Глава пятая. Под крылом "гуннов"

Как видим, "гунны" Прокопия вполне соответствуют "булгарам" иных писателей, да и сам он порой называет их по имени отдельного племени "кутригурами". Данный кочевой народ действительно появился на Балканах и в Подунавье несколько раньше антов и склавинов, и не мудрено, что предки славян делали свои первые шаги в искусстве грабежа византийцев под руководством гораздо более опытных в этом деле степняков, засветившихся на рубежах Империи ещё в V веке. Уже в 479 году император Зенон, тот самый, что так мечтал куда-либо выпроводить остготов, заключает с булгарами союз, направленный прежде всего против Теодориха и его соплеменников. В войнах с германцами, правда, кочевники себе лавров не снискали, регулярно терпя поражение за поражением. Гораздо успешней протекали их набеги на византийскую территорию, хотя и здесь подчас случались досадные осечки. В 499 году кутригуры вторгаются во Фракию и опустошают её. В 501 году они доходят до Иллирии, где разоряют множество местностей. Причём, по словам летописца, "возвращаются назад прежде, чем о них узнали". Вероятно, именно походы булгар подтолкнули императора Анастасия построить в 512 году так называемые "Длинные стены" – протяжённую систему укреплений на дальних подступах к Константинополю, она протянулась от Силимврии на Мраморном море до причерноморского городка Деркоса. Активно участвуют кочевники в восстании Виталиана (514-515 годы), охватившем северо-восточные области Империи. По всей вероятности, становища кутригуров к этому времени располагались не только в Северном Причерноморье, но и на южном берегу Дуная, в византийской провинции Скифия (ныне Добруджа).

Следует ещё раз отметить, что не смотря на всё изобилие варварских племён, хлынувших в эпоху Аттилы на имперские земли и в прилегающие к ним области, в византийских хрониках того времени нет ни малейших намёков на то, что в регионе проживали предки славян. Летописи поминают лишь "скифов", "гетов", "гуннов", чуть позже "булгар", но в них нет ни полуслова о пращурах. Вероятно, те просто скрывались в тени более известных народов. Как бы то не было, но при Юстине I (518-527 годы), преемнике Анастасия и родном дяде Юстиниана, всех этих непрошенных гостей, включая булгарских кочевников, Империи удалось выдавить на другую сторону Истра. Великая держава снова твёрдой поступью вышла к своим прежним рубежам. Тогда же начинается и восстановление заброшенных крепостей вдоль течения Нижнего Дуная – византийцы лихорадочно возрождают знаменитый римский Лимес.

Что касается славян, то первое упоминание об их вылазке, коей они отметили своё появление в регионе, мы находим в следующем отрывке из Прокопия: "Когда Юстиниан, дядя Германа, вступил на престол, анты, ближайшие соседи склавинов, перейдя Истр, с большим войском вторглись в пределы римлян. Незадолго перед тем император назначил Германа магистром войск Фракии. Герман вступил в бой с войском неприятелей и, нанеся им сильное поражение, почти всех их перебил. За это дело Герман получил великую славу среди всех, а особенно среди этих варваров". В связи с разночтением источников некоторые исследователи полагают, что данная провальная экспедиция антов имела место много раньше – ещё при Юстине, который действительно приходился знаменитому полководцу Герману дядей, в то время как Юстиниан – всего лишь кузеном. Но в тексте сказано, что случилось это событие сразу по восшествию василевса на престол. А в 518 году, при воцарении Юстина I, юному Герману было всего лишь тринадцать лет. Вряд ли в таком детском возрасте он мог стать магистром вооружённых сил целой провинции и проявить себя как выдающийся полководец. Поэтому автор данных строк склонен считать, что первый славянский поход на Юг всё же имел место не ранее 527 года. Косвенным доказательством того, что разгром случился уже при Юстиниане может служить и тот факт, что этот василевс почти с самого начала своего правления именовал себя, среди прочего, и владыкой Антским.

В любом случае следует признать, что первый блин вышел комом: почти все участники злосчастной вылазки были физически уничтожены. Вообще, не следует думать, что за Дунаем ранних славян ждали лишь слава и богатство. Тот же Прокопий, сетующий, что "в данное время не было какого-либо места в Римской империи, горы ли, пещеры или чего другого, которое не осталось бы неразграбленным, а во многим местах страна подверглась разграблению до пяти и больше раз", отмечает тут же и противоположное обстоятельство – "однако и персам, и сарацинам, и гуннам, и всему склавинскому племени, равно как и другим варварским народам, не удавалось уходить из римских пределов без больших потерь. Как во время вторжения, так ещё больше во время осад и сражений им приходилось терпеть большие поражения и потери, и гибло их ничуть не меньше, чем римлян. Так что не только римляне, но почти и все варвары утоляли всё оскверняющую кровожадность Юстиниана".

Изучение славянского фольклора также демонстрирует весьма неоднозначное отношение предков к данной реке, а особенно, к землям по другую её сторону. Дунай у славян – граница мира живых и мёртвых, полусказочная черта, за которой человека ждёт либо гибель, либо исполнение желаний. По словам замечательных отечественных филологов Вячеслава Иванова и Владимира Топорова, это "некий главный рубеж, за которым лежит земля, обильная богатством, но чреватая опасностями, граница благодатной земли и вожделенная цель всех устремлений. С Дунаем нередко связывается образ смерти". С учётом того, сколько славянских экспедиций на тот берег оказались неудачными, вряд ли стоит удивляться подобному обстоятельству.

Меж тем, в промежутке между 527 и 531 годом о каких-либо значимых вылазках антов или склавинов греческие хроники ничего не сообщают. В дальнейшем Византия и вовсе переходит здесь в контрнаступление. Послушаем Прокопия: "Был некто Хильбудий, близкий к императорскому дому, в военном деле человек исключительно энергичный и настолько чуждый жажды стяжательства, что вместо величайших богатств он не приобрёл никакого состояния. На четвёртом году своей единодержавной власти (531 год) император, назначив этого Хильбудия магистром войск Фракии, поставил его для охраны реки Истра, приказав ему следить за тем, чтобы жившие там варвары не переходили реку. Дело в том, что жившие по Истру варвары: гунны, анты, склавины, часто совершая такие переходы, наносили римлянам непоправимый вред. Хильбудий настолько был страшен варварам, что в течение трёх лет, пока он был облечён званием военачальника, не только никто из варваров не осмеливался перейти Истр для войны с римлянами, но сами римляне, неоднократно переходя под начальством Хильбудия в земли по ту сторону реки, избивали и забирали в рабство живших там варваров. Спустя три года после своего прибытия Хильбудий по обычаю перешёл реку с небольшим отрядом, склавины же выступили против него все поголовно. Битва была жестокая; пало много римлян, в том числе и их начальник Хильбудий. После этого река навсегда стала доступной для переходов варваров по их желанию и римская область совершенно открытой для их вторжения. Таким образом, оказалось, что всё могущество Римской империи в этом деле совершенно не может равняться доблести одного человека".

Итак, что же мы имеем? Если анты под своим именем впервые, пусть и неудачно, проникли на земли Империи в 527 году, то первое достоверно зафиксированное столкновение византийцев со склавинами относится ещё к более позднему периоду – 534 году, при этом варвары здесь выступают обороняющейся стороной. Меж тем, как мы знаем, в этот период Византия уже разгромила вандалов и формировала экспедиционный корпус для вторжения в Далмацию и в Италию. Быть может, именно отзыв наиболее боеспособных частей с дунайской границы, наряду с самоуверенностью Хильбудия, и стали главными причинами данного поражения? Однако, надо признать, что склавины в этом конфликте проявили себя с лучшей стороны – они сумели, наконец, собрать силы всего племени – "выступили все поголовно", благодаря чему разгромили агрессоров, тем самым пробив брешь в имперской обороне Фракии. После чего, по словам Прокопия, "река стала навсегда доступной для переходов варваров" и "римская область совершенно открытой".

Однако, более детальное изучение византийских хроник показывает, что сами победители – склавины – не спешили воспользоваться плодами своего успеха. До 545 года нет ни одного упоминания о каком-либо походе, организованном этим народом. Несколько более активную позицию занимали их соседи анты. У Прокопия есть сведения по крайней мере об одной их экспедиции, имевшей место в самом начале 40-х годов: "анты обрушившись на области Фракии, многих ограбили и поработили из тамошних ромеев. Ведя их, они возвратились в отчие места". На порядок агрессивней выглядит на этом фоне политика кутригуров. Вот как описан поход кочевников 529 или 230 года в "Хронографии" Феофана Исповедника: "В этом году напали булгары, два царя, на Скифию и Мезию; стратилатом Мезии в это время был Юстин, а Скифии – Баударий. Они-то, выступив против булгар, и завязали (с ними) бой. Стратилат Юстин был убит в сражении, а вместо него стал (стратилатом) Константин, сын Флоренция. Булгары же дошли до областей Фракии. Тогда против них выступил стратилат Константин, Годила и услышавший (об этом) стратилат Иллирика Акум, гунн, которого император воспринял от купели. Окружив булгар, они разгромили их и уничтожили огромное множество (булгар), отняли всю добычу и одержали большую победу, убив двух их царей. Но когда они радостные возвращались, навстречу им вышли другие булгары и изнуренные стратилаты обратились в бегство. Булгары преследовали их и поймали бегущих Константина, Акума и Годилу арканом. Годила, обрубив петлю своим мечом, освободился, а Константин с Акумом были схвачены живьем. Константина они выдали, взяв (за него) тысячу номисм, и он вернулся в Константинополь, Акума же держали на собственной родине с другими пленными".

Чуть позже в 530 году, или в начале 531, но, видимо, ещё до назначения Хильбудия, булгары вторгаются в провинцию Верхняя Мезия (Южная Сербия), но были разбиты там наместником Иллирии Мундом. Погибло не менее полутысячи кочевников. В 535 или 537 году они снова появляются теперь уже в Нижней Мезии (Северная Болгария) и снова терпят там поражение. На этот раз от армии патриция Циты (Тзитта) на реке Янтра. В общем и целом следует отметить, что походы булгар проходили с переменным успехом. В лучшие экспедиции им удавалось угнать в плен за Дунай десятки тысяч византийцев (их присутствие там обнаружилось в 551 году, когда становища кутригуров были разгромлены утигурами и бывшие невольники смогли освободиться), в худшие – их самих, как диковинку, в кандалах проводили перед толпами ромеев, после чего захватчики отправлялись искупать свои грехи на персидский фронт. Как это описано у того же Феофана: "И в то время, когда Мунд находился в Иллирике, пришли туда булгары в великом множестве; и напав на них, Мунд всех их разбил. И из числа пленных послал в Константинополь их вождей и многих других булгар, и показывали их с торжеством на ипподроме. И настал глубокий мир во Фракии, ибо гунны не дерзали уже переходить через Дунай. А булгарских пленников василевс послал в Армению и в Лазику (Грузию), и были они включены в число рядовых воинов".

На фоне столь бурной деятельности кочевников совсем непонятным представляется отсутствие каких-либо сведений о вылазках антов и склавинов в промежутке между 527 и началом 40-х годов. Неужели за тринадцать с лишним лет они не отважились предпринять не единой экспедиции? Что, кстати, входит в явное противоречие со словами Прокопия о том, что "гунны, и склавины, и анты разоряют Империю почти каждый год с тех пор, как Юстиниан принял власть над ромеями".

Быть может, мы сумеем объяснить данный парадокс, если обратимся к событиям 537 года. Тогда византийский полководец Велизарий держал осаду Рима, окружённый во много раз превосходящими силами остготов. Он молил Юстиниана о подкреплениях, и они были присланы вместе с полководцами Мартином и Валерианом. Вот, что об этом пишет Прокопий: "Дней двадцать спустя как они (готы) взяли порт, город и гавань, прибыли Мартин и Валериан, приведя с собой тысячу шестьсот всадников. Большинство из них были гунны, склавины и анты, которые имеют свои жилища по ту сторону реки Дунай. Велизарий был обрадован их прибытием и считал, что в дальнейшем им нужно перейти в наступление против врагов". Этот отрывок отечественные историки обычно цитируют с большой охотой. Учёные полагают – он свидетельствует о том, что Юстиниан, нуждаясь в дополнительных вооружённых силах в ходе италийской кампании, обратился за помощью к северным соседям, включая наших предков, и, дескать, славяне ему не отказали в поддержке. Надо заметить, что в дальнейшем это варварское подразделение будет действовать на Апеннинах ещё долгое время. По крайней мере, небольшой отряд антов, числом в триста человек, упоминается во время событий 547 года, то есть спустя десять лет с момента появления варварских всадников в византийской армии.

Историк Мишель Казанский предпринял довольно основательное исследование, чтобы доказать, что анты и склавины этого подразделения, наравне с остальными бойцами, были конными лучниками, пользовавшимися длинными гуннскими луками с большой пробивной мощью стрел. Таким образом, по мнению этого специалиста, у ранних славян была своя конница, в боевом отношении ничуть не уступающая кочевой кавалерии. Странно только, что все последующие писатели, включая императора Маврикия, специально изучавшего стратегию различных варварских племён, ничего о конных отрядах склавинов и антов не сообщают. Эти народы, по свидетельству византийцев, даже к концу VI столетия всё ещё воюют пешком, вооружённые почти исключительно дротиками. Славянская кавалерия, как фантом, возникает в 537 году и почти тут же бесследно испаряется. Что за диво?

Ну что ж, давайте попробуем поломать голову над этой загадкой. Во-первых, для начала зададимся вопросом – "откуда дровишки" – точнее, что это за отряд, так вовремя пришедший на помощь Велизарию. Три обстоятельства сразу обращают на себя внимание: его малочисленность – тысяча шестьсот всадников не могли привнести перелом в войну, хотя и стали хорошим подспорьем для византийского полководца; разношёрстность – сравнительно небольшой конный полк оказался составлен, тем не менее, из представителей сразу трёх этносов; и почти мгновенное появление в зоне военных действий – вскоре после обращения Велизария к императору и на двадцатый день после установления готской блокады. Если Юстиниан, получив тревожный сигнал от своего полководца, действительно обратился за поддержкой к соседям, живущим к северу от Дуная, то отчего откликнулось столь ничтожно малое число потенциальных союзников? Вспомним, когда гепиды в 551 году обращаются за помощью к одними только кутригурам, те немедленно присылают им двенадцать тысяч всадников. А здесь – не одно, а целых три племени – те же кутригуры, склавины и анты – выделяют из своих рядов такие незначительные силы. Как то всё это выглядит не слишком логично.

И потом, зачем василевсу обращаться сразу к трём различным племенам? Ведь это надо было формировать три разных посольства, каждому племени посылать подарки, выделять солидные денежные средства – без них договора о союзе в те времена просто не заключались. И с какой целью? Чтобы получить на выходе полторы тысячи бойцов? Овчинка явно не стоила выделки. К тому же о заключении союза с каким-либо народом обязательно сообщали летописи. Это считалось крупным дипломатическим успехом василевса и вряд ли могло пройти мимо внимания придворных хроникёров. Меж тем, в 537 году ни с одним из задунайских племён мирные переговоры, по сведениям летописцев, не велись, взаимные обязательства ни с кем не возникали. Да и нам уже известно, что нашествия северных варваров продолжались ещё в начале сороковых годов. Словом, у этой версии кругом сплошные нестыковки.

Кроме того, давайте принимать во внимание фактор времени. Велизарию помощь нужна была незамедлительно. Пока Юстиниан снарядил бы посольство сразу к трём народам за Дунай, пока гружённые подарками дипломаты добрались бы до местных вождей, пока те дали бы согласие, пока собрали силы, пока союзники появились бы в окрестностях Рима – помогать было б уже просто некому. Меж тем, как полагает Прокопий, василевс нисколько не мешкал: "Вот что написал Велизарий. Император же, крайне обеспокоенный, с тщанием собрал войско и корабли, а также приказал отряду Валериана и Мартина скорее двигаться (в путь)". Отсюда следует вполне очевидный вывод: отряд варваров, соединившийся с армией Велизария у стен Вечного города в 537 году, попал туда так срочно только потому, что он уже заранее был в распоряжении Юстиниана. Учитывая обстановку того времени, это могли быть лишь те удальцы из числа участников варварских набегов, что накануне были захвачены в плен. Словом, перед нами те самые "гунны, склавины и анты", что регулярно разоряли византийские владения и в одной из предыдущих неудачных экспедиций были пойманы ромеями. Скорее всего, всадники отряда Мартина и Валериана – это те "булгары", которых патриций Цита разгромил на берегах реки Янтры в нынешней Северной Болгарии. Они оказались в Константинополе под рукой у василевса в самый нужный момент. И вместо традиционного персидского фронта, куда обычно отправляли их предшественников, этих пленников отослали воевать в Италию.

Подтверждением данной версии является дальнейшая судьба отряда варварских всадников, по воле Небес внезапно оказавшихся на Апеннинах. Прокопий последний раз упоминает этих людей под 547 годом, когда небольшой отряд антских кавалеристов совместно с италийскими крестьянами, сражаясь в теснинах, наносит немалый ущерб сторонникам Тотилы. Причём действуют они уже под руководством полководца по имени Иоанн. А у анонимного продолжателя "Хроники" Марцеллина Комита, описывающего события следующего года, находим такой отрывок: "Магистр войск Иоанн, грабя готов в Кампании, освобождает некоторых сенаторов. После этого, благодаря измене своих булгар, он подвергается неожиданному ночному нападению Тотилы". Некоторые отечественные историки всерьёз полагают, что анты в ходе италийской кампании проявили себя как верные союзники Империи, а вот кочевники, дескать, показали своё вероломство. Например, Сергей Алексеев пишет: "Позже, при разгроме того же года, Иоанна предали только "гуннские" воины – анты, следовательно, сохранили свою преданность". Похоже, этим исследователям невдомёк, что речь идёт об одних и тех же людях. Только один летописец их называет "гуннами, склавинами и антами", и подчас видит даже действия отдельных отрядов, сформированных по этническому признаку, а для другого все они – "булгары".

Версия о том, что древние авторы часто путали славянских предков с кочевниками, не различая их в общем массиве "гуннских" племён, расставляет всё на свои места. Во-первых, снимается противоречие между указанием Прокопия на частые набеги "гуннов, склавинов и антов" в начальный период правления Юстиниана и молчанием остальных летописцев по поводу активности славян, вместо которой эти историки дружно замечают вылазки "булгар". Прокопий по каким-то своим причинам название "булгары" вообще не использует, он упоминает, как отдельное племя, кутригуров, но тогдашних врагов империи предпочитает называть своим "фирменным" тройным этнонимом. Вероятно, до начала сороковых годов VI столетия на территории левобережья Нижнего Дуная и в Северном Причерноморье действительно складывается союз племён под управлением кутригурских вождей. Из кочевников в него, возможно, входили не только одни кутригуры. Должно быть, поэтому Прокопий предпочитал называть этих людей более широким прозвищем – "гунны". Писатель также замечает среди участников данного объединения и земледельческие племена, отличные от кочевников. Так родился его знаменитый рефрен "гунны-склавины-анты". Остальные историки, как только по эту сторону Дуная показывалось конное войско, земледельцев совсем не упоминали, для них эти враги были все на одно лицо и звались "булгарами".

Данная концепция легко объясняет и феномен появления раннеславянской конницы, затем так же внезапно исчезнувшей. Пока склавины и анты подчинялись кутригурским вождям, последним было важно с одной стороны обеспечить управляемость этими вечно разрозненными и недружными племенами, с другой – получать от них дополнительные воинские контингенты для похода на Византию. Поэтому булгарские цари привлекли на свою сторону зарождающуюся славянскую элиту. Которую снабдили лошадьми, оружием и обучили приёмам конного боя. Чтобы ни у кого из читателей не возникло иллюзий, хочу сразу отметить, что освоить чужую тактику, особенно верховую, дело очень непростое. Воина надо с юности натаскивать как минимум десяток лет, не менее, чтобы можно было использовать его в сражении. Готы, к примеру, до конца своей истории так и не научились стрелять из гуннского лука, сидя в седле. Их всадники были вооружены исключительно копьями. Проще говоря, склавины и анты превратились в наездников-стрелков только под чутким руководством кочевников и в составе их подразделений. Пока существовал союз с булгарами, у ранних славян была "своя" кавалерия, принимавшая участие во всех "гуннских" набегах того времени. С распадом этого объединения раннеславянская конница растворяется, как призрак в полуденный час.

Основная часть летописцев, разумеется, не разбиралась в этнических тонкостях, и когда из-за Дуная появлялось конное войско, они писали о вторжении "булгар". Только один из них, наиболее информированный, постоянно рассказывает нам о походах "гуннов, склавинов и антов". Всё дело в том, что Прокопий, в отличие от остальных своих коллег, был гораздо ближе знаком с задунайскими варварами, в частности с бойцами отряда Мартина и Валериана, он видел их в бою, разговаривал с ними на привалах. Они для него перестали быть аморфной массой степняков. Он разглядел в них представителей народов, хоть и похожих на кочевников многими обычаями, но всё же отличных от них по менталитету. Вслушайтесь в его слова: "племена эти, склавины и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них все выгодные и не выгодные дела ведутся сообща. А также одинаково и остальное, можно сказать, всё у тех и у других, и установлено исстари у этих варваров. Ибо они считают, что один из богов – творец молний – именно он есть единый владыка всего, и ему приносят в жертву быков и всяких жертвенных животных. Предопределения же они не знают и вообще не признают, что оно имеет какое-то значение, по крайней мере, в отношении людей, но когда смерть уже у их ног, схвачены ли они болезнью, или выступают на войне, они дают обет если избегнут её, тотчас же совершить богу жертву за свою жизнь; а избежав смерти, жертвуют, что обещали, и думают, что этой-то жертвой купили себе спасение. Однако почитают они реки, и нимф, и некоторые иные божества и приносят жертвы также и им всем, и при этих-то жертвах совершают гадание. А живут они в жалких хижинах, располагая их далеко друг от друга и каждый меняя насколько можно часто место поселения. Вступая же в битву, большинство идёт на врага пешими, имея только щиты и дротики в руках, панциря же никогда не надевают; некоторые же не имеют (на себе) ни хитона, ни (грубого) плаща, но приспособив только штаны, прикрывающие срамные места, так и вступают в схватку с врагами. Есть у тех и других единый язык, совершенно варварский. Да и внешностью друг от друга они ничем не отличаются, ибо все и высоки и сильны, телом же и волосами не слишком светлые и не блондины, отнюдь не склоняются и к черноте, но все они тёмно-красные. Образ жизни (их) грубый и неприхотливый, как у массагетов (то есть кочевников), и, как и те, они постоянно покрыты грязью, – впрочем, они менее всего коварны и злокозненны, но в простоте (своей) они сохраняют гуннский нрав. Да и имя встарь у склавинов и антов было одно. Ибо и тех и других издревле звали "спорами" ("рассеянными"), как раз из-за того, думаю, что они населяют страну, разбросанно расположив свои жилища. Именно поэтому они и занимают неимоверно обширную землю: ведь они обретаются на большей части другого берега Истра, по ту сторону реки. Считаю достаточным сказанное об этом народе".

Если вдуматься, весь этот фрагмент подан под довольно специфичным углом зрения. Прокопий как бы сообщает нам – да склавины и анты, конечно, "гунны", но очень особенные, не похожие на других кочевников. Вообще, в широком смысле, византийцы делили всех северных варваров того времени на три большие категории: германцев, к которым относили только западногерманские племена (франков, алеманов, саксов); готов, к которым причисляли всех выходцев из державы Германариха (остготов, вестготов, бургундов, гепидов, аланов); и гуннов, в ряды которых записали все осколки империи Аттилы, включая кутригуров, утигуров, склавинов и антов. И весь отрывок из Прокопия собственно и показывает, как автор сравнивает ранних славян с классическими кочевниками, те здесь названы "массагетами", обнаруживая и сходства, и различия.

У всех степняков – цари с неограниченной тиранической властью. Эти же необычные "гунны" живут в условиях примитивной демократии. Они обитают не в повозках, как прочие номады, а в "калибах" (дословно – "шалаш, палатка"), хоть их жалкое жильё и разбросанно на значительном расстоянии друг от друга и они его часто меняют. Но смотрите, они почитают не только Бога-громовержца, но и речных божеств, а у степняков таких верований не встретишь. Они, конечно, не блондины, как германцы и готы, но и от черноволосых потомков Аттилы тоже весьма отличаются. Скорее занимают промежуточное положение между светлыми северянами и смуглыми выходцами с Востока. Да, они также неопрятны и грязны, как и кочевники, но не столь коварны и более прямодушны. И, главное, они воюют пешими, вооружённые лишь дротиками и щитами. И почти без одежды. А степняки имеют и плащи, и кожаные штаны, и сапоги, они сражаются верхом, вооружённые длинными гуннскими луками. Представляете парадокс – Прокопий каждый день видел антов и склавинов на лошадях, в традиционном костюме кочевников (иначе на коне не повоюешь), с луками в руках, но писал он не об этом исключении из правил, а о традиционных способах ведения боевых действий данными народами. И был, безусловно, прав. Что подтвердили более поздние писатели, включая Маврикия, которые кавалерии у предков славян уже не обнаружили.