Глава 2. Свейн Вилобородый, Олав Святой и Кнут Могучий
|
После того как в 1000 г. конунг Олав сын Трюггви в красном плаще прыгнул с борта Великого Змея в море у Свольда, три властителя поделили его бывшее королевство.
Олав Скётконунг исполнил давнюю мечту и присоединил к своим владениям бывшие гаутские земли – Ранрике и Богуслен, а заодно восточные фюльки Трёндалёга. Эйрик, ярл Хладира, великодушный и разумный сын невоздержанного и жадного язычника ярла Хакона сына Сигурда, получил западные прибрежные фюльки: от далекого заполярного Халогаланда до теплых, плодородных Ядара и Агдира. Датский конунг Свейн Вилобородый, трезво мыслящий и дальновидный вдохновитель заговора, сместив норвежского Олава, по традиции, взял себе Вик. В действительности он добился большего. Ярл Эйрик был его человеком, мало того – его зятем; хотя в эпоху викингов подобные отношения еще ничего не гарантировали (Олав сын Трюггви был женат на сестре Свейна, но это ему ничем не помогло), ярл Эйрик хранил верность Свейну, а потом его сыну Кнуту, к большой выгоде того и другого. Шведский конунг Олав выделил часть норвежских владений брату Эйрика, Свейну; а поскольку родичи Эйрика считали его самым многообещающим и, вполне справедливо, самым знаменитым из членов семьи, братья во всем его слушались и, таким образом, позиции конунга Свейна в Норвегии еще более упрочились. Это не только повысило престиж Дании среди скандинавских стран, но и позволило Свейну Вилобородому привести в исполнение свои честолюбивые замыслы относительно Англии. В 954 г., когда Эйрик Кровавая Секира был изгнан из Йорка и пал героической, но жалкой смертью, Нортумбрия признала власть англосаксонского короля Эадреда, и Англия четверть века не ведала викингских набегов. Это счастливое время закончилось в 980 г. Уэльс получил передышку раньше – с 918 г. по 952 г. Однако со смертью одного из прославленнейших валлийских королей Хюэла Да (Доброго), последовавшей в 952 г., викинги Дублина и Лимерика и их сотоварищи с острова Мэн не замедлили воспользоваться представившейся возможностью. С 980 г. набеги норманнов участились: в период 982–989 гг. кафедральный собор Святого Давида в Диведе грабили четырежды. Члены валлийского королевского рода порой использовали викингов в качестве военной силы в борьбе за власть, но те, кто получал таким образом корону, быстро оказывались в роли подставных правителей. В Южном Уэльсе норманны, похоже, преуспели больше, чем о том рассказывают хроники, поскольку за пятьдесят лет построили на его побережьях гавани и торговые города. То же самое они проделали в Ирландии. В Англии, как и в Уэльсе, возобновление викингских набегов совпало по времени с кризисом королевской власти (если, конечно, не явилось результатом этого кризиса). Эадред был могущественным королем; Эдгар, взошедший на трон после четырехлетней интерлюдии правления Эадвига, едва ли в чем ему уступал. По отношению к данам он проявлял великодушие и твердость, обращаясь с ними не как с жителями завоеванной страны, а как со своими добрыми подданными. На равных с англосаксами они собирали ополчение по повелению короля и подчинялись светским и духовным властителям, правившим под его рукой. Во времена Эдгара даны в Данело (очень скоро получившего это имя) наслаждались долгим миром вместе с обитателями Уэссекса и Мерсии, и их лояльность была сполна вознаграждена тем, что им позволили жить по своим законам и обычаям и самостоятельно решать все свои местные дела. Таким образом, Данело прочно вошло в состав англосаксонского королевства – даже если поводом к этому послужили чисто своекорыстные интересы. Эдгар умер в 975 г., и ему наследовал его сын Эдвард, о котором известно только, что он был юн, недостаточно тверд и вызывал недовольство многих. Его убили в 978 г., а со временем возвели в ранг святого и мученика. После него корону принял его двенадцатилетний брат Этельред, который с этого момента стал и по сию пору остается мишенью для яростных нападок. В самом начале его несчастливого и беспокойного правления (978—1016) бич Божий вновь обрушился на Англию. Пришли викинги. Ситуация во многом повторялась. Политические перемены в Дании и других северных землях, равно как и экономические трудности, вынуждали предприимчивых и решительных людей искать счастья на стороне. Пути и способы выдумывать не приходилось, тем более что прежние жертвы сами призывали напасть на свою голову, демонстрируя всем собственное бессилие. В Нормандию и Францию викингам дорожка была заказана, в Данело жили их соплеменники, поэтому в первой половине 980-х гг. они появлялись в основном на побережье между Гемпширом и Чеширом, и пока небольшими разрозненными группами. Новый этап начался с приходом к власти в Дании в 985 г. или чуть позже Свейна Вилобородого. Когда именно у Свейна впервые возникла идея захватить Англию, вместо того чтобы ее грабить, мы никогда не узнаем. Не исключено, что замысел складывался постепенно, по мере того как Свейн все больше убеждался – по рассказам и на собственном опыте – в полнейшей беспомощности англосаксов под предводительством Этельреда. Возможно, решение созрело окончательно уже после гибели Олава сына Трюггви, когда во время учиненной Этельредом в 1002 г. расправы над данами Данело погибла сестра Свейна – с той поры к личным амбициям датского конунга добавилась необходимость отомстить за смерть родственницы. Как бы то ни было, контраст между расчетливым, целеустремленным Свейном и бестолковым, робким Этельредом оказался столь же впечатляющим, как и разница в судьбах их народов. Но сначала, пройдя воинскую науку у русов в Новгороде и набравшись опыта в пиратских походах на Балтике, на сцену явился юный Олав сын Трюггви. Никаких правдоподобных сведений о первых его походах не сохранилось ни в английских, ни в норвежских источниках. О битве при Мэлдоне, во время которой, по сообщению Англосаксонской хроники (рукопись «А»), норманнами предводительствовал некий Олав (Анлав), ни в скальдической поэзии, ни в сагах не говорится ничего. Храбрый Бюрхтнот вышел навстречу вражескому войску, намного превосходившему численностью его дружину, и когда норманны предложили ему откупиться золотом и серебром, пообещал им вместо этого вдосталь мечей и копий и добрую битву. Бюрхтнот выказал немалую доблесть, но поступил безрассудно; он не удостоился славы у победителей-викингов и мало нашел подражателей среди побежденных англосаксов. После гибели Бюрхтнота Олав и Этельред заключили соглашение, о котором уже упоминалось выше. В нем содержатся важные сведения относительно правил торговли и навигации в прибрежных водах; также оговаривается, что все прошлые разногласия между двумя народами будут забыты, взаимные претензии сняты, а завершается это все весьма откровенным утверждением, что 22 ООО фунтов золота и серебра будут выплачены викингам в знак заключения мира. В статье Англосаксонской хроники за этот год сообщается, что захватчикам выплатили 10 ООО фунтов. Впрочем, и те, кому досталось это богатство, и те, кто платил, прекрасно знали, что мир не будет долгим. Олав сын Трюггви не появлялся в Англии пару лет, но в 994 г. приплыл туда снова; на сей раз викинги начали настоящую военную кампанию, и хотя англосаксы дважды пробовали остановить их, эти попытки закончились ничем из-за трусости и предательства этельредовских военачальников. У Олава сына Трюггви в 994 г. были военные корабли, войско и кроме того – союзник, датский конунг Свейн Вилобородый. Теперь, когда место вождей-кормчих, приводивших своих морских коней по бурным водам к английским берегам, заняли конунги или будущие конунги, викинге кие походы перешли в иное качество. Ряд фактов указывает на то, что уже в это время некоторые англосаксонские эрлы и таны, слишком отчетливо осознававшие полную непригодность Этельреда как короля, готовы были признать своим правителем Свейна. Военная слава времен короля Альфреда померкла, в палатах высоких лордов, где прежде почитались доблесть и закон, ныне поселился страх, и простые воины приходили в отчаяние, видя трусость своих предводителей. Но гроза 994 г. миновала, хотя за эту временную передышку пришлось заплатить дорогой ценой. Слишком многое разъединяло Олава и Свейна, чтобы их союз мог просуществовать достаточно долго. Кроме того, лондонцы так храбро защищали город, что викинги не сумели его взять и сами понесли тяжелые потери. Встретив столь яростное сопротивление, норманны сняли осаду и, разделившись по своему обыкновению на более мелкие отряды, отправились в Эссекс, Кент, Сассекс и Гемпшир. Там викинги обзавелись конями и предались своему любимому занятию – грабежам. Англосаксы купили мир за 16 ООО фунтов, а припасы для грабителей собирали со всего Уэссекса. Олав и Свейн сразу же расстались. Датский конунг отправился домой, разорив по дороге Уэльс и остров Мэн. Он, однако, собирался вернуться. Олав принял крещение и покинул Британские острова навсегда. С 995 г. его судьба связана с Норвегией. Но то, что двое бывших союзников отныне заняли более естественные для них позиции заклятых врагов, не слишком помогло Этельреду. В 997–999 гг. даны безнаказанно хозяйничали на побережьях Уэссекса, и гнев и отчаяние его обитателей переданы в одной из самых трагических записей Англосаксонской хроники. «999. В тот год вражеское войско опять подошло к Темзе и поднялось по Медуэй к Рочестеру. Там их встретили жители Кента и разыгралась короткая битва, но, увы, ополчение быстро обратилось в бегство, ибо люди не дождались обещанной помощи, и поле битвы осталось за данами. Даны обзавелись конями и ездили верхом где хотели, разграбив и опустошив почти весь Кент. Король и его советники решили выступить против них с флотом и пешим ополчением. Но когда корабли были уже готовы, день за днем следовали проволочки, и несчастные люди, что ждали на кораблях, терпели тяготы. Всегда, когда требовалось наступать, они медлили час за часом, и враги успевали собрать силы, и побережья оставались без охраны, и все делалось слишком поздно. Так что в конце концов ничего не вышло, кроме тягот для людей, пустых трат да радости врагов». Летом 1000 г. викингское войско переправилось через канал в «королевство Ричарда», Нормандию. До 991 г. Нормандия была для викингов, грабивших Англию, надежным прибежищем, где они всегда могли подлечить раненых и починить свои корабли. В 991 г. Этельред и герцог Нормандии Ричард I по настоянию папы заключили соглашение, по которому англосаксонский король не должен был привечать врагов герцога, а герцог – врагов короля. Однако вопрос о том, как долго действовал этот договор и насколько он соблюдался, остается открытым; во всяком случае, не похоже, чтобы в 1000 г. Ричард II принял викингов менее приветливо, чем в прежние времена. В 1001 г. норманны вернулись и продолжали грабить Уэссекс, пока Этельред не выплатил им в общей сложности 24 000 фунтов за традиционное обещание оставить Англию в покое. Одновременно Этельред попытался установить более дружеские отношения с Нормандией. Он женился на сестре Ричарда II Эмме, но, судя по всему, этот брак в целом не улучшил положения[169]. Естественно, симпатии нормандцев были полностью на стороне их весьма близких скандинавских родичей. Впрочем, и Этельред, хотя и не достиг желаемого результата, в трудный момент смог найти приют при дворе своего шурина. Другие его действия имели куда более разрушительные последствия. В том же 1002 г. он повелел «в день святого Бриса (13 ноября) убить всех данов, которые жили в Англии», ибо, как сообщает Англосаксонская хроника, ему сказали, что даны собирались убить его и его советников и захватить королевство. Был ли то навет, или король сам придумал это обвинение, дабы оправдать столь подлое и бессмысленное деяние, сказать трудно. Конечно, до жителей Данело попробуй доберись, но кое-где повеление короля все же исполнили (в источниках упоминается, по крайней мере, расправа над данами в Оксфорде), и предание гласит, что среди жертв оказалась сестра конунга Свейна, леди Гуннхильд. Военные кампании Свейна в Англии в 1003–1005 гг. едва ли имели своей целью завоевание королевства. Скорее то была кровная месть, которая, как нередко случалось, принесла мстившему заодно и прибыль. Свейн разграбил Эксетер, Уилтон, Солсбери, Норидж и Тетфорд и лишь один раз встретил достойное сопротивление: после грабежа в Тетфорде некий Ульвкютель из Восточной Англии собрал своих людей и атаковал викингское войско. Если бы англосаксы сумели исполнить его повеление и захватить оставленные данами корабли, викингам бы не поздоровилось, и, как говорит Хроника, «они сами признавали, что нигде в Англии не пришлось им выдержать столь жестокого боя, как тот, который дал им Ульвкютель». Из сказанного становится ясно, как легко далеко идущие планы Свейна могли обернуться для него позором и смертью. Даны уплыли из Англии в голодный 1005 г., чтобы вернуться в 1006 г. Их новые вылазки кажутся уже своего рода бравадой. Англосаксонская хроника с печальной иронией повествует, как викинги обосновались со всеми удобствами на острове Уайт, собрали запасы еды в Рединге, и хотя было сказано, что, дойдя до Кукамсли Ноб, они уже никогда не вернутся к морю, викингское войско, совершив дерзкую вылазку, достигло указанного места. Оттуда они повернули назад, обратили в бегство срочно собранное ополчение и, вопреки всем пророчествам, проскакав через Винчестер, возвратились на побережье. Горожане видели, как они, явно гордясь собой, везли к кораблям добычу, захваченную в 80 километрах от моря. Викинги предприняли этот поход, пока король справлял Рождество в Шропшире. Но Этельред не оставил случившееся без внимания и в 1007 г. заплатил норманнам 36 ООО фунтов, попутно снабдив их провизией, собранной по всему королевству. Присоединив эти подарки к награбленному добру, даны, весьма довольные, покинули Англию. Покинули на два года. Этельред попробовал подготовиться к новому нашествию, но эти попытки в очередной раз оказались неудачными. Во-первых, он решил повысить военную мощь королевства, поставив нового элдормена в Мерсии, однако избрал на эту роль печально известного предателя Эадрика Жадного. Во-вторых, король повелел построить флот, дабы он охранял прибрежные воды и не позволял ни одному викингскому судну пристать к берегу. Согласно Хронике, с каждых трехсот гайд надо было выставить один военный корабль с командой, а с каждых восьми гайд – предоставить шлем и кольчугу[170]. К 1009 г. корабли построили, флот собрался в Сандвиче, где и обнаружилась полная его беспомощность – результат взаимных претензий, соперничества, своекорыстия, трусости, своеволия и откровенного членовредительства, процветавших среди его предводителей. После того как 80 кораблей были сожжены, Этельред со своими элдорменами и советниками, как сказано в Хронике, «отправился домой». Уцелевшие корабли отвели в Лондон, а в Сандвиче 1 августа высадились даны. Эта большая, сильная армия в ту же осень безнаказанно принялась разорять окрестности. В отличие от войска, которое полтора века назад привели в Англию сыновья Рагнара, ее основу составляли не воины по случаю или по неволе, стремившиеся вернуться в родной дом. На сей раз к английским берегам приплыли профессионалы. В отсутствие конунга Свейна ими командовали двое братьев, не безызвестные Торкель Длинный и Хемминг, а также некий Эйлив, брат ярла Ульва, позже женившегося на дочери Свейна Эстрид. Сыном Эстрид и Ульва был Свейн Эстридсен, родоначальник нынешней датской королевской династии. Можно (и нужно) относиться с большим подозрением ко всему, что рассказывается в сагах о йомсвикингах; и, как мы уже говорили, раскопки в Волине-Юмне ничего не дали, кроме указаний на то, что в городе жили славяне и скандинавы. Однако в самой Дании около 1000 г. были возведены крепости, ничем не хуже легендарного Йомсборга. Нам известно четыре – Треллеборг у Слагельсе на западе Зеландии, Аггерсборг в Лимафьорде, Фюркат неподалеку от Хорбо в восточной Ютландии и Ноннебакен в Оденсе на Фюне. Все они имеют четкую планировку и представляют собой группы деревянных построек, окруженных стеной. В Треллеборге 16 домов расположены так, что образуют четыре квадрата со свободным пространством внутри, и эти четыре квадрата вместе составляют еще один большой квадрат. В Фюркате и Ноннебакене тоже по 16 домов, а в Аггерсборге – 48. Размеры домов в разных крепостях разные, но внутри каждого лагеря строго одинаковы. (В основу планировки лагерей положена римская мера длины – римский фут, составляющий 29,57 сантиметра. В Аггерсборге длина домов – ПО римских футов, в Треллеборге – 100, в Фюркате – 96.)  Рис. 54. Треллеборг. План крепости Раскопки в Треллеборге, обнаруженном первым, ведутся давно и более активно, чем в прочих крепостях, поэтому о нем нам известно больше. Он располагался на высоком мысу между двух судоходных рек – Ваарбьо и Тудео, которые после слияния несут свои воды еще примерно три километра к проливу Большой Бельт между Зеландией и Фюном. Перед началом строительства землю на мысу выровняли. Подходы к крепости, помимо двух рек, преграждали болота, раскинувшиеся к северу, западу и юго-западу от нее. Кроме того, постройки Треллеборга были обнесены земляным валом с деревянными конструкциями внутри и частоколами. Толщина вала составляла около 17 метров; высота – 7 метров, и по форме он представлял собой практически точную окружность. Четверо ворот, расположенных четко напротив друг друга, выходили на четыре стороны света (небольшое отклонение к северо-востоку можно не учитывать) и соединялись улицами, пересекавшимися ровно в центре большого квадрата, образованного квадратами домов. Снаружи вал был укреплен бревнами; со стороны суши вдоль него тянулся широкий глубокий ров. Но даже этого строителям Треллеборга показалось недостаточно. С востока и юго-востока, там, где крепость не защищала водная преграда, проходила еще одна линия укреплений – правда, этот внешний вал был ниже, а ров – мельче. И сегодня, глядя на хорошо сохранившийся вал и забетонированные ямы на месте опорных столбов, легко вообразить себе былую мощь Треллеборга: ее обеспечивали выгодное местоположение, удобный выход к морю, надежная гавань, где корабли могли укрыться от штормов и врагов, и сильный, мобильный гарнизон.  Карта 15. Дания в эпоху викингов Диаметр внутреннего кольцевого вала составляет 136 метров. Большую часть площади внутри его занимают 16 домов. Несколько мелких строений, в том числе нечто похожее на караульни у северных и западных ворот, едва ли нарушают совершенную симметрию планировки. Стены домов сооружались из вертикально поставленных бревен, внешний ряд опор образовывал «наружную галерею» и поддерживал крышу. Сами постройки имели форму ладьи, с закругленными боковыми стенами и прямыми торцами; внутри они делились на три помещения, самое просторное из которых располагалось в середине. Между внутренним и внешним валом также стояли дома: 13 располагались полукругом и еще два за внутренним рвом у восточных ворот (рис. 54). От построек внутри крепости они отличались только тем, что не состыковывались в квадраты и длина их составляла не 100 римских футов, а 90. Прямоугольный участок между внешним валом и двумя стоящими отдельно домами представлял собой крепостное «кладбище», причем захоронения на нем производились ранее, чем была возведена крепость. Большинство скелетов принадлежит мужчинам в возрасте от двадцати до сорока лет, то есть «призывного» возраста. Обнаружено также несколько захоронений пожилых людей и несколько детских погребений. Поскольку аскетизм в теории всегда выглядит более привлекательным, чем на практике, нет ничего удивительного, что среди погребений встречаются и женские – хотя это полностью противоречит законам (очевидно, вымышленным) йомсвикингов, не допускавшим присутствия женщин в Йомсборге. Умерших клали в могилы головой на восток, но едва ли это имеет какое-либо отношение к христианским погребальным обычаям. Погребальный инвентарь скуден, но включает в себя оружие (в том числе прекрасное лезвие секиры, инкрустированное серебром, примерно 1000 г.), кузнечные инструменты, сельскохозяйственные орудия, женские украшения, приспособления для прядения и ткачества.  Рис. 55. Дом в Фюркате (реконструкция) И все-таки, что же такое Треллеборг? Когда его построили и с какой целью? Ответить на первый вопрос, исходя из всего сказанного выше, несложно: перед нами крепость, служившая одновременно военным лагерем. Согласно археологическим данным, ее, как и три другие, возвели в период 970—1020 гг. Трудно представить, что кто-либо, кроме конунга, мог построить четыре крепости, являвшиеся подлинными достижениями инженерного искусства, для сооружения которых потребовалось столько денег, труда и материалов (по оценкам, для постройки одного только Треллеборга пришлось срубить 8000 деревьев). И кто из конунгов был способен на это, если не конунг Свейн? Впрочем, при решении таких вопросов едва ли стоит действовать методом исключения. Попробуем подойти к проблеме с другой стороны. По мнению исследователей, четыре крепости могли вместить 4000 человек. Кому под силу собрать такое войско? Только конунгу – причем в особо благоприятных обстоятельствах. И не похоже, чтобы эта затея была пустой прихотью. Судя по расположению крепостей и их планировке, им отводилось сразу две роли. Они служили местом сбора и перевалочным пунктом для войск, отправлявшихся в далекие походы, а заодно их гарнизоны поддерживали надлежащий порядок в окрестных землях. Это опять-таки указывает на Свейна, которому требовались хорошо обученные наемники, чтобы морально обезоружить, а потом завоевать Англию, и который имел возможность щедро платить тем, кто станет приглядывать за Данией в его отсутствие. Строительство четырех крепостей было закономерным следствием военной экспансии викингов за море. Постоянные демонстрации военной силы оказались весьма прибыльным занятием, и в данном случае на это следует обратить особое внимание. Как мы уже говорили, во второй половине X в. приток куфийского серебра в Скандинавию стал уменьшаться, а к началу XI в. прекратился совсем. Но норманнам требовалось серебро, причем в больших количествах, и трезвый разбойничий ум Свейна подсказал ему, где это серебро добыть: конечно же получить в качестве дани в раздираемой внутренними дрязгами, отчаявшейся Англии. Колесо завертелось в 980 г., и Свейн (лично или через своих ставленников) с 994 г. до своей смерти в 1013 г. раскручивал его сильней и сильней. Каждое нападение на несчастную страну приносило очередной данегельд, и на эти деньги можно было содержать войско до следующей атаки. Цифры поражают: 994 г. – 16 ООО фунтов; 1002 г. – 24 ООО фунтов; 1007 г. – 36 000 фунтов; 1012 г. – 48 000 фунтов. Поистине, Англия сама платила за то, чтобы ее завоевали! Дань не всегда выплачивалась только деньгами. Фибулы, обручья, браслеты, просто слитки – все годилось, лишь бы серебряное[171]. Не все те, чьи жадные руки расхватывали эти сокровища, были даны; в войске Свейна собрались наемники и охотники за удачей со всей Скандинавии. Множество мемориальных камней в Швеции воздвигнуто в память о воинах, сражавшихся, а порой – погибших, в Англии. В пяти надписях упоминаются люди, получавшие свою долю собранной с англосаксов дани. Камень в Гринде (Сёдер-манланд) воздвигнут по храброму Гудви, который «отправился в Англию и получил там долю от гельда». Надпись в Васбю сообщает, что «Али воздвиг этот камень по себе. Он получал гельд Кнута в Англии. Упокой, Господи, его душу». И наконец, самая знаменитая – надпись с боррестадского камня в Оркестаде (Упплёнд): «Карей и Гербьёрн воздвигли этот камень по Ульву, своему отцу. Спаси, Господи и Матерь Божья, его душу! Ульв трижды получал данегельд в Англии. Первый раз платил Тости. Потом Торкель. Потом Кнут». Некоторые исследователи полагают, что Тости – это Скёглар-Тости, отец Сигрид Гордой, которую (если она вообще существовала) ударил по лицу Олав сын Трюггви и которая потом стала женой Свейна Вилобородого. Торкель – это Торкель Длинный, Кнут – Кнут Могучий. Добытые сокровища растекались по всей Скандинавии: на Готланд, в материковые области Дании и Швеции, меньше – В Норвегию. Некая их доля оседала на островах Атлантики, признававших власть конунгов[172]. Количество англосаксонских денег в скандинавских кладах резко возрастает с начала правления Этельреда. В первые десятилетия основным их источником был данегельд; но и Кнут после завоевания Англии расплачивался со своими наемниками английской монетой. Деньги для этих выплат собирались по всей стране. В 1018 г. данегельд вылился в беспрецедентную сумму 72 ООО фунтов, не считая то ли 10 500, то ли 11 ООО фунтов, собранных лондонцами. С 1012 г. ставка данегельда постоянно повышалась, а при Кнуте налог на содержание войска – херегельд – превысил все остальные. В статье 1040 г. Англосаксонской хроники сообщается, что датский конунг выплачивал гребцам на военных кораблях по восемь марок; даже притом что размеры его 60 кораблей нам неизвестны (у Кнута, по свидетельствам источников, был корабль на 120 весел), общая сумма едва ли могла составить менее 3000 фунтов в год, помимо тех денег, которые платили хускарлам – наемникам, составлявшим «личную гвардию» конунга. Англосаксонские монеты продолжали поступать в Скандинавию до 1051 г. – с этого времени Эдуард Исповедник отменил херегельд. Факты, полученные из четырех разных источников, если увязать их вместе, позволяют понять более четко, что представляли собой военные кампании армий Свейна и Кнута. С одной стороны, у нас есть погодные записи Англосаксонской хроники, очень личностные и исполненные чувства; с другой – молчаливые свидетельства четырех датских крепостей, построенных с определенной целью и заброшенных, когда эта цель была достигнута; также имеются сведения об огромных данегельдах и о ежегодных выплатах наемникам и – в пару к ним – полученные археологами данные о постоянном притоке английской монеты в Скандинавию в этот период. Однако вернемся в 1009 г. Датское войско занималось привычным делом. Восточный Кент купил мир за 3000 фунтов; лондонцы, как всегда, доблестно оборонялись и отстояли город, однако даны разорили все вокруг, сожгли Оксфорд и разграбили Ипсвич. Много жителей Восточной Англии и Кембриджа погибли в жестокой битве при Рингмере (1010 г.): давний враг данов, Ульвкютель держался стойко, но изменник Тюркютель Лошадиная Голова нарушил строй и позорно бежал с поля боя. Среди воинов, сражавшихся в этой битве под командой Торкеля Длинного, был плотный молодой норвежец Олав сын Харальда, о котором еще пойдет речь в дальнейшем. Поражение при Рингмере принесло свои горькие плоды: даны разорили всю Восточную Англию, разграбили Тетфорд и Кембридж, прошли огнем и мечом по Оксфордширу, Букенгемширу, Бедфордширу. На сей раз англосаксы уже не пытались сопротивляться. Судя по Англосаксонской хронике, к 1010 г. Англия готова была отдаться в руки завоевателей. «Тогда они с добычей возвратились к своим кораблям; и когда они разошлись по кораблям, тут и должно было собраться ополчение и оставаться наготове на тот случай, если даны замыслят новую вылазку. Но ополчение как раз отправилось домой. Когда враги были на востоке, наше войско собиралось на западе, а когда они были на юге, наше войско было на севере. Всех советников призвали к королю, чтобы они решили немедля, как защитить королевство, но какой бы способ они ни избирали, месяца не проходило, и все оказывалось брошено. Под конец уже ни один знатный человек не желал собирать ополчение, но бежал быстро, как только мог; и корабли не приходили друг другу на помощь». Следующий год не принес облегчения. Осенью Кентербери оказался в руках врагов и архиепископ кентерберийский был захвачен в плен – такова цена предательства. Англия уже делала первые шаги к тому, чтобы заключить очередное перемирие; 48 ООО фунтов собрали и передали данам после Пасхи 1012 г. За архиепископа Эльфхеаха потребовали отдельный выкуп, но Эльфхеах отказался его выплачивать и запретил кому бы то ни было другому это делать. То, что случилось дальше, поистине отвратительно. В Гринвич, куда сошлось датское войско, привезли вино с юга, в результате чего все происходящее стало напоминать некоторые сцены из северных саг о древних временах. В какой-то момент упившиеся даны принялись избивать архиепископа, используя для этой цели оставшиеся от пира кости и головы зарезанных животных; потеха продолжалась до тех пор, пока секира какого-то жалостливого разбойника не размозжила старику голову. Говорят, Торкель Длинный пытался остановить своих людей, обещая отдать им все, что у него есть, если они пощадят Эльфхеаха, – все, «кроме моего корабля»[173]. Возможно, именно из-за этого эпизода Торкель в конце года, когда датское войско разделилось, со своими 45 кораблями покинул Свейна и перешел на службу к Этельреду. Согласно одной из гипотез измена Торкеля заставила Свейна самого направиться в Англию следующим летом. Думать так – значит недооценивать хладнокровие датского конунга. К тому моменту он уже не раз продемонстрировал свое умение манипулировать людьми и направлять ход событий, равно как и способность точно выбрать время. Наступление на Англию разворачивалось в течение двадцати лет, и в 1009–1012 гг. натиск данов уже невозможно стало сдерживать. Если бы во главе англосаксонского ополчения оказались доблестные и умелые воины, если бы к людям вернулись надежда и ясное понимание цели, англосаксы могли бы сражаться с отчаянным упорством и даже победить – но ничего этого не произошло. Повсюду царили уныние и отчаяние. И вот теперь, когда жадные до богатства слуги сделали свое дело, пришла очередь конунга. Предусмотрительный Свейн не отказался бы покарать Торкеля Длинного за предательство или, возможно, неумеренные амбиции[174], объяснив ему со всей очевидностью, кто здесь хозяин, но не в этом состояла главная его цель. Свейн Вилобородый собирался стать королем Англии. Все было рассчитано до последней мелочи. По свидетельствам источников, конунг привел в Сандвич огромный, могучий флот, который затем вошел в Хамбер и поднялся примерно на 30 километров вверх по Тренту до Гейнсборо, располагавшегося в самом сердце «датской» Англии. Свейн справедливо полагал, что в этих краях он найдет многочисленных сторонников и надежное убежище. Так и случилось. Нортумбрийский эрл Ухтред признал его власть, его примеру последовали обитатели Линдси и Пяти Бургов, и все даны, жившие к северу от Уотлинг-стрит, охотно к ним присоединились. Оставив своего сына Кнута присматривать за кораблями и заложниками, Свейн поскакал с войском в английскую Мерсию, где впервые с начала похода позволил данам грабить. Оксфорд и Винчестер изъявили конунгу свою покорность, после чего тот атаковал Лондон. Лондонцы защищались, как всегда, мужественно, и на сей раз им помогали хускарлы Этельреда и корабельщики Торкеля Длинного. Свейну пришлось отступить, но, по большому счету, это ничего не изменило. Конунг не стал пробивать лбом стену, а двинулся дальше на запад. Эрлы и таны западных областей оказались более покорными, и, по свидетельству Хроники, к тому времени как Свейн вернулся в Гейнсборо, «повсюду все люди признали его королем». Положение лондонцев теперь стало совершенно безнадежным: им ничего не оставалось, как искать мира с конунгом, предоставив ему заложников, богатую дань и провизию. Король Этельред, которого покинули все, кроме Торкеля Длинного, отправил жену и сыновей в Нормандию, а вскоре после Рождества сам последовал за ними. Свейн выступил из Сандвича в конце июля; теперь, спустя пять месяцев, он правил Англией. Через пять недель конунг умер. Ему было пятьдесят пять лет, когда он, как равнодушно сообщает Хроника, «кончил свои дни на Сретенье», 3 февраля 1014 г. Будучи умелым военачальником и тонким политиком, он отстоял Хедебю от притязаний германской империи, сделал вендов союзниками Дании, прибрал к рукам йомсвикингов (или, точнее, норманнских наемников, ставших прообразом для поздней легенды), лишил власти Олава сына Трюггви, поставил ярла Эйрика сына Хакона править теми областями Норвегии, которые не подчинялись ему, Свейну (либо Олаву Скётко-нунгу), непосредственно, и, наконец, завоевал Англию. Он содействовал распространению христианства, но проявлял разумную терпимость в отношении язычников; чужеземные сокровища, рекой стекавшиеся в Данию в его правление, обеспечивали стране богатство и процветание. Кроме всего прочего, он оставил достойного сына, который завершил его труды в Англии и Скандинавии; и ни Свейн, ни кто другой из людей того времени не мог знать, что его политика не имеет будущего. У Англии еще был шанс остаться английской. Сыну Свейна Кнуту, который возглавлял теперь «датскую партию», едва исполнилось восемнадцать лет, организаторский талант и гибкость будущего могущественного правителя пока не проявились в полной мере. Он не имел достаточного опыта в командовании войском, а в ближайшем его окружении не нашлось надежного и влиятельного человека, который помогал бы ему бескорыстно, как регент Гутхорм – десятилетнему Харальду Прекрасноволосому, или покровительствовал ему, как Торкель Длинный четырнадцатилетнему Олаву сыну Харальда. При том Англия и после двадцати лет бедствий была достаточно богата и сильна. На сей раз англосаксы действовали быстро: они отправили посланца к Этельреду в Нормандию и предложили ему вернуться и править ими опять, более справедливо и мудро, учтя все ошибки прошлого. Этельред возвратился в апреле 1013 г. и возглавил военный поход против данов и их союзников в Линдси. Кнут, вероятно по чьему-то совету, увел свое войско на корабли и направился в Сандвич, отдав Линдси на откуп исполненному негодования Этельреду. В Сандвиче он предал мучительным казням заложников, присланных англосаксами к Свейну, бросил искалеченных людей на берегу и, оставив о себе недобрую память, отплыл в Данию. Датскую корону после смерти Свейна наследовал старший брат Кнута, Харальд: родственные чувства или здравый смысл подсказали ему, что лучше помочь брату отвоевать себе королевство – и желательно где-нибудь подальше. Стали собирать войско. К счастью для Кнута, его поддержал Эйрик, ярл Хладира, правивший в Норвегии под рукой данов. Этот закаленный в боях воин в молодости пиратствовал на Балтике, сражался рядом со своим отцом в победной битве при Хьёрунгаваге, разорил якобы русский Алдейгьюборг и, согласно исландским и норвежским источникам, сделал больше всех в морском бою у Свольда. За многие годы он приобрел знание людей и опыт в государственных делах, но, довольствуясь древним титулом своего рода, хранил верность датской династии, с которой его связывали родство и клятва. Такой человек идеально подходил на роль eaxle-gestealla, соратника и друга честолюбивого юного конунга. Куда больше удивления вызывает тот факт, что среди сторонников Кнута оказался Торкель Длинный, с 1012 г. честно служивший Этельреду. После карательной экспедиции в Линдси Торкелю и его людям было выплачено 21 ООО фунтов, и в свете этого трудно понять, почему верный наемник вдруг оставил своего вернувшегося к власти господина. Согласно одной из версий, в Англии погиб его брат и он хотел за него мстить, но более правдоподобным все же кажется, что Торкель руководствовался личными интересами: он всегда чувствовал, куда дует ветер, и чутье не обмануло его, когда он отплыл в Данию и, явившись к Кнуту с девятью кораблями, согласившимися за ним последовать, предложил тому свою службу. Летом 1015 г., когда блистательная флотилия Кнута направилась к берегам Англии, те, кто должен был ему противостоять, вовсю занимались привычными дрязгами. Эадрик Жадный по непонятным соображениям повелел убить двух самых знатных танов Семи Бургов – Сиверта и Моркере, после чего король Этельред, во всем ему потакавший, конфисковал владения убитых и арестовал вдову Сиверта. Сын Этельреда Эдмунд освободил несчастную леди, женился на ней против воли отца и уехал с нею на север, где присвоил себе земли Сиверта и Моркере с полного согласия местных жителей, равно ненавидевших и изменника Кнута, и мстительного Этельреда. В тот самый момент, когда более всего требовалось единство, страну расколола вражда между Этельредом и его сыном. Возможно, Торкель Длинный предвидел что-нибудь в этом роде. Так или иначе, теперь он нес службу в составе сплоченного, хорошо обученного войска, во главе которого стояли опытные и мудрые военачальники. С сентября армия Кнута взялась за дело всерьез. В атмосфере всеобщего недоверия и предательства, царившей в Англии, первыми жертвами захватчиков стали Уэссекс и Уорикшир. После того как гнусный Эадрик с 40 кораблями переметнулся к данам, в распоряжении Кнута оказалась добрая половина страны. Эдмунд, объединившись с Ухтредом из Нортумбрии, выступил в поход и разорил Стаффордшир, Шропшир и Чешир; но Кнут двинулся со своим войском на север, через Ноттингем к Йорку, и Ухтреду пришлось сдаться. Его вскоре убили или казнили, а Нортумбрию Кнут отдал в надежные руки ярла Эйрика из Хладира. Победоносный завоеватель собрался атаковать Лондон, но прежде чем его корабли подошли к городу, Этельред Нерешительный умер, «изведав за свою жизнь множество невзгод и тягот». Уитаны и горожане избрали королем сына Этельреда Эдмунда. Месяцем позже даны осадили Лондон. Операция была хорошо спланирована и подготовлена, вплоть до того, что на южном берегу Темзы прорыли канал, обеспечивший проход кораблям. Город окружили со всех сторон, но очередная попытка захватить Лондон закончилась неудачей. Короля Эдмунда к тому времени там уже не было: он собрал войско и провел блестящую военную кампанию по освобождению Уэссекса, все жители которого, как пишет Хроника, «признали его власть». Затем он двинул войска на армию, осаждавшую Лондон: застигнутые врасплох даны дрались яростно, но вскоре отступили. Однако войско Эдмунда понесло настолько тяжелые потери, что королю пришлось отойти с занятых позиций, и осада скоро возобновилась. Лондон по-прежнему не сдавался, готовясь к худшему; но Кнут внезапно развернул свою армию и повел ее в Восточную Англию и Мерсию. Там даны пополнили запасы провизии, после чего направились к Медуэй. Датское войско, теперь уже конное, появилось в Кенте, однако Эдмунд разбил их у Отфорда, убив всех, кто не успел убежать. Будущее Кнута в Англии представлялось теперь настолько неопределенным, что Эадрик Жадный предпринял очередной маневр и присоединился к войску Эдмунда. Король принял его, и, как сказано в Хронике, «это была большая ошибка». Расплачиваться за нее пришлось очень скоро. Когда собравшееся из всех областей Англии войско, под предводительством Эдмунда, встретилось с армией Кнута у Ашингдона в Эссексе, «элдормен Эадрик поступил так, как всегда поступал прежде: он и его люди первыми обратились в бегство и подали пример остальным, предав своего короля и народ». Эта победа принесла Кнуту английскую корону. В тот роковой день пал Ульвкютель, так долго и доблестно защищавший Восточную Англию, и «все благороднейшие люди Англии». Эдмунд Железный Бок остался жив и укрылся в Глостершире. Кнут преследовал его, однако дело в итоге решили миром: по соглашению Эдмунд остался королем Уэссекса, а Кнут правил остальной Англией. Переговоры вел Эадрик Жадный. Подобное решение могло привести только к новым войнам, ибо ни Кнут, ни Эдмунд не стали бы долго мириться со своим положением. Однако соперникам не довелось еще раз помериться силами: Эдмунд умер в тот же год в день святого Андрея (30 ноября) в возрасте двадцати двух лет. Англосаксам ничего не оставалось, как с горечью, но и некоторым чувством облегчения избрать королем Кнута. Он был еще моложе, чем его доблестный противник. Правление Кнута в Англии не имеет непосредственного отношения к нашей теме. Однако два события 1017 г. все же заслуживают внимания. Исходя из административных и военных нужд, Кнут поделил всю территорию Англии на четыре области: Уэссекс он оставил за собой; Нортумбрия отошла ярлу Эйрику; Восточную Англию получил Торкель Длинный, который, нельзя не признать, достаточно для этого потрудился; а Мерсию – Эадрик Жадный. Впрочем, последний недолго радовался – через пару месяцев Кнут его казнил. Ярл Эйрик достойно правил своими землями до самой смерти в 1023 г. Судьба Торкеля оказалась куда более беспокойной. С 1017-го до 1020 г. он, судя по всему, был ближайшим сподвижником Кнута, свидетельствовал королевские грамоты и, по сообщениям источников, находился при короле во всех важных случаях. Наглядным подтверждением особого положения Торкеля в первые годы служит тот факт, что он единственный назван по имени в обращении Кнута к своим подданным, которое тот выпустил по возвращении из Скандинавии в 1020 г.[175] В 1021 г. Торкель был изгнан. В 1023 г., когда Кнут приплыл в Данию, состоялось примирение, и условия соглашения указывают на то, что Торкель и в годы изгнания оставался весьма могущественной и влиятельной персоной: Кнут сделал его своим наместником в Дании и отдал ему на воспитание своего сына Хардакнута. С этого момента, однако, Торкель исчезает со страниц истории. Другим важным шагом Кнута стал брак с вдовой Этельреда Эммой. Англосаксонская хроника сообщает, что он «повелел привести к себе вдову прежнего короля Этельреда, дочь Ричарда, чтобы сделать ее своей женой». Политически этот союз сулил немалые выгоды. Не вызвав особого недовольства англосаксов, Кнут установил весьма многообещающие династические связи и укрепил дружбу с нормандским герцогом Ричардом П. К тому времени он уже был женат на Эльфгиву из Нортгемптона; нежную привязанность к ней Кнут сохранил на всю жизнь и в 1030 г. постарался обеспечить ей и ее сыну Свейну блестящее будущее в Норвегии. Однако титул королевы получила Эмма, и по договоренности наследовать английскую корону должны были дети от этого нового брака, а не сыновья Этельреда и тем более не дети Эльфгиву. Такое решение оказалось весьма разумным и пошло на пользу всем, кроме, пожалуй, норвежцев. Но и для них в конце концов все обернулось к лучшему. В 1018 (или 1019) г. брат Кнута, датский конунг Харальд, умер, и тот отправился в Данию, чтобы вступить в права наследования. Торкель Длинный оставался наместником в Англии, и этот факт, возможно, подогрел прежние его амбиции, что и привело к его изгнанию в 1021 г. Хотя у нас нет прямых этому подтверждений, многие поступки Торкеля указывают на то, что он не терял надежды получить свой кусок пирога – в Англии или в Скандинавии. Другими словами, этот неотесанный и хитрый викинг старого пошиба никогда не упускал своего, если только конунги не портили дело. Не исключено, что Кнут привел свой флот на остров Уайт в 1022 г. из-за того, что опасался каких-либо ответных действий со стороны изгнанника[176]. После примирения в Дании в 1023 г. Кнут поручил его заботам Данию и Хардакнута, но увез с собой в Англию сына Торкеля. Когда Торкель спустя пару лет умер, правитель Англии и Дании едва ли сильно о нем горевал. В последующие годы Кнут сумел утвердить себя не только в качестве властителя, но и как правителя европейского масштаба. О его личных качествах мы знаем очень мало[177], куда больше известна его деятельность миротворца и законодателя, государя, политика и покровителя церкви. Как законодатель, он, следуя давней англосаксонской традиции, скорее систематизировал и дополнял старые законы, нежели создавал новые. Стентон справедливо указывает, что «размеры «кодекса Кнута» и разработанность деталей характеризуют его создателя как одного из самых выдающихся законодателей «темных веков»[178]. Ценность этих законов заключалась не в их оригинальности, а в том, что они обеспечивали права людей и порядок в стране, служили гарантией справедливости и надежным орудием при разрешении споров и улаживании распрей. Для Кнута законы, наравне с религией были оплотом королевской власти. Он с уважением относился к церкви постольку, поскольку использовал ее в своих интересах – как, впрочем, и церковь использовала его. Между церковью и королевской властью в Англии издавна существовали тесные связи; каждая из сторон исполняла свои обязательства перед другой во славу Господа и ради блага народа. И все же некое блистательное великолепие видится в том рвении, с каким юный чужеземец-завоеватель принял на себя традиционные обязанности английских королей в отношении религии и клириков. Сам Кнут немало от этого выиграл – его отношения с церковью принесли ему добрую славу у христианских монархов; он получил благословение папы и снискал расположение императора[179], европейские короли чтили его как великого правителя, а в Англии могущество клириков служило надежной гарантией его власти. И в общем, эти награды были справедливы, ибо за всеми пышными церемониями, роскошными чествованиями святого Эдмунда и святого Эльфхея (Эльфхеаха), восстановлением монастырей, освящением соборов и обставленным с невероятной помпой паломничеством в Рим чувствовалось искреннее и смиренное почтение к церкви, как принадлежности земного и горнего мира. Впрочем, Кнут был слишком практичен, чтобы отвергать мир земной. В 1026 г. Кнуту пришлось покинуть островное королевство и заняться датскими делами. Угроза исходила от Норвегии и Швеции, и чтобы понять, как это могло произойти, нам следует вернуться назад, в 1014–1016 гг., в те времена, когда Кнут собирал войско, готовясь довершить завоевание Англии, начатое его отцом. В новом военном походе его сопровождал ярл Эйрик из Хладира, передавший на время власть над своими землями в Норвегии брату, ярлу Свейну, и, возможно, сыну Хакону. Именно тогда еще один Олав, принадлежавший, как и Олав сын Трюггви, к династии Инглингов, решил предъявить свои права на королевство. Это был тот самый полноватый молодой человек, который сражался в войске Торкеля Длинного при Рингмере в 1010 г., сын мелкого конунга из восточной Норвегии и приемный сын хозяйственного конунга из Хрингерике Сигурда Свиньи. Судьба сулила ему стать самым знаменитым из норвежских правителей не только XI в., но и последующих столетий. Олав родился в 995 г. и в возрасте двенадцати лет отправился в свой первый викингский поход под присмотром опытного кормчего по имени Храни. Викинги Храни занимались своим ремеслом в Дании и Швеции, на Готланде, у берегов Эстляндии и в Финляндии, где местные колдуны, вызывавшие бурю, ничего не смогли поделать против удачи Олава. Юный воин участвовал в грабежах и в битвах. К тому времени, когда Олав встретился с Торкелем Длинным, он, говоря языком скальдов, не раз «кровавил брег», «мочил волчьи лапы кровью», «затевал спор мечей» и «заводил песнь стрел» – проще говоря, давно уже разбойничал в северных водах[180]. С людьми Торкеля он совершал походы в Ютландию, Фризию и Англию, где сражался при Хрингерике, брал Кентербери и атаковал Лондон. После того как Торкель перешел на службу к Этельреду, Олав перенес свою деятельность во Францию и, возможно, Испанию. Гийом Жумьежский называет его Olavus rex Noricorum и пишет, что он служил нормандскому герцогу Ричарду П. Во время пребывания в Нормандии Олав в 1013 г. принял крещение в Руане. Вероятно, там же, в Нормандии, он встретился с Этельредом, поступил к нему на службу и вместе с ним вернулся в Англию. Все источники в один голос утверждают, что Олав сражался в Англии, однако расходятся во мнениях по поводу того, на чьей он был стороне. Только нестыковки в хронологии не позволяют нам предположить, что он дрался так же и за Кнута; однако именно в то время, когда Кнут отвоевывал Англию, ярла Эйрика не было в Норвегии и Олаву выпал шанс, которым он не замедлил воспользоваться. Давешний викинг и наемник явился в Норвегию не позднее 1015 г., а скорее всего, годом раньше. Очевидно, он надеялся захватить там власть, но более о его планах нам ничего не известно. Немногим больше мы знаем и о тех обстоятельствах, при которых он эту власть получил, хотя едва ли здесь есть вина Снорри Стурлусона, с готовностью сообщающего нам массу невероятных подробностей. Он рассказывает, как Олав с двумя торговыми кораблями, на которых находилось 120 человек, пристал к острову Сэла южнее мыса Стад и с обычным викингским коварством, но вполне милосердно, убрал с дороги Хакона, сына ярла Эйрика. Будущий прославленный конунг обладал редким даром красноречия и умел говорить убедительно; он одержал решающую победу над своими врагами у мыса Несьяр возле западного побережья Ослофьорда (скальд Сигват тогда впервые видел его в бою), после чего отправился на север, в Трёндалёг, который считал ключом ко всей Норвегии. После того как ярл Свейн бежал в Швецию и вскоре там умер, а юный Хакон уплыл в Англию, Олав смог обосноваться в Нидаросе и приглядывать за самыми ненадежными из своих подданных. Он возродил город и всячески стремился привлечь туда торговцев, построил там себе усадьбу и заложил церковь. В Норвегии еще оставались херсиры, которые, подобно Эрлингу сыну Скьяльга и Эйнару Брюхотрясу, не покорились новому конунгу, и обширные области далеко на севере или во Внутреннем Трёндалёге по-прежнему не выплачивали ему дань, но все же к концу 1016 г. Олав не только формально, но и на деле мог считаться властителем всех более-менее доступных норвежских земель. Во многих отношениях он был хорошим правителем, даже очень хорошим[181]. Как ни удивительно, человек, прошедший в юности школу насилия и убийства, немало заботился о спокойствии и безопасности своих подданных. Разумеется, он мог быть безжалостным и жестоким, но вел себя так лишь по отношению к тем, кто сеял смуту или пытался оспорить его власть, либо когда дело касалось религии. Как и Кнут в Англии, он большое внимание уделял законам. Тинги по-прежнему оставались авторитетным законодательным и судебным органом; их позиции даже упрочились, поскольку Олав выбирал своих сподвижников из богатых бондов, а не из местных херсиров, еще живших памятью о прежних временах. И опять-таки подобно Кнуту, Олав во многом опирался на опыт своих предшественников. Снорри рассказывает, что конунг часто просил говорить ему законы, которые установил в Трандхейме Хакон Добрый, и, советуясь с самыми мудрыми людьми, которых он собрал в своей усадьбе, «одни законы упразднял, а другие добавлял, если считал необходимым». Ни титул, ни богатство не избавляли человека от необходимости соблюдать законы; Олава невозможно было ни запугать, ни подкупить, и в определенных ситуациях, как мы уже говорили, он не ведал жалости. Не все законы, известные позднее как «законы конунга Олава», установлены им: мощь древних влиятельных родов, утверждавших свои собственные представления о справедливости силой оружия, не могла иссякнуть за одно поколение. Однако во времена Олава был сделан важный шаг к созданию общенорвежского законодательства. Сигват в своей висе, конечно, несколько преувеличил заслуги конунга, но в целом Олав вполне заслуживает такой похвалы: Но самое выдающееся достижение Олава состоит в том, что благодаря ему Норвегия стала христианской. Перемена религии означала нечто большее, чем отказ от прежних богов, старинных ритуалов и обрядов; это был шаг из прошлого в современность, направленный на преодоление изоляции и приобщение, по крайней мере частичное, к более развитой европейской цивилизации. Олав начинал не на пустом месте. Жители областей, традиционно находившихся под датским влиянием, скажем Вика, со времени крещения Харальда Синезубого в подавляющем большинстве приняли новую веру; Хакон Добрый, Харальд Серая Шкура и Олав сын Трюггви, каждый по-своему, потрудились для распространения христианства, но обитатели Внутреннего Трёндалёга и северных побережий так и продолжали пребывать во тьме невежества. Олав действовал беспощадно: он свергал идолов и осквернял алтари святилищ; самых упорных язычников казнил, другим выкалывал глаза или наносил увечья, у многих отнимал земли. Однако каждый, кто раскаивался, мог принять крещение и возвратить себе дружбу конунга. Олав добился значительных успехов и в решении другой, более трудной задачи – создании норвежской церкви. Главным его помощником в этом деле стал Гримкель, судя по имени, норвежец. Вместе с Гримкелем и другими прелатами Олав разработал ряд законов, касающихся церкви и христианской веры. Среди его сподвижников были и клирики из Англии[183], но поскольку там правил Кнут, Гримкель и другие норвежские священнослужители принимали сан в Бремене. «Закон о христианстве» считался важнее всех прочих; его зачитывали на тингах, и более поздние Законы Гулатинга неоднократно на него ссылаются. Олав построил в Норвегии много церквей: их место в общей структуре церкви, равно как и вопрос об их подчинении и расходах на их содержание и ремонт, вероятно, оговаривались, в числе прочего, в «законе о христианстве». В большинстве средневековых сочинений реальный образ Олава скрыт под толстым слоем сусальной позолоты, но одно несомненно: к моменту его смерти Норвегия окончательно стала христианской страной и возврат к язычеству был невозможен. Ситуация усугублялась еще и тем, что Олава почти сразу после его гибели признали святым и что его соперник Кнут был столь же ревностным поборником христианства. В течение первых десяти – двенадцати лет в области внешней политики у Олава не возникало особых проблем. Кнут занимался делами в Англии, а у вечных соперников норвежских конунгов – ярлов Хладира – по счастливому стечению обстоятельств руки оказались связаны: Эйрик правил в Нортумбрии, Свейн умер, а Хакону мешала клятва. Оставались, правда, еще Швеция и атлантические острова. Обитатели Фарерских, Оркнейских и Шетландских островов, в конце концов, признали власть конунга, хотя Оттар Черный едва ли был прав, когда восклицал: Всем посягательствам шведов Олав давал жестокий отпор. В «Саге об Олаве Святом» говорится, что, когда шведский конунг отправил посланцев через горы в Гаулардаль и Оркадаль за обычной пошлиной, Олав захватил двенадцать из них, поставил виселицу на горе, так чтобы ее было видно с фьорда, и повесил их там, на потеху воронам, на радость пересекавшим фьорд норвежцам и как предупреждение сопернику. В спорной, судя по всему, области Ранрике он придал смерти двух ставленников шведского конунга и заменил их своими людьми. Чуть позднее в тех краях был построен город, окруженный валом и рвом, – Сарпсборг. О Швеции мы, как обычно, знаем очень немного. После гибели Олава сына Трюггви туда были посланы миссионеры; Олав Скётконунг принял новую веру, но мало кто из шведов последовал его примеру. Противостояние двух Олавов закончилось тем, что норвежский Олав взял в жены дочь своего шведского тезки Астрид. Насколько можно понять, инициатива исходила от Олава сына Харальда. Конунг отправил послом к отцу Астрид своего скальда, исландца Сигвата, который описал это путешествие в «Висах о поездке на Восток». «Висы», описывающие все тяготы пути через дикие, негостеприимные языческие земли, весьма занятны и содержат множество интересных сведений. Скальд и его спутники стучались в двери разных домов, но всякий раз их гнали прочь. Один дом оказался языческим капищем, в другом старуха приносила жертвы альвам, в третьем тезки-Эльвиры тоже не приняли гостей; и во всех прочих жилищах на путешественников смотрели свирепо и захлопывали дверь. Однако приключения скальду, похоже, нравились, он вдохновенно расписывает их, а мы с удовольствием читаем его исполненные иронии притворные сетования по поводу бескрайних лесов и ужасного Гаутланда. Правил ли этими суровыми землями и их угрюмыми обитателями шведский конунг или датский – неизвестно, но скорее это были шведские владения. Так или иначе, Сигват со своими товарищами благополучно добрался до места и посватал Астрид на соответствующих условиях. Общие интересы и страх перед данами заставили шведского и норвежского правителей объединиться. Примерно в те же годы Олав Скётконунг, отчасти, видимо, из-за приверженности новой вере, стал вызывать все большее недовольство подданных, и ему пришлось разделить власть с сыном Энундом-Якобом. Именно Энунд после смерти отца в 1022 г. заключил в Конунгахелле союз с Олавом норвежским против Дании. Счастлив конунг, которого не заботят внешнеполитические проблемы. Результатом заключенного союза стала третья поездка Кнута в Данию в 1025–1026 гг., и в итоге – роковые перемены в судьбе конунга Олава. Кажется удивительным, что Кнут так долго не предпринимал никаких шагов в отношении Норвегии. Возможно, ему было чем заняться в Англии, представлявшей собой куда более лакомый кусок, или обстановка в Англии и Дании вынуждала Кнута проявлять осмотрительность, или же он попросту не принимал в расчет Норвегию и Швецию, пока они находились в плохих отношениях. Едва ли Кнут собирался создавать империю. В своем стремлении получить вдобавок к английской короне и титулу датского конунга также власть над Норвегией и Швецией он руководствовался, по-видимому, куда более прозаическими соображениями. Враждебно настроенный властитель Норвегии и атлантических островов представлял угрозу для английской и датской торговли и для самих этих стран – а когда выдавшийся случай или необходимость требовали действия, Кнут действовал без промедления. В середине 1020-х гг. ситуация была именно такова. Торкель Длинный, как мы уже говорили, умер немногим позднее 1023 г.; после его смерти Кнут назначил наместником Дании и воспитателем Хардакнута своего зятя Ульва и тем самым добавил себе хлопот. Кто такой Ульв, мы точно не знаем: его родиной называют то Данию, то Швецию, то Англию, а иногда франкское королевство или Йомсборг. Другой факт, однако, не вызывает сомнений – что ни говори, он не был до конца верен своему повелителю и родичу. В источниках рассказывается, как он с помощью поддельного послания, скрепленного печатью, украденной у Кнута, вынудил данов признать Хардакнута конунгом (в норвежской «Красивой коже», датируемой примерно 1220 г., автор-исландец утверждает, что в этой сомнительной истории была замешана королева Эмма). Ульв не пресек первые враждебные вылазки Швеции и Норвегии, а отступил в Ютландию и сыграл весьма спорную роль в битве у реки Хельгё: как исход этого сражения, так и его дата 1025, 1026 или 1027 г.[185] вызывают большие сомнения. Кнут, очевидно, понял, что за его спиной что-то происходит, и принял меры. Насильственная смена религии и отстранение от власти древних знатных родов не могли не вызвать определенного недовольства среди норвежцев. А датский конунг с какого-то момента стал щедр на дары и обещания. Когда Олав с 60 кораблями приплыл грабить Зеландию, а большая флотилия Энунда принялась разорять Сконе, Кнут лично отправился на север. В Лимафьорде к флоту, приведенному им из Англии, присоединились датские корабли. Весть о прибытии конунга придала данам мужества, и когда Кнут во главе объединенного англо-датского морского войска вошел в Каттегат, Олав счел за лучшее покинуть Зеландию. Шведы и норвежцы вместе продолжили грабить Сконе. Не слишком большое достижение для двух властителей, собиравшихся завоевать Данию, но и это занятие им пришлось оставить, когда к Сконе подошел флот Кнута. Союзники заняли позицию в устье реки Хельгё на восточном побережье и дали Кнуту бой. Согласно одним источникам, в этом сражении победил Кнут, согласно другим – Олав и Энунд, но те и другие утверждают, что решающий вклад в эту победу внес Ульв. В описании битвы присутствует масса совершенно неправдоподобных деталей, но кое о чем можно догадаться по ее последствиям. Энунд с остатками своего флота отправился домой, расторгнув союз с Олавом, хотя и не разорвав с ним дружбы. Кнут вернулся в Данию и свел счеты с ярлом Ульвом: ярла убили в церкви в Роскилле, и Кнут, чтобы загладить вину перед местными клириками, пожаловал церкви обширные земли. Олав же оказался в весьма затруднительном положении. Он опасался измены и торопился домой, но, помня о печальной судьбе Олава сына Трюггви, не решился плыть через Эресунн, где враги могли устроить засаду. В итоге он бросил свои корабли и по суше добрался до Сарпсборга. Последовавшее за этим затишье не принесло Олаву ничего, кроме все возрастающего чувства тревоги, в то время как Кнут сделал еще один шаг к бескровному завоеванию Норвегии: паломничество в Рим и те духовные и земные блага, которые он в результате приобрел, еще больше укрепили его авторитет на севере. «Не видеть добычи лежачему волку, а победы – проспавшему», поэтому люди Кнута, пока их повелитель странствовал, пытались склонить на его сторону норвежцев – великих и малых. «Не знаю радушных и щедрых, что стали б дары отвергать; ни таких, что, в ответ на подарок врученный, подарка б не приняли», – говорится в «Речах Высокого». Кого-то прельщало богатство, херсиры, отпрыски древних родов, хотели, чтобы с ними считались. Кнут был щедр и с теми и с другими. Харек с Тьотты, Торир Собака, Эйнар Брюхотряс, Эрлинг сын Скьяльга приняли его сторону. Когда датский властитель в 1028 г. приплыл с могучим флотом в Норвегию, никто не оказал ему сопротивления. Олав попытался собрать людей под свое поблекшее знамя, но безрезультатно[186]. Единственное, что ему удалось, – это убить Эрлинга сына Скьяльга, сдавшегося ему в плен, и даже здесь он больше проиграл, чем выиграл. Кальв сын Арни его покинул, после чего конунг Олав, с теми немногими, кто еще остался ему верен, бежал через горы в Гудбрандсдалир, а оттуда отправился в русские земли, к своему родичу Ярославу. Победоносная флотилия Кнута тем временем совершала триумфальный вояж вдоль норвежских побережий. Повсюду, где флот приставал к берегу, Кнута радостно приветствовали или, по крайней мере, принимали как освободителя, и в Нидаросе его провозгласили конунгом. В очередной раз правитель, утративший главенство на море, потерял все, и соперник с сильным флотом занял его место. Кнут передал корону Дании Хардакнуту, оставил своим наместником в Норвегии Хакона сына Эйрика, ярла Хладира, и отплыл в Сарпсборг. После того как Вик признал его власть, он вернулся в Данию, а оттуда – в Англию. Многие конунги прежних времен притязали на громкие титулы, но Кнут мог именоваться Rex totius Angliae et Dennemarchiae et Norregiae et partis Suavorum с полным на то основанием[187]. Даже если согласиться, что Suavorum следует читать как Slavorum, имея в виду, что Кнут был правителем Сконе и, возможно, Блекинге, суть от этого не меняется. Следующим летом положение в Норвегии изменилось. Ярл Хакон утонул в Петтланасфьорде; он был последним отпрыском старинного рода, чье достоинство и могущество могли соперничать с достоинством и могуществом Инглингов, и во всей Норвегии не нашлось никого, кто по праву стал бы его наследником. Кнут, видимо, подал некие надежды Кальву сыну Арни и Эйнару Брюхотрясу и при этом сумел каким-то образом удерживать их в повиновении; а затем объявил, что в Норвегии будет править его сын Свейн. Вместе со своей матерью Эльфгиву (Альвива – в скандинавских источниках) Свейн приехал в Норвегию, вероятно, из Дании. И ровно в тот момент, когда они прибыли с юга в Вик, изгнанный конунг Олав сын Харальда – всеми забытый, но вполне законный претендент на норвежскую корону – явился в Трандхейм с востока. Ситуация напоминала 1000 г.: фигуры для очередной блистательной партии, вошедшей в анналы викингской эпохи, были расставлены и противники ждали своего часа. Вероятно, весть о гибели Хакона заставила Олава поспешить с возвращением в Норвегию, но можно смело предположить, что он и без того попытался бы вернуть себе королевство рано или поздно. В начале 1030 г. он добрался по замерзшим русским рекам до побережья и, как только море вскрылось, с войском в 240 человек отплыл на Готланд. Там Олав удостоверился, что слухи о гибели Хакона верны, после чего, воодушевившись, отправился в Швецию. Энунд согласился помочь другу, но не забывал и о Кнуте, а потому не слишком усердствовал. Он дал Олаву 480 воинов из своей дружины и, кроме того, позволил ему проехать по стране и увести всех тех, кто согласится с ним пойти. Собрав войско, Олав направился в лесные земли Даларна, где его уже ждал сводный брат Харальд и другие родичи со своими людьми. Но о том, что бывший конунг явился в Норвегию, знали не только его друзья. Пока Олав пробирался по горам и лесам, в северных и западных фюльках уже готовились к битве. Харек с Тьотты и Торир Собака привели людей с севера; правители Агдира, Рогаланда и Хёрдаланда спешили с юга; сыновья Эрлинга двигались из Ядара на восток с большим войском. В Трандхейме командовал Кальв сын Арни. Эти херсиры, потомки знатных фамилий, которые при Кнуте вновь обрели былое богатство и влияние, потеряли бы все, вернись Олав к власти. Поразительно, что и бонды, могущественные хёвдинги и просто свободные люди, столь единодушно выступили против конунга. По свидетельствам источников, войско, собравшееся у Стикластадира, было самым большим за всю историю Норвегии и насчитывало 14 400 человек. Цифра эта кажется явно завышенной и подозрительно круглой. За Олавом шло примерно 3600 воинов: норвежцы из принадлежавших конунгу юго-восточных фюльков, дружинники Энунда и наемники, среди которых большой процент составляли язычники. При конунге были также три исландских скальда, в том числе Тормод Скальд Черных Бровей, который умер от ран, полученных в этой битве. Говорят, Олав поставил скальдов за щитовой стеной, чтобы поэты видели своими глазами все то, о чем они потом сложат песни. Но верный Сигват не стоял рядом со своим повелителем – он совершал паломничество в Рим. Песни, сложенные тремя скальдами, и предания, бытовавшие в устной традиции, легли в основу одного из самых ярких эпизодов «Круга Земного». Здесь Снорри Стурлусон оставил свою обычную суховатую беспристрастность: его рассказ согрет симпатией к Олаву. Разумный читатель, однако, отметит два факта. Олав поставил на карту все в отчаянной решимости победить или умереть, даже в целом благосклонная к Олаву легенда сообщает, что он пытался отвоевать королевство с помощью тех, кого прежде порицал и отвергал – чужеземных наемников-язычников. В войске его противников, читаем мы у Снорри, были только норвежцы. Но при ближайшем рассмотрении за битвой при Стикластадире просматривается обычная схема скандинавской политики: противостояние Дании и Швеции и борьба соперничающих группировок в Норвегии. Согласно источникам, сражение происходило 29 июля 1030 г. Но 31 августа в районе Стикластадира наблюдалось солнечное затмение, два события, естественно, совместились, что привело к путанице в датах. Подробностей битвы мы не знаем[188], но к вечеру Олав был мертв, а Норвегия в очередной раз оказалась под властью чужеземца. Судя по тому, что рассказывают средневековые историки, норвежцы сразу же об этом пожалели, однако эти свидетельства, очевидно, пристрастны. Понятно, что для многих скальдов, как для Сигвата, «все скалы смеялись», когда был жив Олав, а после его гибели «даже склоны» смотрели хмуро, но едва ли можно поверить в то, что Эльфгиву и Свейн немедленно стали преследовать своих друзей и сторонников, притеснять херсиров и облагать тяжкой данью бондов. Во всем, что сообщают по этому поводу своды королевских саг, слишком чувствуется рука придворных историков и ретивых агиографов. Видите, говорят они, норвежцы убили своего законного конунга и попали под власть злобного датского тирана и коварной англичанки. А вот как они поплатились за свою измену – и дальше подробно описывается, как новые правители обирали людей, силой заставляли их служить себе и вообще творили всяческие несправедливости. Очень красочно – но веры всему этому нет. По сути, мы имеем здесь дело со светским аналогом христианской легенды о святом Олаве. Вскоре нашлись свидетели того, что калеки и слепые исцелялись кровью убитого конунга; а когда, с дозволения конунга Свейна, гроб Олава выкопали из земли и открыли, тело, разумеется, оказалось нетленным. Конечно же епископ Гримкель объявил Олава святым, и гроб перенесли в церковь Святого Клемента в Нидаросе, которую двадцать лет назад выстроил сам же Олав. Чудеса множились, имя Олава обрастало легендами, слухи и истории расходились по всей Норвегии, и в конце концов все окончательно в них уверовали. Благодаря этой вере повысился авторитет церкви и норвежской королевской династии. Культ святого Олава, возникший так быстро без особых на то оснований, распространился во многие другие страны и просуществовал очень долго. Конунг Олав умер у камня возле Стикластадира; святой Олав продолжал свои труды на благо родной земли и после того, как эпоха викингов закончилась, в качестве perpetuus rex Norvegiae, вечного короля Норвегии. Глубинные перемены, происшедшие в стране, выявлялись постепенно, на протяжении столетия, но два обстоятельства стали понятны сразу: во-первых, Норвегия стала христианской страной, и, во-вторых, времена иноземных конунгов и их наместников прошли. Отправляясь в разгар зимы в свое последнее путешествие, навстречу гибели, Олав оставил при дворе Ярослава малолетнего сына Магнуса. Матерью Магнуса была Альвхильд, frilla конунга, а имя, по преданию, ему дал скальд Сигват в честь Карла Великого (Karla-Magnus). К этому мальчику теперь были обращены все надежды норвежских патриотов, задумавших сделать его наследником Олава. Тем временем объявился другой претендент, назвавшийся сыном Олава сына Трюггви. Он приплыл в Норвегию из Англии в 1033 г.; источники именуют его самозванцем, сыном священника, и сам он весьма напоминает сказочного героя. В сражении, оказавшемся для него роковым, он бросал копья обеими руками сразу, приговаривая: «Так учил меня мой отец служить мессу!» Если этот персонаж не полностью выдуман, он тогда погиб. Норвежские посланцы отправились к Ярославу, привезли Магнуса сына Олава в Норвегию и провозгласили его конунгом. Авторитет датской династии стремительно падал, и осенью Свейн бежал в Данию к своему брату Хардакнуту. А еще через пару месяцев, 12 ноября в Англии умер конунг Кнут. Его похоронили в Винчестере. Для Норвегии смерть могущественного правителя, чей флот полностью контролировал Северное море, Скагеррак и Каттегат, Зунд и юг Балтики, повелителя нескольких народов, оказалась большой удачей. Свейн вскоре тоже умер, Хардакнут, отстаивавший датские интересы в Норвегии, не мог покинуть Данию, поэтому в Англии стал править его сводный брат Харальд – сначала как наместник, впоследствии как король. Англо-скандинавская империя (если признать ее существование) распалась, а беспорядочная жизнь и ранние смерти сыновей Кнута с неизбежностью привели к тому, что англо-датское королевство разделило ее участь. Эпоха викингов заканчивалась, но последним ее раскатам еще предстояло отгреметь. |
загрузка...