Генофонд в королевстве кривых зеркал - В чём «благополучие» генофонда? - Три лика структуры генофонда - Подразделённость - Портрет - География - Три опасности, грозящие генофонду - Смешение - Болезни - Депопуляция - Лекарство - Кому его назначить - Сёла и малые города - «Исконный» ареал - Всем, не взирая на лица, нации и прописки - Каждому генофонду по дотации
Географы не только любуются различиями и сокрушаются, что по мере всеобщей унификации и стандартизации исчезает предмет их науки; они полагают, что само по себе пространственное разнообразие земного мира — важный ресурс, а уменьшение разнообразия — это регресс, деградация, энтропия, гибель.
Б. Б. Родоман
Вопросы динамики, деградации и стабильности генофонда даже специалисты признают не вполне ясными. Но интересуют они многих. Стоит ли удивляться, что при их обсуждении в широком кругу часто смешиваются разные понятия? Или молчаливо предполагаются причинно-следственные связи между вещами несопоставимыми. Или реально существующие связи упрощаются настолько, что они становятся уже нереальными. Генетика - уважаемая наука, и многие в спорах об истории, политике, общественных проблемах прибегают к генетической аргументации. К сожалению, эта аргументация часто недостаточно обоснованна, а бывает, что и просто неверна. В этом разделе мы попытались обрисовать то, как с точки зрения самой генетики можно увидеть эти проблемы.
На протяжении всей книги мы обращаемся только к научному мышлению читателя. Мы предлагаем факты и ищем чисто научные пути их анализа. Это не модно. Это не соответствует стилю быстрого потребления - но полуфабрикаты вредны для здоровья. Мы ограничивали себя строгими рамками научного мышления. И здесь мы не изменим этому правилу.
Поэтому сразу разочаруем читателя, надеющегося, что хоть в конце книги мы заговорим человеческим языком и в двух словах объясним, наконец, что за беда случилась с русским генофондом. Напротив, именно здесь мы особенно последовательно попытаемся отсеять блёстки непродуманных мнений и попробуем, следуя строгому духу науки, нащупать те пути, на которых можно найти научные ответы даже на «популярные» темы.
ГЕНОФОНД В КОРОЛЕВСТВЕ КРИВЫХ ЗЕРКАЛ
Популярность генофонда растёт с каждым годом. Но любой научный термин, пустившийся в свободное плавание, обрастает, как днище старого корабля, бесчисленными чужеродными телами, примкнувшими к нему за время плавания в чужих водах. И представления о генофонде порой оказываются неузнаваемыми в отражениях королевства кривых зеркал. Не беря на себя смелость оценить их, мы всё же дадим некоторый обзор этих отражений науки во мнении общественности. Это поможет каждому из нас увидеть, какие именно мифы незаметно пристали к днищу его собственного корабля. Следуя учёной традиции, составим табличку (табл. 10.4.1.), где в одной графе приведём мнения о генофонде (найденные в Интернете по запросу «генофонд»), в другой графе - положение этого типа мнений в классификации, и в последней - наши комментарии.
Поразительно, не правда ли? Даже из этой небольшой таблички хорошо видно, что когда слово «генофонд» произносят не ученые, они имеют в виду не генофонд, а нечто совсем иное. Чаще всего имеется в виду культура народа, его традиции, особенности «национального характера», то есть понятия чисто гуманитарные, этнографические, а вовсе не биологические. Или же могут иметься в виду демографические понятия: численность населения, его возрастная или сословная структура. Например, сколь часто мы слышим: «лучшая часть русского генофонда исчезла с эмиграцией русского дворянства». Но наука не делит генофонд на «лучшую» часть и часть «похуже». Такое деление придумывает антинаука — расизм и евгеника.
Генофонд - понятие не культуры и не демографии, генофонд - это абсолютно реальный биологический объект, который хотя и меняется под воздействием сдвигов в социуме, но со своей стороны не меняет социум. То есть генофонд или находится в страдательном залоге, или (чаще всего) вовсе ни при чём.
Например, если бабушка твёрдо следовала устоям и лучшим образцам русской культуры, удачно сочетая моральную строгость Домостроя с шедеврами русской словесности и балета, а её внучка предпочитает безвкусицу в одежде, сленг в речи и беспорядок в жизни (да не подумает читатель, что для авторов этот образ что-то иное, чем генетический пример!), то здесь можно огорчаться или радоваться - в зависимости от личных взглядов, можно призывать к сохранению традиций, или же призывать порвать с нелепым консерватизмом... Единственное, чего делать никак нельзя - нельзя упоминать при этом «генофонд». Нельзя забывать, что генофонд при этом не изменился ни на йоту - ведь у этой внучки из «поколения пепси-колы» митохондриальная ДНК точно та же, один в один, что и у её бабушки из «поколения Лебединого озера». То есть все эти культурные изменения не коснулись генофонда!
Может возникнуть вопрос - а раз генофонд не хранит в себе культуру и традиции народа, то стоит ли такой генофонд сохранять? Авторы будут считать свою задачу выполненной, если читатели заинтересуются этим вопросом. Понимание того, что сохранение генофонда и сохранение культуры - понятия, слабо связанные между собой, осознание того, что решать эти проблемы следует раздельно - уже половина пути к ответу на поставленный вопрос. Нам остаётся повторить, что не науке, а обществу решать, что заслуживает сохранения. А наша наука может лишь указать, какие действия способствуют, а какие - бесполезны в деле сохранения биологического, генетического (а не культурного!) фонда народа.
В ЧЕМ ОТРАЖЕНО «БЛАГОПОЛУЧИЕ» ГЕНОФОНДА?
Итак, генофонд - это вовсе не то, что о нём говорят. Генофонд - это совокупность генов популяции (а один из уровней популяции человека - это народ). Эта совокупность генов, необходимая для существования популяции, изменчива и динамична, и эти изменения сказываются на самых разных сторонах жизни популяции. Поэтому зададимся вопросом: а какие опасности могут грозить генофонду? Что можно считать полезным, а что вредным для генофонда, что важным, а что несущественным?
Когда об этом заходит речь, то чаще всего называют наследственные заболевания и сокращение численности населения. Оба симптома неблагополучия объективны и интуитивно понятны. Гены наследственных болезней - это, несомненно, часть генофонда, и если их становится всё больше и больше, то это, с позиции здравого смысла, может сигнализировать о неблагополучии генофонда. Численность населения - если она снижается, то генофонд начинает непредсказуемо меняться под действием дрейфа генов (с точки зрения здравого смысла это скорее плохо, чем хорошо), а если численность становится ниже критической, то популяция исчезает, а значит и её генофонд тоже. Итак, у нас есть два свойства популяции, тесно связанные с сохранением её генофонда: численность популяции и частота в ней наследственных болезней. Но в чём состоит и как проявляется эта тесная связь? Можно ли в терминах численности и наследственных болезней говорить о деградации, или же, напротив, о сохранности генофонда? Давайте попробуем найти научный ответ на эти вопросы.
С точки зрения науки о генофондах - популяционной генетики - «индивидуальность», «суть» каждого генофонда заключена в его структуре. Как в сказке о Кощее Бессмертном - в глаза бросаются и дуб, и сундук, цепями к нему прикованный. Бросается в глаза то, что очевидно и что лежит на поверхности. Но всё же заветная «суть» бессмертия таилась в хрупком яйце и почти невидимом конце крошечной иглы. Именно здесь - в сохранении или разрушении этой тонкой структуры генофонда и таятся, на наш взгляд, гарантии его сохранения и опасности его разрушения. Но как эта структура генофонда связана с нашими интуитивными критериями
- численностью населения и его наследственными болезнями? Попробуем разобраться.
Сначала договоримся о терминах. Главным популяционно-генетическим критерием состояния генофонда мы будем считать стабильность его структуры. Сохранение структуры генофонда - будет означать его собственную сохранность, а её разрушение - деградацию генофонда.
Мы не будем давать определения структуре генофонда - все определения сухи и самодовольны. Но ведь недаром в этой книге мы только тем и занимались, что выявляли структуру разных генофондов. Поэтому читатель знает, что о структуре генофонда нам рассказывают, во-первых, характер его подразделённости на субпопуляции и степень их изоляции (см. например сказку об изолах и миграх). Во-вторых, «генетический портрет» популяции: спектр аллелей и их частоты. В-третьих, пространственная изменчивость генофонда.
Это и есть три «лика» структуры генофонда. Для простоты рассмотрим их на примерах, прежде чем перейти к оценке благополучия генофонда.
ТРИ ЛИКА СТРУКТУРЫ ГЕНОФОНДА
ПОДРАЗДЕЛЁННОСТЬ. Первый показатель структуры генофонда - подразделённость на субпопуляции. Мы в каждой главе рассматривали этот показатель различий между популяциями и на картах, и в обычных статистических сравнениях. Ярче всего он отражён в оценках гетерогенности генофонда. Например, мы только что смотрели - кто «гетерогенней»: русские, англичане или эвенки? И оказалось, что генофонды англичан и датчан подразделены слабо, а у эвенков и тофаларов величина различий между популяциями огромна (глава 5). Однако подразделённость сказывается не только на популяционном, но и на «индивидуальном» уровне - генетических различий между индивидами внутри популяции, её гетерозиготности. Например, Ю. П. Алтуховым с коллегами [Алтухов и др., 1997] убедительно показана связь подразделённости популяции и поддержания баланса гомо - и гетерозигот на оптимальном уровне. Поэтому и гетерогенность генофонда, и его гетерозиготность могут многое поведать о состоянии структуры генофонда.
«ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ». Примером второго, более привычного взгляда на структуру генофонда может служить «генетический портрет» саамов по полиморфизму митохондриальной ДНК (рис. 10.4.1.) [Tambets et al., 2004]. Этот народ, говорящий на языке уральской лингвистической семьи, населяет север Фенноскандии и вызывает неослабный интерес исследователей своеобразием антропологического облика и резкими генетическими отличиями от остального населения Европы. Митохондриальный портрет саамов очень беден красками - более 80% всех мтДНК относятся лишь к двум гаплогруппам (рис. 10.4.1.). Причём эти гаплогруппы являются не «уральскими», а «западноевропейскими». Что может рассказать о структуре генофонда такой его портрет? Ответ недавно получен: эти гаплогруппы были принесены первыми поселенцами из Западной и Центральной Европы [Tambets et al., 2004]. Окраинное положение и малая численность предковой популяции привели к интенсивному дрейфу генов: большинство гаплогрупп были утрачены, а две оставшихся встречаются со столь высокой частотой, как нигде более. Иными словами, даже столь необычный портрет генофонда можно изучать в терминах обычных популяционных механизмов и получать ответы о структуре генофонда.
ГЕОГРАФИЯ ГЕНОФОНДА. Третий - пространственный, географический - лик структуры генофонда можно видеть на примере Кавказа [Балановская и др., 1999]. Серия карт распространения отдельных генов обобщена итоговой картой первой главной компоненты изменчивости генофонда Кавказа (рис. 10.4.2). Оказалось, что практически все северокавказские популяции характеризуются сходными значениями компоненты (тёмные тона - первый экстремум компоненты). Популяции за Большим Кавказским хребтом также сходны друг с другом, но значения у них совершенно иные (светлые тона - второй экстремум компоненты). Карта показывает, что промежуточные (нулевые) значения компоненты тянутся узкой лентой, следуя изгибам Большого Кавказского хребта. Причём в самих генетических картах географические преграды никак не заложены - пространство предполагается совершенно ровным, и гены могут растекаться по нему равномерно во все стороны. Но вопреки этому на карте генофонда Кавказа географические преграды проявились! Это означает, что карта обнаружила структуру генофонда. И мы можем сделать заключение о ней: структура генофонда Кавказа определяется горным хребтом, генетический рельеф генофонда - рельефом земной поверхности.
СТРУКТУРА ИЗВЕСТНА. НО СТАБИЛЕН ЛИ ГЕНОФОНД?
Эти три примера иллюстрируют обычную ситуацию, когда в результате популяционных исследований структура генофонда объективно и детально изучена. Однако полученные ответы лежат в иной плоскости, нежели вопросы безопасности, стабильности, сохранности, благополучия или же разрушения генофонда. Мы знаем структуру генофонда, но как нам её интерпретировать, как решить, «благополучен» генофонд или же нет?
Положим, уровень подразделённости ещё кое-как можно считать показателем стабильности, хотя для этого надо его сравнить со «стандартами» данного региона. Но следует ли рассматривать обеднённость структуры генофонда саамов как негативное явление или же в нем можно видеть результат успешной адаптации? Зная, казалось бы, весь «генетический портрет» - как решить, хорош он или плох для генофонда? А в случае генофонда Кавказа главная закономерность, очевидно, и вовсе нейтральна, как бы ни оценивать «благополучие» генофонда - в демографических или же в медицинских терминах. То есть география генофонда вообще не имеет ни положительной, ни отрицательной окраски.
Как же отыскать связь между структурой генофонда и тремя угрозами стабильности генофонда - разрушением этой структуры, генетическим грузом и численностью населения? Для этого стоит взглянуть на те популяции, где изучены все три параметра: структура генофонда, наследственные болезни и динамика численности.
ТРИ ОПАСНОСТИ. ПОДСТЕРЕГАЮЩИЕ ГЕНОФОНДЫ
Итак, теперь у нас есть все три симптома, которые могут сигнализировать о неблагополучии генофонда. Первый симптом - разрушение структуры генофонда. Это ведомство геногеографии. Второй симптом - наследственные заболевания. Их изучает медицинская генетика. Третий симптом - сокращение численности. Это уже область демографии. Присмотримся же к тому, связаны ли эти три симптома и действительно ли они говорят о неблагополучии генофонда?
Для простоты мы рассмотрим три примера - три генофонда. И для каждого попробуем оценить все три симптома. Зададим всем трём генофондам одни и те же вопросы. Каково «состояние здоровья» структуры генофонда - устойчива она или разрушается? Каков груз наследственных болезней? Какова демографическая ситуация? Наша задача - выяснить, какие причинно-следственные связи существуют между всеми тремя факторами: структурой генофонда, грузом наследственных болезней и демографией. Это и будет научный ответ на вопрос о том, что считать деградацией генофонда, разрушается ли генофонд или устойчив к потрясениям.
В качестве нити в лабиринтах поиска научных ответов, сразу забежим в конец и скажем читателю основной вывод. Связь между генофондом, наследственной патологией и демографией реально существует. Но эта связь неоднозначна, и для разных генофондов различна. Упрощать эту связь, подменять общее частным, придавать одному из аспектов этой связи силу всеобщего закона - очень опасно.
ГЕНОФОНД ШАПСУГОВ:
Демография - «плохо».
Заболеваемость - «плохо»,
Генофонд - «отлично».
Уникальным примером такой всесторонне изученной популяции являются шапсуги, одно из подразделений адыгейцев Северного Кавказа [Балановская и др., 1999, 2000; Почешхова, 2004].
ДЕМОГРАФИЯ. Демографические изменения, произошедшие с этим народом, можно назвать драматическими. До присоединения к России Северо-Западный Кавказ населяли главным образом адыги (черкесы), которых насчитывалось более двадцати племён общей численностью 1-4 млн. человек [Берже, 1858 (1992); Щербина, 1910; Хотко, 2001]. Присоединение к России - Кавказская война - продолжалось более ста лет. Это было покорение региона, все мужчины которого носили оружие. Гражданского населения не было, и поэтому сокращение численности в результате военных действий было драматическим.
Когда Кавказ был окончательно покорён, всё его оставшееся население рассматривалось как «неблагонадёжное». Поскольку оно номинально было мусульманским, им было предложено эмигрировать в Турцию. Тех же, кто не захотел уезжать, переселили на равнину.
Мы рассмотрим генофонд одного племени - шапсугов, которое ранее было самым многочисленным - более трёхсот тысяч человек. Они населяли горы от побережья Черного моря до Кубани. После войны шапсуги были переселены на равнину, в низовья Кубани. Но потом им было разрешено возвращаться, и часть вернулась на побережье. С тех пор шапсуги разделены на две группы - причерноморские и прикубанские. Эти две группы, разделённые Кавказским хребтом, занимают два небольших «оазиса» на окраинах прежнего ареала. Их общая численность - лишь десять тысяч человек, и они не смешиваются с окружающим населением.
Итак, на эту популяцию обрушились почти все мыслимые демографические потрясения: сокращение численности, массовая эмиграция, и вдобавок насильственное переселение. Что же можно сказать о реальных изменениях, которые произошли в генофонде?
ГЕНОФОНД. Благодаря небольшой численности шапсугов удалось провести тотальное изучение всего народа, причём собраны генеалогические данные на глубину шести поколений [Почешхова, 2004; Балановская и др., неопубликованные данные]. Это позволяет ретроспективно рассмотреть динамику генофонда (рис. 10.4.3.). Структура современного генофонда шапсугов, выявляемая картой первой главной компоненты, обнаруживает резкие отличия между прикубанскими и причерноморскими шапсугами. Карты генофонда, существовавшего два, три, четыре и пять поколений назад, оказались практически идентичны современному. Карта генофонда, существовавшего шесть поколений назад, наиболее интересна: она показывает, каким был генофонд до демографических потрясений. Отличия этой карты от современности оказались столь невелики, что можно констатировать: структура генофонда шапсугов сохранилась.
Таким образом, даже мощные демографические потрясения не привели к деградации структуры генофонда.
ЗАБОЛЕВАЕМОСТЬ. Однако кроме демографического аспекта у нас есть и второе понимание негативных процессов в генофонде. Как же обстоят дела с наследственной патологией у адыгейцев?
Таблица 10.4.2. показывает, что груз наследственной патологии у адыгейцев в два раза выше, чем у русских популяций, проживающих в том же регионе. Но свидетельствует ли это о неблагополучии генофонда адыгейцев?
Нет, поскольку несколько больший фон наследственных болезней (несколько - потому что у северных русских он практически такой же) - это свойство подразделённых популяций. Но та же подразделённость популяции обеспечила устойчивость структуры генофонда и позволила народу сохранить свой генофонд.
Обратная сторона подразделённости - повышение случайного инбридинга. Но чем выше инбридинг, тем выше груз наследственных болезней (табл. 10.4.2.). Небольшая численность популяций и изоляция формируют такую структуру генофонда, которая повышает вероятность «встречи» вредных рецессивных аллелей, образуя гомозиготы, и тем самым повышая частоту наследственных болезней. В неподразделённых популяциях эти мутации находятся в скрытом виде. (Но, не проявляясь, вредные мутации в таких популяциях накапливаются.) А в подразделённых популяциях они проявляются в виде болезней (хотя постепенно популяция «очищается» от вредных мутаций). Такая «подразделённая» структура является для человека нормой - по крайней мере, она была характерна для популяций человека практически на всём протяжении их истории.
Итог обследования генофонда адыгейцев: БЛАГОПОЛУЧЕН! Даже мощные демографические потрясения и несколько повышенный (в сравнении с окружающими русскими популяциями) груз наследственных болезней не привели к деградации структуры генофонда.
РУССКИЙ СЕВЕР:
Демография - «хорошо»,
Заболеваемость - «плохо»,
Генофонд - «отлично».
В таблице 10.4.2. мы видели, что южная русская популяция характеризуется очень низким инбридингом (и грузом наследственных болезней). Однако в другой, северо-восточной русской популяции и груз, и инбридинг выше.
Карта случайного инбридинга для русского генофонда (раздел 7.6.) может служить прогнозом груза рецессивной патологии. Карта показывает, что уровень инбридинга возрастает к востоку и северу, т. е. к территориям с более редким и изолированным населением. Рассмотрим генофонд этих северных территорий, неблагополучных с точки зрения наследственной патологии.
Формирование населения Русского Севера связывают с новгородской и ростово-суздальской (низовой) колонизацией. Впоследствии, именно Русский Север оказался своеобразным этнографическим «заповедником» - например, практически все былины были записаны на Русском Севере. Как ни странно, но нигде ни на Украине, ни в южных или центральных русских губерниях не сохранились былины ни о богатырях, ни о князе Владимире Красное Солнышко. Даже былины «киевского цикла» были записаны на севере. Предполагается, что некогда былины сказывались повсеместно, но во времена татаро-монгольского ига были забыты. Только на Севере сохранилась былинная традиция. Подобно тому, как на Русском Севере произошла консервация культурной традиции, одновременно, как мы увидим, произошла и консервация генофонда. А «консервация» - это же и есть «сохранение».
На рис. 10.4.4. приведены данные по митохондриальному генофонду северных русских в сравнении с населением центральной России. Можно видеть, что на севере исчезает целый ряд гаплогрупп. На нашем графике мы видим общерусскую «гребенку» гаплогрупп (какой она была изначально во всех русских популяциях), и современную северную «гребенку с выломанными зубьями» - из-за дрейфа северные русские потеряли «зубчики» многих гаплогрупп. По всей вероятности, с северными русскими происходили те же процессы, что и с саамами - небольшие группы колонистов приходили, и вследствие случайного дрейфа генов, теряли часть разнообразия.
Однако если предки саамов пришли на пустые земли, только что освободившиеся из-под ледника, то новгородцы пришли на земли, где уже жили финно-угорские племена. И на «гребенке» северных русских мы видим два новых зубчика, нетипичных для остальных русских популяций. Зато именно эти гаплогруппы А и D встречаются у финно-угорских народов. Наличие этих гаплогрупп у северных русских вызвано генетическим вкладом дославянского населения.
По современному генофонду Русского Севера мы только что смогли прочитать его историю. Это, во- первых, переселение русских популяций из более южных территорий (поскольку в общих чертах северный генофонд воспроизводит общерусский). Во-вторых, немногочисленность населения (поскольку мы видим следы сильного дрейфа генов). И, в-третьих, смешение с автохтонным населением (наличие «финно-угорских» гаплогрупп). А раз в структуре генофонда до сих пор записана его история, значит, эта структура генофонда достаточно стабильна.
Итак, генофонд Русского Севера определяется русской колонизацией, то есть событиями семисотлетней давности. Где же последующие влияния? Мы не видим их следов. Если бы они были значительны, то на севере появились бы все те гены, которые часты в Центральной России. Следовательно, генофонд Русского Севера можно рассматривать как пример стабильного генофонда, доныне сохранившего свою структуру.
Итак, по показателю «стабильность структуры генофонда» Русский Север вполне благополучен. Но этот пример вновь вскрывает противоречие с интуитивными «критериями благополучия», поскольку сохранение структуры генофонда сосуществует с высоким уровнем инбридинга и, следовательно, груза наследственной патологии.
Итог обследования Русского Севера: благополучен! Высокий (в сравнении с другими русскими популяциями) груз наследственных болезней не привёл к деградации структуры генофонда.
ГЕНОФОНД НАСЕЛЕНИЯ КАЗАХСТАНА:
демография — «хорошо»,
заболеваемость — «хорошо»,
генофонд - «заменён».
Пример с адыгами-шапсугами показал, что структура генофонда может сохраниться даже при демографической катастрофе. А пример Русского Севера свидетельствует, что и высокий инбридинг не означает деградации генофонда. Может показаться, что генофонд выживает всегда. К сожалению, это не так.
Возможна и обратная ситуация: не сохранение, а напротив, полное разрушение или же «замена» генофонда, которые не сопровождаются ни депопуляцией, ни ростом патологии. Рис. 10.4.5. показывает, как на протяжении веков возрастала доля монголоидного компонента у древнего населения Казахстана [Исмагулов, 1982], и генофонд, который был изначально полностью европеоидным, на три четверти заменился монголоидным: исходный генофонд практически исчез без каких-либо демографических и медицинских симптомов неблагополучия. Конечно, эта история давняя (ей около двух тысяч лет), и - особо подчеркнём - мы говорим не о генофонде современного Казахстана, не о казахах, а о древнем населении региона, лишь в какой-то мере соотносящегося с границами современного Казахстана.
Итог обследования генофонда древнего населения Казахстана: исчез - заменён другим! Демография - в норме. Заболеваемость - в норме.
Конечно же, можно возразить, а что плохого в том, что он заменился на другой генофонд? Чем новый генофонд хуже старого? Сразу отвечаем: ничем не хуже. Генофонды и нельзя сравнивать в понятиях «хуже-лучше». Но наука обязана зафиксировать: генофонда не стало. Он заменён другим.
А давать этому «качественную» оценку - это уже дело общества. Дело науки бесстрастно констатировать - жив прежний генофонд или разрушен, или подменён новым. «Сменив свой лик
на лик чужой, Язык на говор не родной. Мы неприметно исчезаем...» (С. Бехтееев). Можно, конечно, не соглашаться с поэтом. Во-первых, у него «мы» - это мы прежние, мы - уходящего прошлого. Если же при этом не меняется наше этническое самосознание, и мы называем свой народ прежним именем, но отождествляем своё «мы» уже с новым обликом и с новым генофондом, то, конечно же, как согласиться с тем, что «мы» исчезаем? Просто поэт (и мы с ним) не хотим, чтобы эта подмена осуществлялась молча - надо знать, чем мы платим за наше «новое».
Этот пример показывает, что структура генофонда - самостоятельный и наиболее важный критерий сохранности генофонда. Он связан с демографической ситуацией и с отягощённостью наследственными заболеваниями. Но эта связь весьма сложна и неоднозначна.
Следовательно, неоднозначна интерпретация изменений в генофонде: как «отрицательных» или «положительных»; «полезных» для здоровья генофонда или же «вредных», угрожающих его существованию. Нельзя по этим двум внешним симптомам - демографии и наследственным болезням - определить состояние здоровья и устойчивость генофонда.
ИТОГИ
Самые разные аспекты изменений в генофонде можно рассматривать как позитивные или же
негативные в зависимости от авторских позиций и предпочтений. Поэтому и существует множество взглядов на проблему сохранности генофонда.
Научный, популяционно-генетический взгляд состоит в том, чтобы объективно оценить структуру генофонда и такие важнейшие свойства, как её устойчивость, степень её зависимости от демографических изменений, степень её влияния на груз наследственной патологии.
Но следующий шаг - толкование полученных данных в плане «благополучия/деградации» генофонда - уже попадает в зависимость от ценностных установок и системы взглядов толкователя.
А КАКОВО СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ГЕНОФОНДА?
Наша книга о русском генофонде обращена в прошлое. Мы стремились выяснить структуру русского генофонда и прочесть записанную в этой структуре летопись его истории. То есть изучать настоящее и смотреть в прошлое. Но обеспокоенность дальнейшей судьбой русского генофонда встречается столь часто, причём в самых разных кругах российского общества, что, вероятно, многие читатели интересуются больше всего именно этой проблемой. Чтобы не обманывать их ожиданий, в этом разделе единственный раз заглянем в будущее. Более того, хотя и с опаской, мы решились с научной точки зрения рассмотреть возможные угрозы благополучию генофондов и возможные меры содействия сохранению генофонда. У нас нет данных о неблагополучии русского генофонда, да и меры эти наверняка несовершенны. Но лучшего наша наука пока предложить не может, и лишь поэтому мы решаемся обрисовать своё видение проблемы.
Дело общества решать - есть ли необходимость беречь генофонды народов, его составляющих. Если общество решит, что генофонды надо оберегать (что не очевидно), то наука здесь может помочь в оценке степени опасности для генофонда и в поиске способов, как этих опасностей избежать.
Мы только что рассматривали три опасности, которые могут грозить любому генофонду: разрушение его структуры (например, в результате смешения популяций), рост груза наследственных болезней и демографическая убыль населения (депопуляция). Посмотрим, в какой мере эти три опасности угрожают русскому генофонду.
ОПАСНОСТЬ ПЕРВАЯ: СМЕШЕНИЯ ПОПУЛЯЦИЙ
Для структуры генофонда самая близкая опасность - это исчезнуть, стереться, нивелироваться в результате смешений с соседними народами или смешений региональных групп внутри народа. Напомним, по самому определению популяции - больше половины браков заключается внутри неё. Если доля «брачных» мигрантов (для генофонда важны только те браки, дети и внуки которых остаются в этой популяции) переваливает за эту интуитивно понятную критическую величину, то популяция просто исчезает, вливаясь в другую популяцию. Приближение к этой границе (половина детей рождается от браков внутри популяции, половина - от браков с другими популяциями) сигнализирует об опасности разрушения популяции. Современная интенсивность миграций может сделать эту опасность вполне реальной для ряда регионов - включая как миграции иных народов в пределы русского ареала, так и русского народа вовне, но в большей степени - миграции русского населения в пределах ареала, из области в область, из сёла в город.
Не стоит, конечно же, опасаться смешений - ни один генофонд не может жить без них. Межэтнические и межпопуляционные контакты, браки, смешения - это необходимое, извечное свойство человечества. Но всё-таки, если, к примеру, всё русское население съедется в Москву и образует единую гомогенную популяцию - структура русского генофонда исчезнет. Ведь структура генофонда - это как раз воспроизводящиеся в поколениях генетические особенности каждой популяции. Каждая популяция занимает свой кусочек общего ареала народа, и именно различия между популяциями образуют географическую мозаику - структуру генофонда, обеспечивающую его стойкость, его устойчивость к мятущимся ветрам истории. Если каждое стёклышко прекрасной мозаики вынуть со своего места и сложить стопкой - мы разрушим ту картину, которую они образовывали, и уже не сможем её восстановить. Обычно обеспокоенность общества вызывают смешения с соседними народами - боязнь «раствориться» в них. Но интенсивное смешение разных популяций одного народа, как видим, не столь заметно, но куда более успешно может разрушить структуру генофонда.
Мы изложили основные черты этой первой опасности для генофонда, чтобы больше к ней не возвращаться. Интенсивные миграции - современная черта всего человечества, и опасность, которые они несут для русского генофонда, ничуть не больше, чем для множества иных народов по всему миру. И мы не будем сейчас пытаться решать мировую проблему.
Впрочем, слово «опасность» - пожалуй, слишком резкое. Лучше говорить об «изменениях, происходящих в генофонде». И если ученые будут отслеживать направление и силу этих изменений (то есть проводить мониторинг генофонда), а общество будет решать, что его генофонды заслуживают сохранения, то всегда можно будет вовремя заметить опасность исчезновения той или иной черты генофонда и принять меры по её сохранению. Простая аналогия: этнографы описывают памятники древней деревянной архитектуры, отслеживают происходящие с ними изменения; общество солидарно в том, что памятники архитектуры нужно сохранять, и тогда принятие конкретных мер в случае необходимости - дело скорее техники, чем науки. Но и науки тоже - реставрация и консервация памятников проводится с учетом консультаций специалистов - аналогичные консультации необходимы и в деле сохранения генофонда. Важное отличие - популяции, в отличие от памятников архитектуры, состоят из живых людей, и потому в основе любых действий с ними должны лежать этические принципы. Они и лежат - у многих стран, включая СССР, есть положительный опыт программ сохранения малых коренных народов. Хотя задачи сохранения генофонда специально не ставились, весь комплекс мер фактически способствовал сохранению численности популяции, и (хотя и не всегда) структуры её генофонда.
ОПАСНОСТЬ ВТОРАЯ:
ГРУЗ НАСЛЕДСТВЕННОЙ ПАТОЛОГИИ
Эта тема очень близка авторам хотя бы потому, что наше исследование русского генофонда выполнено в стенах Медико-генетического научного центра. И здесь мы возлагаем большие надежды на начатую нами работу по геногеографии русских фамилий (глава 7). Один из её результатов - как раз прогноз груза наследственных болезней для различных русских популяций. Но мы должны признать, что и эта опасность для русского генофонда не так велика. Разумеется, нужно делать всё возможное, чтобы облегчить участь тех детей и тех семей, которые столкнулись с проблемой наследственных болезней. Но, рассуждая о русском генофонде в целом, нужно помнить, что уровень наследственной патологии в среднем невысок для русских популяций, особенно в сравнении с генофондами многих других народов. Поэтому и на этой второй опасности мы не будем подробно останавливаться. Потому что третья опасность, которая грозит не всем генофондам, для русского генофонда может стать реальностью. О ней мы и поговорим, тем более что для её предотвращения можно принять простые и эффективные предупредительные меры.
ОПАСНОСТЬ ТРЕТЬЯ: ДЕПОПУЛЯЦИЯ
Эта третья опасность очень проста. Речь идет об удручающей демографической ситуации в русском населении - столь низком уровне рождаемости, что численность русских (носителей русского генофонда) может начать резко сокращаться.
Лекарство, которое может помочь генофонду, очевидно - надо повысить уровень рождаемости до демографической нормы. Чтобы прописать это лекарство, не надо изучать русский генофонд - оно само напрашивается. Но чем тут может помочь геногеография - это посоветовать, кому именно его прописать и как принимать.
СПОСОБ ПОМОГАТЬ ГЕНОФОНДУ
Предположим, что обеспокоенное общество решило выделить дополнительную «дотацию на генофонд». Куда её направить?
Для целей сохранения русского генофонда желательно не допускать резкого сокращения той части населения, которая воспроизводит его структуру. Для этого достаточно повысить уровень рождаемости сельского населения в пределах «исконного» русского ареала (Центральная Россия и Русский Север).
Как конкретно повысить рождаемость? Способ известен, и ограниченно он уже применяется в России - это дотации семье на рождение ребенка и его первые годы жизни. Поскольку целевая «дотация на генофонд» пойдёт только в области Центральной России и мимо крупных городов (где сосредоточено большинство населения), то число адресатов невелико, и соответственно, общая сумма будет небольшой. Второй способ - это развитие инфраструктуры небольших городов, которые сейчас лишились даже элементарного общественного транспорта. Многие семьи опасаются заводить детей в таких условиях, и либо не заводят, либо переезжают в крупные города, а для сохранения генофонда и то, и другое - одинаковая потеря.
Отличие такого плана помощи генофонду от других демографических программ - в её ограниченности. Она ограничена той малой частью населения, которая наиболее важна для сохранения генофонда. Это сёла и маленькие города Центральной России и Русского Севера.
Дело в том, что для цели сохранения генофонда - мы ведь говорим именно об этой цели - не важен уровень рождаемости среди русских Сибири (Сибирь находится за пределами «исконного» ареала), или русских Москвы (население Москвы - не сельское). Все эти популяции находятся как бы за пределами исторически сложившейся структуры русского генофонда на его «исконном» ареале. Генетическую информацию о русском генофонде хранят лишь коренные сельские популяции «исконного» ареала. Поэтому для сохранения русского генофонда критичен уровень рождаемости в населении именно провинциальной Центральной России - в её деревнях, сёлах и небольших городках15.
Такова наша несложная «программа помощи генофонду». Попробуем её теперь обосновать и этически оправдать.
ЧТО ВХОДИТ В «ИСКОННЫЙ» АРЕАЛ?
Очертить территорию, на которой сформировался русский народ, могут лишь историки, и то не вполне однозначно. Всё же мы попробуем привести, пусть предварительный и неточный, список 22 областей и численность сельского населения в них (табл. 10.4.3.). Именно сельское население этих областей хранит в себе и воспроизводит русский генофонд, и демографическая ситуация в их деревнях напрямую связана с будущим русского генофонда. Им-то и следует помогать «дотациями на генофонд». Например, мы намеренно не включили в этот список Московскую область: хотя на её окраинах ещё сохраняется коренное население, но в целом население области является смешанным, подверженным частым миграциям и поэтому уже не хранит генетическую память.
Суммарная численность населения «исконных» областей - 30 253 864. Если исключить города, то общая численность русского генофонда на «исконном» ареале составит 8 790 679 человек. По сравнению со 116 млн. общего русского населения России это немного. Но к рождению детей имеет отношение ещё меньшая часть - среди сельского населения женщин в возрасте до 35 лет оказывается всего лишь 717 тысяч человек. Именно эта - столь малая - часть русского населения в основном и воспроизводит русский генофонд! Если «дотации на генофонд» направить именно в эти русские деревни и городки, то это, можно надеяться, реально будет способствовать сохранению русского генофонда.
Подчеркнём, что речь идет только об «исконном историческом» ареале, но вовсе не об «исконном историческом» генофонде - такового ни понятия, ни генофонда нет! И если Вы встретите рассуждения о нём - то можете быть уверены, что к науке автор никакого отношения не имеет, и Вы встретились с той самой «полунаукой», которая, как писал в «Бесах» Федор Михайлович Достоевский «самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия».
ПОЧЕМУ ТОЛЬКО СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ?
Почему для сохранения генофонда важно сельское, а не городское население? Основная причина проста - городам всегда свойственно суженное воспроизводство, и никакие дотации не смогут изменить это свойство. Ведь для стабильного воспроизводства в семьях должно быть по двое и более детей, что обычно встречается на селе, но реже в городе. И если с каждым годом города не пустеют, а становятся все многолюднее, то не столько за счёт родившихся в городе, сколько за счёт переселенцев из сёла.
Демографическая картина проста: уровня рождаемости в городе недостаточно даже для поддержания его численности на постоянном уровне. Зато рождаемость на селе позволяет сохранять и само сельское население, и «подпитывать» города. В популяционной генетике принято сравнивать города с «черными дырами», куда втягивается генофонд из окружающих деревень, но где он не воспроизводится и откуда не возвращается.
А КАК БЫТЬ С «ПРИШЕЛЬЦАМИ»?
Сразу возникает и другой вопрос: но ведь в сёлах «исконного» русского ареала живут не только коренные русские и не только русские? Сразу и отвечаем: ВСЁ СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ «исконного» русского ареала непременно должно быть включено в программу «дотации на генофонд»!
Ведь русский генофонд (как и все другие генофонды!) всегда вбирал в себя многие потоки генов отовсюду. Мы так же, как и многие из читателей, знаем, что сейчас в русские сёла возрос приток населения из далеких окраин бывшего Союза. Останутся ли эти «пришлые» гены в русском генофонде или же вернутся в иные города и страны, решать не учёным, не политикам и не администраторам, а самому русскому генофонду - у него, право, больший опыт таких решений.
Поэтому мы и считаем, что для получения дотации «на генофонд» должно быть достаточно лишь того, чтобы мать и её ребенок проживали в селе или малых городах «исконного» ареала русского генофонда.
А ЭТИЧНА ЛИ ЭТА ПРОГРАММА?
Мы постарались отнестись к этой программе критически, но не нашли в ней ничего, ущемляющего чьи-либо права или противоречащего этике. Плохо, когда заявляют «Россия для русских» и на этом основании изгоняют коренные народы с их родных земель16, некогда завоёванных Россией. Но что плохого может быть в поддержке рождаемости с целью сохранить генофонд народа? Да, такая поддержка должна быть дифференцированной (только сельское население, только определённых областей), чтобы быть наиболее эффективной, чтобы достичь своей цели, но ведь это общепринятая, одобряемая практика. Например, Китай, жёстко ограничивающий рождаемость на своей территории, отменяет все ограничения для малочисленных народов. Почему же и России не поддержать рождаемость, в том числе и у русского народа, который, несмотря на многочисленность (кажущуюся - см. табл. 10.4.3), в этом также нуждается?
А КАК ЖЕ ГЕНОФОНДЫ ДРУГИХ НАРОДОВ?
Действительно, почему мы говорим только о сохранении русского генофонда, а не «российского»? А как же более ста других народов России, и тысячи народов мира, разве их генофонды не нужно сохранять? Отчего такое внимание к генофонду только одного народа? Единственная причина - наша книга посвящена именно русскому генофонду. Русский генофонд не обладает никаким «приоритетом» - но раз вся книга посвящена ему, то лишь его сохранение мы и вправе здесь обсуждать.
Мы надеемся, что «дотация на генофонд» может быть сразу же распространена на генофонды всех тех народов России, для которых реальна угроза депопуляции. Ведь предложенная программа является практически универсальной. Для поддержки любого генофонда важно обратить внимание на его «исконный» ареал и в первую очередь на сельское, мало подверженное миграциям, коренное население.
А ЭФФЕКТИВНА ЛИ ЭТА ПРОГРАММА?
Не так легко понять, что в действительности происходит с генофондом. В ходе наших экспедиций мы побывали во многих малых русских городах и весях, и стало яснее многое, неожиданное, что нельзя увидеть из столицы. Экспедиционные будни хорошо помогают вжиться, прочувствовать ту популяцию, в которой работаешь. Живя в Москве, трудно представить, что есть города вообще без всякого общественного транспорта! А в этих городах улицы с одноэтажными домиками тянутся на многие километры. И по этим бесконечным улицам в дождь, в снегопад и в морозы везут молодые мамы на себе детей в поликлинику или в детский сад. А те, кто живут в деревнях за городом, в тридцатиградусные морозы могут часами стоять на дороге, голосуя проходящим автобусам. На наших глазах в недавнюю лютую зиму, старушка, стоя на трассе, в пояс кланялась каждой машине, повторяя: «Подвези, Христа ради, миленький!». Но они пролетали мимо. Нам объяснили, что те, которые из Москвы и областного города, не подбирают почти никогда, а вот свой, местный, иногда может и подвезти. Из Москвы трудно увидеть, как юная женщина идет сдавать кровь на вдруг приехавшую станцию переливания крови, чтобы получить несколько десятков рублей - ей было просто нечем кормить новорожденного ребенка. В Москве трудно представить, что можно «сократить» единственную медсестру в роддоме, ухаживающую за новорожденными. А оставшаяся одна на всех акушерка должна выбирать - или ей принимать роды, оставляя новорожденных надолго вообще без всякого присмотра, или же бросать роженицу и бежать к детям. Многого не увидишь из Москвы. А ведь совсем не в столицах вершатся судьбы генофондов.
Именно из работы непосредственно «в популяции» мы и вынесли мысль о необходимости поддержки генофонда. Поддержки, направленной именно на повышение рождаемости и на улучшение жизни в деревнях и небольших городах. Причём, сравнительно с московским размахом, эта поддержка может быть довольно скромной, но принести очень большую пользу генофонду. Конечно, нынешние выплаты на ребенка, совершенно недостаточны. Но увеличение их хотя бы до уровня прожиточного минимума может быстро и благотворно сказаться на жизни русской «глубинки». А ведь именно там существует и воспроизводится в поколениях русский генофонд, и именно там, в глубине, зреет его будущее. Мы обсуждали проблемы рождаемости с профессионалами, проработавшими годы в местных ЗАГСах и роддомах. Эти обсуждения помогли определить то главное, что может помочь сохранить русский генофонд. Если «дотации на генофонд» будут поступать адресно именно тем матерям, которые постоянно живут в провинции, которые там растят своих детей, если в этих же районных городах будут курсировать хотя бы две-три маршрутки, то ситуация должна быстро измениться к лучшему. Если молодые матери в провинции будут уверены, что им помогут вырастить детей, то «демографическая» проблема сохранения русского генофонда будет решена.
14Эти взгляды мы обсудили в докладе на Второй международной школе-семинаре «Проблемы генетической безопасности: научные инновации и их интерпретация», Москва. 2004.
15Под «сельским населением» мы понимаем «всё. кроме крупных городов». То есть рождаемость в небольших городах важна для сохранения генофонда, а вот в больших - не важна. Генетическое понимание «сельского - городского» несколько отличается от обычного. Ведь население многих небольших русских городов сформировалось за счёт окрестных деревень, и такие города - часть «коренного» генофонда. А население многих посёлков (особенно промышленных или связанных с вырубкой леса) хотя формально относится к сельскому населению, но сформировалось за счёт приезжих из других областей, и поэтому не хранит в себе информацию о структуре русского генофонда.
|