Глава V. Первый крестовый поход феодально-католической реакции и его разгром. Хилиасты в Таборе (1420—1421 годы)

Революционные события в Чехии в первой четверти XV века имели огромное международное значение. Смелые выступления Гуса, Иеронима и их соратников вызвали горячее сочувствие народных масс за рубежом, так как отвечали также и их стремлениям. Повсюду, где трудящиеся массы изнывали под тяжестью гнёта духовных и светских феодалов, обличения язв католической церкви и призывы к борьбе против эксплуататоров находили себе благодатную почву. После свирепой расправы с Гусом и Иероиимом феодалы и католические прелаты праздновали победу, надеясь, что навсегда искоренили опасную «ересь». Ход событий показал, что радость их была преждевременной.

Когда по Чехии прокатилась волна народных выступлений, направленных против католической церкви, когда восставшие крестьяне и городские низы стали изгонять [149] католических попов и разрушать монастыри, все это нашло в той или иной форме отклик в соседних и даже отдалённых странах. Пример активного выступления народа оказался сильным революционизирующим фактором для угнетённых масс во всех странах феодальной Европы.

События в Чехии сыграли большую роль в развитии освободительного движения братского словацкого народа, томившегося под тройным гнётом своих, венгерских и германских феодалов. Для словацкого народа с началом гуситских войн создались благоприятные возможности для осуществления его вековых стремлений к тесному и неразрывному объединению с единокровными чешскими братьями. Возможность воссоединения Чехии и Словакии в едином государстве, подготовлявшаяся всем хозяйственным и социальным развитием чешских и словацких земель, не была осуществлена в силу ряда причин в XV веке. Однако борьба лучших сынов словацкого народа под одним знаменем с восставшими чехами имела огромное значение и оставила глубокий след в истории Словакии.

Идеи Гуса и таборитов находили в словацких землях многочисленных приверженцев. Распространение их облегчалось близостью языков, наличием тесных экономических и культурных связей между Чехией и Словакией. Многие словаки-проповедники были в молодости студентами Пражского университета. Идеи освободительной борьбы, провозглашённые чешским народом, восставшим против феодального гнёта, были особенно близки словацким трудовым массам, стонавшим под тяжёлым инонациональным игом.

Уже в 1417 году в Моравии был обвинён в проповеди гусизма Ян Вавринцов из Рачиц, поселившийся в 1419 г. в Нитре. Всеобщим признанием и уважением у радикальной части таборитов пользовался словак Лукаш из Нового Места под Вагом. Лукаш не только распространял учение гуситов среди родного народа, но и призывал чехов и словаков к совместной борьбе против общих врагов — феодалов. Бесстрашный народный проповедник был предательски схвачен панами Рожмберками и сожжён в 1424 году.

Но дело не ограничивалось одним лишь распространением в Словакии гуситских идей или участием выходцев из словацких земель в освободительной борьбе чешского [150] народа. Уже в 1415 году хронист упоминает о вооружённом выступлении гуситов в Спишской Старой Вси.¹⁾ В первые годы крестьянской войны по западной Словакии прокатились волнения крестьян и горняков. В 1421 году поднялись на борьбу горнорабочие Спишских копей и крестьяне окрестных сёл. Их примеру последовали крестьяне Ясовского монастыря, а также горняки из района Смольника. Позже из состава крестоносных армий перешли на сторону гуситов нитранские земаны. Когда летучие отряды таборитов проникали в 1425—1427 годах на территорию словацких земель, они находили активную поддержку у населения — среди рыбаков, крестьян и городской бедноты.

Борьба словацкого народа была существенной помощью для восставших чехов, так как словацкие земли входили тогда в состав венгерского королевства, основного ядра владений Сигизмунда. К тому же волновались крестьяне и в собственно венгерских областях, а также в находившейся под властью Сигизмунда Трансильвании, где к венгерским крестьянам присоединялись и румынские крестьяне. Всё это ослабляло натиск феодальной реакции и её главы императора Сигизмунда на «мятежную» Чехию.

Очень велико было значение реформации и крестьянской войны в Чехии для Польши и Великого княжества Литовского, населённых братскими славянскими народами. К началу XV века положение польских и литовских крестьян резко ухудшилось. Увеличились феодальные поборы, выросли государственные налоги. Весьма тяжёлым было и положение плебса в польских городах. Поэтому в Польше к этому времени создались условия для усиления антифеодальной борьбы народных масс, а следовательно, и для распространения гуситской проповеди.

Ещё в апреле 1415 года в Гнезненском архиепископстве был обвинён приходский священник Якуб из Трлага, резко выступавший против католического духовенства. Якуб называл Гуса святым мучеником, а папу — сыном дьявола. Этот факт говорит об уважении и внимании, с какими относился польский народ к учению Гуса и к самому реформатору, томившемуся в ту пору в констанцской темнице. Польский народ живо откликнулся на [151] начало открытого выступления народных масс в Чехии. Польские феодалы вынуждены были констатировать, что в Польше много гуситов. Король Владислав Ягайло настойчиво требовал от инквизиторов применения самых жестоких пыток по отношению к заключённым в тюрьмы гуситам, так как считал, что необходимо выведать имена их многочисленных сторонников. Епископ Збигнев Олесницкий утверждал, что в его диоцезе чрезвычайно умножилось количество «еретиков». Особая булла римского папы, изданная в ноябре 1423 года, указывала, что среди жителей западных областей Польши весьма многие являются последователями «зловредной гуситской ереси». Гуситов было много и в Кракове, и в Силезских землях, и особенно в пограничных с Чехией районах.

Приведённые высказывания крупнейших феодалов очень показательны. Они свидетельствуют о широком распространении сочувствия гуситам в стране и о страхе польских феодалов перед грозным Табором, об их стремлении уничтожить самую возможность революционного выступления народных масс Польши.

К сожалению, сохранившиеся источники не дают нам достаточного материала, на основании которого можно было бы представить полную картину участия польского народа в революционной борьбе чехов. Но даже отдельные, изолированные сообщения, дошедшие до наших дней, показывают обстановку напряжённости, существовавшую в те годы в Польше. В 1421 году в Познанской консистории судился Адам из Мосины, который был виновен в том, что избил своего противника, оскорбившего в споре гуситов и память Гуса. На другом конце Польши — в Куявии в 1424 году был обвинён в гусизме священник Шимон из Конояд. Преследования заставили его отказаться от «еретических заблуждений». Позже, в 1430 году он снова был обвинён в том, что восхвалял семерых поляков, бежавших в Чехию на помощь восставшим таборитам. В 1425 году упоминаются гуситы в Люблине. Католические инквизиторы жестоко расправлялись со всеми заподозренными в «чешской ереси». В польских городах, особенно в Силезии, дымились костры, на которых сжигали сторонников гусизма. Народ считал казнённых мучеников святыми и отвечал на усиление репрессий актами справедливого возмездия, расправляясь с наиболее ненавистными инквизиторами.[152]

Если народные массы, нападая на церковь, вели объективно борьбу против феодального гнёта, то многие из польских шляхтичей и даже панов сочувствовали чешской реформации лишь постольку, поскольку надеялись использовать её для увеличения своих богатств за счёт католической церкви в самой Польше. Некоторые польские шляхтичи считали, что союз с восставшим чешским рыцарством поможет Польше в её борьбе против германской феодальной агрессии. Впрочем, время наибольшего распространения гуситских идей среди феодалов Польши относится уже к более позднему периоду — к 30-м годам XV века. В описываемое время польские феодалы ограничивали свои выступления против церкви тем, что отказывались платить десятину и другие церковные поборы. Случаи захвата владений, принадлежавших церковным магнатам и монастырям, засвидетельствованы в документах, но были сравнительно редки. Так, шляхтич Спитек из Мельштына не побоялся занять земли самого канцлера — краковского епископа Збигнева Олесницкого. Составив отряд из своих крестьян, Спитек вступил в вооружённую борьбу с епископом. Но ему помешали королевские войска. Другой шляхтич из Великой Польши, Абрагам из Збоншина в течение ряда лет вёл борьбу против церковных феодалов и также уступил лишь под натиском королевских отрядов. Впоследствии Олесницкий писал королю, что ему и его подручным пришлось приложить много усилий, чтобы искоренить гуситскую «ересь» и не допустить её распространения в польских землях.

Героическая борьба чешского народа вызвала отклики и среди трудящихся масс западнорусских земель. Среди русского, украинского и белорусского населения Литвы и Польши засвидетельствованы случаи распространения гуситских идей. В те времена, когда религия была господствующей формой идеологии, этому способствовало и то внешнее обстоятельство, что причащение из чаши было принято в обиходе восточноправославной церкви. По словам короля Владислава, многие русские переходили в ходе крестьянской войны на сторону гуситов. В числе организаторов и первых бойцов Табора мы встречаем русские имена. Несколько позже Олесницкий писал папскому легату, что при продолжении войны против Чехии следует опасаться «не только чешских еретиков, но ещё более русских схизматиков, придерживающихся греческой [153] веры, ибо они сходны с чехами многими пунктами, а именно — принятием причастия под двумя видами, бедностью духовенства и многими иными заблуждениями, а также имеют один с чехами язык». Впоследствии, во время пребывания в Чехии вспомогательного литовского отряда под командой Сигизмунда Корибутовича, направленного литовским князем Витовтом, из уроженцев русских земель, сражавшихся бок о бок с чехами, был составлен особый отряд, которым командовал князь Фёдор, известный под прозванием Острожского. Так крепло и выковывалось уже в далёкие времена средневековья боевое содружество братских славянских народов в борьбе против феодально-католической реакции.

Антифеодальная борьба чешского крестьянства всколыхнула народные массы германских и австрийских земель, активизировала выступления городского плебса и крестьян против феодальной эксплуатации. В 1415—1420 годах во многих крупных городах германских княжеств происходили народные выступления. Почувствовав опасность, феодалы поспешили принять свои меры. Специально собранный в Зальцбурге церковный синод утвердил особые решения о пресечении деятельности народных проповедников, о жестоких казнях и пытках для «еретиков». Но никакие репрессии не могли остановить распространения антифеодальных учений восставшего чешского народа. Немецкие крестьяне и городские низы с жадностью ловили каждое известие о разгоравшейся борьбе своих чешских братьев по классу. Они поддерживали и укрывали проповедников от ищеек инквизиции. Многие отдали в эти годы свою жизнь за общее дело борьбы трудящихся против феодального строя. В Мейссене был сожжён в 1417 году изгнанный из Праги Николай Дрезденский. В Магдебурге взошёл на костёр магистр Якоб Бремер, распространявший взгляды Гуса. В Регенсбурге сожгли по такому же обвинению Ульриха Грюнледера. И в дальнейшем продолжались казни немецких гуситов. В 1424 году отдали свою жизнь проповедники, распространявшие «чешскую ересь» — Иоганн Драндорф и Петер из Турнау. Костры инквизиции загорелись не только в Тюрингии и Баварии, но и в Бранденбурге и в далёких западных областях Священной Римской Империи, вплоть до берегов Северного моря и устья Рейна. Но ничто не могло помешать распространению гуситских идей. Многие [154] сторонники гуситов бросали родные места, уходили в Чехию, чтобы влиться в ряды восставших. Среди героических защитников Табора насчитывалось немало немцев, особенно из Тюрингии и Саксонии, а также выходцев из австрийских земель.

Отзвуки героической борьбы чешского народа достигли и крайнего запада Европы. Из далёкой Англии революционные сектанты — лолларды — ещё при жизни Гуса обращались с письмами в Прагу. Лолларды рассказывали о жестоких притеснениях, которым они подвергаются у себя на родине, и говорили, что видят в чехах товарищей по борьбе. В 1417 году в число пражских священников был принят англичанин Пётр Пэйн, прошедший впоследствии путь от умеренного чашника до революционного таборита. В 1418 году в Прагу прибыли беглецы из Фландрии, подвергавшиеся на родине репрессиям за свои «еретические» взгляды. Они подчёркивали, что Чехия являлась в ту пору в глазах трудящихся всей Европы той страной, где они видели приближение к идеалам евангельской свободы. Эти беглецы нашли себе убежище в Чехии, но вскоре значительная их часть выехала из страны, разнося идеи крестьянской войны по многим странам феодальной Европы.

Статуя Яна Гуса на памятнике Мотеру в Борисе

Революционное выступление чешского народа вызвало, таким образом, многочисленные отклики в средневековой Европе и имело большое международное значение. Прежде всего, события в Чехии активизировали классовую борьбу трудящихся в других странах, укрепляли их веру [155] в свои силы, их надежду на освобождение от ярма эксплуатации. Кроме того, восставшие чешские крестьяне дали идеологическое оружие угнетённым в их борьбе против эксплуататоров, помогали им сплотиться и объединиться, способствуя тем самым подъёму классовой борьбы народных масс на более высокую ступень.

В самоотверженной борьбе чешских крестьян и городской бедноты феодальная реакция, возглавляемая папским Римом, увидела для себя смертельную опасность. Восставший чешский народ поднял руку на материальные интересы церкви, угрожая её веками накоплявшимся землям и богатствам. Но, как ни велики были материальные потери католической церкви в Чехии, морально-политический ущерб, понесённый ею во всеевропейском масштабе, был для католической иерархии страшнее и опаснее. Впервые в истории средневековой Европы были поколеблены самые устои католицизма; впервые целая страна осмелилась вступить на путь открытой вооружённой борьбы против оплота феодализма — церкви; впервые было поднято знамя, к которому отовсюду стекались добровольные бойцы; впервые прозвучал с такой силой обращенный ко всему миру призыв к активной борьбе против всевластия духовенства, и впервые был показан живой пример такой вооружённой борьбы — пример, вызывавший везде сочувствие угнетённых и эксплуатируемых масс.

Для славянских народов события в Чехии имели особенно большое значение. Они облегчали совместную борьбу Польши и Литвы против Тевтонского ордена, отвлекая силы его главного союзника — императора Сигизмунда. Таким образом, чешский народ наносил удар по всей феодально-католической реакции, и неудивительно, что в начале 1420 года феодалы всей Европы стали готовиться к расправе с «мятежной» и «еретической» Чехией.

Недавно избранный на Констанцском соборе папа Мартин V с самого начала занял по отношению к восставшей Чехии крайнюю, непримиримо реакционную позицию. Ненависть папы и феодалов увеличивалась по мере успехов крестьянской войны, ибо угроза становилась для них всё более близкой.

В начале 1420 года, после закрытия сейма в Брно император Сигизмунд отправился в Силезию.²⁾ События в [156] Чехии оказали на Силезию самое революционизирующее влияние. Ещё летом 1418 года городские низы захватили власть во Вроцлаве и выбросили из окон ратуши наиболее ненавистных городских советников. Теперь во Вроцлав прибыл император с войсками. Последовала жестокая расправа с участниками восстания, 23 человека были обезглавлены. Вслед за этим сожгли на костре пражского бюргера Яна Краса, который прибыл во Вроцлав по торговым делам и был схвачен как «еретик», осмелившийся защищать Гуса и порицать Констанцский собор.

Пражские улицы (с плана города XVIII века)

В обстановке казней и террора начались заседания имперского сейма, собранного Сигизмундом во Вроцлаве. Сейм заседал с января по апрель 1420 года. На сейме была оглашена булла папы Мартина V, обрушившегося на «еретиков» с проклятиями и провозгласившего крестовый поход против гуситов. Император потребовал у германских феодалов военной и финансовой помощи и стал собирать силы для вторжения в Чехию. Немецкие князья охотно пошли ему навстречу. Они боялись, что пример чехов может повлиять на их подданных. Кроме того, изгнание немецких [157] церковников и феодалов из Чехии они рассматривали как вызов всему «благородному» сословию в Германии.

В скором времени под знамёнами Сигизмунда собрались значительные по тем временам силы. Ядро крестоносной армии составляли немецкие феодалы, кроме того, там было немало венгров, чешских панов-католиков, а также рыцарей и наёмников из разных концов Европы, привлечённых надеждой на богатую добычу. Весь этот сброд, благословляемый папой и воодушевляемый жаждой мести и грабежа, стал скопляться у границ Чехии. Над страной нависла грозная опасность иноземного порабощения и полного торжества феодально-католической реакции.

Военные приготовления Сигизмунда вызвали в Чехии всеобщее возмущение и увеличили ненависть к нему народа. Народные проповедники призывали массы к справедливой борьбе против крестоносных орд, поднимали крестьян и плебеев на защиту родины. Ян Желивский, который вообще был врагом монархии, разоблачал предательское поведение Сигизмунда и призывал к свержению короля, называя его апокалиптическим драконом, увенчанным семью коронами. Эти призывы находили горячее сочувствие среди пражской бедноты.

В новых условиях пражские бюргеры потеряли надежду на возможность признания Сигизмундом их приобретений. 3 апреля 1420 года Желивский добился того, что пражские коншелы и все пражане принесли присягу не щадить сил и самой жизни в борьбе против крестоносцев. Они торжественно подтвердили свой разрыв с католической церковью и верность гусизму. Из Праги были изгнаны все враги гуситского учения. В большинстве это были немцы-патриции, представители духовенства и богатые шляхтичи, постоянно проживавшие в столице. Общее число покинувших город достигало 700-800 человек. Это были самые богатые жители Праги. Имущество и дома изгнанных были конфискованы. Однако за немцами-плебеями сохранились их права. По указанию Желивского им отвели даже специальный храм.

Ввиду угрозы вражеского нашествия пражское бюргерство обратилось к народу с манифестом, в котором все чехи призывались к борьбе против императора и крестоносных полчищ. Прага спешно укреплялась. В оборонительных работах самое широкое участие принимали женщины. Со всех сторон к столице двинулись крестьянские [158] отряды. Кроме таборитов прибыли подкрепления из северо-восточной Чехии. В городе были избраны новые коншелы и военный руководитель — гетман.

Народный подъём заставил некоторых чешских панов из католического лагеря, а также колебавшихся панов-чашников, согласившихся ранее на съезде в Брно признать Сигизмунда королём, изменить теперь свои позиции и порвать с императором. Они считали этот момент подходящим временем для того, чтобы вырвать у короля серьёзные политические уступки и прочно завладеть церковными и королевскими землями. Пример показал пан Ченек из Вартенберка, главный советник королевы Софьи. Напуганный размахом народной борьбы, Вартенберк стал колебаться, а когда под его защиту стали стекаться пражские изгнанники — патриции, имевшие с собою значительные ценности, Ченек объявил себя врагом Сигизмунда, присвоил имущество беглецов, а их самих выгнал из города.

В апреле 1420 года крестоносные орды Сигизмунда вступили на территорию Чехии. Они превратили Градец Кралёвый в свою опорную базу, заняли Кутную Гору и двинулись к Праге. Интервенты грабили и опустошали страну, убивали и калечили беззащитных крестьян, угоняли скот, сжигали сёла и города. Император поручил пану Ольдржиху из Рожмберка вести военные действия на Юге, где табориты сожгли несколько монастырей (Милевский, Непомукский и несколько позже Златокорунский). Однако Микулаш из Гуси разбил отряд Рожмберка, и начатая последним осада Табора была снята.

В это время земля стала гореть под ногами интервентов и в районе Кутной Горы. В окрестностях города вспыхнуло крестьянское восстание. Посланные для расправы с повстанцами войска потерпели поражение у Ледча, причём крестьяне успешно использовали против превосходящих сил врага возовую оборону. На помощь восставшим попытался выступить кутногорский плебс, но немецкие патриции сумели предупредить восстание в городе и не допустили объединения городских низов с крестьянами пригородных сёл. Вскоре в Кутную Гору прибыл император, и крестьянские отряды вынуждены были рассеяться. Кутная Гора надолго стала резиденцией Сигизмунда и оплотом сил реакции.

Крестьянские выступления охватили и район Градца Кралёвого. Восставшие крестьяне, ядром которых были [159] «оребские братья» (так называли себя повстанцы, первоначально сосредоточивавшиеся на горе Ореб), двинулись под руководством проповедника Амброжа к Градцу, заняли город и разрушили один из близлежащих монастырей.

20 мая войска таборитов вступили в Прагу. Сразу начались трения между крестьянами и пражскими бюргерами. Воины Табора с возмущением порицали роскошь зажиточного столичного бюргерства, их богатые костюмы, обстановку и т. п. Под давлением таборитов городские власти вынуждены были специальным распоряжением ограничить всякие излишества в одежде и пище бюргеров, запретить пьянство, азартные игры и ругань, закрыть публичные дома. В этом проявился высокий моральный дух поднявших оружие против эксплуататоров народных масс, а также суровый аскетизм, типичный для участников многих средневековых восстаний, носивших религиозную окраску. «Эта аскетическая строгость нравов, — указывает Энгельс, — это требование отказа от всех удовольствий и радостей жизни, с одной стороны, означает выдвижение против господствующих классов принципа спартанского равенства, а с другой — является необходимой переходной ступенью, без которой низший слой общества никогда не может притти в движение. Для того чтобы развить свою революционную энергию, чтобы самому осознать свое враждебное положение по отношению ко всем остальным общественным элементам, чтобы объединиться как класс, низший слой должен начать с отказа от всего того, что еще может примирить его с существующим общественным строем, отречься от тех немногих наслаждений, которые минутами еще делают сносным его угнетенное существование и которых не может лишить его даже самый суровый гнет».³⁾

Идеологи таборитов — Вацлав Коранда, Ян Ичин, Мартин Гуска, Чапек и другие разделяли в это время с Яном Желивским любовь и уважение пражского плебса. Под влиянием их проповедей из многих церквей Нового города были удалены иконы, культовые облачения католического духовенства и т. д. Народные массы обрушили свой гнев также на некоторые уцелевшие монастыри.[160]

С конца июня 1420 года разгорелись сражения вокруг Праги. Столица и крупнейший город страны, Прага занимала важное место в планах реакции. Но её значение понимали и народные вожди. Со всех сторон к Праге подходили отряды повстанцев. В городе был избран чрезвычайный орган власти — совет 12-ти гетманов. Положение столицы было особенно напряжённым ввиду того, что в городской цитадели и в Вышеградском замке засели сторонники Сигизмунда, в том числе и снова переметнувшийся на его сторону Вартенберк. Но в Праге находился Жижка с большим отрядом таборитов, а также Коранда и молодой священник Мартин Гуска, отличавшийся своим красноречием и пользовавшийся большим авторитетом среди таборитов. Воодушевлённые проповедями Желивского, Коранды и других, пражане и табориты отбивали все атаки врага и сами нанесли в нескольких удачных стычках поражение Сигизмунду, который ожидал подхода основных сил крестоносцев. Однако штурм Пражского замка и осада Вышеграда, которую предприняли гуситы, оказались неудачными. Это обескуражило часть богатых бюргеров до такой степени, что они попытались было даже завязать переговоры с императором. Убедившись, что Сигизмунд, в надежде на скорое прибытие крестоносцев, требует полной и безоговорочной капитуляции, бюргеры решились продолжать борьбу.

В начале июля Сигизмунд решил занять важную позицию — Виткову гору (восточнее Праги). Но значение этой позиции оценил и Жижка. Табориты соорудили на горе временное укрепление. В это время к императору прибыли крестоносные ополчения, которыми предводительствовали пять германских курфюрстов, три баварских герцога, мейссенский маркграф и австрийский герцог. Силы врагов были очень значительны. Укрепление на Витковой горе приходилось спешно заканчивать уже в боевой обстановке. Среди защитников Витковой горы находился Коранда, который всеми силами старался поддерживать боевой дух своих воинов. Когда при достройке укрепления не хватило лесу, он распорядился выломать скамьи в одной из близлежащих церквей.

На 14 июля император назначил общий штурм Праги. Однако крестоносцам сильно мешал отряд, укрепившийся на Витковой горе, вокруг которой завязались упорные бои. Гуситы, среди которых было несколько женщин, героически [161] отбивали в течение нескольких часов бешеные атаки врага, во много раз превосходившего силы осаждённых. Благодаря этой стойкой и мужественной обороне время было выиграно, а в критический момент на Виткову Гору прибыл сам Жижка. Крестоносцы не могли сломить отважное сопротивление гуситов и отступили с большими потерями. Успешная вылазка из Праги превратила отход крестоносцев в бегство, в ходе которого они понесли значительный урон. В честь этой победы Виткова гора и до настоящего времени носит славное имя Жижки.

После поражения крестоносцы стали вымещать своё озлобление на жителях соседних сёл. Они убивали мужчин, насиловали и калечили женщин, сжигали детей. Прага была подвергнута беспорядочному обстрелу. Однако все их зверства уже ничего не могли изменить. Видя провал своих военных планов, император Сигизмунд попытался было вступить в сношения с пражским бюргерством, но попытка обсуждения четырёх пражских статей ни к чему не привела. 30 июля осада Праги была снята; Сигизмунд уехал в Кутную Гору, увозя с собой чешскую корону и ряд других драгоценностей и реликвий, которые хранились в Пражском замке и были переданы императору его сторонниками. В Кутной Горе Сигизмунд вознаградил своих приспешников, раздавая им земли и замки. Кроме того, он разрешил панам и земанам, признававшим его королем и сохранявшим верность католичеству, создавать особые союзы по отдельным городам и областям (так называемые ландфриды), на которые возлагалась задача истреблять всеми средствами еретиков.

Таким образом, поход европейской феодально-католической реакции против Чехии закончился позорным провалом. Это произошло благодаря воодушевлению и массовому героизму восставшего народа, который в грозный час опасности выдвинул из своей среды опытных и талантливых военных руководителей.

Задачи общей борьбы против Сигизмунда и его крестоносных полчищ объединили население Праги с пришедшими в город крестьянскими отрядами. Однако полного единодушия в гуситском лагере не было. Богатая верхушка бюргеров Старого города даже во время военных действий не оставляла надежды договориться с «законным» королём. Некоторые бюргеры Нового города также хотели примириться с императором, другие примыкали к [162] плебсу, стоявшему за тесный союз с таборитами. Ещё в последние дни осады эти группы одержали верх, и результатом этой победы явился закон, по которому последние остатки немецкого патрициата изгонялись из Праги. Имущество немцев и католиков было пущено в продажу, причём было предписано отдавать преимущество активным участникам боёв с врагами. Однако за счёт конфискованного имущества обогатились главным образом зажиточные бюргеры, так как у бедноты не было возможности приобретать дома и другие ценности. Это усилило трения среди гуситов, возросшие особенно тогда, когда непосредственная опасность иноземного порабощения миновала и Сигизмунд вынужден был бесславно отступить к Кутной Горе.

В августе 1420 года, когда опасность иноземного порабощения миновала, расхождения в лагере гуситов обнаружились с ещё большей силой, 4 августа табориты предложили пражским бюргерам принять так называемые 12 пунктов, угрожая в случае их отклонения немедленно уйти из города. В этих пунктах нашли своё выражение общие требования крестьян и пражского плебса. В них содержалось прежде всего требование демократизации городского управления Праги по образцу тех порядков, какие были установлены в Таборе. Далее предлагалось строжайшим образом соблюдать положения четырёх пражских статей, направленные против роскоши и католического «идолопоклонства». Кроме того, табориты настаивали на немедленном разрушении монастырей, всё ещё остававшихся в Праге и её ближайших окрестностях. Община Нового города присоединилась к 12 пунктам, но богатые бюргеры Старого города стали оттягивать ответ. Тогда табориты и низы пражского плебса — беднота, во главе которых стоял Коранда, разрушили Здерацкий монастырь в Новом городе, а затем монастырь св. Климента в Старом. Такая же участь постигла в скором времени и находившийся на юге от Праги Збраславский монастырь. В большинстве столичных церквей народ предавал истреблению иконы, мощи, статуи святых, священнические облачения, культовые предметы.

Большее значение, чем эти полустихийные проявления народного гнева, имело другое событие. Пользуясь пребыванием в Праге таборитских отрядов, которые являлись армией восставших крестьян, городской плебс под [163] руководством Яна Желивского совершил переворот. Прежний пуркмистр и часть коншелов были лишены власти и должны были выдать городскую печать и знамя. По желанию народа и по указанию Желивского были избраны новые коншелы из числа сторонников плебса.

В Праге в это время восставшие открыли свой монетный двор, где чеканили серебряную монету из серебряных дароносиц и чаш. Эта монета в народе получила название «калишки» (по-чешски чаша — «калих»). Было налажено производство оружия, в некоторых пражских монастырях, разгромленных народом, отливались пушки.

Богатые и зажиточные бюргеры Праги затаили своё недовольство. Считая, что власть в городе находится в надёжных руках, руководители таборитов решили увести войска из Праги, чтобы использовать их в новых боях с феодально-католической реакцией.

После того как войска Сигизмунда сняли осаду с Праги и стали беспорядочно отступать, создались благоприятные условия для разгрома опасного врага гуситов — пана Ольдржиха из Рожмберка. Потерпев поражение под Табором, Ольдржих стал жестоко преследовать народных проповедников и их последователей на территории своих огромных владений. Так как земли Рожмберка со всех сторон окружали Табор, для таборитов борьба против этого сильного и коварного врага стала неотложной задачей, тем более, что немалую часть находившихся в Таборе крестьян составляли беглые люди Рожмберка, которые помнили, что он всегда жестоко эксплуатировал их.

Теперь гнев народа обрушился на могущественного пана. Замки Рожмберка подвергались разрушению, а его крестьяне вступали в отряды таборитов. Особенно крупным успехом народных сил явилось взятие города Водняны, захваченного несколько ранее феодалами. Велико было значение и занятия народными войсками важного в военном отношении замка Ломнице. При штурме последнего отличился верный сподвижник Жижки — Ян Рогач из Дубы, а также Ольдржих Вавак. Однако Рожмберк всё же сохранял важнейшие пункты в непосредственной близости от самого Табора, среди которых особенно важны были замки Пршибенице и Пршибенички, стоявшие друг против друга на берегах Лужнице. Из этих замков наёмники и [164] вассалы Рожмберка контролировали связи Табора со всей страной.

Жижка во главе народных войск
(из иенской рукописи 2-й половины XV века)

В начале сентября в руки Рожмберка попал Коранда. Он был захвачен при выезде из Табора и брошен вместе с несколькими своими товарищами в темницу в Пршибенице. Но не так легко было сломить Коранду. В ночь на [165] 13 ноября 1420 года он и его сподвижники сумели освободиться от колодок и выбрались из тюремного подвала в центральную часть башни, под которой находилась их тюрьма. Втыкая в щели между камнями доски, пленные табориты выбрались по ним на верхнюю площадку башни, захватили врасплох стражу и освободили всех остальных заключённых. Одного из сторожей, сочувствовавшего гуситам, табориты отпустили, взяв с него клятву пробраться в Табор и рассказать там о случившемся. Гетман Збынек из Буховец, узнав о происшедшем, двинул отряд таборитов к Пршибенице. Только во время штурма начальник замка узнал, что одна из его башен находится в руках освободившихся узников. Когда начался приступ, Коранда с товарищами оказывали помощь штурмующим таборитам, отгоняли стражу от тех участков стены, которые прилегали к занятой ими башне. Благодаря помощи Коранды и его отважных соратников Пршибеницкий замок был взят таборитами, несмотря на то, что к нему прибыл отряд рожмберкских воинов. Слух об этом дошёл до соседнего Пршибенического замка. Гарнизоном овладела паника, и второй замок был взят таборитами ещё к вечеру того же дня. Таким образом, два лучших замка Рожмберка, которые считались неприступными, в один день попали во власть воинов Табора. Табориты завладели громадными богатствами, которые были свезены сюда многими окрестными феодалами, считавшими рожмберкские замки надёжной защитой от народных войск.

В осенние месяцы 1420 года Ян Жижка продолжал успешно действовать на Юге. В начале октября табориты заняли замок Панский бор. На выручку к владельцу замка прибыли сам Ольдржих Рожмберк и ряд других панов, в том числе Богуслав Швамберк. Жижка не мог удержать разрушенные при недавнем штурме стены крепости и расположился со своими отрядами в возовом укреплении на одном из соседних холмов. Здесь он выдержал ряд атак, а 12 октября перешёл в наступление и одержал блестящую победу. Через месяц после этого Жижка занял крупный торговый центр южной Чехии — город Прахатице.

Примерно в это же время произошли важные события и в центре страны, у Праги. Император Сигизмунд, укрепившийся у Кутной Горы, неоднократно пытался прийти на выручку своему гарнизону, засевшему в Вышеградском замке. До тех пор пока Вышеград находился в руках [166] королевского войска, он представлял собой постоянную и страшную угрозу для Праги. Ещё в сентябре пражане пытались отбить Вышеградский замок, но безуспешно. В конце октября Сигизмунд с венгерскими феодалами и подоспевшими к нему отрядами моравских панов снова появился у Праги. Пражане сопротивлялись с помощью оребских отрядов, а также ополчений, присланных из Жатца и Лоуни. Из Табора на помощь к ним прибыл с небольшим отрядом Микулаш из Гуси. Первого ноября Сигизмунд попытался пробиться к Вышеграду, но был разбит в жестокой схватке, где погибло много моравских и венгерских феодалов. Император бежал с остатками своих

Изображение на стене ратуши в Баторе
(согласно традиции, слева Ян Жижка, справа Микулаш из Пельгржимова) [167]

войск по направлению к Кутной Горе. На следующий день сдался вышеградский гарнизон.

Около этого времени пан Ольдржих из Рожмберка также был вынужден заключить на три месяца перемирие с таборитами, разрешив при этом свободную проповедь четырёх пражских статей на территории своих владений.

Ликвидация военной опасности привела пражское бюргерство к убеждению, что его положение достаточно упрочилось. Теперь богатая верхушка бюргеров начинает тяготиться союзом с таборитами. В середине ноября пражские власти ввели в городе предварительную цензуру проповедей. Этим были возмущены табориты и их вождь Микулаш из Гуси. Кроме того, пражские бюргеры предложили польскому королю Владиславу корону. Микулаш из Гуси протестовал также и против этого решения. Но он ничего не добился и уехал из Праги. Встав во главе крестьянского войска, он начал очищать от королевских гарнизонов мелкие укрепления вокруг Праги.

Уход таборитов из Праги усилил консервативные элементы в городе. Во второй половине ноября произошёл переворот. На место коншелов, избранных по воле народа, были поставлены новые, позиция которых была видна уже из того, что они отказались соблюдать договор с таборитами, заключённый их предшественниками во время недавней осады города.

Вскоре последовали события, оказавшие влияние на ход военных действий у Праги. В начале декабря к таборитам, осаждавшим Ржечанский замок, присоединился отряд Жижки. Ржечаны были взяты, и победоносные отряды таборитов снова вступили в столицу.

Увеличение политического значения богатого пражского бюргерства обострило разногласия между ним и основным ядром крестьянских армий Табора. Желая во что бы то ни стало подчинить всё народное движение своему руководству и направить его по выгодному только для себя руслу, идеологи пражских чашников не без основания усматривали большое препятствие для этого в деятельности и взглядах народных проповедников. Под предлогом того, что необходимо обсудить и преодолеть идеологические противоречия среди гуситов, было решено 10 декабря собрать совещание представителей чащников и таборитов. Утром этого дня предводители таборитов были приглашены на обед в Ратушу. Жижка отправился по [168] приглашению, но Микулаш из Гуси отказался явиться, заявив, что не может быть спокоен во время предстоящего совещания за свою жизнь. Дальнейшие события показали, что он был прав. Когда вечером того же дня Микулаш выезжал из Праги в Табор, он пал жертвой довольно подозрительного несчастного случая. При переезде через мост у самой Праги лошадь его понесла, и он сломал ногу и получил тяжёлые ушибы. Его привезли назад в Прагу, и там славный гетман таборитов вскоре умер (24 декабря 1420 года). Современники единодушно отмечали образование, широту политического кругозора, военные способности и преданность делу народа этого выдающегося деятеля Великой Крестьянской войны XV века.

Во время обсуждения разногласий между таборитами и чашниками пражские магистры зачитали длинный список из 76 пунктов, в котором излагали ошибочные и вредные, по их мнению, взгляды крестьянских проповедников.⁴⁾ Со стороны таборитов отвечали Ян Рогач, Хвал из Маховиц, а также талантливый проповедник Мартин Гуска. Выступил и незадолго перед этим избранный таборитами епископ Микулаш из Пельгржимова. Обсуждение не привело, как и следовало ожидать, к устранению противоречий. Стороны согласились на том, что специально избранным уполномоченным будут вручены письменные ответы по всем пунктам обвинения. В эти же дни из Праги было отправлено посольство в Польшу, а табориты удалились в Табор. Здесь на место Микулаша из Гуси был избран гетманом Ян Рогач. Первым гетманом Табора и признанным главою его вооружённых сил стал Ян Жнжка.

В январе 1421 года военные действия возобновились. Табориты во главе с Жижкой и Хвалом из Маховиц, двинулись в западную Чехию и заняли два богатых и хорошо укреплённых женских монастыря — Хотешовский и Кладорубский. После этого был осаждён замок Швамберк. Находившийся там старый противник таборитов пан Богуслав из Швамберка вынужден был капитулировать; он был подвергнут заключению в своём собственном замке.

Отсюда табориты двинулись к Тахову, оставив в занятых пунктах гарнизоны. В это время феодально-католическая [169] реакция снова активизировалась. Соединившись с баварскими герцогами, не потерявший надежд на своё водворение в Чехии Сигизмунд устремился против таборитов. Однако героическое сопротивление небольшого кладорубского гарнизона, где находился Хвал, остановило его натиск, а прибытие Жижки заставило императора бежать в северную Чехию, а оттуда в Моравию.

В марте 1421 года табориты осадили важнейший город юго-западной Чехии Пльзень. Хорошо укреплённый Пльзень держался стойко. Там находились не только местные патриции и феодалы, но и многие паны, бежавшие при приближении таборитов из Тахова, Домажлице и других городов юго-запада. Сначала паны согласились принять пражские статьи, но, едва табориты отошли от города, они вероломно нарушили соглашение. Пльзень оставался, таким образом, оплотом союза панов — так называемого Пльзеньского ландфрида, который был главной силой реакции внутри Чехии.

Из-под Пльзня таборитские войска двинулись на север. Жижка осадил и взял приступом Хомутов, а Лоуни и Слани открыли перед ним свои ворота. 22 марта победоносные войска гуситов вступили в Прагу.

Незадолго до этого в Прагу прибыл Вацлав Коранда. Он привёз ответ таборитов на обвинения пражских магистров, но отказался передать этот документ городским властям и университетским магистрам и потребовал, чтобы ему было разрешено обратиться непосредственно к народу. Не получив согласия, он выступил в той церкви (церковь Марии Снежной в Новом городе), где проповедовал Ян Желивский, и подробно изложил и обосновал перед многолюдным собранием пражского плебса сущность таборитских взглядов. После этого Коранда послал ответ таборитов пражским коншелам, а сам немедленно уехал из города.

В конце марта гуситы снова выступили в поход. Жижка двинулся к Бероуну, а основные силы пражан и присоединившиеся к ним табориты и оребиты направились в восточную Чехию. Войска Жижки осадили Бероун, занятый войсками итальянских наёмников Сигизмунда под командой Родольфо Беца. Город был взят через несколько дней, причём табориты сурово расправились с врагами. Причиной этой расправы было то, что во время осады воинам Жижки стало известно, как за несколько недель до [170] того сторонники Сигизмунда учинили в Кутной Горе очередную зверскую расправу с пленными таборитами. Там уничтожили, сжигая или сбрасывая в шахты, более 700 человек. В числе других погиб и один из основателей Табора и руководителей таборской общины — Ян Громадка.

Гуситскими войсками в восточной Чехии командовал пан-чашник Гинек Крушина из Лихтенбурка. Фактическим главою гуситской армии был, однако, Ян Желивский, носивший титул «справца войск». В апреле гуситы одержали ряд побед и заняли такие крупные города, как Чески Брод, Коуржим, Колин, Нимбурк, Часлав, ряд крупных монастырей — Скалицкий, Седлецкий, Сазавский, Вилимовский, Дробовицкий, Опатовицкий. Монастыри предавались разрушению и сжигались, церковная утварь уничтожалась. С захваченными монахами расправлялись беспощадно. В этом сказывалась непримиримая ненависть крестьян, составлявших основу гуситских войск, к жестоким и лицемерным эксплуататорам. Уничтожение монастырей, являвшихся, как правило, сильно укреплёнными пунктами реакции, имело, кроме того, и немаловажное военное значение.

Успехи таборитов в восточной Чехии заставили многих феодалов явиться к победителям с повинной. В Колине, между прочим, в лагерь Желивского прибыл пан Ченек из Вартенберка. Он принёс новую присягу на верность чаше и публично покаялся перед войском, прося у пражан прощения за свою прежнюю измену делу гуситов. Дальнейшие события показали, впрочем, что Ченек лишь маневрировал и хитрил, стремясь избежать заслуженного возмездия и снова пробраться к власти.

23 апреля гуситские войска подошли к Кутной Горе. Горожане выслали депутацию женщин и детей, умоляя о пощаде. Желивский согласился оказать милость всем жителям, хотя кутногорские патриции и принадлежали к числу злейших и коварнейших врагов гуситов. За Кутной Горой перед гуситами открыли ворота Жлебы, Лихтенбурк, Хрудим. Здесь к ним присоединился Жижка, а затем совместно были заняты Высоке Мито, Литомишль, Поличка, Яромерж, Кралёвый Двур, Трутнов. Устрашённые моравские паны поспешили выразить согласие с пражскими статьями. Они боялись вступления народных войск в Моравию, где и без того феодалам приходилось [171] прилагать все силы для подавления разгоравшейся борьбы крестьян.

Именно к этому времени относится попытка моравских крестьян создать свой революционный центр по образцу Табора. В окрестностях села Недакунице (у города Градище) стал стихийно возникать Новый Табор. Крестьяне совместно с присоединившимися к ним лишёнными приходов попами и несколькими мелкими шляхтичами совершили нападение на Велеградский монастырь. Местные паны и оломоуцкий епископ призвали на помощь австрийских феодалов. Однако даже объединённые отряды моравских и австрийских феодалов не смогли захватить укреплённый лагерь восставших крестьян. Движение стало распространяться на соседние территории. Император направил для борьбы с повстанцами значительные Еоенные силы. Тогда крестьяне разошлись, но многие из них не сложили оружия и сумели пробраться в Чехию, где влились в отряды гуситов.

Таким образом, вся центральная и восточная Чехия перешла в руки гуситов. Однако выдающиеся военные успехи сопровождались усилением внутренних противоречий среди гуситского лагеря. Обострение классовой борьбы в годы Великой Крестьянской войны выражалось не только в усилении противоречий между чашниками и таборитами, но и в увеличении расхождений внутри тех и. других.

Среди чашников было сравнительно велико количество мелких и даже крупных феодалов, которые, видя военные успехи гуситов, вынуждены были признавать себя сторонниками чаши. Эти элементы пользовались каждым удобным случаем, чтобы предать интересы национально-освободительной борьбы и сторговаться с Сигизмундом. Поскольку они при этом оставались в рядах чашников, они способствовали постепенному превращению чашников в возможного союзника феодальной реакции, и это было тем более закономерно, что основное ядро чашников — бюргеры — было заинтересовано не в углублении и обострении борьбы против феодально-католической реакции, а в таком компромиссе с нею, который закрепил бы командные высоты в городах за чешским бюргерством, оставляя, вместе с тем, в руках шляхты захваченные ею земли.

По мере увеличения размаха крестьянской войны бюргерские элементы внутри чашников всё далее отходили от [172] революционного крестьянско-плебейского ядра движения. Они пытались использовать в своих интересах и для подавления народных масс примыкавших к движению феодалов. Слабость и незрелость чешского бюргерства выразились в том, что оно никогда не смогло стать гегемоном движения. Бюргеры вынуждены были разделять руководящую роль в движении со шляхтой, уступая по мере развёртывания событий всё новые и новые позиции в пользу последней. Некоторые, очень немногие, чашники шли на сближение с таборитами и в отдельных случаях прямо переходили к ним.

Значительно более резкие расхождения обозначились в лагере таборитов. Нельзя забывать, что социальный состав таборитов был неоднородным. Кроме крестьян, составлявших основную массу участников и ядро национально-освободительного гуситского движения в целом, в рядах таборитов находились рыцари и бюргеры, а также наиболее обездоленная часть городского люда — «вечные» подмастерья, подёнщики, деклассированные элементы, многие из которых были недавно крестьянами, но, разорвав с деревней, не нашли себе места и в городе. Да и сами крестьяне различались по имущественному и юридическому положению, по месту происхождения, и интересы их приходили порой в столкновения друг с другом. Взгляды этих многочисленных групп были так же сложны и противоречивы, как и их интересы; мнения их не совпадали, составляя пёстрое переплетение различных течений и направлений.

К концу 1420 года в первоначальной организации таборитов произошли некоторые показательные изменения. Избрание в Таборе своего епископа — Микулаша из Пельгржимова — свидетельствовало об окончательном разрыве с католической иерархией. Но создание таборского епископства являлось не только одним из звеньев в организационном укреплении таборитов, оно было также выражением разрыва с первоначальными традициями Табора, не признававшими никаких церковных властей и требовавшими полной свободы проповеди. Между тем создание епископской власти сразу же привело к запрещениям и стеснениям проповеди для крайних народных сект.

Трения обозначились ещё яснее, когда осенью 1420 года таборитское командование стало взимать с присоединившихся к таборскому союзу сёл и городов обычный «святогалльский» [173] чинш.⁵⁾ Впрочем, осенний чинш 1420 года был намного меньше всей суммы обычных феодальных платежей.

При всём этом примерно до конца 1420 — начала 1421 года крестьянско-плебейские элементы оказывали решающее влияние на облик и поведение всего лагеря таборитов. В отдельных случаях можно говорить о том, что вся полнота власти принадлежала сельской и городской бедноте. Так было в Таборе в первые месяцы его существования, когда повстанцы на практике попытались добиться выполнения, хотя бы в качестве временной и военной меры, отдельных требований хилиастической программы.

Эта мера, вызванная военной и хозяйственной необходимостью, всё же явилась для многих крестьян ударом, отбросившим их из мира светлых фантазий и радужных надежд к суровой земной действительности. Лишь немногие крестьяне ясно понимали, что этот сбор имеет особый характер, что он идёт не на удовлетворение потребностей феодалов, но даёт средства, необходимые для борьбы с ними. Тем не менее введение налога, предполагавшего наличие собственности, наносило идеям крестьянского уравнительного коммунизма сокрушительный удар. Становилось очевидным, что ещё далеко до тех манящих идеалов тысячелетнего царства божьего, которые смутно вырисовывались под влиянием радикальных проповедников в воображении задавленных феодальным гнётом крестьян.

Материальное положение крестьян-таборитов значительно улучшилось. Крепостное состояние было фактически отменено, церковная десятина и многочисленные поборы в пользу попов исчезли, многие крестьяне получили возможность вести самостоятельное хозяйство. Но при существовавшем тогда уровне развития производительных сил общественная собственность на средства производства была невозможна, а хилиастическая общность имущества могла осуществиться «лишь в качестве чисто военной меры»,⁶⁾ и притом весьма кратковременной.

Большинство таборитов примирилось с действительностью, покорилось необходимости, и далекие идеалы стали постепенно утрачивать для них своё обаяние.

В ходе крестьянской войны развились и усилились противоречия между зажиточным седляком и безземельным [174] подсоседком, вынужденным искать приработка в хозяйстве богатого крестьянина. Это было естественным результатом ослабления феодальной эксплуатации, сплачивавшей прежде всех крестьян в общей борьбе против феодального строя. Перед лицом могущественных феодалов и церкви противоречия в крестьянском лагере естественно должны были тогда отступить на задний план. Но теперь изменения в положении чешского крестьянства приводили с необходимостью к нарушению первоначального единства среди таборитов и к зарождению противоречий в их среде.

Серьёзные изменения произошли к этому времени и в положении городского плебса и бюргерства крупных городов, прежде всего Праги. Ремесленники укрепили своё хозяйство. Ведь одни только военные заказы обеспечивали им постоянный заработок, создавая возможность выгодного сбыта целого ряда видов продукции. Кроме того, изгнание немецкого патрициата и верхушки бюргерства из Праги и большинства городов расширяло хозяйственные возможности чешских бюргеров. Им досталось имущество, дома и мастерские бежавших. Многие обедневшие бюргеры впервые после значительного перерыва получили возможность восстановить самостоятельное хозяйство; многие плебеи получили постоянный заработок.

Однако большинство городского населения продолжало оставаться в тяжёлом положении. Многие видели единственный выход в том, чтобы превратиться в профессиональных воинов. Наряду с крестьянством они входили в состав таборитских армий. При этом их стойкость и преданность делу народа не выдерживали часто сравнения с революционным энтузиазмом наиболее сознательной части крестьянства. Большинство этих воинов-профессионалов поступало на службу из-за денег: одни — в пражские войска, другие нанимались к тем, кто вёл борьбу против восставшего народа.

Разумеется, первоначальные идеалы движения не могли сразу потерять своё значение для всех его участников. Далеко не каждому удалось стать владельцем мастерской или наладить своё крестьянское хозяйство. Крестьяне и городская беднота в своей массе оказались не только наиболее активными бойцами в вооружённой борьбе, но и носителями наиболее революционной идеологии. Городская и сельская беднота объединялась в «народно-революционные, евангелически-коммунистически-республиканские [175] секты».⁷⁾ Они носили различные названия, но чаще всего сторонников крайних хилиастических взглядов называли пикартами, иногда адамитами. Главными вождями пикартов были священники Пётр Каниш, Ян Быдлинский, Мартин Гуска и другие. Пикарты последовательно отстаивали хилиастическое учение раннего Табора, а в их религиозных взглядах были элементы материализма. Они выступали против всякой эксплуатации и насилия. Воображению пикартов рисовалось общество, где не будет никакой собственности и все люди будут жить, как братья. Пикарты называли папу главою еретиков, отрицали всякую церковную организацию, называли церкви притонами грабителей, а монастыри — вертепами разврата. Их идеологи отвергали даже причащение, которое признавали остальные табориты.

Наиболее крайние и последовательные пикарты пытались осуществить свои идеалы уже в то время. Они отрицали не только собственность, но и семью; они учили, что всякое индивидуальное начинание и действие греховно и, напротив, всё, что люди делают сообща, лишено греха. О себе они утверждали, что живут в «райской невинности». Враги обвиняли их в том, будто они вообще ходят без одежды и каждый из них является мужем или женой для всех остальных. Их идеологи проповедовали, что не существует ни бога, ни дьявола: первый живёт в сердцах добрых и праведных людей, а второй — в сердцах злых. Себя они считали бессмертными и равными Христу, в котором видели лишь простого человека.

Воззрения пикартов, в которых выступал заметный элемент материализма, отпугивали многих крестьян, опутанных религиозными предрассудками, и казались им кощунством и безбожием. Поэтому, хотя социальная сторона учения пикартов и привлекала симпатии городской и сельской бедноты, они всё же оставались сравнительно немногочисленными и в решительный момент не получили поддержки широких масс.

Идеалы пикартов, далеко опередившие возможности своего времени, были неосуществимы не только в XV веке, но и в ближайшие века. Поэтому пикарты были обречены на поражение. «...Это стремление выйти за пределы не только настоящего, но и будущего могло быть лишь [176] фантастическим, лишь насилием над действительностью, и первая же попытка осуществить его на практике должна была отбросить движение назад, в те узкие рамки, которые только допускали тогдашние условия».⁸⁾ Но борьба пикартов не прошла бесследно. Мечты о равенстве людей, об обществе, где не будет эксплуатации, поднимали чешское крестьянство на борьбу и, ставя перед ним неосуществимую при тогдашних условиях цель, максимально активизировали его усилия в борьбе за те непосредственные задачи, которые были очередной ступенью в многовековой борьбе трудящихся за построение бесклассового общества. Далёкие идеалы пикартов помогали массам радикально решать ближайшие задачи борьбы.

К весне 1421 года в развитии гуситского революционного движения наступил критический момент. Размах классовой борьбы крестьян и городской бедноты рассматривался примыкавшими к движению феодалами и бюргерством как прямая угроза их интересам. В связи с этим хилиастическая проповедь пикартов стала не на шутку беспокоить имущие элементы в среде таборитов. Первыми выступили идеологи умеренных таборитов. В конце февраля 1421 года таборский епископ Микулаш из Пельгржимова и магистр Ичина обратились к пражским магистрам с письмом, в котором указывали, что Мартин Локвис и 400 других пикартов не хотят чтить «святой алтарь», выливают на землю «кровь христову», ломают и продают чаши. Николай и Ичина просили помощи против пикартских проповедников у авторитетных магистров — идеологов пражского бюргерства Якубка из Стршибро и Пржибрама. Кроме того, они призывали к согласованным действиям против наиболее активных идеологов и руководителей пикартства.

Прежде всего подверглись преследованию проповедники пикартов, а самим пикартам предложили отречься от их взглядов. После своего отказа они вынуждены были удалиться из Табора и перешли в Пршибенице, но и отсюда были вытеснены. Тогда пикарты укрепились в крепости неподалёку от Пршибенице. Они были вооружены и продолжали свою проповедь, к которой прислушивались [177] многие бедняки-табориты. О серьёзных разногласиях среди оставшихся таборитов свидетельствует тот факт, что в конце марта, накануне выступления Жижки из Праги в новый поход, таборитский проповедник Антох прямо призывал воинов Жижки к разрыву с пражанами. Антох говорил о «двурогом звере», один рог которого представляют коншелы старого пражского города, а другой — университетские магистры. Взамен совместного похода он предлагал удалиться в Табор. Несмотря на противодействие Жижки, немалая часть его воинов ушла за Антохом в Табор. Жижка, однако, всё же выступил в намеченный поход и осадил хорошо укреплённый город Бероун, а после взятия Бероуна двинулся к Табору.

Вскоре после этого по настоянию правого крыла таборитов была учинена расправа с представителями крайних революционно-утопических сект. Укрепление пикартов было осаждено, а затем взято приступом. Пикарты отчаянно оборонялись. Большинство их погибло в бою, но более 40 человек попало живыми в руки победителей. Учитывая, что среди таборитов было немало тайно сочувствовавших пикартам и их программе, инициаторы расправы хотели во что бы то ни стало принудить пленных отказаться от их убеждений. Такое отречение должно было показать, что пикарты сами признали свои заблуждения, и этим окончательно уронить их программу в глазах возможных последователей. Напрасны были и уговоры, и угрозы, и пытки. Пленные пикарты и среди них Пётр Каниш, один из первых организаторов хождений на горы, отвергли все предложения раскаяться и мужественно взошли на костёр в Клокотах на глазах у всех жителей Табора.

Ещё несколько ранее этого времени преследования пикартов начались в Праге. Пражские коншелы запрещали городским жителям поддерживать связь с пикартами. Но пражская беднота не считалась с этими запретами. Вскоре начались и казни. Летом 1421 года был сожжён пражский ремесленник — портной Вацлав, сторонник пикартства.

Мартин Гуска тоже не избежал расправы. Некоторое время он скрывался в разных местах, но всё же попал в конце концов в руки врагов. Осуждённый в Праге, где городские власти не осмелились привести в исполнение приговор, этот замечательный проповедник и смелый мыслитель [178] был сожжён со своим другом в Руднице в августе 1421 года после мучительных пыток, как упорствующий еретик, не признающий святости причастия. Гуска до самой смерти оставался верен своим взглядам. Гуска отказался даже от предсмертной исповеди и молитвы — явление необычное не только для XV века, но и для значительно более близких к нашему времени периодов. Несмотря на все преследования оставшихся сторонников пикартства, память о Гуске пережила века. Уже вскоре после расправы Вацлав Коранда называл его святым, чем вызвал дикое озлобление врагов народа.

После расправы с основным ядром пикартов в Клокотах уцелевшие остатки их скрывались в южной Чехии, в Валовских лесах по берегам реки Нежарки. Община этих пикартов была немногочисленна. Под предводительством двух крестьян — Петра и Николая, которые называли себя Моисеем и Христом, а своих сторонников «ангелами господними», ниспосланными для наказания погрязшего в грехах мира, южночешские пикарты (их иногда называют николаитами) нападали на владения соседних феодалов. Живя за счёт военной добычи, они пытались последовательно осуществлять свои идеалы.

Осенью 1421 года пришёл и их черёд. Посланный Жижкой довольно значительный отряд отборных воинов в октябре 1421 года вступил в Валовские леса. Окружённые в своём лагере пикарты упорно сопротивлялись. В бою был убит гетман Боржек из Клатова, посланный Жижкой. После взятия лагеря немногочисленные пленные, среди которых были и женщины, подверглись сожжению.

Расправа с крайними революционно-утопическими сектами должна была по представлению Жижки и тех социальных слоев, представителем которых он являлся, усилить народно-освободительное движение в целом. Ликвидация левого крыла таборитов не была случайным явлением и объяснялась в конечном счёте всей совокупностью и сложным сплетением предшествовавших событий, уровнем социально-экономического развития и расстановкой классовых сил в Чехии в ходе Великой Крестьянской войны. Но в результате разгрома левых народных течений сузилась социальная база таборитов в целом, во главе всего гуситского революционного движения окончательно встал бюргерско-рыцарский блок.[179]

В учениях и практике пикартов содержались, вне сомнения, некоторые пункты, которые могли объективно лишь повредить тому делу, за которое они боролись, но это объясняется тем, что в условиях средневековья чрезвычайно трудно было не только бороться за идеалы бесклассового общества, но даже и формулировать эти идеалы. Ввиду крайней сложности задач, стоявших перед идеологами и вождями крайних течений гуситства, трудно было бы ожидать от них чётких и продуманных ответов на те вопросы, которые ещё не были сформулированы условиями жизни. Их значение определяет та величественная цель, за которую они самоотверженно боролись, пытаясь повести за собой массы, связь с которыми они сами ослабили, призывая их к борьбе за такие идеалы, для осуществления которых ещё не была подготовлена почва в тогдашней действительности.

Расправа с крайними течениями таборитов не могла усилить гуситский лагерь в целом и лишь ускоряла увеличение удельного веса правых его элементов. Только изоляция правого крыла и дальнейшее углубление и обострение борьбы народных масс могли бы укрепить весь революционный лагерь. Но на этот путь не могли вступить земаны и бюргерство, которые находились у руля во время Великой Крестьянской войны в Чехии. Земаны и бюргеры в ходе событий сами отклонялись всё более и более вправо. Это означало, что крестьянская война отныне неизбежно должна была идти к поражению, хотя и не прямолинейно, а со значительными порой подъёмами революционной активности масс. Самому Жижке пришлось скоро убедиться на опыте, что прочное соглашение с земанством и бюргерством, объединёнными в лагерь чашников, невозможно без дальнейших уступок, на которые он и его сторонники ещё не были согласны. Но победа у Малешова не могла восстановить равновесие, навсегда разрушенное кострами в Клокотах.

¹⁾ Возможно, впрочем, что это событие произошло в более позднее время и было ошибочно отнесено составителем хроники к 1415 году.

²⁾ Силезия входила в XIV веке в состав Священной Римской Империи.

³⁾ Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии, стр. 51-52.

⁴⁾ Именно из этого документа, сохранившегося в нескольких списках (число пунктов в рукописях колеблется), известны в настоящее время основные положения учения таборитов.

⁵⁾ Святогалльский чинш — феодальный платёж, взимавшийся с крестьян в день празднования св. Галла, 16 октября.

⁶⁾ Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германию, стр. 38.

⁷⁾ К. Маркс, Хронологические выписки, Тетрадь 2, Архив Маркса и Энгельса, т. VI, стр. 224.

⁸⁾ Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии, стр. 37-38. Это высказывание Энгельса о Мюнцере и его сторонниках в крестьянской войне 1525 года в Германии полностью применимо и к Мартину Пуске и другим чешским хилиастам XV века.