8. „Водопроводчики" Белого дома
|
Материал подготовлен Давидом Антонелем
В четверг, 17 мая 1973 г., ровно в 10 час. утра в старом зале сената сенатор Эрвин объявил открытым первое заседание комиссии по расследованию уотергейтского дела. За зеленой скатертью, утыканной микрофонами, семь человек приготовились расследовать удивительный и беспрецедентный процесс против самой государственной власти. Прямо перед ними примерно 300 человек слушали вступительную речь Сэма Эрвина. А с другой стороны были установлены четыре телевизионные камеры, чтобы вся Америка могла следить за происходящим в зале. В пятом ряду, где сидела публика, можно было видеть Даниэла Элсберга. Всего несколько дней назад судья Бирн объявил о его непричастности к делу о «документах Пентагона». Таким образом, судья выяснил, что за год до операции в «Уотергейте» группа так называемых «водопроводчиков Белого дома», взломав двери, проникла в кабинет калифорнийского врача с целью перефотографировать психиатрическое досье обвиняемого. Элсберг вскоре был оправдан, в результате чего отпала необходимость такого юридического действия, как полный пересмотр процесса. Дело с документами Пентагона предопределило возникновение группы «водопроводчиков». Вторжение со взломом к психиатру Элсбергу станет одним из главных пунктов обвинения, которое было предъявлено Никсону и которое в итоге привело к его смещению с поста президента: ДЕЙСТВУЯ ЛИЧНО И ЧЕРЕЗ ПОДЧИНЕННЫХ, В НАРУШЕНИЕ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ ГРАЖДАН ИЛИ ИГНОРИРУЯ ИХ, ОН САНКЦИОНИРОВАЛ И РАЗРЕШИЛ В ПЕРИОД СВОЕГО ПРЕЗИДЕНСТВА. [страницы с 289 по 298 в исходном скане книги отсутствуют] К.: Какое именно? Вызванный для свидетельских показаний перед сенатской комиссией по расследованию уотергейтского дела, Хант был вынужден дать ответ в связи с магнитофонной записью этого разговора: Вопрос: 1 или 2 июля 1971 г. вам звонил по телефону Коулсон? На следующий день запись разговора была передана Холдеману со следующей сопроводительной заметкой: 2 июля 1971 г. Вскоре после того, как Хант установил контакт с Белым домом, Беннет заговорил с ним об одном из его знакомых, некоем Клиффорде де Мотте, утверждавшем, что он располагает данными, которые могут дискредитировать семейство Кеннеди. Беннет знал о новых обязанностях Ханта и одобрил его решение. Он считал, что сведения, которыми располагает де Мотт, могут представить интерес для канцелярии президента. Хант и Коулсон были едины в том, что необходимо допросить де Мотта. Тем не менее Хант считал, что надо замаскировать его обязанности члена президентской канцелярии, и поэтому предложил обратиться к ЦРУ с просьбой обеспечить ему прикрытие. Между тем истекал первый срок президентства Ричарда Никсона, выборы были назначены на конец 1972 года, и он больше всего опасался, что сенатор Эдвард Кеннеди будет противостоять ему. В 1960 году Никсона победил Джон Кеннеди, в 1968 году Никсон взял верх над Хэмфри, однако, если бы кандидат в президенты Роберт Кеннеди не был убит, Никсон наверняка бы проиграл. В то лето за 16 месяцев до выборов всерьез заговорили о кандидатуре Эдварда, последнего из братьев Кеннеди. Итак, Беннет имел все основания полагать, что данные, дискредитирующие Эдварда Кеннеди, могли бы представлять большой интерес для Белого дома... Поэтому более чем за год до выборов двум бывшим инспекторам нью-йоркской полиции — Колфилду и Уляшевичу было поручено секретно провести за счет президентской канцелярии расследование личной жизни сенатора. По просьбе Ханта, переданной Коулсоном, Эрлихман 7 июля позвонил генералу Роберту Кашману, который тогда был заместителем директора ЦРУ. Согласно записям, сделанным в ходе этого разговора секретаршей Кашмана, Эрлихман сообщил ему, что президент возложил на Ханта специальную миссию, связанную с некоторыми вопросами безопасности, в связи с чем ему понадобится, вероятно, установить контакт с Кашманом, и что последний может считать, что в большей или меньшей степени он «уже имеет carte blanche»4. Эрлихман в своих показаниях заявил, что не помнит о телефонном разговоре с Кашманом относительно Ханта и не думает, что вообще имел такой телефонный разговор. Генерал Роберт Кашман был только что назначен заместителем директора ЦРУ. Являясь кадровым военно-морским офицером, в период с 1967 по 1969 год он командовал во Вьетнаме силами, расположенными непоссредственно к югу от 17-й параллели (до 163 тыс. американских солдат). Кашман не соглашался с тактикой пассивной обороны, которую отстаивал его главнокомандующий. В течение четырех лет (1955—1958 гг.) Кашман был главным советником по вопросам национальной безопасности вице-президента Никсона, с которым с тех пор его связывали близкие отношения. 8 июля в ходе очередного обычного совещания Кашман проинформировал ядро руководящих сотрудников ЦРУ о новых функциях Ханта в Белом доме; на этом совещании присутствовал директор ЦРУ Ричард Хелмс. Кроме того, Камшан проинформировал начальника отдела безопасности, ибо эта миссия входила в сферу его компетенции. Возможно, в свою очередь, начальник позвонил по телефону в кабинет Ханта, чтобы установить с ним контакт. РАЗГОВОР 22 июля 1971 г. состоялась встреча Ханта с Кашманом в помещении ЦРУ. Хант знал генерала со времени его работы в ЦРУ и попросил поговорить с ним без свидетелей. Этот разговор был записан на спрятанной в кабинете аппаратуре. Кашман нередко записывал разговоры во время таких встреч, но ему трудно было объяснить, почему он так поступил в этом конкретном случае. Когда Кашмана спросили об этом во время явки для дачи показаний перед комиссией Эрвина, он заявил следующее: Вопрос: Почему вы сделали запись этого разговора? При этом бросается в глаза не то обстоятельство, что беседа оказалась записанной на пленку, а то, что магнитофонная пленка не была уничтожена. В 1971 году в помещении ЦРУ была установлена совершенная записывающая аппаратура. В конце января 1973 года, несколько дней спустя после того, как сенатор Мэнсфилд направил письмо Ричарду Хелмсу о сохранении всех относящихся к уотергейтскому делу документов, и незадолго до того, как тот оставил службу в ЦРУ, было отдано распоряжение об уничтожении всех магнитофонных пленок с записью разговоров на уровне руководства ЦРУ. Так впервые в истории ЦРУ был полностью уничтожен соответствующий архив6. Как выявится впоследствии, комиссия затронет этот вопрос, но от этого он нисколько не станет яснее. Кашман завершил службу в ЦРУ в 1971 году. С момента появления в ЦРУ сохранились записи только двух его разговоров: один — от 22 июля с Хантом. По ошибке или специально? «Обстоятельства, связанные с записями разговоров бывшего заместителя директора Кашмана, по меньшей мере странные» («Minority Report»). Дело в том, что в ответ на неоднократные просьбы комиссии Эрвина ЦРУ указывало на эти две единственные записи двух единственных бесед, где речь шла об «уотергейте», причем в очень завуалированной форме. Ниже приводятся пространные фрагменты из разговора от 22 июля — любопытная смесь душевных банальностей и профессиональной подозрительности: Хант: Мы могли бы увидеться наедине? Кашман: Ну да, разумеется7. [Они продолжают детально обсуждать некоторые вопросы. Договариваются о том, где Хант получит нужные ему вещи. Ханту не хотелось бы, чтобы это было в Лэнгли, где его знает много людей. Они говорят о местах тайного свидания в Вашингтоне...] К.: Я обычно встречался с людьми в здании, где расположены рабочие помещения, — в Вашингтоне, рядом с клубом печати. Раньше на втором этаже там был ночной клуб, и мы встречались там с людьми. У меня была девушка, она считала, что устраивать такие «дела» просто-напросто забавно. Она мне организовывала свидания где-нибудь в городе, на этих проклятых скамейках в парках, и иногда я ее посылал к черту. Она это находила забавным; своего рода игра... Эта новая работа отнимает все ваше время? Давая показания, Кашман заявил, что просьба Ханта не могла вызвать в нем сдержанной реакции: она исходила от опытного бывшего сотрудника ЦРУ и была согласована с высокопоставленными членами президентского кабинета. Кашман также подтвердил, что технические службы должны были поставить перед Хантом вопрос о том, чтобы тот вернул в надлежащем виде предоставленный ему материал. Кроме того, затребованные Хантом аксессуары рассматривались персоналом ЦРУ как необходимые для маскировки личности, а не для вторжения в помещение. Следовательно, запрашивая эти аксессуары, Хант стремился лишь к тому, чтобы во время встречи с Моттом скрыть свои связи с Белым домом. [...] АКСЕССУАРЫ Кашман приказал своему заместителю заняться вопросом технического обеспечения, о чем просил Хант. Так как поставка необходимого для маскировки находилась в компетенции отдела технического обслуживания (ОТО) Оперативного управления, заместитель Кашмана уведомил аппарат начальника управления об этом запросе, а затем связался с временно исполняющим обязанности начальника ОТО. Настоящее имя Ханта по его просьбе не было сообщено ОТО, для которого он был «г-ном Эдвардом»; однако там знали, что запрос на материальную часть исходит от Белого дома. ОТО подготовил все, что запрашивалось, и на следующий день, то есть 23 июля, эксперт встретился с Хантом в вашингтонской квартире, которую ЦРУ использовало для организации тайных встреч (там же состоялись и все последующие встречи). Во время встречи Хант получил парик, очки, устройство, изменявшее тембр голоса, водительское удостоверение и различные документы, подтверждавшие его личность (за исключением финансовых документов). По возвращении эксперт отчитался о встрече с Хантом. По просьбе Ханта через неделю эксперт явился на новую встречу для подгонки полученных Хантом очков. По существовавшим в ЦРУ правилам, для предоставления любых технических услуг требовалось предварительно выполнить некоторые формальности: указать обоснование запроса, составить точный перечень; заказчик обязан также представить отчет об уничтожении материальной части или вернуть ее Центральному разведывательному управлению. В отношении заявки на обеспечение, представленной Хантом, и. о. начальника ОТО, учитывая наличие посредников, решил отказаться от обычной процедуры контроля; он поступил так потому, что подлинная личность Ханта была ему неизвестна, и в целом дело осуществлялось с особой тщательностью, характерной для заведомо сложных случаев. Тем не менее начальник отдела и эксперт умножили свои усилия, с тем чтобы добиться от Ханта немедленного возвращения материальной части. По свидетельству начальника отдела, именно из-за неопределенного поведения Ханта он решил в конце мая сообщить о своем беспокойстве помощнику Кашмана. [...] Хант хотел получить парик, очки, устройство, изменявшее тембр его голоса, и некоторые документы, удостоверявшие его личность. И при этом сделать все по возможности незаметно. Итак, Хант имел большой опыт проведения секретных операций и располагал значительными секретными финансовыми средствами. И что же? Неужели для получения этих нескольких атрибутов маскировки следовало подключать такого человека, как Джон Эрлихман, занимавшего пост, который приравнивался к посту государственного министра — министра внутренних дел. Действительно ли было необходимо решать вопрос о поддельном водительском удостоверении на уровне руководства ЦРУ? Дать однозначный ответ на подобные вопросы совсем не просто. Зато можно выдвинуть разные предположения — и в них, надо сказать, недостатка не было. Может быть, этот бывший разведчик испытывал удовольствие от возможности вернуться к прошлому? О Ханте рассказывали, что он очень любил свое ремесло, и за стаканчиком с ним невозможно было проговорить и десяти минут, не услышав воспоминаний об одном из его былых подвигов... Может быть, и в это время он был связан с ЦРУ более специфичными узами, нежели дружба или воспоминания? Об этих связях генерал Кашман, который никогда не работал в ЦРУ, несмотря на короткую службу в руководстве, мог ничего и не знать... Коулсон заявил, что он уверен, будто Хант, пребывая в Белом доме, продолжал работать на ЦРУ, но, избрав эту тактику защиты, Коулсон был заинтересован в том, чтобы в это поверили. Так где же истина? Может быть, кому-то было выгодно, чтобы именно ЦРУ предоставило все необходимое и тем самым оказалось замешанным в операции? Но ведь подозревать — это профессия руководителей ЦРУ. Объясняет ли это тот факт, что только на одной из двух уцелевших магнитных пленок был записан как раз разговор Ханта с Кашманом? Неоспоримым доказательством является то, что ЦРУ дало ход письменному запросу, который оно считало совершенно законным. Доказательством, которое помешает Белому дому свалить ответственность за «уотергейт» на ЦРУ. Пробьет час, и в поставленный капкан как бы вторым заходом попадет Никсон с его сторонниками... МАЛЕНЬКАЯ КОМПЕНСАЦИЯ В «Истории Уотергейта» Нина Сэттон рассказывает об одном из занятий Говарда Ханта летом 1971 года. «Хант начинает свои поиски с войны во Вьетнаме. Ему разрешено сопоставлять опубликованные в печати выдержки из досье с правительственными архивами. Занимаясь этим, он уделяет все свое внимание особому периоду вьетнамского конфликта: нескольким месяцам, предшествовавшим падению режима Дьема и убийству обоих его руководителей: Нго Дин Дьема и его брата Нго Дин Нху... Известно, что, когда кучка генералов заговорила о государственном перевороте, они без труда получили на это согласие американского посольства в Сайгоне. Однако Хант стремился найти доказательства более серьезного преступления, совершенного Джоном Кеннеди, который в то время был президентом. После телефонного звонка Джона Эрлихмана (о котором, впрочем, ему трудно вспомнить) государственный департамент дает бывшему разведчику разрешение просмотреть в архивах всю телеграфную корреспонденцию между Вашингтоном и Генри Кэботом Лоджем, тогдашним послом в Сайгоне. Хант снимает копии с 240 телеграмм, отправленных за интересовавший его период. Коулсон спрашивает его, на какой стадии находится расследование; Хант отвечает, что обнаружил три или четыре телеграммы, ясно указывающие на причастность Вашингтона к государственному перевороту, других компрометирующих фактов не обнаружено. Тогда Коулсон говорит ему (по свидетельству Ханта): — Не кажется ли вам, что вы могли бы уладить это дело? Черпая силы из этих директив и вооружившись лезвием бритвы и фотокопировальной машиной, Хант принимается за работу в своей конторе в Олд офис билдинг. Результат его трудов: коллекция пополняется двумя достаточно правдоподобными депешами. Одна из них, якобы датированная 29 октября 1963 г. (т. е. за два дня до смерти двух южновьетнамских деятелей) и направленная государственным департаментом Кэботу Лоджу (со всеми необходимыми печатями и шифрами), начинается следующими словами: С СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩАЕМ: СЕГОДНЯШНЕЕ СОВЕЩАНИЕ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ ПРИНЯЛО РЕШЕНИЕ, ЧТО НИ ВЫ, НИ ХАРКИНС НЕ ДОЛЖНЫ ПОДДЕРЖИВАТЬ ДЬЕМА ИЛИ НХУ, ЕСЛИ ОНИ ПОПРОСЯТ УБЕЖИЩА. Достаточно ясная картина, нарисованная в угоду Белому дому: образ Джона Кеннеди в окружении его узкого совета, президента, похожего на римского императора, опустившего большой палец руки вниз, отвергающего мольбы бывшего любимца, который перестал нравиться. На пресс-конференции 16 сентября 1971 г. президент Никсон произнес фразу, которая кое-кого заставила насторожиться: «Я хотел бы напомнить всем, кого это интересует, что именно благодаря низвержению Дьема и участию в его убийстве мы вошли во Вьетнам».Впервые подобное обвинение было предъявлено администрации Кеннеди. Однако, за отсутствием доказательств, эта фраза была предана забвению. Месяц спустя Коулсон вспомнил о намеке главы государства и сказал об этом своему знакомому журналисту — одному из ведущих репортеров «Лайф». «Есть хороший материал»,— добавил он, посоветовав узнать подробности у Говарда Ханта. Последний, понимая, что его шедевр не лишен недостатков, разрешает журналисту переписать депешу, но не дает ему снять фотокопию. Поэтому журналист, не желающий выдвигать столь серьезное обвинение на основании единственного доказательства, отказывается oт этой информации после многих месяцев безуспешных попыток найти тому подтверждение. Коулсон опровергнет версию Ханта, заявляя, что он, очевидно, не так понял директивы. Однако он признает, что уже в феврале 1972 года знал, что депеша не была подлинной, хотя он предупредил об этом журналиста лишь год спустя, в то время, когда так или иначе содержимое сейфа Ханта (где находилась сфабрикованная телеграмма) стало основной темой в прессе. Трудно сказать, знал или не знал президент Никсон о подлоге, совершенном в подвале примыкавшего к Белому дому здания. Можно быть уверенным лишь в одном — в хронологической последовательности событий: в августе Хант при поддержке Белого дома поставил вопрос о допуске его к архивам госдепартамента, в сентябре Никсон произнес упомянутую фразу, а в октябре Коулсон пригласил журналиста „Лайф"»13. С самого начала своей работы Хант вошел в контакт с Люсьеном Конэном14: «Буквально накануне моего звонка он оставил службу в армии и собирался уйти с работы в ЦРУ. Во времена УСС мы вместе проходили подготовку перед отъездом на Дальний Восток. Мы отправились туда на одном судне в конце войны... и вместе работали в Китае. В течение нескольких лет мы встречались от случая к случаю, но оставались друзьями»15.Хант должен был сообщить текст сфабрикованных телеграмм Конэну, готовившему тогда телевизионную передачу об истоках войны во Вьетнаме. Нет сомнения, что речь шла о создании помех возможному кандидату на пост президента — Эдварду Кеннеди путем дискредитации его брата, президента Джона Кеннеди. Объект атаки был выбран удачно: сенатор Кеннеди пользовался поддержкой значительной части избирателей-католиков, а речь шла об убийстве Дьема, то есть католика. Хант объяснил это на заседании комиссии Эрвина: «Тот факт, что президент Кеннеди, будучи католиком, позволил убить другого католика, мог, в случае выдвижения кандидатуры Кеннеди на следующих выборах, повлиять на настроение католиков»16. Какова же судьба этих липовых телеграмм? В 1972 году, вскоре после «уотергейта», Джон Дин (советник президента) обнаружил их в личном сейфе Ханта в Белом доме. Дин передал их Патрику Грею (и. о. директора ФБР). Они прекратили свое существование у него дома, сгорев вместе с рождественской елкой в камине... Однако эта деятельность не была основным занятием Ханта летом 1971 года. Ему необходимо было найти способ дискредитировать Элсберга, и в конце июля Ханту придет в голову блестящая мысль. Разработка психиатрического заключения28 июля Хант письменно предложил Коулсону провести серию открытых и секретных операций, с тем чтобы собрать на Даниэла Элсберга досье, способное «дискредитировать его в глазах общественности и подорвать к нему всякое доверие». Кроме того, он просил ЦРУ составить «психиатрическую характеристику» Элсберга, получив от психиатра личную карту его пациента. Коулсон передал предложение Янгу и Крогу. Получив одобрение Эрлихмана, Янг обратился к начальнику отдела безопасности ЦРУ, попросив подготовить эти данные. Янг уже был связан с Хелмсом по вопросам некоторых программ Белого дома относительно процедуры классификации и безопасности, и Хелмс дал ему разрешение на прямые контакты с начальником отдела безопасности. Янг сообщил директору бюро безопасности, что Белый дом запросил сведения о личности Элсберга — сведения, подобные тем, которые ЦРУ составляло на некоторых зарубежных политических деятелей, — чтобы попытаться раскрыть мотивы похищения документов; Эрлихман, сказал он, был лично заинтересован в этом деле. Начальник отдела безопасности ответил, что должен посоветоваться со своим непосредственным начальником. Несколько дней спустя он имел беседу с Хелмсом, и тот дал свое согласие: запрос Янга вследствие утечки информации, важной с точки зрения национальной безопасности, был приемлем и входил в его компетенцию. Работа, проведенная ЦРУ, показала, что досье Пентагона содержали сведения о некоторых операциях и связях ЦРУ. Более того, незадолго до этого директор получил отчет, где говорилось, что посольство одной крупной страны располагало полным текстом документа, и, возможно, этот отчет повлиял на его решение. Тем не менее разрешение он дал скрепя сердце. В меморандуме Эрлихмана о подготовке характеристики Янг пишет: «ЦРУ, разумеется, колебалось, прежде чем решиться на вмешательство во внутренние дела, но, идя навстречу президенту, согласилось действовать» (меморандум от 20 августа 1971 г.). 29 июля начальник отдела безопасности ЦРУ отдал распоряжение начальнику медицинского обслуживания ЦРУ подготовить характеристику. Приказ был передан руководителю отделения психиатрии, имевшему опыт в подобных делах. И наконец, один из психиатров отделения должен был составить первый проект. Все медики проявили сдержанность в проведении операции: объектом ее был американский гражданин, что выходило за рамки законной деятельности ЦРУ. Они сочли ненормальным то обстоятельство, что приказ был отдан начальником отдела безопасности, а не их непосредственным начальником — начальником Административного управления. Тем не менее, после того как Белый дом отправил вырезки из прессы, а также различные отчеты государственного департамента и ФБР, первая характеристика была подготовлена для начальника отдела безопасности, который направил ее Янгу 11 августа. По мнению самих психиатров ЦРУ, первая характеристика, составленная без «прямого клинического обследования», должна рассматриваться как «чисто спекулятивная». Констатировав, что ничто не дает оснований предполагать наличие какого-либо душевного заболевания у обследуемого, психиатры путем комбинации биографических данных и психологических сведений пытаются создать представление о личности, подтверждавшее акцию, требующую своего объяснения: передачу документов Пентагона газете «Нью-Йорк таймс». Обследуемый квалифицируется как чрезвычайно одаренный человек, который после блестящих удач и больших амбиций в молодости на пороге сорокалетия испытал некоторый спад в осуществлении своих жизненных планов и т. д. В день получения первой характеристики Дэвид Янг составил следующий меморандум: БЕЛЫЙ ДОМ Янг, Хант и Лидди18 проанализировали это заключение и сочли его верным. 12 августа они встретились с начальником отделения психиатрии для согласования содержания. Последний сказал, что он не располагает необходимым объемом информации. Лидди упомянул, что Элсберг лечился у психиатра по фамилии Филдинг, и утверждал, что существуют дополнительные данные, но ничего более не добавил. Янг и Лидди предложили встретиться с бывшей супругой Элсберга; это предложение было отклонено психиатром. Лидди и Хант заявили также, что хотят, чтобы дело Элсберга не рассматривалось за закрытыми дверями. Психиатр ЦРУ познакомился с Хантом, когда тот работал в ЦРУ, и случайно оказал некоторые услуги его семье. В конце встречи Хант отвел психиатра в сторону и попросил его никому не говорить о нем в ЦРУ. Позже психиатр позвонил Ханту и сообщил, что не может скрывать его участие, а затем упомянул это в разговоре с другими врачами. После встречи с медиком Хант, Лидди, Янг и Крог решили, что следует попытаться заполучить документацию доктора Филдинга об Элсберге. В день беседы с начальником отделения психиатрии (12 августа) Эрлихман и Янг встретились с Хелмсом и начальником отдела безопасности, чтобы убедить их в важности расследования дела о документах Пентагона и показать, что в этой акции Янг был представителем Эрлихмана. 20 августа врачи собрались у начальника отдела безопасности для обсуждения данного вопроса. Они сделали следующие выводы: новые сведения оказались бесполезными для подготовки заключения о личности, не следовало допрашивать и бывшую супругу Элсберга; возможность использования этого заключения, а также дальнейшее участие Ханта нуждались в подтверждении; вся операция требует обсуждения с директором ЦРУ. Врачи надеялись тогда, что, поскольку они не получили никакой новой интересной информации, проект канет в воду. 23 августа психиатр позвонил Янгу и подтвердил получение новых сведений. Янг ответил, что Хант свяжется с ним. Больше никто не работал над заключением. [...] Вместе с тем отделением психиатрии было подготовлено другое заключение. Составленное на основе новых данных, представленных Хантом в октябре, второе заключение было передано Ричарду Хелмсу 8 ноября. На следующий день Хелмс написал Янгу короткую записку: «Я ознакомился с обоими документами, подготовленными для вас психиатром. Мы, безусловно, рады оказать вам услугу. Я подчеркиваю, что наше участие в этом деле как официально, так и неофициально необходимо держать в секрете. Я уверен, что вы поймете нашу позицию». 12 ноября психиатр сам принес документ в кабинет Янга в Белом доме. По сравнению с первым заключением второе содержало новые идеи. Вот, к примеру, одна из них: «Передача документов в распоряжение печати в значительной мере была для него агрессивным актом, направленным против своего психоаналитика, равно как против своего отца и против президента». Между тем «водопроводчики» взломали кабинет д-ра Филдинга, чтобы завладеть медицинской картой Даниэла Элсберга. ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ 20 августа 1971 г. Хант снова встретился с техническим экспертом и запросил поддельные визитные карточки. Он также просил предоставить ему магнитофон, с помощью которого можно записывать разговоры в шумном месте. И. о. начальника ОТО считал, что этот запрос проходит по первоначальному разрешению, и дал свое согласие. Приблизительно в это же самое время Хант получил в Нью-Йорке номер телефона «для прикрытия», финансовые документы и водительское удостоверение. Обеспечение элементами «прикрытия» предполагает работу многих звеньев: во-первых, надо, чтобы специальная служба отвечала на телефонные звонки; во-вторых, новые документы должны выдержать любой возможный контроль, что недостижимо без содействия со стороны служб, выдающих их. И. о. начальника отдела технических служб предупредил эксперта, что, прежде чем что-либо сделать в этом плане, следует получить согласие директора. Тем не менее он поручил одному из своих экспертов в области электроники узнать условия предоставления подобного оборудования, и похоже, что этот эксперт, в свою очередь, запросил ОТО о необходимой им информации для предоставления телефона «прикрытия». В отпечатанной на машинке записке служащий указал эксперту некоторые сведения, которые Хант должен был представить. Никому не известно, что могло статься с этой запиской, но 26 или 27 августа секретарь Ханта по телефону сообщил часть этих сведений эксперту, который занес их в меморандум. И все же нет оснований полагать, что в ЦРУ были приняты меры, кроме этого запроса сведений, по подготовке «прикрытия»; в любом случае, как мы увидим далее, 27 августа технические службы получили приказ прекратить всякую помощь Ханту. Между тем 25 августа Хант еще раз встретился с экспертом, который передал ему запрошенные ранее визитные карточки и магнитофон. На этот раз Хант привел с собой Лидди, которого он представил как «Джорджа», потребовав снабдить его всем необходимым для сокрытия настоящей личности, а также техническими средствами для ведения съемок скрытой камерой. Все это он получил в течение того же дня на основе разрешения и. о. начальника отдела технического обслуживания19. Хант также вновь сделал запрос на выделение телефона «прикрытия». Во время встречи эксперт слышал, как Хант и Лидди разговаривали между собой о торговле наркотиками, в которой они будто бы были замешаны; они также говорили о том, что улетают вечером. И действительно, Хант и Лидди были готовы лететь в Беверли Хиллз, чтобы проверить кабинет доктора Филдинга — психиатра Элсберга; однако комиссия по расследованию не обнаружила ничего, что позволяет предположить, будто кто-то в ЦРУ знал о существовании этого плана. Вечером следующего дня, то есть 26 августа, Хант, будучи в Лос Анджелесе, позвонил эксперту и назначил ему на 6 часов утра встречу в аэропорту Даллес20. Предварительно поставив в известность о телефонном звонке начальника своего отдела, эксперт отправился в аэропорт встречать Ханта, который передал ему скрытую камеру и кассету с фотопленкой, попросив проявить ее как можно скорее. Специалист отнес пленку в лабораторию ЦРУ и вернулся в свой кабинет. 26 августа, то есть в тот день, когда Хант и Лидди тайно фотографировали в кабинете д-ра Филдинга, Дэвид Янг отправил Джону Эрлихману пространный меморандум относительно дела о документах Пентагона. В меморандуме Янг указывал: «Гипотеза, по которой Элсберг является главным виновником публикации документов, оказывается неверной (...). Проведенное расследование подтвердило рассылку копий различных изданий документов, причем число разосланных экземпляров значительно превышает количество, указанное в сопроводительном документе рассылки (...). Документы, опубликованные «Нью-Йорк таймс», были изучены в Пентагоне, и в результате выяснилось, что Элсберг никогда не имел доступа к некоторым из них...» Несмотря на это открытие, Янг заканчивал свой меморандум следующими рекомендациями: «8. Дать оценку последствий процесса над Элсбергом, который, судя по темпам расследования, начнется не ранее марта 1972 года. Упоминание недавно напечатанной статьи об адвокате Элсберга подтверждает факт проведения операции, заранее организованной Коулсоном в печати. На основании некоторых отчетов ФБР Хант разработал нечто вроде портрета адвоката и передал его Коулсону, указав, что имеются достаточно убедительные доводы в пользу написания хорошей статьи (в основном речь шла об информации относительно длительных связей адвоката с крайне левыми силами). Коулсон передал материалы, собранные Хантом, одному журналисту газеты «Детройт ньюс». Через некоторое время статья, содержавшая указанные элементы информации, была напечатана. Меморандум Янга, представленный в комиссию по расследованию уотергейтского дела, заканчивался следующим образом: Не возражаю.......[подпись: Эрлихман] Возражаю............... Комментарии............... 27 августа Эрлихман написал краткую инструкцию Коулсону: «Если операция, предложенная Хантом и Лидди, будет проведена и завершится успешно, прошу представить мне до следующей среды ваши соображения по использованию указанных материалов»22. Отвечая на этот вопрос в комиссии Эрвина, Хант подтвердил цель так называемого плана «Хант/Лидди № 1». Вопрос: Предназначался ли упоминаемый в меморандуме «Хант/Лидди специальный план № 1» для тайного проникновения в кабинет д-ра Филдинга с целью получения данных о психическом состоянии? Хант не решался вернуть парик, очки, устройство, изменявшее тембр голоса, и документы (которые ему были выданы, согласно договоренности, для использования при проведении операции). При встрече с экспертом 25 августа он привел с собой незнакомца (Лидди); он запросил фотоаппарат для тайной съемки и поддельные документы для «прикрытия». Все это начинало серьезно беспокоить и. о. начальника ОТО, который попросил эксперта сообщить Ханту, что впредь без предварительного продления разрешения самим директором никакое содействие ему оказываться не будет. Затем 26 августа начальник ОТО позвонил по телефону помощнику Кашмана и сообщил ему о сложившемся положении и о своем беспокойстве. Последний подтвердил решение приостановить оказание технического содействия и просил начальника службы как можно скорее добиться возвращения фотоаппарата, а также новых документов, полученных Хантом. Кроме того, помощник Кашмана составил для своего начальника меморандум, в котором высказывал тревогу по поводу поданных Хантом заявок об оказании содействия; он указывал также на «вероятность использования полученных средств для проведения тайных операций в самих Соединенных Штатах»; он предлагал в будущем рассматривать все заявки Ханта заранее и попросил Кашмана добиться подтверждения того, что «последняя вылазка Ханта от начала до конца соответствовала существующим правилам». Утром 27 августа Кашман, получив этот меморандум, позвонил Эрлихману и предупредил, что ЦРУ больше не имеет возможности удовлетворять заявки Ханта, и Эрлихман обещал ему «прикрыть всю эту историю». Кашман отправил меморандумы, воспроизводившие содержание этих телефонных разговоров, Хелмсу, который ознакомился с ними несколько дней спустя и дал свое письменное согласие на прекращение всякой помощи Ханту. В это время фотопленки, которые Хант передал эксперту утром 27 августа, были уже проявлены. В лаборатории не отпечатали дополнительных экземпляров фотоснимков, видимо, по той причине, что считали всю эту историю крайне деликатной. Получив снимки, эксперт не сразу передал их Ханту, а показал вначале и. о. начальника ОТО, который приказал ему снять фотокопии и подшить их в дело. Вдвоем они быстро просмотрели фотокопии; в своих показаниях они заявляли, что им не удалось точно определить, что именно было запечатлено на снимках, но они предполагали, что речь могла идти о калифорнийском медицинском учреждении, специализирующемся в области наркотиков (Лидди упоминал в присутствии эксперта о наркотиках). С помощью увеличителя им удалось разобрать фамилии «д-р Филдинг» и «д-р Ротенберг» на фасаде здания, а эксперт отметил эти фамилии на фотопленках. Начальник ОТО вложил фотокопии вместе с записками и различными документами, имевшими отношение к делу Ханта, в досье с надписью «Эдвард» — псевдоним Ханта24. Затем эксперт отправился на встречу с Хантом и, передав ему снимки, предупредил, что впредь никакой технической помощи ему оказываться не будет. В тот же день помощник Кашмана позвонил и. о. начальника ОТО и, после того как тот переговорил с его начальником, подтвердил, что Хант не должен больше получать никакого технического содействия со стороны ЦРУ. Несколько слов было сказано и о фотографиях. Начальник ОТО в своих показаниях утверждал, что, по их мнению, на пленку оказалось снятым какое-то медицинское учреждение, связанное с наркоманами, но никаких попыток проверить это предпринято не было. 31 августа 1971 г. Хант в очередной раз позвонил эксперту и просил возобновить заявку на телефон «прикрытия», однако последовал вежливый отказ. Парик, очки, документы и прочие атрибуты Хант в ЦРУ не сдал, и в конце концов они были обнаружены у некоторых людей, задержанных в июне 1972 года в здании отеля «Уотергейт». СТАРЫЕ ТОВАРИЩИ Для осуществления разработанной операции Хант привлек Бернарда Баркера, которого он отыскал в Майами: тот, в свою очередь, взял себе в помощники Роландо Мартинеса и Филипе де Диего. Как Баркер, так и Мартинес в прошлом долгое время сотрудничали с ЦРУ. Баркер был американским гражданином, но много лет прожил на Кубе. Приблизительно в 1950 году он поступил на службу в кубинскую полицию, вследствие чего потерял американское гражданство. Во время работы в кубинской полиции он был завербован ЦРУ, которое помогло ему в 1959 году бежать с Кубы и вернуться в Соединенные Штаты. Баркер работал на Ханта во время операции в заливе Кочинос и принимал участие в создании контрреволюционного правительства. До 1966 года он участвовал в различных операциях, организованных ЦРУ и имевших непосредственное отношение к Кубе; его рабочий контракт истек в это время, так как ЦРУ в нем больше не нуждалось. Тогда он обосновался в Майами и занялся торговлей недвижимым имуществом; вместе с тем он не скрывал от ЦРУ, что в любое время готов вернуться туда на службу. Однако нет никаких данных, которые подтверждали бы наличие каких-либо связей или контактов Баркера с ЦРУ после 1966 года. Мартинес был завербован ЦРУ в Майами в 1961 году. Вплоть до 1969 года он участвовал во многих морских операциях против Кубы, и ЦРУ давало ему блестящую оценку. По окончании этих операций Мартинес получил патент агента по торговле недвижимостью и начал работать на Баркера. В знак признательности ЦРУ продолжало выплачивать ему жалованье до начала 1970 года. К этому времени оно было вынуждено разорвать контракт, однако согласилось выплачивать ему по 100 долл. ежемесячно в течение года, чтобы облегчить ему переход к гражданской жизни. За это Мартинес должен был составлять для офицера, представлявшего ЦРУ в Майами, ежемесячные отчеты о настроениях и планах членов кубинской общины. В июле 1971 года было принято решение продлить этот контракт еще на один год, так как Мартинес проявил особое рвение, информируя о попытках нелегального проникновения кубинских беженцев на территорию своей родины, в то же время, однако, было указано, что эта договоренность действует лишь до июля 1972 года. Что касается Бернарда Баркера, то комиссия не уточняет его конкретные функции в кубинской полиции, а также не указывает, когда он был завербован ЦРУ. Надо полагать, что основной задачей секретной полиции Батисты была подрывная деятельность против Кастро и его сторонников, и похоже, что Баркер подвизался экспертом по борьбе с повстанцами. 21 мая 1973 г. Бернард Баркер давал свидетельские показания перед комиссией Эрвина и 25 млн. телезрителей. Вопрос: Господин Баркер, кто завербовал вас для участия в этой операции? Судья Сирика спрашивает Баркера о чеках на 114 тыс. долл. из фондов компании Никсона, которые были положены на банковский счет Баркера. Баркер отвечает, что ему просто неизвестно, откуда поступила эта сумма. — Вам не кажется, что все это несколько странно? — спрашивает судья. Что касается третьего участника — Филипе де Диего, то нет ни одного доказательства о его каких-либо связях с ЦРУ. В апреле 1971 года Хант возобновил связи с Баркером во время деловой поездки в Майами. Последний представил ему Мартинеса и де Диего. 17 апреля 1971 г. они вместе присутствовали на церемонии по случаю десятилетия событий в заливе Кочинос. В августе Хант вступил в контакт с Баркером и обратился к нему с просьбой подобрать несколько человек, на которых будет возложено, как сказал Хант, проведение крупной операции по безопасности. 3 сентября Баркер, Мартинес и де Диего проникли в кабинет доктора Филдинга в Беверли Хиллз. Хант и Лидди осуществляли руководство операцией. Они просмотрели все дела, находившиеся в кабинете, но, похоже, не обнаружили никаких документов, касавшихся Элсберга, хотя показания по этому пункту не сходятся. Чтобы исключить всякое подозрение и создать впечатление, будто взлом был делом рук человека, искавшего наркотики, группа перед уходом устроила погром в кабинете. В тот же вечер кубинцы возвратились в Майами; Хант и Лидди вылетели из Лос-Анджелеса на следующее утро. Следует иметь в виду, что противоречивые показания относительно того, что было найдено в документах, давали «водопроводчики», с одной стороны, и д-р Филдинг — с другой... Второе психиатрическое заключение было подготовлено на основании документов, переданных Хантом 12 сентября. Были ли некоторые из этих документов похищены из кабинета психиатра Элсберга? Комиссия Рокфеллера не решается прямо ответить на этот вопрос: 12 октября, «насколько это можно было установить», Хант вроде бы не передавал отчет психиатра. Но что, собственно, представляет из себя «отчет психиатра» и предоставляло ли ЦРУ в распоряжение комиссии Рокфеллера документы, которые оно отказалось выложить перед комиссией Эрвина? Вопрос этот не уточняется. Говард Хант проявлял ярко выраженный интерес к результатам психиатрического анализа; 12 августа, во время встречи с психиатром ЦРУ, Лидди и он сам предложили представить Элсберга как «человека разбитого», как «объект, достойный сожаления», твердо настаивая на существовании у него «Эдипова комплекса»27. Очевидно, именно потому, что в первом заключении эта идея не прозвучала достаточно убедительно, его и сочли «разочаровывающим». Напротив, во втором заключении речь шла уже об отце... Через некоторое время после этого вторжения в квартиру со взломом полиция Лос-Анджелеса задержала некоего Элмера Дэвиса, который разыскивался за несколько совершенных преступлений. Он пошел на своеобразную сделку с полицией: за то, что он согласился взять на себя вину за взлом и ограбление кабинета д-ра Филдинга (несмотря на то что отсутствовали какие-либо доказательства его вины), ему списали другие обвинения. В результате этой сделки полицейское расследование было закрыто. Ограбление это, естественно, не рекламировалось, вследствие чего пришлось ждать показаний Джона Дина и Говарда Ханта на заседании Большого жюри по уотергейтскому делу в апреле 1973 года, чтобы пролить свет на эти события. [...] Уотергейтская ловушкаВ ночь с 16 на 17 июня 1971 г. пятеро неизвестных были задержаны в помещении национального комитета демократической партии; комитет размещался в здании, названию которого, знакомому в то время лишь жителям Вашингтона, вскоре суждено было стать известным во всем мире: «Уотергейт». Пятеро задержанных в 2 час. 30 мин. ночи были одеты в обычные костюмы, на руках — хирургические перчатки из синтетической резины. Полицейские, производившие обыск, обнаружили портативный радиопередатчик, 40 катушек чистой пленки, две 35-мм камеры, отмычки, пистолеты размером с авторучку и микрофоны, способные, как выяснилось, производить запись как обычных, так и телефонных разговоров. Судья Джеймс А. Белсен спрашивает их о роде занятий. Один из них отвечает, что они «антикоммунисты», остальные кивают в знак согласия. Судья, привыкший получать забавные ответы на этот вопрос, смотрит с недоумением. Он просит одного из задержанных, самого высокого, назвавшегося Джеймсом Маккордом, выйти вперед. Это начинающий лысеть человек с широким приплюснутым носом, квадратной челюстью и ослепительно белыми зубами; доброжелательное выражение лица не соответствует его суровым чертам. Судья спрашивает о роде его занятий. — Советник по вопросам безопасности,— отвечает он. Маккорд отвечает мягким монотонным голосом, что недавно оставил службу в администрации. Удуорд пересаживается в первый ряд и наклоняется вперед. — Какое направление администрации? — задает вопрос судья. По всей видимости, их руководитель Джеймс Маккорд; остальные четверо были: Вирджилио Гонсалес, Фрэнк Стерджис, Еугенио Мартинес и Бернард Баркер. В карманах у Мартинеса и Баркера полицейские обнаружили записные книжки, в которых значился телефон некоего Говарда Ханта, рядом с фамилией которого стояли буквы Б. Д. В редакции газеты «Вашингтон пост» Бобу Удуорду поручили написать статью об этом происшествии. Б. Д.? Белый дом? «По своему телефону он набирает номер 456-14-14, Белый дом. Спрашивает Говарда Ханта. Телефонистка соединяет. Никто не отвечает. Удуорд уже собирается положить трубку, когда вновь раздается голос телефонистки. «Может быть, я застану его в другом кабинете,— говорит она,— у г-на Коулсона». — Г-на Ханта сейчас здесь нет,— отвечает секретарша Коулсона, но она дает Удуорду номер компании Роберта Муллена, занятого в сфере общественных отношений в Вашингтоне, в которой, по ее словам, Хант работает редактором28. Так начиналось уотергейтское дело. Трудно описать все его обстоятельства29. Можно остановиться лишь на роли в этой истории ЦРУ, основываясь на докладе комиссии Рокфеллера. Уже в начале расследования уотергейтского дела директор ЦРУ выдвинул принцип, сводившийся к тому, что, если ЦРУ не было замешано в деле, оно не должно фигурировать в расследовании. Давая показания, он заявил, что ему неприятно сообщать какие-либо сведения местным отделениям ФБР, поскольку именно там имела место утечка информации уже в самом начале; кроме того, его беспокоило то, что ФБР отказывалось объяснить мотивы расследований деятельности ЦРУ. Однако в первые десять дней после вторжения со взломом ЦРУ отвечало на некоторые вопросы, поставленные местным отделением ФБР в Александрии, штат Вирджиния. Хелмс тем не менее попытался уладить дело непосредственно с Патриком Греем, и. о. директора ФБР30, чтобы по возможности ограничить объем расследования. В меморандуме, датированном 28 июня 1972 г., он писал, что во время встречи с Греем настаивал на проведении именно такой линии, что ЦРУ не было замешано в деле, и просил ФБР «сузить свои поиски, ограничившись уже задержанными или непосредственно подозреваемыми лицами, а также отказаться от распространения расследования на другие области, где оно могло бы скомпрометировать некоторые операции ЦРУ». ПОЛНАЯ НЕВИНОВНОСТЬ 23 июня Ричард Хелмс и его заместитель генерал Уолтерс31 были вызваны в Белый дом, где состоялась встреча с советником президента Джоном Эрлихманом и начальником канцелярии президента Бобом Холдеманом. Вот что говорил об этом совещании Ричард Хелмс в своих показаниях перед комиссией по расследованию уотергейтского дела. Вопрос: Г-н Хелмс, я хотел бы теперь перейти к событиям, имевшим место 23 июня 1972 г., и спросить о вашем участии во встрече г-на Эрлихмана, г-на Холдемана и генерала Уолтерса. Теперь предоставим слово генералу Уолтерсу. В отчете лета 1972 года, в ряде меморандумов, предназначенных для внутреннего пользования, он отмечал первые результаты расследования уотергейтского дела в той степени, в какой оно могло коснуться ЦРУ. Эти меморандумы были переданы комиссии Эрвина в мае 1973 года. Уолтерс начинает со встречи, состоявшейся 23 июня в Белом доме, о которой в своих показаниях уже рассказал Хелмс: «23 июня в 13 час. Хелмс и я прибыли в Белый дом для встречи с Бобом Холдеманом и Джоном Эрлихманом, состоявшейся в кабинете последнего. Холдеман сказал, что эта история с микрофонами в помещениях «Уотергейта» наделала много шума и демократы постараются максимально воспользоваться этим. ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ СТЫДЛИВОСТЬ В течение октября и ноября 1972 года министр юстиции Соединенных Штатов неоднократно пытался выяснить причастность ЦРУ к некоторой деятельности обвиняемых, с тем чтобы принять меры в связи с открывавшимся процессом34. ФБР, со своей стороны, уже провело расследование по этому вопросу. Министра юстиции особенно беспокоило то, что обвиняемые могли указать на выполнение ими приказов ЦРУ. Наконец, ЦРУ дало ответ на некоторые особые вопросы, которые были заданы, но приложило все усилия, чтобы только министр юстиции и его заместитель были посвящены в секретные дела. В конце концов до министра юстиции были доведены сведения о помощи, оказанной Ханту в июле и августе 1971 года. Однако ЦРУ никогда добровольно не предоставляло сведений следствию, оно даже отказалось сообщить некоторые данные, которые, видимо, могли бы оказаться весьма ценными для расследования. Так, ЦРУ получило от Маккорда в течение июля 1972 года, а затем и в декабре того же года и еще в январе 1973 года большое количество писем, связанных с попыткой снять обвинение со взломщиков в уотергейтской истории, ставя, таким образом, под удар ЦРУ. В этих письмах Маккорд отмечал, что он делал все возможное, чтобы противостоять полученным обвиняемыми предложениям скомпрометировать ЦРУ как участника дела, чтобы тем самым улучшить собственные шансы для защиты. Хелмс посоветовался с генеральным советником ЦРУ, и тот сказал, что ни в коем случае не следует добровольно предоставлять эти письма в распоряжение ФБР (оно не знало об их существовании). Следуя этому совету, Хелмс решил присовокупить их к досье ЦРУ. В июле 1972 года копии фотографий кабинета д-ра Филдинга, сделанные Хантом, а также фотокопии поддельных удостоверений личности, полученные им от ЦРУ (копии и фотокопии находились в деле «г-на Эдварда» в ОТО), были переданы Хелмсу и Колби. Несмотря на то что оригиналы некоторых из этих документов были обнаружены у лиц, задержанных в здании «Уотергейта», — об этом много говорилось во всех органах массовой информации, — несмотря на попытки заместителя министра юстиции получить информацию о помощи, оказанной ЦРУ Ханту, ЦРУ, похоже, ждало наступления января 1973 года, чтобы вручить эти документы министерству юстиции. Среди других документов, о существовании которых руководство ЦРУ умалчивало до 1973 года, следует назвать запись разговора Ханта с Кашманом, имевшего место 22 июля 1971 г. ЦРУ не только упорно скрывало документы, представлявшие интерес для следствия, но даже не дало себе труда тщательно разобраться в собственной роли в связи с лицами, представшими перед судом. И лишь в мае 1973 года оно всерьез занялось сбором документов и информации, имевших отношение к делу. 15 декабря 1972 г. Хелмс и Колби явились в Белый дом, чтобы доложить Эрлихману и Дину о состоянии расследования, проводимого ФБР и министерством юстиции. В своем отчете об этой встрече Колби пишет об усилиях ЦРУ «избежать ответов на (запросы информации), не идущих сверху». Он также упоминает о попытках министра юстиции выяснить имя человека, удовлетворившего заявку Ханта на оказание технического содействия в июле 1971 года; кроме того, Колби отмечает в отчете, что он сделал все возможное, чтобы не отвечать на эти вопросы, но в конце концов он был вынужден указать имя Эрлихмана. Во время этой встречи Колби и Хелмс также показали Дину досье, подготовленное для заместителя министра юстиции (в котором, естественно, были копии как фотографий, сделанных Хантом, так и поддельных удостоверений). В отчете Колби по этому поводу написано: «Было принято решение оставить эти материалы в ЦРУ». Кроме того, было решено просить Кашмана позвонить Эрлихману и выяснить, насколько точны воспоминания последнего о личности человека, инициатора столь знаменательного телефонного звонка в июле 1971 года. Наконец, в январе 1973 года досье было передано в распоряжение министерства юстиции. [...] В ОСТАЛЬНОМ — МОЛЧАНИЕ... Приблизительно 17 января 1973 г., то есть семь месяцев спустя после уотергейтской операции, директор Хелмс получил от сенатора Мэнсфилда письмо, датированное 16 января, в котором тот просил ЦРУ сохранить «все вещественные доказательства и документы, могущие иметь отношение к расследованию уотергейтского дела, подрывной деятельности и политического шпионажа, а также методов ведения ЦРУ следствия по такого рода деятельности, чем вскоре предстоит заняться сенату», В это время Хелмс вместе со своей секретаршей как раз разбирал свои досье, ибо собирался уходить со службы в ЦРУ. Примерно через неделю после получения этого письма секретарша спросила, как ей быть с огромным количеством пленок и записей, находившихся в архивах. Эти записи делались на специальной аппаратуре, установленной в кабинетах директора и его заместителя, а также в соседнем помещении, которое использовалось тогда как зал заседаний (The French Room). Аппаратура была установлена лет десять назад и была демонтирована в феврале 1972 года в кабинете заместителя директора, а в январе — феврале 1973 года — и в кабинете директора. Эта система приводилась в действие хозяином кабинета и позволяла ему записывать как разговоры в кабинете, так и телефонные звонки. Считая, что это может быть ему подспорьем при составлении какого-нибудь меморандума, Хелмс пользовался ею время от времени. Кашман включал ее крайне редко, а его преемник Уолтерс не включал вовсе. Затем пленки раскладывались в хронологическом порядке, и записи хранились у секретарей директоров. До января 1973 года записи периодически стирались, а старые пленки уничтожались. 24 января 1973 г., отвечая на вопрос своей секретарши, Хелмс приказал уничтожить имевшиеся у нее пленки и записи. Такой приказ был получен техниками, обслуживавшими систему. К тому времени записи, накопленные за годы службы Хелмса в ЦРУ на посту директора, занимали три больших ящика. Хелмс с секретаршей быстро проверили их. В своих показаниях они заявили, что ни одна запись не имела отношения к уотергейтской истории. Затем документы были уничтожены. Вместе с пленками и записями они уничтожили карточки, расшифровывавшие их содержание. Ни на одной ленте записи специально не стирались. Перед комиссией по расследованию Хелмс утверждал, что уничтожение того, что он считал личными записями, было, по его мнению, вполне естественным делом, тем более перед окончательным уходом со своего поста. Он был убежден, что ЦРУ предоставило следствию все документы, имеющие отношение к «уотергейту», которыми оно располагало. Пленки, равно как и записи, не содержали никакой информации, имеющей, по его мнению, хотя бы малейшее отношение к уотергейтскому делу. Кроме того, он полагал, что все представлявшее интерес в этих документах отправлялось в архив. А еще ему казалось, что, если записи с секретными разговорами попадут в досье управления, это будет означать невыполнение им его служебного долга. [...] 1"Impeachment of the President of the United States, Committee on the Judiciary, House of Representatives, Final Report, Statement of Evidence on Article 2". 2«Комиссия Эрвина, свидетельские показания Говарда Ханта, 24 сентября 1973 г.». 3Когда знаешь, какой катастрофой операция в заливе Кочинос обернулась для ЦРУ, наличие такого «генератора идей» представляется совершенно неуместной характеристикой... 4Это выражение в ходе разговора было произнесено по-французски. 5«Свидетельские показания от 2 августа 1973 г.». 6"Minority Report on CIA. Involvement, Senate select Committee on presidential Campaign Activities". 7Заметим, что записывающая аппаратура уже включена. 8Фальшивые документы для «прикрытия», которые могут выдержать любую проверку, даже выдавшими их учреждениями. 9Разговор был записан в четверг. 10Фрэнк Уизнер был одним из отцов-основателей ЦРУ, руководил Управлением стратегических служб во время войны; был директором Управления координации политики до слияния этой организации с ЦРУ в 1951 году; заместитель Аллена Даллеса в Оперативном управлении; затем начальник Оперативного управления, когда Даллес стал директором ЦРУ. 11Ему не придется долго оставаться заместителем Хелмса. Еще до конца года он получит назначение главнокомандующим корпусом морской пехоты. 12Копия записи, изложенная генералом Кашманом в ходе его показаний перед комиссией Эрвина 2 августа 1973 г. Оригинал, содержащий менее лестный намек в адрес Никсона, был представлен ЦРУ много позже, причем по просьбе сенатора Бейкера. 13Nina Sutton. Watergate Story. Stock., 1974. С разрешения автора. 14Op. cit, ch. 3. 15«Свидетельские показания Ханта, 23 сентября 1973 г.». 16«Свидетельские показания Ханта. Заседание от 10 сентября 1973 г.». 17ФБР уже пыталось получить сведения об Элсберге от его психиатра, но тот отказался от всякого сотрудничества, сославшись на профессиональную тайну. 18Гордон Лидди — бывший агент ФБР, пришедший на работу в Белый дом несколько позже Ханта, был направлен в специальное подразделение расследований. 19Фотокамера была вмонтирована в портсигар. 20Один из двух аэропортов Вашингтона. 21"House Judiciary Committee, Statement of Information, Book VII, 1215". 22Цитируется в заключительном отчете комиссии Эрвина. 23«Свидетельские показания Ханта, 24 сентября 1973 г.». 24Это дело не квалифицировалось как ординарное. Оно обрабатывалось как самое секретное среди секретных дел ЦРУ. Комиссия Эрвина доступа к нему не получила. 25«Комиссия Эврина. Слушания». 26Carl Bernstein et Bob Woodward. Les Fous du President. Laffont, 1974. 27«Свидетельские показания начальника отделения психиатрии, 6 марта 1974 г.». 28Carl Bernstein et Bob Woodward. Op cit. Карл Берстайн и Боб Удуард — два журналиста «Вашингтон пост», начавшие уотергейтское дело. В написанной ими книге дан увлекательный рассказ об их расследовании. 29Наиболее полная и наиболее обстоятельная книга об этом деле — Nina Sutton. Watergate Story. Stock., 1974. 30Эдгар Гувер скончался 2 мая 1972 г. 31Генерал Уолтерc сменил на этой должности генерала Кашмана. 32«Комиссия Эрвина, свидетельские показания Ричарда Хелмса, 2 августа 1973 г.». 33Меморандум ЦРУ от 28 июня 1972 г.; подпись: Вернон Уолтерс, заместитель директора ЦРУ. 34Открытие процесса над «водопроводчиками» было намечено на 15 ноября. |
загрузка...