5. КАК РУБИ ПОПАЛ В ГАРАЖ? (Версия скептика)

Подойдем к этому делу самым естественным образом: поставим себя на место Руби. Представим себе, что это не ему, а нам (вам, мне) в субботу 23 ноября 1963 года стало абсолютно ясно, что убийство Освальда — единственный выход для нас в сложившейся ситуации.

Не будем пока задумываться о мотивах. (Большие деньги? Страх разоблачения? Угроза возмездия со стороны сообщников за невыполнение приказа?) Каковы бы ни были мотивы, они оказались достаточными, чтобы заставить Руби пойти на смертельный риск. Ибо риск действительно был велик. Руби мог сам быть подстрелен полицейскими в момент покушения. Он мог быть осужден на долгий срок. Он мог умереть на электрическом стуле. (Вспомним, что присяжные приговорили-таки его к смертной казни полгода спустя.) Все это он отлично понимал и, тем не менее, решился. Что может означать лишь одно: альтернативой для него была неизбежная гибель. Этот важнейший факт, это «или-или» (или успешное совершение убийства, или собственная гибель) мы должны твердо помнить на протяжении всего исследования.

Теперь попробуем представить себе, какие сведения Руби и его сообщники имели накануне воскресенья о готовящейся перевозке. Могли они быть уверены, что шеф полиции сдержит обещание, данное журналистам, и станет ждать до десяти утра? Сами журналисты, например, думали, что их обманут и Освальд будет тихо, без кинокамер и толпы, переправлен ночью. Не были ли ночные звонки с угрозами в адрес арестованного попыткой заговорщиков заставить полицию отказаться от этого варианта? Ибо угрожая нападением толпы, они заставляли власти думать о необходимости иметь большой отряд охраны, который ночью собрать было нелегко.

Так или иначе утром стало ясно, что Освальд все еще в здании. В этот момент я — потенциальный убийца — должен принять решение, как действовать. Да, конечно, мне очень хочется представить будущим присяжным дело таким образом, будто я случайно приехал в центр города, случайно оказался вблизи полицейского управления и случайно поддался минутной вспышке ненависти к убийце президента. Для этого поездка на телеграф с целью отправки денег Маленькой Линн — чудный предлог. Будут свидетельские показания, будет документ с проштемпелеванным временем. И все же, и все же… Оправдательные мотивировки, доказательства непреднамеренности, психологическое алиби — все это очень желательно. Но не так важно, как сам акт убийства. Даже ради самого чудесного набора объяснений я не могу поставить свое главное дело под угрозу срыва. Ибо если я не убью — я погиб.

Руби не мог позволить себе такой роскоши: болтаться где-то у телеграфного отделения за три минуты до вывода Освальда в гараж. Тем более не мог сидеть дома, дожидаясь десяти часов. С самого раннего утра он должен был находиться либо где-то рядом, либо в самом здании полицейского управления — затаиться в засаде, ждать. Даже если у него был надежный сообщник среди полицейских (что вполне возможно), который бы согласился известить его о начавшейся перевозке, было бы чистым безумием рассчитывать, что никакая случайность не остановит его на пути от окошка телеграфного клерка до гаража, охраняемого десятками вооруженных людей. Любой рационально мыслящий убийца должен был проникнуть в здание полицейского управления с утра, предоставив своим помощникам заботиться об устройстве алиби для него.

На первый взгляд может показаться, что эта версия, хотя и самая логичная по сути, не сможет выдержать напора имеющихся свидетельских показаний. В 8. 30 утра уборщица Элнора Питс звонила в квартиру Руби и говорила с хозяином. В 10. 19 звонила Маленькая Линн из Форт-Ворта (город в сорока минутах езды от Далласа), просила денег. Сожитель, которого Руби пригласил делить с ним квартиру за три недели до описываемых событий, Джордж Сенатор, показал, что хозяин ушел около одиннадцати. На квитанции телеграфного перевода, найденной в вещах Руби при обыске после ареста, стоит штемпель 11.17. Убийство было совершено в 11.21.

Рассмотрим пункт за пунктом эти свидетельские показания и эти улики.

Звонок уборщицы (8. 30)

Элнора Питс, отвечая на вопросы следователя Комиссии Уоррена, так описала свой телефонный разговор:

Это было после восьми утра, когда я позвонила, а он мне говорит: «Что тебе нужно?» Я говорю: «Это Элнора». А он говорит: «Ну так что — тебе нужны деньги?» А я говорю: «Нет, я собираюсь придти убирать сегодня». — «Убирать?» А я снова: «Это Элнора». — «Ну, так чего тебе?» — «Я собираюсь придти убирать». — «Прямо сейчас?» — «Нет, мне сначала надо сходить в магазин для детей». Он говорит: «Так». Я говорю: «Что-то вы на себя не похожи. Мне приходить сегодня или нет?» — «Ладно, приходи. Но сперва позвони мне». — «А я что делаю? Для того и звоню заранее, чтобы потом не звонить». А он говорит: «Значит ты приходишь убирать сегодня?» И голос у него был такой странный, что я спрашиваю: «С кем я говорю? Это мистер Джек Руби?» — А он говорит: «Да. А что?» А я говорю: «Ничего». А он: «Позвони обязательно прежде чем приходить». А мне что-то страшно стало и я повесила трубку… Он так говорил… Совсем на него непохоже.

Думается, свидетельство говорит само за себя. Звонок уборщицы был абсолютно непредвиденной случайностью, и Джорджу Сенатору пришлось по мере его актерских способностей изображать Руби, который уже давно уехал в город по своим не терпящим отлагательства делам. Адвокат Беллай впоследствии использовал Элнору Питс в качестве свидетельницы на суде, чтобы подчеркнуть нервную взвинченность его подзащитного накануне преступления. (Сам на себя был непохож!) Прокурор не попытался обратить внимание присяжных на странности этого разговора, ибо обвинение тоже не ставило под сомнение факт пребывания Руби в квартире в этот момент.

Звонок Маленькой Линн (10. 19)

Несложную роль, сочиненную для нее заговорщиками вечером в субботу, маленькая исполнительница стриптиза играла старательно и впоследствии многократно выступала перед судом, подтверждая время и содержание разговора. Есть, правда, некоторые обстоятельства, показывающие, что все месяцы, пока тянулось это дело, важнейшая свидетельница защиты жила в состоянии необъяснимого и панического страха.

Уже в январе 1964, когда она явилась на одно из первых судебных заседаний (слушалась просьба защиты о выпуске Руби под залог), в сумочке у нее был спрятан пистолет. Помощники шерифа обнаружили оружие и арестовали свидетельницу. Несколько недель спустя она ждала в коридоре суда своей очереди свидетельствовать. В это время пронеслась весть, что какой-то человек с револьвером бежит по лестнице. (Случилось пустяковое, по далласским масштабам, событие — семь человек как раз убегали из тюрьмы, расположенной в здании суда.) Маленькая Линн-Карлин впала в истерику, стала кричать: «Закройте дверь! Закройте дверь! Это меня он хочет убить, меня!»

Впоследствии следователь Комиссии Уоррена, Леон Хуберт, спросил свидетельницу:

ХУБЕРТ: Почему вы подумали, что он собирается убить именно вас?

ЛИНН-КАРЛИН: Потому что я боялась, что меня убьют еще до того, как я попаду в зал суда.

ХУБЕРТ: Кто, по-вашему, собирался убить вас?

ЛИНН-КАРЛИН: Я не знаю, кто и почему. Просто у меня было предчувствие, что меня убьют.

Двадцатилетняя девчонка боялась быть убитой, несмотря на то что она раз за разом послушно повторяла, что утром в воскресенье 24-го ноября разговаривала по телефону ни с кем иным, как с самим мистером Джеком Руби. Интересно, каково было бы ее состояние, если бы она позволила себе проговориться, что голос мистера Руби звучал чуточку необычно?

Показания Джорджа Сенатора

Сожитель, которого Руби пригласил делить с ним квартиру, оказался очень полезным ему. Немолодой гомосексуалист Джордж Сенатор обладал хорошей памятью и подтверждал присутствие Руби дома, когда это устраивало защиту, или заявлял, что он сам отсутствовал в такой-то момент или спал. Утро 24-го ноября расписано главным образом по его показаниям. Комиссия Уоррена пришла к выводу, что «Сенатор не находился в заговоре с Руби с целью убийства Освальда».

В этом случае очень трудно объяснить эпизод в Итвел-кафе, случившийся в утро убийства. Официантка вбежала в зал и закричала, что по радио передали — Освальда застрелили. Сенатор немедленно, на глазах у нескольких свидетелей, кинулся к телефону. Давая показания Комиссии Уоррена, он заявил, что звонил адвокату Джиму Мартину, но не застал его дома.

— Вы позвонили будущему адвокату Руби, еще не зная, кто стрелял в Освальда? — спросил изумленный следователь.

— Я позвонил ему просто потому, что это были местные новости, хотел сообщить их, — пытался выкрутиться Сенатор.

Во-первых, с местными новостями звонят знакомым журналистам, а не знакомым адвокатам. Во-вторых, выяснилось, что Сенатор тут же поехал к Мартину и привез его к зданию полицейского управления. (Довольно странно ехать к человеку, чей телефон не отвечает.)

Нет никакого сомнения, что о готовящемся покушении Сенатор был прекрасно осведомлен. Судя по свидетельским показаниям, последующие дни он жил в состоянии непрекращающегося страха и вскоре исчез из Далласа. Есть основания считать, что боялся он не зря. Вечером того дня, когда был убит Освальд, в квартире Руби он встретился с двумя адвокатами — Джимом Мартином и Томом Ховардом — и двумя журналистами. Шесть месяцев спустя один журналист был застрелен в Калифорнии в здании полицейского участка (якобы случайно); второй погиб в своей квартире в Далласе от удара карате по горлу через десять месяцев; Том Ховард умер от сердечного приступа полтора года спустя. По рассказам знакомых, страх не оставлял его последние недели жизни.

Телеграфист Лэйн

Итак, в подтверждение версии Руби о его местонахождении утром 24-го ноября имеются: а) показания уборщицы, которые скорее доказывают, что Руби уже в 8. 30 не было дома; б) показания исполнительницы стриптиза из его кабаре, живущей уже многие месяцы в состоянии непроходящего ужаса; в) показания явного сообщника, тоже испуганного не на шутку.

Остается телеграфист Дойль Лэйн.

Он отвечал на вопросы немногословно, сдержанно. Да, он видел Джека Руби у себя в отделении в этот день. Да, Джек Руби и раньше посылал телеграммы, так что он знает его как клиента. Нет, он не видел, как мистер Руби входил или как заполнял бланк перевода. Он заметил его, лишь когда тот стоял у окошка и протягивал ему заполненный бланк. Расплатившись, он направился к дверям и вышел на улицу.

В конце его показаний, правда, всплывает примечательная деталь: доставка перевода в Форт-Ворт заняла больше времени, чем обычно, потому что в этот день все время забегали журналисты со срочными телеграммами. А в тот момент, когда был мистер Руби? Нет, никто не заходил. Только одна клиентка перед ним.

На суде опытный прокурор мог бы подвергнуть этот рассказ испытанию деталями. Спросить, например, какого цвета был галстук у Руби? Какого цвета рубашка, пиджак, шляпа? Доставал ли он деньги из кошелька, из бумажника или просто из кармана? Куда убрал сдачу? Лэйн указал точную сумму сдачи — 3 дол. 13 центов. Можно было бы свериться с описью найденных у Руби вещей и проверить, была ли у него мелочь и долларовые бумажки. Можно было бы затребовать у телеграфного ведомства другие квитанции, выданные до и после, проверить их штампы. Если бы на следующей квитанции было указано время, скажем, 11.18 или 11.19, несложно было бы найти человека, который стоял в очереди за Руби. Или за мнимым Руби?

Но, повторяю, никто даже не ставил под сомнение факт пребывания Руби в телеграфном отделении в 11.17. Хотя при трезвом взгляде становится ясно, что никакой объяснимой цели у данного визита в данных обстоятельствах не было и быть не могло, факт считался неопровержимо доказанным. Посреди моря неясностей, лжи, дезинформации, пробелов квитанция со штампом 11.17 была единственным твердым островком. Даже такой глубокий знаток всей эпопеи Джека Руби, как Зев Кантор (см. библиографию), признавал ее подлинность.

Квитанция

Но давайте приглядимся к самой квитанции. Она фигурирует в деле вместе с заполненным бланком почтового перевода как экспонат № 5118-19 и № 2420–2421. Они изображены на странице 351 Отчета Комиссии. Клерк Лэйн разъясняет в своих показаниях значение различных пометок на ней. Да, сумма, имя получательницы и адрес вписаны печатными буквами отправителем. Нет, я не видел, как мистер Руби заполнял бланк. Он подал его уже заполненным, и я исправил то, что было неверно. Например, «Форт Ворт, Техас», не было написано полностью. Да, это мой почерк. Все, что вписано от руки, вписано мною. Да, даже адрес отправителя. Я спросил его: «Ваш адрес?» И он дал мне адрес, который я и вписал: 1312 1/2, Коммерс-стрит.

То есть адрес клуба «Карусель».

Итак, главный документ, подтверждающий версию Руби, не имеет ни одной записи, сделанной его почерком — одни печатные буквы. Кроме того, отправитель дал клерку не домашний адрес, на который все нормальные люди обычно получают почту, не номер почтового ящика, который Руби как раз недавно завел себе в том же самом почтовом отделении, где абонировал ящик Освальд, а адрес клуба «Карусель», как правило закрытого в те часы, когда происходит доставка почты. Ну, не удивительно ли?

Таким образом, версия защиты — Руби вышел из дому в 10.45, в начале двенадцатого был в центре Далласа, припарковал машину, в 11.17 отправил грошовый перевод, а в 11.21 застрелил Освальда — версия эта подпирается очень шаткими данными. Как мы уже говорили, она идет вразрез со всеми другими сведениями о ходе событий и с логикой поведения убийцы. Ее было бы очень трудно принять даже в том случае, если бы Руби удалось искусно спрятаться в полицейском управлении и остаться никем не замеченным до самого момента убийства. Но отзывчивый владелец кабаре и не собирался играть невидимку. Есть по меньшей мере четыре свидетеля, которые видели его около полицейского управления в различные моменты между 8.00 и 11.00 в воскресенье утром — видели и не побоялись заявить об этом.

Три сотрудника телестудии Дабл-ю-Би-Эй-Пи — Уоррен Ричи, Джон Элисон Смит и Аира Уокер — видели его около своего фургона, припаркованного рядом с полицейским управлением на Коммерс-стрит. Показания всех троих не содержат никаких противоречий и изобилуют теми точными деталями, которые вернее всего показывают — люди не врут. Смиту в восемь утра нужно было сходить в трзйлер телефонной компании, стоявший неподалеку, проверить качество изображения. На пути обратно он увидел человека, внимательно разглядывавшего кабели, пропущенные в окно полицейского управления. Полтора часа спустя тот же человек заглянул в окошко фургона и спросил, доставили ли Освальда вниз. Айра Уокер сказал «нет». В этот момент телевизионщики имели возможность разглядеть лицо Руби вплотную:

Комиссия Уоррена отвергла показания этих свидетелей, указывая на то, что человек, виденный ими, был одет в сероватый плащ, которого у Руби никогда не было. (Действительно, серьезная проблема — одолжить у кого-то из сообщников плащ, чтобы хоть как-то изменить внешность.) Кроме того, он выглядел «помятым, точно спал не раздеваясь», а Руби, как известно, всегда следил за своей внешностью. (Хорошо, что не добавили — «даже в ночи перед убийствами».) Наконец, ни один из троих не был знаком с Руби до этого. Последнее утверждение абсолютно верно. Но опущена весьма важная деталь: несколько часов спустя после убийства журналистам был показан крупным планом снимок убийцы Освальда, сделанный тут же в тюрьме. Увидев его на экранах своего монитора, телетехники в один голос воскликнули: «Так это же тот тип, что заглядывал к нам в окно». Айра Уокер выступал потом на суде как свидетель обвинения и подтвердил под присягой свои показания.

Евангелистский радиопроповедник Рэй Рашинг тоже никогда раньше не встречал Руби. (Заметим мимоходом, что только такие люди и могли давать правдивые показания — они не знали, на что способен этот человек и его сообщники.) Проповедник явился в то утро в полицейское управление, чтобы наставить на путь истины другого грешника — Ли Харви Освальда. С Руби он столкнулся в лифте, поднимаясь на третий этаж, и поговорил о погоде. Произошло это в 9.30 — он точно помнил время, потому что как раз доставил семью к службе в церкви. Рашинг готов был подтвердить на суде под присягой, что человек, встреченный им в лифте, и убийца Освальда, показанный вечером того дня по телевизору, — одно и то же лицо. По непонятным причинам обвинение решило не использовать его, хотя опытный полицейский, лейтенант Ревилл, был уверен в правдивости проповедника.

Итак, попробуем еще раз залезть в шкуру убийцы. Рано утром он приезжает в центр Далласа и паркует автомобиль не в своем обычном паркинге, где его все знали, а на какой-то стоянке без сторожа на углу Мэйн-стрит и Перл. (Сторож заявил впоследствии, что он пришел на службу только в 12.00 и не знает, когда автомобиль был запаркован.) Руби крутится у полицейского управления, без проблем заходит внутрь, ибо строгая охрана выставлена только в гараже. Многие журналисты показали, что входили в здание через любой из трех входов, которые никем не охранялись. Никто не остановил и проповедника Paшинга.

Скорее всего в этот день Руби старался не очень попадаться на глаза, затаивался в укромных местах. Но если кто-то из полицейских и видел его в здании, можно ли допустить, что они сознались бы в этом после того, что случилось? Конечно, Руби нужен был сообщник, чтобы доставить вовремя квитанцию из телеграфного отделения: вожделенный документ, доказывающий, что он не планировал убийства заранее. (А если бы ему удалось выстрелить из толпы и скрыться в первый момент, эта бумажка была бы прекрасным алиби, доказывающим, что и в здании-то его не было, и стрелял-то не он.) И чем ближе время на документе будет к времени вывода Освальда из кабинета 317, где его продолжали допрашивать, тем лучше. Но как известить сообщника, что пора?

Кто-то мог позвонить по телефону. И действительно, полицейский Харрисон, давнишний приятель Руби, из-за чьей широкой спины он бросится скоро на свою жертву, за 10 минут до вывода Освальда оставил своих товарищей и один спустился в раздевалку купить сигар. Расследование показало, что по дороге к табачному автомату он должен был миновать четыре телефона-автомата.

Другой полицейский, Майо, охранявший выезд из гаража на Коммерс-стрит, показал, что мимо него три раза по улице проезжала машина с двумя мужчинами, каждый раз останавливалась, и водитель спрашивал, доставлен ли Освальд вниз.

Прибытие бронированного грузовика к южному выезду в 11.07 тоже могло послужить сигналом того, что все готово. Мог это сделать и любой человек, болтавшийся в этот день в коридорах под тем или иным благовидным предлогом.

В одном мы можем быть уверены: сам Руби не мог рискнуть покинуть свой пост, не мог сбегать в телеграфное отделение в тот момент, когда было объявлено о выводе Освальда. Ведь в крайнем случае он мог обойтись и без этой квитанции. Тогда была бы версия: приехал в город по делам, зашел в полицейское управление в поисках приятеля, увидел, как выводят негодяя, и не сдержался, всадил в него пулю. Суд все равно мог проявить снисхождение. Но не сообщники в случае неудачи. Этих он знал хорошо.

Тем более, что третий этаж был даже более удобным местом для атаки. Там была тоже толпа журналистов, кабели на полу затрудняли движение, осветительные лампы так же нещадно били в глаза сопровождавшим Освальда полицейским, а охраны было гораздо меньше. Почему же убийца не напал там?

Возможно, путь от кабинета капитана Фрица до тюремного лифта был чересчур коротким. Возможно, детективы окружали Освальда слишком плотным кольцом. А возможно, он все еще ждал сообщника с квитанцией из телеграфного отделения, все надеялся.

Взвешивая два варианта (а. самому дежурить у телеграфа и отправить перевод; б. поручить это сообщнику), Руби должен был учитывать не только возможность срыва всей операции в первом случае. При всем изобилии друзей среди полицейских, ему было бы очень трудно найти такого, кто пошел бы на сообщничество в убийстве. Слишком велик риск, слишком велика цена молчания такого свидетеля. Во втором же варианте сообщник, даже будучи пойман с поличным, не рисковал ничем. Да, мистер Руби, занятый более важными делами, попросил меня отправить денежный перевод и принести ему квитанцию.

Что в этом такого? Ничем не рисковал и телеграфный клерк Лэйн, подтверждая, что перевод отправлял сам мистер Руби. Да, так мне показалось — а что? Нет, никто не запугивал меня впоследствии и не оказывал давления. В конце концов, я не был знаком с этим человеком и не так уж часто он посылал телеграммы в мою смену. Мог и ошибиться. Ошибка — не преступление.

Полицейский Мак-Ги показал, что будущий адвокат Руби — не Джим Мартин, а другой — Том Ховард (личность довольно темная, алкоголик, привлекавшийся к уголовной ответственности за драки в помещении суда и за уклонение от налогов, и имевший контору через улицу от полицейского управления) появился внизу, около тюремной конторы, за минуту до того как туда доставили Освальда. «Это все, что я хотел увидеть», — обронил он и исчез. Если бы где-то по дороге в коридоре он сунул Руби в карман вожделенную квитанцию со штемпелем 11.17, кто бы мог его обвинить? Услуга, дружеская услуга — вот и все.

Более того: в этом варианте отпадала необходимость в сообщнике внутри здания. Ибо позвонить тому же Тому Ховарду, дежурящему у телеграфа, о начавшейся перевозке мог сам Руби. Путь же от телеграфной конторы до полицейского управления занимал меньше минуты — его хронометрировали потом много раз.

Остается последний вопрос: как Руби попал из здания полицейского управления в охраняемый гараж?

Комитет Стокса в 1978 году отверг версию Комиссии Уоррена о проникновении Руби в гараж через северный въезд. Вместо этого он выдвинул вариант входа через восточную дверь, со стороны здания муниципалитета, которая к тому времени, возможно, оказалась незапертой и неохраняемой. Правда, авторы отчета честно сознаются, что единственное основание для такого вывода — отсутствие чего-то более убедительного. Никакими свидетельскими показаниями эта версия не подкреплена.

Очень досадно, что членам Комитета Стокса, видимо, не были известны результаты расследования, проведенного журналистом Зевом Кантором. Книга Кантора «Кто был Джек Руби?» (см. библиографию) вышла одновременно с Отчетом Комитета (1978). В ней самым убедительным образом выделены свидетельские показания, из которых явствует, что Руби проник в гараж в последний момент, затесавшись между двумя телеоператорами.

За несколько минут до спуска Освальда и конвойных в гараж телеоператоры получили приказ доставить туда же еще одну камеру с третьего этажа. Они воспользовались общественным лифтом и оказались в коридоре, идущем вдоль стены тюремной конторы (см. план на следующей странице). Когда они проталкивали тележку с тяжелой камерой через двойные двери, полицейский Кучшоу, стоявший там на посту, придержал створку двери для них. Он запомнил, что толкали трое: один был в зеленой куртке, другой — в темном плаще, третий, посредине, — в темном костюме. Последний держал голову так низко, что лица его не было видно. Другой полицейский, Лоури, тоже запомнил, что камеру мимо него прокатили трое. В какой-то момент он помог им удержать покачнувшуюся треногу. Потом вновь прибывшие смешались с толпой корреспондентов. Камера так и не была подключена к сети.

Несколько минут спустя после выстрела, когда еще не улеглось смятение, Кучшоу заметил, что ту же самую камеру вверх по выезду из гаража толкают двое. Он подбежал к ним и спросил, где третий. Они вели себя нервно и отвечали невнятно. С помощью Лоури он задержал обоих, и они были отправлены наверх для допроса. Лоури полагал, что Руби был третьим, и делился своими соображениями с другими полицейскими. Судя по всему, никто не оспаривал его, и это было как бы молчаливо принятым общим мнением. О входе через северный въезд никто и не заикался.

Лоури описал все виденное в докладе начальству в тот же день. На следующий день, отвечая на вопросы агентов ФБР, он прямо заявил, что, по его мнению, Руби проник в гараж с телеоператорами. Допросили тех двоих. Один сознался, что с ними был кто-то третий, помогавший им, кого он принял за детектива в штатском. Второй заявил, что третьим был их коллега Тернер, который выбежал им навстречу из толпы журналистов и помог прокатить камеру через двойные двери. Ни Лоури, ни Кучшоу не видели, чтобы кто-то выбегал камере навстречу. Не видел этого и второй оператор. Нет сомнения, что операторы, боясь, что их обвинят в сообщничестве с Руби, неуклюже пытались замазать свое невольное соучастие. Впрочем, так ли обязательно «невольное»? Ведь для кого-то предназначались те пачки долларов, которыми были набиты карманы Руби. К сожалению, операторы не были подвергнуты обыску в момент задержания.

Любопытно, что лейтенант Ревилл, которому было поручено провести внутреннее расследование этого дела, заявил, что версию входа через северный въезд он впервые узнал, читая газеты, — не от живых свидетелей. Полицейские, находившиеся около Руби в течение часа после ареста — Дин, Арчер, Макмиллан, — вообще не спрашивали его о том, как он проник в гараж, и не упомянули об этом в своих отчетах, написанных в тот же день. Впоследствии они пытались изменить свой рассказ об этом дне, писали новые отчеты с добавлениями — и немудрено. Ибо не спросить о такой важной детали можно было только в том случае, если они и без того знали, как он попал в гараж, если видели его с телеоператорами своими глазами. Конечно, если это было так, им и в голову не пришло бы остановить всеобщего приятеля — Джека Руби, болтавшегося в управлении два дня подряд, — остановить и приказать ему покинуть гараж. Но сознаться впоследствии, что они заметили, узнали и не приняли никаких мер?!

Да, факт проникновения убийцы через здание полицейского управления бросал слишком темное пятно на далласскую полицию. Он грозил серьезными неприятностями полицейским Лоури и Кучшоу — ведь это они пропустили в гараж трех человек, не проверив их документов. Он также не устраивал ни Руби, ни его сообщников, ни его адвокатов, ибо явно указывал на предумышленность и планирование убийства. (Некоторые журналисты сказали, что версию входа через северный въезд они впервые услыхали от Тома Ховарда.) Он не устраивал и Комиссию Уоррена, ибо тут снова возникали мысли о существовании заговора. Под этим многоступенчатым давлением простая история проникновения в гараж, очевидная вначале для всех участников сцены (хотя и чреватая серьезными неприятностями для многих), была оттеснена нелепой, не укладывающейся в нормальную логику, не поддержанной никакими свидетельскими показаниями версией входа через северный въезд.

Может возникнуть вопрос: да так ли важно в расследовании огромной драмы — гибели президента Соединенных Штатов — узнать, каким способом убийца подозреваемого убийцы пробрался к месту преступления?

Да, важно. Необычайно. Ибо только зная точную картину преступления, можно вскрыть с ее помощью заведомые лжесвидетельства, обнаружить сообщников и дойти по их цепочке до сердцевины заговора.

Нет никакого сомнения, что нити заговора, во всяком случае на последних стадиях, протянулись через Джека Руби. А значит, придется нам, хотим мы того или нет, погрузиться в подробное исследование прошлого этого человека.