I. Обзор источников и историография

«Хроника» Генриха Латвийского дает очень богатый фактический материал по интересующему нас вопросу. Она упоминает или повествует о 130 различных походах⁶⁾ и позволяет с большей или меньшей точностью проследить направления этих походов. При этом сведения «Хроники» не исчерпываются данными о сухопутных дорогах, но включают также указания на речные и морские пути сообщения. Несмотря на то что «Хроника» Генриха Латвийского не датирует военные походы с такой точностью, как хроники позднейших столетий, из подробного описания почти всегда можно установить, в какое время года происходил поход, что очень важно для идентификации зимних и летних дорог. «Хроника» дает также сведения о способах передвижения и средствах сообщения и является важным источником для изучения древней торговли и древних торговых путей.

Повторные описания нападений немцев на эти народности, а также на литовцев и пруссов позволяют составить некоторое представление о сети дорог в Курземе и Земгале, а также знакомят с путями, пересекавшими эти территории. Однако для характеристики отдельных путей сообщения данные хроники могут служить только в качестве вспомогательного материала.

Некоторые сведения о древних путях можно найти также в документах XIII в. о разделе и обмене завоеванных немцами территорий, а также в различного рода договорах этого столетия.⁸⁾

Начиная с середины XI в. отрывочные сведения о Восточной Латвии можно найти также в древних русских хрониках. Уже древнейшие русские летописи — «Повесть временных лет»⁹⁾ и Новгородская летопись¹⁰⁾ — упоминают походы русских князей против земгалов и латгалов.

Период, предшествовавший немецкому вторжению, освещен также в скандинавских сагах и рунических надписях.

Труд датского историка Саксона Грамматика «Деяния датчан» (Gesta Danorum),¹¹⁾ написанный в начале XIII в., содержит различные саги, сложенные в предшествующие века. Среди них следует упомянуть саги Хадинга и Фроди. Эти саги, события которых относятся ко второй половине IX — к началу X в., повествуют о том, что во время своих набегов скандинавы использовали также водный путь по Даугаве. О характере торговли скандинавов и их сношениях с куршами рассказывает сага об Эгиле Скаллагримссоне.¹²⁾ О том, что шведские корабли с торговыми намерениями посещали в середине X в. Земгале, повествует сага Ингвара.¹³⁾ В сборнике саг «Круг света» (Heimskringla)¹⁴⁾ исландского историка Сноре Стурлусона, завершенном в начале XIII в., содержатся сведения о поездках куршей через Балтийское море в Скандинавию. Многие рунические надписи, найденные в Швеции, повествуют о торговле и набегах скандинавов XI в. в устье Даугавы,¹⁵⁾ в Земгале,¹⁶⁾ в устье Венты¹⁷⁾ и в Видземе.¹⁸⁾

Бременский летописец Адам¹⁹⁾ передает впечатления бременских купцов, посетивших Курземе во второй половине XI в.

Таким образом, скандинавские саги и рунические камни дают важные сведения о мореплавании по Балтийскому морю уже начиная с середины IX в. В частности, они сообщают о том, что не только скандинавские пираты посещали Прибалтику, но и местные мореплаватели — курши — ходили в Скандинавию с ответными набегами.

Письменные источники конца XII и начала XIII в. настолько скудны, что приходится обращаться к хроникам и другим источникам XIV—XVII вв.; однако при исследовании данной проблемы последние могут быть использованы лишь в ретроспективном плане.

«Ливонская хроника» Германа Вартбергского (Hermannus de Wartberge Chronicon Livoniae),²⁰⁾ имеющая значение самостоятельного исторического источника, повествует о событиях второй половины XIV в.²¹⁾ — войнах Ливонского ордена с литовцами и русскими. Хроника дает достаточно ясное представление о направлениях основных военных походов и состоянии дорог, причем точно датирует описываемые события.

Для того чтобы получить представление о важнейших путях сообщения средневековья на территории Прибалтики, следует обратить внимание также на такие источники, как записки путешественников и подорожные. Из числа их можно отметить путевые заметки французского рыцаря Жильбера де Ланнуа о путешествии по Курземе и Видземе в 1414 г., помещенные в его книге «Путешествия и посольства» (Voyages et ambassades).²²⁾

Для нашей работы большое значение имеют перечни населенных пунктов на пути следования путешественников и торговцев, содержащиеся в подорожных, которые обычно брали с собой, отправляясь в путешествие по Европе. По ним можно наметить наиболее оживленные маршруты, по которым осуществлялось передвижение. Так, по одной из подорожных [8] XV в. (Itinerarium de Brugis)²³⁾ можно установить, что дорога из Кенигсберга в Москву пролегала по территории Латвии.

Важным источником XVI в. является «Ливонская хроника» Балтазара Руссова.²⁴⁾ Девятая глава этой хроники сообщает о походе царя Ивана Грозного в Ливонию в 1577 г., причем подробно описан маршрут этого похода. Достоверность описываемых событий гарантируется тем, что эта часть хроники была написана на следующий же год после похода. Поход царской рати происходил летом — в июле, августе и в сентябре,²⁵⁾ — причем войска двигались не по случайным дорогам, а по пути, известному местным жителям в течение многих веков.

Для изучения поставленной проблемы известное значение имеет и «Лифляндское земское уложение» 1671 г.,²⁶⁾ в котором перечисляются основные направления дорог на территории Видземе в XVII в.

Первой картой, на которой уже нанесены броды через болота, но еще не показаны дороги, является карта Видземе и Эстонии начала XVII в.²⁸⁾

В связи с тем, что в XVII в. стали уделять больше внимания, чем раньше, ремонту дорог, появляются так называемые «шведские» дорожные карты,²⁹⁾ отображающие в основном дороги, упомянутые в «Земском уложении», и в этой связи весьма фрагментарные по своему характеру. Положительное значение этих карт в том, что на основании их можно с некоторой степенью достоверности восстановить основные направления древних сухопутных дорог.

В 1775 г. была составлена карта Даугавпилсского уезда,³⁰⁾ на которой отмечены все основные дороги, пересекавшие в то время Латгале.

В 1791—1798 гг. под редакцией Л. А. Меллина были изданы карты уездов нынешних Видземе и Эстонии, которые по своему оформлению в известной степени уже отвечают современным требованиям. В 1798 г. была издана общая карта Видземе и Эстонии, составленная из упомянутых выше карт отдельных уездов. На картах Меллина отмечены почтовые тракты, большие транспортные и маленькие проселочные дороги, показаны рельеф почвы, реки, озера, болота, города и центры наиболее крупных усадеб.

Еще более подробно сеть дорог отражена на изданной в Елгаве в 1833 г. карте К. Неймана, которая помимо Курземе и Земгале охватывает также Видземе и часть Латгале.

Преимущество карт, изданных в 1798 и 1833 гг., перед «шведскими» картами конца XVII в. состоит в том, что обе первые более полные и дают ясное представление о сети дорог Латвии конца XVIII в. (за исключением Латгале).

Одним из первых сторонников норманской теории в прибалтийской археологии, детально изложившим свои взгляды по данному вопросу, был профессор Дерптского (Тартуского) университета Ф. Крузе. Уже в работе, предварявшей его обширный труд «Necrolivonica», Ф. Крузе³²⁾ сжато сформулировал свои взгляды. По его мнению, большая часть добытых им во время раскопок в Айзкраукле и ее окрестностях древностей IX—XI вв. является скандинавскими. Более подробно Ф. Крузе развил норманскую теорию в упомянутом труде «Necrolivonica».³³⁾

Норманистические взгляды Ф. Крузе были впервые опровергнуты исследованиями И. Бэра о ливских могильниках.³⁴⁾ И. Бэр убедительно доказал, что древние могильники на территории Латвии представляют собой археологические памятники местного населения. Следует отметить, однако, что он впал в другую крайность, отрицая существование торговых связей местных народностей с соседями.

После выхода в свет трудов Ф. Крузе и И. Бэра местные археологи как бы разделились на два лагеря. Если одни развивали, дополняли и, в связи с поступлением новых данных, несколько изменяли теорию Ф. Крузе, то другие старались найти доказательства теории И. Бэра. К сожалению, в прибалтийско-немецкой историографии перевес всегда имела группа историков, стремившихся связать социально-экономическое развитие Прибалтики с германским миром. Примирить обе теории пытался известный прибалтийско-немецкий геолог и археолог К. Гревингк, который утверждал, что многие типы погребений бесспорно принадлежали местным племенам.³⁵⁾ Однако в корне неверным было утверждение К. Гревингка, будто [9] найденные изделия из цветных металлов не были изготовлены на месте, а являлись предметом импорта, так как местные народности, по его мнению, не умели обрабатывать бронзу. Роль ремесленников и торговцев в Прибалтике К. Гревингк отводил только балтийским славянам — венедам, культура которых развивалась под влиянием Византии. Позднее, когда К. Гревингк увлекся готской теорией, он стал приписывать бронзовые изделия I и начала II тысячел. н. э. германцам.³⁶⁾

Из прибалтийских археологов начала XX в. проблемы торговых связей касался М. Эберт.³⁷⁾ Анализируя найденное в Прибалтике оружие первой половины XI в., на основании орнаментации и формы мечей и копий, М. Эберт сделал вывод, что это оружие не было изготовлено на месте, а является несомненным импортом из Скандинавии (о. Готланд). Обнаруженные в Прибалтике древности, по его мнению, свидетельствуют о том, что Скандинавию и Рижский залив связывал в это время торговый путь.

Прибалтийско-немецкие историки уделяли мало внимания связям прибалтийских народностей в восточном направлении. Исключением являются нумизматы. Так, найденные до 1906 г. арабские диргемы, импортированные с Востока в Прибалтику, были обработаны Г. Франком.³⁸⁾ В своем обширном труде он затронул вопрос о возможных путях проникновения этих монет в Прибалтику.

Лишь немногие из трудов прибалтийско-немецких авторов, писавших по вопросам исторической географии, сохранили научное значение, так как вопросы идентификации рассматривались в них большей частью в отрыве от социально-экономических условий и степени развития производительных сил соответствующего района. На первом месте следует упомянуть А. Биленштейна, который в труде «Границы латышской народности и латышского языка»³⁹⁾ обобщил выводы своих научных предшественников и предложил идентификацию почти всех упомянутых в письменных источниках мест. Многие выводы А. Биленштейна в настоящее время устарели, но в свое время (конец XIX — начало XX в.) его труд имел большое значение.

Среди значительных работ следует отметить исследование Г. Лаакмана «К истории Генриха Латвийского и его времени»,⁴⁰⁾ в котором были сформулированы новые взгляды на многие вопросы исторической географии. В результате тщательного исследования средневековых источников Г. Лаакман отбросил ряд устаревших тезисов А. Биленштейна или внес в них исправления. На основании данных исторической географии Г. Лаакман в работе «Эстония и Ливония в раннеисторический период»⁴¹⁾ дал краткий обзор древних путей сообщения конца XII — начала XIII в. на территории Латвии.

В некоторых работах немецких историков послевоенного периода также затрагиваются вопросы связей и торговых путей. Однако здесь отсутствуют какие-либо новые идеи. Авторы повторяют в основном взгляды своих предшественников, хотя, конечно, гипотезы этих историков не столь наивны, как теории некоторых авторов XIX в. Это связано с тем, что археологический материал, добытый в 20–30-х гг. XX в., с достаточной ясностью свидетельствовал о земледелии, скотоводстве, торговле и ремеслах местного населения. Что же касается торговли, то главными посредниками в торговых операциях немецкие историки продолжали считать викингов и немцев, причем викинги, по их мнению, не ограничивались торговлей, но, покоряя земли, организовывали их.⁴²⁾ В определении торговых путей в натуре упомянутые авторы полностью придерживались взглядов своих предшественников, в особенности Г. Лаакмана.

Взгляды русских дворянско-буржуазных историков по вопросу о торговых и культурных связях прибалтийских народностей, а также о дислокации путей сообщения нашли довольно подробное изложение у Н. Харузина.⁴⁴⁾

Труд его, несмотря на то что он не содержал нового фактического материала, имел большое значение благодаря активному, полемическому характеру изложения. Н. Харузин боролся против антинаучных теорий прибалтийско-немецких историков, пытавшихся усмотреть в Латвии наличие готской и норманской колонизации. Он считал, что встречающиеся на территории Латвии предметы украшения чуждых форм свидетельствуют не о колонизации, а о наличии торговых связей. Придерживаясь первоначальных взглядов К. Гревингка, Н. Харузин считал, что до вторжения немцев западные славяне (венеды) были основными посредниками в торговле с Западом. С востока же импорт в Латвию уже с VIII—IX вв. проходил через территорию восточных славян. По мнению Н. Харузина, культура местных народностей не была самостоятельной, а развивалась только под влиянием чужих культур. В торговых связях прибалтийские народности играли незначительную роль, так как у них отсутствовали государственные образования, и потому они, дескать, были вынуждены пассивно наблюдать, как по их путям сообщения двигались караваны , чужеземных торговцев.

Значение торгового пути по реке Даугаве было подробно рассмотрено в обширном труде А. П. Сапунова,⁴⁵⁾ в котором содержится подробная географическая и историческая характеристика этой важнейшей водной магистрали.

Проблемы древних путей сообщения касались в своих трудах В. Гинтер⁴⁷⁾ (по данным археологии), Р. Шноре⁴⁸⁾ (по нумизматическим материалам). А. Карнуп⁴⁹⁾ (в натуре).

Работы, проделанные В. Гинтером и Р. Шноре, расширили представление об ареале торговых путей древней Латвии. Однако предложенный А. Карнупом прием ориентировки по отвалам земли на краю пашни у склона городища до сих пор не получил распространения, так как он может быть применен лишь в непосредственной близости от датированных археологических памятников. На более обширной территории в определении важнейших путей на первое место выдвигаются такие источники, как древние карты, топография импортированных предметов и т.п. В настоящей работе метод А. Карнупа также не использован по названным причинам.

Некоторые авторы, как например П. Абул,⁵⁰⁾ Лиетгалиетис,⁵¹⁾ Э. Брастынь⁵²⁾ и др., в связи с идентификацией древних экономических центров на основе письменных источников приводили обзор отдельных древних путей. Однако эти исследования большей частью имеют лишь весьма ограниченное, узко локальное значение.

Видный буржуазный латышский историк Ф. Балодис занимался, в частности, вопросами торговых и культурных связей. В труде Ф. Балодиса о международных связях латышских народностей около 1000 г.⁵³⁾ использован значительный археологический материал. Исходя из расположения городищ, Ф. Балодис наряду с известными водными путями по Даугаве, Гауе, Лиелупе и Венте отмечает также некоторые сухопутные дороги, на которые прежние исследователи обращали мало внимания (на Лудзу, Кокнесе — Эргли, вдоль Айвиексте).

Что касается оценки культурных и торговых связей, то следует отметить, что взгляды Ф. Балодиса после 1924 г. претерпели резкие изменения. Так, в опубликованной в 1910 г. диссертации о латышских племенах в IX —XIII вв.⁵⁴⁾ Ф. Балодис в общем придерживался установки русских дворянско-буржуазных историков, признавая наличие влияния Руси. В период буржуазной диктатуры Ф. Балодис выступал как националист, неоднократно повторяя в своих трудах, что латышские народности постоянно находились во враждебных отношениях со своими восточными соседями, свидетельством чего является цепь городищ в Латгале, обращенных на восток. Одна из его последних статей⁵⁵⁾ представляет собой переработанное исследование о международных связях, впервые опубликованное им в 1939 г. В этой статье Ф. Балодиса, где он прослеживает основные направления, по которым осуществлялась связь Скандинавии с Востоком, все явления освещены односторонне, с позиций активного норманиста. Везде подмечается только проявление влияния Запада, связи же в восточном направлении освещаются лишь в нескольких строках.

Тенденциозностью и признанием только западного влияния отличается трактовка экономических и культурных связей в трудах других буржуазных историков. Например, В. Билькин, говоря о внешней торговле Прибалтики, рассматривал ее древние связи только в западном направлении.⁵⁶⁾ Э. Штурмс пытался найти раннесредневековые скандинавские колонии не только в Курземе, но и в бассейнах Даугавы и Гауи.⁵⁷⁾

Отсутствие у современных буржуазных археологов, занимающихся историей Латвии, нового конкретного материала приводит к тому, что они стремятся восполнить этот недостаток данными литературы или различными умозрительными теориями, зачастую совершенно ненаучными. Кроме того, у современных буржуазных историков заметна сильная тенденция замалчивать древние связи латышских народностей с восточными славянами, одновременно преувеличивая значение связи с Западом. Такая установка, несомненно, имеет чисто политическое назначение — показать, что население Латвии якобы уже в раннем средневековье имело больше общего с западными, нежели с восточными соседями.

Для более полного представления об экономических и культурных связях Восточной Латвии следует отметить также ряд трудов, вышедших за рубежом и затрагивающих вопросы сношений соседних народов с народностями Прибалтики. Указания на связи со Скандинавией можно найти в трудах Т. Арне,⁵⁸⁾ Б. Нермана,⁵⁹⁾ П. Паулсена⁶⁰⁾ и др. Связи Восточной Прибалтики с Финляндией затронуты Э. Кивикоски,⁶¹⁾ ценные сведения о связях со славянами содержат работы Л. Нидерле,⁶²⁾ Е. Антоневича⁶³⁾ и др. Следует, однако, учитывать, что Т. Арне, Б. Нерман и П. Паулсен являются ярыми приверженцами норманской теории.

Фальсификации латышских буржуазных историков в вопросах международных связей впервые подверг критике Я. Зутис.⁶⁹⁾ Его трудами были опровергнуты теории завоевания и миграции Ф. Балодиса. Я. Зутис доказал, что нет никакого основания говорить о враждебных отношениях между русскими и народностями Прибалтики в раннем средневековье, — наоборот, в начале XIII в. ливы и латгалы вместе с русскими боролись против агрессии немецких феодалов и крестоносцев.

Эстонский исследователь X. Моора на основании данных археологических исследований выступил против шовинистических взглядов латышских буржуазных археологов и на фактах доказал, насколько было преувеличено западное влияние и как замалчивалось благотворное воздействие древнерусской культуры.⁷⁰⁾

В своем труде о феодализме в Ливонии Т. Зейд показал значение путей сообщения в торговых и культурных связях Латвии.⁷¹⁾ С ростом обмена в эпоху раннего феодализма Латвию пересекают пути транзитной торговли. Поэтому немецкие торговцы и крестоносцы стремились подчинить себе прежде всего эти важнейшие торговые пути, пролегавшие по ее территории.

Серьезную работу по исследованию связей латгалов с восточными славянами проделала Э. Шноре. Ее труды направлены против антинаучных концепций латышских буржуазных историков и доказывает безосновательность теории Ф. Балодиса о назначении латгальских городищ.⁷²⁾

В своей монографии об Асотском городище⁷³⁾ Э. Шноре всесторонне рассматривает связи латгалов с населением всех соседних территорий. Важно то, что она дает не суммарный обзор торговых сношений, как это делала большая часть авторов до нее, а выделяет несколько важнейших направлений.

Археолог В. Уртан⁷⁴⁾ определяет дороги по расположению могильников соответствующего времени, которые благодаря их широкому распространению являются важными опорными пунктами при локализации древних путей сообщения.