Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Игорь Ефремов.   Кто убил президента Кеннеди?

11. РАССЛЕДОВАНИЕ

По отношению к Далласской полиции у меня всегда было чувство, что они будут врать нам обо всем, что может поставить их в неловкое положение или бросить тень на них. Никакого сомнения в этом.

Берт Гриффин. (В интервью, данном Зеву Кантору}

Проникновение Руби в гараж подробно разобрано выше, в главах 4 и 5. Теперь пришло время рассмотреть, кто, как и по каким мотивам пытался исказить реальную картину случившегося.

От момента ареста в 11.21 до примерно 12.00 три детектива находились вместе с Руби почти неотлучно: Арчер, Кларди, Макмиллан. Они присутствовали при обыске в тюрьме, перебрасывались с задержанным замечаниями. В 12.00, по поручению шефа полиции Карри, сержант Дин привел агента Секретной службы Соррелса, который задал Руби несколько элементарных вопросов (имя? происхождение? род занятий? мотивы?) и ушел, чтобы доложить о случившемся своему начальству в Вашингтоне. Дин тоже ушел почти одновременно с Соррелем.

В 12.40 появился агент ФБР Рэй Холл. Он вел допрос задержанного до 3.15. Был короткий промежуток (с 1.56 до 2.02), когда Руби позволили встретиться с адвокатом Томом Ховардом. В 3.15 его отвели на допрос к капитану Фрицу.

Шеф Карри приказал всем своим подчиненным описать случившееся, не сверяясь друг с другом, и подать ему отчеты в тот же день. Ни один из трех детективов не включил в свой отчет упоминания о том, что Руби был спрошен о способе проникновения в гараж. Только сержант Дин в отчете, написанном два дня спустя, заявил, что он спросил Руби об этом в присутствии агента Соррелса и получил ответ: спустился через северный въезд.

Соррелс был изумлен. Ни в памяти его, ни в заметках, которые он делал по ходу разговора, такой вопрос (весьма немаловажный) не сохранился. Однако и три детектива с запозданием почти в неделю стали утверждать, что вопрос был задан и Руби ответил на него.

В других обстоятельствах было бы логично допустить, что четверо правы, а один ошибается. Здесь же слишком настойчиво выпирает тот факт, что этот один не отвечал за безопасность Освальда, а те четверо проворонили убийцу. Мало того. Час спустя после ухода Дина и Соррелса агент ФБР Холл задал задержанному тот же вопрос. Руби заявил, что вошел со стороны Мэйн-стрит и отказался вдаваться в подробности (через въезд в гараж? или через двери в главный вестибюль?). Казалось бы, детективы, честно выполняющие свой долг должны были бы вмешаться тут и заявить агенту правительственного учреждения, что час назад задержанный назвал северный въезд местом входа. Ни один из них не открыл рта.

Лишь после короткой встречи с адвокатом Томом Ховардом в 2 часа Руби узнал, как ему следует отвечать на этот вопрос. Впервые он попытался пустить в ход подброшенную ему версию в разговоре с капитаном Фрицем в 3.15. На что капитан Фриц заявил ему:

— Не мог ты войти через северный въезд. Там один полицейский стоял наверху, другой внизу.

Капитан ошибался — внизу постового не было. Но Руби не мог этого знать. Чувствуя, что версия, подброшенная ему, еще слишком сыра, Руби в дальнейшем отказался отвечать на вопрос о входе. В течение месяца он упрямо держался этой политики на множестве допросов. «Это составная часть моей защиты на суде, и я не хочу раскрывать ее до времени», — говорил он. Лишь месяц спустя, после долгой подготовки с командой своих адвокатов, отвечая агентам ФБР на допросе 25 декабря, он вернулся к своей легенде. Но и тут, как было указано выше на странице 27, продемонстрировал неважное знание урока. (Не знал, сколько человек было в машине Пирса, в какую сторону она поехала, сколько человек стояло у входа.)

С первого же дня версию входа через северный въезд усиленно развивала пресса. Откуда же она взяла ее? Одни журналисты ссылались на сержанта Дина, который заявил им через несколько минут после убийства, что сам видел Руби, спускающимся по въезду к толпе внизу. (Дин впоследствии отчаянно отрицал это, говорил, что журналисты исказили его заявление.) Другим ее подсовывал адвокат Том Ховард. Журналист О'Лири показал, что Ховард рассказал им о входе через северный въезд чуть не в первый день со всеми подробностями: телеграфное отделение, 25-долларовый перевод, проходит мимо двух заболтавшихся полицейских.

Окончательную отделку версия получила в викенд 30 ноября — 1 декабря, когда все заинтересованные имели возможность обдумать и обсудить детали. Начиная с 1 декабря показания шестерых полицейских (Кларди, Макмиллан, Арчер, Дин, Ньюман, Крой) делают крутой поворот, после которого вход через северный въезд принимается как непреложная истина полицией, ФБР, судом и впоследствии — Комиссией Уоррена.

Примечательно, что этот вердикт по сути объявлял полицейского Вона, охранявшего северный въезд, виновным в непростительной небрежности. Казалось бы, такой проступок должен был повлечь самые тяжелые последствия. Однако этот якобы главный виновник случившегося не получил даже выговора. Правда, коэффициент надежности Вона (показатель, оценивающий исполнительность полицейских) был снижен с 90 до 86. Но когда он, не чувствуя за собой никакой вины (см. выше, стр. 26), пошел выяснять в чем дело, ему объяснили, что снижение проведено по другой причине, а именно: за полтора часа до выстрела Руби он впустил в гараж механика Тома Кэбота.

Механик этот был на жалованьи у городского управления, постоянно обслуживал машины в гараже. Он подъехал к въезду в полицейской машине, объяснил Вону, который его отлично знал, что ему нужно переговорить с сержантом Дином, и через три минуты уехал. За что же тут наказывать? Скорее всего таким полувзысканием за полувину полицейское начальство хотело показать, что проступок не прошел незамеченным. На самом же деле оно тем самым лишь молчаливо признало, что само не верило в версию входа через северный въезд, а поддерживало ее лишь для защиты чести мундира.

Много любопытного содержится в показаниях телережиссера Джимми Тернера — начальника тех двух операторов, которые в последний момент привезли камеру с третьего этажа и, затесавшись между которыми, Руби проник в гараж. Отвечая на вопросы следователя Комиссии Уоррена, Тернер заявил, что видел Руби спускающимся по северному въезду секунд за 30 до выстрела. Но, описывая внешность виденного им человека, он упомянул пальто и огромную, бросающуюся в глаза шляпу, какие носят на среднем Западе.

Миллионы телезрителей во всей Америке знали, что Руби в момент убийства был одет в темный костюм и обычную шляпу с узкими полями. Снимок момента убийства был воспроизведен в тысячах книг, газет и журналов. За четыре месяца (Тернер давал показания в марте 1964-го) этот снимок должен был попасться на глаза каждому взрослому американцу, не говоря уже о свидетеле, которому предстояло давать показания. Следователь Хуберт, помогая, спрашивает:

— Шляпа с узкими полями?

— Нет, — твердо отвечает свидетель. — С широкими. И человек выглядел гораздо крупнее, чем Руби, каким я его увидел на суде.

Спрашивается: зачем Тернеру понадобилось давать заведомо неправильное описание внешности убийцы? Если он действительно видел кого-то в пальто и техасской шляпе (журналист Хуффакер был одет так и стоял неподалеку), он должен был бы признать, что этот человек не мог быть мистером Руби и. его первое впечатление было ошибочным. Если же он решил врать ради выгораживания своих операторов; ему ничего не стоило сделать вранье гладким и описать внешность Руби, как она запечатлелась на знаменитой фотографии.

Я вижу здесь лишь одно возможное объяснение: он хотел дать следователям знак, что показания его ложны и даются под угрозами. Формально выполняя требование заговорщиков подтвердить вход через северный въезд, он нашел способ — либо под давлением совести, либо из страха наказания за лжесвидетельство — дискредитировать собственный рассказ.

Так или иначе, эта явная ложь ставит под сомнение и его заверения в том, что он был третьим у телекамеры в момент ее продвижения через двойные двери (см. выше, стр. 42). Тем более, что и здесь он путается: не помнит, кто из двух операторов был в середине, кто слева (сам он, якобы, подошел к камере справа); невнятно объясняет, в какой момент он достиг движущейся камеры — до или после ее прохождения через двойные двери.

Несмотря на то, что версия проникновения убийцы через северный въезд совместными усилиями полиции, прессы и адвокатов Руби была утверждена в правах, действия отдельных полицейских многим официальным и неофициальным исследователям казались весьма подозрительными. То, что некоторые из них лгали, не оставляло сомнений. Вопрос был только в том, лгали они для сокрытия своего ротозейства или для сокрытия своего соучастия в заговоре.

Очень подозрительно вел себя старинный приятель Руби, полицейский Уильям Гаррисон. Перед перевозкой Освальда он оставил своих сослуживцев и один спустился в подвальную раздевалку якобы для того, чтобы купить в автомате сигар. На телевизионной ленте Руби виден перед самой атакой стоящим за спиной Гаррисона. На суд он не был приглашен ни обвинением, ни защитой — видимо, не казался надежным свидетелем. На допрос в Комиссию Уоррена явился (один из немногих свидетелей) с адвокатом. Испытание на детекторе лжи провалил.

Отвечая на вопросы лейтенанта Ревилла неделю спустя после совершенного им убийства, Руби потерял самообладание только один раз: когда его спросили о Гаррисоне. Он обозвал лейтенанта кровопийцей, который будет только рад, если сослуживец потеряет работу.

И все же справедливо задать себе вопрос: если бы, покупая сигары, Гаррисон столкнулся с Руби или наткнулся бы на него раньше, на третьем этаже, или узнал его в гараже за две минуты до вывода Освальда, — сознался бы он в этом после того, что произошло? И, утаив факт встречи, не нервничал бы точно так же, как он нервничал во время допроса в Комиссии? Недаром приведенный им адвокат в конце допроса включается в разговор с уточняющими вопросами, смысл которых: «Мистер Гаррисон, вы знали, что благодаря принятым мерам безопасности никто из посторонних не мог проникнуть в гараж и, если бы вы увидели постороннего, вы были бы крайне удивлены?» — «Безусловно», — отвечает Гаррисон.

Лейтенант Батлер тоже находился в гараже в момент убийства Освальда. Журналист Вальдо показал, что обычно очень спокойный и выдержанный лейтенант за несколько минут до выстрела был непохож на себя: губы его дрожали, он постоянно озирался, говорил невпопад. Тринадцать лет спустя в разговоре с Зевом Кантором Батлер признал, что он сильно нервничал в тот момент, но объяснил это тем, что его тревожила плохая подготовка к перевозке задержанного.

Кантор с трудом сумел отыскать 69-летного полицейского, ушедшего на пенсию и живущего в деревенской глуши.

Его телефон не числился в справочнике; на почтовом ящике не было имени. Вокруг двора — ограда, калитка — на замке; стая собак внутри своим злобным видом подтверждала серьезность предупредительной таблички снаружи. Отыскать его адрес мне удалось только через налоговое управление… Местоположение дома на дороге номер 2 указал почтальон.

У Батлера были основания, превращать свой дом в крепость. Его специальностью была борьба с организованной преступностью, и он слишком хорошо знал методы и нравы этих людей. Одним из членов синдиката, отправленным им в свое время за решетку, был приятель и сообщник Руби, Поль Роуланд Джонс. Выше, на страницах 44–45, рассказано, как Джонс пытался подкупить новоизбранного шерифа Гутри. Дополнительная деталь: с предложением взятки преступники обратились к шерифу не через кого-то из его помощников, а через лейтенанта полиции Батлера, которого хорошо знали.

Замешанность Руби в той старинной истории (1946—47) стала предметом напряженной дискуссии и при первом расследовании (Комиссия Уоррена), и при втором (Комитет Стокса). Гутри заявил, что при переговорах именно Руби упоминался много раз как человек, который будет заведовать рестораном, прикрывающим деятельность мафии. Два репортера уголовной хроники тоже подтвердили, что слышали об этом. Причем, один — от самого Батлера. Сам Батлер, Джонс и Руби категорически отрицали эту связь. На сохранившихся записях подслушанных переговоров имя Руби не упоминается. Проблема, однако, состоит в том, что качество записей не позволяет слышать многие куски, а две пластинки из 22 вообще отсутствуют. Где же хранились эти записи? Выясняется, что дома у лейтенанта Батлера.

Опять встает вопрос: кому верить? Шерифу Гутри, который отказался от взятки в 150 тысяч долларов и чьи показания подтверждены двумя репортерами; или лейтенанту Батлеру, который был избран синдикатом в качестве посредника для предложения о взятке, который так плохо хранил записи переговоров, показания которого подтверждены только показаниями уголовных преступников и который был вне себя от страха за минуту до вывода Освальда в гараж? И Комиссия Уоррена, и Комитет Стокса пришли к заключению, что Гутри ошибался и Руби не был вовлечен в попытку чикагской мафии захватить Даллас. Непонятно при этом, как же ему удалось обосноваться там и уже в первые месяцы приобрести такое влияние, что он смог вызволить сестру из тюрьмы.

Когда случаются большие катастрофы, которые, казалось, легко можно было предотвратить, у людей невольно начинают шевелиться мысли о сознательной замешанности представителей власти. Огромный японский флот двигался в направлении Перл-Харбора одиннадцать дней и не был обнаружен американской разведкой. Поднявшиеся с авианосцев бомбардировщики летели до цели два часа и тоже не были вовремя замечены ни патрульными американскими судами, ни патрульными самолетами. Да и патрулировал ли кто-то в те утренние воскресные часы? То, что японская армада могла подкрасться незамеченной, кажется настолько невероятным, что недавно возникли теории, утверждающие, будто Рузвельт получил сообщение от такого-то разведывательного самолета, но нарочно скрыл его, чтобы дать японцам нанести удар и сделать войну неизбежной.

Я не удивлюсь, если возникнут теории, объясняющие гибель двухсот морских пехотинцев, взорванных в казармах в Бейруте осенью 1983 года, намеренной небрежностью командиров: они, мол, знали о возможности атаки и специально не приняли мер, чтобы получить повод остаться в Ливане. И найдутся люди, которые поверят этому бреду.

Да, действительно, все эти несчастья несложно было предотвратить. Командующий военно-морскими силами в Перл-Харборе должен был приказать, чтобы хотя бы треть личного состава оставалась на боевых постах у зенитных орудий и в кабинах истребителей даже в часы утренней молитвы по воскресеньям. Шеф полиции Карри мог бы распорядиться очистить помещение управления от журналистов на время нахождения там Освальда. Командир морской пехоты в Бейруте имел все основания (особенно после взрыва американского посольства за несколько месяцев, до этого) окружить казармы рвом и разрешить солдатам держать автоматы заряженными и стрелять по подозрительным машинам, не реагирующим на предупреждения.

Но сохранили бы все эти командиры свои посты, если бы они решились на столь «крутые» меры? Весьма сомнительно. Под давлением возмущенного общественного мнения они очень скоро были бы смещены. Они знали, что проявить решительность гораздо опаснее, чем допустить катастрофу. Во всяком случае, и командир морской пехоты в Бейруте, и шеф далласской полиции Карри были оставлены на своих постах несмотря на случившееся.

Если иметь все это в виду, то станет ясно, что Руби не было никакой нужды вступать в заговор с полицейскими. Ему вполне довольно было иметь их приятелями. Он болтался у них на глазах по коридорам управления в пятницу, болтался и в субботу. С чего мы должны думать, что кому-то из них пришло бы в голову остановить его в воскресенье и потребовать объяснений? Он был свой.

При всем вышесказанном, остается один полицейский, в поведении которого цепь подозрительных действий выглядит трудно объяснимой простым желанием покрыть свои оплошности. Сержант Дин, по его словам, вернулся в Даллас в пятницу 22-го ноября, почти одновременно с приездом президента. Он якобы охотился на оленей на юге Техаса. Следователь не спросил его, и он не стал объяснять, зачем он вернулся из увлекательной поездки, когда у него было еще два свободных дня — пятница и суббота.

На службу он пришел в воскресенье в 7 утра. Ему было поручено обеспечить проверку и охрану гаража, и впоследствии он дал довольно сбивчивые показания о двери, ведшей из гаража в соседнее здание. Вскоре после того, как схваченного Руби отправили наверх в камеру предварительного заключения, он тоже поднимается на третий этаж. Зачем? Сержант не мог внятно ответить и на этот вопрос.

Больше того: примерно час спустя, не получив на то никакого специального приказа, он мчится в Паркландскую больницу, куда был отвезен смертельно раненый Освальд. Там он заговаривает с матерью убитого, заходит вместе с ней освидетельствовать тело. Все это проделывается якобы под воздействием необъяснимого порыва.

Письменные доклады Дина о случившемся тоже изобилуют трудно объяснимыми противоречиями. Если собрать воедино все его изворачивания, картина складывается такая: он сказал радио- и тележурналистам сразу после выстрела, что видел Руби спускающимся по северному въезду, а лейтенанту Пирсу около 2.30 — что Руби назвал северный въезд местом своего входа в разговоре с ним, сержантом Дином. От своего заявления журналистам он отрекся, но что было делать с лейтенантом Пирсом, который помнил сказанные ему слова? Дину нужно было любой ценой доказать, что его разговор с Руби о месте входа действительно имел место. Но единственное время, когда это могло произойти — те десять-пятнадцать минут, что он был в камере Руби вместе с агентом Секретной службы Соррелсом. Соррелс с уверенностью заявлял, что при нем вопрос не был задан. Таким образом, становится ясно, что Дин распространял версию северного въезда еще до того, как он физически мог узнать о ней. То есть он знал заранее (от самого Руби, от Тома Ховарда или от кого-то другого), что такая версия будет распространяться. Следовательно, был в заговоре.

Правда, одно обстоятельство заслуживает внимания: во время суда показания Дина были самым мощным оружием обвинения, доказывавшего преднамеренность убийства, и, по мнению многих, привели к смертному приговору. Трудно представить, что он посмел бы так уверенно топить сообщника и не бояться, что тот в отчаянии выдаст его. С другой стороны, именно показания Дина о высказываниях Руби, сделанных до того, как задержанный был предупрежден о возможности использования их на суде против него, послужили защите зацепкой и позволили добиться пересмотра дела, назначенного судом в 1966 году. Похоже, Руби не держал зла на сержанта — из камеры смертника он послал Дину экземпляр Отчета комиссии Уоррена с дарственной надписью.

Есть и такая возможность: участие Дина в заговоре (если таковое имело место) не было известно Руби, сержант был связан с центральными фигурами самостоятельно. Учитывая то, что профессиональные убийцы имеют обычно запасные, подстраховочные варианты, его необъяснимая поездка в больницу вслед за раненым Освальдом приобретает зловещий оттенок. Так же, как и всплывшая позднее информация: в 1958 году Дина видели обедающим с главарем Далласской мафии, Джозефом Сивелло, как раз после того, как тот вернулся со съезда руководителей синдиката в Апалачине.

В мае 1964 года Дин потребовал, чтобы его испытали на детекторе лжи, и провалил испытание. В 1978 году Комитет Стокса «не смог договориться о дате взятия новых показания у сержанта Дина, а ответить, письменно на посланный список вопросов он отказался».

Представляется, однако, маловероятным, что сержант Дин выдал бы своих сообщников, даже если бы Комитету Стокса удалось заставить его встретиться со следователями еще раз. Страх смерти довлел бы над ним четырнадцать лет спустя, как и в 1964-ом году. Только человек, которому нечего терять, мог бы выдать организаторов убийства. И такой человек был. Летом 1964-го он готов был дать показания. Звали его Джек Руби.

Когда 14 марта 1964-го года присяжные вынесли ему смертный приговор, многие в зале суда были изумлены. Знаменитые адвокаты продемонстрировали такую неутомимость и умелость в замазывании очевидных фактов, приглашенные ими психиатрические светила так убедительно завертывали убийство закованного в наручники человека в паутину наукообразных терминов, что зрители ждали приговора лет на пять — не больше. Но 12 жителей Далласа, которых защита и обвинение отбирали, допросив 162 потенциальных присяжных, в течение двух недель, не дали затуманить им мозги и, просовещавшись меньше двух часов, единодушно послали владельца «Карусели» на электрический стул.

Руби был ошеломлен, подавлен, испуган. Хотя ему говорили, что все еще впереди, что начат процесс аппеляции, который займет месяцы, если не годы, он не верил. Порой ему казалось, что его могут вытащить из камеры в любую минуту и повести на казнь. Поэтому, когда 7-го июня Комиссия Уоррена наконец приехала в Даллас, чтобы взять его показания, он готов был говорить.

Но при одном условии: чтобы его увезли сначала из Далласа в Вашингтон.

— Есть ли какая-либо возможность перевести меня в Вашингтон?.. Я прошу перевести меня в Вашингтон и готов пройти любые тесты, какие потребуются. Это очень важно… Джентльмены, если вы не увезете меня в Вашингтон, вы не сможете извлечь из меня того, что я знаю… Моя жизнь в опасности здесь.

Снова и снова он возвращается к этой теме, и снова и снова председатель Комиссии, верховный судья Уоррен, отказывает ему, ссылаясь на несуществующие сложности. Да, он признает, что им дана власть вызывать в Вашингтон любых свидетелей. Однако, вот ведь, Комиссия допросила в Далласе более 200 человек, и все прошло нормально.

— Но ни один из них не был Джеком Руби! — восклицает допрашиваемый

В машине Руби после его ареста была обнаружена газета двухмесячной давности, описывавшая разоблачения синдиката, сделанные знаменитым информатором Джозефом Валачи. Устав сидеть в тюрьме, не получая обещанной поддержки от своих прежних приятелей-сообщников, Валачи согласился давать показания, и ФБР обеспечило ему беспрецедентную защиту. Судьба Валачи явно занимала Руби. Нет никакого сомнения, что летом 1964 года он был готов последовать его примеру и попытаться спасти свою жизнь, выдав сообщников.

Во время допроса в общей сложности шесть раз он обращался к членам Комиссии, умоляя их забрать его в Вашингтон и обещая дать ценные показания. И каждый раз он получал отказ. Судья Уоррен даже намекал ему, что он не хочет слушать:

— Если вам кажется, что вопросы, задаваемые мною, могут в какой-то мере оказаться опасными для вас, я хочу, чтобы вы чувствовали себя вправе немедленно заявить, что интервью окончено.

Возможно, если бы следователи Хуберт и Гриффин присутствовали при этом, они бы вмешались и настояли на выполнении просьбы. Однако судья Уоррен и его главный советник Ранкин предусмотрительно не взяли этих двоих в Даллас. Когда конгрессмен Джеральд Форд пытался расспрашивать Руби о его кубинских делах и связях, председательствующий и его помощник просто обрывали его. Поведение руководителей Комиссии во время допроса Руби однозначно свидетельствовало об одном: они не хотели слышать ничего, что могло бы указать на наличие заговора.

Политические соображения текущего момента настолько доминировали в их сознании, что они оказались неспособны предвидеть ущерб, который их действия наносили духу нации, ее доверию руководителям. Правда — пусть мучительная, болезненная — сама плыла им в руки. Они были единственными, кто мог открыть ей дорогу. Но они отвергли ее.

Каковы бы ни были соображения председателя Верховного суда, каковы бы ни были его прежние заслуги, 7 июня 1964 года, в Далласе, он совершил роковую ошибку. Из-за этой ошибки сомнения, недоверие, чувство беспомощности перед торжествующим насилием надолго связались в сознании американцев с историей убийства президента Кеннеди.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Д. Антонель, А. Жобер, Л. Ковальсон.
Заговоры ЦРУ

Чарлз Райт Миллс.
Властвующая элита

Луис Мигель, Мартинес Отеро.
Иллюминаты. Ловушка и заговор

Александр Дугин.
Конспирология
e-mail: historylib@yandex.ru