Сельский работник

Крепостничество почти исчезло во всей Европе. Оно на два столетия пережило феодальную систему, его породившую. Однако, например, в Шотландии оно просуществовало до 1799 года, когда получили свободу крепостные работники соляных и угольных копей, а в Англии еще в 1561 году герцог Норфолкский мог объявить любого мужчину своим крепостным рабом. Но как действующая всеобщая система оно отмерло, и, по крайней мере теоретически, рабство навсегда ушло с континента, и все люди стали свободными. На деле то, что пришло на смену крепостной зависимости, было едва ли не хуже. Крепостной был рабом лишь по отношению к своему господину, а в отношениях с другими людьми он обладал всеми правами вольного человека. Даже некоторыми привилегиями. Крепостной мог даже стать рыцарем. Этот факт признавался законом, который оговаривал, что, приобретя рыцарство, он автоматически становился свободным. Его нельзя было привлечь к исполнению контракта, и многие свободные люди вдруг обнаруживали, что документ соглашения в их руках становится бесполезной бумажкой, когда тот, с кем оно честно было заключено, разрывал договор, ссылаясь на свое крепостное положение. В обмен на службу господин нес в отношении крепостного некоторые минимальные обязанности. Так что шотландские рудокопы не слишком обрадовались, получив свободу. Они сочли ее просто господской уловкой, чтобы не платить традиционную награду жене крепостного, полагавшуюся ей за рождение ребенка.

Никто не считал себя обязанным нести ответственность за благополучие крестьянина, лишенного даже слабой защиты гильдии. Земля, которую он обрабатывал, никогда ему не принадлежала. Собственность на нее делилась и дробилась, тот, кто жил на ней, сдавал кусочек еще кому-то, но закон гласил, что, несмотря на все проделки и расточительность землевладельца, его право на землю остается неоспоримым. Новые купцы скупали земли, потому что это был один из немногих доступных им способов подняться по социальной лестнице, который законы не воспрещали. Они показали себя не более компетентными хозяевами, чем предыдущие знатные господа, расточавшие состояния при дворе. Земли приходили в упадок, но именно пахарь, а не землевладелец платил налоги. Именно он, его соседи и сыновья составляли хребет армии. В годы позднего Средневековья появилась тенденция молчаливо считать владельцем земли того, кто ее обрабатывал, но по мере того, как росла стоимость земли, права первоначальных владельцев были возрождены. В Англии йоменов защищало разумное правительство, как «основу армии и главное обеспечение сбора налогов», но к середине XVI века в стране насчитывалось столько же мелких собственников, сколько арендаторов. Последним повезло меньше. Огромные состояния, которые можно было сколотить на производстве шерсти, привели к тому, что землевладельцы сгоняли арендаторов с насиженных мест и отдавали ее под выпас овец. Елизавета I запретила землевладельцам иметь больше 2 тысяч овец, и, хотя от исполнения правительственных эдиктов уклонялись столь же рьяно, сколько их исполняли, все-таки это была мера контроля, направленная на защиту маленьких людей. Английский сельский работник наслаждался относительным комфортом и безопасностью. Он не мог оставить место найма до истечения года и даже тогда лишь по получении сертификата от хозяина, а во время жатвы его вообще могли затребовать обратно. Но при этом хозяин не имел права уволить его без предупреждения и плату за его труд устанавливал местный мировой судья. В его рацион входило мясо, так же как непременная соленая рыба, а предоставляемые напитки были крепкими и разнообразными.

Крепостной во Франции превратился в «метаера» (издольщика, арендатора, платившего долей урожая). У него не было денег, и арендную плату он вносил натурой, чаще всего отдавая половину урожая, то есть становился испольщиком. Он зависел от своего хозяина в приобретении как семян, так и орудий труда, а в плохой год еще и в средствах выживания. Эта система не устраивала ни ту ни другую сторону. В неурожайный год землевладелец ничего не получал, но обязан был поддерживать голодающего крестьянина и его семью, а в урожайный – должен был заботиться о полученных излишках продукции. Сам испольщик имел мало шансов скопить денег и стать независимым. Если же ему это удавалось, он становился «фермиером», который мог уравновешивать один год другим и вносить арендную плату наличными деньгами. В его интересах было хорошо обрабатывать землю, потому что вся прибыль шла в его карман.

Рис. 47. Сельская жизнь: приготовления к зиме

Рис. 48. Английский пастух. Из «Пастушьего календаря» Спенсера. 1579 г.

В начале XVI века начали появляться руководства по ведению домашнего хозяйства, однако прошло много времени, прежде чем теория воплотилась в практику, хотя бы отчасти. Европейское сельское хозяйство велось самым примитивным образом, далеко отставая от других стран мира. Классический пример его ущербности наглядно проявился в Испании, когда земли мавров были переданы испанским фермерам. Та самая земля, которая на протяжении многих лет заботливого и рачительного хозяйствования кормила большое население, в руках испанцев за одно поколение вернулась к первоначальной скудости. Повсюду в Европе система общинного пользования землей послужила причиной упадка. «Общинная собственность – это сплошное долгое разорение и грабеж», – утверждал один француз во время жестоких споров по поводу огораживания земель. Действительно, огораживание грабило крестьян, отнимая у них вольные пастбища, но, по сути, у него отнимали не так уж много: за то, что принадлежало всем, никто не нес ответственности.

Общинные земли были доступны в период между июнем и мартом. Естественно, каждый хотел, чтобы его скот оказался на лугу первым, в результате пастбище не успевало оправиться, и трава становилась редкой, давая скверный корм. Скот весил, по-видимому, треть от нынешнего веса, с овцы состригали меньше одного фунта шерсти. Поскольку скот бродил на воле, он давал мало навоза для удобрения, и единственным способом восстановить землю было оставить ее под паром на два-три года. Расточительно и неэффективно. Отсутствие разнообразия в посевах было фундаментальной причиной оскудения почвы, и открытие того, что некоторые растения, такие как, например, бобы, ее обогащают, стало прорывом в сельском хозяйстве, сравнимым разве что с изобретением компаса в морском деле. Однако те, кто пытался применить новые методы ротации посевов, столкнулись с противодействием заскорузлых традиций. Между двумя твердо закрепленными датами, жатвой и вспашкой (см. фото 15), собственник переставал быть владельцем земли. Деревенские стада бродили по полям как хотели, вытаптывая все всходы, появившиеся после традиционного срока.

Тем не менее появилась склонность к смешанному хозяйствованию, что принесло неисчислимые выгоды и процветание всех классов общества. В XVI веке на полях и столах начали появляться овощи. Некоторые были завезены из Нового Света, другие терпеливо выведены из плохоньких местных сортов, а именно: капуста, морковь, салат, кукуруза, картофель, цветная капуста (см. фото 16) – скромные растения, однако более ценные для народов Европы, чем корабли с золотом. В прошлом даже на столах богачей яства были невероятно однообразны. Да, там присутствовало мясо всех видов (говядина, оленина, всякого рода дичь), рыба. Все это готовили порознь или вместе в большом пироге и очень круто приправляли специями. Пряности использовали для того, чтобы заглушить неприятный вкус недоваренного или недожаренного мяса, но также они служили средством его сохранения. Сыпали их в количествах, отбивавших тонкий вкус и аромат. Фрукты были доступны, но дороги, овощей почти вовсе не существовало. Пища бедняков отличалась несбалансированностью. Хлеб был синонимом еды, и при неурожае принимались отчаянные меры, чтобы найти заменитель зерна: желуди, кору деревьев, даже подмешивали землю к драгоценным остаткам пшеничной муки, лишь бы заглушить муки голода. Свежее мясо было роскошью, а отсутствие овощей, по всей видимости, и становилось причиной множества непонятных кожных болезней, которые одним чохом называли проказой. Освоение дешевых и питательных растений принесло гармонию в повседневное питание, а привезенные из Америки картофель и кукуруза создали заслон от голода.

Рис. 49. В доме итальянского крестьянина

Рис. 50. Вирджинский картофель

Картофель (см. рис. 50), вероятнее всего, впервые обнаружили испанцы в Перу около 1530 года. Перуанцы сопровождали его выращивание целым магическим обрядом, так как это растение составляло жизненно важную часть их хозяйства и ценилось дороже золота, грабить которое явились европейцы. Когда это не самое впечатляющее кушанье доставили в 1550-х годах в Испанию, оно вызвало скорее любопытство, чем жаркий интерес. Однако за десять лет дешевый, питательный и сытный продукт прочно утвердился в Европе, медленно, но верно продвинувшись с юга на север.

В Англию его завезли в 1584 году прямо из Северной Америки, из злосчастной колонии Рэли^[12] в Вирджинии, где картофель выращивали в качестве основного продукта питания. Для простых европейцев картофель оказался Божьим даром. В отличие от аристократической пшеницы он рос на бедных почвах, его выращивание не требовало тогда дорогих животных и особых сельскохозяйственных орудий, а главное, он мог расти и на полях и в огородах, всюду, где находилось место для его клубней. Даже одно растение, посаженное на небольшом участке, могло обеспечить добротной разовой едой целую семью.

С кукурузой европейцы познакомились почти на шестьдесят лет раньше, однако в Европе она утвердилась гораздо медленнее. В 1492 году Колумб обратил внимание на то, что кукуруза (маис) – постоянная основная пища мексиканцев, и ради курьеза привез домой несколько початков. Интерес к ее вкусу, наверное, усугублялся некоторым сходством с пшеницей, но поначалу ее разводили для прокорма скота. Впрочем, было неизбежно, что голодные ее сварят и попробуют, а когда никаких плохих последствий не оказалось, она заняла свое место на столе бедняков. К концу столетия она стала вытеснять пшеницу на юге Европы, постепенно распространяясь на юго-восток. Но она принесла с собой и наказание: легче всего ее было сварить, а дешевле всего – приготовить из нее кашу. Однако кукуруза в таком виде не дает едоку всех необходимых витаминов, и среди европейцев, питавшихся исключительно ею, распространилась болезнь, сходная по симптомам с бери-бери. Только в XVIII веке эту болезнь официально признали и нарекли «пеллагрой» из-за огрубления и шелушения кожи, сопровождавших первую ее стадию. Вид у человека при этом становился таким страшным, что ее считали некой смесью цинги и проказы. Потребовалось еще целое столетие, прежде чем установили ее истинную природу.