Глава 12. Цель войны – мир

   Даже теперь война могла бы иметь для нас славное завершение. Но это неизвестно.

Лорд Эшер – Хешу, декабрь, 1917 г.

   Зима 1916/'17 года была на памяти европейцев самой худшей после 1880–1881 годов. К октябрю дождь, туман и холод уже ограничивали и перестраивали ход борьбы на Западном фронте. Впервые снег пошел в ноябре, и с этой поры заморозки и снегопады стали постоянными. На Пасху, 8 апреля 1917 года, полковник Репингтон в Англии записал: «Ужасно холодно, много снега». На следующий день британская армия предприняла наступление при Аррасе под снежным бураном. На следующий день на Эне сенегальские пехотинцы окоченели так, что офицеры-французы были вынуждены тащить их винтовки на себе. В течение почти шести месяцев этот «ледниковый период» увеличивал трудности войны для всех солдат, усиливал их неприязнь к штатским и оказывал угнетающее воздействие на человеческий дух. Надежды всего мира оказались будто похороненными в этой ледяной шкатулке.

   Когда, наконец, этот промороженный год пробудился к жизни, он превзошел все, что было до этого. Это был год новых людей, новых ситуаций, нового отчаяния. Погиб лорд Китченер, утонув вместе с крейсером «Хэмпшир». Ушел фон Фалькенгейн, вего вотчине распоряжались Гинденбург и Людендорф. Ушел Асквит; новым премьер-министром Великобритании стал Ллойд Джордж. Ушел Жоффр, французской армией теперь командовал генерал Робер Нивелль. Процарствовав 68 лет, умер император Франц-Иосиф. При последнем издыхании была династия Романовых. Повсюду глубокую скорбь и негодование вызывали жертвы 1916 года. Для всех, кто вступил в новый год, главным вопросом было: сможет ли он пройти так, чтобы бойня, наконец, прекратилась.

   Эта мысль зрела во многих умах, но разумным действиям препятствовали силы, которые можно было предвидеть. Но их не предвидели; их не смогли преодолеть и следующие поколения. В современной войне возникли новые проблемы. Чтобы заставить народные массы всех стран проливать свои кровь и пот, необходимо чем-то воодушевить их. Это было необходимо везде, но особенно в демократических странах, где у народа есть более реальные возможности отказаться внести свой вклад в войну. Как люди были вовлечены? В конечном счете, пробуждением племенного инстинкта, а чтобы сфокусировать этот инстинкт в нужном направлении, нужно объявить противника «дьяволом». Если враг на самом деле «дьявол», то очевидно, что договариваться с ним нельзя. «Дьявол» должен быть полностью побежден. Каков же результат? Если война ведется не для того, чтобы достигнуть каких-либо определенных результатов, то требуется только полная победа. Пока она не достигнута, компромиссный мир расценивается как незаслуженное поражение. Таким образом, были блокированы два наиболее возможных пути к прекращению войны: вмешательство нейтральных стран и принятие ограниченных результатов.

   Слабость нейтральной позиции обнаружила себя в 1916 году. Наиболее весомой в мире нейтральной страной были Соединенные Штаты Америки, стоявшие в стороне от конфликта не только благодаря географической отдаленности и самодостаточности, но и благодаря тому факту, что их огромное население было этнически связано со всеми воюющими странами. Война оскорбляла американское сознание и более всего сознание американского президента Вудро Вильсона. В январе 1916 года он отправил в Европу своего личного эмиссара полковника Хауза, чтобы тот прозондировал почву, может ли американское посредничество способствовать окончанию войны и каким образом. Возможности для этого не оказалось. Растущее негодование и ледяная непоколебимость обеих сторон исключали уступки. Будучи переизбранным (это укрепило его позиции) и потрясенным результатами уходящего года, президент повторил свою попытку в декабре. К сожалению, центральные державы относились к нему с антипатией. Все, чего достигла его вторая попытка, – он лучше ознакомился с целями войны, объявленной союзниками. Он понял, несмотря на преднамеренно запутанные формулировки, что союзники осуждают противников, истинной целью которых якобы была «война на уничтожение». Тем временем сама война и ее проявления стали настойчиво угрожать нейтралитету самой Америки, что подрывало позиции ее президента. Свою работу делала пропаганда, мнения американцев постепенно изменялись. Джеймс Дуан Сквайре вспоминает: «Большой митинг в Новой Англии прошел под эгидой христианской церкви. Спикер потребовал, чтобы кайзер после того, как его схватят, должен быть зажарен в масле. При этом вся аудитория, повскакав со стульев, приветствовала его истеричными выкриками. Это отражало настроение, царившее среди нас, своего рода захватившее всех безумие».

   Возможность для давления нейтральных держав на другую воюющую сторону оказалась такой же слабой. 6 декабря пал Бухарест, что означало фактическое устранение Румынии и конец наступательных действий России. Храбрость немецких солдат на Сомме и австрийских при Карсо, растущие потери от атак подводных лодок (ежемесячные британские потери грузов выросли с 43 тысяч тонн в августе до 182 тысяч в декабре, а общие потери союзников достигли к апрелю 1917 года 849 тысяч тонн) – эти успехи, достигнутые с приемлемыми потерями, убеждали центральные державы, что время работает на них. Это вызывало противоположный эффект, укрепляя сердца государственных деятелей союзных стран, вопреки усилиям президента Вильсона.

   По причинам, которые невозможно было предвидеть, шаг Вильсона привел к тому, что надежды на мир отодвинулись дальше. Сам факт, что немцы и австрийцы восприняли эту инициативу, давал повод многим в стане союзников предполагать, что они ослаблены. В марте эта догадка получила важное подтверждение: через принца Сикста Бурбонского, служившего тогда в бельгийской армии, император Австро-Венгрии Карл начал искать подходы к сближению с Францией. В этом виделся шанс (может быть, это только казалось) на разрыв единства центральных держав, отделение Австрии от Германии. Больше всех эту идею поддерживал британский премьер-министр Ллойд Джордж. Если бы этот путь стал возможным, он привел бы к более перспективным результатам, чем любой другой. Но все рухнуло благодаря двум факторам. Во-первых, император Карл лично не мог ничего обещать от имени Германии, не мог внести ясность в вопрос о возвращении Эльзаса и Лотарингии – провинций, которых лишилась Франция, а она в этом вопросе была непреклонной. Во-вторых, Италия поспешила предъявить такие требования к Австрии, что даже оптимистичный и спокойный Карл не мог их принять.

   В течение этого года будут и другие попытки заключения мира, веские увещевания и предварительные переговоры. Наиболее существенными из них были международная социалистическая конференция, прошедшая в июне в Стокгольме; обращение папы римского к воюющим сторонам в августе и письмо лорда Лансдауна в лондонскую «Дейли телеграф» в ноябре. В этом письме, написанном бывшим министром иностранных дел консервативного правительства (и архитектором англо-французского союза – Антанты), задавался вопрос: «Какова будет польза благодеяния мира для наций, истощенных так, что едва ли они смогут протянуть руки, чтобы принять ее?» – который имел определенное воздействие на общественное мнение. Но ни одно из этих обращений не способно было изменить безжалостное течение событий. Все поглощал поток ужаса и ненависти.

   С отклонением мира для приведенного в боевую готовность населения не оставалось ничего, кроме победы. К этому времени она уже становилась задачей не только вооруженных армий, но и самих народов. Для центральных держав такая ситуация принимала угрожающие аспекты: блокада, объявленная союзниками в начале войны, становилась все жестче и принесла с собой трудности, но на имевших выход к морю народах запада она сказывалась в меньшей степени. К середине 1916 года стало ясно, что население Германии и Австрии претерпевало в тылу сильные лишения; цензура не могла предотвратить проникновения таких известий в ряды воюющих на фронте, которые, естественно, были этим очень удручены. Письмо из Кельна, найденное у немецкого солдата в июне 1916 года, гласило: «Чувствуется, что у нас начинается голод. За всю неделю ни одна семья не получила картофеля. Пособие теперь – одно яйцо на душу населения в неделю, полфунта хлеба и 50 граммов масла на человека в день. Англия не так сильно ошибается, говоря о том, что мы ужасно голодаем. Если война продлится еще месяца три, с нами будет покончено».

   В письме из Дрездена, отправленном в мае, было написано: «Уже шесть недель мы не видим мяса; я похудел на 10 фунтов. Боюсь, что скоро так будет у нас повсюду, мы на пути к краху. Были разграбления магазинов».

   Немецкие изобретательность, организованность и целеустремленность старались справиться с этими проблемами. Кроме того, поток скандинавской руды для немецкой промышленности был прерван лишь частично, животноводческие и земледельческие угодья Центральной Европы продолжали производить продукцию, хотя производительность их сильно упала, позже к ним добавились трофеи из Румынии и Украины; захваченные территории Франции и Бельгии также снабжали завоевателей. Немецкие ученые разработали множество эрзацев (суррогатов) продуктов, заменивших исчезнувшие натуральные. Но ничто не могло превозмочь воздействие долгой и суровой зимы; в Австро-Венгрии поголовье крупного рогатого скота к 1918 году снизилось с 17 миллионов 324 тысяч голов до 3 миллионов 518 тысяч, свиней – с 7 миллионов 678 тысяч до 214 тысяч. Стало очевидным, что, если не возникнет какой-то новый, неожиданный фактор, сопротивляемости центральных держав наступит предел. Но когда?

   Франция, оправившись от шока первых поражений и последовавших за ними потерь промышленных ресурсов, приложила значительные экономические усилия, соответствовавшие энергии французской армии на полях сражений. Потеряв в боях некоторые из своих наиболее ценных промышленных районов, несмотря на тяжкое бремя собственных военных потребностей, Франция перевооружила сербскую армию; приняла значительное участие в перевооружении греческой; обеспечила англичан тысячами самолетов и еще большим числом двигателей; сыграла существенную роль в вооружении американской армии. Чтобы поддержать своих мужчин на фронтах, свою помощь в промышленности и сельском хозяйстве предложили французские женщины. Изумительную жизнеспособность проявила крестьянская экономика. В то же время страну подводила ее политическая слабость. Год 1917-й был одним из наиболее скандальных. Бывший премьер-министр Кейло был заключен в тюрьму за измену; Мальви, до августа бывший министром внутренних дел, был обвинен в том, что финансировал из общественных фондов издание пораженческой газеты «Le Bonnet rouge», которая получала деньги из Германии. Имена предателей Боло, Ленуара и Альмейреда запятнали собой всю общественную жизнь. Французским народом овладевало настроение цинизма и апатии, что находило свое явное выражение в растущем в течение весны и лета числе забастовок. Должным образом был учтен и пример России. В июле лорд Эшер написал из Парижа: «…в этой стране, особенно в ее грозовом центре Париже, дух революции всегда у поверхности».

   Если вести с войны во Франции и Германии стали причиной беспорядков, то в Британии они приняли взрывной характер. В 1917 году раз и навсегда исчезла концепция «ограниченной военной ответственности», за которую всегда крепко держались британцы. Списки жертв Соммы впервые показали в полной мере ее цену, а подводная война показала, что есть и другая цена, платить которую пришлось всем без исключения. Историк Ф.С. Оливер писал своему брату в Канаду в феврале: «…Я полагаю, что к ноябрю мы будем славным образом голодать…» В сентябре он смог убедиться в некоторых деталях своего пророчества: «Иногда мне становится интересно, можете ли вы на другом континенте за океаном представить себе подлинную картину существования ваших друзей и родных, живущих здесь: Лондон, городской транспорт которого уменьшился на две трети; ночи которого темны и тихи, как во всей стране; где все жизненно необходимое, кроме воздуха и воды, можно приобрести только в самых небольших количествах, при этом они стоят вдвое дороже, чем прежде; где в любом общественном заведении вам разрешат взять не более двух крошечных кусочков сахара (вместе они не намного больше, чем половина прежнего одного куска); где уголь, кокс, спички и тому подобные вещи надо экономить, как если бы они состояли из золота.

   Разумеется, во всем этом есть не только плохие стороны. Я до прошлого лета не подозревал, какая это восхитительная вещь – картофель, когда я не смог ничего купить, кроме него; никогда до этого я не представлял себе, какой изумительной роскошью был белый хлеб. Тот продукт, который теперь получаешь от пекаря, сам «нормирует» потребителя, потому что так отвратителен, что может уничтожить всякую жадность, которая еще осталась в натуре».

   Нормирование продовольствия, которому в Великобритании с ужасом сопротивлялись многие, было введено в январе, а в мае взято под строгий контроль. К декабрю очередь за продуктами стала характерной особенностью утренней жизни Англии. Раздражения добавляло сокращение поставок напитков: снижение количества и качества пива и спиртного. На трудовом фронте тяжело внедрялся опыт полной занятости в военной экономике. Профсоюзы, со свойственным им инстинктом защиты, пользовались любой нештатной ситуацией для выторговывания каких-либо преимуществ: предъявляли такие требования по заработной плате или условиям труда, о которых они прежде могли только мечтать. В то же время они сопротивлялись некоторым новшествам, которые, как им казалось, таили в себе опасную возможность «наполнения» промышленности рабочими низкой квалификации и широко распространяющегося женского труда. Результатом этого недовольства в течение года стало 588 конфликтных ситуаций, стоивших стране почти 6 миллионов рабочих дней.

   Была и другая сторона. Не только сыновья и мужья оплачивали ужасную цену своей жизнью, не только «штатские» граждане несли тяжесть непривычных трудностей; теперь у себя дома они не находились в безопасности. Новое измерение войны – воздух – сделало уязвимым маленький и плотно населенный остров. Немецкие цеппелины продемонстрировали это еще в январе 1915 года во время налета на внутренние районы Англии. Продолжались налеты на Лондон и другие города; цеппелины сделали около 40 налетов на Великобританию, сбросив при этом 220 тонн бомб: 537 человек были убиты и 1358 ранены. Этот урон не был внушительным, но стал дурным предзнаменованием.

   13 июня 1917 года полковник Репингтон записал: «Сегодня 15 самолетов гуннов с большой высоты бомбили лондонский Ист-Энд, что вызвало большое количество жертв. Люди заполнили улицы и крыши зданий, чтобы посмотреть на это. Никто не выглядит слишком обеспокоенным, никакой паники нет». 7 июля он наблюдал «…крупный налет самолетов гуннов, напоминавших собой серебристые ласточки, они летели на высоте 12 тысяч футов, казалось, медленно. Они были расположены в форме веера и направлялись на юг. Я видел их очень хорошо и насчитал 26, но, возможно, некоторые из них были нашими, преследующими противника. Повсюду вокруг рвались снаряды; достигнув Пикадилли, они отклонились к юго-востоку, и строй их стал неровным… Вечером было сообщено, что 37 человек были убиты и 140 ранены, но никаких серьезных разрушений не было… Лондон скоро должен приготовиться к тому, что его будут бомбардировать, как Ледисмит»^[17].

   Репингтон был более чем оптимистичен. Сообщая о том же самом налете своему брату, Ф.С. Оливер написал: «Было очень глупо выкрикивать протесты по поводу того, что было бы совершено… Никуда не деться от факта, что мы должны защищать Лондон лучше, чем мы это делаем, хотя бы по причинам морали. Нападение на столицу является политическим оскорблением, есть и другие причины, ведь Лондон – в некоторой степени наша база… Кроме того, мне кажется, что такой важный момент должен бы оборвать эти вопли». «Вопли» не останавливались, как и немецкие самолеты, возвращавшиеся все лето и осень, часто днем, а позже и по ночам; ущерб и жертвы росли. Это были известные «гота», двухмоторные самолеты с толкающим винтом, способные поднять груз бомб на большую высоту и трудноуязвимые для атак, поскольку были вооружены тремя огневыми точками: на носу, в средней части и на брюхе. Общественное беспокойство возрастало, с наступлением ночи сотни тысяч людей спускались в убежища лондонской подземки, к сентябрю выпуск продукции ночными сменами упал до 27 процентов от нормы. Уильям Робертсон, прибыв с заседания Военного министерства, заметил: «Можно подумать, что миру пришел конец». 2 октября Репингтон встретил заместителя Робертсона, генерала Мориса. Он вспоминал: «Много говорилось об отношении прессы к воздушным налетам, о ее криках необходимости бомбежки немецких городов. У нас только четыре эскадрильи бомбардировщиков… Тут появился Тренчард^[18] и разозлился по поводу безумия подобной критики. Он сказал, что эскадрильи бомбардировщиков дальнего действия не будут готовы до зимы. Кого-то определенно надо бы повесить за это после трех лет войны». Усовершенствованные проекты самолетов в 1917 году показывали, что бомбежка утвердила себя как инструмент войны. До сих пор она имела сомнительный успех, но позже становилась все более точной; протесты гражданского населения маскировали тот факт, что бомбардировка как техника боя быстро развивалась. Учреждение под руководством Тренчарда Независимых воздушных сил для проведения дальних бомбардировок Германии происходило в тени устойчивой, непрерывной практической работы воздушных сил обеих сторон, выражавшейся в атаках на коммуникации, лагеря и позиции.

   Большие ночные бомбардировщики 1918 года «хэндли-пэйдж», каждый из которых мог нести 16 112-фунтовых бомб и находиться в воздухе в течение восьми часов, ясно показывали, какой могла бы быть война. Однако в то время они составляли очень малую часть королевских воздушных сил, численность которых выросла от 60 машин первой линии в августе 1914 года до общего количества более 22 тысяч в 1918 году; из них 3300 машин первой линии. Преимущества стремительно развивающихся проектов были то у одной, то у другой из воюющих сторон. В начале 1917 года немцы удерживали решительное превосходство, и это было тяжелое время для молодых, плохо обученных британских летчиков. К 1918 году баланс выровнялся, и победы в воздухе стали существенным вкладом в общую победу.

   Воздушные налеты, трудности снабжения и забастовки в Великобритании; коррупция, предательство и цинизм во Франции; растущая усталость от войны в Италии – каталог неудач союзников был еще не полон. Серьезным ударом для России была еще и суровая зима. Поскольку ее население всегда существовало на грани абсолютной бедности, оно переносило голод острее, чем на западе. Волнения в Петрограде вспыхнули 8 марта 1917 года. Они начались с разграблений хлебных магазинов; закончились – ниспровержением мирового порядка. При отсутствии со стороны правительства разумного и твердого руководства бунты быстро приняли политический характер. 12 марта были созданы Советы рабочих и крестьянских депутатов, которые, независимо от конституционно настроенных оппозиционных сил, считавших себя способными контролировать события, взялись за работу по разложению армии и захватили ключевые позиции во властных структурах. В первый момент эта организация еще не добилась полной власти и не была в центре внимания; отречение царя от власти 15 марта 1917 года было инициировано сторонниками конституции. Казалось, ответственными за это были российские либералы, противостоявшие коррупции, жестокому деспотизму и хроническому бездействию царского режима, но не войне с центральными державами. 23 марта полковник Репингтон записал: «…в целом смена власти встречена общим одобрением здесь и особенно в Америке». В тот момент казалось, что Россия оживет и укрепится с помощью демократических институтов. Но ничто не было более далеким от истины.

   При взгляде назад отрезок времени между мартовской и Октябрьской революциями кажется чем-то иллюзорным, кратким и несущественным. Однако, пока он длился целых семь месяцев и пока продолжало существовать Временное правительство, все происходившее на востоке было противоречивым и трудно предсказуемым. С одной стороны, явно возрастало влияние Советов, а внутри их – влияние большевистского крыла социал-демократической партии, возглавляемого Владимиром Ульяновым (псевдоним Ленин), который возвратился из эмиграции при попустительстве Германии. С другой стороны, новое правительство, вдохновляемое военным министром Керенским, с огромными усилиями сумело организовать последнее крупномасштабное (44 дивизии) наступление против центральных держав. Русские начали наступление 1 июля; вначале им сопутствовал существенный успех. Но немцы перебросили с Западного фронта четыре дивизии (другие союзники в это время активности не проявляли) и перешли в контрнаступление. Блестящий артиллерист Брухмюллер разработал такую тактику, которая смогла компенсировать недостаток численности войск. Русская армия потерпела окончательный крах.

   Это был конец. Начиная с конца июля и до октября становилось все очевиднее, что русская военная сила прекратила существование; вопрос был только в том, как скоро действие этого факта будет использовано немцами и пережито союзниками. То есть может ли потеря русской помощи в совокупности с другими факторами привести к поражению союзников прежде, чем Америка сможет оказать им реальную помощь? Соединенные Штаты объявили войну Германии в апреле. Это вселяло надежду, но для тех, кто понимал степень подготовленности Америки к войне, еще целый год пройдет с ощущением ужасной гонки со временем.