15. КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?
Есть что-то общее в ремесле прокурора и в ремесле исторического романиста. Оба должны сделать свою историю правдоподобной, оба должны убедить — присяжных или читателя, — что все так и было на самом деле. Есть такая же аналогия между ремеслом литературного критика и ремеслом адвоката. Критик имеет право разнести любой роман, и никто не потребует, чтобы он переписал его в улучшенном виде, рассказал, как было на самом деле. Также и от адвоката не требуется выстраивать свою версию событий: достаточно если он разобьет аргументы обвинения. Все критики Отчета комиссии Уоррена вели свою работу именно по «адвокатскому» принципу. Они доказывали, что обвинения против Освальда выстроены недостаточно прочно. Но никто из них (за редким и частичным исключением) не пытался предложить свою версию событий. Они только настаивали на том, что расследование велось безобразно, поэтому нужно провести новое. Они добились нового расследования, но и оно не принесло удовлетворения. Все позитивное, что смог предложить Комитет Стокса в 1978, укладывается в формулу: «Мы убедились, что президент Кеннеди был убит в результате заговора, но не смогли выяснить, как и кем злодейский умысел был приведен в исполнение». Пока независимый исследователь нападает и критикует, он опасен, неуязвим и неуловим, как воин-кочевник. Но кочевник неспособен выстроить ничего прочного и долговечного. Отчет Комиссии, при всех его огрехах, нелепостях и передергиваниях, имеет то преимущество, что он до сих пор — единственная «история», единственный связный рассказ о событиях. (Есть и другие толстые тома — Уильяма Манчестера, Джима Бишопа, — но они тоже исходят во всех основных положениях из выводов Отчета.) Как плохой роман часто имеет больше читателей, чем самая блистательная критика его, так и Отчет будет занимать в читательском сознании больше места, чем отличные книги, развенчивающие его, до тех пор пока не будет предложена и детально разработана новая версия событий. Вряд ли кто-нибудь сейчас готов к выполнению столь трудной задачи. Все еще идет борьба с первым расследованием, все еще тянется расчистка места под новое строительство. Тем не менее, в первой части мы попытались выстроить реальную картину участия Джека Руби в преступлении. И надо признать, что в каких-то местах мы отступали от строго юридического подхода к делу. Это означает, что критерию психологического правдоподобия придавалось большее значение, чем показаниям явно лгущих свидетелей или явных сообщников. Я собираюсь следовать этому методу и впредь. То есть буду делать то, что недоступно прокурору, но доступно историческому писателю: связывать между собой твердо установленные факты не только свидетельскими показаниями и уликами (которые могут быть искажены, уничтожены, подтасованы), но также и логикой человеческих страстей там, где эти страсти обнаруживают себя явно — поступками и порывами, словами и умолчаниями, страхами и надеждами. Какие же факты можно считать твердо доказанными? Первый и главнейший: Освальд не был абсолютно невинным ягненком, каким его рисуют многие критики, до какой-то степени он был вовлечен в заговор. На чем основан такой вывод? Накануне дня покушения, нарушив сложившийся порядок — визиты по выходным, — Освальд поехал в Ирвинг повидаться (или проститься?) с семьей. Уезжая утром 22 ноября на работу, он оставил жене практически все деньги и обручальное кольцо. Две минуты спустя после выстрелов на Дэйли-плаза он выглядел (по показаниям полицейского Бэйкера и управляющего Трули) абсолютно спокойным — может быть, единственный из сотен людей, оказавшихся свидетелями событий. Он единственный из 70 сотрудников поспешил покинуть книжный распределитель. (Был еще один — Чарльз Гивенс, — но он потом вернулся.) Ружье, найденное на шестом этаже, принадлежало ему. Все вышеизложенное не может быть использовано как юридическое доказательство вины, но для рядового здравомыслящего наблюдателя делает ясным факт соучастия Освальда в заговоре. Конечно, он мог быть неправильно информирован злоумышленниками о целях и масштабах задуманного. Но даже если ему была отведена лишь пассивная роль, роль козла отпущения, они не могли оставить его в абсолютном неведении. Под каким-то предлогом надо было заставить его принести ружье в здание ТРУ. Если допустить, что ружье было подброшено туда, все равно необходимо было под каким-то предлогом выманить его у Освальда в день убийства или за несколько дней до того. Нужно было каким-то образом гарантировать, чтобы в момент выстрелов он оказался один, а не на глазах сотрудников, которые могли бы засвидетельствовать его невиновность. Что-то нужно было сделать, чтобы после убийства он поспешил покинуть здание и оказался бы где-то вдали от людских глаз. Второй доказанный факт касается гибели Типпита. Бегство Освальда с револьвером в руке с места убийства, наличие у него револьвера при аресте полчаса спустя, гильзы, найденные на пути бегства, парафиновый тест, подтвердивший пользование огнестрельным оружием в тот день, — все приводит нас к выводу, что Освальд, по меньшей мере, принимал участие в стрельбе, завершившейся гибелью полицейского. Наконец, третий факт был доказан всем содержанием первой части этой книги: убийство Освальда Джеком Руби два дня спустя было одним из звеньев заговора на жизнь президента Кеннеди. Этот последний факт дает нам возможность сделать один очень важный вывод: если убийство Освальда было организовано с такими трудностями и опасностями, когда он был под охраной семидесяти полицейских, значит первоначальный сценарий должен был включать в себя его убийство где-то в более благоприятных обстоятельствах, скорее всего в тот короткий промежуток времени между стрельбой на Дэйпи-плаза и началом активного расследования, в процессе которого Освальд мог выдать своих сообщников. Попробуем снова (как мы это делали в истории с Джеком Руби) поставить себя на место заговорщиков, планирующих представить Освальда главным и единственным убийцей. Каким образом было проще всего избавиться от него? Просто пристрелить в здании или на улице? Это слишком явно указывало бы на заметание следов, на наличие заговора. Убит при попытке задержания, убит полицейским — вот это был бы идеальный вариант. Причем лучше всего, чтобы это произошло вдали от людских глаз, где-то на тихой и пустынной улице. Значит, нужно было позаботиться о том, чтобы доставить Освальда к месту этой встречи. А если бы и полицейский оказался убит в процессе перестрелки, расследование зашло бы уже в безнадежный тупик. Случайным свидетелям, оказавшимся у места происшествия, можно было бы устроить впоследствии автомобильную аварию, сердечный приступ, падение из окна. И все. Концы в воду. Но одно дело — сочинить сценарий и разыграть его на Голливудской площадке. Другое — осуществить его в реальной жизни, где статисты не вышколены, актеры непредсказуемы, а судьба постоянно вмешивается, как самый сумасбродный продюсер. Поэтому все обернулось так… 12.32–12.45, Дэйли-плазаПрезидентский автомобиль, в котором забрызганная кровью и мозгом Джеки Кеннеди держала на руках смертельно раненного мужа, только что умчался в сторону Паркландской больницы. Выли полицейские сирены. Люди метались по площади. Часть бежала наверх по травяному откосу в сторону кустов, из которых раздались выстрелы. (Почти три четверти свидетелей заявили, что звуки выстрелов донеслись из этих кустов, трое видели там вспышку.) Посреди всеобщего смятения лишь один человек сохранял внешнюю невозмутимость. На втором этаже книжного распределителя он подошел к автомату и протянул руку за бутылкой кока-колы. В этот момент полицейский Бэйкер, держа пистолет в руке, окликнул его и велел подойти. Но следовавший за полицейским управляющий Трули заверил его, что он знает этого парня, что это их служащий Ли Харви Освальд, после чего они с полицейским побежали дальше наверх обыскивать здание. Минуту спустя одна из служащих распределителя, миссис Рейд, встретила Освальда, с бутылкой кока-колы в руках, медленно проходящим через помещение конторы на втором этаже. Она была последним сотрудником ТРУ, видевшим Освальда в тот день. Спрашивается, каким путем и когда он покинул здание? Отчет Комиссии говорит, что через главный вход в 12.33. Но все это время у главных дверей, выходящих на Эльм-стрит, толпился народ, в том числе сослуживцы Освальда. Ни один не увидел его покидающим здание. Если он хотел улизнуть незамеченным, было бы глупо пользоваться главным входом. Скорее всего он ждал внутри у одного из окон, пока не заметил на улице светло-зеленый Рэмблер-пикап; после этого выбежал через задние двери и затем на Эльм-стрит, где его и заметили по меньшей мере трое свидетелей (см. выше стр. 97) садящимся в автомобиль. Могут возразить, что к тому моменту кругом было полно полицейских. Однако даже Отчет признает, что здание ТРУ было оцеплено не раньше, чем в 12.37, а может быть и позже. Сотрудник распределителя, Билл Шелли, сказал, что сзади оставалось четыре неохраняемых двери, через которые любой мог войти и выйти. Агент Секретной службы Соррелс никем не был остановлен, когда воспользовался этими дверьми в 12.50. Капитан Фриц прибыл в 12.58 и был спрошен полицейскими, не прикажет ли он оцепить здание. В это время автобус, за рулем которого сидел водитель Макватерс, медленно продвигался по Эльм-стрит в сторону Дэйли-плаза. За шесть или семь кварталов до площади в автобус вошел человек, запомнившийся Милтону Джонсу: 30–35 лет, 5 футов 11 дюймов, худощавый, редеющие волосы, брюки защитного цвета (см. стр. 90). Пробыв в автобусе всего несколько минут, он попросил трансфер и вышел. Что могло помешать этому неизвестному сесть в небольшой серый автомобиль и отправиться выполнять вторую часть своего задания — подобрать Освальда около его дома в час дня? 12.58-1.20, район Оак КлифС того момента, как мы даем Роджеру Крэйгу убедить нас в том, что он говорил правду и не ошибался, логический аппарат нашего ума испытывает огромное облегчение. Больше не нужно вслушиваться в бредни миссис Бледшоу (которая, скорее всего, проезжала в каком-то автобусе в районе Дэйли-плаза и выдумала встречу со своим бывшим постояльцем, когда увидела его вечером по телевизору), в путаницу показаний таксера Вэлли; не надо пытаться убедить себя, что обезумевший Освальд бежал сначала от книжного распределителя, потом ехал к нему обратно на автобусе, потом прыгал в такси, проезжал семь кварталов мимо своего дома и бежал к нему обратно. Его увез с места преступления сообщник в светло-зеленом Рэмблер-пикапе и этот же сообщник (или другой несколько позже) вручил ему автобусный трансфер, чтобы объяснить в случае ареста, каким путем он добирался до дома, а то и обеспечить алиби (мол, и в здании-то я не был в это время, тихо ехал на автобусе). Просто, логично, последовательно. По совету тех же сообщников он оставил куртку в автомобиле, чтобы ее можно было подбросить потом в книжный распределитель и тем самым поставить под сомнение показания свидетелей, видевших его бегство из здания. (Домоуправляющая Эрлен Робертс видела, что он прибежал домой без куртки.) Освальду было обещано, что о бегстве его позаботятся, что он сможет, наконец, попасть на «остров свободы», куда он так рвался, сможет увидеть своего кумира Кастро. (Одним из вымышленных имен, использованных Освальдом, было имя Ф. Хидель.) Именно поэтому он давно настаивал, чтобы жена с детьми вернулась в СССР, именно поэтому совершил прощальный визит в Ирвинг, оставил там почти все деньги и обручальное кольцо. Возникает единственный вопрос: почему автомобиль сразу не рванул прочь из города или, скорее, к тому месту, где Освальд должен был быть уничтожен? Мафия обычно использует два автомобиля для бегства. Один увозит с места преступления — он может быть замечен и опознан свидетелями, кто-то может записать номер. Другой (или другие) ждет где-то на тихой улице, и в него участники пересаживаются уже спокойно, не привлекая внимания. Нет никаких оснований думать, что профессионалы, организовавшие убийство президента, отказались от этой удобной и проверенной методики. Таким образом место пересадки из одного автомобиля в другой должно было быть запланировано при любых обстоятельствах. Вполне возможно, что Рэмблер-пикап доставил Освальда к его дому, а дальше о его судьбе должен был позаботиться кто-то другой. Кто-то, кого он ждал, стоя на автобусной остановке у своего дома, где его последний раз видела Эрлен Робертс примерно в 1.03. Как мы уже убедились (стр. 92), все свидетельские показания говорят о том, что Типпит был убит между 1.07 и 1.10, а не в 1.15, как гласит Отчет. Пешком Освальд не мог поспеть к углу Десятой и Паттон за семь минут. Более того: никто и не видел его идущим пешком. Одна лишь Элен Маркхэм уверяла, что Освальд шея по Десятой улице в восточном направлении, когда машина Типпита поравнялась с ним. Но все говорит за то, что Маркхэм — паталогическая лгунья, оказавшаяся у места происшествия гораздо позже. Зато самый обстоятельный свидетель, таксист Скоггинс, который ел свой ланч, сидя в такси на самом перекрестке, заметил полицейскую машину, медленно проехавшую по Десятой, но не заметил, чтобы кто-то прошел мимо. Могут возразить: «Кто обращает внимание на случайных прохожих?» Но Десятая-ист настолько малолюдная улица, что идущий человек на ней гораздо большая редкость, чем проезжающая машина. (Я пробыл на ней минут 15 во время визита в Даллас в 1985 году и за это время не заметил ни одного.) Если же в тридцати метрах от вас раздаются выстрелы и человек с пистолетом бежит в вашу сторону, вы скорее всего узнаете в нем прохожего, миновавшего вас незадолго до этого. Но Скоггинс не видел Освальда идущим. В просвет между кустами он видел его уже стоящим около машины Типпита. Какую роль мог играть человек в длинном пиджаке, замеченный Фрэнком Райтом и умчавшийся в сером автомобиле? Послушаем специалиста, знающего методы преступного мира: Намеченную жертву убийце показывает «человек-палец». Человек-палец знает только две вещи: лицо (необязательно даже имя) жертвы и лицо (имя необязательно) убийцы. Если человек-палец исправно выполнит свою роль, жертва будет уничтожена. Судя по всему, человек-палец исправно выполнил первую часть задачи и доставил Освальда в своем сером автомобиле от дома на Норт-Бэкли-стрит в нужное место. И, может быть, не его вина, что жертва на этот раз оказалась неожиданно зубастой и опередила своего убийцу. Типпит успел извлечь пистолет из кобуры, но не успел воспользоваться им. Сценарий не сработал. На сцене появляется полицейскийС точки зрения юридической у нас нет достаточных оснований для обвинения Типпита в участии в заговоре. С моральной точки зрения тоже неправомочно бросать тень на память погибшего человека, который не может оправдаться. Чтобы как-то сгладить возникающую неловкость, попробуем восстановить возможный ход событий, говоря не о нем, а о некоем условном полицейском Т. Что мы знаем о нем? Очень немного. Жизнь у него была самая заурядная. Десять лет службы в полиции без повышения в чине. Доходы скромные, счет в банке — соответствующий. Подрабатывал по выходным, наблюдая за порядком в закусочной Остин. Был хорошим семьянином, ходил в церковь. Правда, член Комиссии Уоррена, Ален Даллес, спросил у начальника полиции Карри, справедливы ли слухи о замешанности полицейского Т. в наркотиках. Карри заявил, что слухи эти необоснованы. И еще мы знаем, что у этого полицейского Т. был близкий приятель, которого звали Джек Руби. В свое время (в первой части) мы не задавались вопросом, почему именно Руби было приказано пожертвовать собой ради уничтожения Освальда. А ведь в мире синдиката царят свои правила, своя справедливость. И объяснение напрашивается само собой: эта «работа» была поручена Руби с самого начала, он провалил ее, не выполнил в требовавшийся момент, т. е. 22-го ноября, и был вынужден исправлять свою ошибку такой дорогой ценой, на глазах у всего света, 24-го. Мы не знаем, какая сумма была выделена Руби на оплату исполнителей, но, судя по тем тысячам долларов, которыми были набиты его карманы 22–24 ноября 1963 года, деньги были отпущены немалые. Каким образом он должен был обрисовать задачу полицейскому Т.? Нет, не было никакой нужды говорить ему о заговоре на жизнь президента. (Да и знал ли об этом сам Руби?) Исполнителю опасного трюка в фильме не дают читать весь сценарий. Ему просто говорят: ты пробегаешь по крыше горящего дома и прыгаешь оттуда в бассейн. На этом твоя миссия кончается. Получаешь деньги — и до свиданья. В истории с Т. задача могла быть обрисована следующим образом. 22-го ноября, примерно в 12.00 ты переключаешь приемник в своей машине на такую-то волну. По этой волне тебе будут передаваться указания о том, куда ехать, чтобы выйти на цель. Когда цель будет совсем близка, ты увидишь автомобиль (например, серый двухместный «плимут» 1952 года), неправильно отпаркованный носом против движения. Ты остановишься якобы для того, чтобы сделать замечание водителю. В машине будут двое. Вот фотография одного из них — того, которого следует пристрелить. Второй подсунет убитому в карман пистолет и будет свидетелем, что тот угрожал тебе оружием и ты был вынужден убить его, защищаясь. О случайных свидетелях мы позаботимся. Плату за работу получишь такую-то. Возможен был и более тонко разработанный вариант. Чтобы усыпить опасения полицейского Т. (все же не так легко подбить непривычного человека на убийство даже за большую плату), его могли попросить просто задержать указанного человека и доставить его в полицию с каким-то пустячным обвинением, которое трудно опровергнуть: скажем, оскорбление словом носителя власти. Оказать такую дружескую услугу Джеку Руби полицейский Т. вполне мог согласиться и за очень скромную мзду, и даже не очень расспрашивая, зачем это понадобилось старому приятелю. В этом втором варианте все развивалось бы так же, как и в первом, до момента встречи. Но в момент встречи человек-палец должен был расширить свои функции: он должен был застрелить полицейского и тут же (желательно — воспользовавшись пистолетом убитого) застрелить Освальда. Если именно этот второй вариант имел место, множество загадок оказываются разрешимыми. Во-первых, не надо больше ломать голову над тем, как Типпит нашел Освальда. (Если верить Комиссии. Уоррена, что Типпит опознал его по описанию, переданному по радио в 12.45 — «белый мужчина, лет 30, худощавый, рост 5 футов 10 дюймов, вес 165 фунтов, во что одет — неизвестно», — непонятно, почему тысячи других жителей Далласа, подпадающих под это описание, не были притащены в полицию.) Он нашел его, потому что держал перед собой его фотографию, потому что искал именно его и ему в этом хорошо помогали. Во-вторых, становится ясно, почему пули, извлеченные из тела Типпита, не соответствовали найденным гильзам, — потому что по крайней мере две гильзы были подброшены заговорщиками. Вы можете заготовить заранее гильзы с отметками нужного вам пистолета, но нет никакой гарантии, что убийца (в данном случае Освальд) воспользуется патронами той же фирмы. Вполне возможно, что все пули, извлеченные из тела Типпита были изготовлены одной фирмой (скажем, Винчестер-Вестерн), а найденные гильзы были разных фирм, и полицейское начальство не знало, как скрыть этот факт, не возбудив снова подозрения в наличии заговора. В-третьих, самоуверенное поведение Освальда в полицейском управлении, его заявление, что он никого не убивал, полное отсутствие чувства страха или вины, отмеченное многими, тоже приобретают смысл. Если, действительно, он был лишь подставной фигурой и не стрелял в президента, то ему оставалось лишь доказать, что Типпит сам был в заговоре и что он выстрелил в него, защищаясь, — и тогда появлялись довольно значительные шансы если не на оправдание, то на легкий приговор при гарантированной мировой славе. В-четвертых, поведение полиции города Далласа в расследовании убийства на Десятой улице тоже становится вполне объяснимо. Она с самого начала отдавала себе отчет в том, что присутствие Типпита вдали от отведенного ему участка патрулирования и его встречу с Освальдом невозможно объяснить простой случайностью. Стоило Комиссии Уоррена затребовать планшет и фотографию, упоминание о которых всплыло во время допроса сержанта Барнса, и предумышленность встречи сделалась бы стопроцентно очевидной. Поэтому-то полицейское управление прятало извлеченные пули от ФБР, результаты вскрытия тела Типпита — от Комиссии Уоррена, а планшет и фотографии, найденные в машине убитого, — от всего света. Объективности ради здесь следует заметить, что Типпит и те двое, полицейских, что подъезжали к дому Освальда в час дня, могли оказаться вовсе незамешанными в заговоре. Руби мог вовлечь их в свою игру обманом: сказать, что в таком-то месте, в такое-то время они имеют шанс схватить крупного преступника в момент какой-то важной незаконной операции. Это называется «тип», и такие «типы» полицейские очень часто получают от своих знакомых из уголовного мира. Без них полиция не могла бы работать эффективно. Полицейское начальство должно было понимать, что такая возможность существовала. Но оно не хотело рисковать. Признать, что их подчиненный был замешан в заговор на жизнь президента, — малоприятная перспектива. Но было ли оправданным ради сокрытия этого факта пускаться на подделки и лжесвидетельства, которые являлись уже не просто должностными упущениями, но уголовно-наказуемыми деяниями? |