Становление Исландской Республики

   Процесс заселения Исландии, начатый Ингольфом на юго-западе острова, завершился спустя шестьдесят лет. Сюда все еще будут прибывать другие мореходы, и среди них такие прославленные, как Эйрик Рыжий и Кетиль Гуфа. Еще будут создаваться и перестраиваться обширные поместья, а такие великие резиденции, как те, что возникли потом в Хельгафелле, Хьярдархольте и Рейкхольте, еще только должны были быть построены по приказу вождей. Но уже к 930 году вся пригодная для жизни земля была распределена. Безжизненные пески, огромные пространства, залитые лавой, пустыни и морены так навсегда и останутся незанятыми. Огромные горы и вулканические пики оставят в пользование троллям и великанам. Из простых смертных одни лишь изгои, поставленные вне закона и обреченные на смерть, будут скитаться в подобных местах, укрываясь от наказания и погибая в результате ужасной смертью. Около пяти шестых территории острова было совершенно непригодно для заселения. Но везде, где росла трава и можно было найти растения и ягоды, обязательно располагалась чья-нибудь ферма. На всем морском побережье, иссеченном фьордами и расцвеченном пятнами долин, уходящих в глубь острова, – везде были пастбища и березовые рощи. И повсюду, где можно было найти пресную воду, укрытие от снега и холодных северных ветров, небольшую бухточку, удобную для кораблей, или тропинку, по которой мог пройти небольшой, изящный и выносливый исландский пони^[5], первые поселенцы возводили свои дома. Немалое значение уделялось и красоте, а также оригинальности места, что получило отражение во многих исландских наименованиях: Дягилевый склон, Дымный залив, пролив Чистых вод, Стеклянная река, Красные дюны и Священная гора. Некоторым жителям ветерок, обдувающий эти земли, казался приятнее морского, другие вдыхали сладкий запах трав, а третьим Бог сказал: «Покинь это место и иди туда». Следует отметить, что с самого начала заселения острова было проявлено немало хорошего вкуса и воображения.

   Формирующаяся нация оказалась на редкость удачливой в своих первых, основополагающих династиях. Они были честолюбивы, независимы, энергичны. Их поведение и характер заслуживали самой высокой оценки, а доминирующие норманнские наклонности заметно смягчались наличием во многих родах кельтской крови. Литературные и исторические памятники несколько преуменьшают роль шведов и датчан в заселении Исландии, тогда как раскопки погребений указывают на обратное: особенно это касается специфической оковки ножен (что может указывать на влияние шведов) и отсутствия какого бы то ни было свидетельства о кремации (что можно объяснить датским влиянием). В любом случае следует предположить, что среди первых поселенцев Исландии было куда больше шведов и датчан, добиравшихся на остров через юго-запад Норвегии, чем о том свидетельствуют письменные источники. И все же главной прародительницей Исландии была Норвегия, и прежде всего – ее юго-западная часть: Согн, Хордаланд и Рогаланд, хотя в Исландию прибывали эмигранты со всего побережья между Агдиром и южным Халогаландом. С запада Норвегии Исландия принимала не только людей, но также законы и язык. И из всех районов Скандинавии именно к Согну и Хордаланду позднейшие поколения исландцев чувствовали наиболее сильную душевную привязанность. Стоит также отметить, что именно эта область активнее всего противостояла попыткам Харальда Хорфагера объединить всю Норвегию. И как раз из портов, расположенных между Хафрсфьордом и Сонсьо викинги впервые отплыли на запад – к Шотландии, Оркнейским и Фарерским островам, к Ирландии, а со временем и к Исландии.

   В «Ланднамабоке» приводится список имен приблизительно 400 поселенцев-мужчин, и примерно седьмая часть их была так или иначе связана с кельтскими странами. Эффективные действия викингов в этих странах датируются с последнего десятилетия VIII столетия. Именно в три судьбоносных года – 793–795 – норманнские флибустьеры не только разграбили Линдис-фарн в Нортумберленде и часть южного Уэльса, но и проникли на остров Ламбей к северу от Дублина, а также на священный остров Ионы.

   После 830 года Ирландия, Шотландия и близлежащие острова перешли в руки завоевателей, и многие амбициозные норвежские лидеры пытались устроить временные поместья на территории этих разграбленных и опустошенных королевств. Среди них были Тургейс и Олаф Белые, Ивар Боунлес и Онунд Трифут, Кетиль Флэтноус, Эйвинд Истмен и Торстейн Рыжий. О преобладании выходцев с юго-запада Норвегии можно судить и по языковым свидетельствам: норманнские заимствования пришли в ирландский язык IX века именно из этой области. Финнгейл и Гол-Гейдхил – светловолосые иностранцы (норвежцы) и гэлы (поначалу – ирландцы, отрекшиеся от своей веры и нации, затем – потомки норманнов и ирландцев из самой Ирландии и Шотландии) – обживали новые территории, сражались, создавали и разрушали союзы, приказывали, подчинялись, женились и расселялись по всем кельтским землям, время от времени покидая свои дома под давлением новых викингов, бунтовщиков и недовольных, искателей приключений и знатных лордов, жаждущих обрести новые земли взамен тех, которые были отняты у них королем Харальдом дома, в Норвегии.

   Последняя треть столетия оказалась менее благоприятной для норманнских викингов не только в Ирландии, но и в Англии и прочих странах западного христианского мира. Победа, которую Харальд Хорфагер одержал над викингами у Хафрсфьорда в 885 году, стала началом неудач норманнских завоеваний и за границей. В 890 году серьезное поражение армии викингов, в то время грабившей территории Западной империи, нанесли войска бретонцев, и через год они вновь потерпели поражение, вступив в битву с королем Арнульфом неподалеку от Лувена. Войска Хастейна и Великая орда продвигались в то время к Англии, но за четыре года были так измотаны Альфредом и его воинственным сыном, что вся их армия распалась на отдельные отряды. В Ирландии инициатива вновь перешла в руки здешних королей, а захват Дублина в 902 году Сирбхоллом, королем Линстера, дал стране относительную передышку на последующие двадцать лет. Торстейн Рыжий был вероломно убит в Шотландии около 900 года, а ярл Сигурд Оркнейский, в то время правитель Кейтнеса и Сазерленда, Росса и Морея, не избежал предсказанной ему участи и был убит мертвецом. Рассказывают, что ранее Сигурд убил шотландского ярла Мельбригди и повесил его голову возле своего седла. Но у Мельбригди был выступающий зуб, или клык, и этот зуб проколол кожу на ноге Сигурда. Ранка загноилась, ярл заболел и умер.

   Примерно в то же время Онунд Трифут был вынужден покинуть Гебридские острова. Ингимунд, который надеялся после потери в 902 году Дублина обрести новые земли и богатства в Уэльсе, был очень быстро изгнан из Англии. Одо и Арнульф, Альфред и Эдуард, леди Эзельфледа и Сирбхолл, король Линстера, а также валлийцы из Северного Уэльса и Англии – все они, сами того не подозревая, внесли свой вклад в дело заселения Исландии, которая уже давно поджидала любящих риск, но лишенных земли смельчаков. А в Норвегии в то время правил человек, по-своему помогавший освоению новой земли, – король Харальд Хорфагер.

   Исландские средневековые историки единогласно указывали на основную причину, по которой люди начали заселять Исландию. Это произошло, писали они, fyrir ofríki Haralds konungs – из-за тирании короля Харальда. Именно он вынудил Торольфа Мострарскегга отправиться из Моста в Торснес, а Квельдульфа и Скаллагрима из Фиртафилки в Боргарфьорд. Именно он стал причиной того, что Бауг переселился в Глидаренди, а Гейрмунд Хельярскин сменил княжеское владение в Хордаланде на поместье лорда в северо-западной Исландии. Некоторые из переселенцев противились попыткам Харальда объединить (или, как говорили они сами, захватить) всю Норвегию, другие сражались с ним у Хафрсфьорда, где и потерпели самое сокрушительное поражение; третьи просто держались в стороне от этих сражений, чем и навлекли на себя королевскую немилость. Всех их возмущала потеря титулов, и они не видели причин, по которым они должны были управлять своими поместьями лишь с соизволения короля. Налоги рассматривались как грабеж, а присяга на верность – как умаление достоинства свободного человека. Некоторые предпочли уехать сами, другие покинули страну под давлением:



   «Как только он упрочил свою власть над территориями, которые лишь недавно перешли в его собственность, король Харальд обратил самое пристальное внимание на местных жителей и богатых хуторян; и за всеми, кто подозревался в принадлежности к мятежникам, был установлен самый строгий надзор. Каждого он вынудил сделать либо одно, либо другое: стать его вассалом или покинуть страну, или же, в случае отказа от того и другого, заставил претерпеть тяжелые испытания и даже лишиться жизни. Некоторым отрубили кисти рук или ступни. Король Харальд присвоил себе все те права, которые прежде были неотделимы от прав прямых собственников и передавались лишь по наследству.

   Он также присвоил себе право владения всей землей – заселенной и незаселенной, а равным образом над морем и другими водами. А все фермеры должны были стать его арендаторами, равно как и те, кто работал в лесах, и те, кто добывал соль. Все охотники и рыбаки на суше и на море – все они теперь должны были подчиняться ему. Но многие люди покинули страну, спасаясь от подобного рабства, и именно тогда были заселены прежде пустынные места – как на востоке, в Йамтлан-де и Хельсингьяланде, так и в западных краях – Гебридские острова и округ Дублина в Ирландии, Нормандия во Франции, Кейтнес в Шотландии, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. И именно тогда была открыта Исландия».



   Эта картина репрессивных мер, предпринятых королем Харальдом, а также его личная жестокость, представленная Снорри Стурлусоном в «Сказании об Эгиле», явно преувеличена, но именно этой версии придерживалось большинство осведомленных лиц в Исландии. В норвежской исторической традиции король Харальд изображается мудрым и заботливым правителем, давшим Норвегии мир и порядок, в которых она так остро нуждалась. Но для небольших национальных групп, отстаивавших свою независимость, ужасный тиран – эмоциональная необходимость, а несправедливый, безжалостный Харальд казался самым подходящим на эту роль из всех норвежских правителей. Нет никакого сомнения, что некоторые вожди покинули Норвегию именно из-за него. Непреложным является тот факт, что число их было сильно преувеличено, а обстоятельства ухода – драматизированы.

   Среди таких иммигрантов были и те викинги, чьи жилища весьма оживляли собой юго-западное побережье Норвегии. Для этих людей было привычным совершать бесконечные военные походы, приносившие им богатство и славу. К этому их подталкивали личные устремления, семейные традиции, социальная и экономическая система, а также географические условия, сделавшие морские пути главным средством передвижения береговой аристократии. В столетие, предшествовавшее битве при Хафрсфьорде, они совершали набеги на восток – в район Балтики, и на запад – к Британским островам, а также плавали по рекам и каналам Норвегии, в то время поделенной на мелкие королевства и поместья лордов, ревниво отстаивавших свою независимость. Викинги Согна и Хордаланда были хорошо подготовлены и для путешествий за границу и для захвата южных путей, по которым шла торговля кожами и мехами с Халогаландом и Финнмарком. Сильному правителю, вроде Харальда Хорфагера или ярла Хакона, необходимо было добиться их полного подчинения. Многие викинги не были исключительно пиратами. Они ни в коей мере не пренебрегали выгодами торговли, а их бесконечные морские путешествия помогли открыть много новых путей и значительно расширили норманнские горизонты. Что же касается завоевательных походов и пиратства на море, то они были порождены прежде всего их новыми потребностями. Купцы, которые впервые привезли в Норвегию вино, мед, солод, пшеницу, английскую одежду и западное оружие, пробудили у себя дома большую потребность в этих вещах. К тому же все обитатели фьордов с юго-западного побережья особенно остро ощущали прирост населения Норвегии и связанную с этим нехватку земель. Так что их отток из Норвегии, непосредственно в кельтские страны и Исландию или же в Исландию через земли кельтов, являлся совершенно неизбежным и представлял собой всего лишь одну из фаз общего переселения викингов.

   Существовали и другие причины для иммиграции помимо реальной или воображаемой тирании Харальда. У Ингольфа и Хьорлейфа родная земля стала гореть под ногами, и они отплыли в Исландию за двенадцать лет до сражения при Хафрсфьорде. Да и среди тех, кто отправился туда вскоре после битвы, были друзья и верные сторонники короля, подобно Ингимунду Старому, основавшему Ватнсдал на севере, и Хроллаугу, сыну ярла Рёгнвальда из Мере, который контролировал весь Хорнафьорд на востоке острова.

   Морские походы на запад через Атлантический океан требовали хороших кораблей и хороших моряков. В течение всей эпохи викингов норвежцы в изобилии имели и то и другое. Никто в Европе не строил кораблей лучше, чем норвежцы. Они сооружали замечательные суда, пригодные как для плавания в спокойных водах (подобно кораблю из Осберга), так и более устойчивые карфи для каботажного плавания, чьим прототипом является для нас Гокстедский корабль. Эти суда обладали столь высокими мореходными качествами, что на изготовленной с них копии Магнус Андерсен без труда пересек Атлантический океан в 1893 году. Еще одним кораблем, который строили норвежцы, был универсальный хафскип, или кнёрр, способный преодолевать обширные океанские просторы. Под парусом, а при необходимости и на веслах, этот последний мог плыть куда угодно: к атлантическим островам, к Исландии, Гренландии и к побережью Северной Америки.

   Эти корабли управлялись людьми, обладавшими большим мужеством и искусством, людьми, не знавшими ни компаса, ни карт, но привычными к превратностям своей профессии, которую они осваивали в открытом море. Они ориентировались по широте, по солнцу и звездам, по полету птиц, по скоплениям морских животных и цвету воды, используя самые примитивные вычисления; по течениям, сплавному лесу и траве, по ветру – а при необходимости полагались на догадку или на волю Бога. Они использовали линь для исследования морского дна. При хорошей погоде они могли проплыть за двадцать четыре часа 120 и более миль.

   Гокстедский корабль (предположительно, IX–X веков) составлял 76,5 фута в длину и 17,5 фута в ширину, а расстояние от киля до планшира в центре судна немногим превышало 6 футов 4 дюйма. Оно было обшито внакрой и, хотя задумывалось как парусное судно, имело приспособления для шестнадцати гребцов с каждой стороны. Высота мачт (не все из них были найдены) составляла от 37,5 до 41 фута. Прямой парус был сделан из тяжелой шерстяной ткани, очевидно укрепленной сетью канатов. При необходимости этот парус можно было укоротить. Корабль мог плыть поперек и даже против ветра. Управлялся он при помощи бокового руля, который крепился к правому борту (в кормовой части). Так называемый кнёрр, или хафскип, на котором совершались путешествия к Исландии, Гренландии и Америке, своей конструкцией напоминал Гокстедский корабль, но был шире его, имел более глубокую осадку и более высокий надводный борт. За исключением тех моментов, когда он попадал в штиль или вынужден был маневрировать в узких водах, этот корабль более полагался на парус, чем на весла, и передвигался с очень большой скоростью. Обычно корабль такого типа нес на себе две лодки, одна из них помещалась на борту, другую брали на буксир. Все эти пять кораблей немного отличаются друг от друга размерами и конструкцией. Они были подняты летом 1962 года из вод Пеберрендена во фьорде Роскильд (Дания). Эти корабли были заполнены камнями и затоплены таким образом, чтобы заблокировать глубоководный канал – видимо, для предупреждения атак с моря на город Роскильд. Построены они были примерно в 1000–1050 годах. Остов номер 2, примерно 65 футов в длину, и остов номер 1 (он немного длиннее), вне сомнения, представляли собой средние или же большие кнеррир и являлись первыми образцами подобных кораблей, найденными современными учеными.

   Ежедневные и сезонные полеты различных птиц всегда привлекали пристальное внимание моряков. Использование птиц для навигационных целей восходит к временам задолго до плавания Флоки Вильгердарсона в Исландию. Вполне возможно, что именно ежегодные перелеты гусей, мигрировавших к своим исландским пастбищам, заставили ирландцев задуматься о том, что где-то к северу от них лежит земля. В конце концов они ее обнаружили, и монахи-отшельники стали первыми поселенцами.



   Рис. 1. Норманн IX века.

   Резьба по дереву, с корабля из Осберга



   Существует немало проблем связанных с понятием doe, sigling, «дневное плавание», и все они не раз обсуждались в научных кругах. Для путешествий вдоль берега это, скорее всего, означало двенадцатичасовое плавание. Когда норвежец Оттар сообщает, что из своего дома в Халогаланде до Скирингссалира он плыл месяц, становится понятным, что плыл он при попутном ветре только днем, ночью же неизменно вставал на якорь. Но для морских путешествий понятие «дневное плавание», как правило, означает двадцатичетырехчасовой переход. Так Вулфстан, второй из капитанов, чей рассказ был включен королем Альфредом в его перевод Орозиуса, сообщает, что он плыл от Хедебю до Трусо семь дней и ночей и что «корабль весь путь шел под полными парусами». В сказаниях эта проблема нередко остается непроясненной, и порой doegr sigling значит не больше, чем «он добрался туда за один день».

   Среди первых исландских колонистов были люди, жаждущие земли, денег и славы, а их природная энергия и находчивость еще более обострились благодаря влиянию кельтов. Существовало три главных источника кельтского (и, что более специфично, ирландского) влияния на историю Исландии раннего периода. Во-первых, следует отметить социальную значимость таких людей, как Хельге Лин, который был рожден от брака норманнского аристократа с ирландской принцессой, а рос и воспитывался на Гебридских островах. И он вовсе не был исключением. Уже в четвертом поколении исландцев одним из наиболее выдающихся вождей считался Олаф Пикок из Хьярдархольта, сын Хоскульда Далакольссона (по линии королевы Ауд) и Мелькорки, дочери ирландского короля Муирсертага. Фактически не существовало никаких препятствий для заключения норманнско-ирландских и норманнско-пиктских браков на любом социальном уровне. В дополнение к этому должно было существовать и большое количество внебрачных связей, поскольку норманны издавна славились своим пристрастием к женскому полу. Следовательно, среди иммигрантов, прибывших в Исландию из западных стран, должно было быть немало потомков от смешанных браков с кельтами. Помимо того, на острове было немало ирландских рабов, привезенных сюда норманнскими завоевателями. Эти рабы нередко и сами были храбрыми воинами, склонными к мятежам и неповиновению, поскольку некоторые из них являлись у себя на родине очень важными персонами. Были привезены на остров и женщины-рабыни, но каково было их число – нам неизвестно. И наконец, ирландская цивилизация влияла на исландских поселенцев через литературу и религию. Одна из наиболее известных обитательниц острова, Ауд Глубокомысленная, была столь предана христианской вере, что приказала после смерти похоронить ее в солончаках, не пригодных ни к чему, чтобы не лежать в неосвященной почве, подобно простой язычнице. Вскоре, однако, христианская вера, унаследованная ими от ирландских предков, исказилась от соприкосновения с другими верованиями, а храмы превратились в языческие святилища. Но в стране возникла атмосфера относительной терпимости, и это сделало обращение исландцев в христианство в 1000 году сравнительно безболезненным.

   Среди героев сказаний мы встречаем людей с ирландскими именами: Ньял, Кормак и Кьяртан. По всей территории Исландии можно было обнаружить немало ирландских названий. В последние годы были предприняты попытки соотнести исландские литературные формы с ирландскими. Вполне логично предположить, что именно смешение ирландской и норманнской традиций привело к созданию замечательных литературных произведений XII и XIII веков.

   Однако заселение Исландии было прежде всего делом рук норманнов. Они плавали вдоль побережья, прокладывали путь к островам, заплывали так далеко внутрь фьордов, куда их только могли доставить корабли – надежно построенные кнеррир, с двадцатью или тридцатью мужчинами на борту, с женами и детьми, с животными, запасом пищи и строевым лесом. Иногда отдельные смельчаки покидали свои стоянки и пускались в путь, полагаясь лишь на судьбу или на Бога: они устраивали себе жилище там, куда их приносило течением. Переселенцы сами определяли себе в собственность тот или иной участок земли – выжигая лес или делая отметки на деревьях, устанавливали специальные знаки.

   Типичным можно считать поселение в районе Боргарфьорда. Скаллагрим Квельдульфссон, пристав к берегу у мыса Кнарранес на западе, разгрузил свой корабль и сразу отправился исследовать территорию. Там были обширные заболоченные равнины и необъятные леса, в изобилии водились тюлени и рыба. Держась ближе к берегу, они продолжали двигаться на юг, к самому Боргарфьорду, где и обнаружили своих соплеменников, приплывших на втором корабле. Они привели Скаллагрима к тому месту, куда прибило тело его отца, покоящееся в гробу, – все, как и обещал старый Квельдульф. Тогда Скаллагрим занял под поселение землю между горами и морем: весь Мюрар от Селанона до Боргархрауна, а на юг – до Хафнафьялла, всю эту огромную территорию, испещренную реками, текущими к морю. На следующую весну он привел на юг, во фьорд, свой корабль – в очень узкий залив, который был ближе всего к тому месту, где Квельдульф достиг берега. Здесь Скаллагрим построил себе усадьбу, которую назвал Боргом, а фьорд – Боргарфьордом. И всю свою территорию от фьорда в глубь страны он тоже назвал этим именем. Большую часть этих обширных земель Скаллагрим распределил между своими товарищами и родичами, так что спустя год или два в этой части острова возникла по меньшей мере дюжина новых имений. Что же касается Скаллагрима и его товарищей, то они не останавливались и обследовали территорию, продвигаясь дальше в глубь страны вдоль Боргарфьорда – до тех пор, пока фьорд не превратился в реку, белую от кристаллических наносов. Затем они направились к земле, на которую еще не ступала нога человека, ее пересекали две реки – Нордра и Твера, и в каждой реке, в каждом потоке и озере обнаружили большое количество форели и лосося.

   Он был настоящим мастером на все руки, этот большой, темнолицый, облысевший человек из Фиртафилки. Он выращивал урожаи и разводил скот, а еще был умелым рыбаком, мореходом и кораблестроителем; при необходимости же он мог быть и кузнецом. В общем, настоящий первопроходец. Поначалу у них было очень мало животных по сравнению с тем количеством людей, которым они располагали. И все же они смогли выйти из положения, обнаружив все необходимое для жизни в лесах, окружавших поселение. Скаллагрим прекрасно умел строить корабли, а к западу от Мюрара не было недостатка в строительном лесе. Скаллагрим построил себе ферму в Альптанесе. Оттуда его люди отправлялись ловить рыбу, охотиться на тюленей и собирать птичьи яйца (всего этого там было в изобилии). В то время у берегов острова встречалось немало китов, на которых можно было свободно охотиться при помощи гарпуна. И всех этих животных можно было поймать без особого труда, так как они никогда прежде не встречали человека и не боялись его.

   По прошествии непродолжительного времени поместье Скаллагрима опиралось уже не на него одного. Теперь он растил двоих сыновей – Торольфа, статного и прекрасного, и Эгиля, темнолицего и некрасивого. Торольфу с самого рождения было предназначено прославиться: став взрослым, он много путешествовал за границей, был другом норвежского короля Эйрика Бладейкса и возлюбленным Гуннхильд – королевы-чародейки. Но ее любовь к нему со временем обратилась в полную противоположность, и Торольф бежал, спасаясь от ненависти Гуннхильд. Умер он как герой в Англии, сражаясь за короля Ательстана.

   Эгиль же стал викингом и величайшим поэтом средневековой Скандинавии. Сыном Эгиля был Торстейн Белый, а дочерью Торстейна была Хельга – прекраснейшая из всех женщин, когда-либо живших в Исландии. За ее любовь в далекой Норвегии сражались между собой и убили друг друга Гуннлауг Вормтан и Графн Поэт. Никакая другая семья в Исландии не могла похвастаться таким количеством выдающихся людей. Скаллагрим – викинг-фермер и первооткрыватель новых земель на западе, и Эгиль – викинг-поэт, страстный, хитрый, коварный, безоглядный как в любви, так и в ненависти; человек, всей душой принадлежавший Одину. Возвышенные и одновременно прагматичные, жестокие и созидающие – они и им подобные творили историю, культуру и законы своей новой родины, чем и заслужили посмертную славу. Столетия спустя поколения, населявшие Мюрар, станут объектом повествования в саге, носящей имя Эгиля и наиболее полно отражающей историю исландских викингов; тогда как в другом сказании (о Гунн-лауге Вормтане) речь пойдет о роковых событиях, последовавших за сватовством к Хельге Прекрасной.

   Заселение Исландии и зарождение здесь новой республики нашли широкое отражение в работах средневековых авторов. В то время существовали люди, просто описывавшие исторические события (как, например, Ари Торгилльссон и составители «Ланднамабок»), и те, кто творчески переосмысливал действительность, подобно сочинителям сказаний. Именно они донесли до нас (изрядно приукрашенный творческой фантазией) весь ход событий с 870-го по 1262 год: от времени прибытия первых поселенцев до конца существования независимой республики. Именно к истории и сказаниям нам и следует обратиться в данный момент.

   Когда первые поселенцы прибыли в Исландию, страна была полностью в их распоряжении. Им не пришлось подчинять себе местное население – такового здесь просто не оказалось. Не довелось испытать страха и перед внешними врагами. Им была предоставлена уникальная возможность самостоятельно формировать нацию. Все они отличались редкой уверенностью в себе и консерватизмом и поначалу от души наслаждались независимой жизнью в своих поместьях, распределяли землю, добивались подчинения, устанавливали законы, защищали собственные интересы и интересы своих сторонников. С самого начала они были вовлечены в кровавые распри. Они встречались как друзья и затем сталкивались как враги. И вскоре необходимость сосуществования с людьми столь же решительными, как они сами, заставила их приступить к формированию правительства и сопутствующих ему учреждений. Их подход к этой проблеме, как и к прочим вещам в Исландии, отличался от того, что практиковалось в других странах. Благодаря стабильному росту нации сложилось положение, при котором светская и религиозная власть оказалась сосредоточена в руках одного и того же человека.

   Сейчас уже трудно определить, насколько религиозны были исландцы. Очевидно лишь, что проникшее туда из кельтских стран христианство вскоре исчерпало себя, что же касается скандинавских богов, то хотя у Ньёрда, Тюра, Бальдра и даже у Одина были свои почитатели в стране, настоящей популярностью пользовался там Тор с его молотом и Фрейр. Поклонение Богу требует особой церемонии и посвященных ему празднеств, а также особого места для поклонения. Узнать же о том, как все это происходило, мы можем не столько из археологических отчетов, сколько из древних саг. Один из наиболее фанатичных почитателей Тора, Торольф Мострарскегг, воздвиг такой храм в Хофстадире (Брейдафьорд). Дерево для него доставили из Норвегии, из старого храма Тора в Мосте. При этом даже землю для пьедестала, на котором стояло изображение Тора, Торольф привез с собой.



   Рис. 2. Норманнский храм. Храм в Хофстадире, неподалеку от Миватна, Исландия. Вид с севера. На переднем плане «алтарь», а за ним – зал. Приблизительные размеры 44x6,8 м. С рисунка Даниеля Бруна и Финнура Йонссона



   «Он выстроил храм – по-настоящему величественное здание. В боковой стене, ближе к одному из приделов, была устроена дверь, а внутри стояли балки с корабля с вбитыми в них гвоздями, которые называли гвоздями Бога. Все внутреннее помещение представляло собой большое святилище. Еще дальше находилась комната, напоминавшая своим устройством нынешние церковные хоры, а в центре этой комнаты, подобно алтарю в христианских храмах, располагался пьедестал, на котором лежал ручной браслет без одного звена. Весил он двадцать унций, и на нем люди должны были приносить свои обеты. Священник, служивший в храме, обязан был носить этот браслет на руке во время всех общественных собраний. Помимо браслета, на пьедестале должны были находиться чаша для жертвоприношений и особая веточка, при помощи которой из этой чаши разбрызгивалась кровь, называемая хлаут. Это была та кровь, которая проливалась в момент принесения в жертву богам специально отобранного животного. В той же самой комнате были расставлены изображения богов».

   Разумеется, выстроить такой храм и соблюсти порядок и непрерывность жертвоприношений было под силу только очень богатым людям. Поначалу быть в числе священников (годорд) означало иметь «власть, но не деньги». И если кто-то желал принять участие в храмовых церемониях, он должен был заплатить за эту привилегию деньгами и почтительно относиться к священнику. Вскоре это стало их постоянной обязанностью: выплачивать налог на храм, сопровождать священника (годи) во время публичных выходов. Сам священник всячески способствовал росту своего авторитета среди верующих. Он был наставником в духовной сфере, а с усилением светского влияния неизбежно становился и единственным господином.

   Из 400 главных поселенцев и членов их семей менее чем одна десятая часть их реально управляла исландским государством. Среди священнослужителей были люди королевской крови, крупные землевладельцы, капитаны кораблей и вожди. Королева Ауд появлялась на публике неизменно в сопровождении двадцати свободных мужчин и множества рабов. За Скаллагримом следовали шестьдесят человек. Гейрмунд Хельярскин совершал объезд своих четырех ферм почти по-королевски: в сопровождении свиты из восьмидесяти человек. Когда в 927–930 годах вся законодательная и судебная власть была передана в руки 36 годар, эти люди оказались не кем иным, как потомками и наследниками вышеупомянутых лиц и им подобных. Тридцать шесть избранников учредили альтинг, или генеральную ассамблею Исландии. Принятые ими законы считались обязательными для всей страны. Ульфльот из Лона позаимствовал их из законодательства, принятого на юго-западе Норвегии, несколько изменив его в соответствии с местными условиями.

   Президента страны избирали священнослужители (годар) на срок в три года – этот срок можно было продлить. В его обязанность входило представлять вниманию альтинга, созывавшегося ежегодно, одну треть новых законов. Многие, если не все, священнослужители имели опыт руководства такими законодательными собраниями в своих округах. Торольф Мострарскегг учредил подобный тинг в Торснесе, а Торстейн Ингольфссон – в Кьяларнесе. Согласно законодательству Ульфльота, вся Исландия делилась на 12 подобных округов, и каждый из них управлялся тремя священниками. Но в целом система была не столь уж демократична. Альтинг являлся законодательным собранием, в деятельности которого могли принимать участие все свободные мужчины. Это было самое подходящее место для того, чтобы встретиться со старыми друзьями, купить меч, продать землю, выдать замуж дочь, появиться перед публикой в своей новой одежде и разделить со всеми восторг общенационального единства.

   Но реальная власть находилась в руках годар. Конституция по сути своей была антигосударственной. Не альтинг контролировал годар, а они его. В родных округах их власть была абсолютной. Иметь доступ к законодательству было весьма выгодно, успех же тут обеспечивала поддержка одного или нескольких священнослужителей. Многие из знаменитых тяжб, описанных в сагах, разрешались скорее в результате применения силы, а не по справедливости. И все же это было лучше, чем ничего. К тому же предпринимались попытки сделать эту систему более действенной – как, например, в 965 году, когда были учреждены совершенно бесполезный четвертичный тинг и успешно работавший весенний тинг – для каждой четверти острова. Что же касается числа священников, то сначала его увеличили до 39, а в 1005 году, одновременно с учреждением апелляционного суда (так называемого Пятого), – до 48. Он назывался Пятым судом потому, что в 965 году в результате реформы, разделившей законодательную и судебную власть, вместо одного, общего суда появились сразу четыре, каждый из которых отвечал за одну четвертую территории страны. Вся власть при этом оставалась в руках годар, и до падения республики в 1262 году уже не предпринималось попыток реформировать государственное устройство.

   И все же, несмотря на все его несовершенство, Исландия многим обязана альтингу. Место, в котором он был расположен, отличалось особой, суровой красотой. Обширная равнина Тингвеллира на юго-западе острова, раскинувшаяся между обрывистыми ущельями с одной стороны и самыми большими и красивыми озерами Исландии – с другой. А на заднем плане все это великолепие обрамляли далекие горы – разные по форме, но одинаково красивые. Этот ландшафт был создан огнем, землетрясениями и активной вулканической деятельностью. Трудно представить место, которое больше подходило бы для заседаний национального представительства.

   Во время споров, сопровождавших решение вопроса об утверждении христианства государственной религией, все присутствующие разделились на два враждующих лагеря, и в этот момент на альтинг прибыл человек, возвестивший о том, что в Олфусе на поверхность вырвался подземный огонь. Тогда один из язычников заметил, имея в виду вопрос о распространении христианства: «Неудивительно, что боги сердятся на подобные речи!» Но на это ему возразил старый Снорри Годи: «А на что сердились боги, когда вырвалась из-под земли та лава, на которой мы сейчас сидим?» Даже в Исландии трудно было бы подыскать более впечатляющее проявление божественной (или подземной) силы, чем трещины и ущелья Тингвеллира. Он быстро стал местом для национальных собраний. Каждый год, в июне, здесь собирались представители нации. Начиная с 930 года человек именно здесь мог осознать себя как исландец, а не как переселенец, покинувший родину предков. Приехать на альтинг по долгим, трудным, но гостеприимным дорогам и стать на две недели полноправным участником царящей здесь суматохи – означало попасть в самый центр законодательной, экономической, политической и социальной жизни страны.

   Могущество священнослужителей, олицетворявших собою всю власть на острове, стало несомненным свидетельством того, что средневековая Исландия никогда не была демократическим государством в полном смысле этого слова. Иначе это выглядело бы слишком неестественно. Еще меньше мы имеем оснований считать ее теократией, так как даже в языческие времена, и уж тем более после принятия христианства, авторитет годар все меньше и меньше опирался на их духовную роль в обществе. В основе их влияния лежало светское могущество, без которого их власть скоро сошла бы на нет. Как правило, подобная должность передавалась по наследству от отца к сыну, но ее можно было даровать, продать и даже сдать в аренду на какое-то время. Благодаря такой возможности перемещения и перераспределения, а также отсутствию контроля над властью годар эта специфическая исландская форма правления с самого начала несла в себе семена упадка и разложения, так что политические неудачи Исландии в XIII столетии явились логическим следствием конституционной реформы X века.