Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Эдвард Гиббон.   Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Глава 65. Осада Константинополя Мурадом II. Дисциплина турок. Изобретение пороха

   В 1402 году Константинополь избавился от близкой опасности со стороны османских турок благодаря Тимуру (он же Тамерлан), который захватил в плен османского правителя Баязета II. Однако Османское государство возродилось под властью Мурада II, и гибель Константинополя стала неизбежной.

Осада Константинополя Мурадом II
   Во время этих столкновений самые мудрые турки, по сути дела составлявшие основную часть нации, были твердыми сторонниками единства империи. Романью и Анатолию, которые очень часто оказывались разорваны на куски честолюбием частных лиц, теперь одушевляло сильное и неодолимое стремление к слиянию. Их действия могли бы послужить уроком для христианских правительств, и если бы христианские государства заключили союз и своим объединенным флотом заняли пролив Галлиполи, они могли бы быстро уничтожить османов, по меньшей мере в Европе. Но раскол на Западе, борьба партий внутри Франции и Англии и войны, которые вели эти две страны, не позволили латинянам совершить это благородное дело. Они наслаждались передышкой и не думали о будущем. Кроме того, сиюминутные интересы часто побуждали их служить врагу их общей религии. Колония генуэзцев в городе Фокее на побережье Ионического моря была богата благодаря прибыльной монополии на квасцы. Эти генуэзцы, находясь под властью Турецкой империи, обеспечивали себе покой тем, что раз в год платили ей дань. Во время последней гражданской войны между османами генуэзский губернатор Адорно, дерзкий и безрассудный юноша, встал на сторону Мурада и взялся перевезти его из Азии в Европу на семи прочных галерах. Султан и пятьсот его охранников взошли на борт адмиральского корабля, команда которого состояла из восьмисот самых отважных франков. Его жизнь и свобода были в их руках, и мы можем лишь неохотно похвалить за верность Адорно, который во время переезда встал перед султаном на колени и благодарно принял от него в дар прощение долга по уплате дани. Они сошли на берег на глазах у Мустафы и всего Галлиполи. Две тысячи итальянцев, вооруженные копьями и боевыми топорами, помогли Мураду завоевать Адрианополь и вскоре получили в награду за свои продажные услуги разорение торговли и колонии в Фокее.

   Если бы Тимур великодушно пришел на помощь греческому императору и выступил в поход по его просьбе, он мог бы заслужить от христиан хвалу и благодарность. Но мусульманин, который принес в Грузию меч гонений на христианство и с уважением отнесся к священной войне Баязета, не имел желания жалеть европейских неверных или выручать их. Этот татарин послушался своего честолюбия, и случайным последствием его действий стало освобождение Константинополя. Мануил, отрекаясь от власти, молился, чтобы гибель церкви и государства была отсрочена и произошла после завершения его несчастной жизни, но не надеялся на это. Вернувшись из паломничества по странам Запада, он каждый час ожидал сообщения о горестной катастрофе и вдруг был изумлен и обрадован известием об отступлении, разгроме и пленении османа. Мануил немедленно отплыл в Константинополь из Модона на полуострове Морея, занял трон и отправил своего слепого соперника в легкую ссылку на остров Лесбос. Вскоре к императору привели послов, направленных сыном Баязета, но их гордость была сломлена, и они держались скромно, поскольку вполне обоснованно боялись, что греки могут открыть перед монголами ворота Европы. Солиман приветствовал императора от имени своего отца, просил у него Романью в управление или в подарок и обещал заслужить его благоволение нерушимой дружбой и возвращением Фессалоники, а также самых важных городов на берегах Стримона, Пропонтиды и Черного моря. Союз с Солиманом навлекал на императора вражду и месть Мусы. Турецкие войска появились перед воротами Константинополя, но были отброшены от города на суше и на море. Если город не охраняли какие-нибудь иностранные наемники, то греки торжествовали свою собственную победу и, должно быть, удивлялись ей. Но вместо того, чтобы и дальше разделять на части силы османов, Мануил из политических соображений или под действием своих страстей стал помогать самому грозному из сыновей Баязета. Он заключил соглашение с Магометом, продвижение которого остановила непреодолимая преграда – Галлиполи. Султан и его войска были переправлены через Босфор, он был радушно принят в столице, и его успешная вылазка стала первым шагом к завоеванию Романьи. Гибель была отсрочена благоразумием и умеренностью завоевателя, который строго выполнял обязательства свои и Солимана, соблюдал законы благодарности и мира и сделал императора опекуном своих двоих младших сыновей в напрасной надежде спасти их таким путем от жестокости их завистливого брата Мурада. Но выполнение его завещания было бы оскорблением для чести и религии его народа, и диван единогласно вынес решение, что царственные мальчики ни в коем случае не могут быть отданы для охраны и обучения христианскому псу. После этого отказа среди советников византийского двора были разные мнения о том, что делать дальше; в конце концов осторожность пожилого Мануила отступила перед самонадеянностью его сына Иоанна, и византийцы отпустили на свободу настоящего или мнимого Мустафу, который долго находился у них в заключении как пленник и заложник и на содержание которого они ежегодно получали сумму в триста тысяч аспров. У дверей своей тюрьмы Мустафа подписал все, что от него требовали, а условием его освобождения была передача грекам ключей от Галлиполи, то есть ключей от Европы. Но еще не успев сесть на трон Романьи, он прогнал от себя греческих послов, презрительно улыбаясь и благочестиво заявив, что в день Страшного суда он охотнее ответит за нарушение клятвы, чем за передачу мусульманского города в руки неверных. Император оказался врагом сразу для обоих соперников – того, который оскорбил его, и того, которого оскорбил своим предложением он; поэтому следующей весной войска победившего Мурада осадили Константинополь.

   Желание совершить святое дело, покорив город цезарей, привлекло из Азии множество добровольцев, которые надеялись заслужить венец мученика; их воинственный пыл разжигало обещание богатой добычи и красивых женщин. Честолюбивые намерения султана освятил своим присутствием и предсказанием Сеид Бехар, потомок пророка, который прибыл в турецкий лагерь на муле с внушительной свитой из пятисот учеников. Но предсказатель мог бы покраснеть (если фанатики способны краснеть от стыда), когда увидел, что его уверения оказались ложью. Мощные стены города выдержали натиск двухсоттысячной армии, греки и их иностранные наемники, выходя из города, отбивали атаки турок, новым боевым машинам были противопоставлены старые способы обороны. На религиозный пыл дервиша, имевшего видение, будто он был вознесен на небеса и беседовал с Магометом, легковерные христиане ответили тем, что видели Пресвятую Деву, которая в фиолетовой одежде шла по стене, укрепляя в них мужество. После двух месяцев осады Мурад был должен вернуться в Бурсу из-за мятежа, который греки своей предательской хитростью разожгли в самой Турции. Мятеж султан быстро погасил смертью одного из своих братьев, ни в чем не повинного. Затем он водил своих янычар по Европе и Азии в новые завоевательные походы, а Византийская империя получила передышку длиной тридцать лет – непрочный мир на условиях рабства. Мануил сошел в могилу; Иоанн Палеолог получил разрешение царствовать, выплачивая за это ежегодную дань в размере трехсот тысяч аспров и отказавшись почти от всех своих земель, кроме Константинополя и его пригородов.

Дисциплина турок
   Главную заслугу в создании и восстановлении Турецкой империи мы, несомненно, должны приписать личности султанов: в том спектакле, который представляет собой жизнь людей, важнейшие сцены зависят от свойств лишь одного актера. Султаны отличались один от другого какими-то оттенками мудрости и добродетели. Но – всего лишь с одним исключением – в течение девяти царствований, которые составили период длиной двести шестьдесят пять лет, то есть от восшествия на престол Османа до смерти Солимана, на престоле этой империи находился редкостный ряд воинственных и деятельных государей, которые внушали своим подданным желание повиноваться, а своим врагам – ужас. Наследников царского сана воспитывали не в роскошной праздности гарема, а в совете и на поле боя. С ранней юности отцы доверяли им управление провинциями и армиями, и это поистине мужское воспитание, которое часто становилось причиной гражданских войн, в конечном счете, должно быть, поддерживало дисциплину и отвагу среди подданных этой монархии.

   Османы не могут, подобно арабским халифам, именовать себя потомками или преемниками Божьего апостола, а их претензии на родство с татарскими ханами из рода Чингиса скорее рождены лестью, чем отражают истину. Происхождение османов неизвестно, но их священное и неоспоримое право на престол быстро укоренилось в умах их подданных и осталось неизменным: ни за какой срок время не может стереть его, никакое насилие не может его подорвать. Слабый или порочный султан может быть свергнут и удушен, но его власть переходит к наследнику, даже если наследник – младенец или слабоумный: еще ни один мятежник, даже самый отважный, не осмелился взойти на трон своего законного государя. Быстро менявшиеся азиатские династии одна за другой оказывались свергнуты хитрым визирем из дворца или победоносным полководцем из военного лагеря, но наследственное право османов было подтверждено пятивековой практикой и теперь срослось с основами существования турецкой нации.

   Однако можно предположить, что дух и обычаи этой нации имели сильное и своеобразное влияние на ее развитие. Первыми подданными Османа были четыреста семей кочевников-туркмен, которые последовали за его предками с берегов Окса на берега Сангара, и равнины Анатолии до сих пор покрыты белыми и черными шатрами их сельских соплеменников. Но эта начальная капля растворилась в массе добровольных и покоренных подданных, которые носят имя «турки» и которых объединяют общие религия, язык и нравы. В городах от Эрзерума до Белграда это имя народа относится ко всем мусульманам, первым и наиболее уважаемым людям среди жителей империи, но они – по крайней мере в Романье – оставили деревни и земледелие христианам. В годы, когда Османская империя была сильна, сами турки не имели права ни на какие гражданские и военные почести, и с помощью дисциплины и образования был искусственно создан народ рабов, наученный подчиняться, завоевывать и управлять. Со времени Орхана и первого Мурада султаны были убеждены, что власть, которая правит силой оружия, при каждой смене поколений нужно обновлять за счет новых солдат и что этих солдат нужно искать не в изнеженной Азии, а среди выносливых и воинственных уроженцев Европы. Провинции Фракия, Македония, Албания, Болгария и Сербия стали постоянными поставщиками молодежи для турецкой армии, а когда в результате завоеваний султанская пятая часть пленников стала меньше, с христианских семей стали строго взимать бесчеловечный налог – каждого пятого ребенка или какое-то число детей каждый пятый год. Самых крепких телом мальчиков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет отрывали от родителей и записывали их имена в специальную книгу; с этого момента их одевали, обучали и содержали для служения обществу. В зависимости от того, что обещала их внешность, их брали в султанские школы, находившиеся в Бурсе, Пере и Адрианополе, отдавали на воспитание пашам или раздавали в дома анатолийских крестьян. Первой заботой хозяев было научить их турецкому языку. Их тела упражняли с помощью всех работ, какие могли укрепить их силы. Мальчики учились борьбе, прыжкам, бегу, стрельбе из лука, а позже – из мушкета. Затем их переводили в жилища янычар и в янычарские роты, где новички проходили суровую школу военной или монашеской дисциплины этого братства. Юношей, наиболее выделявшихся своим происхождением, талантами и красотой, зачисляли на более низкие должности аджамогланов или в разряд имевших больше свободы ичогланов, из которых первые состояли при дворце государя, а вторые при его особе. В четырех школах, которые они кончали одну за другой под палками белых евнухов, они ежедневно упражнялись в верховой езде и метании дротика, а те, которые больше любили науки, прилежно изучали Коран, арабский и персидский языки. По мере того как ученики вырастали и развивали свои способности, они заканчивали учебу и поступали на военные, гражданские и даже духовные должности. Чем дольше они оставались в обучении, тем большего от них ожидали, и наконец в зрелом возрасте они попадали в число сорока приближенных государя, которые носили звание «ага», стояли перед султаном и по его выбору назначались наместниками провинций или получали высшие должности империи. Такой порядок был великолепно приспособлен к форме и духу деспотической монархии. Советники и полководцы были в буквальном смысле слова рабами султана, который обучал и содержал их от своих щедрот. Когда они покидали сераль и отращивали себе бороду – символ освобождения, то оказывались на важной должности без сторонников и друзей, без родителей и наследников, зависимые от той руки, которая подняла их из грязи и которая при малейшем недовольстве могла разбить на куски «эти стеклянные статуи», как их метко называет турецкая поговорка. За время медленного и трудного пути учения их характеры и таланты раскрывались перед проницательным взглядом, и человек, голый и одинокий, был суммой собственных достоинств, и ничем больше. Таким образом, если государь имел достаточно мудрости, чтобы выбирать, он обладал полной и безграничной свободой выбора. Османские кандидаты на должности с помощью добродетелей воздержания были научены добродетелям действия, с помощью привычки подчиняться приобретали привычку приказывать. Войска воспитывались в подобном же духе, и христианские враги турецких солдат неохотно хвалили их умение молчать, способность терпеть, умеренность и скромность. Если мы сравним дисциплинированных и хорошо обученных янычар с гордыми своим знатным родом рыцарями, неумелыми новичками-пехотинцами, склонными к мятежу старослужащими солдатами и вспомним пороки неумеренности и беспорядка, которыми так долго были заражены европейские армии, не остается сомнения в том, кто должен был победить в итоге.

Изобретение пороха
   Единственной надеждой на спасение для греческой империи и соседних с ней царств было какое-нибудь более мощное оружие – открытие в военном искусстве, которое дало бы им подавляющее превосходство над их турецкими противниками. И такое оружие было у них в руках, такое открытие было сделано в переломный для их судьбы момент: то ли китайские, то ли европейские химики путем случайных или специально спланированных опытов обнаружили, что смесь селитры, серы и древесного угля, если добавить всего одну искру огня, производит мощнейший взрыв. Вскоре было замечено, что, если силу этого взрыва сжать внутри прочной трубы, она может метнуть из этой трубы вперед каменный или металлический шар с неодолимой губительной быстротой. Точное время изобретения и первого применения пороха скрыто в тумане сомнительных традиций и иносказательных фраз, но и при этом хорошо видно, что он стал известен раньше середины XIV века и что к концу того же века применение артиллерии в сражениях и при осаде на море и на суше было хорошо знакомо государствам Германии, Италии, Испании, Франции и Англии. Какой народ был в этом случае первым, не имеет большого значения. Ни один из них не смог извлечь выгоду из того, что знал об этом изобретении раньше или больше. Владея новым открытием сообща, они все оставались на одном и том же уровне силы и военной науки. Удержать секрет изобретения в границах христианского мира тоже оказалось невозможно: он стал известен туркам из-за предательства отступников и политического эгоизма соперников, а у султанов хватило ума, чтобы принять на службу какого-либо талантливого христианского инженера, и богатства, чтобы вознаграждать его за труд. Генуэзцев, которые перевезли Мурада в Европу, можно обвинить в том, что они и в этом были его наставниками: вероятно, именно их руки отлили его пушку и наводили ее на цель при осаде Константинополя. Правда, эта первая попытка турок не имела успеха, но в общей сумме боевых действий этого времени преимущество было у них, причем чаще всего они были нападающей стороной и шли на приступ крепостей. Какое-то время соотношение наступательных и оборонительных действий не менялось, и грохочущая как гром артиллерия была нацелена против стен и башен, рассчитанных лишь на сопротивление менее мощным боевым орудиям древности. Венецианцы передали секрет применения пороха правителям Египта и Персии, но их не в чем упрекнуть: эти державы были их союзниками в борьбе против могущества османов. Секрет пороха вскоре стал известен во всей Азии до самых дальних ее областей, и европейцы смогли использовать свое преимущество лишь для легкой победы над дикарями Нового Света. Сравнивая быстрое распространение этого губительного открытия с медленным и трудным движением вперед разума, науки и мирных искусств, философ должен в зависимости от своего характера засмеяться или заплакать над безумием человечества.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Игорь Муромов.
100 великих авантюристов

Надежда Ионина.
100 великих городов мира

Валерий Гуляев.
Шумер. Вавилон. Ассирия: 5000 лет истории

Игорь Мусский.
100 великих актеров

Александр Мячин.
100 великих битв
e-mail: historylib@yandex.ru