Велес в пору двоеверия
|
Во многих русских сказках в качестве основного действующего персонажа фигурирует Никола Чудотворец, чье имя заменило в народе имя великого языческого Бога – Велеса. На особое почитание русскими св. Николая указывают свидетельства иностранцев, бывавших на Руси в позднем средневековье (Горсей, 1990, с. 269). «Среди всех народов русские более прочих привержены чревоугодию и суевериям. Их покровитель, святой Николай, удостаивается большего числа поклонов и молитв, нежели все святые вместе взятые. Русский не молится Богу, он по клоняется святому Николаю и обращается к нему с любыми своими нуждами. Его изображения можно видеть повсюду: в столовых, в кухнях и всех прочих местах. Воистину, это их семейный Бог. Каждый входящий в дом сначала должен поклониться иконе, а потом уже приветствовать хозяина. Мне приходилось видеть московитов, которые, взойдя в комнату, где по какой-то невероятной случайности не было святого образа, бежали в соседнюю искать оный. Как и во всех доведенных до крайности религиях, сии обычаи суть пережитки язычества… » – писал Джакомо Казанова, посетивший Москву в 1765 г.  До сих пор и у западных славян отмечается, вероятно, важнейший из праздников, день св. Микулаша, т. е. св. Николая, который «… имеет еще древнюю языческую традицию и связан с божеством, охранявшим скот» (Грацианская, 1975, с. 105–106, 111). Великоморавское княжество, видимо, возникло из предгосударственных образований Центральной Моравии и Юго-западной Словакии конца VII–VIII вв. Топонимы ино гда могут служить неплохим доказательством иных гипотез. Наиболее значительное городище моравов того периода находится в местности Валы, около Микульчиц. И топоним этот, не исключено, связан с культом Велеса/св. Николая. Как отмечает С. М. Толстая, у кашубов в Польше под именем Николая был известен злой дух, который загадывал загадки заблудившимся в лесу. Если человек отгадывал, Николай выводил его из леса, а если нет, то человек попадал во власть нечистой силы, отдавал душу дьяволу. Чествование св. Николая как хозяина скота отмечено и в Польше. Николе молятся здесь при выгоне скота на пастбище и называют «патроном скота» (patrуn od bуdtа), а также «скотьим пастырем» (pasterz dobytku) и т. п. В этих молитвах скот выгоняется со словами: «Wyganiojcie bydelecko na zielona lacke! Panu Jezusowi w racke. Pod Matki Boski ploszcyk, Swietygo Mikolaja losecke» (Kotula, 1976, s. 50, 53, 91). Вот характерное обращение к св. Николаю в образе хозяина диких животных с просьбой оградить скот от лесного зверя. Обратите внимание: волк уподобляется псу, а пес – существо служивое. Не иначе, псы Николая – волки, как есть псы – два волка – и у Одина.
 Впрочем, псы в народной традиции еще и служители лукавого: «Создал Господь Адама и Евгу и пустил их жить в пресветлом раю; а к воротам райским приставил собаку, зверя чистого; по всем раю ходила. И повелел Господи собаке, зверю чистому: «Не пускай, собака, зверь чистый, не пускай ты чорта лукавого в рай: не напоганил бы он моих людей». Лукавый чорт пришел к райским воротам, бросил собаке кусок хлеба, а та собака и пропустила лукавого в рай. Лукавый чорт возьми да и оплюй Адама с Евгой; всех оплевал, с головы до последнего мизинчика во левой ноге. Приходит Господи – только руками об полы ударил! На Адама с Евгой глянуть срамно! Но Богу, известно, не обтирать их стать, не марать же рук в чертовы слюни: взял да и выворотил Адама с Евгой. От того и слюна погана. “Слушай, собака,– сказал Господи,– была ты, собака,– чистый зверь: ходила по всем пресветлом раю; отныне будь ты, пес,– нечистый зверь; в избу тебя грех пускать, коли в церковь вбежишь – церковь снова святить”. С тех пор не собака зовется, а пес: по шерсти погана, а по нутру чиста» (Собр. Киреевского, 1986, с. 38–39). Собака (волк) – воплощение темных сил не только и не столько в христианстве народном. Такой подход проникает в обычай, видимо, из официального церковного взгляда на собаку или волка как на нечистое животное.  Успенский также особо отмечает, что и восточные, и западные славяне перенесли культ «скотьего бога» Велеса в первую очередь на св. Николая (Успенский, 1982, с. 31–117). Автор проводит подробный функциональный анализ, так что его работу можно считать выдающейся по качеству и количеству привлеченного материала, а также по методике изыскательской работы. После труда Успенского о сопоставлении Велеса и св. Николая сказать что-либо новое трудно. У подвергавшихся христианизации ближайших соседей славян в период насаждения православия прежние основные божества язычников также приобретают имена христианских святых и их противников. Следовательно, предположение о том, что Велес «скрывается» под именем Николая Чудотворца, на наш взгляд, вполне обосновано. Вероятно, сказочные истории с участием Николая Чудотворца восходят к более древним пластам языческого наследия. Так, Никола является под видом нищего, калики перехожего, неузнанным и набивается либо в попутчики, либо в постояльцы. Спутники или хозяева само собой не берут старичка в расчет. В этом-то и состоит их ошибка. Но это не только просчет, но и традиционная убежденность культурного героя в том, что именно он обладает правом на Силу (Богатство) и Удачу. Никола Чудотворец покровительствует наживному купеческому делу, исцеляет или воскрешает любимых культурного героя (Белозерск., 1, № 38–77), но в то же время наказывает охотников, которых предостерег от опасности, а те не послушали старика; учит уму-разуму попутчика (кузнеца или попа), обделившего товарища в дороге (Садовников, 2003, № 89). Классикой стала былинная история Михайло Потыка, в которой Николай Чудотворец являет себя как могучий волшебник (Былины, 1993). Михайло Потык был превращен своей женой Марьей в камень. Его едут спасать Илья и Добрыня, названые братья. По пути к ним пристает «калека перехожая» и, понятно, напрашивается в сотоварищи. Богатыри в полный скок, «калека» еле шагает, а догнать его не могут (вспомним заодно Миколу Селяниновича и Святогора). Калека в конце называется Николой. И творит он чародейство, коего не могут сделать ни физически сильный Илья, ни Добрыня. Чары Марьи, то есть Мораны-Морены-Мары, богини смерти, развеивает более древний бог со сходной сущностью, бог магии и смерти Велес/Николай Чудотворец, выступающим под видом своего «волхва», калики перехожего.  Еще один тип историй, когда Чудотворец ставит в неловкое положение того или иного русского мужика (см. например, «Бедный мужичок и Николай Чудотворец»): «Один мужичок дожил до такой бедности, что нечего было продать и купить хлеба. И вот молится он Николаю Чудотворцу: “Николай Чудотворец, пойдe я от бедности красть к богачу, а ты спаси меня, свечку поставлю тебе, если исполнишь мою просьбу”. Приходит бедняк к богачу, вошел в клеть, взял деньги и стал выходить вон, да нечаянно задел он ногою обо что-то – загремело, застучало да и свет стал появляться. От страху он без оглядки побежал в поле и видит, что за ним бегут два мужика. Не зна, куда спрятаться; видит мелкий лесок, он туда. А там корова палая. Он – залезь в нее. Мужики мимо пробежали, не заметив его. Когда мужики скрылись, бедняк вышел из коровы и пошел домой» (Смирнов, 2003, № 53).  «А в воскресенье пошел в церковь, поставил свечку в десять копеек Николаю Чудотворцу в благодарность за спасение. Выходит он из церкви и встречает мужичка. Мужичек и спрашивает у бедняка: “А что, мужичек, исполнил ли ты завет-то свой?” – «А разве ты знаешь про мой завет?” – “А если бы не знал, так у тебя не спрашивал”, – отвечает встречник. “А коли знаешь, так скажу тебе, что исполнил”. – “А каково тебе было лежать в падине-то?” – “Желанный ты, мой батюшка! Уж коли ты знаешь про мое дело, так не говори никому. Лежавши-то в падине, я ведь чуть не умер”. – “Ты чуть в падине не задохся, а я от твоей свечки, которую ты поставил в церкви, чуть не задохся. Так вот что я тебе скажу: трудись ты до поту лица, а никогда не давай завета никакому святому и никогда не ставь свечи, когда идешь на кражу; уж больно тошно было стоять в церкви от твоей свечи”. Видит тут этот мужик, что перед ним стоит сам Николай Чудотворец, пал на колени и со слезами просит Николая Чудотворца: “Прости ты меня грешного!” Николай Чудотворец оградил этого мужика крестом и скрылся» (Боровичи, 1903). Отметим, что, идя на воровство, мужик обращается к Чудотворцу, который по необходимости должен обладать чертами Трикстера. Действительно, Николай, преподнеся незадачливому вору урок, не говорит ему ничего душеспасительного о вреде воровства, но просто предостерегает, чтобы в следующий раз воровал сам, а на Бога и святых не уповал… Вполне в духе Гермеса, покровителя воров. В историях третьего типа Чудотворец сразу действует как мудрый советчик. Подобно Велесу, Никола покровительствует путникам, например: он подсказывает Садко, как спастись от Морского царя. Словно Гермес к Одиссею, Никола приходит к Садко во сне и научает, как выбраться на свободу[21]. В духовных стихах «О каликах перехожих» св. Николай вообще становится покровителем моряков. Мореходы верили, что «Св. Николай доставит попутный ветер и на некоторое время освободит их от гребли и работы… » (Олеарий, 1906). Миколе, как и Велесу – богу наживы и Удачи, посвящает Садко золотую казну. И к нему же обращается за прибавлением богатства и удаче в торговле, причем господь Бог явно поставлен на одну ступень со св. Николаем: Похож Никола на волохатого Велеса и обликом. Иногда Никола не назван по имени и похоже, что такой вариант былины более древний, но по образу «белыя седатыя старика» мы без труда понимаем, о ком идет речь: Кроме того, «стар-матер человек Микола» покровительствует при заговорах, а функции его, судя по их текстам, в точности совпадают с функциями древнего Велеса (Чародейство. Волшебство…, 1998, с. 151, 295, 321). В дополнение к уже упомянутым заговорам от зверя лесного и на сохранение скота приведем такие: «Святый Николае отворяет морскую глубину, поднимает железные врата, залучает от раба Божия усови аду в челюсти»; «Святой Николай, ты разрушаешь горы, разрушаешь камни. Разрушь горе, колдовство, чародейство, зависть, ненависть, сделки, сглаз, от плохой минуты рабу Божьему не на час, не на два, а навсегда». «Зимний Микола едет на санях»… «Ехал в санях Микола, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге». На санях является под Новый Год Чудотворец под именем Морозко. Характерно, что в эпоху «развитого православия» гроб с телом усопшего в восточнославянских деревнях продолжали ставить на сани (Велецкая, 2003). Смерть и поныне ассоциируется с холодом, поэтому не удивительно, что зимние духи в двоеверческой традиции носят навьи имена (от корня *мр – Мороз, Морозко) (Ончуков, № 108). Они привечают добрых и трудолюбивых людей, а злых замораживают или позорят.  Морозко, или же Дед Мороз, дедушка Смерть, в православии соответствует именно Николаю-угоднику (одна из причин, по которой сегодня церковь так стремится «прибрать» к рукам совершенно языческий персонаж). Мороз появляется как белый, седой Рождественский Дед в числе ряженых. Он, по-видимому, является также и воплощением мудрой старости. Достаточно вспомнить волшебных коней Сивку-Бурку вещую каурку или Сивого мерина из русских сказок. Именно Сивка запряжен в сани Рождественского Деда, в день Коляды провожают Сивого старика, а тот метлой заметает за собой след. Старость и юность сходны. Николай и Дед Мороз любят ребятишек и всячески угождают им, щедры и выполняют просьбы взрослых и детей. Иногда упоминают двух или трех Морозов – Синий нос, Красный нос и Белый нос (степени обморожения?) – но это, видимо, лишь образы трех зимних месяцев. Никола Чудотворец чаще встречается либо на дороге (он, как и Гермес, пилигрим, дорога – его вотчина), либо в лесу, где он покровительствует животным, подобно все тому же Велесу (или лешему – см. «Николо Дубеньский» (Ончуков, № 139), «Николо Дуплянский»). «…Леший, переправляя похищенных (им) с одного берега на другой, уподобляется Харону, перевозящему мертвых по водам подземных рек». Леший обладает даром предсказания будущего. «…Кроме того, леший уносит душу человека после его смерти, если тот оказывал ему услуги при жизни» (Криничная, 2001, с. 420–427). Лес также издревле осмысляется как потусторонний мир, обиталище мертвых. Все это действительно прочно увязывает древнего Велеса с представлениями о лешем, бытующими в России и ныне. Велес – бог по преимуществу северный. Значит, и искать подобные сказы о нем необходимо в соответствующих сборниках: там меньше наслоений. Традиция не умирает… Среди предреволюционных изданий хотелось бы выделить собрание «Сказки и песни Белозерского края». Уже в первом томе сборника братьев Б. и Ю. Соколовых содержатся «Николай Чудотворец и Иван купеческий сын» (Белозерск., с. 368–375; 162–167; 236–238; 446–449); «Савелей богатой и Микола Милостивой»[22]; «Мужик несчастной и Микола Милостивой»[23]; «Николай Чудотворец»; «Завистливый поп и Николай Чудотворец»[24]. В самом деле, Николай со всей языческой откровенностью научает уму-разуму и служителей христианской церкви, выступает, как и Илья Муромец, покровителем (голи), того обездоленного, нищего класса русского народа, который сам не способен противостоять бесчинствующей власти и которому остается лишь смеяться или уповать на Николу.  Совокупность разнообразных функций Николы нашла отражение в следующем мифологическом, в общем-то, рассказе Генриха Штадена (немца, служившего опричником при Иване Грозном) о походе Грозного на Псков в 1570 г.: «Великий князь [Иван Грозный] отдал половину города [Пскова] на грабеж, пока он не пришел ко двору, где жил Микула (Mikula). Этот Микула – прожиточный мужик (Kerls); живет во Пскове во дворе один, без жены и детей. У него много скота, который всю зиму ходит во дворе по навозу, под открытым небом, растет и тучнеет. От этого он и разбогател. Русским он предсказывает многое о будущем. Великий князь пошел к нему на двор. Микула же сказал великому князю: “Довольно! Отправляйся назад домой!” Великий князь послушался этого Микулы и ушел от Пскова обратно в Александрову слободу» (Штаден, 1925, с. 54). Никола, с одной стороны, олицетворяет собой материальный достаток, он связан со скотом, он прорицает, а с другой – выступает как защитник народа, причем противостоит в этом качестве княжеской власти; спасение Пскова при посредстве Николы закономерно выглядит как чудо. Никола-Велес лукав и часто не только оставляет в дураках не только Илию-Перуна (Смирнов, 2003, № 54), но и подставляет под мужицкие палки самого Иисуса (Зеленин, 2002, с. 409–410). Знаменательно, что это противопоставление могло не только четко осознаваться в русском народном православии, но и восприниматься как грех. Успенский отмечает: «Так, сибирский крестьянин Артемий Сакалов, записывая (в середине XVIII в.) свои грехи, кается в том, что в минуту невзгод у него вырвалась фраза: “Владыко человека лупит, а Никола видит и не отнимет”» (Покровский, 1979, с. 54). Николе, как и Трикстеру, приписывается способность противодействовать верховной небесной власти. Никола выступает как крестьянский и вообще народный святой, покровитель народа, – отмечает Успенский. – Эта демократическая сущность Николы очень ярко проявляется в русских переделках греческих сказаний о нем, когда, например, в греческой версии св. Николай помогает корабельщику, но в русской – крестьянину, и где Никола может именоваться даже «смердовичем», «мужицким заступником» (Tschizewskij, 1957, s. 613).   Достаточно характерно также фольклорное определение Николы как «бурлацкого бога»: «”Батюшка Никола – Бурлацкой бог”; “Мыкола-икона, Бурлацький бог”», – отмечает Успенский со ссылками на разных дореволюционных авторов. «Подобное восприятие Николы, – заключает он, – соответствует восприятию Волоса как бога “всей Руси”» (Иванов, Топоров, 1973, с. 56; Иванов, Топоров, 1974, с. 45, 62). Словом, можно утверждать, что функции Николы Чудотворца в период двоеверия у славян совпадают с основными чертами бога-трикстера, подобного Гермесу и Велесу. По-видимому, этот образ находит полное выражение в индоевропейском фольклоре и Северной Традиции – в текстах, относящихся к смене социальных эпох или смене базовых мировоззренческих парадигм. В большинстве случаев трикстер, несмотря на его разрушительную роль, рассматривается как герой положительный, и результат его работы как трикстера до момента смены социально-культурной системы, в конечном счете, тоже идет во благо. «Нарушитель спокойствия – ветер, дующий в Европу из бескрайней и первобытной Азии, проносящийся по широкому фронту от Фракии до Балтики. Иногда он дует извне и разметает народы перед собой, как сухие листья, а иногда действует изнутри и внушает людям идеи, сотрясающие осно вы мира. Это стихийный Дионис, врывающийся в Аполлонийский порядок. Назовем творца этой бури Вотаном, и мы очень много сможем узнать о его характере, изучая историю и ход революций и беспорядков, которые он породил в духовном и политическом мире. Но чтобы понять его характер совершенно точно, надо вернуться в то время, когда человечество использовало мифологический язык и не пыталось объяснить каждую вещь, примеряя ее на человека и его ограниченные способности. Язык мифов уходит вниз, в глубочайшие первопричины, в психику и ее автономные силы. Древнейшая интуиция человека воплотила эти силы в богов и описала как можно полнее и тщательнее в соответствии с их разнообразными характерами в мифах. Это стало возможным, потому что здесь – проблема основных и неизменных типов или образов, присущих бессознательному многих народов. Поведение народа получает свой специфический характер из собственных, лежащих в основании образов, и, следовательно, можно говорить о некоем архетипе “Вотана”. Как автономный психический фактор, Вотан порождает эффекты коллективной жизни людей и в соответствии с этим также раскрывает свой характер. Так что Вотан имеет характерную биологию, вытекающую из его особенностей, совершенно независимую от природы человека. Лишь иногда, время от времени, люди падают, сраженные непреодолимым влиянием этого бессознательного фактора» (Юнг, 1936). |
загрузка...