Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Игорь Фроянов.   Рабство и данничество у восточных славян

Отношения данничества среди восточного славянства

Основные сведения о даннических отношениях внутри восточнославянского мира историку поставляет Повесть временных лет. Она является главным источником при изучении данничества, возникавшего и развивавшегося в ходе формирования связей между племенными объединениями восточных славян. Однако о данях у восточных славян говорят и зарубежные авторы, в частности восточные писатели, повествующие о взаимоотношениях русов и славян. По рассказу Ибн Русте, русы «нападают на славян». Они «не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян».360 Согласно Гардизи, русы «пользуются обычно славянскими посевами».361 Если к этому добавить известие из «Худуд ал-Алам» о группе славян, которая служит русам,362 то вырисовываются более или менее постоянные отношения русов со славянами, напоминающие данничество. Не случайно А. П. Новосельцев, комментируя материалы восточных памятников о русах, отмечал: «Заслуживают внимательного изучения данные о взаимоотношениях русов и славян. Последние служат объектом нападения русов и источником рабов, продаваемых затем в Булгаре и Хазарии. Очевидно, под этими славянами следует понимать соседние русам славянские племена, им еще не подчиненные. Одновременно какая-то часть славян уже была подвластна русам. Именно о них писал Гардизи: "Всегда 100-200 из них ходят к славянам, насильно берут с них на свое содержание, пока там находятся". Не напоминает ли это известие более поздние рассказы Повести временных лет о полюдье, сборе дани с полупокоренных земель в первой половине X в.? Эта система взаимоотношений между знатью формирующегося государства и территориями и племенами, включаемыми в его состав, характерна для периода складывания государства и изживается с процессом создания и укрепления феодальной собственности на землю».363 Д.П.Новосельцев, на наш взгляд, проявляет односторонность, когда рассуждает о взаимоотношениях «между знатью формирующегося государства и территориями и племенами, включаемыми в его состав». Полагаем, что речь здесь надо вести не столько о знати, сколько о племени-победителе в целом, устанавливающем господство над покоренными военной силой соседними племенами. Неосмотрительно поступает он, смешивая дань и полюдье.364 Но в том, что известия восточных авторов напоминают рассказы Повести временных лет о даннических отношениях среди восточнославянских племен, исследователь прав.

Прямые упоминания о данях среди восточных славян впервые встречаются в известиях летописца о вокняжении Олега в Киеве. Из Повести временных лет по Лаврентьевскому списку узнаем о том, что Олег, захватив столицу полян, «устави дани Словеном, Кри-вичем и Мери...».365 Любопытное разночтение содержит Новгородская летопись младшего извода, где вместо Олега действующим лицом выведен «храбрый и мудрый Игорь», а сообщение о дани выглядит так: «И дани устави Словеном и Варягам даяти...».366 В поздних Летописях начались осмысления древних известий. Например, сводчик Никоновской летописи изобразил события так, что Олег «дани устави по всей Русстей земле».367 Впрочем, не все поздние летописцы отошли от старых записей. Так, составитель Воскресенвкого свода дает чтение, близкое к Лаврентьевской и Ипатьевской летописям.368 В чем суть олеговой дани, относящейся к словенам, кривичам и мери? Ответ на вопрос предварим некоторыми историографическими замечаниями.

В.Н.Татищев говорил: «Сей же Олег нача города ставити по всей земли Рустей и устави дани словеном, и кривичам, и мерям.369 А у Н. М. Карамзина Олег ведет себя как настоящий монарх, управляющий «обширными владениями Российскими». Он «поручил дальние области вельможам; велел строить города, или неподвижные станы для войска, коему надлежало быть грозою и внешних неприятелей, и внутренних мятежников; уставил также налоги общие».370

Характеризуя деятельность Олега в Киеве, С.М.Соловьев замечал, что первым его делом было «построение городов, острожков, сколько для утверждения своей власти в новых областях, столько же и для защиты со стороны степей. Потом нужно было определить отношение к старым областям, к племенам, жившим на северном конце водного пути, что было необходимо вследствие нового поселения на юге; главная форма, в которой выражались отношения этих племен к князю, была дань, и вот Олег установил дани славянам (ильменским), кривичам и мери... ».371

Несколько иначе освещает события И.Д.Беляев. Олег ушел из Новгорода, «тяготясь своим положением». Заняв Киев, он «остался там жить, и таким образом сделался самостоятельным князем, нисколько не зависимым от Новгородского веча». Новгородцам ничего не оставалось, как выбирать одно из двух: «или искать нового князя, который бы согласился жить в Новгороде, на тех условиях, которые предложит ему вече, или вступить в новый договор с Олегом». Новгородцы предпочли последнее, вступив в новый договор с князем. По этому договору Олег «согласился посылать к Новгородцам своих посадников или наместников для суда и управы, а Новгородцы обязались платить с своей земли условленную по взаимному согласию дань...».372 с Итак, крупнейшие дореволюционные историки, анализируя летописный рассказ о действиях Олега, предпринятых им после взятия Киева, сходились на том, что князь наложил дань на словен и другие северные племена в свою пользу.

Занимала олегова дань и советских историков. И. М. Троцкий, рассмотрев соответствующий отрывок из Новгородской Первой летописи, содержащей, как стало ясно после «разысканий» А. А. Шахматова, более древние тексты, чем Повесть временных лет, пришел к выводу, что единственным осмысленным чтением является «и дань устави словеном и варягом даяти», при котором дательный падеж оказывается зависящим от «даяти». В этих варягах автор увидел княжескую дружину, что в свою очередь заставило его принять и другую гипотезу: «Прочитав о дани варягам, установленной в Киеве, и разумея, по обычаю новгородских летописей, под варягами именно норманнов, летописец прибавил еще запись о новгородской дани им, и в таком виде статья и попала в Начальный свод».373 К сожалению, И. М.Троцкий сконцентрировал здесь свое внимание на варягах, оставив без внимания словен, тогда как они фигурируют в толкуемой им фразе рядом и в едином смысле с варягами.

Наблюдения И. М. Троцкого не получили признания в советской историографии, оставшись в стороне от развития исторической науки, где утвердился более широкий взгляд на произошедшие с приходом Олега в Киев события.

С точки зрения государственной политики смотрел на даннические «установления» Олега такой исследователь как Б. Д. Греков: «Олег "нача городы ставити" т. е. укреплять новые свои владения и упорядочивать отношения с входившими в состав государства народами». В плане «упорядочивания отношений» правителя с подданными Олег и возложил дань на словен, кривичей и мерю.374 Б. Д. Грекова полностью поддержал В. В. Мавродин.375

По А. Н. Насонову, обосновавшиеся в Киеве Олег и Игорь «стали брать дань с северных племен».376

Согласно В.Т.Пашуто, «новая государственная власть (в лице Олега. -И. Ф.) гибко пользовалась обстановкой: овладев Киевом, центром Полянской земли, определила дань со словен, кривичей и мери».377

Активизацию «консолидационных процессов» в период княжения Олега в Киеве наблюдал П. П. Толочко: «Власть Киева распространилась не только на полян, древлян и северян, но и новгородских словен, кривичей, радимичей, хорватов, уличей, на неславянские племена чудь и мерю». Нетрудно догадаться, что выражением этой власти была дань, которую платили названные племена Олегу.378

О сборе дани Олегом со словен, кривичей и мери говорит Н.Ф.Котляр, усматривая в этом признак государственности на Руси. «Первое, как нам кажется,— заявляет он, — несомненное свидетельство о существовании древнерусской государственности относится ко времени, последовавшем вскоре после утверждения Олега в Киеве (около 882 г.): "Се же Олег нача городы ставити и устави дани словеном, кривичем и Мери...". Был установлен порядок сбора даней на подвластных князю землях, которые таким образом окняжились; создавались укрепленные грады, опорные пункты центральной власти в племенных княжениях».379 Ц. Ф. Котляр открыл в Олеге державного правителя и первого общерусского великого князя, который «з самого початку пiдкорив Киеву Новгород».380

В.Я.Петрухин понял летопись в том смысле, что Олег, став киевским властителем, начал «строить города... и "устави дани словеном, кривичем и мери...". Таким образом, Олег подтверждает своим уставом договор ("ряд") с северными племенами». По этому «уставу» славяне платили дань Руси.381 К данному выводу В.Я.Петрухин приходит посредством чересчур смелого обращения с летописным текстом, подменяя глагол «устави» существительным «устав». Но такого рода "исследовательские" приемы лежат за пределами научного обращения с источниками.

Полагаем, что на этом можно прервать историографический экскурс, поскольку, как нам думается, и на основе приведенного материала становится ясной общая линия трактовки историками летописных сведений о данях, определенных Олегом после захвата власти в Киеве. Выявляется единодушие ученых в мнении о словенах, кривичах и мери как племенах, обязанных платить дань Олегу. Но оно не может служить бесспорным критерием правильного истолкования известий летописца. Случается и так, что единодушие исследователей в том или ином вопросе создает видимость достоверности общепринятой идеи.

В свое время В. А. Пархоменко недоумевал по поводу того, что Олег, «пришедший из Новгорода в Киев и победивший здесь, заставляет Новгород же платить дань Киеву».382 В этом историк увидел несообразность и противоречивость летописной записи о появлении Олега в Киеве, которые, наряду с другими несуразностями, заронили в нем сомнение относительно правдивости вообще рассказов летописца об Олеге. Подозрения В. А. Пархоменко во многом были обусловлены тем, что он придерживался традиционного толкования летописного текста, которое, на наш взгляд, необходимо поправить.

Этот текст достаточно сложен и запутан. Летописец сперва сообщает о градостроительстве Олега, а затем об «уставлении» им дани. Такая последовательность, вероятно, и сбила с толку ученых, внушив им мысль о государственных мерах Олега, включающих распоряжение князя насчет даннических платежей.383 Уместно, однако, спросить: имеем ли мы здесь реальную последовательность событий или же перед нами манера их изложения, свойственная летописям. Вопрос отнюдь не праздный, ибо древний книжник иногда помещал в летописной статье, датированной одним годом, события, происходившие в разные годы,384 и, наоборот, разъединял по нескольким годам то, что состоялось одновременно.385 Вполне вероятно, что летописец в рассказе о деятельности Олега по вокняжении в Киеве свел воедино все, чем князь занимался в начальный период своего правления в Русской земле. К строительству городов он, очевидно, приступил не сразу, а по истечении некоторого времени, пусть даже короткого. О данях же он должен был распорядиться немедля, поскольку взял Киев благодаря военной помощи словен, варягов, кривичей и финно-угорских племен, которых следовало отблагодарить за оказанное содействие. Во всяком случае, относительно варягов это бесспорно. Наше предположение о том, что свидетельство о градостроительстве Олега приведено летописцем не там, где ему надлежало быть, опирается не только на логические доводы, но и на указания, извлеченные из других летописных памятников. В Архангелогородском летописце, или Устюжском своде, заслуживающем доверия,386 под 883 годом читаем такую запись: «Иде Олг на древляны, и на северы, и на козары, и наложи на них дань по чорнои кунице с человека на год, и оброки по всей земли Рускои устави, и многи городы постави».387 Этой записи непосредственно предшествует датированная 881 годом статья, повествующая, как Олег завоевал Киев и «облада Рускою землею». Следовательно, Архангелогородский летописец связывает градостроительную деятельность Олега со временем, несколько отстоящим от начала его княжения в главном городе полян, что весьма реалистично. Да и само сообщение 0 ней выглядит в летописце уместнее, нежели в Повести временных лет, поскольку следует за рассказом о военных походах киевского князя, в частности против хазар. Завоевательная политика Олега сопровождалась мерами по защите Русской земли от внешних врагов, в соответствии с которой осуществлялось строительство «градов», или крепостей.388 И оно, конечно же, развернулось после прочного утверждения бывшего новгородского правителя на киевском столе, тогда как в момент занятия этого стола обстоятельства требовали княжеских распоряжений о данях. Отсюда ясно, что между «уставлением» даней и градостроительством Олега нет той связи, о которой обычно рассуждают исследователи. Нет также оснований усматривать в строительстве Олегом городов сооружение княжеских крепостей, связанных с государственным освоением земель, на которых они возводились.389

Новгородская Первая летопись младшего извода не допускает кривотолков, когда свидетельствует: «И дани устави Словеном и Ваягом даяти... ».390 Здесь, несомненно, речь идет о данях, предназначенных словенам и варягам. И это понятно, ибо при новоиспеченном киевском князе «беша Варязи, мужи Словене, и оттоле прочий прозвашася Русью».391 В Повести временных лет по Лаврентьевскому списку об этом сказано так: «И беша у него Варязи и Словени и прочии прозвашася Русью».392 В Ипатьевском списке Повести впереди поставлены словене: «И беша у него Словени и Варязи и прочии прозвашася Русью».393 Но если в Новгородской Первой летописи упоминание о варягах и словенах предваряет сообщение об уплате только им дани, то в Повести временных лет перечень получателей дари расширен: «И устави дани Словеном, Кривичем и Мери».394

Б. Д. Греков, как мы знаем, подчеркивал различие терминологии, обращенной к словенам, кривичам и мери, с одной стороны, и к древлянам, северянам и радимичам,— с другой. В первом случае употреблен термин «устави», а во втором — «возложи». Вывод отсюда он сделал ошибочный, полагая, будто Олег, обязав («устави») словен, кривичей и мерю платить дань, поступил как «правитель государства», определяющий повинности своих подданных.395 Однако слово «уставити» в древнерусском языке было многозначным: установить, постановить, положить, назначить, определить, устроить, водворить порядок, уничтожить, отвратить, отвлечь.396 По нашему мнению, словосочетание «устави дани» надо разуметь не в смысле «точно определять, узаконивать, водворять порядок», как это делает Б.Д.Греков, а в значении положить, назначить. Стало быть, Олег повелел выдать дань тем представителям северных племен, которые приняли участие в походе на Киев и обеспечили ему победу, т. е. словенам, кривичам и мери. То была единовременная дань, или «окуп», контрибуция.

Итак, наше представление о данях, установленных Олегом после взятия Киева в корне отличается от общепринятого. Повторяем, словене и их союзники по межплеменному объединению397 получили дань как победители, посадившие своего князя на киевский стол. Об этом и говорили древние летописи. Но поздние летописцы перекроили старые тексты, исказив суть того, что произошло в Киеве на заре его истории. Далекую от исторической правды версию приняли историки ХVIII-ХIХ вв., а потом — и современные исследователи.398 Свою тут роль сыграли, по-видимому, осознанные или неосознанные политические мотивы, возникшие в результате успехов создания единого Русского государства с центром в Москве, последующего роста Российской империи и создания унитарного строя в СССР. На фоне центростремительных процессов дань, уплачиваемая столичным Киевом периферийному племени словен, не говоря уже о представителях финно-угров, казалась немыслимой.

Завершая сюжет об «уставлении» Олегом даней словенам и кривичам, еще раз подчеркнем, что в данном случае мы имеем дело с разовой платой побежденного победителями, иначе — контрибуцией.

Укрепившись в Киеве, Олег приступает к подчинению соседних восточнославянских племен и облагает их ежегодной данью. Первыми подверглись нападению древляне: «Поча Олег воевати древляны, и примучив а, имаше на них по черне куне».399 Затем такая же участь постигла северян: «Иде Олег на северяне, и победи северяны, и възложи на нь дань легъку, и не дасть им козаром дани платити, рек: "Аз им противен, а вам не чему"».400 Подчинив северян, киевский правитель «посла к радимичем, рька: "Кому дань даете?". Они же реша: "Козаром". И рече им Олег: "Не дайте козаром, но мне дайте". И въдаша Ольгови по щьлягу, яко и козаром даяху».401 В. Н. Татищев сообщает о покорении радимичей с некоторыми подробностями, отсутствующими в Повести временных лет: «Послал Олег к родимичем, глаголя: "Кому дань даете?". Они же отвесчаша: "Даем козаром". И рече им Олег: "Не давайте козаром, но мне; ежели ж козары на вас приидут, аз вас обороню. И они дали Ольгу по шлягу от плуга, яко же и козаром давали».402

Приведенные известия не оставляют сомнений, что данническая зависимость восточнославянских племен по отношению к Киеву устанавливалась посредством военной силы или угрозы ее применения. За краткими летописными записями скрывается упорная межплеменная борьба, выливавшаяся в кровавые войны.403 Полянскому союзу племен пришлось воевать на два фронта: чтобы подчинить северян и радимичей, обложить их данью, надо было нейтрализовать хазар, под дан-ничеством которых находились эти восточнославянские племена. Недаром Архангелогородский летописец сообщает не только о походе на северян, но и на хазар.404 Под натиском киевских дружин дряхлеющий Хазарский каганат терял славянских данников одного за другим. Олег, надо отдать ему должное, действовал гибко, применяя, с одной стороны, военную силу, а с другой, — соблазняя материальной выгодой, или «легкой данью».405

Наличие хазарского фактора в истории формирования даннических отношений киевских князей и управляемых ими полян с восточнославянскими племенами очень значимо, так как позволяет сделать два, по крайней мере, принципиальных заключения, относящихся к существу дани и статусу племенных территорий, состоящих под данничеством. Обращаясь к существу дани, необходимо признать, что оно оставалось неизменным, несмотря на смену ее получателей. Дань хазарам есть плата побежденного победителю, таковой она остава лась и тогда, когда стала поступать в Киев. Перед нами традиционная форма эксплуатации одной этнической общности другой, слабого народа сильным. Земли хазарских данников — северян и радимичей — не входили в состав государственной территории Хазарского каганата, находясь лишь в сфере внешнеполитического влияния его правителей. Мало что изменилось в этом отношении с переходом права взимания дани к Олегу: северяне и радимичи подчинились лишь близким по этнической крови полянам, войдя в межплеменной союз, возглавляемый Киевом.406 Обложенные данью племена сохраняли свою самобытность и территориальную обособленность. Их подчинение и принуждение к данни честву нельзя изображать как процесс «сложения древ нерусского государства — Киевской Руси», а тем более воспринимать как «окняжение земли» данников, установление верховной государственной земельной собственности на племенные территории.407 Поэтому и дань, уплачиваемую побежденными племенами, не стоит связывать с поземельной собственностью. Источником ее является не собственность на землю, а своеобразная собственность на племенной коллектив, покоренный си лой оружия. Вот почему «примученные» племена платили не только дань, но и нередко служили поставщиками рабов для победителей.408 Следовательно, дань, получаемая Киевом с завоеванных восточнославянских племен, была выражением не поземельной зависимости, а военно-политического господства полянской общины над другими племенными объединениями, в данном случае — над древлянами, северянами и радимичами.

Один из сторонников теории «окняжения земли» О. М. Рапов пишет: «Вполне возможно, что Олег "обладал" северянами и радимичами точно так же, как древлянами, то есть он не мог полностью распоряжаться их землями».409 Мы полагаем, что князь вообще не распоряжался землями этих племен, поскольку его привлекала, как явствует из рассказа летописца, не земля, а дань, исправное поступление которой он и старался обеспечить. Эта дань была долгосрочной и регулярной.410 Впрочем, В. В. Мавродин замечает, что «само покорение и древлян, и северян, и радимичей было в значительной мере условным. Мы знаем, что древляне еще при Игоре и Ольге имели своего князя Мала, что радимичей подчинил себе только Владимир, и хотя о северянских князьях мы ничего не знаем, если не считать легендарного князя Черного, но наличие здесь еще в X в. огромных богатых захоронений свидетельствует о сохранении столь влиятельной местной знати, что ее вполне допустимо считать самостоятельными князьями, хотя и выступающими в роли местных правителей, "великих" и "светлых" князей, но находившихся "под рукой" киевского князя. По-видимому, взаимоотношения Между Олегом и покоренными племенами заключались лишь в несистематическом сборе дани и в участии их воинов в войнах и походах киевского князя. Зачастую это были скорее "толковины", т. е. союзники, о чем и повествует летопись, говоря о походе Олега на Византию нежели подданные в обычном смысле слова».411

Признавая справедливым мнение В.В. Мавродина, что покорение Олегом древлян, северян и радимичей не лишало их внутренней самостоятельности, что зависимость этих племен заключалась прежде всего в платеже дани и выделении воинов для участия в войнах и походах киевского князя, мы не можем согласиться с ним, когда он говорит о несистематическом характере даннических поступлений. Дань была не только регулярной, надо полагать, ежегодной, но и фиксированной.412 Значит, практика данничества в восточнославянском мире имела давнюю историю.

Что касается древлян, то они платили дань Олегу много лет, вплоть до смерти князя, о чем судим по записи летописца: «И деревляне затворишася от Игоря по Олгове смерти».413 В Летописце Переяславля Суздальского вместо слова «затворишася» фигурирует «отвръгошясь»,414 а в Никоновской летописи — «заратишася».415 Древляне, как видим, встали за свою независимость от Киева. Дело дошло до войны. Об этом прямо говорят Новгородская Первая летопись и Архангелогородский летописец, извещая, что Игорь княжил в Киев, «воюя на Древяны».416 Причина войны четко обозначена в Истории Российской В. Н. Татищева: «Древляне отложились от Игоря по смерти Ольгове, не хотя дань, ни войска давать».417 Отказ древлян платить дань Киеву вызвал немедленную реакцию: «Иде Игорь на деревляны, и победив а, и возложи на ня дань болши Олговы».418 Дань «болши Олговы» есть, конечно, наказание древлян за строптивость.419 Право сбора древлянской дани Игорь вскоре передал Свенельду, который облегчил ношу данников, вернувшись к тому, что установил некогда Олег: «И дасть же дань деревьскую Свенделду, И имаша по черне куне от дыма».420 Княжеская дружина роптала: «Се дал еси единому мужеве много». Похоже, Свенельд собирал дань с древлян не постоянно, а с перерывами. На это, возможно, намекает еще одна запись Новгородской Первой летописи, отстоящая от только что цитированной на двадцать лет: «Въдасть (Игорь. — И. Ф¦) дань деревьскую Свенделду».421 Второе пожалование датировано 942 г. Но три года спустя, в 945 г., за данью к древлянам ходил уже сам Игорь. Данное обстоятельство породило у М. И. Артамонова сомнение в передаче Свенельду вообще «права взимания дани в свою пользу».422 По-другому оценивал упоминаемые летописцем события Л. В. Черепнин. Он писал: «Судя по Новгородской 1 летописи, право сбора дани с Древлянской земли получил на началах ленного пожалования дружинник киевского князя Игоря Свенельд... На эти доходы последний кормил и одевал собственную дружину... Но от доходов с древлян не хотели отказаться и другие дружинники Игоря, требовавшие от него полюдья в Древлянскую землю, хотя он и отдал ее в лен Свенельду. Под натиском таких претензий Игорь отправляется "в Дерева" и вторично собирает там дань, несмотря на то, что перед ним то же самое делал Свенельд».423

На наш взгляд, М. И. Артамонов был прав, когда говорил, что в 945 году древлянскую дань собирал только Игорь. Но он заблуждался, доказывая, будто Свенельд к сбору древлянской дани совсем не имел никакого отношения.424 Воевода ходил к древлянам за данью, но не постоянно, а только тогда, когда киевский князь жаловал его этим правом. То были, следовательно, эпизодические хождения, от случая к случаю, но отнюдь не ежегодные, по крайней мере не многолетние.425 Сомнительным представляется и утверждение Л. В. Черепнин; о сборе Игорем дани в Древлянской земле после того, как там побывал с той же целью Свенельд.

Помимо древлян, Игорь предоставлял Свенельду право сбора дани и с другого восточнославянского племенного союза — уличей, которые, как и люди «Деревской земли», оказывали упорное сопротивление Киеву, не желая оказаться в положении данников. Но Игорь в конце концов «примучи Углече, възложи на ня дань, и вдасть Свеньделду».426 Но не все уличи сразу покорились завоевателям. Не сдавался им «един град, именем Пересечен; и седе около его три лета и едва взя».427 С падением Пересечена, последнего оплота сопротивления уличей, положение их стало безнадежным, и они «яшася по дань Игорю».428

В истории с уличами обращает на себя внимание относящаяся к установлению даннической зависимости терминология, применяемая летописцем: до взятия Пересечена он прибегает к термину «возложи», а после сдачи города пользуется словом «яшася». Можно, конечно, объяснить данные терминологические отличия огрехами работы летописного сводчика, соединившего в своем повествовании разные записи об одном и том же событии. При всей источниковедческой привлекательности подобного объяснения оно не является, по нашему убеждению, единственно возможным. Нам думается, что за различием терминов проглядывает не столько редакторская техника древнего книжника, сколько отражение поэтапного, так сказать, утверждения данничества над уличами.

Сперва данью были охвачены не все уличи. Часть их еще сопротивлялась. Изъятие материальных ценностей сперва осуществлялось посредством прямого военного насилия без каких-либо соглашений и определений. Обложенные данью уличи играют сугубо страдательную роль, выступая в качестве объекта вооруженного разбоя. Затем возникает новая ситуация, когда со взятием Пересечена уличи прекращают сопротивление и все без исключения соглашаются («яшася») платить дань киевскому князю. Отношения Киева с уличами переходят в новую фазу, характеризуемую договором, соглашением, упорядочивающим взимание дани и устанавливающим ее размер, что в сущности означает приобретение ими некоторых прав, в частности платить дань по взаимосогласованной норме. В итоге уличи, несмотря на подчинение победителям, становятся в известном отношении субъектом межплеменных отношений, правда, приниженным и неполноправным вследствие завоевания. Право сбора дани, предусмотренной договором, Игорь снова передал Свенельду.

Л. В. Черепнин находит здесь доказательство установления вассальных связей «на ранней стадии процесса феодализации. Это была передача феодальным монархом своему вассалу не вотчины, находившейся у него в частной собственности и населенной зависимыми от вотчинника людьми, а территории, на которую простирались его права как верховного собственника. Выражением подвластности ему населения такой территории была дань».429 Мы считаем оправданной попытку "Я. В. Черепнина связать с передачей князем сбора дани своим приближенным формирование вассалитета на Руси X в. Но отождествлять этот вассалитет с феодальным вассалитетом нет должных оснований.430 Историк спешит с зачислением первых Рюриковичей в разряд феодальных монархов, обладающих правом верховной собственности на землю. Древняя Русь подобных монархов не знала.431 Они есть порождение фантазии ученых чрезмерно увлекающихся идеей раннего возникновения феодализма на Руси.432

Нельзя к тому же переоценивать и сами факты передачи права сбора дани высокопоставленным мужам, приписывая это исключительно воле князей. Взять, к примеру, Свенельда. Будучи воеводой, он возглавлял народное ополчение, без которого не обходилось ни одно завоевание Киевом соседних восточнославянских племен. Для покорения и обложения данью этих племен князья нуждались в более мощной военной силе, чем княжеская дружина.433 Участие же Полянских воев в «примучивании» соседей давало им, а также их предводителям право на получение дани, распределяемой между отдельными воинами и аккумулируемой киевской общиной на общественные нужды.434 В качестве воеводы Свенельд мог пользоваться таким правом помимо княжеского пожалования, которому, следовательно, не нужно придавать значение исключительности. Вернемся, однако, к Игорю и его данническим делам.

Однажды «рекоша дружина Игореви: "Отроци Свеньлъжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази. Пояди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы". И цослуша их Игорь, иде в Дерева в дань, и примысляше к первой дани, и насиляше им муже его».435 Так читаем в Повести временных лет. Первая редакция Истории Российской В.Н. Татищева содержит сходный текст, а во второй присутствуют любопытные разночтения, мимо которых не может пройти современный исследователь. О чем там речь?

Осенью 945 года Игорь «нача мыслить на древляны, хотя возложити большую дань». Его намерение совпало с желанием войска «Свинелдовой власти». Воины просили Игоря, «чтоб велел им дать оружие и одежды или пошел бы с ними на древлян, где князь и они могут довольно получить. И, послуша их, Игорь пошел на древлян ради собрания дани. И возложи на них дань более преждния, но при том как сам, так и его воинство древляном учинили оскорбление великое».436 Новгородская Первая летопись, Летописец Переяславля Суздальского и Архангелогородский летописец также сообщают о насилиях над древлянами, чинимых князем и его воинами.437 Все эти известия, взятые в совокупности, позволяют разобраться в произошедшем.

Киевский князь Игорь, движимый собственным «несытовством» и побуждаемый своими дружинниками (а если верить В. Н. Татищеву, то и другими воями), пошел данью к древлянам — давним недругам полян. При этом он замыслил взять большую дань, чем ранее платили древляне: «И нача мыслити на деревляны, хотя примыслити большюю дань».438 Замысел удался. По свидетельству В. Н. Татищева, Игорь получил дань «более преждния». О том же, но в других выражениях говорил древний летописец, сообщая, что князь «примысляше в первой дани».439 Было, следовательно, грубо нарушено заключенное прежде соглашение по дани между Киевом и «Деревской землей», т. е. совершено насилие над данниками, что дружно подтверждают разные летописи.440 Состоялось, можно сказать, новое «примучивание» древлян, вынудившее их уплатить более значительную дань против прежней. Едва ли это было по силам княжеской дружине. Поэтому к походу «в Дерева» было привлечено народное ополчение. У В. Н. Татищева оно обозначено как «войско Игорево Свинелдовой власти». Легко разглядеть за этой словесной вязью киевских воев. которых возглавлял Свенельд, бывший, как мы знаем, роеводой, или военным вождем киевской народной рати. Но поскольку князь стоял выше воеводы и являлся главным военачальником, да к тому же еще и правителем, наделенным верховной властью, то под его началом находились и сам Свенельд и воинство Киева. Вот почему В.Н.Татищев обозначает киевское войско как Игорево, но «Свенелдовой власти», т.е. непосредственно подчиненное Свенельду. Таков смысл этой, на первый взгляд причудливой, фразы. Отсюда следует, что в землю древлян за данью из Киева было послано внушительное воинство, намного превосходящее по численности княжескую дружину. Примечательно, что в Архангелогородском летописце участники похода за древлянской данью названы воями, под которыми в древности разумели воинов из народного ополчения.441 Не противоречит нашим предположениям и термин «дружина» Повести временных лет, поскольку данный термин означал в X в. не только княжескую дружину, но и войско вообще.442

Устрашив древлян оружием, Игорь взял у них «большюю дань» и отправился в обратный путь. Но награбленного ему показалось мало. Поразмыслив, он «рече дружине своей: "Идете с данью домови, а я возъвращюся, похожю и еще". Пусти дружину свою домови, с малом же дружины возъвратися, желая больша именья. Слышавше же деревлялне, яко опять идеть... и послаша к нему глаголюще: "Почто идеши опять? Поймал еси всю дань". И не послуша их Игорь, и вышедше из града Изъкоръстеня деревлене убиша Игоря и дружину его; бе бо их мало».443

Существенный интерес представляют такие летописные речения, как «дружина» и «малая дружина». Что скрыто за ними? Говоря о «малой дружине», летописец Указывает на ее незначительный количественный состав («бе бо их мало»). О том, кто входил в нее, он умалчивает, вероятно, потому, что и ему и читателям летописи это было ясно без дополнительных разъяснений. Мы же только можем предположить, что она включала воинов, находившихся постоянно при князе, получавших от него довольствие и живших с ним под одной крышей. То была именно княжеская дружина, т. е. дружина в узком смысле слова, объединявшая военных сподвижников князя. И это дружинное воинство являлось несравненно малочисленное ополчения Киева. Следовательно, за словами летописца «малая дружина» стояли не только малочисленные воины, но и лица, связанные дружинными отношениями. Значит, Игорь отпустил киевских воев с данью домой, а сам со своей личной дружиной вернулся к древлянам, чтобы еще раз взять с них дань.

Древляне, по автору Повести временных лет, встретили киевского князя словами: «Почто идеши опять? Поймал еси всю дань».444 Летописец Переяславля Суздальского содержит несколько иную редакцию древлянской речи: «Узял еси и лише своего урока, то почто идешь?».445 Из приведенных летописных сведений следует, что дань, уплачиваемая древлянами Киеву, являлась упорядоченной, а не произвольной, что Игорь с дружиной и киевским воинством взял дань один раз, но в увеличенном размере («лише своего урока»).446 Вероятно, эта повышенная дань была (хотя с явным неудовольствием и раздражением) принята древлянами как новая норма даннических платежей, почему они и говорят Игорю: «Поймал еси всю дань». Получить такую дань и заставить признать ее на будущее можно было, конечно, опираясь на мощную военную силу, парализующую сопротивление древлян. Но когда князь вернулся, чтобы снова «походить» меж данников, да еще в сопровождении «малой дружины», терпению их настал конец. Древляне «убиша Игоря и дружину его; бе бо их мало».447

Выступление против киевского правителя, а тем более его убийство, означали прекращение даннической зависимости древлян от полянской общины. Древляне, возмущенные произвольным повышением размеров собираемой у них дани, снова отложились от Киева. Движение данников надлежит, по нашему мнению, рассматривать в рамках межплеменной борьбы.448

Л. В. Черепнин считал, что характер действий древлян «нельзя понять, не изучив, наряду с вопросом о формах их подчинения киевским князьям, также вопроса об общественном строе Древлянской земли». Что же увидел историк в Древлянской земле за скупыми строчками летописи? «Происходивший там процесс феодализации,-говорит он,-привел к заметному классовому расслоению. На одном полюсе общества находилась местная знать — "лучшие мужи", "мужи нарочиты", "старейшины", "князья", на другом — трудовой народ— "люди", "людье". Местным князьям, "лучшим", "нарочитым мужам" принадлежит политическое господство над трудовым населением; они "дерьжаху Деревьску землю", от ее лица выступая перед киевскими князьями. .. Они живут за счет труда простых людей, которые "делают нивы своя и земле своя". Это древляне — данники на общинных землях, еще не попавших в частную собственность, а в отдельных случаях, может быть (прямых данных здесь у нас нет), крестьяне барщинники или оброчники, эксплуатируемые в имениях отдельных феодалов».449

Выясняя расстановку социальных сил «во время восстания 945 года», Л. В. Черепнин приходит к такому заключению: «Учитывая медленность развития феодализма у древлян, наличие в их общественном строе значительных следов патриархальных отношений, вполне Можно поверить, что в ходе движения трудовое население пошло за местными князьями, считая их выразителями своих нужд, а те в свою очередь выдвинули лозунги восстания, которые могли увлечь простой народ. Но это говорит не об общности интересов местной знати Ц "людья", а об использовании древлянскими "нарочитыми мужами" недовольства рядовых плательщиков дани политикой киевских князей. Древлянские "нарочитые мужи" противопоставили ей свою политику, расценивал ее как не отяготительную для народа».450

Древлянская знать, поднимая народ на борьбу с даньщиками, заботилась о собственной выгоде: «Полноту власти над древлянами мечтали вернуть себе представители местных социальных верхов, которые стремились убедить народ в том, что их политика отвечает его интересам: "А наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю". Антитеза киевского князя-волка и "добрых" древлянских правителей — это политический мотив, который звучит в выступлениях местных "нарочитых мужей", желавших повести за собой народные массы. А последние, конечно, были не в силах понять, что их "добрые" князья заинтересованы в свержении господства киевской феодальной знати не во имя уничтожения эксплуатации, а во имя обеспечения себе большей доли дани и больших политических привилегий».451

Изучение «вопроса об общественном строе Древлянской земли», предполагающее вдумчивый анализ имеющихся в распоряжении современного исследователя материалов, Л. В. Черепнин подменяет постулированием положений, страдающих явной гипертрофией классовой оценки социальных явлений на Руси X в. Это — не вина талантливого историка, а его беда, ибо таковым являлось жесткое правило, предписываемое историографической средой, в которой пришлось ему работать.

Заявлена, но ни чем не обоснована главная идея ученого о наблюдаемом процессе феодализации в Древлянской земле, приведшем якобы к «заметному классовому расслоению», когда на «одном полюсе общества находилась местная знать», а на другом — «трудовой народ». Уверовав в это, легко затем по классовому признаку сортировать летописные термины «князья», «нарочитые мужи», «лучшие мужи», «старейшины», «людя», «людье». Напомним, однако, что деление на знатных и простых людей — явление, присущее родоплеменному строю, где нет и намека на «классовое расслоение».452 Оно свойственно и дофеодальным варварским обществам, не знавшим еще классового расслоения.453

Не подкреплен какими-нибудь фактами (помимо тенденциозного толкования летописной фразы «дерьжаху Деревьску землю») тезис о политическом господстве древлянской знати «над трудовым населением». Л.В.Черепнин не задумывается над тем, что править (управлять) и господствовать - далеко не одно и то же. Не считается он должным образом и с наличием жизнедеятельной вечевой организации у древлян, указывающей на общественную активность населения Древлянской земли, несовместимую с политическим всесилием знати.454 Бездоказательно утверждение историка о древлянской знати, живущей за счет труда свободных от частной зависимости общинников, хотя какие-то дары за исполнение общественно-полезных функций, связанных с управлением обществом, она от соплеменников получала. Но то были именно дары (добровольные приношения) типа полюдья,455 а не принудительные подати. И уже совершенно произвольным является предположение автора, будто знатные древляне жили трудом крестьян барщинников или оброчников, эксплуатируемых в «имениях отдельных феодалов». По поводу последнего предположения Л. В. Черепнин замечает, что «прямых данных здесь у нас нет». От себя добавим: тут нет и косвенных данных, иначе — никаких. Историк, стало быть принял желаемое за действительное.

Л. В. Черепнину, исследователям его поколения и круга очень трудно было представить, что знатные люди древних обществ могли выступать в качестве проводников народных интересов. И если «трудовое население» шло, как в нашем случае, за «местными князьями, считая их выразителями своих нужд», то, оказывается, по неспособности понять корыстные устремления и планы своих властителей. Так упрощалась история и оглуплялись народные массы, которыми, преследуя собственные выгоды, ловко манипулировала социальная верхушка. В реальной исторической жизни все было по-другому.456

Кроме Л. В. Черепнина, классовую дифференциацию в Древлянской земле увидел Г. В. Абрамович. Рассматривая социальные отношения у древлян середины X века, он обнаружил, что древлянские князья и «нарочитые мужи» успели к этому времени «разделить» землю, т. е. поделить ее на «сферы влияния и управления».457 На этом основании делается далеко идущий вывод о глубокой социальной неоднородности древлянского общества, что позволяет автору выделить даже целую стадию в развитии раннего феодализма на Руси. Но откуда Г. В. Абрамович взял сведения о «разделе» Древлянской земли? Ведь в Повести временных лет по Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам говорится о древлянских князьях, «иже распасли суть Деревьску землю»,458 а в Новгородской Первой летописи — «расплодили землю нашю».459 И что же?

В описании переговоров древлян с Ольгой, — пишет г В. Абрамович,— имеются расхождения между Лаврентьевской и Ипатьевской летописями, с одной сторожу, и летописью Нестора — с другой. В первых двух древляне, говоря о своих князьях употребляют термин "распасли" землю..., а Нестор вместо "распасли" употребляет термин "разделили", что, по нашему мнению, более точно определяет их взаимоотношение с населением».460

а Напомним, однако, что «летописью Нестора» в ее авторском виде мы не располагаем. Эта летопись, как известно, сохранилась не в подлиннике, а в редакционной обработке, дошедшей до нас в составе поздних летописных сводов. Г. В. Абрамович принял за «летопись Нестора» содержащуюся в Воскресенской летописи (памятник XVI века) Повесть временных лет, названную издателями «средним текстом летописи Нестора». Эта терминология издателей и ввела, вероятно, в заблуждение Г. В. Абрамовича, стремившегося во что бы то ни стало открыть наличие раннефеодального общества у древлян.

Однако строго следование летописи приводит к выводу об отсутствии социальных контрастов в древлянском обществе. Древляне, по верному заключению И. И. Ляпушкина, осторожного и вдумчивого исследователя, в X веке еще сохраняли «свои первобытнобщинные устои».461 Правда, это заключение И. И. Ляпушкина оспорил В. Т. Пашуто. Но его доводы производят, по меньшей мере, странное впечатление. Он говорит: «У Древлян есть своя общественная структура: княжеская власть (притом давняя: "князи распасли" землю — на это нужно время), "лучшие мужи" ... и, наконец: народ. Народ действует не непосредственно, а через "лучших мужей": их, "числом 20", древляне шлют к Ольге послами, и они говорят ей: "посланы Деревьска земля"; и вовсе не народ произносит слова, от коих веет патриархальностью, а именно "лучшие мужи". И во второе посольство древляне не двинулись толпою, а "избраша лучьшие мужи, иже дерьжсу Деревьску землю", ниже древляне называют этих мужей "дружиной". Когда Ольга идет войной на древлян, те встречают ее "полком"; проиграв битву, древляне обороняются в Искоростене, где упомянуты дворы, клети, вежи, одрины. Здесь тоже царит не народовластие, а есть "старейшины"... ».462

По логике В. Т. Пашуто, народоправство у древлян можно было бы признать лишь в том случае, если бы они всюду ходили толпами, жили без князей, лучших мужей, старейшин, т. е. пребывали в каком-то стадном состоянии. Трудно понять, какие аргументы для опровержения мысли о демократическом складе древлянского общества В. Т. Пашуто почерпнул в упоминаемых летописью дворах, вежах, клетях и одринах. Историк, как нам представляется, не различает два принципиальных момента: существование правящей верхушки и узурпацию власти. Нет людского общежития, которое обходилось бы без лидеров. Но то, что они есть, никоим образом не означает бесправие народа. Надо показать на конкретных фактах, устранен ли народ от власти или же наделен ею.

И вот тут очень важны свидетельства летописи о том, что древляне (народ) собираются на думу с князем своим Малом и принимают решение расправиться с Игорем, а потом избирают «лучших мужей» и посылают их к Ольге в Киев. Значит, рядовые древляне действуют с полным сознанием собственных прав, не озираясь на знать. Перед нами еще единое общество, не расколотое на привилегированные верхи и бесправные или полубесправные низы. И знатные и простые древляне выступают против киевских завоевателей сплоченно. В борьбе с Киевом у них интересы общие. И борьба эта отнюдь не внутриобщественная, а, как мы уже отмечали, межплеменная. Поэтому и древлянская дань, которую брал Игорь, являлась признаком внешней зависимости древлянского племенного союза от полян. Суть ее состояла в долгосрочном (ежегодном) изъятии прибавочного продукта, осуществляемом посредством завоевания до последующей военной угрозы.

В этой дани мы имеем все ту же встречавшуюся нам неоднократно архаическую форму коллективной эксплуатации покоренных оружием племен или народностей. Поэтому Игорь и его воины ведут себя среди древлян как захватчики, люди сторонние и чужие, пришедшие в Древлянскую землю, чтобы взять добро и с ним уйти восвояси. «Способ обращения Игоря с данниками,— писал И.И.Костомаров, — изобличает вполне разбойничий характер. Набравши дани и возвращаясь домой, Игорь рассудил, что древляне народ смирный и податливый и задумал ограбить их побольше. Ни о каком правительственном устроении покоренной Земли Игорь не думал; он оставлял Древлянской Земле ее князя, ее вече, и древляне невозбранно могли сотворить совещание между собою о том, как избавиться от разбойников: повадится волк в овчарню — говорили они вынесет все стадо, если не убьют его". Таков был приговор их веча. Убили Игоря, перебив его дружину, точно так же, как бы перебили всякую другую разбойничью шайку».463 Сказано, быть может, резко, но по сути верно. Расправа с Игорем и его дружиной означала выход древлян из подчинения Киеву с прекращением, разумеется, выплаты дани. Чтобы восстановить прежний порядок, киевские правители должны были снова воевать с Древлянской землей. И вот «Ольга с сыном своим Святославом собра вой много и храбры, и иде на Деревьску земли. И изодоша деревляне противу... И победита деревляны. Деревляне же побегоша и затворишася в градех своих».464 Минуя «затворишиеся» древлянские города, Ольга устремилась к Искоростеню — организационному центру антикиевской борьбы. Искоростень успешно оборонялся, а княгиня теряла терпение Исилы подле осажденного города. Наконец, она задумала взять его хитростью, послав «ко граду, глаголюще: Что хочете доседети? А вси гради ваши предашася. Не и ялися по дань, и делають нивы своя и земле своя; а вы хочете изъмерети гладом, не имучеся по дань"» Не важно, что слова Ольги — неправда.465 Важно то, что она, обманывая древлян, прибегала к правдоподобным фактам и жизненным ситуациям. И тут оказывается, что древляне, кроме укрывшихся в Искоростене, платят дань Ольге и тем самым получают возможность мирно возделывать свои нивы и земли. Стояние Ольги у Искоростеня преследует одну цель: вынудить горожан давать дань. Это явствует из слов: «а вы хочете изъмерети гладом, не имучеся по дань».

Уплачиваемую древлянами дань иначе, чем платой за мир, не назвать. Она является условием мирного земле дельческого труда («ялися по дань и делають нивы своя и земле своя»). Характерна в данном отношении и речь жителей Искоростеня, обращенная к Ольге: «Ради ся быхом яли по дань, но хощеши мьщати мужа своего».466 Смысл ее примерно такой: рады бы купить мир и покой себе, да опасаемся разорения от тебя. Ольге все же удалось убедить искоростенцев в своем мирном намерении, и те, поверив ей, дали дань, но просчитались: враги подожгли город, и «побегоша людье из града, и повеле Ольга воем своим имати а, яко взя град и пожьжеи; старейшины же града изънима, и прочая люди овых изби, а другие работе предасть мужем своим, а прок их остави платити дань. И възложиша на ня дань тяжьку». В Летописце Переяславля Суздальского заключительная сцена еще более впечатляет: «И побегоша людие из града, и повеле Олга имати их, и взя их, и град съжже, старейшины ижже, а прок разведе, а иных посече, а иных раздал отроком своим, и платить повеле по две куне чръных, по две веверици и скоры, и мед.. . ».467

Дань как следствие завоевания выступает здесь во всей своей наготе, причем завоевание это — дело рук не только княжеской дружины, но и народного ополчения полян, а точнее — в большей мере народного ополчения, чем княжеской дружины. Летописи запечатлели жестокую войну двух соседних восточнославянских племен друг с другом, в которую были вовлечены все военные силы обеих сторон.468 Недаром в Повести временных лет говорится, что «Ольга с сыном своим Святославом собра вой много и храбры, и иде на Деревьску землю».469 Мобилизовано в поход было, по-видимому, все наличное воинство полянской общины. Красноречива летописная фраза «иде на Деревьску землю», указывающая на межплеменной характер конфликта. То же самое подчеркивает Летописец Переяславля Суздальского, обозначая воюющие стороны: «и победиша деревлян киане».470 Автор Летописца, следовательно, ставит акцент не на дружине, а на «кианах», т. е. на народных воинах. Киевлянам противостоят древляне — ополчение Древлянской земли, что подтверждается лексикой летописца. «И сънемшемася обема полкома на скупь»,— говорит он. Полк — не дружина, а ратное соединение воев, или народных ополченцев.471 Древлянский полк состоял из воинов «Деревской земли». Это видно из сообщения летописца о том, как древляне, потерпев поражение, «побегаша и затворишася в градех своих». Гонимые страхом древляне разбежались, стало быть, по разным городам своей земли, что указывает на участие в войне общеземского древлянского ополчения. Сурово покарав жителей Искоростеня, Ольга совершила объезд Древлянской земли «с сыном своим и дружиною, уставляюще уставы и уроки; и суть становища ее и ловища». Затем она «иде Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ее суть по всей земли, знаменья и места и повосты, и рани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе и изрядивши възратися к сыну своему Киеву... ».472

Путешествие киевской княгини по Древлянской и Новгородской землям и ее распорядительная деятельность воспринимаются многими современными учеными как установление новых феодальных отношений в сфере княжеского землевладения и данничества. В летописное повествовании о вояже Ольги они видят иллюстрацию складывания княжеского домена и «окняжения» общинных земель. «Летопись, - утверждает С.В.Бахрушин, приписывает захват земель впервые княгине Ольге, в результате ее побед над древлянами. На первом месте тут стоит освоение охотничьих и бортных угодий — "ловищ" и "знамений"».473 В. В. Мавродин в связи с устроительной поездкой Ольги говорил: «Всюду по Деревской земле, по Днепру и по Десне, по Мете и Луге — ее "ловища" и "перевесища", всюду ее "знаменья", которыми она отмечала свою собственность на землю и угодья, всюду княжеские "становища" и "места", где сосредоточивается ее княжеская администрация, слуги и челядь, куда свозят все, добываемое на нивах и угодьях. Эти места" и "становища", являясь центрами возникающего княжеского домена, в то же время являются и административными центрами».474

Б.Д.Грекову казалось, будто Ольга «внедряется в толщу местного общества, старается в разных пунктах Древлянской и Новгородской земли создать особые хозяйственно-административные пункты, поручаемые в управление своим людям, долженствовавшим выполнять в то же время и задачи политические — укрепление власти киевского князя на местах».475 Основная мысль, заключенная в летописном рассказе о поездках Ольги, — освоение киевскими правителями «земель, населенных и ненаселенных на периферии государственной территории».476 По Л. В. Черепнину, в данном рассказе речь идет «об организации хозяйства (сельского и промыслового) на землях, принадлежащих князьям-вотчинникам, пользовавшимся трудом феодально-зависимых людей... Вероятно, часть земельной площади была изъята Ольгой у пользовавшихся ею общинников в личную собственность».477

Настоящий переворот в «поземельных отношениях» наблюдает в Древлянской земле О. М. Рапов, связывая его с походом Ольги на древлян: «Местные старейшины-землевладельцы ("лучьшие мужи, иже дерьжаху Деревьску землю") были лишены своих держаний и, вероятно, заменены администрацией Ольги. Более того, на территории Древлянской области возникли великокняжеские домениальные владения (Ольгины ловища и становища)».478 Согласно Б. А. Рыбакову, «летопись сохранила нам драгоценнейшие сведения об организации княжеского домениального хозяйства середины X в. Здесь все время подчеркивается владельческий характер установлений Ольги: "ее становища", "ее ловища", "ее знамения", "ее город Вышгород", "ее село"». Ольгой «устанавливается тот каркас княжеского домена, который столетием позже оформится на страницах Русской Правды».479 Обширный домен она создала на севере, в Новгородской земле, где ею были отобраны на себя хозяйственные угодья и устроена сеть погостов-острогов, придающая «устойчивость ее домениальным владениям», расположенным «в тысяче километров от Киева».480

Мысль об организации Ольгой домениальных владений. получившая широкое распространение в советской Исторической литературе, нам представляется сильно преувеличенной, а осмысление летописных известий — однобоким. Полагаем, что летописец меньше всего стремился отразить в своей записи «владельческий характер» установлений княгини. Он старался рассказать о мерах киевских правителей по упорядочению сбора дани, что потребовало личного объезда Ольгой племоцных территорий, населенных данниками Киева. Отсюд,, у него интерес к памятным местам, связанным с личностью «блаженой» княгини. Поэтому он уведомляет своих читателей: «И суть становища ея и ловища и до сего дни».481 Или: «И сани ее стоять в Плескове и до сего дне».482 В одном памятнике встречаем и такую подробность, относящуюся к воспоминаниям об Ольге: «П0 Днепру перевоз ея и до ныне словеть».483 На берегу Волги, в версте от устья Мологи, еще в XVII в. лежал большой камень, который слыл Ольгиным.484 А двумя столетиями раньше Ольгиным именем называлась гора близ Пскова.485

Эти и другие данные привели Н. М. Карамзина к важным наблюдениям и выводам. «Историки наши, — писал он, — несправедливо думали, что Ольга распорядила в государстве звериную, птичью и рыбную ловлю: здесь говорится о местах, где княгиня забавлялась ловлею, местах известных и в Несторово время под именем Ольгиных».486 И еще: «Ольга, кажется, утешила древлян благодеяниями мудрого правления; по крайней мере все ее памятники — ночлеги в местах, где она, следуя обыкновению тогдашних героев, забавлялась ловлею зверей долгое время были для сего народа предметом какого-то особенного уважения и любопытства».487

Причину подобных переживаний нельзя понять, абстрагируясь от языческих верований. Киевская княгиня, победившая древлян, а стало быть, и древлянских богов, которые по воззрениям древних принимали деятельное участие в людских делах, в том числе в военных битвах,488 воспринималась язычниками как сверхъестественное существо, осененное божественной благодатью. Необходимо также вспомнить о ритуальном значении охоты, которой занимались правители при объезде подвластных им земель.489 Охота являлась не только развлечением, но и религиозным ритуалом,490 отправление которого властителю предписывал обычай. Стоянки правителей порою отмечались специальными знаками.491 Отсюда и хранимые народной памятью ольгины «знаменья», «становища», «ловища», т. е. места, освященные присутствием княгини, или, по выражению Н.М. Карамзина, памятники,492 а по нынешнему,— достопримечательности. Наглядным подтверждением правомерности такого толкования летописных известий являются сберегаемые еще во времена летописца во Пскове сани, принадлежащие некогда Ольге. Вспомним, что в языческой обрядности сани — весьма важный атрибут верований и ритуалов.493 Весьма показательно и то, что современники летописца оберегали какие-то знаки или следы княгининых «становищ» и «ловищ». В Летописце Переяславля Суздальского сохранилось на сей счет ценное свидетельство: «И суть становища ея и ловища и до сего дни».494

Итак, летопись указывает не столько на создание Ольгой своего феодального домена, сколько отмечает священные знаки и места, хранящие память о ее поездках по Древлянской и Новгородской землям.495 Летописец, чтобы убедить читателя в правдивости своего рассказа об объезде названных земель, ссылается на известные его современникам достопримечательности, связанные с ее именем. Что касается самих поездок, то они имели целью упорядочение взимания дани.

Древлянскую землю Ольга объезжала «съ дружиною».496 Под дружиной здесь следует, очевидно, понимать войско в целом, а не ближайших военных сотрудников князя Святослава или княгини Ольги. Именно такое понимание встречаем у В. Н. Татищева: «Пошла она (Ольга. — И. Ф.) с сыном своим и со всем войском по Древлянской земле».497 Обход древлян с внушительным войском был демонстрацией силы, устрашающей данников. Вид многочисленного воинства должен был привести в полную покорность население Древлянской земли, облагаемое данью. И все же сопротивление древлян, хотя и подавленное безжалостно Киевом, вынудило Ольгу отказаться от произвола своего покойного мужа, переступившего условленную обоюдным соглашением норму сбора дани. Она шествовала по Древлянской земле, «уставляющи уставы и уроки». Что это значило? М. Н. Тихомиров полагал, что «Святослав и Ольга учредили в Древлянской земле "уставы и уроки", т.е. ввели какие-то постановления, может быть, письменные».498 По мнению Л. В. Черепнина, смысл мероприятий Ольги, которые исследователь определяет как «нововведения», заключался «в нормировании повинностей населения (определении уроков) и издании уставов, какими могли бы руководствоваться при сборе дани и производстве суда представители власти на местах».499 С еще большей настойчивостью говорит о законодательстве киевской княгини А. А. Зимин, связывающий ее деятельность в Древлянской земле «с изданием "Уставов" и "уроков"», которые частично «определяли жизнь княжеского хозяйства, но вместе с тем имели и общегосударственное значение. Ведь "устав" — это какой-то княжеский акт... "Уроками" также именовали законодательные акты, связанные с судебным процессом, а иногда это штраф в пользу князя или расценка за кражу. Иногда "урок" — просто вообще возмещение убытка или даже вид дани. Связь "урока" с какими-то установлениями (может быть, судебными) княжескими несомненна... Введенные Ольгой после гибели Игоря "уставы" и "уроки" должны были предотвратить повторение случаев убийства дружинников и князей в покоренных землях. Очевидно, к ее деятельности можно отнести добавление в ст.1 Кр.Пр.: "аще будет русин, любо гридин, любо кУпчина, любо ябетник, любо мечник... то 40 гривен положити за нь". Смысл этой статьи заключается в защите княжеских дружинников от посягательств на их жизнь, в первую очередь со стороны закабаляемых общинников, восставших от усиления гнета... Закон твердо и недвусмысленно провозглашал защиту нарождающегося господствующего класса, объявляя, что отныне всем лицам, покушавшимся на жизнь княжеских дружинников, придется иметь дело с законом и государственным аппаратом, стоявшим на его страже».500

Сходный взгляд обнаруживает М. Б. Свердлов, по которому «древлянам "уставлялись" "уставы" — законодательные княжеские акты... и "уроки" (это слово многозначно, им обозначались: законодательные акты, связанные с судебным процессом, штраф в пользу князя, наказание за кражу, возмещение убытка, вид дани. Учитывая, что понятие "устав" более определенно связывается с судебным производством, можно предположить, что "урок" в данном случае нормировал сумму податей...). Таким образом, в процессе укрепления раннеклассового государства отчетливо проявилась функция права как орудия регулирования отношений в обществе, в котором укреплялась система социального неравноправия. В чем конкретно заключалось содержание "уставов" Ольги, выяснить не удается. Но связь развивающихся социально-экономических отношений, активной деятельности государства как аппарата насилия господствующего класса с совершенствованием права раннеклассового государства в данном случае несомненна».501

Построения М.Н.Тихомирова, Л. В. Черепнина, А.А.Зимина и М.Б.Свердлова искусственно усложняют отношения киевских правителей с древлянами, выдавая межплеменные отношения за классовые и, следовательно, модернизируя их. Сказывалась приверженность этих исследователей традиционной концепции раннего

лроисхождения феодализма на Руси. Поэтому у них наводим рассуждения о «господствующем классе» и восстающих против закабаления и неравноправия общин-ликов, о феодальном законодательстве, охраняющем интересы нарождающегося класса феодалов, и прочие словесные аксессуары теории классовой борьбы. Но соответствует ли все это реальной исторической действительности Руси середины X в.?

С нашей точки зрения, княгиня Ольга, «уставляющи уставы и уроки», восстанавливала порядок, определяющий сбор дани с древлян.502 Слово «уставити» в древнерусском языке было полисемичным и означало, в частности, положить, назначить, определить, а слово «устав» — предел, граница.503 Под «уроком» в Древней Руси понимали, наряду с другим, плату, подать, налог.504 Сообразуя эти значения, можно предположить, что в летописной фразе «уставляющи уставы и уроки» отразилась регламентация дани, возложенной на древлян: Ольга точно определила ее норму. Обращает внимание некоторое языковое нагромождение, похожее на тавтологию: «уставляющи уставы». Не ближе ли к первоначальному чтению запись, содержащаяся в Летописце Переяславля Суздальского, где сказано: «И иде Олга по Деревьстеи земли с сыном своим, урокы уставляющи... ».505 Тут, несомненно, речь идет об определении платежей, взимаемых с древлян на основе Двустороннего соглашения, скрепленного, надо думать, клятвой жителей Древлянской земли и присягой Ольги, а. это все к законодательству не имеет никакого отношения, поскольку лежит в сфере традиции и обычая, имеющих давнюю историю. Вот почему нам представляется несостоятельными предположения о введении Ольгой письменных «постановлений» (М. Н. Тихомиров), об Издании ею «уставов» для руководства при сборе дани и осуществлении суда (Л. В. Черепнин), о составлении княгинеи «уставов» и «уроков», упорядочивающие «жизнь княжеского хозяйства», но вместе с тем имеющих и «общегосударственное значение» А. А. Зимин) о принятии киевской правительницей «законодательных княжеских актов, формирующих раннеклассовое право» и укрепляющих «систему социального неравноправия» (М. Б. Свердлов), об установлении Ольгой «государственных правовых норм», действующих на территории «от Среднего Поднепровья до Новгорода» (В.Я.Пеструхин).

Нельзя признать удачной и догадку о том, будто к законодательной деятельности Ольги, встревоженной якобы убийствами дружинников и князей в подчиненных Киеву землях, можно отнести добавление к статье 1 Краткой Правды «аще будет русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник... то 40 гривен положити за нь». А. А. Зимин, высказавший эту догадку, считает, что здесь говорится о «различных видах русина, т.е. дружинника; он мог быть гриднем — просто высшим дружинником, мог быть ябетником, судебным чиновником, мог быть и мечником, сборщиком дани, а потому по долгу службы присутствующим на суде. Он. наконец, мог быть "купчиной"—полукупцом, полувоином».506

А. А. Зимин допускает серьезный методический просчет, рассматривая "добавление" к статье 1 Краткой Правды в отрыве от ее предшествующего текста. Если бы он воспринимал данную статью как целое, то, конечно же, заметил бы, что она посвящена взаимоотношениям не князей и дружинников с населением «покоренных земель», а мужей с мужами, или полноправных свободных людей друг с другом («убьеть муж мужа... »). Кроме того, А. А. Зимин опускает упоминаемых в "добавлении" изгоя и словенина: «Аще изъгои будеть, любо словенин». Умолчание А. А. Зимина об изгое и слове-нине, по всей видимости, вынужденное, поскольку эти лица не являлись дружинниками, а тем более князьями-погибавшими в «покоренных землях» от рук классовый врагов — общинников, восстававших против «усиления гнета». Ясно, что наличие изгоя и словенина в ряду "различных видов дружинника-русина» не вязалось с догадкой ученого о законодательстве Ольги, защищавшем «нарождающийся господствующий класс». Поэтому они и были изъяты исследователем из списка тех, за чье убийство была назначена сорокагривенная вира, разумеется, это изъятие легко объяснить вставочным характером записи, относящейся к изгою и словенину. А. Зимин, кстати, придерживался именно такого мнения. 507

В одной из ранних своих работ он писал: «Вторая часть ст.1 Краткой Правды содержит в себе, очевидно, вставку, начинающуюся союзом "аще", который обычно свидетельствует о новой мысли составителя закона (аще изъгой будеть, любо Словении")». Вставка, по А. А. Зимину, сделана в 1016 году, когда создавалась Правда Ярослава.508 Не составляет большого труда сообразить, что в данном случае «новая мысль составителя» работала над расширением круга лиц, подпадающих под действие старого закона, от чего суть последнего не менялась. Если учесть, что, согласно А. А. Зимину, это были «новгородские общинники» (Словении) и люди, «вышедшие из общины» (изгой),509 надо признать несоответствие цели, преследуемой статьей 1 Краткой Правды, предположению исследователя о том, будто она защищала жизнь князей и дружинников, на которую покушались в «покоренных землях». Да и составитель Правды Ярослава не усматривал в данной статье норму, оберегающую безопасность дружинников и князей. Будь иначе, он не включил бы в перечень убитых новгородского общинника или вышедшего из общины человека. Все это убеждает нас в том, что никакого «Добавления в ст.1 Кр. Пр.», принадлежащего Ольге, на самом деле не было.

Итак, законодательство Ольги, выводимое нашими Историками из летописных известий о ее «уставах» и «уроках», относится к кабинетным изобретениям, а не к реальной исторической действительности. Отпадает,
[в бумажной книге в этом месте отсутствует фрагмент текста]
ваемой «реформы» Ольги. Но может что-то новое она, внесла по части нормирования дани?

А. А. Зимин, являющийся сторонником идеи о реформаторской деятельности киевской княгини, говорит: «Необходимо было точно регламентировать сбор дани. Была введена норма дани... ».510 Мы также считаем, что обстоятельства требовали от киевских правителей упорядочить сбор дани, установив ее норму, не допускающую произвольных взиманий. Но для этого не было необходимости реформировать старую систему. Нужно было восстановить ее, т. е. вернуться к существовавшей ранее практике сбора фиксированной дани, порушенной Игорем.511 Чтобы обеспечить бесперебойное поступление древлянской дани в Киев, оказалось недостаточным подавить восстание древлян, выступивших против неумеренного грабежа со стороны киевских князей. Следовало успокоить население Древлянской земли, дав гарантию того, что дань будет снова браться по норме, а не произвольно. Но при этом прежняя суть дани как грабежа одного племени другим оставалась неизменной. Не удивительно, что единственным способом принуждения данников являлось завоевание, опираясь на которое киевские князья доискивались даней, а стало быть, — различных дорогих товаров и всякого узорочья. «Сребром и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, яко же дед мой и отец мой доискася дружиною злата и сребра», — говаривал Владимир Красное Солнышко, отражая общий взгляд эпохи.512 Таким образом, нормирование древлянской дани, Произведенное Ольгой, осуществлялось не в рамках ее Пресловутой реформы, а в соответствии с традицией, сложившейся в процессе длительного развития даннических отношений в восточнославянском мире.

По мнению А.А.Зимина, реформа коснулась и сроков получения даннических платежей: «После реформы, судя по рассказу Константина Багрянородного, сбор дани — "полюдья" происходил в строго установленные сроки».513 Однако византийский император не упоминает никаких «строго установленных сроков» сбора росами дани. Она сообщает лишь об их привычных занятиях: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия... ».514 Так, вероятно, повелось давно. Во всяком случае, обычай ходить за данью существовал и до "реформы" Ольги. «Приспе осень», — замечает летописец перед тем, как начать рассказ о походе Игоря за данью к древлянам. По тону его повествования можно заключить, что осень — привычное время, когда киевские князья с дружиной и воями отправлялись собирать дань у соседних восточнославянских племен. И нет причин, чтобы связывать этот срок с ольгиной "реформой". Искусственность подобной связи для нас очевидна.

Проводя "реформу", Ольга, как полагает А. А. Зимин, определила пункты, где останавливались прибывающие в Древлянскую землю из Киева сборщики дани. Это — «становища».515 Б. А. Рыбаков пошел еще дальше и посвятил целый пассаж «становищам». Он писал: «Становища указаны в связи с Древлянской землей, где и Ранее происходило полюдье. Возможно, что при Игоре киевские дружины пользовались в качестве станов городами и городками местных древлянских князей (вроде Овруча, Малина, Искоростеня) и не строили собственных опорных пунктов в Деревской земле. Конфликт с местной знатью и "древлянское восстание" потребовали новых отношений. Потребовалось строительство своих становищ для безопасности будущих полюдий. И Ольга их создала... Становище раз в год принимало самого князя и значительную массу его воинов, слуг, ездовых, гонцов, исчислявшуюся, вероятно, многими сотнями людей и коней. Поскольку полюдье проводилось зимой, то в становище должны были быть теплые помещения и запасы фуража и продовольствия. Фортификация становища могла быть не очень значительной, так как само полюдье представляло собой грозную военную силу. Оборонительные стены нужны были только в том случае, если в становище до какого-то срока хранилась часть собранной дани».516 Б. А. Рыбаков произвел даже подсчеты становищ: их, оказывается, было не менее 50. В каждом становище находилось «несколько десятков человек». К этому надо еще добавить и близлежащие села, где жили и пахали землю люди, обслуживающие становище.517 Все приведенное нами множество догадок Б. А. Рыбакова базируется, как известно, на единственном известии летописи о «становищах» Ольги в Древлянской земле. Отдавая должное изобретательности и воображению автора, мы все-таки обязаны напомнить, что летописец говорит о «становищах» отнюдь не в связи со строительной деятельностью княгини, а в связи с ее поездкой по Древлянской земле. Посещая древлян, она, естественно, останавливалась то там, то сям. Примечательно, что княгиня не заходит в древлянские грады и селения, располагаясь в оборудованных своими людьми становищах. Данное обстоятельство приобретает ясность на фоне языческих верований и обычаев.

Как показывают наблюдения этнографов, древние люди, вступая в незнакомую страну, испытывали чувство, будто идут по заколдованной земле, и потому принимали меры, «чтобы охранить себя как от демонов, которые в ней обитают, так и от магических способностей ее жителей. Так, отправляясь в чужую страну, маори совершают обряды для того, чтобы сделать ее "мирской" (как будто до этого она была "священной"). Когда Миклухо-Маклай приближался к деревне на Берегу Маклая в Новой Гвинее, один из сопровождавших его туземцев сорвал с дерева ветку и, отойдя в сторону, некоторое время что-то ей нашептывал; затем он поочередно подходил к каждому участнику экспедиции, выплевывал что-то ему на спину и несколько раз ударял его веткой. В заключение он пошел в лес и в самой чаще зарыл ветку под истлевшими листьями. Эта церемония якобы ограждала экспедицию от предательства и опасности в деревне, к которой она приближалась. Основывалась она на представлении, что дурные влияния отвлекаются от людей на ветку и вместе с ней зарываются в чаще леса. Когда в Австралии племя получает приглашение посетить своих соседей и приближается к их стоянке, "пришельцы держат в руках зажженную кору или головни; делается это, по их словам, для разряжения и очищения воздуха". Когда тораджи находятся на охоте за головами в стане врага, они не имеют права отведать ни одного посаженного врагом плода, ни одного выращенного им животного, не совершив перед этим какой-либо враждебный акт, например не подпалив дом или не убив человека. Считается, что, если они нарушат этот запрет, в них проникнет часть духовной сущности врага, и это уничтожит магическую силу их талисманов».518

Мы не хотим сказать, что Ольга, будучи в чужой земле, поступала точно так же, как в подобных случаях действовали маори, папуасы или тораджи. Но и отрицать ее приверженность язычеству не станем, ибо все ее поведение проникнуто языческими мотивами.519 И вполне оправдано ожидать от нее принятия соответствующих мер предосторожности, когда она пребывала во враждебной Древлянской земле. Что же делает Ольга в этой сВязи? Она остерегается посещать грады древлян, имевшие, наряду с прочим, сакральное значение для местного населения и потому внушающие опасность сторонним лицам, и устраивает отдельные становища, как бы создавая вокруг себя собственное, оберегаемое полянскими богами пространство. Поэтому предание о киевской княгине, попавшее позднее в летопись, с таким вниманием относится к этим становищам.

Находясь в становищах, Ольга, конечно, молилась своим богам, приносила им жертвы, чтобы поддержать божественное благоволение к себе и к тем, кто был с нею. Жертвенному умерщвлению подвергались не только люди, но звери и птицы, возможно, священные с точки зрения верований древлян.

Яркую иллюстрацию жертвоприношений птицами сохранил Летописец Переяславля Суздальского. Ольга, обращаясь к древлянам, произносит такую речь: «Ныне у вас несть меду, ни скар, но мало у вас прошю дати богам жрътву от вас, и ослабу вам подать себе на лекарство главные болезни, дайте ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи, зане у вас есть тыи птици, а инде уж всюду събирах, и несть их, а в чюжюю землю не шлю; а то вам в род и род...».520 Д.С.Лихачев правильно заключил отсюда, что «птицы нужны Ольге для совершения жертвенного обряда».521 Но из речи княгини следует также и то, что во время длительной осады Искоростеня в стане киевских завоевателей совершались массовые моления о победе, сопровождавшиеся обильными жертвоприношениями. Усердные «кияне» переловили в округе всех жертвенных птиц («а инде уж всюду събирах, и несть их»), но боги полян оставались глухи к их мольбам. Тогда Ольга задумала получить этих птиц из рук древлян, чтобы снова вознести молитву и принести жертву своим богам. «Дайте ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи», — просила она у искоростенцев. Надо сказать, что в старину слова «двор» и «дом» нередко смешивались, так как «на первых порах именно двор и был "вместилищем" дома, поскольку имел ограду».522 Возможно, и здесь двор следует понимать как дом. Но в любом случае нельзя забывать об особом значении двора и дома в жизни древних людей, согласно верованиям которых и тот и другой очерчивали границы «своего мира», где человек чувствовал себя защищенным от воздействия внешних, враждебных ему сил. Дом и двор имели сакральный характер, являясь важнейшими конструкциями ритуального уклада жизни.523 Они «представляли собой сложную, хорошо продуманную и веками создававшуюся систему заклинательных охранительных мер. Микрокосм древнего язычника был оборудован как крепость, ожидающая неожиданные нападения. Везде были расставлены как стражи благожелательные божества: на дворе был "дворовый", в овине "овинник" (Сварожич), на гумне — "гуменник", в бане — "банник". Воеводой этого воинства, комендантом усадебной крепости был персонифицированный предок —"домовой", или "кутный бог" ("бес-хороможитель"). Хоромы-крепость, внутри которой даже зловещие навьи не страшны, ограждены целой системой "овеществленных заговоров" — вырезанных из дерева, нарисованных, прокопченных четверговой свечой символов. При выборе символов славянин исходил из сущности анимистического мировоззрения - духи зла повсеместны. Повсеместному разлитию в природу злого начала, которое "на злых ветрах" может внезапно поразить не только вылезшего из хоромины человека, но и проникнуть внутрь домашнего микромира, противопоставлялись не единичные символы, а система, воспроизводящая макромир».524

С учетом этих языческих представлений особый смысл приобретает выдача Ольге древлянами птиц, которые Жили в их дворах. То была передача частички «своего мира», означавшая полную покорность. Понятно, Почему Ольга, приняв принесенных из Искоростеня голубей и воробьев, молвила городским посланцам: «Се Уже есте покорилися мне и моему детяти».525

Особую значимость получало и принесение в жертву птиц, взятых из дворов горожан. Жертвенное их умерщвление было призвано ослабить способность дворовладельцев к сопротивлению и защите. Оно давало киевским воинам уверенность в победе. Состоялось грандиозное действо, в котором приняло участие все воинство, стоявшее у стен Искоростеня. Птиц предали сожжению: «Волга же раздал воем по голуби кому ждо а, другим по воробьеви, и повеле к коемуждо голуби и к воробьеви привязывати церь, обертывающе в платки малы, нитъкою поверзывающе к коемуждо их. И поволе Ольга, яко смерчеся, пустити голуби и воробьи воем своим».526 Обертывание «цери», или серы, в «платки малы» есть, по-видимому, фрагмент какого-то ритуала. Птиц с привязанной к ним нитками горящей серой от пускали.527 Это было впечатляющее зрелище: горящие ртицы прорезали темное небо, словно молнии. Ольга b ее воины взывали к богу-небожителю, скорее всего — К Перуну.528 Возможно, какая-то часть птиц долетела до своих гнезд в дворах Искоростеня и вызвала пожар в городе, что позволило летописцу, составлявшему свой труд в конце XI или в начале XII века, переиначить древний рассказ об осаде Ольгой древлянской столицы, выдав языческое моление за военную хитрость.529 Тут проявилась присущая благочестивым монахам-летописцам тенденция завуалировать языческое прошлое киевской княгини и создать более привлекательный для христиан ее образ.530 Современный исследователь должен помнить об этом и не поддаваться на летописную уловку. Мы несколько отвлеклись от нашей главной темы для того, чтобы лучше понять внутреннюю связь летописных «становищ» и «ловищ» Ольги. Устройство «становищ» и пребывание в них сопровождалось, по всей видимости, молениями и требами, призванными обеспечить безопасность пришельцев и успех затеянного ими дела. Нельзя было поэтому обойтись б«з ловли птиц и зверей, приносимых в жертву Полянским богам, т. е без ритуальной охоты. Места, куда ходили на такую охоту люди из «становищ», находились, вероятно, поблизости. Следовательно, «становища» и «ловища», составляя некое сакральное единство, дополняли функционально друг друга. К домениальной феодальной соб ственности они, таким образом, вряд ли могут быть отнесены.

Подводя итог деятельности Ольги в Древлянской земле, мы выражаем несогласие с теми исследователями, которые пытаются приписать княгине проведение, так сказать, судьбоносной реформы. Киевская княгиня вводила не новые порядки и правила, а восстанавливала старые традиции, неосмотрительно нарушенные ее супругом Игорем. Она вернулась к нормированию дани, «устави» точные ее размеры — «уроки». Земельной собственностью «в Деревах» Ольга, по нашему мнению, не обзаводилась, заимок под свой домен не производила и домениальных, а тем более «общегосударственных» законов («уставов») не издавала. Нет оснований, чтобы говорить об изменении порядка сбора дани в Древлянской земле. Стало быть, в деятельности Ольги, обошедшей Древлянскую землю, отсутствует то, что можно было бы назвать реформой.

По сообщению Повести временных лет, представленной в Лаврентьевской летописи, в 947 году «иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знаменья и места и повосты... И изрядивши, возвратися к сыну своему Киеву... ».531 В Ипатьевском варианте Повести текст дан с небольшими разночтениями: «Иде Ольга к Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дань и по Лузе погосты и дань и оброкы, и ловища ея суть по всей земли и знамения, и места, и погосты... изрядивши възвратися к сыну своему в Киев».532

Летописный рассказ о поездке Ольги «к Новугороду» историки обычно соединяют с предшествующим повествованием о пребывании княгини в Древлянской земле, полагая, что проведенная там реформа была затем распространена на другие области Киевской Руси533 и даже — на всю территорию Киевского государства.534 В результате известия летописца, относящиеся по сути к двум разным историческим событиям, искусственно подгоняются под одну общую идею о финансово-административной реформе, якобы осуществленной в середине X века киевской правительницей. Создается социологическая схема, далекая от реальной действительности.

Военный поход Ольги на Древлянскую землю и мирная ее поездка в Новгородскую область — различные, на наш взгляд, по задачам и по целям мероприятия. В первом случае княгиня пришла с войной к древлянам, стремясь силой оружия вернуть киевской общине господство над ними и заставить их снова платить дань, а во втором она поехала в словенский край с устроительными замыслами касательно сбора дани в бассейнах Меты и Луги. Недаром летописец венчает свой рассказ о приезде Ольги в Новгородскую землю словом «изрядивши», что означало распорядиться, навести порядок, привести в порядок, уладить.535 О чем конкретно распорядилась Ольга? Какой она навела порядок? Чтобы ответить на поставленные вопросы, надо прежде всего разобраться с такими терминами, как «погосты», «оброки», «знаменья» и «места».

Древнерусское слово «погост», по наблюдениям лингвистов, «производное посредством темы -ъ от погостити — "побывать в гостях", префиксальной формы к гостити». Развитие значения этого слова «шло следующим образом: "место гощения купцов"(т. е. постоялый двор) > место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью > главное поселение округу > церковь в нем > кладбище при церкви > кладбище"».536 Можно, казалось бы, думать, что во времена Ольги погост означал жилое подворье князя и сопровождающие его лиц при сборе дани, стан князей и княжих мужей, приезжающих за данью.537 Согласно Повести временных лет, погосты были учреждены Ольгой. Однако в современной исторической литературе о древнерусских погостах высказываются различные суждения.

Еще в 30-е годы Н. Н. Воронин, изучив мнения своих предшественников о древнерусском погосте и относящиеся к данной проблеме факты, пришел к следующему заключению: «Совершенно отпадает... трактовка "погоста" как торгового места, как становища князей, как результата деятельности "мудрой Ольги"; погост сложная система общественных отношений, в которой на еще доклассовую основу наслаивались позднейшие процессы. Одним из основных моментов нужно считать превращение этих погостских общин в подданные общины; не обложение данью создавало погосты, а дань, собиравшаяся в частности Ольгой, легла на исторически сложившиеся территории общин, усвоив имя погоста-дани; не приезд князя и купца создавал погост как поселение, а князь и купец собирали дань и торговали в старых центрах архаической сельской общины».538 Следовательно, погостом «называлась, с одной стороны, определенная система поселения, а именно — сельская община, и, с другой стороны, "погостом" же называется определенный вид дани».539 Что касается погоста-дани, то это была дань с «сельской периферии», с «далеких территориальных общин», в отличие от городских даннических платежей.540

Н. Н. Воронину возражал Б.А.Романов. «Из песни слов не выкинешь, — писал он, — от Ольги... остались какие-то территориальные пункты — погосты. Что они были удобно расположены или установлены для сбора дани не в отдалении от населенных мест, а скорее всего в исторически сложившихся центрах населенных районов, это довольно правдоподобно. Но Ольга могла назначить свои погосты и неудачно, и они могли оставить впоследствии только мертвый след — будь то погост-пункт или погост-район. Во всяком случае, простым отрицанием Н. Н. Воронин не убедит читателя, что здесь имелся в виду временный приезд для сбора дани и гостьбы, как временным должен был быть и приезд в насиженные пункты местных новгородских гостей».541 Н. Н. Воронину, полагает Б. А. Романов, «не удалось привести ни одной черточки в источниках в пользу того, что территориальная община всюду и везде носила на дофеодальном этапе название "погост". Поскольку, при этом, автор не пытается дать какое-либо иное языковое объяснение этого, простое отрицание его связи с гостьбой и остановками князей в полюдье не продвигает, а тормозит отнесение этого термина в дофеодальную древность».542 По Б. А. Романову, погост — территориальная единица, созданная князьями для податных и административных целей.543

Еще более незамысловатую картину рисует А. Н. Насонов, по которому «первоначально все погосты имели значение "становищ"..., откуда распространялась во время объездов деятельность административно-финансовая и судебная на окружные места».544

Промежуточную позицию в споре Б. А. Романова с Н. Н. Ворониным занял Л. В. Черепнин, предпочитавший «динамический подход к теме», что позволило ему «оценить погосты на разных этапах их существования по-разному».545 Первоначально погосты имели общинную основу. Археологические материалы, добытые В.В.Седовым в ходе раскопок сельских поселений центральных районов Смоленской земли, вызвали у Л. В. Черепнина представление о погосте-общине — социальной организации, именуемой в Русской Правде «вервью».546 С развитием даннических отношений «погосты как поселения соседских общин приобретают новое значение - административно-фискальных округов». Такие погосты и были устроены Ольгой.547

В. В. Мавродин увидел в погостах селища и места для торговли, «гостьбы», которые Ольга превратила «в административные центры княжеского финансового управления».548 Автору казалось понятным, «почему именно погосты Ольга делает ячейками своего княжеского управления. Это были места, объединяющие население целого района, где оно торговало и общалось друг с другом. Здесь и следовало основывать княжеские опорные пункты, дабы использовать исторически сложившиеся условия, в результате которых погост являлся объединяющим центром всех тянувших к нему поселений данников, где сходились нити экономических связей, сочиняющих отдельные пункты данного района».549 По А.А.Зимину, погосты первоначально являлись «какими-то старыми племенными центрами», которые вследствие реформы Ольги превращались «не только в сборные пункты дани, но и в центры судебно-административной деятельности».550

Взгляд на погосты как детище государственного строительства древнерусских князей имеет горячих поборников в новейшей исторической литературе. Так, по идее М. Б. Свердлова, «определяющим первоначальным значением погоста было место временной остановки князя и княжого мужа с дружинами во время сбора дани. Очевидно, во время их пребывания погосты превращались в центры административного управления, княжеского суда, взимания податей».551 При Ольге погосты получили распространение по всей Руси. И лишь «к XII в. система погостов в южных густонаселенных княжествах вследствие широкого распространения княжеского и боярского землевладения исчезла, а в областях с более редким населением и большими лесными массивами осталась».552

В коллективной монографии, посвященной истории крестьянства Северо-Запада России, М.Б.Свердлов снова возвращается к сюжету о погостах, проводя еще более четко мысль об их происхождении, обусловленное нуждами формирующегося государства и классовыми интересами господствующей социальной верхушки. Он наблюдает, как на Руси в середине X века «происходил процесс совершенствования административно-судебного управления, которое осуществляло взимание податей и исполнение повинностей, обеспечивающих объективные потребности государства и обогащения служилой части господствующего класса. Структура племенных княжс ний не удовлетворяла этим потребностям, и в середи не X в. в правление княгини Ольги она была заменена территориальной погостной системой. В северных преданиях об Ольге, записанных в Повести временных лет, сообщается об "уставлении" Ольгой погостов по Мете под 947 г. Однако погостная система была распространена в середине-второй половине X в. на всей территории Северо-Запада (как, впрочем, и по всей территории Древнерусского государства)».553

Н. И. Платонова связала становление системы погостов на Руси с «успехами окняжения земель во 2 пол. X в. Возникновение сети погостов-центров соответствует этапу развития государственности, на котором грабеж "примученных" племен и архаичное полюдье уступали место регулярному сбору даней по округам. Сбор проводился верхушкой местного населения, активно включившейся в процесс раннеклассовой эксплуатации соплеменников. Подоснова, на которой возникали погосты Х-ХI вв., могла быть различной. В частности, такую роль принимали на себя и более ранние территориальные центры. Однако путать само явление с его подосновой не следует».554

К разряду княжеских новообразований, чуждых общинным поселениям, отнес погосты Б. А. Рыбаков, локализовав их на Севере, где «за пределами большого полюдья, за землей Кривичей в Новгородской земле киевская княгиня не только отбирает на себя хозяйственные угодья, но и организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям на Севере, в тысяче километров от Киева».555 Согласно А. Рыбакову, Ольга устраивает в Древлянской земле становища, а в Новгородской — погосты. При этом исследователь не находит существенного различия между становищем и погостом.556 Удаленный от Киева на 12 месяца пути, погост «представлял собой микроскопический феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских "весей" и "вервей". Там должны были быть все те хозяйственные элементы, которые требовались и в становище, но следует учесть, что погост был больше оторван от княжеского центра, больше предоставлен сам себе, чем становище на пути полюдья. Полюдье устрашало окрестное население; ежегодный выезд всего княжьего двора был гарантией безопасности, чего не было у погоста, — подъездные, данники, емцы, вирники, посещавшие погост, тоже были, конечно, вооруженными людьми, но далеко не столь многочисленными, как участники полюдья. В силу этого погост должен был быть некоей крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном. Люди, жившие в погосте, должны были быть не только слугами, но и воинами. Оторванность их от домениальных баз диктовала необходимость заниматься сельским хозяйством, охотиться, ловить рыбу, разводить скот. Что касается скота и коней, то здесь могли и должны быть княжеские кони для транспортировки дани и скот для прокорма приезжающих данников ("колико черево везметь"). На погосте следует предполагать больше, чем на становище различных помещений для хранения: дани (воск, мед, пушнина), продуктов питания гарнизона и данников (мясо, Рыба, зерно и т.п.), фуража (овес, сено). Весь комплекс Погоста нельзя представить себе без тех или иных укреплений. Сама идея организации погоста, внедренного в Покоренный князем край, требовала наличия укреплений, "града", "градка малого". Поэтому у нас есть надежда отождествить с погостами некоторые городища IХ-ХI вв. в славянских и соседних землях».557

За нарисованной Б. А. Рыбаковым картиной угадывается не столько ученый, строго придерживающий данных, содержащихся в источниках, cколько писатель имеющий законное право пофантазировать. С высоты своей фантазии он не различает граней, отделяющих X в. от XI или XII в. Поэтому во времена Ольги у него действуют персонажи, взятые из эпохи Русской Правды (подъездные, емцы, вирники) и соответствующие более высокой степени развития княжеской власти и большей дифференциации ее представителей, чем это было в середине X в. По той же причине он, описывая жизнь погостов, заведенных Ольгой «на Севере», пользуется выражениями, заимствованными из позднего времени и не имеющими какого-либо отношения к погостам.558

Остается недоказанным один из главных тезисов Б. А. Рыбакова, будто Ольга «организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям на Севере». По нашему мнению, летопись не дает оснований говорить о «домениальных владениях» Ольги в Новгородской земле. Но Б. А. Рыбаков прав в том, что именно на Севере княгиня завела погосты, а не по всей Руси, как кажется М. Б. Свердлову и некоторым другим историкам.559 Каково же назначение погостов, что «уставила» Ольга? Что скрывалось за ними? Существенную помощь при ответе на поставленные вопроса оказывают этимологические сведения. «Слово «погост» однокоренное слову «гость».560 Победнее является общеславянским.561 По-видимому, первоначальное его значение — чужеземец, чужестранец, приезжий, т. е. в конечном счете чужак.562 Лингвисты полагают, что оно родственно готскому gasts (гость) и латинскому hostis (чужеземец, враг).563 Сравнение латинского hostis (враг) с готским gasts (гость) показывает, что в древности чужак «воспринимался как враг, однако чужак, принимаемый в доме, был гостем».564 Что касается славян, то у них слово «гость» долгое время было двузначным — и недруг, и друг.565 В Древней Руси гость — это прежде всего «чужак, с чужой стороны, пришедший с безлюдного поля», или «чужедальных земель человек».566

По понятиям древних людей, чужой есть носитель злобных, губительных и потому опасных сил. Для пер. вобытного человека за пределами рода, племени, фратрии и других объединений по браку и родству «ле. жал непонятный и враждебный мир. "Мы" и "они", своц и чужие — характерная черта сознания на стадии первобытности».567 И «чем более раннюю ступень развития мы возьмем, тем нагляднее это выступает. Авторы, изучавшие строй жизни и верования австралийцев, а том числе колдовство, магию, замечали распространенность эмоции страха или жути и связь ее с межобщинной или межплеменной неприязнью. Всякую болезнь, смерть и другие беды австралийцы норовили приписать колдовству людей чужого племени, чужой общины. Чаще всего подозрение падало не на определенное лицо, а вообще на чужую группу. О племенах Арнгемовой Земли этнограф Спенсер сообщал, что они "всегда больше всего боятся магии от чужого племени или отдаленной местности". По относящимся к племенам центральной Австралии словам Спенсера и Гиллена, "все чужое вселяет жуть в туземца, который особенно боится злой магии издали". То же писал миссионер Чалмерс о туземцах южного берега Новой Гвинеи: "Это состояние страха, которое испытывают взаимно дикари, поистине плачевно; они верят, что всякий чужеплеменник, всякий посторонний дикарь угрожает их жизни...". Реальная вражда и воображаемый вред сплетаются в одном отрицательном чувстве к чужакам».568 Сказанное относится и к другим первобытным племенам.569 Конечно, мы далеки от того, чтобы приписывать восточным славянам точно такие же переживания и ощущения. Но отрицать вообще по отношению к ним нечто подобное также нет оснований. Недаром даже в Древней Руси всякий, кто побывал за рубежом, надеясь найти там спасение и помощь, дома навсегда оставался под подозрением, поскольку «наши предки полагали, что такой человек не просто странный, но чужой, хотя бы и немного, но уже не свой».570

С учетом изложенного становится понятным убеждение древних в том, что общение с иноземцами таило серьезную опасность и требовало особых предосторожностей.571 Это убеждение было присуще и восточным славянам, что видно из поведения древлян и полян, засвидетельствованного летописью.572

К числу такого рода предосторожностей следует отнести установление специальных мест, где происходили встречи с иноплеменниками. По наблюдениям этнографов, у первобытных племен существовали «особые места для встреч, куда в известное время собираются различные группы специально для обмена».573 Вспомним, кстати, весьма примечательное описание Абу Хамидом ал-Гарнати меновой торговли у югры. Купцы приходили к месту, на котором росло «огромное дерево вроде большого селения, а на нем - большое животное, говорят, что это птица. И приносят с собой товары, и кладет [каждый] купец свое имущество отдельно, и делает на нем знак, и уходит; затем после этого возвращаются и находят товар, который нужен в их стране. И каждый человек находит около своего товара что-нибудь из тех вещей; если он согласен, то берет это, а если нет, забирает свои вещи и оставляет другие, и не бывает обмана. И не знают, кто такие те, у кого они покупают эти товары».574

Рассказ Абу Хамида не оставляет сомнений в том, что торговое место было сакрализованным, на что указывает «огромное дерево» и сидящая на нем птица. И дерево, и птица являлись, несомненно, священными, оберегающими безопасность туземцев. Вещи, оставленные при-Щельцами для обмена, подвергались здесь своеобразному очищению, прежде чем попасть в руки аборигенов, и тем самым становились безвредными для них. Показываться на глаза чужакам местные жители не решались, боясь оказаться во власти посторонних злых сил. То, что это было именно так, подтверждает Марвази, согласно сообщению которого народ йура (югра) торгует «посредством знаков и тайно из-за... страха перед людьми».575 Югра, по свидетельству Марвази, вообще избегала общения с чужеземцами, опасаясь их вредоносных чар: «Они [йура] — народ дикий, обитают в чащах, не имеют сношений с людьми, боятся зла от них».576

Не очень разнились, надо полагать, по части обычаев и нравов от своих северо-восточных этнических собратьев, угорских племен, жившие на северо-западе в новгородских владениях финно-угры.577 Для нас это положение приобретает особую важность, поскольку княгиня Ольга «уставляла» погосты по Мете и Луге, т. е. там, где обитали финно-угорские племена веси и води.578

Отталкиваясь от приведенных нами сведений, характеризующих отношение первобытных людей к чужакам, можно теперь составить представление о погостах, связанных с пребыванием княгини Ольги в Новгородской земле.

Поначалу погосты — это специально отведенные места, предназначенные для встреч и контактов местных финно-угорских племен с чужеземцами. Такова их ранняя функция. Надо согласиться с В. В. Колесовым в том, что погост есть место, где собираются «гости», или чужие.579 Но нельзя принять его предположение о погосте как месте, где «производят что-либо, т. е. поля и пашни».580 Во всяком случае, ранний погост не имел производственного значения, и при нем не было не полей, ни пашен. Он играл скорее сакральную, нежели хозяйственную роль, заключая в себе такое пространство, которое гарантировало безопасность туземцев с пришельцами.

По мере развития данничества и в результате обложения данью северо-западных финно-угров расширяются функции погостов: они становятся еще и пунктами, куда приезжают сборщики дани. Деятельность Ольги разворачивалась именно в таких погостах, возможно, частично уже существующих, а частично образованных вновь. Для этого были обоюдные основания: каждая из сторон заботилась о своей безопасности, стремясь сходиться в специальных, сакрально защищенных местах. Сказанное позволяет разобраться в летописной формуле «устави повосты» и «дани», относимой к деятельности Ольги.

Вряд ли дань по Мете и Луге вводилась впервые с приходом киевской княгини. Надо думать, что она существовала и раньше, поступая в Новгород на нужды местных правителей и новгородской городской общины. И вот теперь ее присвоила Ольга, указав места (погосты), куда она и ее люди будут приходить за данью. Разумеется, такое могло произойти лишь при условии реальной власти Киева над Новгородом. Признаки ее прослеживаются в источниках.581

Приспосабливая погосты для сбора дани, Ольга, по Нашему глубокому убеждению, отнюдь не создавала в Новгородской земле финансово-административные центры «феодального властвования и эксплуатации», не сплетала «прочную и довольно густую сеть финансовых органов»,582 сеть «погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям на Север, в тысяче километрах от Киева».583 Надуманной и же абсурдной нам представляется идея, согласно которой Ольга, «уставив» погосты, заменила «структуру племенных княжений» на «территориальную погостскую систему».584 Переход от племенной (кровно-родственной) организации к территориальной (соседской) происходит не по воле отдельной личности, а в результате глубинных общественных изменений, возникающих в процессе социальной эволюции первобытных народов. Полагаем, что Ольга, опираясь на существующие традиции финно-угорских племен,585 обозначила сакрально защищенные места сбора дани. Причем определение этих мест, функционировавших ранее в качестве пунктов общений и встреч с чужаками, соответствовало интересам туземного населения, озабоченного собственной безопасностью, стремившегося уберечься от зла, исходившего от представителей чужого и враждебного мира. Вот почему места гощений (погосты), где происходили контакты аборигенов с иноплеменниками, стали еще и местами сбора дани, куда приезжали данщики из Киева.586 Так видятся нам погосты, упоминаемые летописцем в связи с поездкой Ольги в Новгород.587

Другой термин, требующий специального внимания, «оброки».

Летописные оброки позволили С. В. Юшкову рассуждать «об изменении состава сборов». "Именно в оброках он усматривал «новые дополнительные обложения» введенные Ольгой. Оброк, по мнению исследователя, платили с земли. Он «мог выплачиваться хлебом и другими продуктами питания или деньгами». С. В. Юшков отнес оброк к одному из «первичных видов типичной феодальной ренты».588 Эти и другие идеи ученого, касающиеся эволюции древнерусской дани, были благосклонно приняты последующими историками.589 Обратимся, однако, к источникам.

Надо сказать, что не во всех летописных памятниках, сохранивших древние записи, имеются упоминания об оброках. О них сообщает Повесть временных лет, представленная в Лаврентьевском и Ипатьевском сводах. «И устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани»,— читаем в Повести, помещенной в Лаврентьевской летописи.590 В Ипатьевском своде находим несколько отличный текст: «И устави по Мьсте погосты и дань и по Лузе погосты и дань и оброкы».591 Следовательно, Повесть временных лет, вошедшая в состав Лаврентьевской летописи, говорит об оброках лишь «по Лузе», умалчивая при этом об «уставлении» здесь погостов. В итоге получается, что Ольга учреждает по Мете погосты и дани, а по Луге оброки и дани, но без погостов. Перед нами явная непоследовательность действий княгини. Что это, — оплошность летописца в передаче событий или реальный факт политики киевской прави тельницы? Мы склоняемся к первому варианту и считаем, что Ипатьевская летопись содержит более правильное чтение, указывая на «уставление» погостов по Мете и по Луге. Вместе с тем нельзя не заметить, что оброки фигурируют в обоих списках Повести только по отношению к насельникам лужских берегов. Следует ли отсюда, что племена, жившие по Мете, оброками не облагались? Казалось бы, согласованность этих списков дает основание ответить: да, не облагались. Но мы формулируем вопрос иначе: имело ли место вообще оброчное обложение? Данный вопрос вполне уместен, поскольку не все летописи содержат известие об оброках. К их числу принадлежат летописные произведения, которые лучше, чем Повесть временных лет, сохранили записи Начального свода. Сюда же надо отнести и летописи, сохранившие отсутствующие в Повести временных лет сообщения, почерпнутые из более ранних, нежели Повесть, летописных источников.

Новгородская Первая летопись младшего извода сообщает: «Иде Ольга к Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дань». И далее об оброках ни слова.592 В Архангелогородском летописце говорится о дани без каких-либо упоминаний об оброке.593 Эти умолчания, по нашему мнению, не случайны. Они свидетельствуют, что дань являлась единственной формой платежа, взимавшегося Ольгой с племен води и веси. Да и сами летописные оброки не столь однозначны, как может показаться поначалу.

М.Б.Свердлов, моделируя «систему налогообложения в Древней Руси», пишет: «Известий о конкретной форме оброка для X-XI вв. нет, но есть достаточно много сведений о данях в IX-X вв.».594 Точнее было бы сказать, что у нас нет известий не только о «конкретной форме оброка» времен первых Рюриковичей, но и об оброке как историческом явлении, за исключением, разумеется, летописного эпизода, связанного с Ольгой. Сведения же о данях идут постоянно целым потоком. Данное обстоятельство, конечно, указывает на искусственность употребления летописцем термина «оброки» применительно к событиям середины X в.

Необходимо учесть и многозначность в древнерусском языке слова «оброк». Помимо подати и определенной, назначенной платы, оно означало определение, назначение, обязанность, обет, обязательство и пр.595 Первичное его значение — «то, о чем договорились», т.е. «договор, соглашение».596 Отсюда вывод - «оброки», учиненные Ольгой, — это и есть нечто схожее с договорами и соглашениями, или то, «о чем договорились». Что же было предметом договоренности Ольги с данниками?

По всему вероятию, Ольга, «уставляя» дани и погосты по Мете и Луге, заключала при этом соответствующие соглашения, касающиеся нормирования дани и ее сбора. Подобные договоренности не являлись чем-то необычным и новым. Так было и раньше, когда покоренные Киевом племена обязывались платить дань определенного размера, что, естественно, достигалось путем взаимных договоров, хотя данники выступали здесь в качестве подневольной стороны. Ольга, стало быть, и в данном случае ничего не изобретала, а шла по пути, проложенному предшественниками.597

Если подыскать аналогию «оброкам» княгини, то следует назвать ее же «уроки» в Древлянской земле. М. А. Дьяконов тонко почувствовал сходство «уроков» с «оброками». Он писал: «Ольга с сыном и дружиною обошла Деревскую землю, "уставляющи уставы и уроки". Она же установила "по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани". Эти "уроки" и "оброки" вызывали ряд различных толкований в исторической литературе. Едва ли, однако, под этими терминами можно разуметь какие-либо особые сборы в отличие от дани. "Уроком называлось все более или менее точно определенное в цифрах. ... В этом смысле уроком могла быть названа и дань, так что в позднейших памятниках говорится о "дани по уроку". В таком же значении определенной в цифрах дани мог первоначально употребляться и термин "оброк", как это встречается и в более поздних памятниках: "А дань имати по оброку"».598 Значит, оброк — это и договор, соглашение, определяющее норму дани, и сама нормированная дань.598а

Обращаясь к терминам «места» и «знаменья», мы должны возразить против распространенного в исторической литературе понимания их как княжеских земельных владений-заимок («места»), помеченных знаками собственности («знаменья»). Такого рода представления связаны с весьма спорной мыслью о быстром росте феодального землевладения на Руси середины-второй половины X в. Между тем, завесу над «местами» и «знаменьями» приподнимают архаические обычаи, которыми сопровождался сбор дани. Как показывают исследования этнографов, сбор дани в древних обществах был ритуализирован. За данью ходили в определенное время, обычно в период уборки урожая. Даннические поездки сопровождались ритуальными пирами, молениями, табуированием облагаемой данью территории. Даже сам маршрут был сакрализован.599 Что касается непосредственно Ольги, то мы видели, как она, будучи в Древлянской земле, совершала языческие религиозные ритуалы, принося обильные жертвы своим богам.600 Все это позволяет усматривать в «местах» и «знаменьях» киевской княгини памятные места, отмеченные ее присутствием, сохранявшие следы языческих ритуалов и обрядов, которые она «творила», объезжая земли данников.

Итак, приведенные выше факты и соображения вынуждают нас отказаться от бытующих в научной литературе представлений об административно-финансовой реформе, проведенной якобы Ольгой и будто бы ускорившей процесс феодализации восточнославянского общества. Реформа Ольги — один из историографических мифов, характеризующих прошлый день исторической науки. Киевская княгиня вводила не столько новые порядки, сколько возвращалась к старым, традиционным, демонстрируя приверженность старине, освященной временем. И главной ее мерой в этом направлении было восстановление (а в некоторых, быть может, случаях, и новое подтверждение) фиксированной дани, чему непосредственной причиной явилось восстание древлян, потрясшее Киев и едва не лишившее его прежнего положения и власти в восточнославянском мире. Сквозь скупые летописные известия, составленные в прокиевском духе, вырисовывается ситуация, поставившая полянскую общину на грань катастрофы: убит или принесен в жертву древлянским богам князь Игорь,601 истреблены ближайшие его сподвижники, находившиеся при нем в качестве дружинников; древляне, торжествуя победу, вознамерились взять Ольгу в жены за своего князя Мала и с нею унаследовать власть и силу умерщвленного «князя рускаго», а с сыном его поступить, как заблагорассудится.602 По сути дела речь шла о падении господства полянской общины над «примученными» в упорной и длительной борьбе племенами. Киеву надо было мобилизовать все свои военные ресурсы, чтобы удержать это господство. Ему удалось подавить движение древлян. Но меч не решал проблемы в долговременном плане. Следовало устранить причину повторения подобных выступлений в будущем, т. е. брать дань «по закону», — не произвольно, а по определенной, оговоренной соглашением норме, как это осуществлялось прежде. Ольга так и поступила. Но она не ограничилась Древлянской землей и посетила данников других подвластных киевским правителям земель. Последний факт свидетельствует о том, что наряду с древлянским восстанием были и другие обстоятельства, требующие внимания к даннической политике со стороны властителей Киева.

Создаваемый киевскими князьями с конца IX в. межплеменной общевосточнославянский союз под гегемонией «матери градов русских» был очень выгоден полянской общине, являясь источником огромных богатств, поступаемых в виде даней. Сохранить этот союз и удержать в повиновении племена, дающие дань, было для киевских правителей задачей первостепенной важности. Решая эту задачу, они опирались не только на военную силу, но и прибегали к иным средствам. Предпринимались, в частности, попытки религиозного воздействия на союзников. Киевская знать, например, стремилась превратить свой город в культовый центр восточного славянства. С этой целью языческое капище с изваянием Перуна, размещавшееся первоначально в черте древнейших укреплений Киева, выносится на новое место, доступное всем прибывающим в столицу полянам. Перун провозглашается верховным общеславянским богом где-то в княжение Игоря (913-945), но до заключения русско-византийского договора 944 г. Понадобилось это для того, чтобы идеологически укрепить и обосновать господствующее положение Киева над остальными восточнославянскими племенами. С той же целью проводил позднее свою языческую реформу князь Владимир, учредив в Киеве настоящий пантеон богов, куда вошли божества И периферийных племен, живших далеко от Полянского Центра. Преследовал ее Владимир и тогда, когда приступил к крещению Руси.603 Строгая фиксация даннических платежей, произведенная Ольгой, являлась средством умиротворения данников и, следовательно, удержания их в зависимости от Киева. Наше предположение усиливается при сопоставлении действий Ольги и Игоря.

Политика Игоря по отношению к данникам Киева была непоследовательной. Стараясь связать «примученные» племена религиозными узами, он возбуждал вражду к себе и полянской общине произвольным взиманием даней, нарушающим прежние соглашения и договоренности. Желание взять «большую дань» толкало князя к насилиям, вызывавшим открытое сопротивление данников. Восстание древлян служит здесь яркой иллюстрацией. Разумеется, такие потрясения не укрепляли союз племен, возглавляемый Киевом, а, напротив, расшатывали его. Чтобы избежать обострения межплеменной борьбы, чреватой развалом союза, Ольга демонстративно отказалась от пагубной политики мужа и возобновила старую, испытанную временем практику фиксированной дани, что потребовало от нее объезда земель данников, заключения соглашений, устанавливающих определенные размеры дани, а также порядок ее выплаты. Поездка Ольги, ее договоры с данниками были обставлены языческими действами и ритуалами, память о которых хранили связанные с нею «места» и «знаменья». Вот к чему сводилась «реформа» княгини. Однако на этом нельзя ставить последнюю точку при оценке деятельности киевской правительницы в сфере даннических отношений на Руси середины X в. Ведь что-то незаурядное она тут свершила, коль привлекла специальное внимание летописцев. Впрочем, можно под} мать, что сама прославленная (благодаря обращению в Христову веру) личность княгини была притягательной для христианских монахов-летописцев. И все же суть заключалась, надо полагать, не только в почтительно-внимательном отношении монашествующей братии к памяти «благословеной в женах руских». Ей, действительно, принадлежат меры, ставшие заметной вехой в истории даннических отношений на Руси X в. и потому замеченные летописцами. В чем они заключались? М. А. Дьяконов говорил: «От времени княжения Ольги сохранились первые известия об упорядочении сбора дани».604 Нам кажется, что акцент следует делать не столько на упорядочении дани как таковой, сколько на масштабах предпринятой акции. И тут надо подчеркнуть, что упорядочение сбора дани было, вероятно, произведено на территории всего восточнославянского союза племен. Такая столь значительная мера, охватившая весь огромный межплеменной союз, предпринималась впервые.605 На это ушло, по-видимому, несколько лет, потребовалось множество поездок, тогда как летопись свела все к двум годам и двум поездкам, в чем отразилась своеобразная, как известно, манера подачи материала летописцем, отличавшаяся выборочностью запечатленных фактов.606 Небывалый размах предприятия Ольги привлек внимание современников и последующих летописцев. В остальном было мало новизны, поскольку княгиня восстанавливала и укрепляла традиционные основы взаимоотношений в данничестве, сложившиеся в предшествующие времена. Причем не менялось существо дани как организованного внешнего грабежа, или насильственного изъятия материальных ценностей племенем-победителем у покоренных оружием племен.607 Именно о такой дани свидетельствует летописец и в дальнейшем.

В 964 г. Святослав «иде на Оку и на Волгу, и налезе вятичи, и рече вятичем: "Кому дань даете?" Они реша: "Козаром по щьлягу от рала даем"».608 Святославу не удалось сразу овладеть вятичами и сделать их своими данниками. Весь следующий год, по летописцу, ему пришлось воевать с хазарами, ясами и касогами. И только в 966 г. «вятичи победи Святослав, и дань на них възложи».609 Как видим, «возложение дани» есть прямое следствие завоевания. Совершенно ясно, что дань, которую вынуждены платить вятичи, являлась внешним побором, навязанным со стороны.

После гибели Святослава вятичи отложились от Киева и перестали платить дань. Сын его Владимир, сев на киевском столе, должен был снова смирять их: «В сем же лете (981) и вятичи победи, и възложи на ня дань от плуга, яко и отець его имаше».610 Но в следующем году опять «заратишася вятичи, и иде на ня Володимир, и победи я второе».611 Вятичи, объединявшиеся в племенной союз,612 выступают, следовательно, единым фронтом. Перед нами один из примеров межплеменных войн, в результате которых устанавливалось господство одной этнополитической общности над другой с вытекающим из него данничеством.

В круг даннических вожделений Владимира попали и радимичи. В 984 г. «иде Володимер на радимичи. Бе у него воевода Волъчий Хвост, и посла и Володимер перед собою, Волъчья Хвоста; сърете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост. ... Быша же радимичи от рода ляхов; пришедъше ту ся вселиша, и платять дань Руси, повоз везуть и до сего дне».613 Наличие среди княжеских ратников воеводы, успешно действующего и добывающего победу без участия князя и, стало быть, его дружины, говорит о том, что против радимичей воевали не только дружинники, ведомые Владимиром, но и народное ополчение (вой), возглавляемое Волчьим Хвостом. Это и понятно, поскольку победить войско племенного союза радимичей с помощью одной княжеской дружины было невозможно. Киевских воев никто не гнал в поход. Они сами шли на войну, надеясь поживиться добычей. Надо полагать, что они получали и какую-то часть дани. Так, во всяком случае, позволяет думать летописный рассказ о наложении дани на древлян.

Древлянскую землю усмиряло большое войско: «Ольга с сыном своим Святославом собра вой много и храбры, и иде на Деревьску землю».614 Участие в карательной экспедиции против древлян Полянского народного ополчения («воев многих и храбрых») объясняет раздел дани, «возложенной» на жителей Искоростеня: «2 Части дани идеть Киеву, третья Вышегороду к Ользе; бе бо Вышегород град Вользин».615 Поступление даннических платежей в Киев и Вышгород М. Ю. Кобищанов рассматривает как доставку «собранного в виде дани натурального продукта (в том числе продовольствия) в главную или в одну из долговременных резиденций правителя. В Киевской Руси такими резиденциями были Киев и Вышгород и некоторые другие города, и часть собранной дани потреблялась здесь в летние месяцы».616 Для В. Я. Петрухина «показательно, что древлянская дань при Ольге распределялась между Киевом и Вышгородом, "Ольгиным" градом. Эта взаимосвязь административных и фискальных функций, роль разных городов как подателей и получателей дани... свидетельствует о сложной и дифференцированной системе древнерусской городской сети в X в. и непосредственной связи ее развития со становлением древнерусской государственности».617 Оба автора, на наш взгляд, впадают в крайность: первый чересчур упрощает вопрос, сводя его лишь к доставке дани в княжеские резиденции, а второй неоправданно усложняет проблему, предполагая тут взаимосвязь административных и фискальных функций, существование единой городской сети на Руси, где одни города выступали в качестве получателей дани, а другие в роли ее подателей.

Нет сомнений, что какую-то часть дани, скорее всего немалую, получала киевская знать во главе с Ольгой и Святославом. Но источник прямо указывает на присвоение дани крупнейшими городскими общинами Полянского межплеменного союза, в которых, по всей видимости, формировалось народное ополчение, подавившее выступление древлян. Киев как главный, столичный город Русской земли, претендовал на более значительную долю дани, чем Вышгород. Впрочем, по поводу Вышгорода необходимо сказать несколько слов особо.

Летописец называет Вышгород «градом Ольги», связывая с этим поступление туда дани. Что означает выражение «град Вользин»? Еще в 30-е годы С. В. Юшков высказал догадку о принадлежности Вышгорода к домениальным владениям княгини.618 Мысль о «княжеском городе» Вышгороде звучала и позднее.619 Не расстаются с ней историки и по сей день.620 Однако в исторической литературе высказывалось и другое мнение о статусе древнего Вышгорода. А. Н. Насонов отмечал: «Вышгород ХI-ХII вв. возник не из княжеского села, как можно было думать, имея в виду слова летописца "Ольгин град" (под 946 г.). В Х-ХI вв. это не село-замок, а город со своим городским управлением (начало XI в.), населенный (в X в.) теми самыми "руссами", которые ходят в полюдье, покупают однодеревки и отправляют их с товарами в Константинополь. Существование здесь в начале XI в. своей военно-судебной политической организации отмечено "Чтениями" Нестора и сказанием о Борисе и Глебе. Здесь мы видим "властелина градского", имеющего своих отроков или "старейшину града", производящих суд. ...Ольга происходила не из Вышгорода, но она поселилась в Вышгороде (предание называет Вышгород "Ольгиным градом") с "родом" своим (в заключении договора с греками от нее участвовал Искусеви) именно потому, что здесь была своя знать, на которую можно было опереться. ... Следовательно, уже во второй половине X в. Вышгород являлся центром, подобным крупнейшим центрам тогдашней России».621 В новейшем исследовании И. Б. Михайловой прослеживается эволюция Вышгорода из племенного центра в городскую общину, вставшую со второй четверти XII в. на путь борьбы за независимость от Киева.622 По всей видимости, противоречия между Киевом и Вышгородом возникли еще в эпоху родоплеменного строя, когда эти два племенных центра боролись за лидерство в Полянском союзе племен. Точно такую же картину наблюдаем и в других регионах восточнославянского мира, в частности на Северо-Западе в словенской земле, где за главенство в союзной организации словен состязались Ладога и Новгород.623 В словенской земле в конечном счете победил Новгород, а в полянской — Киев который выдвинулся в лидеры среди Полянских племен ных «градов» во времена, вероятно, Вещего Олега. По-видимому, не случайно летописец вложил в его уста известные слова о Киеве: «Се буди мати градом русьским». В этих словах как бы подспудно чувствуется, что на ведущую роль среди «градов русских», стоявших в Среднем Поднепровье, претендовал не только Киев.

Поневоле уступив Киеву передовое место в Полянском племенном союзе, Вышгород оставался здесь весьма заметным и влиятельным городом. Вот почему он пользовался правом на часть древлянской дани, а вовсе не потому, что являлся собственностью Ольги. Летописное выражение «град Вользин» следует понимать так, что Ольга правила в Вышгороде и жила в нем, как верно догадался А. Н. Насонов.624 Возможно, в Вышгороде было некое подобие княжеского стола. Но если это так, то перед нами еще одно свидетельство об особом положении Вышгорода в племенном объединении полян.

Поступление древлянской дани в Киев и Вышгород характеризует восточнославянское данничество как коллективную форму внешней эксплуатации, или угнетения одного племени другим, осуществляемого не только военно-дружинной знатью племени-победителя, но и рядовыми соплеменниками, т. е. всем племенным сообществом в целом.624а Эта эксплуатация возникает и развивается в сфере межплеменных отношений. Ее нельзя связывать с феодализмом.

Когда исследователи говорят о дани как феодальной ренте, они исходят из предположения о наличии на Руси IX-X вв. верховной собственности на землю либо государства, либо князя, либо военно-дружинной знати, что, по нашему убеждению, противоречит показаниям древних источников и потому должно быть отвергнуто.625 В историографии предпринимались попытки выявить структурообразующие элементы дани, характеризующие ее как феодальную ренту. Так, О. М. Рапов считает, будто «в X в. имеются налицо все составляющие этой земельной ренты: 1) верховный земельный собственник — Киевское государство (фактически — киевский князь); 2) регулярность взимания дани, установленная "уставами" и "уроками"; 3) наличие определенных фиксированных площадей, с которых происходило взимание; 4) сбор ренты проводился с помощью внеэкономического принуждения, которое выражалось в изъятии дани вооруженными отрядами княжеских дружинников».626

Доводы О. М. Рапова без труда отвел А.Л. Шапиро: «Все черты, которые О. М. Рапов считает отличительными признаками дани-ренты, в равной мере присущи и дани-контрибуции. Дань-контрибуция, которую киевские князья брали с Византии, не была единовременным платежом, а должна была повторяться... Дань-контрибуция, как и дань-рента, и даже в большей степени, чем эта последняя, взималась по определенной норме, в установленных размерах, иногда и с земель ных площадей. Вспомним, например, татарскую дань с сохи и сборщиков татарской дани — поплужников».627 Л. Шапиро решительно (и, на наш взгляд, вполне обоснованно) отверг идею о верховной земельной собственности первых Рюриковичей и тем самым лишил еще одной опоры конструкцию О. М. Рапова.628 Нельзя считать показателем рентной сути дани ее изъятие «вооруженными отрядами дружинников», поскольку к данническим платежам, как мы не раз убеждались, всегда принуждали посредством военной силы.

Несравненно ближе к истине, чем толкователи дани как феодальной ренты, подошел А. И. Першиц, когда замечал, что «при первых киевских князьях дань, собираемая на земле данников и под непосредственной угрозой применения военной силы, еще оставалась как бы не вполне институционализированной суммой ежегодных контрибуций».629 А это означает, что дань у восточных славян вплоть до X в. включительно являлась архаической формой внешней эксплуатации, порожденной межплеменными войнами, в результате которых устанавливалось господство одной этнополитической общности над другой,630 носившее ярко выраженный коллективный характер, в котором отражалось противоборство племен, типичное для родоплеменного строя, особенно на завершающей стадии его развития. Есть все основания согласиться с В. В. Мавродиным в том, что «дань — не феодальная рента. Платящие дань общинники еще не являются феодально-зависимыми людьми. Они платят дань и принимают участие в военных мероприятиях своих князей. И только. При этом дань — результат военных столкновений, "примучивания" или, наоборот, стремления избежать вооруженной борьбы ("мира деля"). Платят дань только покоренные силой оружия "люди" разных племен и земель неславянского и славянского происхождения».631

Помимо стремления выдать восточнославянскую дань за феодальную ренту, в историографии предпринимались попытки изобразить ее как внутреннюю подать, связанную с налогообложением. Так, по словам М. Б. Свердлова, «вопрос о данях восточнославянских племен IX-X вв. имеет большое значение для изучения истории системы налогообложения в Древнерусском государстве».632 В. И. Горемыкина рассматривает дань времен княгини Ольги в качестве налога, являвшегося «формой зависимости от государства».633 Согласно Л. В. Даниловой, «дань-контрибуция известна и в киевские времена, и позже. В рамках же политического объединения восточных славян она была главным государственным налогом и в качестве такового играла роль одного из важнейших факторов политической интеграции».634

Чтобы зачислить межплеменную дань в разряд государственных налогов, надо доказать существование в X в. единого Древнерусского государства, охватывающего огромные просторы Восточной Европы, освоеннью многочисленными восточнославянскими племенами. Но сделать это, увы, невозможно, хотя стараний тут приложено немало.635 Сохраняют научную ценность наблюдения историков, стоявших у истоков советской исторической науки, согласно которым у восточных славян X в. не было и не могло быть общей государственной территории, а значит, и единого государства.636 По мнению С. В. Бахрушина, изучавшего историю государственности при первых Рюриковичах, «говорить о прочной государственной организации в эту эпоху еще трудно. Нет даже государственной территории в полном смысле этого слова. Покоренные племена отпадают при первой возможности, и приходится их покорять сызнова. Если верить летописи, древляне были покорены уже Олегом; вторично их покоряет Игорь, но при нем же они восстают и не только избавляются от киевской дани, но и угрожают Киеву; в третий раз их покоряет вдова Игоря, Ольга, и с этого времени только Древлянская земля прочно входит в состав Киевского государства. Владимир должен был дважды совершать поход в землю вятичей, уже покоренную в свое время отцом Святославом, и т. д. Каждый новый князь начинал свое правление с того, что приводил опять в подчинение племена, входившие при его предшественниках в состав державы».637 Более того, «у киевских князей, вечно стремящихся к новым завоеваниям еще нет прочной связи с Приднепровьем». Откинутые сюда внешнеполитическими и военными неудачами, «киевские князья должны были отказаться от широких завоевательных планов. Сыновья Святослава уже пытаются опереться на местные силы».638 «Подлинным киевским князем» С. В. Бахрушин считал Владимира. Но и тот был тесно связан лишь с территорией Приднепровья.639 В. А. Пархоменко, тщательно рассмотрев соответствующие летописные сведения, заключал: «Получается очень неясная и расплывчатая территория Владимировой державы, противоречиво обозначающаяся в ... преданиях и сказаниях. С другой стороны, укрепление — по летописи — Владимиром ближайшей к Киеву территории (по Стугне, Трубежу и Остру, — Белгород, Переяслав, Василев) естественно склоняет к сильному ограничению допускаемых обычно широких размеров Владимировой державы... Походы же его на радимичей, вятичей и червенские города вряд ли могут быть связаны с вопросом о прочных границах и пределах Владимировой державы; это скорее набеги характера Святославовых походов за данью. Говорить о "покорении", о "присоединении" этих территорий к "русскому государству" или "включении в состав его" — не соответствует духу и характеру эпохи».640

К К сожалению, советские историки не прислушались к тому, о чем говорили С.В.Бахрушин и В.А.Пархоменко. Их манил образ огромного и могучего Киевского государства, в состав которого вошли земли восточнославянских и некоторых иноэтничных племен, разбросанных по лику Восточной Европы. Не устоял перед этим образом и А. Н. Насонов, написавший во многом замечательную книгу об образовании территории Древнерусского государства. «В конце IX или в начале X в. (с объединением Киева с Новгородом), — писал он, власть киевских князей стала распространяться на другие "земли", лежавшие далеко за пределами древней "Русской земли". Тем самым образовалось государство с огромной территорией во главе с Киевом (Киевское государство)».641 По определению А. Н. Насонова, «государственная территория — это территория, входящая в состав данного государства, население которой подчиняется власти государства, иными словами, это территория, население которой в интересах господствующего класса подчинено публичной власти, возникшей для того, чтобы держать в узде эксплуатируемое население, творящей суд и устанавливающей всякого рода поборы».642 Отсюда расширение государственной территории, ее рост на Руси А. Н. Насонов рассматривает как «распространение дани и суда». При этом «важным моментом было установление постоянных мест суда и сбора дани — "становищ" и "погостов" ».643

Необходимо со всей ясностью сказать, что механизм формирования государственной территории (распространение дани и суда), предложенный А. Н. Насоновым, для Руси X в. не пригоден. Нет каких-либо фактов, свидетельствующих об отправлении киевскими правителями или их агентами суда в «становищах» и «погостах», упоминаемых Повестью временных лет. Дань там, как мы знаем, собиралась. Но платили ее соседи Русской земли, ближние и дальние, славяне и неславяне, завоеванные киевскими князьями и Полянским этнополитическим союзом. Так называемое "Киевское государство" X в. являло собой конгломерат племен, рыхлое и неустойчивое межплеменное образование, сооруженное Киевом посредством военного принуждения прежде всего с целью получения даней и не имеющее прочных внутренних связей, а потому готовое в любой момент рассыпаться. О единой государственной территории, общей и единственной для всех племен власти в данных условиях говорить рано. Дань, будучи внешним побором, навязанным со стороны, причем не только дружинной знатью Киева, но и полянской общиной в целом, не может быть отнесена к налогам, возникающим в процессе внутреннего общественного развития. Не стала она и фактором, как полагает Л. В. Данилова, «политической интеграции» восточных славян,644 поскольку восточнославянские племена тяготились унизительной даннической зависимостью от Киева, ожидая случая, чтобы сбросить ее и вернуть себе былую свободу.

Мы согласны с Л. В. Даниловой, когда она пишет: «Содержащиеся в источниках сведения о дани свидетельствуют о ее возникновении из отношений господства и подчинения между разными этнополитическими образованиями».645 К этому следует добавить: дань не только возникает «из отношении господства и подчинения между разными этнополитическими образованиями», но и продолжает существовать в рамках этих отношений у восточных славян на протяжении всего X в. Иначе смотрится восточнославянское полюдье.


360 Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и руси VI-IХ вв.// Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С.397.
361 Там же. С.399.
362 Там же.
363 Там же. С.405.
364 Об отличии дани от полюдья см. с.448-484 настоящей книги.
365 ПСРЛ. М., 1962. Т.1. Стб.24. Идентичный текст заключен в Повести временных лет, дошедшей до нас в составе Ипатьевской копией. — См.: ПСРЛ. М., 1962. Т.Н. Стб.17.
366 НПЛ. М.; Л., 1950. С.107.
367 ПСРЛ. СПб., 1862. Т.IX. С.15.
368 См.: ПСРЛ. СПб., 1856. Т.VII. С.270.
369 Татищев В. П. История Российская в семи томах. М.; 1964. Т.IV. С.114. Во второй редакции слово «устави» историк заменил словом «возложи», подчеркнув тем самым долгосрочную данническую зависимость восточнославянских и финских племен от Олега. — Татищев В. П. История Российская в семи томах. 1963. Т.П. С.34.
370 Карамзин Н.М. История Государства Российского в двенадцати томах. М., 1989. Т.1. С.100.
371 Соловьев С. М. Соч. Кн.1. С.133.
372 Беляев И.Д. История Новгорода великого от древнейших времен до падения. М., 1864. С.222.
373 Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики// Изв. АН СССР. Сер.7. Отд. общественных наук. 1932. №4, С. 279-282.
374 Греков Б. Л. Борьба руси за создание своего государства. М. 1945. С.52-53.
375 Мавродин В В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С.226.
376 Насонов А.Н. "Русская земля" и образование территории Древнерусского Государства. М., 1951, С. 43.
377 Пашуто В. Т. Особенности структуры Древнерусского государства//Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С.87.
378 Толочко П. П. Древняя Русь: Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С.24.
379 Котляр Н.Ф. О социальной сущности Древнерусского государства IX - первой половины X в.// Древнейшие государства Водочной Европы. Материалы и исследования. 1992-1993 годы/ Отв.ред. А.П.Новосельцев. М., 1995. С.42.
380 Котляр М. Русь язичницька: бiля витокiв схiдносв'янськоi цивiлiзацii. Киiв, 1995. С. 118.
381 Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-Х1 веков. М., 1995. С.92. 95.
382 Пархоменко В. А. У истоков русской государственности. Л. 1924. С.81.
383 Достаточно сказать, что в книге Н.Ф.Котляра имеется отдельный раздел с характерным названием «Почав ставити мiста i встановив данини», где рассматривается державно-государственное строительство Олега. — Котляр М. Русь язичницька... С-П., С. 121.
384 См.: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С.457; Приселков М.Д. История русского летописания Х1-ХУ вв. Л., 1940. С. 18, 19, 25, 31-33.
385 См.: Фроянов И. Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IХ- начала XIII столетия. СПб., 1992. С.101.
386 А. А. Шахматов обнаружил в Архангелогородском летописце более древнюю передачу известий Начального свода, чем в Новгородской Первой летописи, а тем более — в Повести временных лет. Вот почему этот летописец казался ему «весьма важным источником при исследовании нашего летописания» (Шахматов А. А. О начальном киевском летописном своде// ЧОИДР. 1897. Кн.3. С.52). Правда, А. Н. Насонов отмечал, что «в ходе дальнейших разысканий он (А. А. Шахматов. — И. Ф.), по-видимому, пришел к мысли, что источник этот (Устюжский свод) слишком поздний, чтобы можно было использовать его для решения поставленной задачи, и в последующих трудах он к нему почти не прибегал» (Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века: Очерки и исследования. М., 1969. С.21). Однако современные издатели Устюжского летописного свода, учитывая редакторскую отделку составителя (всякого рода сокращения, осмысления и подновления текста), все же усматривают в нем огромную ценность, так как этот памятник донес до нас более древнюю и полную редакцию Начального свода, отражение которой нигде больше не встречается. — Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М., Л., 1951. С. 5; См. также: Сербина К.Н. 1) Устюжский летописный свод// Исторические записки. 1946, т. 20, С. 260-263. 2) Устюжское летописание. 1985. С. 33, Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979, С. 49-51.
387 ПСРЛ. T.XXXVII. С.57.
388 С. М. Соловьев называл их острожками. - Соловьев С.М. Соч Кн.1. С.133.
389 См.: Тимощук Б. А. Восточные славяне: от общины к городам. М., 1995. С.183, 185.
390 НПЛ. С.107.
391 Там же.
392 ПСРЛ. Т.1. Стб.23.
393 ПСРЛ. Т.2. Стб.17.
394 ПСРЛ, Т.2. Стб.17
395 Греков Б.Д. Борьба Руси... С. 53.
396 Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1903, Т. 3, стб. 1274-1276.
397 См. Фроянов И. Я. Мятежный Новгород... С. 69.
398 Разделял эту версию и автор настоящих строк. Такова, увы, была сила традиции. - См.: Фроянов И.Я. Данники на Руси//Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1965 г., М., 1970, С. 34.
399 ПВЛ. М.; Л., 1950 . Ч.1. С.20.
400 Там же.
401 Там же.
402 Татищев В.Н. История Российская. Т.II. С.34.
403 По мнению А. П. Новосельцева, «формулировка летописи "иде Олег на Северяне, и победи Северяны" говорит о том, что какая-то часть северянской знати оказала сопротивление Киеву. Почему? Вероятно, потому, что и Олег был чужеземец (варяг). Но, возможно, приходится считаться с местным сепаратизмом и существованием местного князя. Последнему же власть слабеющего каганата казалась удобнее, нежели власть поднимающегося Киева» (Новосельцев А. П. Древнерусско-хазарские отношения и формирование территории Древнерусского государства// Феодализм в России. Сб.статей и воспоминаний, посвященный памяти академиКа Л. В. Черепнина/ Отв.ред. В.Л.Янин. М., 1987. С.197). На наш вгляд, следует говорить о сопротивлении Киеву не «какой-то части северянской знати», а всех северян, не желавших подчиняться новым даньщикам и предпочитавших свободу даннической зависимости, от кого бы она не исходила.
404 ПСРЛ. Т.XXXVII. С.57.
405 С. М. Соловьев отмечал, что Олег наложил на северян «только легкую дань, чтобы показать им выгоду русской зависимости перед Хазарской», — Соловьев С. М. Соч. Кн.1. С.134.
406 См.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С.21-22; 2) К истории зарождения Русского государства// Из истории Византии и византиноведении Л., 1991. С.76.
407 Ср.: Рапов О. М. 1) К вопросу о земельной ренте в Древней Руси в домонгольский период// Вестн. Моск.ун-та. Сер.История 1968. №1. С.58; 2) Княжеские владения на Руси в X - первой половине XIII в. М., 1977. С.26, 28; Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IХ-ХV вв.// Новосельцев А. II., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., С.149-155; Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С.82; Котляр П. Ф. О социальной сущности Древнерусского государства... С.42, 43; Тимощук Б.А. Восточные славяне: от общины к городам. С.181, 183, 185.
408 По представлениям древних людей данничество было сопоставимо с рабством. Зависимость данников являлась позором и унижением достоинства народа, оказавшегося в даннической неволе. Историкам это давно было ясно, См., напр.: Эверси Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1935. С.40.
409 Рапов О. М. Княжеские владения... С.28.
410 См.: Свердлов М Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси// Восточная Европа в древности и средневековье. Сб. статей/ Отв. ред. Л.В. Черепнин. М., 1978. С. 146.
411 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства С.227.
412 В противном случае были бы излишни показания летописца "почерне куне", "по щьлягу". У В.Н. Татищева записано, что Олег "возложил" дань на древлян "по черне куне от дыма", а на северян - "по щьлягу от плуга". Татищев В.Н. История Российской... Т.2, С. 34.
413 ПВЛ. Ч.1. С.31.
414 ПСРЛ. М., 1995. Т.41. С.14.
415 ПСРЛ. Т.IX. С.26.
416 НПЛ. С.109; ПСРЛ. Т.ХХХVIII. С.58.
417 Татищев В. Н. История Российская. Т.П. С.44.
418 ПВЛ. Ч.1. С.31.
419 Фраза «болши Олговы» является намеком на фиксированный, но никак не произвольный характер дани. Иначе бессмысленно было бы так говорить.
420 НПЛ. С.109; ПСРЛ. Т.IX. С.26-27.
421 НПЛ. С.110.
422 Артамонов М. И. Воевода Свенельд// Культура Древней Руси/ Отв.ред. А.Л.Монгайт. М., 1966. С.30. Исследователь имеет в виду лишь запись 942 года, оставляя без внимания аналогичное сообщение под 922 годом.
423 ЧерепнИ11 л. В. Общественно-политические отношения в древней Руси и Русская Правда// Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С.146.
424 Сходная точка зрения у Б.А.Рыбакова: когда в 945 году Игорь «отправился собирать древлянскую дань сам, летописец ни одним намеком не показал, что этим попираются права Свенельда. У варяга их просто не было — он получал содержание, а не бенефиций».— Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1993. С.326.
425 Именно этим, по нашему мнению, объясняется повторное указание летописца на передачу дани с древлян Свенельду, хотя ученые обычно здесь видят следы вставок и небрежной сшивки разных источников.
426 НПЛ. С.109.
427 Там же.
428 Там же. С. 110.
429 Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения... С.146.
430 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С.86-87.
431 Там же. С.8-63.
432 Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С.316-318.
433 Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С.190.
434 К числу важнейших статей по части расходов на общественные нужды относилась покупка боевого снаряжения для воинов народного ополчения. В этой связи несомненный интерес представляет татищевское известие, согласно которому "войско Игорево Свинелдовой власти просили Игоря, чтоб велел им дать оружие и одежды или пошел бы с ними на древлян, где князь и они смогут довольно получить" (Татищев В.Н. История Росиийская, т. 2, С. 44). Сообщения В.Н. Татищева согласуется с некоторыми летописными свидетельствовами, касающихся хотя и других обстоятельств, но близких по сути. Так, когда Владимир "отверг виры" и начал "казнити разбойников", княжеские советники сказали ему: "Рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди". Князь ответил: "Тако буди". Тут же летописец роняет примечательную фразу: "И живяше Володимер по устроенью отьню и дедню» (ПВЛ. Ч.1. С.37). Этим подчеркнута традиционность приобретения военного снаряжения на общественные средства, управляемые в данном случае публичной властью.
435 ПВЛ. Ч.1. С.39.
436 Татищев В. Н. История Российская. Т.II. С.44.
437 НПЛ. С.110; ПСРЛ. Т.41. С.14; ПСРЛ. Т.XXXVII. С.58
438 ПВЛ. Ч.1. С.39.
439 Слова «первая дань» надо понимать, как первоначальная, прежняя дань, установленная раньше (см.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т.II. Стб.1766; Словарь русского языка XI-XVII вв. М.,1988. Вып.14. С.207). Иное толкование предложил А. А. Шахматов, согласно которому летописная фраза «примысляше к первой дани» означала, что дань у древлян была уже собрана кем-то, а Игорь пришел к ним, чтобы взять вторую по счету дань. Сборщиком первой дани, по догадке исследователя, являлся Свенельд, «изодевший» своих отроков «оружьем и порты» (Шахматов А. А. Разыскания... С.362-264). При этом он исходил из мысли, что Свенельд, получив раз от Игоря право сбора дани в древлянской земле, пользовался потом данным правом постоянно. Выше мы видели, что это не так. Другое дело — источник обогащения воеводы и его людей. Судя по летописному рассказу, то была дань. Так, по крайней мере, позволяет думать логический строй речи игоревых дружинников, которые, указав своему князю на благоденствующих свенельдовых отроков, предлагают ему вместе идти за данью, намекая, что отроки Свенельда "изоделися" тоже благодаря дани. Но это не значит, что Свенельд тогда брал дань именно с древлян. Его данниками могли быть уличи или другие покоренные Киевом племена. Однако мысль А.А. Шахматова воспроизводится и в современной исторической литературе. Так, Л.В. Данилова пишет о вторичном после Свенельда походе Игоря за данью к древлянам. - Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М., 1994, С. 189.
440 См.: ПВЛ., Ч.1, С. 39; НПЛ, С. 110; ПСРЛ, Т. 41, С. 14; ПСРЛ, Т. XXXVII, С. 58.
441 Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С.188-191.
442 Там же. С.66.
443 ПВЛ. Ч.1. С.40.
444 Там же.
445 ПСРЛ. Т.41. С.14.
446 Следует согласиться с Б.А.Рыбаковым, когда он по поводу событий 945 года в Древлянской земле говорит, что дань «была издавна тарифицирована», что Игорь «увеличил ее, примыслил новые поборы к "первой дани"». Князь «стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты» (Рыбаков Б. А. Киевская Русь.. . С.327, 328). Здесь все верно, кроме притягательной для Б. А. Рыбакова феодальной ренты.
447 ПВЛ. Ч.1. С.40.
448 См.: Фроянов И. Я. 1) О событиях 945-946 гг. в Древлянской земле и Киеве (в свете этнографических данных)// Историческая Этнография. СПб., 1993; 2) Древняя Русь: Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С.49.
449 Черепнин Л .В. Общественно-политические отношения... С. 147.
450 Там же. С.147-148.
451 Там же. С.148.
452 Некоторые современные исследователи настолько увлечены «классовым подходом», что даже «выделение знати из среды свободных» в родоплеменном обществе воспринимают как «первоначальные элементы социально-экономического расслоения». — См.: История крестьянства СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1990. Т.2. С.19. ;
453 См.: Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходчая стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному// Проблемы истории докапиталистических обществ/ Под ред. В. Даниловой. М., 1968. Кн.1.
454 И. И. Ляпушкин верно замечал, что политику в Древлянской 3емле определял народ. — Ляпушкин И И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII — первая половина IX в.). Л., 1968. С.169. См. также: фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 126-127.
455 См. с.448-484 настоящей книги.
456 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.
457 Абрамович Г. В. К вопросу о критериях... С.66-67.
458 ПСРЛ, Т. 1, Стб. 56; Т. 2, Стб. 54.
459 НПЛ, С. 111.
460 Абрамович Г. В. К вопросу о критериях... С.66-67, прим.44.
461 Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы... С.169; См. Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С.126-127.
462 Пашуто В. Т. Летописная традиция о «племенных княжения* и варяжский вопрос// Летописи и хроники. 1973. М., 1974. С. 106.
463 Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1872. Т.12. С.9.
464 ПВЛ. Ч.1. С.42.
465 В. Н. Татищев сообщает, что Ольга, став с войском около Искоростеня, к «другим городом послала воевод» (Татищев В История Российская. Т.Н. С.46). Если это действительно было, то не исключено, что киевские «воеводы» подчинили и обложили данью остальных древлян, пока княгиня осаждала Искоростень" В таком случае Ольга могла говорить и правду.
466 ПВЛ. Ч.1. С.42.
467 ПСРЛ, Т. 41, С. 16-17.
468 В рассказе летописи слышится, по словам Н. И. Костомарова, «Та племенная вражда, которая существовала между полянами — Русью и древлянами». — Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. СПб.; М., 1881. Т.13. С.105.
469 Летописец Переяславля Суздальского вместо воев многих и храбрых называет "воиньство многое". - ПСРЛ, Т. 41, С. 16.
470 Там же.
471 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С.188-191.
472 ПВЛ. Ч.1. С.43.
473 Бахрушин С. В. «Держава Рюриковичей»// Вестник древней истории. 1938. №2, С.94.
474 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. С.251.
475 Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С.301.
476 Там же. С.302.
477 Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения.. .С.150.
478 Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X - первой половине ХIII в. М., 1977. С.27.
479 Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.363.
480 Там же. С.363, 364.
481 ПСРЛ. Т.41. С.17; Татищев В. Н. История Российская. Т.II С.46.
482 ПВЛ. Ч.1. С.43.
483 Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С.242.
484 Карамзин Н.М. История Государства Российского. С.270, прим.377.
485 Там же.
486 Там же.
487 Там же. С. 123. Заметим, кстати, что Ю.А. Гагемейстер также относил "ловища" и "становища" к разряду памятников пребывания Ольги и ее сына в землях древлянских. Гагемейстер Ю.А. Розыскания о финансах древней России. СПб., 1833. С. 15.
488 Язычники верили, что если они «воевали между собою, то не только люди, но и боги принимали участие в этой борьбе. Не следует думать, что это лишь поэтический вымысел. У древних это было очень определенное и чрезвычайно глубокое верование... Древние были твердо убеждены, что боги принимают участие в сражении; воины защищали богов, и боги защищали воинов. Сражаясь против неприятеля, каждый был убежден, что вместе с тем он сражается против богов враждебной гражданской общины. Боги эти были чужими, их разрешалось ненавидеть, оскорблять, побивать, их можно было брать в плен». — Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. СПб., 1906. С.226-227. См. также: Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси// Курбатов Г. Л., Фролов Э.Д., Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988. С.294-296.
489 См.: Кобищанов Ю.М. Полюдье: явление отечественной и всемирной истории цивилизаций. М., 1995. С.28, 37, 54, 83, 87, 90, 132, 150, 173, 209, 229, 254-264.
490 Там же. С.54.
491 ам же. С.47. «По сути своей охота в сознании язычников Представляла собой своеобразный сакральный акт, сопровождаемой жертвоприношением, а преследование зверя по следу представилось как стремление к Высшему Началу. ..».-Маковский М.М. Сравнительный словарь... С.256.
492 Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. 1, С. 270, прим. 377.
493 См.: Анучин Д.Н. Сани, ладья и кони как принадлежность похоронного обряда. М., 1890. "При чем тут сани?- спрашивал Б.Д. Греков и отвечал: "Я думаю, что сани - это вещественное доказательство (предмет материальной культуры) того, что Ольга действительно ездила по Новгородской земле. Сани эти берегли в Пскове, подобно тому, как в Ленинграде оберегался ботик Петра, в Новгороде хранилась баржа Екатерины и т.д. Ольга ездила в этих санях. Летописец это очень хорошо знал или крепко в это верил." Историк дал рационалистическое описание на манер современных понятий. Для него сани - лишь предмет материальной культуры, тогда как их потаенный сакральный смысл, привычный людям Древней Руси, остался им незамеченным.
494 ПСРЛ. Т.41. С.17.
495 Говорит он и о хозяйственных заботах княгини, упоминая принадлежащее ей село и «перевесища», но все-таки главное свое внимание обращает на памятные места, отмеченные ее личный присутствием.
496 ПВЛ. Ч.1. С.43.
497 Татищев В. Н. История Российская. Т.II. С.46.
498 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси ХI-ХIII вв. М., 1955. С.30.
499 Черепнин Л .В. Общественно-политические отношения. . .С.149.
500 3имин А. А. Феодальная государственность и Русская Правда// Исторические записки. 76. 1965. С.241-242.
501 Свердлов М.Б. От Закона русского к Русской Правде. М., 1988, С. 76-77. Согласно В.Я. Петрухину, "древлянское восстание и смерть Игоря оказываются стимулом для установления государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгорода...". - Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси. С. 151.
502 По В. Н. Татищеву, Ольга шла по Лревлянской земле, «уставляя порядок». — Татищев В.Н. История Российская. Т.II. С.46.
503 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1903. Т.III. Стб.1275.
504 Там же. Стб.1258.
505 ПСРЛ. Т.41. С. 17.
506 Зимин А.А. Феодальная государственность... С. 241.
507 Об ошибочности этого мнения см. с. 175-177, 178-181 настоящей книги.
508 ПРП.,М., 1952, вып. 1, С. 86.
509 Там же.
510 Зимин А.А. Феодальная государственность... С.240-241.
511 Однако В.Я.Петрухин утверждает, что ольгиной «реформе подвергается и архаическое государственное право (полюдье, и "племенные" традиционные нормы, послужившие правовым основанием для казни Игоря» (Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси... С.151). За этими словами у автора нет серьезного анализа источников. Само понятие «архаического государственного права» нам представляется надуманным. Непонятно далее, почему это право существует отдельно от «племенных традиционных норм». Ведь и то и другое, как явствует из работы В. Я. Петрухина было следствием развития даннических отношений, имея, таким образом, один источник.
512 ПВЛ. Ч.1. С.86.
513 3имин А. А. Феодальная государственность... С.241.
514 Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С.51.
515 3имин А. А. Феодальная государственность... С.241. См. также: Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения... С 150-151.
516 Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.364-365.
517 Там же. С. 365.
518 Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С.225.
519 См.: Фроянов И. Я. 1) О событиях 945-946 гг. в Древлянской Земле и Киеве; 2) Древняя Русь... С.63-73.
520 ПСРЛ. Т.41. С.16.
521 ПВЛ. Ч.II. С.303.
522 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. Л ., С.199.
523 См.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. 1.Хозяйство, семья, общество. 2.Власть, право, религия. М., 1995. С.207-208; Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983; Попович М. В. Мировоззрение древних славян. Киев, 1985; Рыбаков Б. А Язычество Древней Руси. М., 1987. С.460-517.
524 Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. С.517.
525 ПВЛ. Ч.1. С.43.
526 Там же.
527 «Серу с огнем» упоминает Житие Ольги (Карамзин Н.М История Государства Российского. Т.1. С.269, прим.374). О сере сообщают и поздние летописи (ПСРЛ. Т.IX. С.28; ПСРЛ Т.XV. М., 1965. Стб.61). Толковали церь как серу В.И.Даль и И.И.Срезневский (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т.IV. Стб.579; Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т.III. Стб.1460). Другое мнение у Д. С. Лихачева, который замечает, что «слово "церь" очень часто неправильно переводилось как "сера". Так было переведено слово "церь" в "Толковом словаре" В.Даля и в "Материалах для словаря древнерусского языка И.И. Срезневского. Однако, как указывалось в лингвистической литературе, этот перевод был подсказан Далю и Срезневскому поздними летописцами ХV-XVI в., заменившими (едва ли не по созвучию только) слово "церь словом "сера". На самом деле слово "церь" означает "трут". Именно в этом значении слово "церь" сохранилось в современном белорусском языке...» (ПВЛ. Ч.П. С.303). Следует заметить, что В. И. Лалю и И. И. Срезневскому можно добавить и других ученых понимавших «церь» как «серу» (см., напр.: Соловьев С. М. Соч. Кн.1. С.147). В.Н.Татищев называет и трут и «серу горючюю» (Татищев В.Н. История Российская. Т.П. С.46). Д.С.Лихачев забывает, что В. И. Даль составил свой «Толковый словарь» на основе живого народного языка. В словаре «вовсе устарелые речений исключены, если только особые уважения не заставили об них упомянуть; но много старинных слов и поныне живут в народе, хотя их мало знают, и они приняты в словаре» (Лаль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т.1. С.XVII, XXX). Любопытное свидетельство об использовании серы в схожем случае сохранила Сага о Харальде Суровом: «Когда Харальд приплыл на Сикилей, он воевал там и подошел вместе со своим войском к большому городу с многочисленным населением. ... У горожан было довольно продовольствия и всего необходимого для того, чтобы выдержать осаду. Тогда Харальд пошел на хитрость: он велел своим птицеловам ловить птичек, которые вьют гнезда в городе и вылетают днем в лес в поисках пищи. Харальд приказал привязать к птичьим спинкам сосновые стружки, смазанные воском и серой, и поджечь их». — Стурлусон Снорри. Круг земной. М., 1980. С.405.
528 Жертвоприношения посредством сожжения птиц имели место и у других древних народов. — См.: Кобищанов Ю. М. Полюдье: явление отечественной и всемирной истории цивилизаций. С.25.
529 Впрочем, можно вообще сомневаться в городском пожаре, выданном прилетевшими с огнем в свои гнезда птицами. Это сомнение порождает сам летописец. Сперва он говорит, что вернувшиеся в голубятни и под стрехи голуби и воробьи подожгли весь город: "и не бе двора, идежи не горяше». Но затем, сообщая о взятии Ольгой «града» заявляет, что княгиня «взя град и пожьже и» (ПВЛ. 4-1. С.43; ПСРЛ. Т.П. Стб.48). У него, следовательно, Искоростень сгорает дважды.
530 См.: Фроянов И. Я. 1) О событиях 945-946 гг. в Древлянской 3емле и Киеве; 2) Древняя Русь... С.71-72.
531 ПСРЛ. Т.1. Стб.60.
532 ПСРЛ. Т.II. Стб.48-49.
533 Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения.. .С.149; Зимин А. А. Феодальная государственность... С.240-242.
534 Юшков С. В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском государстве в Х-ХI веках// Историк-марксист. 1936, №5. С.135; Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. С.250; Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.367; Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси... С.151.
535 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т.1. Стб.1080; Словарь русского языка ХI-ХVII вв. М., Вып.1. С.208; Словарь древнерусского языка (ХI-ХIV). М., 1991. Т.IV. С.93.
536 Шанский Н.М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971. С.346.
537 См.: Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1959. Т.П. С.85; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т.III. С.295.
538 Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси. Погост, свобода, село, деревня. Л., 1935. С.27.
539 Там же. С.24.
540 Там же. С.24, 26.
541 Романов Б. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи Феодализма// Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве ХII-ХVII веков/ Отв. ред. И.И.Смирнов. М.; Л., 1960. С.342.
542 Там же. С.415.
543 Там же. С.341-375. Точку зрения Б. А. Романова среди новейших исследователей разделяет Б.А. Тимощук: «К территориальным единицам относятся погосты. О их сущности среди исследователей нет единого мнения. Все же, учитывая то, что погосты устанавливались князьями, следует присоединиться к тем исследователям, которые полагают, что погост — это территориальная единица, образованная князьями для фискальных и административных целей» (Тимощук Б. А. Восточнославянская община VI-вв. н.э. М., 1990. С.106). В другой своей работе Б.А.Тимощук снова возвращается к погостам и дает более развернутую картину их строительства князьями, которые в процессе «окняжения земли» ликвидировали общинные и надобщинные центры и ввели административно-территориальные округа — волости, разделив последние «на ряд административно-фискальных округов, которые в летописях, начиная с X в., упоминаются как погосты». По мнению Б. А. Тимощука, «каждый податной округ-погост имел свой центр, т. е. место, где останавливались "погостить" приезжие люди, в том числе собиратели податей. Центром погоста мог стать развитом общинный центр» (Тимощук Б. А. Восточные славяне: от общины к городам. С.186-187). Взгляд Б. А. Романова на погосты принимал и автор этих строк. — См.: Смерды в Киевской Руси// Вестник Ленинградского ун-та. 1966, № 2. Серия истории, языка и литературы. Вып.1. С.72.
544 Насонов Н.А. "Русская земля" и образование территорий Древнерусского государства. М., 1951. С.96.
545 Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной и земельной собственности в IХ-ХV вв.//Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л . В. Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972. С.150.
546 Там же.
547 Там же. С.152, 153.
548 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 251.
549 Там же.
550 Зимин. А.А. Феодальная государственность... С. 241.
551 Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 64.
552 Там же.
553 История крестьянства Северо-Запада России. Период феодализма. СПб., 1994. С.27-28.
554 Платонова П. И. Погосты и формирование системы расселения на северо-западе Новгородской земли (по археологическим данным). Автореф. канд. дисс. Л., 1988. С.16.
555 Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.364.
556 Там же.
557 Там же. С.365.
558 Данники (данщики?), приезжающие в погост, получали, по Б.А. Рыбакову, еды столько, "колико черево возьметь". Образ насыщающегося данщика показан ему, очевидно, статьей 74 Пространной Правды, предписывающей выдавать княжескому должностному лицу и сопровождающему его отроку мяса и другой еды, "что има черево возметь". Нам могут сказать, что это - мелочь, на которую не следует обращать внимание. Но из-за таких "мелочей" теряется историческая конкретность характеризуемых исследователем событий и явлений прошлого.
559 См., напр.: Петрухин В.Я. Начало в этнокультурной истории... С. 157. В подтверждение своей догадки М.Б. Свердлов ссылается на летописца, который якобы отметил, что "при Ольге погосты были по всей земле". (Свердлов М.Б. Генезис и структура... С. 64.) Если быть точным, то надо сказать, что летописец говорит о ловищах княгини "по всей земле", но не о погостах (ПВЛ, Ч. 1. С. 43). Это,- во-первых. Во-вторых, нельзя утверждать, сто слова "по всей земле» означают по всей Руси. То могла быть Новгородская земля, куда ходила Ольга. Но и данное предположение условно, поскольку летописец сообщает об «уставлении» погостов только по Мете и, возможно, по Луге, хотя это и спорно. Не случайно И. Е. Забелин, цитируя соответствующее место из Повести временных лет, замечал: «Из этого места летописи видно, что Ольга уставила погосты только по Мете, а не по всей Новгородской Области. По крайней мере расширять, распространять смысл этого места без натяжек нельзя». — Забелин И. Опыты изучения русских древностей и истории. Исследования, описания и критические статьи. M., 1872 . Ч.1. С.549.
560 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986.
561 Шанский Н.М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971. С.112.
562 См.: Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1959. Т.1. С 152; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964. Т.1. С.447; Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1993. 5.1. С.210; Колесов В. В. Мир человека. .. С.65-66.
563 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т.1. С. 447; Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С.79.
564 Колесов В. В. Мир человека... С.65.
565 Там же.
566 Там же. С.66, 67.
567 Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. С. 24.
568 Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979. С.99-100.
569 Там же. С.100-101.
570 Колесов В. В. Мир человека... С.64.
571 См.: Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С.222-226.
572 См.: Фроянов И. Я. 1) О событиях 945-946 гг. в Древлянской 3емле и Киеве. С.108-109; 2) Древняя Русь. .. С.65-68.
573 Косвен М.О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953. С.128.
574 Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153). М., 1971. С.32-33.
575 Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т.П. С.63.
576 Там же.
577 Исследователи устанавливают племенное родство финно-угров Верхнего Поволжья с населением Приуралья. Много общего они находят в их религиозной идеологии, домостроительных традициях, в керамике и элементах одежды. Все это говорит о том, что культурные и этнические связи жителей «Верхнего Поволжья и Приуралья, возникшие, по-видимому, еще в неолитическую эпоху, продолжали существовать вплоть до начала II тысячелетия н.э.» Имела место и миграция приуральских племен в область верхнего Поволжья. Отдельные волны этой миграции достигали побережья Белого моря и Прибалтики. — См.: Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. М., 1961. С.144, 148, 149.
578 См.: Пименов В. В. Вепсы: Очерки этнической истории и генезиса культуры. М.; Л., 1969. С.18-52; Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970. С.143, 145.
579 Колесов В. В. Мир человека... С.65, 66, 67.
580 Там же. С.66.
581 См.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX-начала ХIII столетия. СПб., 1992. С.126-129.
582 Юшков С. В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском государстве в Х-ХШ вв.//Историк-марксист. 1936, №5 С. 135-137.
583 Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.364.
584 История крестьянства Северо-Запада России... С.27. Эта идея восходит к Н.М. Карамзину, заявлявшему, будто Ольга, находясь в Новгородском крае, «разделила землю на погосты или волости; сделала без сомнения все нужнейшие дела государственного блага по тогдашнему гражданскому состоянию» (Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т.1. С.123). Знаменитого историографа можно понять, поскольку российская история у него это прежде всего деяния государей, что естественно для ученого, работавшего почти двести лет назад. Но по отношению к современному исследователю такой подход выглядит, по меньшей мере, странным.
585 Мы говорим лишь о финно-угорских племенах потому, чго древние летописцы относят «уставление» Ольгой погостов только на землях по Мете и Луге (см.. ПСРЛ. Т.1. Стб.60; ПСРЛ Т.II. Стб.48; НПЛ. С.113). Правда, может показаться, что эти летописцы, заключая рассказ насчет хождения Ольги по Мете, сообщают о ее погостах «по всей земли». Полагаем, что «вся земля» — это обойденные княгиней земли по берегам Меты и Луги, где она «уставила» погосты. Однако уже поздние летописат ли расширили ареал ольгиных погостов, находя их «по всей земли Рустей и Новгородстей» (ПСРЛ. Т.IX. С.29). И все же мы отдаем предпочтение свидетельствам древних летописей. Едва ли «погостная система была распространена в середине - второй половине X в. по всей территории Северо-Запада», а тем более — «по всей , территории Древнерусского государства» (История крестьянства Северо-Запада России... С.27-28). «Погостная система», связаная с данничеством, возникла не сразу, а постепенно, и не везде, а только там, где киевские правители собирали дань, причем и здесь она появилась не повсеместно, а выборочно. В Древлянской земеле, по верному наблюдению Б.А. Рыбакова, Ольга погостов по себе не оставила (Рыбаков Б.А. Киевская Русь... С. 364). Она указала места сбора дани (погосты) на территории финно-угорских племен Новгородской земли.
586 Со временем термин «погост» наполнялся новым содержанием и стал, в частности, обозначать и административно-территориальный округ, а также центр его. В этом значении, по-видимому, данный термин фигурирует в договорных грамотах Великого Новгорода с князьями, где встречаем такую клаузулу: «а смерд поидеть в свои погост, тако пошло в Новегороде» (ГВНП. М.; Л., 1949, № 6, 9, 15, 19, 22, 26). Смерды здесь — давние плательщики дани, являвшие собой сперва покоренные военной силой иноязычные племена, а затем — их представителей, насильственно переселенных на коренные новгородские земли (см.: Фроянов И. Я. 1) Смерды в Киевской Руси// Вестник Лениградск. ун-та. 1966, №2. Серия истории, языка и литературы. Вып.1; 2) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С.119-126). Весьма характерна и показательна связь смердов, стоящих вне коренной «господствующей общности» (Данилова Л. В. Сельская община в средневековой гуси. С. 154), с погостами и данью. Нить этой связи тянется, несомненно, ко временам княгини Ольги, когда погосты приобретали значение мест, куда свозилась дань.
587 Тут мы решительно расходимся с Б.А.Рыбаковым, который писал: «В социологическом смысле первоначальные погосты представляли собой вынесенные вдаль, в полуосвоенные края, элементы Княжеского домена. Погост в то же время был и элементом феодальной государственности, так как оба эти начала — домениальное и государственное — тесно переплетались и в практике, и в юридическом сознании средневековых людей» (Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.366). На наш взгляд, историк наделяет «первоначальные погосты» такими свойствами, каких они не имели.
588 Юшков С. В. Эволюция дани... С.137, 138.
589 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. Л., 1990. С.152-153.
590 ПСРЛ. Т.1. Стб.60.
591 ПСРЛ. Т.1. Стб.48.
592 НПЛ. С.113.
593 ПСРЛ. Т.XXXVII. С.59.
594 Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси// Восточная Европа в древности и средневековье/ Отв. Ред. Л. В. Черепнин. М., 1978. С.146.
595 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т.П. Стб.546-547; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т.III. С.108.
596 Шанский Н.М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь... С.300.
597 «Размеры дани-окупа, — замечал М.А.Дьяконов, — определяются уже с древнейшего времени: иначе не могло, конечно. и быть». — Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1912. С.184.
598 Дьяконов М. А. Очерки... С.184-185.
598а 0 связи оброка с данью свидетельствует финское слово «арчакка» — измененное в соответствии с финским произношением русское слово «оброк» и означающее «дань».-См.: Шаскольский И.П. Емь и Новгород в XI-XIII веках// УЗ ЛГУ. Сер. истор. наук. Вып.10. Л ., 1941. С.102; Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л., 1978. С.106.
599 История первобытного общества. Эпоха классообразования/ Отв.ред. Ю. В. Бромлей. М., 1988. С.424.
600 В этой связи, кроме приведенных фактов (см. с.407-411 настоящей книги), вспоминается свидетельство Повести временных лет По Ипатьевской летописи о том, что Ольга, взяв древлянский Искоростень, «старейшины города ижьже» (ПСРЛ. Т.П. Стб.48). То и было, несомненно, ритуальное жертвенное сожжение знатных людей врага. О предании огню старейшин Искоростеня сообщает и летописец Переяславля Суздальского. - ПСРЛ, Т. 41. С. 17.
601 Есть основания полагать, что убийство Игоря было не просто казнью, а ритуальным умерщвлением, или жертвоприношением (Фроянов И.Я. Древняя Русь... С.55-56). По словам Ю.М. Кобищанова, киевского князя древляне подвергли «жестокой ритуальной казни», привязав к стволам двух священных берез (Кобищанов Ю.М. Полюдье... С.250). Ритуальные мотивы улавливает здесь и В.Я.Петрухин. — Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси... С.148.
602 См.: Фроянов И. Я. Древняя Русь... С.53-73.
603 См.: Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси// Курбатов Г. Л., Фролов Э. Л., Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988. С.227-230.
604 Дьяконов М. А. Очерки... С.184.
605 Киевские правители старались ослабить противоречия между Полянской общиной и покоренными ею племенами, чтобы предотвратить распад межплеменного союза, выгодный Киеву. Упорядочение сбора дани как раз и являлось одним из средств сохранения этого союза.
606 См.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С.256-257.
607 Поэтому мы не можем согласиться с Б.А. Рыбаковым в том, что время княгини Ольги «было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ, укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до впадающей в Балтийское Море Луги и до связывающей Балтику с Волгой Меты» (Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.367). Об окрестностях Киева вообще неуместно говорить, ибо под данью находились не поляне, а соседние с ними восточнославянские племена. Наведение порядка по сборе дани не стоит смешивать с «усложнением феодальных отношений» и устройством «княжеского домена». Мы не согласны и с Н. И. Костомаровым в том, что «Ольга первая является в истории с некоторыми признаками государственности; это видно из установления дани и уроков. До тех пор не было никакого установления: брали сколько хотели. У Ольги разбойничий наезд стал заменяться подобием закона. Мы едва ли ошибемся, если скажем, что великая княгиня Ольга поступила так вследствие знакомства с приемами греческой образованности, которое должно было произойти после крещения» (Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1872. Т. 12. С. 11). В даннической политике Ольги нет признаков государственного строительства, а в ее отношении к покоренным племенам — приемов «греческой образованности» См.: Фроянов И. Я. Древняя Русь... С.57-83.
608 ПВЛ. Ч.1. С.46-47.
609 Там же.
610 Там же. С.58.
611 Там же.
612 См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.258-284.
613 ПВЛ. Ч.1. С.59.
614 Там же. С.42.
615 Там же. С.43.
616 Кобищанов Ю.М. Полюдье... С.237.
617 Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси. С.158-159.
618 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси М.; Л., 1939. С.46-47.
619 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956. С.294.
620 См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.363; Горский А. А. древнерусская дружина. М., 1989. С. 35. Толочко П.П. Древнерусский феодальный город. Киев, 1989. С. 86.
621 Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. С.53-54. С А. Н. Насоновым по этому вопросу спорил М. Н. Тихомиров, но, как нам кажется, неудачно. — См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С.294-295.
622 Михайлова И. Б. Малые города Южной Руси в VIII - середине XIII в. Канд.дисс. СПб., 1993. С. 105-130.
623 См.: Фроянов И. Я. Мятежный Новгород... С.46-56.
624 О пребывании Ольги в Вышгороде говорил в свое время и В.А. Пархоменко. Он не находил оснований считать княгиню феодальной собственницей. «Из того, — писал он, — что летопись связывает имя "Ольжичи" с княгиней Ольгой и ей приписывает пребывание в городе Вышгороде, вряд ли можно сделать вывод о том, будто Ольга была "землевладелицей-феодалкой"». Пархоменко В. А. Характер и значение эпохи Владимира, принявшего христианство// Учен. зап. Ленинг. ун-та. Серия исторических наук. Вып.8. Л., 1941. С.204.
624а Вот почему нельзя согласиться с Д. И. Иловайским, когда он говоря об обложении жителей Искоростеня «тяжкими поборами», утверждал: «Две трети этих поборов определены на Киев, т. е. великому князю и его мужам; а одна треть на Вышгород, т. е. матери Святослава и ее дружине; ибо княгини русские также имели свои дружины» (Иловайский Д. Становление Руси. М., 1996. С.44). Это мнение дореволюционного ученого могли бы поддержать современные сторонники идеи феодализации Руси X века. Но, по нашему разумению, оно искажает смысл летописного повествования.
625 См.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории; 3) Киевская Русь: Очерки отечественной Историографии. См. также: Данилова Л. В. Становление системы государственного феодализма в России: причины, следствия// Система государственного феодализма в России. Сб.статей. 1. М., 1993.
626 Рапов О М. К вопросу о земельной ренте в Древней Руси в домонгольский период// Вестн. Моск. ун-та. Серия IX. История. 1968, № 1. С.61.
627 Шапиро A. Л. О природе феодальной собственности на землю // Вопросы истории. 1969, № 12. С. 69.
628 Там же. С. 67-69.
629 Першиц А. И. Данничество // IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук (Чикаго, сентябрь, 1973) Доклады советской делегации. Отд. оттиск. М., 1973. С. 8. В другой своей работе исследователь, впрочем, скажет: «На Руси сбор дани с покоренных славянских и неславянских племен уже в Киевский период стал трансформироваться в феодальные повинности». — Першиц А. И. Данничество // Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986. С. 46.
630 Следует согласиться с Л. В. Даниловой в том, что «первым" формами зависимости и эксплуатации в среде восточного славянства были формы, связанные с межплеменными различиями» (Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. С. 137). Зависимость и эксплуатация на межплеменной основе оставались главными в сфере господства и подчинения на протяжении всей истории родоплеменного строя до его падения.
631 Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 66-67.
632 Свердлов М. Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси. С. 145.
633 Горемыкина В. И. К проблеме истории докапиталистических обществ (на материале Древней Руси). Минск, 1970. С. 39. См. Также: Горемыкина В. И. Возникновение и развитие первой антагонистической формации в средневековой Европе (Опыт историко- теоретического исследования на материале варварских королевств Западной Европы и Древней Руси). Минск, 1982. С. 63-64.
634 Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. С. 179.
635 См.: Мавродин В. В. Советская историография Древнерусского государства // Вопросы истории. 1967, № 12; Советская историография Киевской Руси. Л., 1978. С. 128-141.
636 См.: Бахрушин С. В. 1) К вопросу о русском феодализме // Книга и пролетарская революция. 1936, № 6; 2) Некоторые вопросы истории Киевской Руси // Историк-марксист. 1937, № 3; 3) «Держава Рюриковичей» // Вестник древней истории. 1938, № 2; Рубинштейн Н. Л. 1) Рецензия на книгу «Памятники истории Киевского государства» // Историк-марксист. 1938, № 1; 2) От редакции // Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. 1. Киевская Русь. М., 1938. С. IV; Пархоменко В. А. Характер и значение эпохи Владимира, принявшего христианство.
637 Бахрушин С. В. «Держава Рюриковичей». С. 95.
638 Там же.
639 Там же. С.96. Взгляды С. В. Бахрушина на социально-экономическое развитие Киевской Руси, отвергнутые школой Б. Л. Грекова, постепенно возвращаются в науку (см.: Проблемы социально-экономической истории феодальной России. К 100-летию со дня Рождения С. В. Бахрушина / Отв. ред. А. А. Преображенский. М., 1984. С. 4; Дубровский А. М. Освещение социально-экономической истории феодальной России в трудах С. В. Бахрушина/ Там же. С. 12). Необходимо отдать должное историку и по части его идей в области истории Древнерусского государства, придающих сейчас новый импульс исследованиям восточнославянской государственности.— См.: Фроянов И. Я. Мятежный Новгород... С. 10.
640 Пархоменко В. А. Характер и значение эпохи Владимира. . . С. 209.
641 Насонов А Н. "Русская земля" и образование территории Древнерусского государства. С. 216. На самом деле того объединения Киева с Новгородом, о котором говорили А. Н. Насонов и многие другие исследователи, не было. — См.: Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. . . С. 111-126.
642 Там же. С. 6.
643 Там же. С. 6, 217. Л. В. Данилова полностью разделяет эти соображения А. Н. Насонова. Она пишет: «Установление дани, особенно с тех пор, как были учреждены опорные пункты ее сбора, один из ведущих факторов в формировании восточнославянской государственности, на что совершенно справедливо обращено внимание в капитальном труде А.Н.Насонова, посвященном образованию территории раннесредневекового государства». — Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. С. 179. Л. В. Данилова могла бы указать и на идейных предшественников А. Н. Насонова в досоветской историографии, в частности, на Д. И. Иловайского, который писал: «Обязанности подчиненных племен к Киевскому князю, конечно, выражались данью, которую ему платили; князь то давал им суд и расправу и защищал от нападения соседних народов. Эти взаимные отношения представляли первобытный вид того государственного порядка, который развивался впоследствии на Русской земле». — Иловайский Д. Становление Руси. С. 43.
644 Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. С. 179.
645 Там же. С. 178. Однако едва ли можно согласиться с Л. В. Даниловой в том, что «племена-победители присваивали территорию вместе с находившимся на ней населением» (Там же. С. 169). Племена-победители, по нашему мнению, посягали не на земли побежденных, а на их свободу и труд, что выливалось в «ополонение челядью» и присвоение материальных ценностей в виде дани. Вспомним слова Ольги о древлянах, которые «ялися по дань, и делають нивы своя и земле своя» (ПВЛ. Ч.1. С. 42). Из этих слов никак не следует, что княгиня присвоила земли данников себе в собственность. Древляне, хотя и платят дань, но остаются на своей земле. Иначе и быть не могло, поскольку для «первобытного человека родовые земли — не просто "угодья", где можно добывать себе пищу, но атрибут его личности, воплощение его силы (букв, "могущества"), исходящей из общего источника, т. е. опять-таки земли рода. Образно (для нас) говоря, "стратегические ресурсы" первобытного общества—родовая, магическая по своей природе сила, но никак не нечто вещественное. Земля — только талисман, символ, который содержит в себе эту жизненную силу» (Белков П Л. Раннее государство, предгосударство, протогосударство: игра в термины? // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В. А. Попов. М., 1995. С. 185) Поэтому, чтобы в древности завладеть территорией, нужно было либо согнать с земли ее население, либо истребить его полностью.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

под ред. А.С. Герда, Г.С. Лебедева.
Славяне. Этногенез и этническая история

Д. Гаврилов, С. Ермаков.
Боги славянского и русского язычества. Общие представления

Сергей Алексеев.
Славянская Европа V–VIII веков

Е.И.Дулимов, В.К.Цечоев.
Славяне средневекового Дона

Алексей Гудзь-Марков.
Индоевропейцы Евразии и славяне
e-mail: historylib@yandex.ru