Завоеванные народы один за другим входят в состав римского государства

Мы видели, насколько плачевным было положение подданных Рима и как они, должно быть, завидовали положению римского гражданина. И дело не только в задетом самолюбии, речь шла о куда более реальных и важных вещах. Человек, не являвшийся римским гражданином, не считался ни мужем, ни отцом; по закону он не мог быть ни собственником, ни наследником. Званию римского гражданина придавалось огромное значение; не имевший его оставался вне закона, и только тот, кто имел звание гражданина, входил в состав организованного общества. Вот почему это звание стало объектом самых горячих желаний. Латины, италийцы, греки, а позже испанцы и галлы стремились стать гражданами Рима – это был единственный способ получить права и приобрести хоть какой-то вес в обществе. Все эти народы, один за другим, примерно в том порядке, как они попадали под владычество Рима, начали добиваться того, чтобы войти в состав Римского государства, и после долгих усилий они добивались поставленной цели. Этот медленный процесс вступления в состав Римского государства был последним актом долгой истории преобразования социального строя древних народов. Для того чтобы изучить каждый этап этих преобразований, мы должны вернуться в IV век до н. э.

Лаций завоеван; из сорока маленьких народов, населявших его, Рим уничтожил половину. У некоторых отнял земли, других назвал союзниками. В 340 году союзники поняли, что этот союз причиняет им только вред, что они вынуждены во всем повиноваться, обречены ежегодно проливать свою кровь и тратить свои деньги исключительно ради выгоды Рима. Они создали коалицию; и их вождь Анний с такой речью выступил в сенате: «…Да будет у нас единый народ и единое государство; чтобы власть была сосредоточена в одном месте, а народы объединились общим именем, одной стороне придется здесь уступить. На благо тех и других да будет вашему отечеству оказано предпочтение, и все мы станем зваться «римляне»^[213].

Так, в 340 году Анний высказал пожелание, которое постепенно высказывали все народы Римской империи, но осуществиться которому удалось только спустя пять с половиной столетий. Однако для того времени это требование показалось дерзким; римляне объявили его чудовищным и преступным. Оно действительно противоречило древней религии и древнему закону городов. Консул Манлий, «придя в страшный гнев, заявил прямо, что если отцы-сенаторы окончательно обезумели и готовы принять законы, предлагаемые каким-то сетинцем, то он препояшется мечом, так явится в сенат и собственной рукою убьет любого латина, которого завидит в курии. После чего, оборотясь к образу Юпитера, он воскликнул: «Слушай, Юпитер, все это непотребство! Слушайте и вы, боги и законы! Взятый в полон и униженный сам, Юпитер, узришь ты в священном храме твоем иноземных консулов и сенат иноземцев! О том ли, латины, римский царь Туллий заключал договор с альбанцами, вашими предками? А после о том ли Луций Тарквиний – с вами самими? Неужто вовсе позабыли вы битву при Регилльском озере? Позабыли старые свои поражения и благодеяния, вам оказанные?»^[214]

Тем самым Манлий выразил то чувство отвращения, которое питали граждане к чужеземцам. Древний религиозный закон предписывал испытывать ненависть к чужеземцам, поскольку они ненавистны богам города. Латин, по мнению Манлия, не мог быть сенатором, поскольку местом собрания сената был храм, а римские боги не могли допустить присутствия чужеземца в своем святилище.

Началась война; побежденные латины были вынуждены сдаться; они отдали римлянам свои города, свои культы, свои законы и свои земли. И оказались в ужасном положении. Сенатор Камилл «доложил сенату о народах Лация и сказал так: «Отцы-сенаторы, все, чего следовало добиться в Лации войной и оружием, все это по милости богов и благодаря доблести воинов уже исполнено. Вражье войско разгромлено при Педе и Астуре, все латинские города и Антий во владениях вольсков, захваченные силой или сдавшиеся, находятся под охраной ваших отрядов. Осталось обсудить, каким способом навсегда заставить латинов блюсти мир и спокойствие, коль скоро снова и снова они тревожат нас своими мятежами. Бессмертные боги облекли вас такою властью, что от вашего решения зависит, быть ли впредь Лацию или не быть; а потому мир с латинами вы можете обеспечить себе либо жестокой расправой, либо милостивым прощением. Хотите быть жестоки к сдавшимся и побежденным? Тогда можно разорить весь Лаций, превратив в голую пустыню те края, откуда к нам являлось превосходное союзное войско, на которое и вы часто опирались во многих, причем крупных, войнах. Или вы хотите, по примеру предков, дать побежденным гражданство и тем умножить мощь Римского государства? Тогда перед вами сколько угодно способов с вящею славою дать возрасти нашему государству. Само собой разумеется, что власть, которой покоряются с радостью, более прочна. Но, какое бы решение вы ни вынесли, с ним нужно поспешить. Столько народов, колеблясь между страхом и надеждою, ждут вашего приговора, что и вам следует поскорее снять с себя эту заботу, а их, замерших в ожидании, наказать или облагодетельствовать. Наше дело дать вам возможность разрешить все по своему усмотрению, а ваше – выбрать наилучшее для вас и всего государства»^[215].

Тит Ливий не дает ясного объяснения, что было сделано. По его словам, латинам предоставили права римского гражданства, без права голосования и заключения браков. Следует отметить, что новых граждан не внесли в списки. Понятно, что сенат обманул латинов, назвав их римскими гражданами. Они попали в полное подчинение, выполняя обязанности граждан, но не имея гражданских прав. Некоторые латинские города восстали, требуя забрать это мнимое гражданство.

Мы ясно видим, что спустя столетие, хотя Ливий ничего нам об этом не сообщает, политика, проводимая Римом, изменилась. Рим, ранее лишивший латинов избирательного права и права заключать браки, отнял у них звание граждан, или, точнее, положил конец этому обману, и решил восстановить структуру городов, вернуть латинам их законы и их магистратов.

Рим предпринял ловкий ход, приоткрыв дверь, точнее, узкую щелку, позволяющую подданным войти в состав Римского государства. Тот из латинов, кто в течение года занимал высшую должность в своем городе, становился римским гражданином^[216].

На этот раз давалось полноценное право римского гражданства без каких-либо оговорок; оно включало в себя избирательное право, право занимать должность магистрата, право вноситься в список граждан, право заключать брак. Рим решился разделить с чужеземцами свою религию, управление, законы, но его милость распространялась не на всех жителей городов, а на отдельных личностей. Рим принял в свой круг только лучших из лучших, самых богатых, самых знатных людей Лация.

Право гражданства ценилось высоко, во-первых, оно было полноценным, а во-вторых, давало привилегии. Человек, получивший право гражданства, принимал участие в комициях самого могущественного города Италии; он мог стать консулом и командовать легионом. Это право давало возможность удовлетворить и более скромные желания; можно было с помощью брака объединиться с римской семьей; можно было поселиться в Риме и стать собственником; можно было заняться торговлей в Риме, который к тому времени стал одним из ведущих торговых городов мира. Можно было стать сборщиком налогов, то есть принять участие в тех огромных средствах, которые давали взимание податей и спекуляция общественными землями, ager publicus. Человек, где бы он ни жил, пользовался сильным покровительством; он вышел из-под власти общественных магистратов и был защищен от произвола римских магистратов. Вместе с правом гражданства человек приобретал почести, богатство и защиту.

Вот почему латины стремились добиться права гражданства и использовали все средства для достижения этой цели. В какой-то момент Рим обнаружил, что двенадцать тысяч латинов обманным путем получили права римского гражданства.

Обычно Рим закрывал на это глаза, считая, что благодаря этому увеличивается население города и восстанавливаются потери, понесенные во время войны. Но страдали латинские города; их самые богатые жители стали римскими гражданами, и Лаций обеднел. Налоги, от которых самые богатые жители освобождались как римские граждане, становились все обременительнее, и количество воинов, которых требовалось поставлять Риму, с каждым годом становилось все труднее набирать. Чем больше было тех, кто получал права римского гражданства, тем тяжелее было положение тех, кто не имел этих прав. Но вот настало время, когда латинские города потребовали, чтобы право римского гражданства перестало быть привилегией. Италийские города, завоеванные уже около двух веков назад, находились почти в том же положении, что и латинские города; их богатые граждане становились римлянами, и они тоже потребовали предоставить им права римского гражданства. В этот период жизнь подданных и союзников стала еще невыносимее в связи с тем, что римская демократия активно обсуждала вопрос, связанный с земельными законами. В соответствии с этими законами ни подданный, ни союзник не могли быть собственниками земли, а большая часть италийских земель принадлежала республике. Одна партия требовала, чтобы эти земли, почти сплошь заселенные италийцами, были отобраны государством и разделены между бедными гражданами Рима. Над италийцами нависла страшная угроза. Они остро ощутили необходимость получения гражданских прав, а получить их можно только в единственном случае – стать римскими гражданами.

Разгоревшаяся война получила название социальной; союзники Рима взялись за оружие, чтобы из союзников стать римлянами. Рим одержал победу, однако был вынужден предоставить то, что от него требовали, и италийцы получили права римского гражданства. Теперь они могли голосовать на форуме; в частной жизни они руководствовались римскими законами; были признаны их права на землю, и у них было абсолютное право собственности как на италийскую, так и на римскую землю. Затем они получили jus Italicum (италийское право); это право касалось не италийца, поскольку он уже стал римлянином, а италийской земли, на которую теперь распространялось такое же право собственности, как на ager Romanus.

С этого времени Италия стала единым государством; оставалось только включить в ее состав провинции.

Следует сделать различие между Грецией и западными провинциями. На западе были Галлия и Испания, которые до завоевания их римлянами ничего не знали о настоящей общественной системе. Римляне попытались создать у них эту форму правления, то ли думали, что так ими будет проще управлять, или для того, чтобы постепенно ассимилировать их с италийскими народами, было необходимо заставить их пройти тот же путь, который прошли италийцы. Вот почему императоры, подавлявшие политическую жизнь в Риме, всячески поддерживали эту форму правления в провинциях. В Галлии в каждом городе был свой сенат, свое аристократическое сословие, свои выборные магистраты; в каждом городе был даже свой местный культ, свой гений и свой бог-покровитель, вроде тех, что были в Древней Греции и в древней Италии. Но эта общественная система не препятствовала людям становиться римскими гражданами, напротив, она подготавливала их к этому. Искусно установленная между городами градация отмечала ступени, по которым им надо было незаметно добраться до Рима и, наконец, слиться с римлянами. Существовали следующие категории городов. Союзные города имели собственное правительство и свои законы, но не имели никаких правовых связей с римскими гражданами. Колонии обладали гражданским правом римлян, но не имели политических прав. Города, имевшие италийское право, то есть те города, которым Рим предоставил абсолютные права собственности на их земли, как если бы эти земли находились в Италии. Города, имевшие латинское право, то есть города, жители которых могли согласно некогда установленному в Лации обычаю стать римскими гражданами, если они занимали у себя в городе какую-то общественную должность. Различия были столь глубоки, что между жителями двух разных категорий невозможен был ни брак, ни какие-либо законные отношения. Однако императоры позаботились о том, чтобы города могли постепенно подниматься по ступеням и переходить с положения подданного или союзника к италийскому праву, а с италийского права к латинскому праву. Когда город достигал этого положения, его самые влиятельные семьи одна за другой становились римскими.

Греция тоже постепенно вошла в состав Римского государства. Вначале все города сохраняли форму и механизм общественного управления. В момент завоевания Греция выказала желание сохранить автономию, и автономия была ей предоставлена, возможно, даже на более долгий срок, чем она желала. После смены нескольких поколений она захотела стать римской, к этому ее подвигли тщеславие, честолюбие и общественные интересы.

Греки не испытывали к Риму той ненависти, какую обычно испытывают к чужеземному владыке. Они восхищались Римом; относились к нему с почтением; по собственной воле установили его культ и воздвигали храмы, как богу. Города забыли своих богов-покровителей и вместо них поклонялись богу Риму и богу Цезарю; им посвящались самые великолепные праздники; главной обязанностью высших магистратов было проведение с невероятной пышностью августовских игр. Людей приучали смотреть дальше своих городов; Рим казался им образцовым городом, настоящим отечеством. А родной город казался маленьким; его интересы мелкими и незначительными; предоставляемые почести не удовлетворяли самолюбие. Только римский гражданин был достоин уважения. Правда, во времена императоров это звание не давало никаких политических прав, зато давало большие преимущества; человек приобретал абсолютное право собственности, право наследования и все частное право Рима. Законы городов постоянно менялись; римляне относились к ним с презрением, да и сами греки не испытывали к ним особого уважения. Для того чтобы иметь постоянные законы, признанные всеми как священные, было необходимо иметь римские законы.

Мы не только не находим, чтобы вся Греция, но даже чтобы один греческий город официально потребовал так страстно желаемого права гражданства; греки, по отдельности, старались его обрести, и Рим охотно даровал им это право. Одни получали его по милости императора, другие покупали его. Это право предоставлялось тем, у кого было трое детей, или тем, кто служил в определенных отрядах. Иногда для его приобретения было достаточно построить торговое судно определенного тоннажа или привезти в Рим зерно. Самый простой и быстрый способ получить права гражданства состоял в том, чтобы продать себя в качестве раба римскому гражданину, поскольку раб, отпущенный на свободу, получал права римского гражданина. Вот что сообщает об этом Гай: «Peregrini dediticii называются те, которые некогда с оружием в руках сражались против римского народа, а затем, будучи побеждены, сдались. Следовательно, рабов, подвергшихся такому бесчестью и отпущенных на волю в каком бы то ни было возрасте и каким бы то ни было образом, никогда не будем считать римскими или латинскими гражданами, хотя бы они были в полной власти господ, но всегда будем их причислять к покоренным и сдавшимся римскому народу. Если же раб не подвергся такому бесчестью, то он, будучи отпущен на волю, делается или римским, или латинским гражданином. Именно лицо, удовлетворяющее следующим трем условиям: если оно старше тридцати лет, было у господина по праву квиритов и получило свободу вследствие законного отпущения на волю, то есть или посредством vindicta (на основании юридического акта), или вследствие занесения в цензорский список, или в силу завещания, – то такое лицо признается римским гражданином. В случае если одного из этих условий недостает, то оно будет латином»^[217].

Человек, получивший права римского гражданина, уже не принадлежал ни в гражданском, ни в политическом отношении родному городу. Он мог продолжать жить в нем, но его считали иностранцем; он не подчинялся городским законам; не повиновался магистратам; не оказывал городу финансовую помощь. Он был чужим даже для своей семьи, если у членов его семьи не было прав римского гражданства. Он не наследовал семейную собственность. Это было следствием древнего принципа, запрещавшего человеку одновременно принадлежать двум гражданским общинам. Понятно, что спустя несколько поколений в каждом греческом городе появилось много людей, как правило, самых богатых, которые не признавали ни городское правительство, ни городские законы. Так медленно погибал общественный строй, как если бы смерть его была естественной. Настало время, когда город стал просто формой без содержания, где местные законы практически потеряли значение, а судьям было некому выносить приговоры.

Наконец, после того как восемь или десять поколений добивались права римского гражданства и все те, кто имел какое-то значение, получили его, появился императорский эдикт, даровавший это право всем свободным людям без исключения.

Удивительно, но никто не может сказать ни когда издан этот декрет, ни какой император является его автором. С небольшой долей вероятности честь издания этого эдикта приписывается Каракалле, императору, который не отличался возвышенными взглядами, впрочем, в первую очередь он преследовал фискальные цели. Мы не встречаем в истории более важного декрета. Он уничтожил различие, существовавшее со времени римского завоевания, между господствующим народом и подвластными народами; он уничтожил даже древнее различие, которое религия и право установили между городами. Между тем историки того времени обошли его своим вниманием, и все, что нам известно, мы почерпнули из двух довольно туманных отрывков правоведов и из одной фразы Диона Кассия^[218]: «Он сделал римлянами всех своих подданных на словах – чтобы оказать им благодеяние, на деле же – чтобы отсюда к нему притекало больше налогов, так как перегрины большинство их не платят».

Если этот эдикт не поразил современников и не привлек к себе внимание тех, кто тогда писал историю, то только потому, что изменения, которые он узаконил, начались уже давно. Неравенство между гражданами и подданными уменьшалось с каждым поколением и постепенно полностью исчезло.

Звание гражданин стало выходить из употребления, а если и использовалось, то только для обозначения положения свободного человека по отношению к положению раба. С этого времени все, входившие в состав Римской империи, от Испании до Евфрата, образовали один народ и одно государство. Исчезло различие между городами; между народами оно еще было, но в незначительной степени. Все жители этой огромной империи были римлянами. Галл отказался называться галлом, поспешив назваться римлянином; так же поступили испанец, жители Фракии и Сирии. С этого времени было только одно отечество, только одно правительство и только один свод законов.

Мы узнали, как из века в век развивался город. Сначала в нем были только патриции и клиенты, позже в нем обосновался класс плебеев, затем появились латины, следом италийцы и, наконец, жители провинций. Одни завоевания не могли вызвать такие глобальные изменения; потребовалось изменение понятий и представлений, расчетливые, но непрерывные уступки императоров, преследование личных интересов. Постепенно исчезли все гражданские общины, и римская гражданская община, единственная не подвергшаяся разрушению, настолько преобразовалась, что превратилась в сообщество многих великих народов под властью единого властителя. Так исчез общественный строй.

Мы не планируем говорить о том, какая система управления пришла на смену этому строю, и выяснять, была ли эта перемена выгодна или гибельна для народов. Мы остановимся на том моменте, когда установленные в древности формы общественной жизни навсегда исчезли.