Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Коллектив авторов.   Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем

А. Г. Фурасьев. Этнокультурные особенности населения Южного Крыма в VI - начале VII в. н. э. (По материалам женского костюма)1

Наиболее яркой чертой культуры населения горного Крыма в раннесредневековый период является женский костюм, точнее набор украшений и аксессуаров. Этот набор включает три основных компонента, которые определяют его этнокультурную специфику, — парные фибулы, большие поясные пряжки и крупные височные кольца. Есть и дополнительные элементы, а именно: ожерелья из бус и подвесок различных типов, браслеты и перстни. Традиция ношения парных фибул в совокупности с крупной пряжкой, несомненно, по своему происхождению является восточногерманской и связана с древностями эпохи Великого переселения народов, а точнее с «аристократическим» костюмом горизонта Унтерзибенбрун первой половины V в. [26, с. 113; 29, с. 265-266]. На территории Крымского п-ова, как в горной его части, так и в основных городских центрах, данная традиция развивается непрерывно на протяжении V — начала VII в. Расцвет ее приходится на вторую и последнюю треть VI в. Это хорошо фиксируется по материалам боспорского некрополя и могильников Юго-Западного Крыма.

Исследователи давно обратили внимание на устойчивые сочетания основных типов украшений в погребальных комплексах горного Крыма. Речь идет в первую очередь о типах пряжек, фибул и височных колец. Большие пряжки с прямоугольным пластинчатым щитком, на котором оттиснуто изображение льва или креста, почти всегда сочетаются с боспорскими пальчатыми фибулами или с двупластинчатыми фибулами без накладок (их еще называют «гладкими» либо «с выступами на головке»). Большие южнокрымские орлиноголовые пряжки совстречаются либо с двупластинчатыми фибулами с накладками, либо с пальчатыми фибулами днепровского типа. Характерные крупные височные кольца из золота, с напущенной 14-гранной бусиной, также в большинстве случаев происходят из комплексов с южнокрымскими орлиноголовыми пряжками.
Существование двух устойчивых наборов украшений в целом факт установленный [41; 42]. Другой вопрос: что стоит за этими различиями и как соотносятся эти наборы друг с другом? Ныне приняты два варианта интерпретации: указанные различия в костюме могут иметь или хронологический, или возрастной (этносоциальный) характер. Иными словами, либо два вида женского убора сменяют друг друга во времени, либо они существуют синхронно, но принадлежат разным группам населения. Таким образом, вопрос о соотношении двух разновидностей женского убора населения Крыма выходит за рамки изучения собственно костюма. Он тесно связан с проблемами хронологии и этнокультурной истории региона. От его решения зависит реконструкция культурно-генетических процессов, протекавших в Крыму. Мы попытаемся рассмотреть данный вопрос и в типохронологическом, и в этносоциальном аспекте.
Исходя из цели нашего исследования, учету и анализу могут быть подвергнуты те наборы украшений, в которых содержатся как минимум пара фибул и большая пряжка, то есть два основных компонента женского убора. Всего для работы отобраны материалы из 41 документированного комплекса (табл. 2). Могильник Суук-Су — 13 комплексов, хранящихся ныне в фондах Государственного Эрмитажа и Государственного Исторического музея, а также 7 комплексов, которые сегодня хранятся в Одесском краеведческом музее. Они известны нам по первой публикации Н. И. Репникова [33]. Могильник Лучистое — 16 комплексов, полностью или частично опубликованных авторами раскопок А. И. Айбабиным и Э. А. Хайрединовой [3; 5; 8; 53], три из них тоже хранятся сейчас в Эрмитаже. По сведениям из литературы, использованы данные о двух погребениях из Чуфут-Кале [27; 28], двух погребениях из могильника Эски-Кермен [1; 4] и одном из Скалистого [12; 13]. Такой незначительный объем материала из Скалистого связан с тем, что в большинстве склепов находки из разных погребений оказались перемешанными.
В данном исследовании мы сочли необходимым не ограничиваться делением фибул и орлиноголовых пряжек по общим разновидностям и внесли и типологический аспект. Поэтому, прежде чем перейти к корреляции типов вещей, мы приведем использованные нами типологические схемы, которые разработаны сравнительно недавно.
Типология двупластинчатых фибул, как с накладками, так и без них, построенная на конструктивных и морфологических особенностях, разработана нами ранее и уже частично опубликована в ряде статей [36; 37].
Существующие схемы А. К. Амброза и хронологическая шкала А. И. Айбабина на сегодняшний день рассматривают двупластинчатые крымские фибулы с накладками как типологически неделимую единицу (вариант I по А. И. Айбабину), отмечаются лишь некоторые различия в размерах [3, с. 19; 10, с. 7-9]. Оба исследователя главное содержание эволюции фибул видят в уменьшении их длины, в остальном все фибулы с декоративными накладками считают одинаковыми. Но так ли это? Исходя из конструктивных особенностей, а именно из способа изготовления фибул, мы предлагаем различать две основные их разновидности. Первая (А) — фибулы цельнокованные; вторая (Б) — составные или трехчастные.

Группа А. Фибулы цельнокованные. Серебряная основа этих изделий, состоящая из двух тонких пластин (ножка и головка) и выгнутой массивной дужки между ними, является монолитной. Эта группа самая многочисленная из выделенных нами (рис. 1, 1А). В Суук-Су найдено четыре пары (погребения № 91, 56-3, 56-5, 67-1), в Скалистом две пары (склепы 420 и 449), и две пары нам известны из опубликованных материалов могильника Лучистое (склепы 42-1 и 10-5).
Группа Б. Фибулы составные, трехчастные: обе пластины изготовлены отдельно (вырезаны из серебряного листа) и приклепаны (реже припаяны) к литой дужке, на концах которой специально для этой операции подготовлены небольшие основания с отверстиями (рис. 1, 1Б).
Интересно, что для изготовления некоторых предметов были использованы старые фибулы группы А (то есть цельные), обе пластины которых были отрезаны и на их место (к краям старой дужки) прикреплены новые пластины — головка и ножка. Затем на них закреплены декоративные накладки и каркас (иногда тоже старые). Всего учтено четыре пары составных фибул из могильника Суук-Су (погр. 89, 77-1, 61 и 46-2).
Размеры фибул по группам оказались следующими: группа А — длина от 17 до 18,5 см (одно исключение — 21 см), группа Б — от 18,5 до 21,5 см. Как видно, все составные фибулы заметно длиннее, чем цельнокованные. Это наводит на предположение, что размеры вещей связаны со способом их изготовления: самые крупные вещи имеют такую длину пластин, которую технически невозможно получить путем расковывания цельной литой заготовки. Поэтому у фибул группы Б пластины изготовлены отдельно (вырезаны из раскованного листа) и приклепаны к дужке, что гораздо менее трудоемко. Переход к изготовлению составных фибул связан с тем, что популярными становятся удлиненные фибулы с сильно вытянутыми пластинами. У цельнокованных изделий таких пропорций нет. Учитывая, что некоторые предметы группы Б, без сомнения, являются переделками старых цельных фибул, мы имеем дело с отражением эволюционной тенденции. Не может быть сомнения в том, что первая разновидность двупластинчатых фибул (цельные) типологически более ранняя, чем вторая.

Типология двупластинчатых фибул Южного Крыма
Рис. 1. Типология двупластинчатых фибул Южного Крыма

Что касается вопроса, являются ли фибулы варианта II (без накладок) результатом эволюции украшений варианта I — фибул с накладками, как предполагают А. К. Амброз и А. И. Айбабин, то нужно отметить, что различия между этими типами фибул не ограничиваются наличием или отсутствием декоративных накладок и размерами. Они более существенны. Мы рассмотрели их в специальной работе [36]. Отмеченные нами наблюдения говорят в пользу того, что двупластинчатые фибулы с выступами на головке не могут являться результатом развития больших фибул с накладками, они представляют собой особый тип, синхронный выделенной нами ранней группе фибул с накладками. Хотя по многим морфологическим и конструктивным признакам (механизм застежки и др.) фибулы варианта 11А можно было бы считать даже относительно более ранними в типологическом отношении. Обе разновидности фибул являются специфическими явлениями южнокрымской культуры, возникшими на основе различных прототипов.
Синхронное бытование фибул двух вариантов подтверждается материалами нескольких погребальных комплексов. В склепе 10 могильника Лучистое пара фибул без накладок найдена в захоронении четвертого — самого раннего слоя, а пара больших фибул с накладками ранней группы — в более позднем слое 2 [5, с. 132-134]. В склепе 449 могильника Скалистое найдены вместе и пара крупных фибул варианта 1А, причем тоже ранней группы, и одна небольшая фибула варианта 11А [13, рис. 82]. В могиле 315 в Эски-Кермене вместе с парой фибул варианта 11А (рис. 2, 2, 3) найдена орлиноголовая пряжка боспорского производства [4, рис. 3] типа 1А по И. П. Засецкой, датируемая второй половиной VI в. [22, с. 61-62]. Эта пряжка серебряная, а производство оригиналов подобных изделий из серебра было, по мнению Е. А. Шаблавиной, первоначальным этапом производства боспорских пряжек, относящихся ко второй трети VI в. [45, с. 237, 244].

Могильник Эски-Кермен, инвентарь могилы
Рис. 2. Могильник Эски-Кермен, инвентарь могилы 315, по [4, рис. 2, 3]

Генетическая связь фибул и первого, и второго вариантов с центрально-европейскими фибулами эпохи Великого переселения народов очевидна. По мнению И. О. Гавритухина, прототипом для фибул с накладками из памятников круга Суук-Су послужил поздний вариант фибул из Дюрсо с пятиугольной головкой [18, рис. 1, 14—18], хотя схожие типологические тенденции отмечены и у вестготов Испании, и в Подунавье [15, с. 227]. Сюда же можно добавить и отдельные находки из Керчи [50, с. 290, кат. № 1.8.1]. Фибулы варианта II И. О. Гавритухин вслед за А. К. Амброзом рассматривает как производные от варианта I, не пытаясь найти для них независимый прототип. Хотя при этом он выделяет особую линию развития больших северокавказских фибул VI-VII вв. без накладок, восходящую к дунайским и боспорским образцам с полукруглой головкой и простой накладкой-проволочкой у оснований дужки [15, с. 227, рис. 6], но южнокрымские фибулы варианта II сюда не включает. Хотя нельзя не отметить чрезвычайную морфологическую близость северокавказских и южнокрымских находок такого типа [ср.: 26, рис. 3]. На наш взгляд, серьезных препятствий для исключения из данного эволюционного ряда южнокрымских фибул с выступами на головке нет, напротив, отмеченные выше архаичные особенности заставляют искать их прототип среди более ранних образцов, нежели южнокрымские фибулы варианта I. И поздние боспорские малые двупластинчатые фибулы стоят к ним ближе всего.

Особенно нужно обратить внимание на чрезвычайно близкую морфологию (размеры, пропорции и форма головки), общие конструктивные детали (способ закрепления пружины, ранняя форма каркаса либо его отсутствие в большинстве случаев), а также широкое распространение тех вероятных фибул-прототипов, на которые указал И. О. Гавритухин, на территории Крыма в V в. [3, рис. 9, 10; 24, рис. 6]. Морфологически близкие южнокрымским изделия обнаружены в Керчи, в склепах № 6, 78, 165, а также в числе случайных находок [17, рис. 22: 38-42; 19, табл. 4, 8-10,13,15, кат. № 284, 295, 296, 303; 24, рис. 6, 1-8]. Польский исследователь А. Коковский считает данный тип фибул итогом эволюции маленьких двупластинчатых фибул позднеримского времени, выделяет их в вариант F, считая их изделиями, бытующими позднее периода D1 и известными только в Керчи [61, s. 159-160, ryc. 13]. Близкой позиции придерживался и А. Л. Якобсон, считавший сууксинские фибулы с выступами на головке результатом эволюции центральноевропейских малых двупластинчатых фибул V в., наподобие найденных в Херсонесе [51, с. 272]. Такие фибулы сохранялись в костюме населения Боспора еще в первой половине VI в., судя по материалам погребальных комплексов [20, с. 431-432, табл. XIV, 10, 11; 24, с. 286, рис. 10]. Это особенно важно, учитывая, что сууксинские экземпляры датируются не ранее середины VI в. Хотя, к примеру, могила 315 Эски-Кермена с парой таких же фибул и боспорской орлиноголовой пряжкой (рис. 2) может относиться и к чуть более раннему времени (см. выше) — ко второй трети VI в.
Важно отметить, что среди поздних двупластинчатых фибул из Керчи встречаются наряду с традиционными литыми фибулами изделия с тонкими откованными пластинами. Это фибулы, обнаруженные в склепах 165, 6 и 78. Две фибулы, случайно найденные в Керчи, аналогичны по своей морфологии и технике изготовления [50, с. 290, кат. № 1.8.1].
Появление фибул с выступами на головке в Крыму могло быть связано с доживающими в первой половине VI в. на Боспоре, остроготскими по происхождению, культурными реликтами, которые были адаптированы к местной южнокрымской этнокультурной среде [24, с. 286; 58, p. 328]. Основаниями для такого предположения являются морфологическое сходство, тождество химического состава металла и единство техники изготовления боспорских и сууксинских фибул с выступами на головке [36, с. 39, 40]. В случае с данным типом фибул мы также должны отметить увеличение их длины как главную эволюционную тенденцию. Ведь поздние боспорские фибулы (прототипы южнокрымских) имеют длину не более 8-9 см, длина большей части южнокрымских фибул с выступами на головке (группа А) составляет от 12 до 14 см, а самые крупные (группа Б, до 18 см длиной) являются и самыми поздними.
Еще один важный компонент женского костюма — крупные пряжки различных типов. Классификация южнокрымских орлиноголовых пряжек, учитывающая не только один или два основных признака, как все предшествующие схемы, но весь комплекс морфологических и декоративных элементов, выполнена И. П. Засецкой и опубликована в ее фундаментальной работе [22]. Опираясь на сочетание разновидностей морфологии и декоративного оформления щитка, язычка, кольца, орлиноголового выступа, исследователь выделила пять групп пряжек — А, Б, В, Г, Д — и выстроила наиболее вероятный эволюционный ряд этих предметов. Кроме того, ею рассмотрены вопросы относительной и абсолютной хронологии орлиноголовых пряжек, а также истоки их появления в Крыму [22, с. 63-65, рис. 1—3]. На сегодняшний день работа И. П. Засецкой является наиболее серьезным и всеобъемлющим исследованием данной категории предметов.
Следует отметить, что в корреляционной таблице И. П. Засецкой, в силу, на наш взгляд, излишне дробного членения признаков, границы некоторых выделенных групп оказались размытыми, особенно это касается групп В, Г, Д. Не совсем ясно, какой из признаков или сочетание каких именно признаков является типоопределяющим для каждой из данных трех групп; малозначимые признаки влияют на отнесение вещи в ту или иную группу, не совсем четко прослеживается взаимосвязь между основными признаками, такими как размер, форма и декор рамки, язычка, щитка, выступа. В связи с этим мы сочли необходимым внести некоторые незначительные коррективы в схему И. П. Засецкой, используя ее каталог находок, с несколькими добавлениями. Количество признаков сокращено, полностью исключены как признаки, встреченные только один раз, так и те, которые отмечены на всех предметах; добавлены абсолютные размеры и пропорции пряжек. Нумерация признаков, использованных нами, следующая (рис. 3):

Классификационные признаки южнокрымских орлиноголовых пряжек
Рис. 3. Классификационные признаки южнокрымских орлиноголовых пряжек

1 — орнаментальная композиция на щитке: прямоугольная окантовка по периметру щитка с разрывами в углах, выполненная растительным орнаментом; в центральном поле — крупная вставка в гнезде-лоточке, по углам щитка — четыре маленьких вставки граната в литых кастах;
2 — орнаментальная композиция на щитке: прямоугольная окантовка с внутренней стороны имеет выпуклые (иногда дугообразные) очертания, разрывы в углах более заметные, в центральном поле вокруг большой вставки — дополнительный декор, по углам щитка четыре маленьких вставки граната в литых кастах;
3 — орнаментальная композиция на щитке: узкая прямоугольная (ленточная) окантовка по периметру щитка не имеет разрывов. В центральном прямоугольном поле — крупная вставка (иногда с пояском декора вокруг), по углам щитка — четыре маленьких каста;
4 — орнаментальная композиция на щитке: вписанные друг в друга
три прямоугольных поля с полосами растительного орнамента и цен-
тральной вставкой. Количество маленьких вставок — либо шесть, либо
десять (четыре дополнительных по углам центрального поля);
5 — орнаментальная композиция на щитке: почти аналогична при-
знаку № 3, но с дополнительными крупными волютообразными завит-
ками по четырем сторонам центрального поля с крупной вставкой.
Маленьких вставок по периметру щитка — шесть;
6 — орнамент на орлиноголовом выступе: из трех треугольных за-
штрихованных полей;
7 — орнамент на орлиноголовом выступе: по краям S-образные
продольные завитки и имитация оперения в центре;
8 — орнамент на орлиноголовом выступе: имитирующий оперение
(«чешуйчатый»), в основании — узкая декоративная полоса плетенки;
9 — орнамент на орлиноголовом выступе: решетчатый;
Рис. 3. Классификационные признаки южнокрымских орлиноголовых пряжек
и их разновидности
10 — орнамент на орлиноголовом выступе: несколько (3 или 4)
треугольных полей, заштрихованных от центра;
11 — рамка с выраженными звериными головами (стилизованными
или реалистичными) на концах. Орнаментальная композиция по коль-
цу — растительная, в виде одной или двух полос растительной пле-
тенки;
12 — рамка не имеет выраженных звериных головок на концах, ор-
намент на кольце из одной полосы отдельных S-образных завитков;
13 — форма язычка: поперечное рифление в основании, гладкий
конец с маленькими рельефными глазками;
14 — форма язычка: в основании выделенное квадратное поле с «ко-
сым крестом», на конце — рельефные, сильно выпуклые глазки-встав-
ки и выделенное поле с резным орнаментом;
15 — форма язычка: орнаментальные поля в основании и на конце
не выделены рельефом, орнамент прочерченный. Глазок-вставка;
16 — длина петель 1–1,4 см. Вариант 1 по А. И. Айбабину [3, с. 33];
17 — длина петель 1,6–2,6 см. Варианты 2 и 3 по А. И. Айбабину
[там же];
18 — длина петель 2,8–3,8 см. Варианты 4 и 5, по А. И. Айбабину
[там же];
19 — общая длина пряжки от 13,5 до 18,0 см;
20 — общая длина пряжки от 18,5 см и более;
21 — соотношение максимальной длины к ширине щитка 2,6–2,7;
22 — соотношение максимальной длины к ширине щитка 2,9–3,3;
23 — соотношение максимальной длины к ширине щитка 3,4–3,6.

В итоге (табл. 1) мы получили корреляционную схему, очень близкую к схеме И. П. Засецкой (признаки № 11, 14, 22 оказались характерными почти для 80 % вещей, поэтому мы исключили их из таблицы). Количество выделяемых групп пряжек осталось прежним, но их границы стали более определенными. Состав и границы групп А и Б в нашей схеме практически не изменились по сравнению с таблицей И. П. Засецкой. Но зато наглядно стала заметна взаимосвязь основных типообразующих признаков для групп В, Г и Д: размеров (в том числе и длины петель, и общей длины), формы и декора щитка, рамки, язычка, орлиноголового выступа. По этим основным признакам каждую находку можно уверенно отнести к той или иной группе. Хотя в целом они действительно близки: эти три группы объединяют небольшие размеры, короткие петли, преобладание орлиноголового выступа с решетчатым орнаментом (признак 9), а также неустойчивое сочетание других признаков. Это может говорить о синхронности бытования этих пряжек и (или) близких прототипах для всех трех разновидностей.

Таблица 1.
Корреляция признаков орлиноголовых пряжек Южного Крыма (в столбце «место находки» в скобках указан номер по каталогу И. П. Засецкой)
Расшифровка названий памятников для табл. 1 и 2: БД — коллекция Бертье-Делагарда (по Н. И. Репникову), Луч — Лучистое, Ник — Никополь, СС — Суук-Су, Ск — Скалистое, ЭК — Эски-Кермен, ЧК — Чуфут-Кале.

Корреляция признаков орлиноголовых пряжек Южного Крыма
Корреляция признаков орлиноголовых пряжек Южного Крыма

Группа Д характеризуется сочетанием прежде всего декора щитка (признак 1) и выступа (признак 9). Только в этой группе отмечены редкие формы кольца (признак 12) и декора на орлиной головке (признак 10). Редкие формы язычка (признаки 13 и 15) также преобладают в данной группе. По этим характеристикам к группе Д очень близко примыкает группа В, но ее отличает устойчивое сочетание иного типа декора щитка и орлиноголового выступа (признаки 3 и 6). Группа Г, судя по всему, является типологической разновидностью группы Д — результатом некоторой ее эволюции. Эта эволюция находит отражение в изменении формы декоративных полей по периметру щитка — они становятся дугообразными, а также в появлении дополнительного узкого орнаментального поля вокруг центральной вставки. Важным показателем эволюции является и увеличение длины петель пряжек группы Г до 2-2,5 см. Интересно, что почти все известные экземпляры предметов группы Г происходят из Лучистого.
И. П. Засецкая еще раз подтвердила вывод, высказывавшийся и ранее [9, с. 17], о том, что прототипами для ранних южнокрымских пряжек (группы В, Г и Д) послужили гото-гепидские вещи Среднего Подунавья первой половины — середины VI в. (рис. 4). Кроме того, некоторые признаки объединяют южнокрымские пряжки с боспорскими орлиноголовыми [22, с. 66]. Особенно показательны маленькие размеры изделий, разновидность кольца без выраженных звериных голов на концах (признак 12) и типично боспорская форма язычка (признак 13). Эти признаки нередко фиксируются на пряжках группы Д. Вероятно, на ранних этапах появления и распространения орлиноголовых пряжек в горном Крыму (около середины VI в.) южнокрымская ювелирная школа в какой-то степени была знакома с образцами изделий, распространенных в это время на Боспоре, однако их влияние не проявилось в наиболее значимом элементе пряжек — щитке и его декоре. Кроме того, технологические схемы производства боспорских и южнокрымских пряжек имеют мало общего [22, с. 60-61; 44; 45]. Вероятно, правильнее говорить о близких прототипах для изделий и Боспора, и Южного Крыма. Эти прототипы — пряжки среднедунайского региона. В первой половине VI в. они хорошо известны и за пределами Подунавья — в керченском некрополе и на Тамани [22, рис. 5, 1, 2, 7].
Ранние образцы орлиноголовых пряжек, появившиеся в Крыму, имеют много общих черт с боспорскими, некоторые экземпляры носят своего рода гибридный характер. Речь идет о нескольких пряжках, по основным характеристикам соответствующих боспорской традиции (декор щитка и размеры), но с южнокрымским («гепидским») вариантом формы орлиноголового выступа и крупной вставкой в центре щитка.

Типология орлиноголовых пряжек Южного Крыма
Рис. 4. Типология орлиноголовых пряжек Южного Крыма, по [22, с коррективами автора], и их прототипы в Подунавье, по [62, abb. 6, 7]

Форма и декор рамки и разновидности язычка пряжек варьируются. Это находки из разрушенного могильника Мангупа [56, p. 198, № 95] и погр. 8 склепа 268 в Лучистом [43, рис. 14]. Аналогична им находка из склепа 1875 г. в Керчи, но без орлиноголового выступа на щитке [3, рис. 26, 1]. Скорее всего, такие изделия отражают самые ранние этапы проникновения данной традиции в Южный Крым и начало выработки собственного южнокрымского «канона».
Одновременно в горную часть Крымского полуострова проникали отдельные вещи уже налаженного боспорского производства — это в основном пряжки с прямоугольным литым щитком без выступа, которые, судя по концентрации находок (в Керчи найдена одна такая пряжка, а в Южном Крыму — не менее четырех), изготавливались специально для населения Южного Крыма [3, рис. 25; 45, с. 231, рис. 3, 4]. Сюда же относятся и единичные экземпляры орлиноголовых: один (рис. 2, 1) найден в могиле 315 могильника Эски-Кермен [4, рис. 3], еще два происходят откуда-то «из Крыма» [63, s. 500, 507]. Их детали (кольца и язычки) могли использоваться при изготовлении или ремонте аналогичных южнокрымских пряжек, особенно на раннем этапе производства.
Группы пряжек А и Б выделяются четко. Это наиболее крупные изделия с устойчивым сочетанием основных признаков. Нельзя не согласиться с И. П. Засецкой, что эти разновидности являются типологически более поздними, чем В, Г, Д. Группа А наиболее поздняя в эволюционном ряду [22, с. 66]. Изделия данного типа, по-видимому, своим происхождением связаны с пряжками группы В (рис. 4). По сравнению с последними изменилась лишь орнаментация орлиной головки, а на щитке появился новый декоративный элемент — волютообразные завитки с четырех сторон центральной вставки. И конечно, заметно увеличилась длина пряжек. Композиция орнамента на щитке не имеет аналогов за пределами Крыма. Поздняя хронологическая позиция группы А не вызывает сомнений, ведь именно этим пряжкам в комплексах чаще всего сопутствуют пальчатые фибулы днепровского типа (табл. 2).
Предметы группы Б отличает редкое совпадение всех декоративных и морфологических элементов, вплоть до мельчайших деталей. Лишь у одного экземпляра (Суук-Су, погр. 86) был заменен язычок, а у другого (Суук-Су, погр. 131) — первичные петли были заменены более длинными, за счет чего увеличилась длина. Исследование Е. А. Шаблавиной убедительно продемонстрировало, что все пряжки этой группы были отлиты одним мастером с использованием одного шаблона (по нему готовилась литейная форма), последовательные правки на котором носили только декоративный характер [44]. Судя по концентрации находок, место изготовления пряжек группы Б находилось в окрестностях могильника Суук-Су. Время их производства не могло быть слишком длительным из-за недолговечности шаблона, изготовленного, скорее всего, из дерева и воска [44, с. 115].
С типолого-эволюционной точки зрения, как считает И. П. Засецкая, группа Б более поздняя, чем В, Г и Д, но в абсолютном измерении, возможно, отчасти синхронная им [22, с. 67]. Прототипом для южнокрымских пряжек группы Б, несомненно, послужили идентичные им гепидские пряжки из Подунавья. Один такой экземпляр найден в 152 склепе керченского некрополя, в первичном захоронении первой трети VI в. [22, с. 78, рис. 5, 2].
Довольно показательно, что, как и для двупластинчатых фибул (см. выше), для орлиноголовых пряжек характерно увеличение размеров со временем. А. К. Амброз особо подчеркивал увеличение одной детали пряжек — петель между рамкой и щитком («держатель рамки»). Именно этот признак был положен им в основу хронологии этих изделий: ранние пряжки имеют самый короткий держатель, а у самых поздних пряжек он соответственно самый длинный — почти 4 см [10, с. 5]. Действительно, можно говорить об увеличении размеров, но не только держателя, а пряжек в целом. И значит, увеличение длины — тенденция общая для двух основных элементов костюма на протяжении второй половины VI в. — пряжек и фибул.
Переходя к вопросу относительной хронологии, можно уверенно говорить о делении пряжек на ранние разновидности (группы В, Г, Д) и поздние (группы А и Б). При этом нельзя исключать, что в рамках некоего переходного периода многие из выделенных групп могли бытовать синхронно (об этом свидетельствует и взаимовстречаемость основных типов вещей — см. табл. 2). Тем более что, во-первых, целый ряд различий между этими группами не имел хронологического характера, а мог быть связан с другими причинами (вкусовые или иные приоритеты заказчика, локальные центры производства и т. п.). Во-вторых, весь период бытования южнокрымских орлиноголовых пряжек был непродолжительным — не более столетия: от середины VI до середины VII в. [22, с. 68].
Итак, нами выделен ряд типов вещей, участвующих в корреляции погребальных комплексов Южного Крыма (табл. 2). Таблица построена по традиционному принципу совстречаемости основных категорий и типов украшений, наиболее часто присутствующих в женских погребениях. Из числа таких украшений исключены бусы, браслеты и перстни, которые известны практически в каждом захоронении. Первичная группировка материала, как уже отмечалось, определена по нескольким разновидностям фибул (правый столбец сверху вниз):
- двупластинчатые фибулы с накладками группы А (цельные);
- двупластинчатые фибулы с накладками группы Б (составные);
- пальчатые фибулы днепровского типа всех разновидностей;
- двупластинчатые фибулы с выступами на головке группы А (маленькие);
- двупластинчатые фибулы с выступами на головке группы Б (крупные — «гибриды»);
- пальчатые фибулы боспорского типа, всех разновидностей;
- узкопластинчатые подвязные фибулы.

Взаимовстречаемость разновидностей и типов украшений по комплексам
Взаимовстречаемость разновидностей Взаимовстречаемость разновидностей
Взаимовстречаемость разновидностей Взаимовстречаемость разновидностей


С фибулами совстречаются несколько разновидностей пряжек и часто сопутствующие им виды украшений (верхняя строка таблицы, слева направо):
- серебряные пряжки с литым прямоугольным щитком с рельефным орнаментом, боспорского типа. В одном случае пряжка имеет орлиноголовый выступ (Эски-Кермен, могила 315). Правомерность такого объединения обусловлена наблюдениями Е. А. Шаблавиной над техникой изготовления данных предметов. Согласно ее выводам, боспорские серебряные пряжки, как с прямоугольным щитком, так и орлиноголовые, изготавливались по одному шаблону, который подвергался правкам, но не мог использоваться длительное время [45, с. 231, рис. 4]. Орнаментальная композиция и габариты щитка таких пряжек полностью совпадают, разница только в наличии дополнительного орлиноголового выступа, который на определенном этапе производства был срезан, рисунок на центральном поле подкорректирован, после чего шаблон использовался для тиражирования пряжек с простым прямоугольным щитком. Большинство известных пряжек данной серии найдены в Южном Крыму, одна — в Керчи, но боспорское происхождение этих предметов не может вызывать сомнений [45, с. 231];
- серебряные пряжки с прямоугольным пластинчатым щитком, на котором оттиснуто изображение льва;
- серебряные пряжки с прямоугольным пластинчатым щитком, на котором оттиснуто изображение креста;
- южнокрымские орлиноголовые пряжки всех разновидностей. Конкретная группа —по классификации И. П. Засецкой с нашими уточнениями — указана для каждого комплекса;
- бронзовые подвески-колокольчики;
- крупные золотые серьги (височные кольца) с напущенной на проволочное кольцо бусиной со вставками граната (стекла);
- золотые треугольные подвески, так называемые городки.

Как видно (табл. 2), деление материала на две группы вполне очевидно. Основу набора №1 составляют большие двупластинчатые фибулы с декоративными накладками в совокупности с южнокрымскими орлиноголовыми пряжками (учтено 10 комплексов). Сюда же входят золотые височные кольца с бусиной и очень часто — подвески-городки, входившие в состав ожерелий, изредка — бронзовые колокольчики (рис. 5, 6).
Убор, включающий пальчатые фибулы днепровского типа, судя по его составу, является одним из вариантов набора N° 1 (8 комплексов). По-видимому, это его более поздний и более дешевый вариант. Появление днепровских пальчатых фибул в костюме населения Крыма относится к началу VII в., и судя по ассортименту совстречающихся с ними орлиноголовых пряжек, на ранних порах эти фибулы бытуют синхронно с поздними двупластинчатыми фибулами с накладками. Для убора с днепровскими фибулами характерно обеднение костюма (рис. 7): фибулы не серебряные, а бронзовые, золотые украшения зафиксированы только в одном случае. Зато бронзовые колокольчики встречаются чаще.

Набор украшений I типа раннего варианта
Рис. 5. Набор украшений I типа раннего варианта
(могильник Суук-Су, погр. 5 в склепе 56)


Набор №2 включает серебряные пряжки с прямоугольным пластинчатым щитком (с крестом, со львом и литые боспорские) и двупластинчатые фибулы с выступами на головке (всего 10 комплексов). Золотые украшения — редкость, известно три комплекса. Пряжки с изображением креста и литые пряжки боспорского типа с рельефной орнаментацией зафиксированы только в наборах II типа (рис. 2, 8, 9).

Набор украшений I типа раннего варианта
Рис. 6. Набор украшений I типа раннего варианта(могильник Суук-Су, погр. 89)

Существуют и смешанные наборы (рис. 10). Это комплексы, в которых встречены вместе двупластинчатые фибулы с накладками (ранней группы, цельные) и пряжки с пластинчатым щитком с изображением льва (Суук-Су, могилы 91 и 67-1, Лучистое, склеп 102-3), а также двупластинчатая фибула с выступами на головке (поздний гибридный вариант) вместе с ранней южнокрымской орлиноголовой пряжкой (Суук-Су-124). К наборам смешанного типа можно отнести и те, которые содержат либо пару боспорских пальчатых фибул, либо узкопластинчатые подвязные фибулы. В них встречаются с равным успехом и южнокрымские орлиноголовые, и пластинчатые пряжки. Судя по отсутствию золотых украшений, височных колец и колокольчиков, часть из них тяготеет к наборам II типа. Несомненно, это относится к тем комплексам, в которых совстречаются боспорские пальчатые фибулы и пряжки с изображением льва или креста на щитке, — мы добавляем их к числу наборов II типа (3 комплекса: Лучистое-77, погр. 1 и 7; Суук-Су-155).
Таким образом, еще раз отметим, что мы учли в работе 18 комплексов с набором первого типа, 13 — II типа, 10 — смешанного (итого 41).

Набор украшений I типа позднего варианта
Рис. 7. Набор украшений I типа позднего варианта (могильник Суук-Су, погр. 28)

Из таблицы следует, что предполагаемые нами типохронологические группы некоторых категорий вещей (ранние и поздние) в целом согласуются друг с другом: ранние типы пряжек совстречаются с ранними типами фибул, поздние — с поздними. Двупластинчатые фибулы с накладками ранней группы А (цельные) найдены вместе с орлиноголовыми пряжками преимущественно ранних групп Д и Г, хотя в двух комплексах обнаружены и по одной пряжке поздних групп А и Б (в Скалистом и Лучистом). Вероятно, с появлением более поздней разновидности двупластинчатых фибул (группа Б — составные) цельные не сразу полностью вышли из употребления, их изготовление продолжалось какое-то время. Составные двупластинчатые фибулы в комплексах Суук-Су встречены с пряжками групп Б (3 комплекса) и в одном случае — с Г (погр. 46-2).
Днепровские пальчатые фибулы совстречаются с орлиноголовыми пряжками в основном наиболее поздних групп А и Б, но известен один комплекс с пряжкой группы Д в могильнике Лучистое (склеп 46, погр. 4). Это может говорить о возможности локального переживания ранних типов пряжек. Очень показательно, что днепровские пальчатые фибулы ни в одном из погребений на территории Крыма не встречены в комплексе ни с пряжками с прямоугольным тисненым щитком, ни с литыми боспорскими пряжками (табл. 2). Это важный хронологический аргумент.

Набор украшений II типа (могильник Суук-Су, погр. 90)
Рис. 8. Набор украшений II типа (могильник Суук-Су, погр. 90)

Фибулы с выступами на головке, ранняя группа (маленькие), чаще всего находятся в комплексе с пряжками с изображением креста (рис. 8) и с литыми боспорскими пряжками (с прямоугольным щитком и один раз с боспорской орлиноголовой — рис. 2). Поздняя их группа (крупные двупластинчатые фибулы-гибриды) совстречается с пряжками с изображением льва и в одном случае — с орлиноголовой пряжкой группы В.
Что касается боспорских пальчатых фибул, то их носили в комплекте как с пластинчатыми пряжками с крестом, так и с орлиноголовыми пряжками групп В, Г и Б. Боспорские пряжки с литым рельефным орнаментом на щитке совстречаются только с двупластинчатыми фибулами с выступами на головке. То же самое можно сказать и о пряжках с изображением креста на щитке, но, кроме того, они известны и в двух комплексах с боспорскими пальчатыми фибулами. Южнокрымские орлиноголовые пряжки ни разу не зафиксированы в комплекте с маленькими (ранними) фибулами с выступами на головке, что также может служить хронологическим показателем.

Набор украшений II типа (могильник Суук-Су, погр. 90)
Рис. 9. Набор украшений II типа(могильник Суук-Су, погр. 196)

Прежде чем дать какую-либо интерпретацию выявленным различиям, разберем относительную хронологию этих групп. Для начала важно подчеркнуть, что две выделенные группы материала в целом синхронны, существуют в Южном Крыму параллельно, вопреки существующим в литературе представлениям. Главной основой для синхронизации этих комплексов служат наборы смешанного типа. И хотя их не так много, это убедительная причина для признания двух видов наборов одновременными, пусть, возможно, и не на всем протяжении их бытования.
Утверждение о более позднем возникновении и бытовании наборов II типа (фибулы с выступами на головке + пряжки с пластинчатым щитком) опирается на методически «коварный» принцип линейной корреляции комплексов, при котором устойчивые группы вещей, имеющие мало общих («перекрестных») типов, неизбежно оказываются асинхронны. Этот метод не в состоянии диагностировать возможные синхронные группы, обусловленные этнокультурными или иными различиями. Вот почему наборы I и II типов в исследованиях А. К. Амбро- за, А. И. Айбабина, И. О. Гавритухина отчасти сменяют друг друга во времени [3, с. 60, рис. 2; 10, с. 7-9, рис. 1; 16, с. 67-68, рис. 72]. И если в комплексах с орлиноголовыми пряжками и двупластинчатыми фибулами с накладками имеются основания для датировки (монеты, импорты, аналогии в Европе), то в наборах II типа таких оснований нет. Ни маленькие фибулы с выступами на головке, ни пряжки с изображением льва и креста не имеют прямых аналогий за пределами Крыма. Пряжки боспорского типа с рельефным орнаментом обычно датируют довольно широко — от конца V до начала VII в. Так, за комплексами с наборами II типа закрепилась «репутация» более поздних. Но прямых аргументов в пользу этого пока нет.

Набор украшений смешанного типа (могильник Суук-Су)
Рис. 10. Набор украшений смешанного типа (могильник Суук-Су, погр. 91)

Отметим, что некоторые исследователи и раньше говорили о возможности синхронного бытования комплексов с различными типами фибул и пряжек, по крайней мере, применительно к материалам раннего этапа могильника Суук-Су [32, с. 178-181, рис. 1; 34; с. 76].
В качестве показателей синхронизации орлиноголовых пряжек и пряжек с пластинчатым щитком наряду с комплексами так называемого смешанного типа (орлиноголовая пряжка + фибулы с выступами на головке либо пряжка со львом + двупластинчатые фибулы с накладками) могут выступать и балканские узкопластинчатые подвязные фибулы, время бытования которых, по современным данным, ограничено в основном VI — самым началом VII в. [57, p. 19, 20], и боспорские пальчатые фибулы, верхняя граница бытования которых тоже лежит где-то на рубеже VI-VII вв. [20, с. 432-436]. Период второй половины VI и начала VII в. — время максимального разнообразия в ассортименте женских украшений у населения Южного Крыма. Именно на это время приходится бытование почти всех известных нам разновидностей фибул — орлиноголовых пряжек и пряжек с пластинчатым щитком, будь то литые или тисненые.
Какие же конкретно этнокультурные традиции отразились в костюме женщин Южного Крыма? Начнем с набора № 2. Его основные компоненты — пряжки с прямоугольным щитком, среди которых известны три экземпляра боспорских (с литым рельефным декором), и гладкие двупластинчатые фибулы с выступами на головке. Происхождение пряжек с рельефным орнаментом на щитке очевидно: основной их ареал в V-VI вв. — Центральная Европа и Крым, при этом наиболее вероятное место изготовления экземпляров, найденных в могильниках Южного Крыма, — Боспор. Речь идет и о боспорских орлиноголовых, и о пряжках с совершенно аналогичным орнаментом, но без фигурного выступа на щитке. Особенности их конструктивных элементов, морфологические и декоративные признаки и место производства достаточно подробно рассмотрены в недавних работах И. П. Засецкой и Е. А. Шаб- лавиной [22; 45]. Появление традиции ношения больших пряжек с прямоугольным щитком с рельефным или гравированным орнаментом у германцев принято связывать с влиянием позднеримской (средиземноморской) моды [60, р. 188].
Происхождению и эволюции маленьких двупластинчатых фибул с выступами на головке, найденных в Крыму, посвящена наша специальная работа [36]. Наиболее вероятным прототипом для появления данного типа украшений, как уже отмечалось, послужили аналогичные двупластинчатые фибулы, распространенные в V — начале VI в. на Бос- поре. Южнокрымские и поздние боспорские фибулы объединяют морфологические, конструктивные и некоторые технические признаки, а также чрезвычайно близкий, в некоторых случаях практически идентичный, химический состав металла [36, с. 39, 40; 38; 39]. Скорее всего, именно влияние боспорских, или точнее остроготских, куль- турных традиций, сохраняющихся в VI в. на Боспоре и в таких городских центрах Крыма, как Херсонес, отразилось в формировании набора женских украшений, зафиксированного в могильниках Южного Крыма (рис. 2, 9). Боспорское происхождение имеют помимо двупластинчатых еще и пальчатые фибулы, местом изготовления которых, несомненно, в течение всего VI в. был Боспор [20, с. 435; 46, с. 101]. Часто они, как и маленькие фибулы с выступами на головке, носились в комплекте с пряжками с оттиснутым изображением креста. По мнению А. И. Айбабина, местом изготовления таких пряжек в первой половине VI в. стал, скорее всего, Херсонес — центр крымской православной епархии [3, с. 31; 6, с. 130; 7, с. 18, табл. 19, 15]. Два комплекса из склепа 77 в Лучистом [8] с пряжками с крестом и с боспорскими пальчатыми фибулами должны быть отнесены именно к наборам II типа.
На наш взгляд, формирование набора украшений № 2, связанного с традициями населения Боспора и Херсонеса, и его появление в Южном Крыму происходит несколько раньше широкого распространения здесь убора № 1 — с большими двупластинчатыми фибулами с накладками. В этом убеждают несколько доводов. Во-первых, появление некоторых типов украшений из данного набора на территории Крыма относится еще к первой половине или второй трети VI в. — в первую очередь пальчатых боспорских фибул и их центральноевропейских прототипов [20, с. 435]. Комплекс склепа 14/1914 некрополя Херсонеса демонстрирует существование подобного типа женского убора в Крыму не позднее первой половины VI в.: он содержит пару маленьких пальчатых центральноевропейских фибул (ставших прототипом для одного из вариантов боспорских) и пряжку с большим прямоугольным щитком с тисненым орнаментом [51, рис. 134].
Во-вторых, маленькие двупластинчатые фибулы (прототипы южнокрымских с выступами на головке) на Боспоре сохраняются никак не позднее середины VI в. (позднейшая находка происходит из керченского склепа № 78). Кроме того, фибулы с выступами на головке никогда не совстречаются с южнокрымскими орлиноголовыми пряжками. Вероятно, в этом сказалась регламентация элементов костюма, которая, несомненно, имела место, но единственное исключение из этого правила есть. В погребении 124 могильника Суук-Су найдены вместе фибула с выступами на головке позднего варианта и орлиноголовая пряжка ранней группы В [33]. Данное обстоятельство может служить хронологическим аргументом в пользу того, что в период бытования наиболее ранних орлиноголовых пряжек в обиходе находился поздний вариант фибул без накладок.

В-третьих, в комплексах смешанного типа вместе с пряжками с изображением льва найдены двупластинчатые фибулы с накладками только ранней группы (рис. 10). Вообще состав смешанных комплексов позволяет в тенденции синхронизировать вещи поздних вариантов из набора № 2 с ранними вариантами украшений из набора № 1. Это что касается относительной хронологии, в абсолютном же измерении значительного разрыва не было, речь может идти о времени жизни одного поколения.
Теперь мы перейдем к набору №1. По своему типологическому составу он может быть разбит на две группы — раннюю и позднюю. Для ранней характерно использование двупластинчатых фибул с накладками и практически обязательное присутствие золотых украшений — проволочных височных колец с бусиной и подвесок-городков (рис. 5, 6). В комплексах поздней группы (рис. 7) серебряные двупластинчатые фибулы постепенно сменяются бронзовыми пальчатыми днепровскими (некоторое время они бытовали синхронно с двупластин- чатыми), золотые украшения полностью исчезают (есть одно исключение), но чаще используются колокольчики. Налицо явное обеднение убора: серебряных украшений остается мало, золото исчезает вовсе. Зато ассортимент орлиноголовых пряжек меняется не сильно — выходят из употребления только наиболее ранние типы.
Интересно отметить, что тенденция к обеднению убора, вероятно, связанная с истощением источников драгоценных металлов, прослеживается по данным химического анализа серебряных двупластинчатых фибул Крыма, начиная с боспорских и заканчивая поздними двупла- стинчатыми составными (рентгенофлюоресцентный анализ выполнен в лаборатории Государственного Эрмитажа [39]). Именно у поздних боспорских, а также и маленьких фибул с выступами на головке из Суук- Су содержание серебра в сплаве максимальное (до 90 %). Чуть ниже оно у ранней группы двупластинчатых фибул с накладками — цельных, тоже из Суук-Су (около 60-80 %). Гораздо ниже — у поздних составных фибул с накладками (40-60 %). И в конце концов на смену серебряным изделиям приходят бронзовые днепровские пальчатые фибулы (какое- то время перед этим и те и другие, несомненно, находятся в использовании синхронно).
Нашли ли отражение в характере набора № 1 какие-либо этнокультурные традиции? По-видимому, да. Наиболее яркий показатель здесь — орлиноголовые пряжки. Как показало специальное исследование И. П. Засецкой, прототипами для большей части этих предметов послужили пряжки, распространенные в первой половине и середине VI в. на Среднем Дунае, у гепидов (рис. 4). Именно там мы находим ближайшие аналогии пропорциям, декоративным элементам и композиции орнамента в целом, форме орлиноголового выступа щитка южнокрымских пряжек [22, с. 66, 69; 62, abb. 6, 7, 17; 63, abb. 3-5]. И видимо, связями с Дунайским регионом (о характере этих связей пока не будем говорить) вполне логично объяснить появление подобных пряжек в Крыму около середины VI в., что, впрочем, стало понятно уже довольно давно [9, с. 11-17]. На Боспоре подобные пряжки появляются несколько раньше, чем в Южном Крыму, — еще в начале VI в. [22, с. 62, рис. 5, 1, 2]. Однако более широкое распространение во второй трети VI в. получает все же другой тип пряжек, связанный не с гепидскими образцами, а в большей степени с итало-готскими [22, с. 61, 62; 62, s. 368, 369, abb. 7, 5-7]. И наличие двух различных прототипов и лежит в основе принципиальной типологической разницы между боспорскими и южнокрымскими орлиноголовыми пряжками в VI — начале VII в., соответствующей и двум центрам производства [22, с. 68, 69].
Двупластинчатые фибулы с декоративными накладками тоже близко напоминают фибулы, которые были очень популярны у восточногерманского населения Подунавья. Но только бытовали они во второй трети — второй половине V в. Позднее они полностью выходят из употребления, и только в некоторых уголках Европы их еще продолжают носить в начале, самое позднее, в первой трети VI в.: в Испании и Южной Франции (вестготы), в Северо-Восточном Причерноморье (готы- тетракситы). От кого население Крыма заимствовало традицию ношения парных двупластинчатых фибул с накладками, точнее под чьим влиянием произошло возрождение данной традиции, пока сложно сказать. Типологические и морфологические особенности этих изделий не позволяют пока уверенно ответить на этот вопрос [15, с. 227]. Несомненно, что в таком виде, как он бытует у жителей Южного Крыма во второй половине VI в., этот убор подражает женскому парадному (аристократическому) костюму восточных германцев Подунавья как минимум 50-60-летней давности.
Вторая традиция в женском костюме (набор № 2) в большей мере ориентирована на Боспор и, вероятно, на Херсонес, то есть на культуру главных городских и политических центров Крымского п-ова этого периода. Данная традиция использует и развивает архаичные для своего времени формы украшений, «реликты», такие как маленькие двупла- стинчатые фибулы с выступами на головке, прототипы которых были распространены на Боспоре и в Херсонесе во второй половине V — начале VI в. Отчасти она впитывает и некоторые нововведения — крупные пряжки и пальчатые фибулы, своим происхождением связанные также с остроготской традицией Среднего Дуная и Италии времен Теодориха Великого [20, с. 411-417].
Появление нового для Боспора комплекта украшений с наибольшей вероятностью принято ныне соотносить с тем фактом, о котором сообщают письменные источники: размещение на Боспоре готских полков из византийской провинции Мезии либо в 527-528 гг., либо в 530-533 гг. [6, с. 100; 58, p. 328], хотя некоторые типы пальчатых фибул появились здесь раньше, еще в конце V в. [20, с. 435]. Не случайно именно на вторую треть — вторую половину VI в. приходится период максимального разнообразия ассортимента пальчатых фибул в Восточном Крыму. И в это же самое время (вторая треть VI в.) в боспорских склепах фиксируется появление орлиноголовых пряжек [22, с. 68]. Скорее всего, непосредственно на Боспоре в первой половине VI в. начинается массовое производство большей части разновидностей данных украшений — и пряжек, и фибул [22, с. 68; 45, с. 248-250]. Очевидно, с этого же времени могло начаться и проникновение импортных боспорских вещей в Южный Крым.
Однако несколько странным представляется тот факт, что в погребальных комплексах боспорского некрополя вместе с орлиноголовыми пряжками встречена только одна разновидность пальчатых фибул — вида III по И. П. Засецкой, или тип Удина-Планис. Фибулы других типов сочетаются с маленькими пряжками. Отчасти это можно объяснить тем, что количество документированных закрытых комплексов и с такими пряжками, и с пальчатыми фибулами вообще на сегодняшний день невелико. Выборка ограничена всего 3-5 погребениями [22, с. 61]. Но нельзя исключать и того, что период производства данных разновидностей украшений был очень непродолжительным. В данной связи вызывают пристальный интерес наблюдения Е. А. Шаблавиной, посвятившей два своих специальных исследования технике изготовления орлиноголовых боспорских пряжек и фибул типа Удина-Планис [46]. Помимо важного заключения о Боспоре как о непосредственном месте производства и тех и других изделий стоит отметить ее предположение о весьма вероятном изготовлении как минимум значительной части и пряжек, и фибул если не одним мастером, то во всяком случае в одной или двух мастерских. При этом технические особенности работы, а именно использование недолговечных дерево-восковых шаблонов для тиражирования продукции (форм или образцов-посредников), указывают на сравнительно короткий возможный период работы по изготовлению и затем ремонту этих изделий [46, с. 101]. Это наблюдение еще раз убеждает нас в правильности предположения о более раннем появлении в Южном Крыму украшений из набора № 2, связанных с боспорским производством.
Что касается возможной регламентации состава женского убора и соотношения двух этнокультурных традиций, то обратим еще раз внимание на два весьма близких эпизода в эволюции костюма, которые произошли сначала в середине VI в., а затем на рубеже VI-VII вв. Связаны они с распространением в Южном Крыму различных типов фибул. Первоначально в середине VI в. здесь распространяется традиция ношения двупластинчатых фибул с накладками по образцу дунайских фибул второй половины V в. — возникает южнокрымский костюм «дунайского» типа. При этом, несмотря на близость культур, носители этого костюма не используют еще существующие кое-где на Боспоре и в Северо-Восточном Причерноморье аналогичные двупластинчатые фибулы с выступами на головке (характерные для «боспорского» набора), а реставрируют старый «бабушкин» убор Среднего Подунавья постаттиловской эпохи.
Близкое явление наблюдается и на рубеже VI-VII вв., когда в горном Крыму в моду входят пальчатые фибулы. Но почему-то боспорские фибулы, столь популярные во второй половине VI в., вместе с южнокрымскими орлиноголовыми пряжками встречены всего три раза. Зато чрезвычайно широко распространяются фибулы днепровского типа. И пусть это происходит чуть позже, чем то время, на которое приходится пик популярности боспорских фибул, тем не менее прототипами для большинства разновидностей пальчатых днепровских фибул в Крыму служат никак не боспорские (которые по материалам закрытых комплексов Суук-Су синхронизируются с самыми ранними днепровскими), а так называемые восточногерманские [16, с. 36, 143, 144, рис. 49]. Те фибулы, которые были в обиходе в Центральной Европе до конца VI в. Снова «бабушкин» костюм из Среднего Подунавья. Парадоксальность этой ситуации станет еще рельефнее, если мы согласимся с мнением В. Е. Родинковой (а это мнение опирается на конкретные аргументы) о вероятном возникновении некоторых разновидностей «поствосточногерманских» пальчатых фибул именно в Южном Крыму, а не в Поднепровье [35, с. 238]. Во всяком случае, именно на территории Крыма мы имеем наиболее ранние, узко датированные комплексы с фибулами поствосточногерманского типа «днепровской серии».
Различия в культурно-этнографической ориентации разных групп населения Южного Крыма, выразившиеся в особенностях женского костюма, а также сравнительно жесткая регламентация элементов этого костюма — это, по-видимому, факт, впрочем, установленный не сегодня. Другое дело: какие именно причины лежат в основе деления населения на эти две группы?

Хронологический аспект в данной ситуации, скорее всего, не имел принципиального значения. Надо сказать прежде всего, что мнение некоторых исследователей о более позднем появлении и бытовании комплекта из пряжки с прямоугольным пластинчатым щитком и дву- пластинчатой фибулы с выступами на головке [3, с. 60, рис. 2; 10, с. 79, рис. 1; 11, с. 37, рис. 6; 16, с. 67, 68, рис. 72] выглядит мало обоснованным. Дело в том, что, как мы уже отмечали (табл. 2), в комплектах «дунайского» типа, с орлиноголовыми пряжками и фибулами с накладками, на позднем этапе бытования (с рубежа VI-VII вв.) наряду с дву- пластинчатыми фибулами (а еще чуть позже и вместо них) часто используются днепровские пальчатые фибулы. Логично допустить в случае смены данного типа убора более поздним (с прямоугольными пряжками, то есть «боспорским» по нашей терминологии), что в течение какого-то переходного времени эти пряжки (с изображением льва или креста) могли сочетаться с днепровскими пальчатыми фибулами. Но такого сочетания не зафиксировано ни в одном из комплексов. Это может говорить как о том, что социальные или этнокультурные рамки были очень жестко регламентированы, так и о том, что относительная последовательность бытования этих уборов могла быть иной. Предположить, что комплексы с боспорскими пальчатыми фибулами, которые очень часто встречаются вместе с пряжками с прямоугольным щитком, в Южном Крыму являются в целом более поздними, чем комплексы с днепровскими пальчатыми фибулами [7, табл. 19], — почти невозможно по целому ряду причин. В крайнем случае исследователи допускают их одновременное бытование [11, с. 39].
По моему глубокому убеждению, большая часть комплексов с разными типами убора синхронна в рамках второй половины VI в. Кроме того, часть комплексов «боспорской» традиции в Южном Крыму, содержащих маленькие фибулы с выступами на головке, боспорские пальчатые фибулы, боспорские литые пряжки с рельефным орнаментом, возможно, пряжки с тисненым крестом на щитке, скорее всего, должна датироваться чуть более ранним временем, чем ранние комплексы с орлиноголовыми пряжками. Следуя общей логике культуро- генеза, «боспорская» традиция могла возникнуть и распространиться в Южном Крыму раньше, чем «дунайская». Но разница во времени могла быть столь незначительной, что подтвердить ее конкретными данными очень сложно.
Что не вызывает у меня сомнений, так это тот факт, что «боспорская» традиция угасает в начале VII в. В период начала активного использования в культуре днепровских пальчатых фибул, то есть, по А. И. Айбабину, начиная со второй четверти VII в. [2, с. 13], а скорее всего, это происходит чуть раньше, уже в первой четверти этого столетия [16, с. 146], погребальные комплексы с характерным набором украшений «боспорского» типа перестают появляться на могильниках Южного Крыма. И фибулы с выступами на головке, и большие пряжки с пластинчатым прямоугольным щитком, и боспорские пальчатые фибулы выходят из употребления не позже первых десятилетий VII в. Они ни разу не найдены (ни в Южном Крыму, ни на самом Боспоре) вместе с такими яркими и важными хронологическими индикаторами первой половины VII в., как днепровские пальчатые фибулы, как малые византийские пряжки типов «Коринф» и «Сиракузы», пряжки с монолитным щитком геральдической формы, пряжки с коробчатой петлей. Зато вместе с южнокрымскими орлиноголовыми пряжками поздних вариантов находят малые пряжки типа «Сиракузы» и крестообразные [42, с. 95]. Можно возразить, что эти разновидности малых пряжек являются принадлежностью мужского костюма, но их нет и в сопутствующих погребениях, в тех случаях когда можно уверенно говорить о парности или синхронности нескольких захоронений. Такого сочетания нет в склепах Скалистого, даже невзирая на перемешанность материала в них; нет в склепах и грунтовых могилах Суук-Су, а также в погребениях одного горизонта многослойных склепов Лучистого. Единственное исключение — лучистинский склеп № 10, где в одном слое на костяках найдены пряжка типа «Сиракузы» и пряжка со львом [11, с. 38]. Но современная хронология пряжек «Сиракузы» совершенно не исключает их появления в конце и даже, вероятно, в последней трети VI в. [55, s. 344].
Еще раз повторим, что вещи из «боспорского» набора украшений никогда не совстречаются в погребальных комплексах смешанного типа вместе с предметами, характерными для позднего этапа «дунайского» набора, — составными двупластинчатыми фибулами и южнокрымскими орлиноголовыми пряжками групп Б и А. Единственное исключение — погребение Суук-Су-162 (табл. 2), однако это скорее подтверждает предположение И. П. Засецкой о возможности сравнительно раннего (конец VI в.) появления пряжек группы Б [22, с. 67].

Возрастные различия могли бы иметь место. Однако практически все учтенные в работе комплексы, судя по антропологическим остаткам, принадлежали взрослым женщинам. В детских захоронениях Крыма, как правило, вообще не встречаются парные фибулы вместе с большими пряжками любого из типов. Единственное исключение — погребение 2 в склепе 104 Лучистого, где в погребении девочки найден полный убор «боспорской» традиции [41, рис. 9]. Но это пока единичный случай. Чаще детские захоронения если и содержат парные фибулы, то либо без пряжки, либо с маленькой пряжечкой, причем известно несколько комплексов как с боспорскими, так и с днепровскими пальчатыми фибулами [53, abb. 79-82]. Вряд ли, как считает Э. Хайрединова, «гарнитуры из днепровских фибул и украшений характерны для детских погребений» [40, с. 112], — их количество не так велико. Погребальных комплексов с подобным набором вещей, содержащих захоронения взрослых женщин, больше.

Социальная структура как причина различий в костюме — вполне резонное объяснение. Применимо ли оно в нашем случае? Прежде всего отметим еще раз, что сам тип женского убора, включающего пару больших серебряных фибул и крупную пряжку, характерен не просто для восточногерманских племен. Начиная с середины V в. такой костюм является маркером высокого социального ранга его владелицы — это парадный убор. В Центральной Европе в период второй трети и второй половины V в. подобный набор украшений происходит из так называемых княжеских, или элитных, погребений [29, с. 253]. Во всяком случае, незначительный процент таких захоронений (на территории могильников) с полным набором вещей свидетельствует в пользу того, что это костюм не рядовых членов общества.
Южнокрымский женский убор «дунайского» типа хотя на первый взгляд и уступает по своему богатству погребениям варварской знати из Подунавья, тем не менее выглядит более роскошным и дорогим, чем набор «боспорского» типа: крупные двупластинчатые фибулы имеют позолоченные накладки, из золота выполнены подвески-городки и большие височные кольца. Массивные браслеты и пряжка — серебряные. Тогда как в наборах вещей «боспорского» типа золотые украшения — большая редкость, фибулы имеют не такие крупные размеры, часть пряжек выполнена из тонкого серебряного листа. Однако серебро у малых двупластинчатых фибул более высокопробное (см. выше), а боспорские пальчатые фибулы и пряжки часто имеют качественную позолоту по всей поверхности. На позднем этапе в костюме «дунайского» типа происходят серьезные перемены: процентное содержание серебра в металле фибул падает, серебряные двупластинчатые фибулы постепенно сменяются бронзовыми пальчатыми, в комплексах с которыми золотые украшения (серьги и подвески) уже не встречаются.
Лишь наличие золотых украшений в богатых комплексах «дунайского» типа может говорить в пользу несколько более высокого положения владельцев этих украшений по сравнению с женским убором «боспор- ского» типа. Но существенной разницы в дороговизне и престижности, по-видимому, между ними не ощущалось. К тому же оба набора по своей структуре восходят к парадному женскому костюму эпохи горизон- та Унтерзибенбрунн. Этот костюм был по сути интернациональным, социальная его составляющая явно превалировала над этнической спецификой [26, с. 113; 29, с. 253]. Поэтому выделить внутри него какие- либо социальные подразделения крайне затруднительно.
А. К. Амброз предполагал наличие у крымских готов «слабо дифференцированного общества, состоявшего из свободных зажиточных земледельцев типа северных бондов» [9, с. 24]. Вероятно, к верхней прослойке этих свободных общинников и принадлежали владелицы полных женских уборов из могил Южного Крыма. Близкой точки зрения придерживается и А. В. Мастыкова, проводя аналогии между южнокрымским вариантом женского парадного убора и костюмом готов- тетракситов [29А, с. 66]. В обоих случаях, по ее мнению, структура женского костюма свидетельствует об отсутствии как наиболее высокой социальной прослойки населения, так и наиболее низкой [29А, с. 68].
Структура подобного общества, однако, не исключает существования среди свободных зажиточных общинников людей более высокого слоя, наподобие «северных» же «эрлов», то есть наиболее авторитетных лидеров. Это служилая знать, выдвигавшаяся на военном поприще. В период Великого переселения народов появление подобной прослойки в археологическом материале хорошо фиксируется выделением группы богатых женских и мужских погребений с оружием, которые на общих могильниках занимают планиграфически выделенное место. Это может служить признаком начала более глубокого расслоения социума и зарождения институтов раннегосударственного характера эпохи военной демократии [64].
В данной связи обратим внимание на комплексы «дунайского» типа раннего этапа — с крупными двупластинчатыми фибулами и золотыми украшениями (рис. 5, 6). Они, несомненно, выделяются своим богатством на фоне прочих женских захоронений, лишенных не только предметов из золота, но часто и серебряных фибул. Кроме того, все погребения с «дунайским» убором раннего варианта на могильнике Суук-Су концентрируются в северной части некрополя. Тогда как, по наблюдениям В. К. Пудовина, захоронения, которые содержат двупластинчатые фибулы с выступами на головке и пряжки с прямоугольным щитком (то есть вещи из набора № 2), встречаются и в северной, и в южной части [32, с. 178, 184].
Вероятно, богатые комплексы «дунайского» типа отражают некую незавершенную попытку формирования более резко дифференцииро- ванного общества в Горном Крыму, своего рода малого варварского королевства. Однако данный вопрос, конечно, нуждается в специальном изучении.

Этнокультурные особенности как одна из причин существования двух традиций в женском костюме также вполне могли иметь место. Выше мы отмечали, однако, что при существующей разнице в наборах типов вещей категориальный набор в целом почти идентичен, что свидетельствует о чрезвычайной близости двух вариантов убора. Можно говорить о двух близких традициях в рамках одного этнокультурного массива населения, причем в этот же массив мы должны включить помимо жителей Крыма и Боспора остготов Среднего Подунавья и Италии, вестготов Галлии и Испании, готов-тетракситов Северо-Восточного Причерноморья, гепидов Паннонии и Потисья. По словам Феофана Исповедника, эти народы были очень близки в культурном плане: «.. .готы, изиготы, гепиды и вандалы, ничем другим кроме имени не отличающиеся друг от друга» [цит. по: 11, с. 61].
Кроме того, в VII в. аналогичный женский костюм, правда, с небольшими трансформациями, заимствует славянское население Среднего Поднепровья — анты [47, с. 309-310]. И в различной этнокультурной среде этот убор имеет индивидуальные черты, отразившиеся как в типах украшений, так и в их категориальном наборе (так, к примеру, анты и готы-тетракситы никогда не носили больших пряжек; а крупные пряжки вестготов, остготов и гепидов явно разнотипны). Значит, при всей своей однородности женский убор рассматриваемого образца не исключает возможности выделения в его рамках различных этнокультурных (этнических или племенных) традиций.
«Дунайский» набор украшений имеет целый ряд аналогий и прототипов наиболее характерных вещей на территории Среднего Подунавья, в той зоне, которая на протяжении второй половины V — середины VI в. была занята гепидами согласно письменным источникам. Остготы отсюда выселились около 488 г. и ушли в Италию. Что касается близких соседей гепидов — лангобардов, то их женский костюм отличался рядом характерных признаков, присущих не восточным, а северным германцам. Вероятно, под их влиянием в первой половине VI в. происходят изменения в женском костюме и у гепидов — малые пальчатые фибулы все чаще располагаются не на груди или у плеч, а в районе пояса, а большие пряжки используются все реже [52, s. 36, 37, fig. 8]. Поэтому южнокрымский костюм нельзя считать прямым копированием, так как в середине VI в. в таком законченном виде он уже нигде за пределами Крыма не встречается. Это скорее свидетельствует о сохранении и дальнейшем развитии традиции с возрождением некоторых архаичных элементов.
Присутствующие в «боспорском» наборе типы украшений, во-первых, имеют прототипы среди более ранних вещей, использовавшихся насе- лением Крыма (Боспора, Херсонеса) еще в конце V — первой половине VI в.: пряжки с пластинчатым щитком, малые двупластинчатые фибулы без накладок, ранние образцы центральноевропейских пальчатых фибул. Во-вторых, в этом наборе присутствуют собственно бос- порские фибулы, основной период бытования которых приходится на первую половину — вторую треть VI в. [20, с. 435, 436]. Некоторые из обнаруженных в могилах Лучистого и Суук-Су фибул, по данным И. П. Засецкой, относятся к ранним разновидностям, время бытования которых на Боспоре ограничено первой половиной VI в.: это фибулы вида I (Суук-Су, погр. 162), вида II (Лучистое, склеп 54, погр. 12), вида IV6 (Лучистое, склеп 77, погр. 7 и Суук-Су, погр. 155-1) [20, с. 432, 433]. И. П. Засецкая отмечает, что даже с учетом вероятного запаздывания растягивать датировку этих изделий до второй половины VII в. нет никаких оснований. Более того, особенности изготовления фибул боспорского типа этому противоречат — большая часть предметов каждой из разновидностей является продукцией одной мастерской, так как для тиражирования вещей использовался один недолговечный шаблон [30, с. 481, 482; 46, с. 101].
Все сказанное подтверждает, что набор украшений «боспорского» типа в Южном Крыму мог сформироваться несколько раньше, и значит, погребальные комплексы могут датироваться более ранним временем, чем комплексы с «дунайским» набором украшений. Однако до появления надежных оснований для абсолютного датирования «боспорского» набора украшений следует относиться осторожно к нашему предположению. Но тот факт, что комплексы с «дунайским» набором не могли появиться почти на полстолетия раньше, чем наборы второго типа, несомненен.
На присутствие нескольких близких этнокультурных традиций в элементах женского костюма указывалось и ранее. Различные исследователи, рассматривая проблему происхождения украшений, распространенных в Крыму, касались и их этнической принадлежности [3, с. 71; 9]. Наиболее четко этот аспект отмечен в работах И. П. Засецкой и М. Казанского. Внутри ассортимента пальчатых (и других разновидностей) фибул, крупных пряжек и других элементов костюма они выделили два наиболее отчетливых этнокультурных компонента — остроготский (итало-остроготский или балканский) и гепидский [20, с. 411-425; 22, с. 68, 69; 58, р. 328-331; 59, s. 98-101, abb. 93-95].
Можно ли на данном основании говорить о наличии в составе населения двух соответствующих этнических компонентов, или же костюм отражает различные модные тенденции одного круга? На мой взгляд, полностью исключать возможность многокомпонентности нельзя, тем более что об этнической пестроте и о длительных контактах населения Крыма с соседними регионами написано уже немало.
Устойчивость отмеченных традиций в костюме наряду с их синхронным бытованием в течение второй половины VI в. дают основание поставить вопрос о существовании двух близких групп населения. Обе традиции вписываются в круг восточногерманской культуры, уходящей корнями в постгуннское время. Вместе с тем они имеют некоторые отличия, вероятно, отражающие локальную специфику демографического или политического своеобразия и взаимодействия разных групп населения Крыма, различные направления культурных и политических связей.
Одна из этих групп тяготела к культуре городских центров — Бос- пора и Херсонеса, продолжая сохранять те традиции в области женского костюма, которые существовали здесь еще в конце V — первой половине VI в. На их развитии сказывались как культурные «реликты» германского населения Причерноморья, так и некоторые новации, проникшие сюда во второй трети VI в., скорее всего, одновременно с появлением на Боспоре новых воинских контингентов из Мезии («готов») в составе римской армии [58, с. 329, 330]. Речь идет о пальчатых фибулах боспорского типа и италийских по происхождению пряжках с литым рельефным орнаментом на щитке, в том числе орлиноголовых боспор- ского типа. Отметим и заметное присутствие христианской символики на пряжках — крестов (известны кресты и на литых пряжках с прямоугольным щитком) и изображений льва. Последний образ, как считается, тесно связан с христианской знаковой системой и очень часто встречается на предметах византийского прикладного искусства раннего Средневековья [41, с. 334, 335; 48, с. 52].
Вероятно, главным приоритетом в социальном и культурном развитии данной группы населения выступали всесторонние связи с Восточно-Римской империей, уходящие корнями еще в период конца V в. Крымская аристократия восточногерманского происхождения уже тогда придерживалась ортодоксального христианского вероисповедания [14, с. 119, 120] и, быть может, поэтому отказалась последовать за Тео- дорихом и его остготами-арианами в Италию в 488 г., предпочитая оставаться под имперской церковной и политической юрисдикцией. На Боспоре эта юрисдикция после небольшого перерыва восстанавливается в полной мере при императоре Юстине в 520-е гг. Однако развитие германских традиций в этом регионе, по-видимому, не прекращалось в период V-VI вв., а появление новых украшений вместе с готскими полками римской армии во второй трети VI в. только стимулировало этот процесс. То, что собственно боспорский женский костюм этого времени с парными пальчатыми фибулами и большой пряжкой, представленный комплексами керченского некрополя, является ярким выражением именно остроготской этнической специфики, не вызывает сомнений [54, s. 82, 83, abb. 62, 64].
Вторая группа населения в своем костюме подчеркнуто демонстрирует приверженность культурным традициям среднедунайского происхождения эпохи политического доминирования гепидов второй половины V — начала VI в. Однако на Среднем Дунае наиболее поздние комплексы с большими двупластинчатыми фибулами относятся к периоду D3 (не позднее конца V в.), а орлиноголовые пряжки бытуют до середины VI в. И поскольку в VI в., и тем более в начале VII в., костюм, характерный для данной части населения Крыма, за его пределами нигде уже не встречается, в том числе и у гепидов Подунавья, говорить о простом заимствовании или подражании нельзя.
Связи Крыма с дунайским регионом носили разносторонний характер, особенно в первой половине VI в. Однако в 550-560-е гг. культурно- политическая ситуация в Центральной Европе кардинально трансформировалась. Гибель первых германских королевств (гепидов, остготов), ужесточение позиций Византии по отношению к соседям-варварам, новая волна миграции кочевников изменили культурные и политические приоритеты для многих народов Европы. Крым в этот период становится культурным центром восточногерманского населения всего Сре- диземноморско-Понтийского региона. Кризис Боспора, вызванный нападением тюрков в 576 г., привел к возрастанию роли населения горной части полуострова в политической ситуации в Крыму. Начинается постепенное затухание боспорских культурных традиций, выразившееся в исчезновении на рубеже VI-VII вв. в могильниках Южного Крыма комплексов украшений первого, «боспорского», типа. Одновременно прекращаются захоронения и на раннесредневековом некрополе самого Боспора, в Керчи [21, с. 39, 40].
Вряд ли это свидетельствует об исчезновении носителей данной традиции в Южном Крыму. Вероятно, часть их включается в близкую этнокультурную среду. Этот процесс мог начаться вскоре после появления носителей «дунайской» традиции, так как в смешанных комплексах заметно преобладают именно ранние вещи из «дунайского» убора. Могло сыграть роль и усиление процессов христианизации и византи- низации, нивелировки культуры восточноримских провинций. Представители «боспорской» традиции в горном Крыму, которая ориентировалась на Византию, вероятно, в начале VII в. перешли на общесредиземноморский тип костюма, включающий маленькие поясные пряжки, без парных фибул.
Применительно ко второй условно выделенной группе («дунайской») в период ее распространения в середине VI в. речь идет именно о сохранении оригинальной дунайской традиции и даже о возрождении довольно архаичных элементов. Поэтому определенная генетическая преемственность (наряду с несомненной культурной) между населением Среднего Подунавья конца V — середины VI в. и жителями Южного Крыма второй половины VI в. должна была существовать. И для носителей этой традиции ее сохранение и знаковое выражение имели важное значение.
Интересно отметить следующий факт. Наиболее ранние образцы южнокрымских орлиноголовых пряжек (пряжки групп В и Д) в качестве своих вероятных прототипов имеют ряд аналогичных изделий, распространенных довольно широко — по всему бассейну Среднего и Нижнего Дуная [62, р. 371, abb. 6, 7, 17]. Отдельные экземпляры еще в первой половине VI в. попадали и на Боспор [22, с. 77-79, рис. 5, 1, 3—5]. Более поздние вещи — пряжки группы Б — имеют более узкий круг аналогий. На Дунае изделия с таким типом орнаментации щитка и формы орлиноголового выступа известны только в области Семигра- дья — регионе Среднего Подунавья, ограниченном верховьями рек Мароша и Кереша [52, p. 20, 21; 62, р. 371, abb. 17]. Именно эти края Иордан называет основным местом обитания гепидов («... теперь сидят гепиды, по рекам Маризии... и Гризии») в середине VI в. [23, 114; 52, p. 25, 26, 28, 29].
Все общеизвестные сведения письменных источников, касающиеся крымских готов, относятся ко времени не позднее середины VI в. Прокопий Кесарийский закончил свое произведение «О постройках» около 560 г. По его словам, во времена самого Прокопия готы «были в союзе с римлянами, отправлялись вместе с ними в поход всякий раз, когда императору было это угодно» [31, кн. III. VII, 1]. Это сообщение служит хронологическим репером, указывающим на возникновение восточногерманской культуры Крыма, представленной комплексами Суук-Су, никак не позднее 550-х гг.
В это время в Европе разворачиваются события, оказавшие сильное влияние на развитие восточногерманской культуры и государственности. В Италии в результате затяжной войны с Византией гибнет остготское королевство, последние сражения происходят в 552-555 гг. Тогда же, в 552 г., гепиды на Дунае потерпели сокрушительное поражение от лангобардов, ставшее началом конца их могущества в регионе. Спустя уже три года в Подунавье вторглись авары, тоже изрядно потеснившие гепидов. А в 567 г. их королевство было разбито окончательно и остатки гепидского гарнизона Сирмия вошли в состав византийских войск.
Чуть раньше серьезные трансформации происходят в Северо-Восточном Причерноморье. Самобытная культура готов-тетракситов, представленная ранними фазами могильника на реке Дюрсо, гибнет во второй трети VI в. (не ранее 540-х гг.) [25, с. 56]. И в данном случае кризис имел место, несомненно, в начале 550-х гг., так как еще в 548 г. готы- тетракситы обращаются в Константинополь с просьбой прислать им епископа, при этом они, по данным Прокопия Кесарийского, сохраняют свои прежние места обитания. Через несколько лет (около 551 г.) отряд тетракситов вместе с утигурами участвует в военной акции против кутригуров, спровоцированной Византией [31, кн. VIII, 18]. Позднее готы-тетракситы в источниках уже не упоминаются. Инвентарь погребений на р. Дюрсо последующего времени имеет очень мало общего с культурой второй половины V — первой трети VI в.
Таким образом, в 550-е гг., когда весь восточногерманский мир сотрясали военные конфликты, Крымский п-ов оставался наиболее тихим и относительно спокойным местом. Можно допустить, что продолжением тесных культурных связей между населением Крыма и германскими племенами Центральной и Западной Европы, СевероВосточного Причерноморья стало переселение части последних в относительно стабильный в этот период Крым, как и предполагают некоторые исследователи [20, с. 438; 49, с. 460-465]. Две разновидности женского костюма, о которых шла речь, отражают в определенной степени процесс сложения различных групп населения Крыма и их этнокультурного и социального взаимодействия во второй половине VI в. Главной причиной выявленных различий в уборе мы считаем этнический и социально-политический факторы генезиса варварского общества. Но в некоторой степени и хронологический фактор повлиял на специфику состава набора украшений каждого из вариантов костюма.


ЛИТЕРАТУРА


1. Айбабин А. И. Погребения конца VII — первой половины VIII в. в Крыму //
Древности эпохи Великого переселения народов V–VIII веков. М., 1982.
2. Айбабин А. И. О хронологии пальчатых и зооморфных фибул днепровского типа
из Крыма: тез. докл. советской делегации на V Междунар. конгрессе славянской
археологии. М., 1985.
3. Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесред-
невекового времени // МАИЭТ. 1990. Вып. I.
4. Айбабин А. И. Основные этапы истории городища Эски-Кермен // МАИЭТ. 1991.
Вып. II.
5 . Айбабин А. И. Комплексы с большими двупластинчатыми фибулами из Лучи-
стого // МАИЭТ. 1994. Вып. IV.
26. Айбабин А. И. Этническая история раннесредневекового Крыма. Симферополь,
1999.
27. Айбабин А. И. Степь и Юго-Западный Крым // Крым, Северо-Восточное При-
черноморье и Закавказье в эпоху Средневековья. IV–XIII века (Археология).
М., 2003.
28. Айбабин А. И., Хайрединова Э. А. Новый комплекс с пальчатыми фибулами
с некрополя у с. Лучистого // МАИЭТ. 1996. Вып. V.
29. Амброз А. К. Дунайские элементы в раннесредневековой культуре Крыма
(VI–VII вв.) // КСИА. 1968. Вып. 113.
10. Амброз А. К. Основы периодизации южнокрымских могильников типа Суук-Су // Древности славян и Руси. М., 1988.
11. Амброз А. К. Юго-Западный Крым. Могильники IV–VII вв. // МАИЭТ. 1994.
Вып. IV.
12. Веймарн Е. В. Скалистинский склеп 420 // КСИА. 1979. № 158.
13. Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. Киев, 1993.
14. Вольфрам Х. Готы. От истоков до середины VI века. СПб., 2003.
15. Гавритухин И. О., Ковалевская В. Б., Коробов Д. С., Малашев В. Ю., Мошко-
ва М. Г. Аланы Северного Кавказа и степи Евразии // Гуманитарная наука в Рос-
сии: соросовские лауреаты. История. Археология. Культурная антропология и
этнография. М., 1996.
16. Гавритухин И. О., Обломский А. М. Гапоновский клад и его культурно-истори-
ческий контекст. М., 1996.
17. Гавритухин И. О., Казанский М. М. Боспор, тетракситы и Северный Кавказ
во второй половине V — VI в. // АВ. 2006. № 13.
18. Дмитриев А. В. Раннесредневековые фибулы из могильника на р. Дюрсо //
Древности эпохи Великого переселения народов V–VIII веков. М., 1982.
19. Засецкая И. П. Материалы Боспорского некрополя второй половины IV — пер-
вой половины V в. н. э. // МАИЭТ. 1993. Вып. III.
20. Засецкая И. П. Датировка и происхождение пальчатых фибул боспорского
некрополя раннесредневекового периода // МАИЭТ. 1998. Вып. VI.
21. Засецкая И. П. Боспорский некрополь как эталонный памятник древностей
IV — начала VII века // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье
в эпоху Средневековья. IV–XIII века (Археология). М., 2003.
22. Засецкая И. П. О хронологии и взаимосвязи орлиноголовых пряжек из боспор-
ского некрополя и южнокрымских могильников раннесредневекового периода //
НАВ. 2005. Вып. 7.
23. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Вступительная статья, перевод,
комментарий Е. Ч. Скржинской. СПб., 1997.
24. Казанский М. М. Готы на Боспоре Киммерийском // Сто лет черняховской
культуре. Киев, 1999.
25. Казанский М. М. Хронология начальной фазы могильника Дюрсо // Историко-
археологический альманах. Армавир; М., 2001. Вып. 7.
26. Казанский М. М., Мастыкова А. В. Германские элементы в культуре населения
Северного Кавказа в эпоху Великого переселения народов // Историко-архео-
логический альманах. Армавир; М., 1998. Вып. 4.
27. Кропоткин В. В. Из истории средневекового Крыма (Чуфут-Кале и вопрос
локализации города Фуллы) // СА. 1958. XXVIII.
28. Кропоткин В. В. Могильник Чуфут-Кале в Крыму // КСИА. 1965. Вып. 100.
29. Мастыкова А. В., Казанский М. М. О происхождении «княжеского» женского
костюма варваров гуннского времени (горизонт Унтерзибенбрунн) // II Город-
цовские чтения. М., 2005.
30. Мастыкова А. В. Социальная иерархия женских могил северокавказского нек-
рополя Дюрсо V–VI вв. (по материалам костюма) // Историко-археологический
альманах. Армавир; М., 2001. Вып. 7.
31. Минасян Р. С. Данные о способах изготовления крымских пальчатых фибул //
МАИЭТ. 1998. Вып. VI.
32. Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М., 1996.
33. Пудовин В. К. Датировка нижнего слоя могильника Суук-Су (550–650 гг.) // СА.
1961. № 1.
34. Репников Н. И. Некоторые могильники области Крымских Готов. Ч. II // Запис-
ки Императорского Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1907.
Т. XXVII.
35. Родинкова В. Е. К вопросу о хронологии нижнего горизонта могильника Суук-
Су // Древности. Харьковский историко-археологический ежегодник. Харьков,
1995.
36. Родинкова В. Е. Днепровские фибулы с каймой из птичьих голов // Культурные
трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского
времени и в раннем средневековье. СПб., 2004.
37. Фурасьев А. Г. Двупластинчатые фибулы с выступами на головке: проблема
эволюции (по материалам могильника Суук-Су) // Славяно-русское ювелирное
дело и его истоки: ТДК. СПб., 2006.
38. Фурасьев А. Г. Конструктивные особенности больших двупластинчатых фибул
с накладками из могильника Суук-Су // Боспорские исследования. Керчь.
(В печати.)
39. Фурасьев А. Г. Гладкие двупластинчатые фибулы из могильника Суук-Су:
проблема эволюции // АСГЭ. Вып. 38. (В печати.)
40. Хаврин С. В., Чугунова К. С. Исследование спектрального состава двупластин-
чатых фибул V–VII вв. (некрополи Боспора и Суук-Су) // АСГЭ. Вып. 38.
(В печати.)
41. Хайрединова Э. А. Фибулы и украшения круга «древностей антов» в костюме
варваров раннесредневекового Крыма // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь.
СПб., 1998.
42. Хайрединова Э. А. Женский костюм с большими пряжками с христианской
символикой из Юго-Западного Крыма // Херсонесский сборник. Севастополь,
1999. Вып. Х.
43. Хайрединова Э. А. Женский костюм с южнокрымскими орлиноголовыми пряж-
ками // МАИЭТ. 2000. Вып. VII.
44. Хайрединова Э. А. Раннесредневековые кресты из Юго-Западного Крыма //
МАИЭТ. 2007. Вып. XIII.
45. Шаблавина Е. А. Шаблоны для литья орлиноголовых пряжек из южнокрымских
могильников // АСГЭ. 2005. Вып. 37.
46. Шаблавина Е. А. О раннесредневековой продукции боспорских ювелиров
(на примере орлиноголовых пряжек) // АВ. 2006. № 13.
Раздел 3. Боспор и Южный Крым в эпоху Великого переселения народов
47. Шаблавина Е. А. Продукция одной боспорской ювелирной мастерской второй
половины VI в. // РА. 2007. № 3.
48. Щеглова О. А. Женский убор из кладов «древностей антов»: готское влияние
или готское наследие? // Неславянское в славянском мире. Stratum plus.СПб.;
Кишинев; Одесса, 1999. № 5.
49. Щеглова О. А. «Тайна пляшущих человечков» и «следы невиданных зверей» //
Славяно-русское ювелирное дело и его истоки: ТДК. СПб., 2006.
50. Щукин М. Б. Готский путь. Готы, Рим и черняховская культура. СПб., 2005.
51. Эпоха Меровингов — Европа без границ. Археология и история V–VIII вв.:
каталог выставки. Берлин, 2007.
52. Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. Очерки истории материальной
культуры // МИА. 1959. № 63.
53. Bóna I. A közėpkor hajnala. A gepidák ės a langobardok a Kárpát-medencében.
Budapest, 1974.
54. Сhajredinowa E. Die Tracht der Krimgoten im 6. und 7. Jahrhundert // Unbekannte
Krim. Archäologische Schatze aus drei Jahrtausenden. Heidelberg, 1999.
55. Damm G. Völkerwanderungszeitliche Frauentracht // Unbekannte Krim. Archäologische
Schatze aus drei Jahrtausenden. Heidelberg, 1999.
56. Eger C. Eine byzantinische Gurtelschnalle von der Krim in der Sammlung des
Hamburger Museums fur Archäologie // МАИЭТ. 1996. Вып. V.
57. Herzen A. G. Oggetti provenienti dalle necropoli dei dintorni di Mangup // Dal Mille
al Mille. Tesori e popoli dal mar Nero. Milano, 1995.
58. Ivanisevic V., Kazanski M., Mastykova A. Les nécropoles de Viminacium à l’époque
des Grandes Migrations. Paris, 2006.
59. Kazanski M. Les Germains orientaux au nord de la mer Noir pendant la seconde moitié
du Ve s. еt au VIe s. // МАИЭТ. Симферополь, 1996. Вып. V.
60. Kazanski M. Die Krim und ihre Beziehungen zu Mittel- und Westeuropa im 5. und
6. Jahrhundert // Unbekannte Krim. Archäologische Schatze aus drei Jahrtausenden.
Heidelberg, 1999.
61. Kazanski M., Mastykova A., Perin P. Byzance et les royaume barbares d’Occident au
début de l’époque mérovingienne // J. Tejral (Hrsg.). Probleme der frühen Merowingerzeit
im Mitteldonauraum. Brno, 2002.
62. Kokowski A. O tak zwanych blaszanych fibulach z półokrągłą płytą na główce i
rombowatą nóżką // Studia Gothica. I. Lublin, 1996.
63. Nagy M. Die gepidischen Adlerschnallen und ihre Beziehungen // Budapest Regisegei.
2002. XXXVI.
64. Rusu M. Pontische Gürtelschnallen mit Adlerkopf (VI–VII Jh. u. Z.) // Dacia. Bucaresti,1959. III.
65. Tejral J. Les fédérés de l’Empire et la formation des royaumes barbares dans la région
du Danube moyen à la lumière des données archéologiques // Antiquités Nationales.
1997. 29.



1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Южный Крым и Боспор в VI-VII вв. н. э. Культурные связи и проблемы периодизации и синхронизации древностей», проект № 08-01-00319а.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Евгений Черненко.
Скифские лучники

Г. М. Бонгард-Левин, Э. А. Грантовский.
От Скифии до Индии

Валерий Гуляев.
Скифы: расцвет и падение великого царства

Эдуард Паркер.
Татары. История возникновения великого народа

Р.Ю. Почекаев.
Батый. Хан, который не был ханом
e-mail: historylib@yandex.ru