Обращение с рабами
|
Пьесы Плавта (ок. 254 – 184 гг. до н. э.) изобилуют упоминаниями о жестоком обращении с рабами, а это было еще до большого наплыва в Рим рабов с Востока и из других стран. В одной из его лучших пьес отвратительный персонаж под именем Баллион изображен орущим на своих рабов и охаживающим их тяжелым кнутом.
Пьесы изобиловали угрозами наказаний, брани, побоев, порки, переломов лодыжек, пыток, а также всегда присутствующим страхом смерти на кресте, к чему любой из рабов мог быть приговорен. В другой пьесе раб говорит, что могилой ему будет перекресток двух дорог; там лежит его отец, дед, прадед и прапрадед. Тем не менее большинству рабов удавалось избегать побоев, и многие из них делали свой вклад в счастливый конец пьесы, заслужив себе свободу. Уже в эти давние времена многие римляне не оставались в неведении о жалком положении своих рабов. Когда раб в другой пьесе Плавта говорит своему хозяину, что по природе все люди свободны и естественно, что все хотят свободы, ведь рабство – хуже любого зла, хуже любого бедствия, и того, кого Юпитер ненавидит, он обращает в раба, его хозяин соглашается с тем, что в словах раба есть доля правды. Это созвучно Цицерону, который сотню лет спустя утверждал то же самое: «За всеми нами одинаковое число поколений. Происхождение всякого лежит за пределами памяти». Платон говорит: «Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода». Однако даже при жизни Цицерона один его друг, ученый Варрон, писал о трех главных инструментах, которыми владели земледельцы и которые должны были им помогать: бессловесные, такие как повозки; обладающие нечленораздельной речью – такие как волы, и те, что обладает даром речи – рабы. Если не считать жестокости некоторых немногочисленных хозяев и хозяек, ужасы римского рабства значительно умерялись гуманным отношением ко многим рабам их внимательными и заботливыми господами. Нам известно, что во времена преследований и опасности для жизни рабы преданно служили и защищали многих своих хозяев из благодарности и любви, и все это даже ценой собственной жизни. В общем, такое положение имело некоторое сходство с домашней прислугой в домах знати в Англии и Ирландии в XVIII и XIX веках. Хотя такой образ жизни навевает некоторые мрачные воспоминания о тяжком труде за низкую плату, о жилище безо всяких удобств на чердаках и в подвалах, огромное число «домашней челяди», несомненно, извлекало больше из своей тяжкой жизни, заполненной монотонностью службы, чем могло бы в случае любого другого доступного им занятия. Безопасность, защита, элегантное окружение, общение со своими товарищами-слугами и более широкие интересы, зачастую жизнь в большом хозяйстве, что мог позволить себе пользующийся известностью владелец, были плюсами, которые нельзя не принять во внимание. Многие римские рабы имели похожие преимущества, все из которых, видимо, при состоятельном и добром хозяине придавали жизни больше значимости, чем для свободнорожденного, старающегося изо всех сил добыть сомнительные средства к существованию на земле или на море. Некоторым рабам могло исключительно повезти, как тем, которых оставляли присматривать за одной из сельских или приморских вилл своего богатого хозяина. Рабство тогда ничуть не отличалось от жизни свободнорожденного смотрителя. В больших хозяйствах непременно существовали градации полномочий и положений среди самих рабов, точно так же как дворецкий и домоправительница властвовали в помещениях, отведенных для слуг, в дни аристократических домов в Англии, и многие пороки рабства скорее происходили от тех, кто занимал такие посты, дававшие им хоть небольшую, но власть, чем от самого рабовладельца. Когда рабы могли ожидать повышения до таких «руководящих» должностей и они служили доверяющему им хозяину, они могли в достаточной степени избавиться от чувства превосходства и в то же время крайней беспомощности, которое, естественно, вызывало рабство.  Рис. 32. Раб, правящий экипажем своего хозяина Совершенно ясно, например, что Цицерон расточал столько же заботы и любви на своего доверенного личного помощника и раба Тиррона[25], как на собственного сына или племянника. Столь же трудно поверить, что раб на императорской службе, владевший дюжиной или более собственных рабов, проводил свои дни в страхе за свою жизнь и жизнь своих детей, подобно рабам, описанным Плавтом. Но основное различие между рабом и свободным человеком сохранялось. Когда Цицерон видел, как его слабо сопротивляющиеся соотечественники, убаюканные чарами гения Юлия Цезаря, уступают свои республиканские свободы в надежде на выгоды мудрого и благотворного правления одного человека, он представил им голую правду об опасности абсолютной автократии. Он говорил, что они должны во что бы то ни стало бороться против такого политического порабощения, поскольку это – одна из форм рабства. «...Отечество я уже оплакал сильнее и оплакивал дольше, чем любая мать – единственного сына... Мы уже четыре года живы по милости, если милость или жизнь – пережить государство... Произойдет все то, чего пожелают те, кто будет в силе, а сильным всегда будет оружие... Даже сам глава (Цезарь) не знает, что будет; ведь мы в рабстве у него, он – у обстоятельств». Человеческое общество продолжало сталкиваться с проблемой урегулирования своей потребности в политическом лидерстве, без которого ничего не делается, с равной потребностью свободы выбора и поступка, без которых энергия человека и созидательная сила воли атрофируются и умирают. Римляне так и не преуспели в создании государства и правительства, которые были бы сильны ради блага, но неспособны на зло. Кроме личной участи мужчин, женщин и детей, которые становились рабами, результаты рабства можно увидеть не только в образе жизни очень богатых римлян; они так же непосредственно воздействовали на жизнь обыкновенных людей. Тысячи римлян, которые могли бы зарабатывать на жизнь, изготавливая обувь, одежду, мебель, ювелирные украшения и все те вещи, которыми пользовались состоятельные римляне, имели меньше возможностей заниматься этим, потому что все это изготавливалось в хозяйствах богатых людей их же рабами. И хуже того, честный труд свободного человека был презираем, потому что это означало, что он делает то, что следует делать рабу. Низкие потребности такого образа жизни удовлетворялись легко и дешево. Нетрудно видеть, как такое положение вещей разрушало деловую и промышленную жизнь Древнего Рима и тормозило его эволюцию и прогресс. Из-за рабства не было массового спроса на повседневные товары, что является характерной чертой нашего времени. Более того, когда рабский труд дешев и изобилен, не возникает особой потребности изобретать дорогие механизмы. Возможно, римляне и не были достаточно умны, чтобы изобрести какую-нибудь очень сложную машину, даже если бы они не владели многими тысячами рабов. Ведь им пришлось бы искать новые источники энергии, чтобы заменить рабов. У них было несколько водяных мельниц, и их военные орудия были мощными и оригинальными, но естественные ресурсы, такие как сила воды, ограничивали размещение производства в немногочисленных благоприятных для этого местах, а когда их исчерпывали, возникала острая проблема эффективной доставки сырья, такого как пшеница, и произведенных продуктов, таких как мука. Следовательно, «капитализм» в Древнем Риме не выполнял своей современной функции освобождения человека от тяжелого физического труда за счет конструирования машин и механизмов, поэтому неспособность Древнего мира к прогрессу в промышленности и технологии может, по крайней мере частично, быть отнесена на зависимость от рабского труда. |