O.H. Мельников (Николаев). К гипотезе о скифском протекторате над Ольвией в V в. до. н.э.
|
В первой трети V в. до н.э. в Нижнем Побужье произошло замирание жизни почти на всех греческих поселениях, кроме Ольвии и Березани (Доманский, Марченко 1975, 121; Рубан 1975, 131; Виноградов 1989, 81). В настоящей заметке уделяется внимание только основной причине в свертывании большой ольвийской хоры и одному из следствий этого, отразившемуся в местном монетном деле. По поводу упомянутого события развернутые пояснения получили две точки зрения.
Часть исследователей связала исчезновение большинства сельских поселений округи Ольвии со скифской военной экспансией, выразившейся в стремлении варваров установить: 1) протекторат Скифского царства над Ольвией и 2) монополию скифов на экспорт продукции из лесостепных районов в Средиземноморье. В обоснование чего был приведен комплекс дополнительных археологических наблюдений (Марченко, 1979, 136; 1980, 131-143; 1999, 145-172; Островерхов, 1979, 157; 1980, 33-34, Виноградов, 1983,400-404; 1989, 81-109, 114-118). Согласно приверженцам второй концепции, в основе процесса замирания деятельности ольвийской хоры лежали явления не внешнеполитического, а внутреннего порядка, связанные с мероприятиями по упорядочению и реорганизации своих социально-экономических структур самими эллинами. Ученые справедливо указывают на то, что конкуренция греков в области производства сельскохозяйственной продукции не являлась серьезной проблемой для царей Скифии. Ведь по своим возможностям сельская округа Ольвии не могла на равных соперничать с лесостепью. Во всяком случае, решить эту проблему скифам было бы выгоднее не разрушением сельского хозяйства Ольвии, а путем введения дополнительной дани (Крыжицкий, Отрешко, 1986, 14). К тому же, были высказаны замечания об отсутствии доказательств о массовом экспорте скифами зерна из лесостепной полосы (Крижицький, 2001,26). В любом случае - попытка объяснить ликвидацию большой ольвийской хоры конкурентной борьбой за монополию на экспорт зерна между прибужскими греками и скифами (Марченко, 1980, 142 и сл.; Шелов-Коведяев, 1985, 171; Виноградов, 1989, 104, 108) - является слабым пунктом в гипотезе установления скифского протектората над Ольвией. Тем не менее, мне представляется наиболее перспективной именно «скифская версия», но при специальном уточнении. Так, давление скифов на большую ольвийскую хору могло выражаться не только в стремлении номадов к развалу товарности сельского хозяйства греческих колонистов. В большей степени оно могло заключаться в рассчитанном на перспективу подрыве военно-стратегических возможностей прибужских эллинов. Исключая вероятность последнего, противники «скифской угрозы» указывают на нецелесообразность скопления греков в одном центре, поскольку это «явно усиливало» Ольвийский полис во внешнеполитическом и военном плане (Анохин, 1989, 12). В подтверждение чего приводились сравнительные исторические примеры концентрации в городах либо распыления по сельской округе потенциальной военной силы (Крыжицкий, Отрешко, 1986, 15). Однако такой подход и доказательные ему примеры не учитывают ситуацию с военно-транспортными коммуникациями в Побужье в возможном греко-скифском военном противостоянии. Большое число греческих поселений, расположенных в этом регионе по берегам лиманов и в приморской полосе, несомненно, представлялось помехой варварам в утверждении своего настоящего и, главным образом, будущего тотального военного господства в регионе. Ведь скифы, высоко ценившие и понимавшие маневренность при проведении боевых действий (о чем говорит пример войны с Дарием), не будучи мореходами, совершенно не могли контролировать водные транспортные связи между греческими поселениями, многие из которых могли развиться в серьезные укрепленные пункты эллинов. Такая обеспокоенность скифского руководства становится хорошо понятна при учете ситуации, сложившейся на Боспоре Киммерийском. Пантикапейское полисно-территориальное объединение в первой четверти V в. до н.э. выстояло в целом против военного диктата номадов, сохранив за собой все прибрежный и сколько-нибудь значимые населенные пункты. Если подвергшиеся нападению города и селения пантикапейского объединения сумели оказать серьезное противодействие варварам (Толстиков, 1984, 28-32; Виноградов, 1992, 106-107), то очевидно, - только за счет получения подкрепления от соседних эллинских городов (в первую очередь - от Пантикапея) и полисов. Вероятнее всего, греческая военная помощь прибывала именно безопасным водным путем. Противники гипотезы о «скифской угрозе» в Побужье говорят об отсутствии следов массовых пожарищ и разрушений на поселениях, которые необходимо бы присутствовали в случае боевых действий между скифами и эллинами. Упоминают и о сыне скифского царя Ариапифа Скиле, воспитанного в духе греческой культуры. Эти факты приводятся как доказательства мирных и дружественных отношений между греками и варварами (Крыжицкий, Отрешко, 1986, 14. 15; Буйских, 1986, 21; Крыжицкий и др., 1989, 95; 1990, 42-43; Анохин, 1989, 11-12; Крижицький, 2001, 22-28). В противном случае, очевидно, предполагалась бы какая-то жесткая непримиримость скифов к грекам, следствием которой обязательно должен был бы быть военный захват поселений с их тотальным и немедленным разрушением (Крижицький, 2001,27), непременный штурм главных городов и строгий запрет на знакомство с эллинской культурой. Едва ли может быть принято столь бескомпромиссное мнение о полном отсутствии политической гибкости у предводителей скифских племен. При моделировании сравнительного внимания скифов и греков к соседству друг друга, неизбежно следует вывод о том, что варвары были заинтересованы в функционировании у себя под боком греческих колоний в значительно большей степени, чем греки в наличии самих скифов. Но при этом номады располагали и большими возможностями для силового диктата при отстаивании своих интересов и выгод. Эти выгоды максимально могли быть получены при таком порядке расселения эллинов, когда колонисты, проживая в больших и богатых городах, в то же время находились бы под скифским контролем. Этого можно было достичь: 1) ограничив эллинские полисы в собственных источниках продовольствия; 2) лишив греков свободы маневра, возможности получить быструю поддержку из вне и перегруппировки военных сил; 3) осуществляя военный и, по возможности, торгово-экономический и политический надзор за греческими центрами. Организацию такого порядка проще и эффективнее всего можно было осуществить, сведя контролируемые населенные пункты до минимума. В результате варвары могли бы беспрепятственно использовать города как зависимые от них центры экспортной торговли и источники местной и привозной ремесленной продукции (Виноградов, 1983, 403; 1989, 107). При практическом решении этой задачи одним из важнейших мероприятий была ликвидация обширной сельской округи эллинских полисов, главным образом - прибрежных пунктов. Причем в процессе уничтожения хоры скифское руководство вряд ли стремилось к применению крайних мер в виде военных нападений, грабежей и погромов там, где этого можно было избежать, используя лишь угрозу применения этих методов. В задачу скифов (с учетом заинтересованности их верхушки в присутствии эллинов) не входила непримиримая конфронтация с греческими поселенцами. Впрочем, на практике дело едва ли могло ограничиться применением одних лишь словесных угроз: на некрополях поселений ольвийской хоры и самой Ольвии обнаружены погребенные, в том числе и дети, погибшие в конце VI и в первой четверти V вв. до н.э. от скифских стрел (Виноградов, 1981, 59, прим. 67; 1989, 86-89). Но именно такую, «мирную» модель скифам удалось осуществить на практике. Об этом свидетельствует отсутствие следов обширных разрушений в покинутых жителями селишах Нижнего Побужья, Нижнего Приднестровья и, вероятно, Северной Добруджи (Виноградов, 1983,400; Марченко, 1993,43). В первую очередь это выглядит справедливым в отношении хоры Ольвии, Никония, Тиры и Истрии к концу первой трети V в до н.э. Мероприятия, проведенные скифами в Нижнем Побужье в первой трети V в. до н.э. оказались, видимо, достаточно эффективными. Во всяком случае они обеспечили на несколько десятилетий военное, территориально-экономическое и политическое господство номадов в регионе. Большая ольвийская хора возрождается уже только на рубеже V-IV вв. до н.э. Этот факт используют для критики теории «скифской угрозы» в следующей подаче: при возрождении на рубеже V-IV вв. ольвийской хоры «как будто не существует мощного царства скифов и греки сами решают свою судьбу... но так могло быть и ранее» (в первой трети V в.) (Анохин, 1989, 12; Крижицький, 2001, 27). На что замечу, едва ли можно требовать жесткой статики от исторического процесса при его количественном и качественном развитии во времени. С.Д. Крыжицкий пишет о молчании Геродота по поводу скифского протектората над Ольвией как о свидетельстве отсутствия самого этого протектората. Привлекая наблюдения Ю.Г. Виноградова, исследователь замечает: «Геродота сами по себе северопричерноморские полисы не интересовали - их описание всплывает только в той мере, в какой они связаны со Скифией» (Виноградов, 1989, 98). «Маловероятно, чтобы Геродот прошел мимо такого важного события, как достаточно длительный протекторат скифов над Ольвией, если он действительно имел место» (Виноградов, 2001, 30-31). Действительно, Геродот не мог не заметить существование протектората. Однако заметить - не значит сообщить. Геродот не только не говорит о скифском протекторате, но и не дает вообще никаких сведений о современных ему официально-дипломатических отношениях между скифами и понтийскими греками. Не означает ли это то, что суть таких отношений (а в их принципиальном существовании между соседствующими народами сомневаться не приходится) наносила удар по самолюбию эллинов? Иными словами, молчание «отца истории» об отсутствии скифского протектората - именно из-за отсутствия желания об этом говорить - и не может свидетельствовать против возможности этого протектората. Поэтому описание Геродотом северопричерноморских полисов «в связи со Скифией» и «всплывает» в контексте только внутрискифских событий и не заходит в область греко-скифских политических взаимоотношений. Учет перечисленных обстоятельств дает однозначное направление и в решении проблемы ольвийских монет с надписью EMINAKO, датируемых от 460 до 430 гг. до н.э. (Орешников, 1921, 225; Зограф, 1951, ХХХII, I, 1982, 10-11; Карышковский, 1960, 179-195; 1962,223; 1984, 81-85, рис. 1-4, 1988,49-50; Сальников, 1960, 85-86; Анохин, 1989, 15-16, № 11; Виноградов, 1989, 93-94, 117, 121; Крижицький, 2001,29). У исследователей до сих пор не сложилось единое мнения о том, кто из власть держащих в Ольвии поместил свое имя на первом ольвийском серебре. Не углубляясь в рассмотрение всех высказанных версий, отметим, что наиболее вероятна гипотеза об Эминаке как о скифском «царе или предводителе одного из скифских племен, живших со второй трети V в. в непосредственной близости от Ольвии» (Зограф, 1982, 10-11; Карышковский 1988, 49). Приведем в пользу этого дополнительные наблюдения. Как верно замечает по поводу эмиссии Эминака В.А. Анохин: «Монеты, на первый взгляд, выглядят совершенно инородными в ольвийскои чеканке - нехарактерный для этого города тип лицевой стороны, отсутствие названия города, негреческий характер имени...» (Анохин, 1989, 15). К этому списку необходимо добавить и вывод А.Н. Зографа и П.О. Карышковского о том, что «вся эмиссия Эминака ориентирована, скорее, на межполисную, чем на внутриполисную торговлю». Сам П.О.Карышковский не акцентировал этот вывод в качестве одного из доказательств, опровергающих «признание Эминака эпонимиым магистратом» (Орешников, 1921,225; Анохин, 1989,16). Между тем, отсутствие разменной мелочи в эмиссии Эминака трудно объяснить деятельностью этого лица в качестве чисто городского чиновника, обязанного, едва ли не в первую очередь, учитывать интересы внутригородского денежного обращения. Характер эмиссии Эминака наводит на мысль о том, что этот эмитент преследовал интересы, не вполне совпадавшие с потребностями внутреннего городского рынка Ольвии. А это более объяснимо с позиции признания Эминака не полисным магистратом, а скифским предводителем с соответствующими политическими амбициями. Вместе с тем, судя по географии находок рассматриваемых монет, эти амбиции на практике не смогли распространиться далее возможностей внутренней экономики Ольвии и ее хоры. Последние же по времени предположения о принадлежности рассматриваемых монет союзу мольпов или храму Геракла (Крижицький, 2001, 30) едва ли имеют какие либо перспективы, поскольку носят чисто гадательный характер. В.А. Анохин считает, что изображение Геракла на монетах с EMINAKO не имеет никакого отношения к скифскому правителю. Он указывает на то, что понтийская «легенда о происхождении скифов, согласно которой их родоначальником был Геракл, создана греками, сами же скифы рассказывали о себе иначе» (Анохин, 1989, 15). Аналогично высказался и С.Д Крыжицкий, сославшись на справедливое мнение А.С. Русяевой об отсутствии оснований для прямого отождествления Геракла и скифского прародителя - согласно скифской легенде - Таргитая. К тому же, поскольку Геракл на монетах Эминака не имеет пояса с чашей, и второго лука, упомянутых в понтийской легенде о прюисхождения скифов [Herod IV, 8-10], то исследователи считают, что нет оснований и говорить о связи данного изображения с последней легендой (Русяева, 1991, 100-102; Крыжицкий, 2001, 30). По этому поводу можно привести следующее наблюдение. В созданной понтийскими греками легенде о Геракле (прародителе местных варваров), в ее ольвийском варианте фигурируют только скифы. Однако весьма вероятны и более локальные версии греческого фольклора, где могло присутствовать более «актуальное» для греков окружение, каковым, например, на азиатской стороне Боспора являлись синды. В связи с этим, обратим внимание на наличие на «синдских» (полисно-фанагорийских) монетах изображения Геракла близкого ольвийскому. Присутствие этого изображения не является помехой для В А. Анохина, считающего эти «синдские» монеты принадлежащими «Синдскому царству» или синдскому царю Гекатею (Анохин, 1986, № 43; 1999, 43-44). Мы видим, что на соседних по времени (возможно, синхронных) ольвийских и «синдских» монетных сериях имеются схожие композиции с Гераклом, проделывающим последовательные манипуляции с луком. К ним относятся, натяжение тетивы (EMINAKO), проверка правильного ее закрепления (Зограф, 1982,11) и визирование прямизны стрелы (ΣINΔΩN). Ольвийские и фанагорийско-синдские монеты с изображением Геракла изготовлены греками, в греческой мифологической и художественной трактовке и, фактически, для греческого же использования; появление упомянутого персонажа соответствует культурно-этнической среде изготовления и обращения этих монет. Трактовка же образа Геракла всецело зависела от нюансов взаимоотношения греческих монетариев и скифов, где, например, эллинское самосознание греков могло играть далеко не последнюю роль. Если бы Геракл на монетах был изображен с поясом и чашей - обычай ношения, которых, был присущ скифам, то герои получил бы варварский облик, отступающий тем самым от общеэллинского восприятия этого мифологического персонажа. Так же не присущ был эллинскому Гераклу и второй лук, отсутствующий на монетах. Таким образом, несмотря на изображение Геракла, прародителя местных варваров-скифов (и, вероятно, синдов), монетариями подчеркнуто, что это не Геракл-варвар, а Геракл эллинской трактовки. Но возможна и другая точка зрения в освещении греко-скифских (для Ольвии) отношений. Например, если скифы знали о понтийской легенде и относились к ней с пристрастием и неодобрением, то явная ее пропаганда в виде упомянутой дополнительной атрибутики могла вызвать нарекания скифской стороны. Возможно и взаимное наложение этих двух указанных факторов. Но, в любом случае, главное здесь то, что нельзя ни считать случайностью, ни, тем более, игнорировать целый комплекс следующих совпадений. 1) понтийскую легенду о Геракле - варварском прародителе; 2) близкие по времени появления Геракла на монетах северо-понтийских городов, в отношение которых есть основание предполагать их варварскую зависимость; 3) в обоих монетных случаях - концентрация внимания Геракла на луке - символе царской власти у варваров; 4) третий ближайший по времени случай появления скифского лука на монетах Северного Причерноморья зафиксированный в чеканке Нимфея (Мельников, 1992,60;2001,434,10, 11, 11/1; Анохин, 1999,24, рис. 3/4), производимой под скифским протекторатом (Мельников, 1992, 60-61; 2001.410-424; Виноградов, Молчанов, 2001, 17-18). Все эти совпадения при наличии их комплексности выходят из разряда случайностей и попадают область закономерностей. Изображение же совы на оборотной стороне упомянутых фанагорийско-синдских монет с Гераклом находит типовой аналог на другом памятнике нумизматики Северо-Западного Причерноморья. Это - также несущие на себе скифскую окраску монеты Скила, изготовленные во второй четверти V в. до н.э. от имени этого скифского царя в Никонии (Карышковский, 1987, 66-68; Анохин, 1989, дь 401, 402; Виноградов, 1989, 106-107). Никто из исследователей фактически не сомневается в том, что Никоний мог находиться под протекторатом Скила. Возражение только встретило предположение о зависимости самой Ольвии от этого правителя (Крижицький, 2001, 28, 29). Действительно, данных об этом, почерпнутых из рассказа Геродота [Herod, IV. 78-80], кажется недостаточно, что бы сделать безоговорочный вывод об отношении Скила к Ольвии не просто как высокопоставленного частного лица (что, впрочем, тоже немаловажно), а как сюзерена этого города. Но если даже Ольвия не подчинялась непосредственно самому Скилу, то варварским патроном города в то время вполне мог быть и какой-то другой скифский царь, весьма вероятно - кто-либо из родственников Скила. В заключение отмечу, что эмиссии «варварских» монетных чеканок городов Северного Причерноморья (Фанагории, Нимфея, Ольвии и Никония) V в. до н.э., пpeдставляются возможными только в рамках экономической и социально-политической деятельности конкретных греческих полисов, и только - в рамках эллинского монетного производства. Во всех этих случаях мы имеем дело не с монетной чеканкой варварских государств, а с греческими полисными выпусками. Несомненно, на них оказали воздействие финансовые махинации или личностные амбиции предводителей варварских племенных группировок, поставивших греческие города в экономическую и военно-политическую зависимость от себя. В связи с комплексным выявлением «варварского» монетного производства в упомянутых полисах, представляющих важнейшие эллинские центры в социально активных регионах (Азиатская и Европейская части Боспора, Побужье и Приднестровье), появляется возможность трактовать факт этих эмиссий в качестве характерной исторической особенности развития Северного Причерноморья в V в. до н.э. Литература Анохин В.А., 1986 - Монетное дело Боспора // Киев Анохин В.А., 1989 - Монетное дело античных городов Северо-Западного Причерноморья // Киев Буйских С.Б., 1986 - Некоторые вопросы пространственно-структурного развития Ольвийской хоры (VI-II вв. до н.э.) // Сб Ольвия и ее округа, Киев Виноградов Ю.А., 1992 - Мирмекий // ОАИБ, М. Виноградов Ю.Г., 1981 - Синопа и Ольвия в У в. до н. э. II. //ВДИ, № 3 Виноградов Ю.Г., 1983 - Исторические судьбы полисов Северного Причерноморья в V в. до н.э. // Мон: Античная Греция, т. I, M. Виноградов Ю.Г., 1989 - Политическая история Ольвийского полисa VII-I вв. до н.э. Историко-эпиграфическое исследование//М. Виноградов Ю.Г., Молчанов А.А., 2001 - Еще раз о монетах Нимфея с легендой "ΣАММА " // Сб: Девятая всероссийская нумизматическая конференция. Великий Новгород-СПб. Доманский Я.В., Марченко К.К., 1975 - Некоторые вопросы античной истории Нижнего Побужья // Сб: 150 лет Одесскому археологическому музею АН УССР, Киев Зограф A.H., 1982 - Лук и стрельба из него на монетах Северного Причерноморья // Сб: Нумизматика античного Причерноморья, Киев Карышковский П.О., 1960 - О монетах с надписью EMINAKO // CA, № 1 Карышковский П.О., 1962 - О надписях на ранних монетах Ольвии // МАСП, вып. 4 Карышковский П.О., 1984 - Новые материалы о монетах Эминака // Сб: Ранний железный век Северо-Западного Причерноморья, Киев Карышковский П.О., 1987 - Монеты скифского царя Скила // Сб: Киммерийцы и скифы, ч. I, Кировоград Карышковский П.О., 1988 - Монеты Ольвии. Очерк денежного обращения Северо-западного Причерноморья в античную эпоху // Киев Карышковский П.О,. Клейман И.Б., 1985 - Древний город Тира //Киев Крижицький С.Д., 2001 - Ольвiя i скiфи у V ст. до н.э. До питання про скiфський «протекторат» //Археологiя, № 2 Крыжицкий С.Д., Отрешко В.М., 1986 - К проблеме формирования Ольвийского полиса // Сб: Ольвия и ее округа, Киев Крыжицкий C.Д. и др., 1989 - Буйских С.Б., Бураков А.В., Отрешко В.М. - Сельская округа Ольвии//Киев Крыжицкий С.Д и др., 1990 - Буйских С.Б., Отрешко В.М. - Античные поселения Нижнего Побужья // Киев Марченко К.К., 1979 - Взаимодействие эллинских и варварских элементов на территории Нижнего Побужья в VII-V вв. до н.э. //ПГКСВП Марченко К.К., 1980 - Модель греческой колонизации Нижнего Побужья //ВДИ, № 1 Марченко К.К., 1993 - К вопросу о протекторате скифов в Северо-Западном Причерноморье V в. до н.э. //ПАВ, № 7 Марченко К.К., 1999 - К проблеме греко-варварских контактов //Stratum plus, № 3, СПб-Кишинев-Одесса Мельников О.Н., 1992 - Нимфей и монеты с надписью "ΣАММА "// Сб: Киммерийцы и скифы, Мелитополь Мельников О.Н., 2001 - Нимфей, скифский вождь Савмак и "измена Гилона" // Сб: Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии, вып. VIII, Симферополь Орешников А.В., 1921 - Этюды по нумизматике Черноморского побережья // ИГАИМК, т 1 ,ч. 1 Островерхов А.С., 1980 - Этапы и характер греко-скифских экономических связей в Поднепровье и Побужье // Сб: Исследования по античной археологии Юго-Запада Украинской ССР, Киев Рубан ВВ., 1975 - О периодизации античных памятников Северо-Западного Причерноморья доримского времени // Сб: 150 лет Одесскому Археологическому музею АН УССР, Киев Русяева А.С., 1991 - Понтийская чегенда о Геракле: вымысел и реальность // Сб: Духовная культура древних обществ на территории Украины, Киев Сальников А.Г., 1960 - Монеты скифских царей, чеканенные в Ольвии // ЗОАО, т. 1 (34) Толстиков В.П., 1984 - К проблеме образования Боспорского государства // ВДИ, № 3 |
загрузка...