили не только с теорией заговора, но и с самим учением иллюминатов. Например, напрашивается предположение, что русскому статскому советнику Николаю Тургеневу никогда бы не пришло в голову заняться Вейсгауптом, если бы его внимание на последнего не обратил Баррюэль. Тургенев зафиксировал в своем дневнике 25 июня 1817 г.: «Я сижу в своих больших креслах и читаю Вейсгаупта... Вейсгаупт пишет с большою ясностию и глубокомыслием, и мне весьма нравится... В Вейсгаупте также ясно доказывается польза и необходимость тайных обществ для действий важных и полезных»34. Насколько Баррюэль способствовал популяризации вейсгауптовских взглядов, можно судить и по посланию одного члена тайного виленского студенческого общества «филоматов». В этом письме от 2 июня 1820 г. по поводу предложения эмиссара «Патриотического общества» установить конспиративное сотрудничество с варшавскими заговорщиками сделано замечание: предложение смахивает на то, о котором в своем «пасквиле» рассказал Баррюэль35. Наконец, в подтверждение этого обширного побочного эффекта от издания «Памятных записок» Баррюэля можно сослаться и на такой примечательный факт: одно из первых заданий, которое руководитель «Южного общества» декабристов полковник Пестель дал подчиненным, состояло в том, чтобы перевести на русский опубликованные Баррюэлем высказывания Вейсгаупта о тайных обществах!36 На то, что тенденция мелких элитарных тайных союзов «замышлять международные сверхзаговоры», которую проследил Хобсбаум37, тоже объясняется тезисом о заговоре, обратила внимание еще Элизабет Эйзенстайн в своей работе о Буонарроти38. Как следует из воспоминаний Иоахима де Прати, тот факт, что «Великая Твердь» многие годы была «ужасом для континентальных деспотов»39, наполнял его удовлетворением. Революционерами, часто еще юношами, иногда двигал почти подростковый интерес к игре и провокации, что наряду с подобными хвастливыми утверждениями показывает следующее событие: Иоахим де Прати и его друг и сотоварищ по заговору граф Бохольц, член немецкого буршеншафта, живший с 1820 г. в эмиграции в Швейцарии, посмеялись над маниакальным поиском заговоров, устроив фантастический ритуал и приняв внедренного в Швейцарию агента французской полиции в мнимое тайное общество «Аврора Тевтоника»!40 Это общество быстро приобрело призрачное существование в тайных донесениях агентов политических полиций Европы41. Здесь нельзя не обратить внимания на такое обстоятельство, чреватое последствиями: уже в организации и идеологии «Великой Тверди» наметилась опасная тенденция к тому, чтобы элитарно-мессианские малые группы были способны манипулировать идеалами свободы и извращать их42. Правда, организация Буонарроти, конспиративная в строгом смысле слова, не характерна для «тайных обществ» рассматриваемого периода. В ней скорей проявлялась будоражащая потребность в свободе в самом широком смысле. Николай Тургенев описал эту функцию «тайных обществ» в таких выразительных словах: «Именно возможность открыто, не боясь быть превратно понятым или истолкованным, говорить не только о политике, но и любых вопросах составляла невыразимую прелесть наших собраний»43. Как ясно осознал Гёте, «желание создавать отдельные общества» указывает на то, что появилось «больше потребностей», чем «удовлетворяют сверху, больше видов деятельности, чем могут направить или использовать сверху»44. Без понимания этого принципиального обстоятельства даже сравнительно неидеологизированная и близкая к реальности попытка составить представление о заговоре в конечном счете вела к ошибочным выводам. Это показывает, например, привлекшая внимание всей Европы обвинительная речь, которую произнес генеральный прокурор Франции Маршанжи после провалившегося путча в 1822 г. Он заявил: «Нынешние революции... не прирожденные, им научили, а поскольку этот урок был преподан от Севера до Юга, этим объясняется однородность заблуждений от Апеннин до Ориноко... Тайные общества — мастерские заговора; они имеют давнее происхождение, но с 1815 года их деятельность была, так сказать, перманентной»45. По сравнению с этим комментарий директора прусского департамента полиции Кампца к приговору Бреславльского высшего окружного суда по процессу демагогов, а также к донесению русской императорской следственной комиссии по делу декабристов46 выглядит более реалистичным. Ведь его проницательный анализ придает меньше значения «искусственному» характеру революции. Кампц рассуждает следующим образом: «Согласно документам, все раскрываемые вновь и вновь с 1815 г. от Неаполя до Копенгагена и от Лиссабона до Петербурга тайные политические революционные объединения по цели, принципам, организации и внешней форме... в значительной мере похожи друг на друга»47. Кампц, рассматривавший конституционную форму правления как переходную к республиканской, констатировал, что «у либералов по всей Европе существует самая полная cause commune [единство], и между ними происходит постоянное, очень быстрое сообщение». При этом он выражал удовлетворение тем, что немецкое мещанское и крестьянское сословия, а также военные не приемлют «политических злодеяний и глупостей, а также пустых химерических теорий»48. Поскольку революционный принцип провозгласил себя «научно обоснованным гражданским переворотом», а подобный переворот не может «совершиться без насилия»49, Кампц оптимистично заявляет: «С высокой вероятностью можно надеяться, что революционный принцип отныне завершил свой цикл в нашей части света»50. Правда, для этого правительство не должно допускать, чтобы учебные заведения превращались в «рассадники безбожия, порока, преступления и измены и в места, где воспитывают порочных людей, прожектеров, революционеров и изменников»51. Ведь известно же, «с каким усердием иллюминаты заботились о народном образовании»52. Прежде чем продолжить анализ тезиса о заговоре как такового, нам предстоит рассмотреть вопрос о включении евреев в число заговорщиков против «трона и алтаря» — процесс, который можно наблюдать с конца XVIII в. Поскольку христианско-контрреволюционный тезис о заговоре до сих пор еще основательно не изучен, постольку и проблему обвинения евреев в участии в заговоре до недавнего времени почти совсем обходили вниманием. Так, например, еще в 1965 г. в исследовании Уолтера Лакёра сказано: «Книги аббата Баррюэля и шевалье де Мале53 о Французской революции говорят о тройном заговоре — философов, масонов и прожектеров. Для евреев в подобном заговоре тогда явно не было места»54. В своей работе «Благословение на геноцид» Норман Кон в 1967 г., ссылаясь в основном на рассматриваемое ниже письмо Симонини от 1806 г., впервые четко указал на контрреволюционное происхождение тезиса о еврейском заговоре, который особо активно использовали национал-социалисты55. Это первое указание, в 1968 г. подхваченное и развитое Львом Поляковым56, далее следует поставить на более прочную источниковедческую базу. 1 Steiger 1966. 2 Так Рейнар писал Ришелье 18 ноября 1817 г. Цит. по: Hammer 1963, 69. 3 Так Бонне писал Ришелье 25 ноября 1817 г.: ibid. 4 Цит. по: Artz 1953,126. 5 Metternich 1880/84 И/2. 395. 6 Ср. Weitzel 1821 III, 2: «Князья, похоже, как никогда, далеки от того, чтобы сдержать свое слово и дать немцам свободные конституции, но немцы не забыли обещаний... У них еще есть те формы политических и масонских обществ, союзов добродетели, которыми ранее воспользовались, чтобы воспламенить их мужество и руководить им. У Вейсгаупта, Шилля и Шнайдера [Евлогий Шнайдер, 1756—1794, священник и революционер, кончивший жизнь на гильотине] много учеников. Немецкий народ, который считали и считают нескладным, просто спокоен и терпелив; но, если его терпение иссякнет, он станет вулканом». 7 Lombard de Langres 1819, 30. Ср. Bibliothèque Historique VII (1819), 72: «Всё, что в последнее время французские журналы сообщали об иллюминатах в Германии, о союзе добродетели и о тевтонской ассоциации в университетах, — ложь»; о Тугендбунде — ibid., 75: «Один-единственный план наэлектризовал все умы, настроив их против угнетателей родины». 8 La Minerve Frangaise VII (1819), 58. Ср. также Allgemeine Zeitung от 22 августа 1819 г., где говорится об этом сочинении: «Короче говоря, всё зло, которое творится на земле, проистекает от иллюминатов... Означенному французу и тем, кто поднимает крик, якобы все мы, немцы, опутаны сетью чудовищного заговора... всем, кто вынюхивает следы якобинцев, мы должны ответить только одно: во всей Германии нет ни одного по-настоящему тиранического правительства, посчитавшего долгом пойти на меры, которые бы дали повод для заговоров...» 9 Lombard de Langres 1819, 204. Ср. ibid., 201: «Глубокие политики, подумайте, что иллюминаты сегодня имеют под властью четыре части света...» 10 Lamy 1910, 299. 11 Напечатано в изд.: Dorow 1838/41 IV, 212-219. 12 Ibid., 212. 13 Ibid., 217. 14 Ibid., 218. 15 Ibid., 219. 16 См.: Уничтожение масонских лож 1877. 17 Fabritius 1822,162. 18 Metternich 1880/84 Н/2, Nr. 455. 19 Цит. по: Sommerfeldt 1941, 101. 20 Напечатано в изд.: Николай Михайлович 1914, № 39. 21 Цит. по: Николай Михайлович 1914, 419. 22 Metternich 1880/84 И/2, Nr. 636. 23 «Никогда мир не предоставлял доказательств единства и солидарности между великими политическими силами, подобных тем, пример каких дали Россия, Австрия и Франция в течение двух последних лет» (ibid., 595). См. с. 155-156. 24 Цит. по: Kraushar 1907,18. 25 Lukaszewicz 1951III/2,191. 26 Askenazy 19291,143. 27 Jablonska-Erdmanowa 1931, 99 ff. 28 Юзеф Ежовский — Адаму Мицкевичу, цит. по: Archiwum Filomatów 1913 II, 140; Томаш Зан был одним из руководителей Виленского студенческого общества, входил также в масонскую ложу и поддерживал тесные контакты с упомянутым выше «Патриотическим обществом». Ср.: Askenazy 1929 I, 308-309. 29 Отец Гривель, близкий к аббату Баррюэлю, вспоминает, что в 1816 г. он спросил Баррюэля: «В своих „Памятных записках о якобинстве" вы называете имена. Вы не боитесь кинжала масонов? — Они не посмеют. Мерзавцы! — закричал он во все горло. — Почему? — Потому что смерть была бы доказательством, что я написал о них правду» (цит. по: Contem-porain XVI (1878), 63). 30 Ср.: «Сколько раз и прежде, и в то время [Россия, 1818—1822] можно было увидеть людей, обращавшихся к лицам, коих считали вождями тайных обществ, с настойчивой просьбой принять их туда!.. И хотя тем и другим отвечали, что нет никаких тайных обществ, все было напрасно: умы с тревогой ожидали грядущих политических потрясений, все воображали, что готовятся какие-то великие перемены, и никто не хотел оставаться в стороне» (Тургенев 2001, 82). 31 Ср. характерный ответ, который лорд Холланд дал живущему в Лондоне в изгнании неаполитанскому генералу Пепе, в 1822 г. захотевшему завербовать его в тайное общество «Конституционные братья Европы»: «Я не люблю узнавать тайны, в палате лордов я способен сказать что угодно из того, что я знаю» (Pépé 1846 III, 231). 32 Ср. Wit 1830 1,14: «Практичный подданный стал спекулятивным политиком». О мифе о тайных обществах см.: Roberts 1974. 33 Robison 1800, 263: «Упрек, что эта книга станет для народа настоящим пособием по заговорам, не обоснован: ведь замысел очевиден». 34 Тургенев 1921, 37-38. 35 Archiwum Filomatów 1913 II, 135 (Маевский — Мицкевичу). 36 Нечкина 1955 I, 346—347. Обходным путем — через религиозно-контрреволюционную литературу, которой он был вынужден довольствоваться в 1898 г. во время своего одесского заключения, на сведения об ордене иллюминатов наткнулся и Троцкий. В своих воспоминаниях он констатирует, что из литературы, имевшейся в тюремной библиотеке, он сделал вывод: в Южной Германии масонство принимало «явно революционный характер» (Троцкий 1930 1,144). 37 Hobsbawm 1962, 215. 38 В изд.: Eisenstein 1959, 44 насчет тезиса о заговоре сказано, что он имел «решающую важность в формировании у Буонарроти представления о собственной исторической миссии и в выборе им методов для выполнения этой миссии». 39 Penny Satirist от 1 сентября 1838 г. 40 Penny Satirist от 5 мая 1838 г. 41 Ср.: Oechsli 1912, 8. 42 Об этом: Lehning 1957. 43 Тургенев 2001, 56. 44 Гёте — Фрицу фон Штайну И марта 1819 г. (Goethe 1951 XXI, Nr. 202). 45 Цит. по: Allgemeine Zeitung от 26 ноября 1822 г., 630 (приложение). 46 Allgemeine Literaturzeitung 1826 III, Nr. 223-233. 47 Ibid., Nr. 224, SP. 131. 48 Ibid., Nr. 224, SP. 132-133. 49 Ibid., Nr. 227, SP. 156-157. 50 Ibid., Nr. 227, Sp. 156. 51 Ibid., Nr. 228, Sp. 164. 52 Ibid., Nr. 228, Sp. 161. 53 Malet 1817. 54 Laqueur 1966, 115. Оригинальное английское издание вышло в 1965 г. в Лондоне под заголовком «Russia and Germany. A century of conflict». Ср. также Epstein 1966, 229: «Пугало восемнадцатого века, иллюминатский заговор, к концу девятнадцатого века было вытеснено теорией всемирного еврейского заговора (или, в некоторых случаях, соединено с ней)». 55 Cohn 1969, 32—40. После того как Уолтер Лакёр в письме автору от 21 ноября 1966 г. сообщил, что цитированное выше утверждение больше не представляется ему достоверным после новых исследований, в начале 1967 г. он предоставил автору в Лондоне пробный оттиск оригинального издания книги Кона. 56 Поляков 1998,126 [Poliakov 1968 III, особенно 289-298]. |
загрузка...