|
«Стилей столько, сколько вкусов, которые нужно удовлетворить», – эти слова Эдгара По могли бы служить девизом к творчеству Брюса Гоффа. В своем творчестве архитектор всегда выступал как нонконформист. Он создавал дома странные, причудливые, привлекающие внимание и пользующиеся признанием у потребителей. Дома-представления, дома-спектакли, некая форма поп-арта, по замечанию английского критика Ч. Дженкса.
Интерес к творчеству Гоффа возрос, когда архитектор был уже в преклонном возрасте, хотя он не изменил манеры. Архитектура Гоффа вдруг оказалась на гребне новейших течений архитектурной мысли и в эпицентре сегодняшних архитектурных «бурь».
Брюс Алонзо Гофф родился 8 июня 1904 года в Элтоне, штат Канзас. Его первые самостоятельные проекты относятся к 1919 году. В 1929 году, отказавшись от получения профессионального архитектурного образования, Гофф стал компаньоном архитектурной фирмы «Раш, Эндикот и Раш», в которой он ранее начинал в качестве ученика.
Стремясь определить место Гоффа в истории американской архитектуры, критики пытаются, прежде всего, представить его, вслед за Ф.Л. Райтом, сторонником органической архитектуры. Действительно, в первый период творчества Гофф находился под влиянием творчества Райта. Свидетельством тому служит построенный Гоффом в окрестностях Лос-Анджелеса дом семьи Грейвз. Крыша с пологими скатами, с гонтовым покрытием, открытый интерьер – все это напоминает проекты загородных домов Райта начала XX века. Однако проекты Гоффа уже в то время были вполне самостоятельны.
Гофф разрабатывал индивидуальные формы, исходя, прежде всего, из условий и традиций данной местности, имеющихся материалов и конкретных требований заказчика. Подчас контакт архитектора со сложившимся окружением выражается демонстрацией отрицательного отношения к среде, но, тем не менее, это контакт – специфическая форма «отталкивания» от окружения. В 1974 году Гофф писал: «Здания могут гармонировать со средой, либо будучи с ней в контрасте, либо дополняя ее конструкцией, материалами, цветом, фактурой и т д. Метод связи с местностью по контрасту более труден, однако, будучи успешно применен, он показывает, как природа и человек могут быть вовлечены в единый творческий процесс».
Аналогичны воззрения Гоффа на использование строительных материалов. Он считал, что архитектура выигрывает от использования материалов неожиданным образом, даже если это использование представляется противоречащим их основным характеристикам: «Материалы должны переступать пределы своей физической природы, так же как в человеке мы ожидаем увидеть больше того «материала», из которого он сделан».
Таким образом, Гофф не совсем следует концепции Райта. Его собственные принципы позволяют создавать произведения острые, яркие, неповторимые, захватывающие не только самого архитектора, но и заказчика. Взаимоотношения Гоффа с заказчиками основаны, по-видимому, на положении Райта о том, что органическая архитектура призвана создавать дома столь же отличные друг от друга, как и люди, которые в них живут. Но в этом вопросе очевидна и принципиальная разница между учителем и учеником: Райт создавал свой стиль, допускающий бесчисленные комбинации и перестановки определенных элементов, и проектировал для каждого заказчика в рамках этого стиля. Гофф же создавал все новые и новые «стили» для удовлетворения запросов каждого заказчика, стремясь сделать дом максимально приближенным к образу, который видится клиенту: «Мис говорит, что у него нечего делать архитектору, который думает, что должен изобретать новый архитектурный стиль каждый понедельник; я же думаю, что нужно изобретать стиль для каждого здания, независимо от того, понедельник это или нет». На вопрос о множестве «стилей» в его творчестве Гофф ответил: «Конкретное выражение моих проектов обычно проистекает из работы с индивидуальным заказчиком и при использовании его характера в качестве отправного пункта».
Гофф выступает против профессиональных запретов, за выражение в архитектуре личных качеств заказчика, его стремлений, чувств. Он далек от центристской позиции пионеров «современной архитектуры», для которой характерно высказывание Миса ван дер Роэ: «Никогда не говорите с заказчиком об архитектуре. Говорите с ним о его детях». В процессе разработки архитектурного решения Гофф стремится к максимальной идентификации с клиентом. Его задача – стать профессиональным выразителем стремлений, рупором для выражения глубинных чувств своего заказчика. Архитектура, по мнению Гоффа, это не средство для того, чтобы учить, как нужно жить, а чтобы понять и выразить своими средствами реальный образ жизни и душевный настрой человека. В этом отношении творчество Гоффа очень созвучно новейшим тенденциям в архитектуре.
Гофф – автор более 400 проектов, 130 из которых осуществлены. Английские критики называют его «самым американским архитектором», а также «архитектором мечты». Гофф, по выражению Дж. Кука, «оркестровал великие мечты маленьких людей, поскольку заказчиками его являются, как правило, представители средних слоев, а не наоборот – не палладианские или мисовские фантазии Фордов и Рокфеллеров». Популярность творчества Гоффа, по-видимому, объясняется в значительной степени обращенностью его творчества не ко всем вообще и уже отнюдь не к высшей, элитарной культурной прослойке населения, но к так называемому нижнему среднему уровню культуры, который доминирует в сегодняшней Америке.
Обслуживанием этого среднего слоя занимался в США ряд крупных архитекторов – М. Ямасаки, М. Лапидус, Дж. Портман. Но никто, утверждает Дженкс, не может сравниться с Гоффом. «Гофф – Прометей стиля вулвортовской пепельницы, король Мидас-кича, и эксперты, и профессионалы «дурного вкуса» никогда не достигнут подобной ночному кошмару красоты его произведений, потому что их сердце не постигает его. У Гоффа же сердце – из настоящей мишуры!»
Все здания Гоффа метафоричны: образы, вызываемые в сознании их странными, затейливыми формами, имеют в большинстве своем связь с органическим миром. Его язык понятен тем, к кому он обращен, потому что метафоры Гоффа ориентированы на кодовые представления обитателей конкретного региона, данной социальной группы, даже семьи. «Во всех случаях, когда используется не исторический язык архитектуры, люди склонны сравнивать необычные формы со знакомыми предметами и через эти сравнения находить метафорические образы. В случае работ Гоффа эти образы бесспорно ближе к живому, чем к машине, к причудливому насекомому, чем к Парфенону».
Архитектура Гоффа насыщена символами при очевидной склонности к практичности, что вообще характерно для американской культурной традиции. Сочетанием романтизма и практицизма отмечены многие постройки Гоффа.
Все это присутствует и в так называемом доме-зонте, построенном Гоффом для семьи Фордов в Авроре, штат Иллинойс (1948). Гофрированные ребра, расходящиеся от центрального стержня, обозначающего «сердце» дома, наводят на мысль о фонтане, распускающемся цветке и, конечно, о зонтике. Обитатели округи, шокированные образом «дома-зонта», молчаливо выразили неодобрение. Реакция Фордов была весьма своеобразной – рядом с домом установлен щит со словами: «Нам ваш дом тоже не нравится».
Дом семьи Бавинджер в Нормане, штат Оклахома (1951—1955), получивший название дома-улитки, вызвал сенсацию: пятьдесят тысяч туристов приезжали осматривать его, и Бавинджеры, будучи людьми практичными, ввели плату за вход, что отчасти окупило расходы на строительство. На две трети дом состоит из различных бывших в употреблении деталей: отливок из нержавеющей стали, кабелей, рыбацких сетей, а также валунов и поваленных бурей стволов деревьев. Угольный шлак использован для рустовки; стеклянный бой превращен в декоративный кристалл, показывающий время (солнце, изменяя положение, меняет цвет призмы); разрезанный на полоски старый целлофан под верхним светом изображает пластиковый дождь, пропитанная креозотом веревка используется в качестве декоративного лепного украшения.
Дом, спроектированный Гоффом для доктора Хайда в Канзас-сити (1965), повторяет знакомые американцам очертания стандартной зеленой пепельницы от Вулворта. Длинные кронштейны вдоль всей крыши придают дому сходство с фантастическим жуком, да еще украшенным индейским орнаментом. К характерным гоффовским деталям относятся коньковое освещение и низкие нависающие карнизы.
Шокирует, изумляет, сбивает с толку дом семьи Хардер, владельцев птицефермы в Маунтин-Лейк, штат Миннесота (1970—1972). Оранжевые водостоки в форме ласточкина хвоста; шершавые, грубые валуны, скрепленные выпирающим наружу известковым раствором; зрительно устремленные вниз каминные трубы. Дом, связанный с окружением, с понятной местным жителям метафорой, симметричен в плане, но снаружи это гигантские каминные трубы из валунов на противоположных концах удлиненного пространства, фокусом которых служит очаг, «сердце» дома. Традиционный орнамент трансформирован – непрерывная линия из электрических лампочек повторяет очертания открытых балок; глазурованная черепица контрастирует с валунами камина; в качестве украшений использованы пуговицы и блестки.
Гоффа могли вдохновить внешность или привычки заказчика и даже его имя. Ни один из домов Гоффа не похож на другой, каждый несет на себе печать времени, общественного положения, условий жизни и интересов владельца, является его «архитектурным портретом».
Заказчики увлекались процессом строительства своих домов в сотрудничестве с архитектором. Опрос, проведенный среди них, показал, что почти все они, несмотря на то что смета часто оказывается превышенной, остаются довольны своим домом и не думают о его смене. Творческий контакт Гоффа со своими клиентами в процессе строительства соответствует широкому распространению в архитектурной теории на Западе идеи взаимодействия проектировщика и потребителя архитектуры.
Пример отношения Гоффа к проблемам заказчика – дом Прайса, который строился в несколько этапов. «Гофф приступил к строительству моего дома, – свидетельствует Дж. Прайс, – как если бы это был первый из сооружаемых на земле домов». В соответствии с изменением общественного статуса и семейного положения заказчика, его интересов дом приобретал вид то дома – убежища холостяка, то дома – музея японского искусства, то дома семейного человека. Прайс хотел, чтобы в его доме была атмосфера непринужденности, свободы от условностей, в частности, он хотел, чтобы его гости сидели на полу. Это потребовало особых архитектурно-дизайнерских решений, пол был покрыт мягким ковром с пенопластовой прокладкой; стены сделаны наклонными и тоже покрыты ковром; ковер «взобрался» и на потолок, затемняя источники света, делая освещение мягким, рассеянным.
Не увековечивание незыблемых, представляющихся вечными ценностей, не архитектура, которая облагораживает и возвеличивает, а архитектура на данный момент, к случаю, к месту. Архитектура сегодня и здесь! Доведенная до крайности, органическая архитектура становится так называемой архитектурой адхокизма. Гофф – «классик адхокизма». Он работал на совершенно конкретный заказ с тем, что под рукой, используя материалы «как они есть», соединяя вместе самые различные элементы со специальной целью создания нового образа.
«Пепельница» (уже упоминавшийся дом семьи Хайд) может иметь двоякое истолкование. Во-первых, это акт переосмысления, обращение столь малопочтенного, как предмет для мусора, в обиталище, место для жилья и в то же время нарочитый, сознательный кич: среди аккуратных, прилизанных особняков в «колониальном стиле» нахально торчит «вулвортовская пепельница».
Через много лет Р. Вентури сформулирует этот прием в виде теоретических постулатов раннего постмодернизма и призовет учиться у поп-арта, Лас-Вегаса, Левиттауна нарочитому использованию банального повседневного, лукаво поэтизировать обыденную жизнь. Но это произошло лишь через много лет. Гофф же работал так всегда, но никогда, однако, не формулируя этого принципа. Постмодернистским архитектором и «архитектором счастья» назвал Брюса Гоффа Л. Марч.
Архитекторы-постмодернисты обратились к вкусам неподготовленного потребителя в неосознанных поисках «архитектуры счастья» в ее наиболее вульгарной потребительской версии. Быть может, Гофф всегда был постмодернистом, не сознавая этого и не заботясь о научных определениях своего творческого кредо.
В конце 1970-х годов, когда постмодернизм стал модой и многие архитекторы стремились зафиксировать свою причастность к нему, Гофф работал по-прежнему, нисколько не перестраиваясь и, тем не менее, неожиданно оказавшись на гребне волны постмодернизма. С постмодернизмом Гоффа сближают поиски яркой образности и метафоричности языка архитектуры при полном пренебрежении к каким-либо профессиональным канонам: «контекстуализм», проявляющийся в ориентации на архитектурное, природное окружение и на культурно-эстетические стереотипы данного места и времени, принципиальный «адхокизм» и созвучная поп-арту ироничность в оперировании обыденным. Но в наибольшей степени роднит Гоффа с постмодернизмом умение видеть архитектуру глазами потребителя, причудливое сочетание искреннего внимания к человеческой личности, пропагандируемых массовой культурой «идеалов» потребительского общества, гуманизма, прагматизма, романтизма и безразличного ко всему индивидуализма, а не стремление учить его «истине», навязывая ему свое решение.
Брюс Гофф скончался 4 августа 1982 года.
|
