Глава восемнадцатая. Где склавины зимуют?

– А что это, Холмс?

– Это карта археолога Флорина Курты, он тщательно отразил на ней все находки византийских монет Анастасия I, правившего 27 лет – с 491 по 518 годы, и Юстина I, дяди Юстиниана, последний уступил трон своему племяннику в 527 году, следовательно, царствовал он всего лишь 9 лет. При первом из этих императоров началось восстановление византийского Лимеса, варвары были полностью оттеснены на другую сторону Дуная. При втором – эта политика продолжилась. Фактически, перед нами картина кладов в эпоху накануне появления славян на Дунае. Обращайте внимание, Уотсон, в первую очередь на золотые монеты. Как считают историки, именно они являются метками военной добычи или платой за службу в имперской армии, в то время как медные деньги чаще выступают показателем обычных торговых отношений между соседями. Итак, что же мы видим, доктор?

– Если проигнорировать презренную медь, Шерлок, то картина получается следующая. Золото Анастасия оседало, в основном, во владениях остготов: четыре клада обнаружились в Далмации, у верховьев Савы, и ещё один в окрестностях города Сирмий, во Второй Паннонии. Пара находок имеется в землях гепидов: в бассейне Тисы и в Олтении, то есть, в области к Западу от реки Олт, между Дунаем и южными отрогами Карпат. Что касается территорий, интересующих нас в первую очередь, то ни в Мунтении – в валашских пределах к Востоку от Олта; ни в Молдове; ни на Днестре, ни где-нибудь севернее, золото ни разу не блеснуло. Здесь есть лишь медные монеты.

– Хорошо. А что вы скажите о временах Юстина?

– О, эпоха этого императора была так скоротечна, что оставила слишком мало отметин. Один клад в Олтении, другой – в царстве гепидов на Тисе и ещё одна находка на Среднем Дунае, в землях то ли герулов, то ли свевов, то ли скиров. Удивительно, как пустуют в этом плане степи Северного Причерноморья. Здесь не найдено ни единой золотой монеты. Значит, булгары были не так страшны византийцам, по крайней мере до самой смерти Юстина.

– Весьма любопытно, Холмс. Что прежде всего бросается в глаза? Во-первых, золота у варваров действительно оказывается почти в три раза больше, чем за два предыдущих царствования. Должно быть, Прокопий был отчасти прав, когда критиковал своего царя за расточительство в отношении иноплеменников. Во-вторых, поражает, как много кладов с монетами великого василевса оказалось в землях Гепидского царства. Я насчитал одиннадцать находок. А вот на территории соседней Лангобардии, напротив, ни одной. Получается вопиющая несправедливость! Отчего император так обидел своих верных союзников – лангобардов в пользу коварных и вечно склонных к козням гепидов?

– Не стоит так переживать за данных германцев, Уотсон. На самом деле, византийского золота у них было не меньше, чем у соседей, а может и больше. Тут всего лишь сказалась разница в судьбах двух германских государств на Дунае. Лангобарды ушли из этих мест в Италию добровольно, в качестве победителей. Естественно, они прихватили с собой все свои богатства. А Гепидия оказалась разгромлена врагами, вот тамошние ценности и выпали в землю в виде кладов. Всё это, конечно, существенные обстоятельства, друг мой, но помните – нас в первую очередь интересует зона, где могли проживать ранние славяне.

– На Восток от Карпатских гор картина такова. По количеству золотых монет здесь с большим отрывом лидирует область ипотештинцев: территория Пруто-Дунайско-Олтского междуречья. Я насчитал шесть подобных находок. В этом плане юго-восточное Прикарпатье уступает только Гепидскому царству. Немало тут и меди, но мы ведь уговорились её в расчёт не брать. Что интересно, так это сама природа подобных богатств. В германские земли солиды Юстиниана могли попадать в качестве выплат федератам. Это те деньги, которые василевсы платили варварским королям за то, что их отряды воевали на стороне Империи. Гепиды, кроме того, получали свою долю награбленного у всех налётчиков, которых они переправляли через Истр в своих владениях. Племена к Востоку от Карпат подобных источников дохода были лишены. Поэтому здешние клады, как мне представляется, целиком являются результатом разбоя в византийских провинциях или получения выкупов за пленных. И то и другое – последствия походов в имперские владения. И в этом смысле просто поразительно, как много здесь попадается золотых монет! Смотрите, Шерлок, два клада обнаружены также в низовьях Днепра, на левом его берегу. Это владения кочевников, по всей вероятности, кутригуров. И выходит, что страшные булгары награбили в три раза меньше, чем обитатели Карпатских предгорий!

– А что вы скажете, Уотсон, по поводу двух странных скоплений в местах, где, по всей видимости, практически никто не жил в данную эпоху: в верховьях Савы и на стыке Западных и Восточных Карпат, к Северу от Гепидского царства.

– Честно говоря, я теряюсь в догадках, откуда появились эти сокровища. Возможно, впрочем, что клады в Далмации – это результат преследования византийской армией тех грабителей, что возвращались с её территории. Спасаясь от погони налётчики могли часть ценностей закопать здесь в землю. Что касается сгустка находок на Север от державы гепидов, то в тех местах располагались основные перевалы, через которые можно было как проникнуть внутрь Карпатской котловины, так и, соответственно, выбраться из неё. Может статься, что какая-то часть гепидов, после гибели их царства пыталась бежать в северном направлении, но была застигнута врагами. Возможно также, что некие разбойники нападали в здешних местах на тех северных скандинавских воинов, что служили в армии Юстиниана, а затем возвращались с накопленными богатствами в родные края? Характерно, что значительная часть здешних кладов зарыта либо на самих перевалах, либо в непосредственной от них близости.

– Тогда расскажите ответьте нам, Уотсон, на последний вопрос: что вы скажите о тех краях, где археологи пытаются поселить антов и склавинов?

– О, это самое интересное, Шерлок. Весь фокус в том, что эти места девственно чисты. Здесь нет ни одной золотой монетки. Особенно поразительна обстановка в стране праго-корчакцев. Ни в бассейне Припяти – на берегах Стыри и Горыни, ни на соседнем Тетереве, где расположены основные скопления посёлков ранних пражан, никаких кладов нет и в помине. Да что там золото! Здесь даже медных денег не нашлось. То есть, судя по полному отсутствию кладов, тамошнее население вообще никаких отношений с византийцами не поддерживало. Ни торговых, ни военных! Даже на территории так называемой "германской пробки" зияет пугающая пустота. Одна находка с серебром есть далеко на Севере в пространстве между Вислой и Западным Бугом, но это вполне может быть клад, оставленный незадачливым купцом или даже викингом, направлявшимся в Прибалтику или на остров Готланд. Нет золота и в землях антов. Зато на Днепре попадаются медные монетки, одна такая находка обнаружилась на Южном Буге. Чуть веселее дела с медяками на берегах Днестра. Но это и понятно – чем ближе к границам империи, тем чаще местное население вступало с византийцами в торговые отношения. Но фактом остаётся то, что многочисленные пеньковцы, если и совершали набеги в Византию, то не слишком удачно. В их землях днём с огнём не сыщешь золотой монеты.

– Что ж, будем подводить итоги. Итак, Уотсон, что же имеем? Обитатели Припяти византийцев не знали и походами к ним не ходили. Обитатели Днепра и Южного Буга, если и отправлялись в экспедиции, то не приносили с Юга богатой добычи. Те же, кто успешно грабил земли Империи, проживали в регионе между Олтом и Прутом. В этих землях жили те, кого археологи называют культурой Ипотешти-Кындешти-Чурел. И я уверен, что именно их византийцы именовали склавинами.

– Холмс, но есть ваш вывод верен, это переворачивает с ног на голову всю современную славистику. Ведь тогда выходит, что склавины – это вовсе не то "ядро" славянства, что обнаружено было археологами посреди Припятских болот, а некая невообразимая смесь гото-дако-сармато-венедов, словом, остатки населения Готского царства, которые переживали гуннское нашествие здесь же в Карпатских предгорьях, а вовсе не явились сюда из полесских трясин после исчезновения свирепых кочевников. Может быть мы зря доверились данным одного лишь американского учёного Флорина Курты? Может нам обратиться и к трудам восточноевропейских исследователей?

– Да ради Бога, Уотсон! Вот вам выдержка из статьи советского археолога Исака Рафаловича из города Кишинёва: "По мере удаления славянских поселений от Дуная количество находок византийского происхождения, а следовательно и культурное воздействие Византии, резко падает. Так, из 33 картографированных пунктов находок византийской монеты VI—VII веков 16, или 45%, расположены в районе, непосредственно примыкающем к Нижнему Дунаю, и в зоне Придунайских озер и лиманов Днестровско-Прутского междуречья, иначе говоря, в зоне непосредственного контакта славян с культурой византийских городов. Далее к северу, вплоть до границы степи и лесостепи, византийская монета VI—VII веков и изделия византийского импорта встречаются крайне неравномерно: если в Буджакской степи, вплоть до реки Ботна, такие находки почти неизвестны, то к западу от реки Прут, в междуречье Прута и Сирета, картографировано не менее пяти таких пунктов. В лесостепной полосе количество мест находок монет и импортных изделий постепенно падает. Если единичные находки византийской монеты еще встречаются в верховьях Днестра, Прута и Сирета, то изделия византийского импорта практически исчезают". Картина в трудах восточноевропейских археологов всё та же, Уотсон: сокровища, награбленные в знаменитых склавинских походах, обнаруживаются только в пространстве между Олтом и Прутом. Их нет ни к Северу, ни к Востоку от данной области. Вывод вполне очевиден: склавины – это ипотештинцы, и никем другими они быть не могут.

– Тогда объясните мне ради Бога, Холмс, зачем учёным-славистам понадобились все эти странные фокусы. Почему они, зная о сведениях летописей и местоположении кладов с византийскими монетами, упорно тащили склавинов в окрестности Припяти? Ведь со стороны это выглядит буквально как ситуация из старого анекдота: "Где вы потеряли свой кошелёк, сэр?" "В той дальней аллее". "А почему ищите здесь, под фонарём?" "Так тут же светлее!" Объясните мне, Шерлок, ради Бога, чем Полесье оказалось для учёных милее, чем Нижнее Подунавье? Зачем они кинулись выводить славян из тамошних болот, и почему их так не устроили в этом плане Карпатские предгорья?

– Всё элементарно, Уотсон. Вы забываете, что искатели предков ведут свои расследования сразу в трёх измерениях: археологическом, летописном и лингвистическом. Да, конечно, имеются сведения античных писателей об антах и склавинах на берегах Дуная. То есть, письменные источники как бы направляют поиски в южную сторону, к границам Империи. Но есть и прямо противоположный вектор, друг мой. В качестве такового в первую очередь выступают наработки языковедов. А что нам сообщают лингвисты? Они относят славянский язык к индоевропейской семье, но утверждают, что занимает он там уникальное положение. Ближе всего расположен к балтским наречиям, поскольку половина лексики и большая часть языковых конструкций у балтов и славян является общей. При этом обе эти ветви очень архаичны. Они как будто оказались заморожены – тысячу лет находились в изолированном состоянии, не общаясь и не обмениваясь новинками со своими прочими собратьями. Лингвисты уверяют нас: славяне вышли из балтской зоны. Значит, их надо искать в некой замкнутой области, куда не доходило влияние иных европейских народов. То есть в лесах Восточной Европы. Причём даже в этой оторванной от всех стране в какой-то период времени между балтами и славянами возникла непреодолимая преграда. После чего их языки стали развиваться уже параллельно, не пересекаясь друг с другом. Выражаясь иначе, Уотсон, лингвисты рекомендовали археологам отыскать некую окраину балтской языковой зоны, причём такую, которая в какой-то момент могла оторваться от общего массива балтов, но с другими народами при этом не воссоединиться. Как тут не вспомнить про болота Припяти! Послушайте, что писал об этом месте видный московский археолог Юрий Кухаренко, первооткрыватель корчаковцев: "Почти все исследователи, занимающиеся вопросами этногенеза славян, в своих теоретических построениях и предположениях придают большое значение Полесью – этой обширной и весьма своеобразной области, находящейся в центре славянского мира. Особый интерес к Полесью проявляли и проявляют лингвисты, которым в решении этногенетических проблем принадлежит решающее слово. Напомню, что в своё время они рассматривали Полесье как прародину индоевропейцев (Т.Пеше), затем появилась теория о полесской прародине славян (Я.Ростафинский, Я.Пейскер, М.Фасмер, Г.Улашин), о так называемом полесском озере – непроходимом болотистом барьере, разделившем в древности славян и балтов и тем самым нарушившем их первоначальное единство (Я. Розвадовский, А. Сенн, В. Кипарский, отчасти С.Бернштейн и Б.Горнунг)".

– Вы хотите сказать, Холмс, что Остров Припять идеально укладывался в схему образования славянского языка, предложенную лингвистами? А юго-восточное Прикарпатье никак нельзя в неё втиснуть, хоть одним боком?

– Видите ли, Уотсон, шансов на то, что славянский язык мог возникнуть в пространстве между Карпатами и Дунаем, даже в теории нет никаких. Давайте вспомним хотя бы в общих чертах историю этого региона. С незапамятных времён здесь жили фракийцы: агафирсы, геты, даки. Их пребывание в данных краях отмечают не только древнегреческие писатели, но и мощный слой фракийской топонимики в окрестностях Карпатских гор. Позже сюда пришли и представители иных народов. В III веке до нашей эры в Трансильвании и на Нижнем Дунае появились кельты. Кстати, Уотсон, город Новиетун в низовьях Дуная, возле нынешнего озера Исакча, который Иордан указывает в качестве одного из пределов страны склавинов, основало кельтское племя бритолагов. Чуть позже на Днестре, а также в дунайской дельте появятся германские пришельцы – знаменитые бастарны. А степи Валахии и Молдовы тогда же занимает сарматское племя роксаланов.

– О, да тут мы имеем целый букет этносов!

– Именно так, доктор. Стало быть, здешнее население должно было общаться на безумной смеси фракийских, германских, кельтских и иранских наречий. Но далее на арене появляются римляне. Примерно за сто лет до рождения Христа они в упорных и кровопролитных войнах уничтожают государство даков и присоединяют Трансильванию и Олтению к своей и без того обширной империи. Население новой провинции Дакия быстро перешло на латинский язык и уже вскоре стало считать себя полноценными римлянами. Те, кто не смирился с победой Вечного города, поселились по другую сторону Карпатских гор. Летописи замечают здесь так называемых "свободных даков", кроме того, иные фракийские племена – карпов и костобоков. Наряду с ними на Днестре продолжают жить бастарны, а на Нижнем Дунае – роксаланы.

– Насколько я понимаю, латинский язык в это время должен стать средством межнациональных контактов. На него в общении с соседями могли перейти даже племена, Риму не покорившиеся. Не так ли, Шерлок?

– Вы как всегда правы, доктор. Но это ещё не окончание здешней языковой эпопеи. В III веке нашей эры сюда приходят готы. По окончанию Скифских войн между Римом и северными варварами император Аврелиан решает перенести границу на Дунай и уступить германцам Дакию. Всех римских колонистов, то есть людей, считавших себя римлянами, перевезли на правый берег Истра и поселили напротив их бывшей родины, в новой провинции, которую назвали Дакия Аврелиана. Чуть позже её разделили на Прибрежную и Внутреннею Дакии. Впрочем, часть населения никуда не переселилась, и осталась под властью готов. В регионе, потеснив латынь, в качестве языка межнационального общения зазвучала готская речь. Возможно, впрочем, что многие тут продолжали говорить по-римски. Иначе откуда бы у нас взялись румыны и молдаване с их романскими языками, наследниками грубой варварской латыни? Теперь, надеюсь, вы понимаете, Уотсон, что тот регион, где жили ипотештинцы – юго-восточное Прикарпатье – был неким подобием маленького Вавилона, здесь наблюдалась безумная смесь языков и народов. А через сто лет после прихода готов сюда ещё и гунны нагрянули. Значительная часть населения бывшего Готского царства под натиском кочевников хлынула на другую сторону Дуная, под защиту римских легионов. Но многие и остались. Гунны, не устранив предыдущего разнообразия языков, привнесли в регион собственную речь. Вспомните, что пишет о сложившейся здесь обстановке византийский посол Приск Панийский: "Скифы, – именно так он именует сложный конгломерат задунайских племён, – будучи сборищем разных народов, сверх своего языка варварского, охотно употребляют язык гуннов или готов или авсониев (латынь) в сношениях с римлянами".

– Я уже всё понял, Шерлок. Из этой невообразимой смеси наречий могло родиться всё, что угодно, но только не славянский язык. Тут негде взяться мощному балтскому началу, которое ощутимо в речи тех, кого мы ищем. И напротив, латинского и готского влияния здесь было хоть отбавляй. В славянском языке германские заимствования, конечно, есть, в том числе восточногерманские. Но их не так много. А вот воздействия латыни не чувствуется совсем. Лингвисты убеждены – славянский язык формировался где-то далеко от границ Римской империи.

– Теперь, надеюсь, вы поняли, Уотсон, отчего слависты так упорно держатся за болота Припяти?

– Но тогда выходит, что летописные склавины, зверствовавшие на византийской территории – вовсе не какие-то далёкие северные пришельцы, явившиеся из мрачных глубин днепровских дебрей, а потомки тех народов, что традиционно жили на границах Римской империи?

– Более того, Уотсон. Среди них было немало тех, чьи деды и прадеды являлись добропорядочными римскими гражданами. Ведь на ту сторону Дуная в гуннскую эпоху были угнаны сотни тысяч жителей Балканского полуострова. Свирепые кочевники часто использовали несчастных, как подневольных ремесленников, или даже в качестве домашних рабов. Многие из них обслуживали ставку Аттилы, так красочно описанную Приском Панийским. Это они издалека привозили сюда строительный камень и лес, возводили в чистом поле столицу Гуннского царства с её огромными дворцами и роскошными банями. Далеко не все из этих пленников вернулись на родину, когда сыновья Аттилы потерпели поражение от германцев и сарматов. Большинство осталось жить среди варваров. И вот теперь поставьте себя, Уотсон, на место византийцев. В начале VI столетия они, после долгого перерыва, вновь выходят на южные берега Дуная – прежние рубежи своей Империи. И застают на другом берегу весьма сложный конгломерат народов, оставшийся от прежней гуннской эпохи. Новички сами не знают, как их теперь следует именовать. Их предки были даками, кельтами, сарматами, бастарнами и венедами. Затем большая часть их стала римлянами, меньшая – "свободными даками". После пришли германцы и все они стали визиготами. Затем сюда вторглись гунны. И здешние народы тоже на время стали "гуннами" в глазах прочих европейцев. Впрочем, уже тогда самые наблюдательные из византийцев различали кочевую верхушку и основную массу подданных, называя покорённые народы "скифами". Термин "скифы" в отношении задунайских варваров продержался буквально несколько десятилетий, но он, видимо, был слишком общим, часто использовался ранее, как синоним абсолютно любого варвара. А византийцам очень хотелось как-то выделить своих разномастных задунайских соседей. И тогда появляется этноним "склавинос" со всеми его вариантами. Скорее всего, он возник от греческого корня "skyleuo", что значило "добывать военные трофеи", "грабить", дословно – "снимать доспех с убитого врага". Производное от него "склавинос" могло носить целых три оттенка смысла: "потомки военнопленных", "грабители" и "варвары, лишённые доспехов". И все эти определения идеально точно подходили к тем безоружным племенам, внукам угнанных в полон римлян и любителям разбоя, что жили по другую сторону Дуная. От того же корня у византийцев возникло и слово "склавос". Оно уже без какого-то этнического подтекста значило просто – "невольник, раб". Надо сказать, что греки вообще очень часто слова "раб" и "варвар" считали синонимами. Так что использовать один и тот же термин и в качестве этнической характеристики разношёрстной толпы по ту сторону Дуная и для обозначения любого невольника – это вполне в эллинских традициях. Характерно, что такие авторы, как Агафий Миринейский, Иоанн Малала и даже император Маврикий, не мудрствуя лукаво, звали северных варваров просто "склавами", то есть, для них связь между этнонимом задунайских варваров и термином "раб" была вполне очевидной.

– Однако, большинство славистов упорно держится за собственную версию: склавины – это испорченное в устах византийцев самоназвание их предков. Правда, они слегка путаются в деталях – от какого корня "слава" или "слово" произошло это имя.

– Запутаться немудрено. Но версия проистекания данного термина от "людей славных" вообще не выдерживает никакой критики. Слово "славяне", в транскрипции через "а", появится не ранее XV столетия, если не того позже. Первые летописи этого народа такого этнонима не знают в принципе. Там употреблена форма "словене". А значит, дистанция от неё до "склавинос" становится ещё больше. Но если переход "о" в "а" ещё как-то можно объяснить, то откуда в этом корне появляется якобы вставная "ка" совершенно непонятно. А между тем именно с ней данное слово проникает во многие языки мира. В латынь – "склавус", а оттуда практически во все западноевропейские наречия. В арабский – "сакалиба", "саклаб", "саклаби". У хазар – "цаклабим". И что показательно – и Западе, и на Востоке оно, как правило, имеет два значения – "северный варвар", проще говоря, славянин; и второе – "раб, невольник".

– Языковеды и историки из стран Восточной Европы утверждают, что вставной "ка" –результат того, что византийцам было сложно произносить непривычное их уху сочетание звуков "эс"-"эль".

– Тогда им придётся доказывать, что пол-Европы страдало подобным косноязычием. Ведь кроме сочинений Прокопия, где в форме "склавинос", данный этноним передавался по-гречески, есть ещё труды гота по происхождению Иордана. А он писал по-латыни: "sclaueni". Выходит, что римлянам тоже никак не удавалось правильно выговорить довольно простое слово "словене"? Версия о том, что два автора друг у друга списали термин с ошибкой не состоятельна хотя бы потому, что оба историка создавали свои труды одновременно, и с творчеством друг друга знакомы не были. Более того, всё в том же подозрительном виде восприняли данный этноним и самые ближние соседи славян по Балканскому полуострову. Албанцы называют славян "shka", а румыны – "schei", "sceian". А ведь и те и другие – потомки людей, которые много веков прожили с пришельцами бок о бок, порой в одних селениях. Неужели они не слышали, как это племя само себя называло? Меж тем, ничего похожего на корень "слово" в прозвищах, данных им балканскими соседями, обнаружить не удаётся. Но самая неразрешимая проблема для тех, кто привязывает греческий термин "склавины" к более позднему самоназванию "словене", заключена в ином. Они никак не могут внятно объяснить: когда, где и от какого народа могли услышать византийцы столь непривычное их слуху имя. Кто именно в начале VI столетия мог говорить по-славянски на берегах Дуная? Пеньковцы, которые проникали к устью этой реки? Но они называли себя антами. Ипотештинцы? Но мы уже знаем, из каких этнических элементов те сложились. Вероятность того, что они изъяснялись на славянском языке равна нулю. Теоретически "словенами" могли именовать себя жители берегов Припяти и Тетерева. Однако, как раз они никаких отношений с византийцами и не поддерживали. В их землях нет ни военной добычи – золотых монет, ни следов торговли в виде банальной меди. Каким же волшебным образом имперцы могли, презрев тех, кто действительно жил у их границ, распространить на последних имя племени, обитавшего тогда в медвежьем углу Ойкумены, о существовании которого южане, видимо, даже не догадывались? Таких чудес в истории не бывает. А значит, склавины – это слово греческого происхождения и называли им византийцы отнюдь не обитателей далеких от них болот Припяти, а весьма разношерстное сообщество народов, скопившееся, после ухода гуннов, на их северных дунайских рубежах.