Глава двадцать шестая. Кто-то лучше гуннов
|
– Вы шутите, Холмс? Можно подумать, что степные племена сыпались на головы будущих славян, как шишки в сосновом бору. Лучше варианта, чем гунны у нас нет, и никогда не будет! – Уотсон, знаете почему Щукин и его сторонники настаивали на том, что славянский язык сложился в лесном Поднепровье? Хотя прекрасно понимали, что никаких топонимических следов этого процесса к Северу от Припяти, Десны и Сейма нет и никогда не будет обнаружено. Наверняка, отдавали они себе отчёт и в том, что обитатели лесных дебрей по природе своей весьма консервативны, а значит, любые процессы, в том числе языковые, протекают в этой зоне медленно и растягиваются там чуть ли не на тысячелетия. Словом, эти края – не лучшая площадка для рождения нового наречия. И тем не менее, они твёрдо стояли на своём варианте. Как вы думаете, отчего? – Не возьмусь гадать, Шерлок. – По той простой причине, доктор, что они отчётливо видели, как в дальнейшем обстояли дела с миграций в Европу тех, кого они считали славянами: антов, дулебов, склавинов и прочих. Взгляните, к примеру, на эту карту Валентина Седова.  Распространение славянской керамики по В. Седову:
а - праго-корчакская керамика; б - пеньковская керамика; в - так называемая "дунайская" керамика, сложившаяся на пеньковской основе; г - суково-дзедзицская керамика; границы доминирования суково-дзедзицкой традиции.
– Не очень понимаю, какое отношение формы славянских горшков имеют к сложению языка, а уж, тем более, к возможному влиянию на данный процесс гуннских завоевателей? – Не ворчите, Уотсон, и наберитесь чуточку терпения. Сейчас всё объясню. Валентин Седов справедливо полагал, что распространение предков по нашему континенту с археологической точки зрения можно объяснить, лишь сложив усилия двух народов: пеньковцев и праго-корчаковцев. Ни одно из этих племён само по себе, без своего соседа, не покрывает и половины зоны обширной славянской колонизации. Если внимательней присмотреться к направлениям миграций, то обнаружится, что движение этих племён на Юг и Запад шло двумя огромными волнами, которые порой смешивались, но чаще заполняли какие-то области вполне самостоятельно. Так, например, дулебские племена, то есть выходцы из корчакского ареала, безраздельно господствуют в долинах Вислы и Западного Буга, а также у истоков Одера. Их антские братья там почти не встречаются. С другой стороны, дулебов практически не было на Юге Украины и в Молдове. Что особенно бросается в глаза, так это то, что южнее условной линии Сава-Дунай представлены почти исключительно анты, точнее, их горшки. Получается, что необъятный Балканский полуостров, судя по керамическим находкам, осваивали одни только пеньковцы, без помощи своих северных собратьев. Понимаете, к чему я клоню, доктор? – Признаться, пока ещё не очень... – Проще говоря, Уотсон, картина у нас вырисовывается следующая: два народа – дулебы и анты – одновременно отправляются на захват новых земель. Где-то они селятся совместно, где-то раздельно. Через несколько веков все их потомки становятся славянами и говорят на едином языке, в котором поначалу с трудом улавливаются какие-либо диалектные различия. Конечно, нет никакой проблемы, если представить, что у обоих племен было единое наречие. Хотя, честно говоря, такая ситуация в свете того, что мы знаем о природе этих этносов, выглядит мало правдоподобной. Однако, стоит только предположить, что у двух народов говоры хоть чуть-чуть различались, как вся концепция славянского этногенеза тут же рассыпается, как карточный домик от порыва ветра. Действительно, близость славянских языков в историческое время оказывается просто поразительной. Известно, что в ходе своей знаменитой моравской миссии (860-880 годы) известные подвижники, ныне причисленные к лику святых, Кирилл и Мефодий, владеющие исключительно македоно-болгарским диалектом, были прекрасно понимаемы как западными, богемскими славянами, так и, впоследствии, жителями Востока данной речевой зоны, в частности – Руси. А ведь это уже конец IX века. Прошло три столетия с тех пор, как славяне оказались рассеяны по необъятным просторам нашего континента. Тем не менее, знание греческими миссионерами наречия племени, обитающего в районе Солуни, позволило им без труда, и без каких-либо толмачей, общаться с теми, кто жил за тысячи километров к Северо-западу или Северо-востоку. Гораций Лант, известный лингвист, профессор из Гарварда, утверждает, что славянский язык, несмотря на колоссальную территорию своего распространения, сохранял абсолютное единство практически до середины VIII века. Факт сам по себе кажущийся невероятным. Но он представляется вдвойне поразительным, если согласиться с мнением археологов о том, что распространял по Европе этот удивительно монолитный говор не один народ, а как минимум два: дулебы и анты. – Да, теперь мне ясна суть проблемы. Следовательно, историкам во что бы то ни стало надо было доказывать, что пеньковские и корчакские племена общались даже не на родственных наречиях, а на одном и том же языке! – Вот именно! Но когда они ухитрились стать полными речевыми близнецами? Что творилось в гуннскую эпоху на равнинах Украины мы с вами только что разбирали. Иначе, чем вавилонским столпотворением тамошнюю ситуацию назвать нельзя. Стало быть, по логике учёных мужей, языковое родство надлежало подыскивать в предыдущем периоде. Тут то и пришлось исследователям пускаться во все тяжкие. Киевской археологической культуре, практически целиком расположенной в балтской языковой зоне, они приписали праславянскую речь. Только так, по мнению историков, дулебы и анты, как отдалённые потомки днепровских венедов, теоретически могли бы говорить на едином наречии. Хотя, понятно, что и здесь не всё так просто. Вот например, как оценивает степень родства праго-корчакцев и пеньковцев хорошо знакомый нам археолог Игорь Гавритухин: "Пеньковская культура является восточным соседом пражской. Как правило, ее и идентифицируют с антами, что на каком-то отрезке вполне правдоподобно. По своему облику она достаточно близка пражской, хотя по многим показателям отличается и имеет другие истоки. То есть это были народы, которые где-то и очень-очень давно, имели общих предков, к VI веку уже достаточно давно разошедшиеся, составлявшие две разные общности, иногда между собой сталкивающиеся". – Вы намекаете на то, что пеньковцы-анты и корчакцы-дулебы по любому должны были иметь меж собой речевые различия? – Разумеется, Уотсон. Народы, которые "где-то и очень-очень давно" имели общих предков, а потом меж собой разошлись, никаким образом не могут говорить на одном языке. В лучшем случае, они изъясняются на родственных наречиях, в самом идеальном – на разных диалектах одного языка. Но ведь филологи не обнаружили антской и дулебской диалектных зон внутри славянского сообщества. Все попытки языковедов отыскать некое древнее членение славян на два потока, будь то северный и южный или западный и восточный, потерпели фиаско. Вместо мифических первоначальных двух ареалов они чётко видят лишь три довольно поздние группировки, сложившиеся на территориальной основе: южнославянскую, западнославянскую и восточнославянскую. И все они друг от друга находятся практически на одинаковом расстоянии. Как будто разбежались из единого центра. При этом ни одна ветвь не может выступать предковой для двух других.  – И что это означает, Шерлок? – Всего лишь то, что у лингвистов и без вашей версии, Уотсон, концы с концами никак не вяжутся. Если в миграцию отправились два самостоятельных народа, как утверждают археологи, да ещё очень давно разошедшиеся друг с другом, то где следы первичных диалектных зон? Их полное отсутствие представляется просто невообразимым явлением. А ваша, доктор, идея о балто-гуннском гибриде их вообще поставит в полный и окончательный тупик. Предположим, это, с моей точки зрения, совершенно невероятно, но мы всё же пойдём вам навстречу – допустим, что в одном из "варварских королевств" на территории Украины возник смешанный балто-гуннский язык. И он каким-то образом не погиб после ухода грозных кочевников, но, напротив, распространился и на соседние сгустки поселений. Стало быть один из двух народов – либо дулебы, либо анты – в середине VI века уже заговорил по-славянски. Вы это хотели услышать от меня, Уотсон? – Такой поворот событий мне кажется вполне реальным, Шерлок, не смотря на всю вашу иронию по данному поводу. Причём анты представляются более предпочтительным носителем нового языка. – Хорошо, Уотсон, мы принимаем и это ваше предложение. Анты у нас говорят по-славянски. Но ведь их соседи – дулебы не знают нового наречия, не так ли? И когда два этих племени отправятся совместно колонизировать Центральную и Южную Европу, одни будут повсеместно распространять славянский язык, а другие – повсюду насаждать своё собственное балтское или германское влияние. И чтобы мы получили тогда на выходе? Поймите же, Уотсон, образование "смешанного языка" сама по себе вещь в истории народов чрезвычайно редкая, почти неслыханная. Вероятность такого феномена не выше, чем шансы у вас выиграть в Королевской лотерее, угадав шесть номеров из шести. А вот чтобы у двух самостоятельных народов параллельно возник один и тот же "mixed language", такую вероятность, пожалуй, не смогут просчитать даже математики. Полагаю, она не выше, чем у мартышки, бьющей по клавишам печатной машинки, набрать в итоге "Библию". – А не могли анты накануне европейской миграции завоевать дулебов, или, наоборот, дулебы одолеть антов? Словом, не был ли в состоянии один из этих народов каким-то образом навязать другому свой язык? – Вы не первый, Уотсон, кто задаётся подобным вопросом. Приблизительно также, видимо, рассуждал Игорь Гавритухин, который явно мучается оттого, что пеньковцы не слишком близки его любимым праго-корчаковцам. Этот учёный полагает, что дулебы-пражане всё же сумели завоевать антов. В качестве доказательства он предъявляет так называемые Мартыновские клады, выпавшие на пеньковской территории в конце VII века. Вот что известный археолог думает по данному поводу: "А раз клады никто не достал, значит, с населением, спрятавшим клады, случилась беда. И по нашей (с Андреем Обломским) концепции, случилась как раз экспансия носителей родственной пражской культуры. Но "пеньковцы" не испарились, а смешались с пришельцами, стали частью новой славянской культуры на их землях". В конце VII столетия пеньковская культура действительно погибает, как, впрочем, и соседняя колочинская. Игорь Гавритухин полагает, что произошло это в результате нашествия пражан. Хотя многие исследователи данную точку зрения и не разделяют. – Тем не менее, Холмс, у деятелей науки всё же имеются доказательства того, что два славянских народа слились в единое целое! Что само по себе решает нашу проблему. Только я, наверное, погорячился, сделав ставку на антов. Вероятно, это не они, а дулебы были изобретателями нового балто-гуннского наречия. И в дальнейшем именно данное племя распространяло его по Европе. – Мой дорогой Уотсон! На какой бы из двух народов вы не сделали свою ставку, она всё равно окажется битой. Дело в том, что основные процессы славянской миграции в Центральную и Южную Европу, самое деятельное участие в которых приняли потомки антов, приходятся на конец VI - начало VII столетия. Именно в этот период поселения с полуземлянками и примитивными лепными горшками одновременно появятся почти повсюду: в Моравии, в Богемии, в Малопольше, внутри Карпатской котловины и даже южнее Дуная. А гибель пеньковской культуры с последующим замещением её лука-райковецкой, наследницей корчакской, в чём Игорь Гавритухин увидел "экспансию" пражан, относится лишь к концу VII столетия. Грубо говоря: сначала дулебы и анты дружно и без каких-либо конфликтов захватывают всю Центральную и Южную Европу, а лишь затем в одном только месте, а именно на Днепре, первые занимают земли вторых. Даже если между этими племенами и вспыхнула война, в чём вполне обоснованно многие историки сомневаются, языковую ситуацию на континенте изменить она уже никак не могла. Чтобы дулебы и анты могли повсюду распространять один язык, им следовало выяснять отношения друг с другом гораздо раньше – как минимум, ещё в середине VI века, а не в конце VII-го, когда "поезд в Европу" давным-давно ушёл. – И как же в таком случае учёные объясняют удивительное языковое единство той зоны, которую, по сведениям археологов, осваивали сразу два вполне самостоятельных народа? – Практически никак. Видите ли, Уотсон, главная проблема, с которой мы постоянно сталкиваемся в ходе поисков славян, как я уже неоднократно вам говорил, заключена в том, что специалисты из разных отраслей исторических знаний давно перестали слышать друг друга. Археологи находят "своих" славян и не обращают внимания на доводы лингвистов. Языковеды же тем временем разрабатывают собственные концепции, которые никак не согласованы с артефактами, извлекаемыми из земли. Смотрите, что у нас получается, доктор. Археологи утверждают, что славяне пришли в Европу с Востока. Их прародиной они видят либо трясины Припяти, либо лесные дебри Поднепровья в целом. При этом на роль распространителя языка у них находится не один, а, как минимум, два кандидата сразу: дулебы и анты. Что сие означает, если перевести данную концепцию в плоскость лингвистики? Означает, что россыпь древнейших славянских топонимов должна обнаружиться в белорусском Полесье и на ещё более северных территориях. Этого нет. Означает также, что восточнославянские языки, как родительский вариант, должны быть ближе к западным и южным, чем последние между собой. В то время, как на самом деле, все эти ветви на графике представляют собой равносторонний треугольник и ни одна группа языков не может похвастать древностью или особой близостью по отношению к другой. И, наконец, вышеуказанное означает, что первоначальным делением общеславянской зоны должны стать не три нынешние территориальные группировки, а две области, в целом совпадающие с районами распространения дулебов и антов. Но все попытки языковедов обнаружить нечто подобное закончились неудачей. – Лингвистам, стало быть, "археологические славяне" пришлись не по вкусу. Ну, а сами они что предлагают? – У языковедов такой же разнобой мнений, как и у археологов. Но искать прародину предков в лесном Поднепровье они дружно отказываются. С точки зрения топонимики им привлекательней кажется либо среднедунайский регион, на котором настаивал Олег Трубачёв, либо северные склоны Карпат, от Татр на Западе до Буковины на Востоке, где помещает область первоначального расселения славян немецкий профессор Юрген Удольф. И, конечно же, ни о каких двух самостоятельных племенах, как распространителях языка, лингвисты даже слушать не хотят. Эпицентр славянской речи, по их мнению мог быть только один. И находился он приблизительно на равном удалении от всех трёх современных группировок славян. – Бедные историки, которым приходится учитывать мнение и археологов, и лингвистов! Как только они выкручиваются из подобного положения? – Примерно так, как составители вот этой карты, Уотсон. Они, не мудрствуя лукаво, совместили район Припяти с северными склонами Карпат. И уже оттуда их народ-монстр протянул свои щупальца во все стороны.  – Но ведь племени, изображённого на этой карте, никогда не существовало! Гунны зачистили область жительства пшеворцев-вандалов, поэтому долина Вислы к Северу от Карпатских гор превратилась в подлинную пустыню. Там просто не было жителей. Как же оттуда могли отправиться в разные стороны толпы завоевателей? Антов же здесь просто обидели. Их участие в славянской колонизации никак не отмечено. – Уверяю вас, Уотсон, выражаясь вашим языком, "обидели" учёные далеко не одних лишь только антов. Неужели вы думаете, что ресурсов одного или даже двух племён хватило бы, чтобы занять пол-Европы? На самом деле в том действе, что историки называют "славянской колонизацией", принимали участие все без исключения известные нам народы Скифии: корчакцы-дулебы, пеньковцы-анты, колочинцы с берегов Десны, обитатели так называемой "готской пробки" Среднего Днестра, суково-дзедзицкие племена, сложившиеся, видимо на базе аборигенов Центральной Европы и, конечно же, ипотештинцы-склавины с Нижнего Дуная. Только сложив вместе усилия данных этносов и добавив к ним ещё и энергию коренного населения бассейнов Эльбы, Среднего Дуная и Балканского полуострова можно было получить в VII-VIII веке то изобилие народов, что займёт почти половину нашего континента и заговорит по-славянски. – Я, конечно, догадывался, что славянами стали не одни только дулебы. Но почему тогда учёные всё внимание сосредоточили лишь на миграциях из праго-корчакского ареала и молчат о сходных процессах у их соседей? – Потому что они всячески пытаются вывести славян из одного центра, в то время как археологические материалы упрямо показывают, что на Запад и Юг перемещались практически все знакомые нам с вами народы Скифии. Последним из крупных учёных, кто пытался более-менее объективно взглянуть на процесс славянской миграции, был, пожалуй, академик Валентин Седов. Он хотя бы пробовал выделить ареалы распространения той или иной керамической традиции в неохватном поле общеславянской колонизации. Выглядело это примерно так:   Карты распространения славянской керамики в Европе по В. Седову.
Зелёным цветом выделена область преобладания пеньковской керамики, жёлтым - суково-дзедзицкой, синим - праго-корчакской
Из этих карт легко было сделать вывод, что по такому важнейшему показателю, как охват занятой территории, анты ни только не уступали дулебам, но, напротив, заметно тех превосходили. Однако, в последнее время историки по понятным причинам увлеклись одной праго-корчакской культурой и на её соседей решили не обращать внимания. Об участии последних в славянской колонизации говорят в лучшем случае вскользь, в двух-трёх словах. Например, хорошо знакомый нам Игорь Гавритухин, сожалея об отсутствии южнее Дуная пражских памятников, мимоходом замечает, что "в заселении Балкан значительную роль, судя по всему, играли носители ипотештинского сообщества". Дескать, вот беда: кого хотели здесь найти, те никак не обнаруживаются, а эти никому не нужны, а всё лезут со своими горшками! Косвенным образом признаёт колочинское присутствие среди славянских колонистов и украинский археолог Роман Терпиловский. Полемизируя со своим польским коллегой, он пишет: "Вряд ли можно согласиться с Михаилом Парчевским, считающим, что население колочинской культуры, в отличие от пражских и пеньковских племён, осталось на своей коренной территории. Напротив, в наиболее изученном регионе, Черниговском Подесенье, отмечается многократное уменьшение колочинских памятников по сравнению с киевскими, причём размеры их, как правило, значительно меньше. Очевидно, излишек населения переселился на новые земли". Некоторые из этих "новых земель" оказались за тысячу километров от старых, поскольку колочинская керамика найдена даже на Среднем Дунае, внутри Карпатской котловины. – То, что вы сейчас рассказываете, Холмс, представляется совершенно удивительным и непостижимым! В середине VI века на Востоке Европы проживало, как минимум, четыре народа: склавины, анты, дулебы и колочинцы с берегов Десны. Это были очень разные племена и по происхождению, и по местам обитания. Поскольку одни жили в предгорьях, другие в лесах, а третьи в открытой степи. Вероятно, отличались они и по менталитету. Вряд ли эти народы могли быть дружны между собой, поскольку, как мы знаем, некоторые из них воевали со своими соседями. И вдруг в один прекрасный день значительная часть каждого из этих племён срывается с места и отправляется в чужие края, за сотни, а порой и тысячи километров от родных мест? Что за эпидемия такая случилась в Скифии? Отчего мирным земледельцам внезапно захотелось примерить на себя лавры завоевателей? Ведь пригодных для обработки угодий вокруг хватало. И дулебы, и анты не освоили даже половины той пашни, что обрабатывалась при их предшественниках – готах. Там зачем же им было отправляться в опасные дальние странствия? – Каким именно ветром все эти племена занесло в Европу, Уотсон, об этом мы ещё с вами успеем поговорить. Вы сейчас лучше задумайтесь о другом. Наверняка, перечисленные вами народы различались не только нравами, внешностью и областями жительства, но и языками. Колочинцы Десны, без сомнения, принадлежали к лесным балтам. Жители Прикарпатья, скорее всего, изъяснялись на германских наречиях. Об остальных мы уже говорили. Какой же языковой хаос должен был возникнуть в Центральной и Южной Европе после того, как туда вломились эти разноречивые толпы? Вдобавок их многоголосица должна наложиться на весьма пёструю речь аборигенов тамошних мест. Страшно даже представить себе – какая какофония звуков нас ожидала в результате подобного нашествия множества различных племён. Вместо этого мы получаем глобальное единство на колоссальной территории. Один народ, который от Балтики до Эгеиды говорит на общем наречии. Разве это не чудо, Уотсон? – Полагаю, у всех чудес на свете должно быть некое рациональное объяснение. Скажите, Холмс, а в истории часто случалось, чтобы какая-либо речь вдруг стремительно распространялась по столь огромным площадям? – То, что произошло в VII-VIII веках в Европе без преувеличения можно назвать "языковым взрывом". Полную аналогию того, что стряслось со славянами мы вряд ли разыщем. Но если говорить в целом о феномене невероятного и почти мгновенного расширения одного языка, то учёные за всю мировую историю сталкивались с подобным явлением, пожалуй, лишь три раза. Первый, когда армия Александра Македонского разнесла греческое койне на кончиках своих длинных копий по просторам Передней Азии, вплоть до границ с Индией. Второй, когда безостановочная поступь римских легионов привела к господству латыни на большей части Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. И, наконец, третий случай: почти одновременно со славянским феноменом, а именно, в середине VI века, закованная с ног до головы в железо конница тюрков под чёрным знаменем с изображением волчьей головы покорила тысячи азиатских народов на пространстве от Китая до Чёрного моря включительно. И повсюду на этой территории зазвучала тюркская речь. Но всё дело в том, Уотсон, что в каждом из этих вариантов "языкового взрыва" мы прекрасно видим ту силу, что вызывает эффект внезапного и глобального расширения одного наречия. Всякий раз мы сталкиваемся с гигантской Империей, стержнем которой оказывается тот или иной народ: македоняне и эллины; римляне; древние тюрки. Эти люди явно превосходят в политической и военной мощи покорённые ими племена. И не удивительно, что побеждённые хотели быть похожими на своих блестящих победителей, охотно заимствовали их язык. Но что могло показаться привлекательным европейцам в образе жизни славян, с их неизменными землянками и горшками? Почему аборигены нашего континента принялись перенимать наречие пришельцев? Именно в этом для меня заключается главная загадка! – А вы считаете, Холмс, что славяне не истребляли своих предшественников на занимаемых территориях, но селились рядом с ними? То есть, не было полного замещения старого населения новым, а имело место лишь заимствование прежними обитателями наречия пришельцев? – Уотсон, помните, мы с вами изучали появление первых славянских поселений на Эльбе и в Богемии? И часто сталкивались с тем, что новички вынуждены были устраиваться по соседству с остатками некого германского населения? Сходная картина, в смысле присутствия аборигенов, обнаруживается практически повсеместно, во всех странах, куда приходили ранние мигранты, за исключением, пожалуй, пустующих долин Вислы и Одера. В остальных краях ранним славянам приходилось делить наделы с прежними обитателями этих областей, пусть и не всегда многочисленными. Да и летописи порой замечают рядом с нашими героями иные племена. Вот, что пишет, к примеру, о ситуации на северных границах Византийской империи современник Юстиниана монах, известный нам под псевдонимом Псевдо-Кесарий: "А как же (могло случиться, что) находящиеся в другом поясе (живущие в одном климате, то есть, рядом) склавины и фисониты, называемые также данувиями (дунайцами), – первые с удовольствием поедают женские груди (здесь – сосут грудь), когда (они) наполнены молоком, а грудные младенцы (при этом) разбиваются о камни, подобно мышам, в то время как вторые воздерживаются даже от общепринятого и безупречного мясоедения. Первые живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, (будь то) за совместной трапезой или в совместном путешествии (военном походе) своего предводителя и начальника, питаясь лисами, и лесными кошками, и кабанами, перекликаясь же волчьим воем. Вторые же воздерживаются от обжорства (здесь – поедания нечистой пищи) и повинуются всякому". Как видим, Уотсон, рядом с ипотешнинцами-склавинами в VI веке на берегах Дуная проживали ещё и некие образцово-показательные "фисониты", которые даже мяса не вкушали и вели себя, как послушные паиньки. Но проходит какой-нибудь век-другой и о них уже ни слуху, ни духу, а всё местное население именуется греками "склавинами" или "склавами", и говорит на одном языке. – И вы полагаете, Холмс, что это свидетельствует о том, что местные народы вполне благополучно сохранились, однако, переняли славянскую речь и стали считать себя славянами? – Именно на подобный поворот событий намекает нам наука топонимика. Ведь практически все названия европейских рек, включая Одер и Вислу, славяне заимствовали у неких аборигенов. Если бы тех не было, как бы мигранты узнали древние имена этих водоемов? На смешанное происхождение славян однозначно указывает и их антропология. Упорные попытки целой плеяды блестящих учёных выявить общий антропологический тип, присущий исходному славянскому племени, привели их к пониманию того, что такового в природе никогда не существовало. Подводя итоги многолетних исследований в этой области академик Валентин Седов делится не слишком для него утешительными выводами: "Славяне в разных регионах своего расселения имели различное антропологическое строение. Антропологического типа, характерного исключительно для славян, в Средние века, а очевидно, и в более раннее время, не существовало". Данный факт сильно расстроил российского учёного, но ещё больше его огорчило следующее обстоятельство: "Особенности антропологического строения славянского населения на окраинах их территории закономерно объясняются исследователями взаимодействием с субстратными племенами". Самое примечательное в этом откровении то, что поскольку тот "центр", с которого начали своё расселение данное племена, так до сих пор и не обнаружен, то все они получаются живущими "на окраинах", а следовательно, испытавшими воздействие тех, кто проживал в этих местах до них. И действительно, на Балканах славяне походят на предшествовавших им там фракийцев, в Восточной Германии – на венедов и кельтов, на Севере Польши – на западных балтов, в Белоруссии на балтов лесных, на Русском Севере – на финно-угорские племена. В отчаянии академик даже заявил: "Роль антропологии в изучении ранней истории и происхождения славян невелика". Но мы то с вами, Уотсон, понимаем, что в науке любой результат, даже отрицательный, это на самом деле – серьёзная подсказка. Просто её надо правильно понять. Антропология изначально указывала историкам на то, что в дальний путь на Запад и Юг континента отправились племена уже весьма разношерстные по своему происхождению. И поселяясь в различных странах, они роднились с тамошними обитателями, образуя ещё более причудливые этнические смеси. В некоторых случаях, возможно, переход на славянскую речь осуществлялся вообще без появления пришельцев. – Не может быть, Холмс?! Поверить в это почти невозможно! – А вы послушайте, Уотсон, что пишет о языковой ситуации в Центральной Европе начала IX века летописец императора франков Карла Великого некто Эйнхард, скрупулезно фиксирующий деяния своего монарха: "Наконец, он так усмирил все варварские и дикие народы, что населяют Германию – между реками Рейном, Висулой (Вислой), а также Океаном и Данубием (Дунаем). Народы те почти схожи по языку, но сильно отличаются обычаями и внешностью. Он сделал их данниками. Среди последних самые значительные (племена): велатабы, сорабы, ободриты, богемцы; с ними Карл сражался в войне, а остальных, число которых больше, он принял в подчинение (без боя)". – Подождите, Холмс, уж не хотите ли вы сказать, что в ту эпоху славянский язык распространился вплоть до берегов Рейна? Но это же чудовищные масштабы языковой экспансии! Получается, что не только Восток Германии, но и весь её Центр, если верить Эйнхарду, попадает в орбиту влияния славянской речи?! А ведь мы знаем, что в этот период южные славяне заполонили Грецию и даже высадились на острове Крит. И в то же самое историческое мгновенье восточные славяне двигались к берегам озера Ильмень, в глубину финских владений. У меня просто перехватывает дыхание от широты разлива славянской речи. А Эйнхард, случайно, не мог ничего напутать? Я лично никогда не слышал о славянах западнее Эльбы. Насколько мне известно, там всегда жили германцы – саксы – и именно с ними Карл Великий вёл упорные войны. – Начнём с того, что о войне Карла с саксами нам известно, в основном, из трудов всё того же Эйнхарда. Как историк, он для эпохи становления империи Каролингов такая же незыблемая глыба, как Прокопий Кесарийский для Византии в царствование Юстиниана, или Нестор для начального периода Руси. При этом "саксы", как нам известно, это всего лишь собирательное название народов, живших тогда между Рейном и Эльбой. Ранее эти племена именовались варнами, тюрингами, англами и прочее. Никто и никогда, Эйнхард в том числе, не считал их полноценными славянами. Обратите внимание, доктор, биограф Карла Великого в качестве "ядра" того сообщества, что по его мнению, сложилось в пространстве между Рейном, Вислой, Дунаем и Балтикой называет другие племена: веталабов, сорабов, ободритов и богемцев. Вот они действительно славяне. Веталабы – известное славянское племя, обитавшее на землях Восточной Германии, в районе Померании и Бранденбурга. Сорабы, они же лужицкие сербы, жили по соседству с Богемией, в долинах рек Эльбы, Заале и Одера. Ободриты, расположившиеся в низовьях Эльбы, были, пожалуй, самым северо-западным из всех славянских народов. Богемцы, как следует из их имени, заселили основную территорию нынешней Чехии. И всё они, разумеется, говорили по-славянски. То есть, в сообществе народов, о котором рассказывает нам Эйнхард, и которое с его точки зрения распространялось вплоть до берегов Рейна, главным языком межнационального общения, по всей видимости, был славянский. Означает ли это, что саксов, живших в пространстве между Рейном и Эльбой, тоже надлежит записывать в славяне? Конечно же, нет. Да ведь биограф Карла Великого ничего подобного и не писал. Он использует гораздо более мягкую формулировку: "Народы те почти схожи по языку, но сильно отличаются обычаями и внешностью". Полагаю, это всего лишь указание на то, что накануне франкских завоеваний славянский язык, как средство общения с соседями, был в ходу и у населения рейнско-эльбского междуречья. Саксы, скорее всего, в этот исторический период были двуязычны. Впоследствии их покорили франки, проводившие здесь достаточно жёсткую этническую политику. Часть сакской знати была переселена на территорию современной Франции, её заменили чистокровные франки. С образованием Империи Каролингов и наступлением франков на Восток позиции германского языка в Центральной Европе оказались незамедлительно восстановлены в полном объеме. Но до того мы вполне можем считать именно славянскую речь главным средством межнационального общения в Европе до Рейна включительно. – Если я правильно понял вас, Холмс, процитировав сочинение Эйнхарда, вы хотели обратить моё внимание на то, что славянский язык не обязательно должен был распространяться исключительно в результате завоеваний или этнических миграций. И под влиянием соседей на него запросто могли переходить бывшие германцы, кельты, балты или фракийцы, словом, традиционные обитатели Восточной Европы. – Совершенно верно, Уотсон! Действительно, если вдуматься, какую картину мы наблюдаем на нашем континенте в период максимального распространения славянского языка – в VII-VIII столетии? Пожалуй, точнее всего её описал всё тот же Эйнхард, сообщавший о тех, кого учёные считают славянами: "Народы те почти схожи по языку, но сильно (обратите внимание, доктор!) отличаются обычаями и внешностью". А ведь стоит нам хотя бы на минутку забыть об универсальной речи, сплотившей множество народов, то что ещё общего мы сможем обнаружить у людей, обитавших в пространстве от Балтики до Эллады? Цвет волос и глаз, форма черепа и черты лица – всё различно. Обычаи и традиции? Но они тоже отличались, как нам известно, причём порой даже внутри каждого из славянских ареалов. О разных обыкновениях южных племён писал монах Псевдо-Кесарий, на разницу в обычаях их западных собратьев указывает летописец Эйнхард. Перенесёмся теперь на Восток континента. Откроем "Повесть временных лет", написанную спустя пять веков после Псевдо-Кесария и тремя столетиями позже Эйхарда. Почитаем, что пишет Нестор о своих современниках – восточных славянах: "Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий... А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между сёлами... и здесь умыкали себе жён по сговору с ними; имели же по две и по три жены". Как видим, огромная разница в традициях народов, проживающих даже непосредственно по соседству! С одной стороны цивилизованные поляне, а рядом – полудикие древляне, радимичи, вятичи и северяне. – А как же религия, мифология, общие легенды, в конце концов, единый пантеон богов? – Тут вы попали в самое больное место, Уотсон. Похоже, общих мифов, да и общих богов не было даже внутри каждого из ареалов славянского мира. Киевский князь Владимир накануне крещения пытался каким-то образом упорядочить почитание языческих богов у своих подданных, создать некое подобие пантеона, но сама его попытка доказывает, что до того у восточных славян никакого единства в религиозных взглядах не было. Каждое племя молилось собственным идолам. А сравните список богов восточных славян – Перун, Хорс, Даждьбог, Стрибог, Симаргл, Велес, Мокошь, Сварог – с аналогичным перечнем их западных собратьев – Яровит, Руевит, Поревит, Святовит, Триглав, Радегаст, Чернобог, Подага, Жива. Никаких совпадений! Я уже не говорю о том, что о божествах южных славян вообще ничего толком не ведомо. При этом, заметьте, Уотсон, что даже самые главные боги восточных славян на Западе этой языковой зоны либо неизвестны вообще, либо, как Перун и Велес, упоминаются в виде нечистой силы, домашних демонов. Самое печальное для науки то, что от подавляющего большинства небесных покровителей славян до наших дней дошли в лучшем случае их имена, и учёные теперь до хрипоты могут спорить о том, как распределялись роли внутри пантеона предков. – Вы хотите сказать, Холмс, что язык – это, по сути дела, единственный стержень, объединивший такую огромную массу восточноевропейцев, что только он стал основой их этнического самосознания? – Именно так, Уотсон! На территории, превышающей размеры Империи Аттилы немыслимое количество народов по большей степени вполне добровольно перешло на ту речь, которой, как мы с вами подозреваем, в середине VI века ещё не было. И сложился этот язык на основе наречия одного из самых отсталых племён нашего континента – лесных балтов, тысячелетиями обитавших где-то в дебрях Поднепровья. Разве это не загадка загадок, Уотсон? Разве она не стоит того, чтобы поломать над ней наши головы? – Головоломку я вижу прекрасно, причём мне она кажется невероятно сложной, а вот как найти на неё правильный ответ – ума не приложу! – Уотсон, я никогда не устану повторять для вас свою главную заповедь: чтобы нечто найти – надо ясно понять, что именно ты ищёшь. И тогда потеря находится самым волшебным образом, без лишних усилий. Почему все наши предшественники терпели неизменное поражение в деле поисков славян? Потому что они толком не сознавали, что именно желают найти, или пытались отыскать то, чего не существует в природе. Им хотелось обнаружить скромное племя, которое до ухода гуннов никому известно не было, поскольку скрывалось от всех в таинственной глуши. Там в непроницаемых для света чащах оно вдруг обрело новую речь, после чего превратилось в непобедимых героев или, на выбор, в плодовитых кроликов. Затем эти люди покидают родные дебри и покоряют всех соседей в округе. Вариант – размножаются, вытесняя тех. Так захватывая всё новые земли и увеличивая свою численность в геометрической прогрессии, данный народ должен был занять половину Европы. Конечно, подобного монстра никто никогда не отыщет, потому что его никогда не было. Значит, объектом поисков должно быть нечто другое. – И что же? – Доктор, мы с вами обнаружили на Востоке Европы по крайней мере четыре племени, которые так или иначе поучаствовали в так называемой "славянской колонизации". Это склавины с Нижнего Дуная, анты со Среднего Днепра, дулебы с Волыни, Припяти и Киевщины и колочинцы с Десны. При этом по крайней мере часть этих племён могла сохранить язык лесных балтов, ту основу, на которой может возникнуть славянская речь. Таким образом, у нас в руках уже почти половина той головоломки, которая вам кажется почти неразрешимой. Вместе с тем все эти четыре народа – мирные земледельцы, практически безоружные пахари. Всё, на что они способны, это порой совершать налёты на земли Империи, пока её войска находятся вдалеке. Ни один из этих этносов не похож на подлинных завоевателей, не так ли, доктор? Вдобавок для создания нового языка нам не хватает ещё одного компонента – степного индоевропейского. И после этого вы меня спрашиваете, Уотсон, что же нам искать? Представьте, что у нас есть четыре мирных травоядных создания, а нам надо, чтобы некто безжалостно их забил и из тушек и шкур создал нечто единое и целое. Конечно же, мы ищем хищника, Уотсон! Грозного зверя с клыками почти до самой земли. Степного разбойника. Почти такого же страшного, как гунны. Только он для наших героев должен сыграть куда более положительную роль. Ему с ними надлежит почти породниться. Ведь только так мог возникнуть язык, который мы знаем под именем славянского. – Но разве так бывает, Шерлок? Разве в природе существуют хищники, добрые к своим жертвам? – Я ведь не говорил, что этот зверь должен быть непременно добрый, Уотсон. Просто, полагаю, он очень нуждался в помощи наших героев. Без них обойтись никак не смог. А, впрочем, к чему эти долгие разговоры? Немедленно снаряжаем новую экспедицию! Мне не терпится увидеть следы нашего хищника на пыльных дорогах истории. |