Глава 7. Государственное управление

Три круга источников — мифологические, археологические и памятники линейного письма — предоставляют нам возможность прикоснуться к микенской цивилизации, отстоящей от нас во времени более чем на три тысячелетия. Попробуем же рассмотреть с помощью этих источников отдельные стороны повседневной жизни Микенской Греции — государственное управление, общественные отношения, хозяйство и торговлю, вопросы войны и мира, религию и культ, ремесло и изобразительное искусство, частную жизнь. При этом каждая из названных сторон жизни освещается тем или иным типом источников по особому. Относительно государственного управления, общественных отношений и экономики наиболее важные сведения содержатся в текстах линейного письма Б, однако в области государственного устройства ценное дополнительное освещение дают также археологические раскопки и легенды (в частности, относительно топографии микенских поселений). Все три круга источников имеют важное значение также при рассмотрении вопросов войны и мира, торговли и повседневной жизни микенцев, а также их религиозных верований. Самые обильные и вместе с тем самые надежные сведения о ремесле и изобразительном искусстве предоставляют, естественно, данные археологических исследований, хотя и здесь не стоит пренебрегать прочими источниками.

При освещении интересующих нас вопросов мы будем пользоваться всеми тремя основными видами источников, однако в этой связи следует отметить следующее. Принимая во внимание новизну взглядов, обязанных своим появлением дешифровке линейных текстов, мы будем использовать полученную из них информацию в несколько большем по сравнению с другими источниками объеме.⁷⁸⁾ Кроме того, следует иметь в виду, что микенский мир [103] существовал не изолированно, а был тесно связан с цивилизациями Переднего Востока, причем последние иногда даже оказывали решающее влияние на его развитие. Поэтому сравнения с аналогичными явлениями, имевшими место в различных сторонах жизни Эгеиды и стран Востока, также можно считать источниками, хотя и косвенными.

Источники этого типа имеют существенное значение при реконструкции структуры микенского общества, прежде всего его экономической системы и различных институтов, в особенности когда речь идет о натуральной оплате, имевшей место в дворцовом (так называемом распределительном) хозяйстве,⁷⁹⁾ о товарообмене или о выдаче сырья ремесленникам и регистрации их продукции. Сопоставление экономических систем древних обществ Эгеиды и Передней Азии, разумеется, не входит в рамки настоящей книги. Однако в меру возможного мы обратим внимание только на ряд аналогичных явлений.

Как в странах Передней Азии, так и в Эгеиде основу экономики составляло упомянутое выше распределительное дворцовое хозяйство, при котором продукт переходил от производителя непосредственно к потребителю, еще без участия рыночного механизма. Различные продукты сельского хозяйства и ремесла поступали в виде натуральной подати на склады дворцовых центров и распределялись затем в виде натуральной оплаты прежде всего среди непроизводительных групп, непосредственно связанных с дворцом и его учреждениями, — жрецов, чиновников, торговцев, воинов, ремесленников, прислуги и т. п. Распределение выполняло, таким образом, с одной стороны, функции сбора налога, а с другой — частично также и функции оплаты государственной администрации, прислуги и войска (другой важной формой вознаграждения, в особенности лиц высших и средних социальных слоев, было наделение землей). Однако зачастую изделия не доходили до дворцовых хранилищ, а непосредственно раздавались потребителям, и дворцовая администрация только регистрировала это распределение. Такая система предполагала точный учет, и удивительное сходство между административными записями из многих центров Переднего Востока и Эгеиды является одним из наиболее серьезных аргументов в пользу заключения о параллелях, прослеживающихся в социально-экономической структуре обществ Востока и Эгеиды, несмотря на то что здесь не исключено существование и отдельных отличий. [104]

Микенские дворцы, в которых были обнаружены образцы линейного письма Б, имели ярко выраженный характер крупных административных центров. На это указывают уже сами развалины Кносса, Пилоса, Микен и других дворцовых мест, а обильные находки табличек с текстами линейного письма в дворцовых архивах только усиливают это впечатление. То обстоятельство, что на сегодняшний день мы располагаем 4750 документами линейного письма Б и что эти тексты содержат записи главным образом учетного характера, уже само по себе служит доказательством того, что микенские органы управления имели тщательно продуманную хозяйственную организацию и что существенную роль в экономике микенцев играла централизированная администрация. Около 97% найденных документов составляют таблички из дворцовых архивов, и только 140 документов являются записями, выполненными на обломках сосудов. Эти количественные данные приобретают особую значимость в связи с тем обстоятельством, что таблички из дворцовых мест фактически всегда относятся к последнему году существования дворцов. Добавим к этому, что административные записи из переднеазиатских центров, как правило, сохранились в значительно большем количестве, а главное — они более пространны и обстоятельны.

Объем содержащейся в текстах табличек информации поистине огромен. Записи (в частности те, которые сохранились в Пилосе и Кноссе) содержат сведения не только о самом дворце и его ближайших окрестностях, но дают также хорошее представление об административных и хозяйственных проблемах всего управляемого из дворца государственного образования.⁸⁰⁾

Сказанное относится прежде всего к Пилосу, архив которого сохранился довольно полно. Количество сохранившихся табличек по отношению ко всему предположительно существовавшему (разумеется, к моменту уничтожения дворца) собранию пилосского архива колеблется у различных исследователей от 80 до 90%.

Дошедшее до нас собрание кносских табличек имеет, вероятно, более существенные пробелы, но зато здесь административное делопроизводство превосходит по своему объему делопроизводство Пилосского дворца почти в два раза. Приблизительно таково же и соотношение между числом кносских и пилосских писчих почерков (приблизительно 80 к 40). Однако, учитывая явные пробелы в собрании сохранившихся кносских и пилосских табличек, [105] общее число кносских (и соответственно пилосских) чиновников, в компетенцию которых входило ведение письменной документации, следует считать как минимум 100 (соответственно 50) человек.

При этом ведение письменной документации целым, рядом профессиональных чиновников — далеко не единственное, на что обращается наше внимание при более тщательном анализе табличек; еще большее впечатление производят некоторые цифровые данные. Самое большое из известных к настоящему времени чисел — 19 300 — содержится на кносской табличке с идеограммой овцы. Пятизначные числовые обозначения имеются и на других табличках того же типа. Сохранилась также табличка, на которой зарегистрировано 1800 сосудов. В другом документе говорится о призыве на воинскую службу 569 мужчин. Высоки и итоговые количественные данные статей некоторых более обширных серий табличек. Так, в собрании пилосских табличек, содержащих записи о лицах весьма низкого социального положения, мы встречаем сведения о 2000 человек, главным образом женщинах и детях, а численность боевых колесниц, зарегистрированных на соответствующих кносских табличках, составляет около 400 единиц.

Эти цифры уже сами по себе убедительно говорят о том, что в микенских центрах велся централизованный учет хозяйства, регулярное функционирование которого осуществлял ряд чиновников аппарата управления. При этом записи обнаруживают настолько хорошее знание самых различных деталей административного, топографического и личностного характера, что не вызывает сомнения факт существования непосредственных контактов чиновников с людьми, занятыми на самых различных участках соответствующих отраслей хозяйства. Равным образом это указывает и на существование многолетней практики ведения учета, что, безусловно, явилось результатом опыта многих поколений. Хотя во всех микенских центрах не засвидетельствован такой высокий уровень, как в Пилосе или Кноссе, столь же высокое развитие администраторской практики можно предполагать и для дворцового центра в Микенах.

Открытие микенских табличек окончательно опровергло прежние предположения о существовании крупной микенской державы, управление которой осуществлялось из единого политического центра. Микенские дворцы с их архивами были подлинными центрами независимых [106] правителей, а небольшие микенские государства на территориях, обычно окруженных естественными географическими границами (горы, береговая линия), явились примечательным прообразом греческих городов-государств I тысячелетия до н. э. и резко отличались от государств Ближнего Востока, большинство которых охватывало огромные территории.

Самая обширная территория из числа исторически засвидетельствованных ахейских государств управлялась, очевидно, из Кносского дворца, расцвет которого приходится на время господства ахейцев, особенно на рубеж XV—XIV вв. до н. э. Вплоть до недавнего времени было принято считать, что власть кносского правителя распространялась в то время только на центральную и западную часть Крита, на что указывают топонимические названия, засвидетельствованные на кносских табличках. При этом власть Кносса над западной частью Крита была недавно убедительно доказана находками линейного письма Б на фрагментах керамики из нынешней Каньи, расположенной на месте древней Кидонии, упоминания о которой содержатся и на ряде кносских табличек.⁸¹⁾ В самое последнее время был выдвинут важный аргумент в пользу господства ахейцев и над восточной частью Крита. Отдельные исследователи уже давно задумывались над тем, где находилось то или иное критское поселение, поскольку их названия, содержащиеся на кносских табличках, не удавалось идентифицировать. Вероятное местонахождение двух из них на востоке Крита было со временем установлено на основании любопытного соображения, появление которого в значительной мере обязано анализу химического состава керамики найденных на материке сосудов с надписями, составленными линейным письмом Б. Два критских топонима O-du-ro-we и wa-to засвидетельствованы не только на кносских табличках, но и на фрагментах керамики из Фив. При этом химический анализ упомянутых фрагментов показал, что состав их глины отличается от состава глины некоторых других видов фиванских сосудов и обнаруживает сходство с керамикой из двух мест восточного Крита, называемых в настоящее время Закро и Палеокастро.⁸²⁾ Это наблюдение позволило ученым прийти к заключению, что именно к этим восточнокритским местностям и относятся два ранее не идентифицированных топонима Крита. Подтверждение такого объяснения явилось бы не только важным аргументом в пользу того, что власть кносских правителей распространялась в то время на восточный [107] Крит, но и интересным свидетельством ранних контактов восточного Крита с материковой Грецией.

С другой стороны, отсутствие на кносских табличках некритских топонимов означает, что правители ахейского Кносса не имели ни одной колонии вне собственно критской территории. Это обстоятельство резко отличает ахейский Кносс от располагавшего довольно обширными колониальными владениями доахейского (т. е. минойского) Крита времени до катастрофической гибели минойских центров около 1470 г. до н. э. К указанному периоду относится расцвет критских поселений не только на Фере, Мелосе, Родосе, Кифере и ряде других островов, но и в районе Милета на побережье Малой Азии. Объяснить это различие несложно. В то время как минойский Кносс занимал бесспорно ведущее положение во всей островной Эгеиде, ахейский Кносс был, вне всякого сомнения, всего лишь одним из множества малых или даже совсем малых государств, существовавших около 1400 г. до н. э. в различных районах древнего Эгейского мира.

Крит — остров, и поэтому территориальные размеры существовавшего здесь ахейского государства определяются легче, чем границы ахейских государств на материке. Впрочем, труд ученых, сумевших в течение последних лет извлечь из линейных табличек информацию и по этому вопросу, заслуживает самого искреннего восхищения. Еще 45 лет назад не было точно установлено даже местонахождение Пилоса царя Нестора, а предпринимавшиеся тогда многолетние попытки решить этот вопрос чем-то напоминают усилия чехословацких археологов идентифицировать великоморавский Велиград.⁸³⁾ Сегодня же мы можем уже со значительной степенью уверенности ответить и на вопрос, сколь велико было царство Нестора.⁸⁴⁾

Из своего дворца (или же с какого-то расположенного в непосредственной близости от него места) пилосский властитель мог обозревать весьма значительную часть юго-западного Пелопоннеса — во всяком случае все свои владения. Тщательный анализ табличек из Пилоса показывает, что Пилосское царство, вероятно, занимало всю территорию нынешней Мессении. Основным выводом, полученным в результате такого анализа, явилось установление того факта, что территория Пилосского царства в микенскую эпоху делилась на две области, называемые Deuoraigolaia («Приэголия») и Peraigolaia («Заэголия»). Любопытно, что интерпретация соответствующих пилосских текстов подтверждается и топографией Мессении. [108] Если смотреть на северо-восток от развалин дворца Нестора, мы увидим четкие очертания горного хребта, отделяющего сравнительную узкую полосу западного побережья Мессении от расположенной далее к востоку широкой и плодородной Мессенской низменности, которая действительно называлась в древности Эгалеон (чередование гласных а-о в позиции рядом с l — весьма характерная особенность диалектов греческого языка). За этим хребтом, вероятно, лежала вторая, более отдаленная область царства Нестора. В результате детального анализа топонимов, содержащихся в текстах пилосских табличек, были получены новые, более подробные сведения об административном делении всего государства.

Ряд исследователей обратил внимание, что на некоторых пилосских табличках (Cn 608, Jn 829, Vn 20) выступает целая особая группа из девяти топонимов, рядом с которой на одной из табличек имеется перечень еще семи топонимов. Списки этих 9+7 городов (вернее, «округов»), безусловно, составлены в определенной географической последовательности: сначала упомянуто 9 западных («приэголийских») округов в направлении с севера на юг, а затем — 7 восточных («заэголийских») в направлении с юга на север. При этом девятое в ряду этих названий ri-jo, бесспорно, является линейным написанием топонима Рион, как называлось в древности поселение возле мыса на крайнем юге Мессении. Также и четвертая местность Пилосского царства, обозначаемая топонимом pa-ki-ja-ne («Сфагианес») в западной области, вполне соответствует его действительному географическому положению.

Определение территории отдельных провинций Пилосского царства позволяет также установить общую конфигурацию и размеры владений царя Нестора. Довольно хорошо прослеживается восточная граница, проходившая по горному массиву Тайгета и спускавшаяся к морю по его юго-западным отрогам на юго-востоке от нынешней Каламаты. К аналогичным выводам мы приходим и на основании других данных, полученных при анализе табличек, которые указывают, что восточная провинция была надежно защищена со стороны побережья. Северная граница державы Нестора проходила всего лишь в 40-50 километрах от дворца Нестора — как раз там, где к западному побережью Мессении подходят высокие горы, спускающиеся к морю недалеко от нынешней деревни Каковатос, возле которой В. Дерпфельд обнаружил упоминавшиеся выше микенские гробницы. [109]

Карта № 3. Карта Мессении

Таким образом, результаты анализа табличек в значительной степени согласуются с естественным географическим рельефом юго-западной части Пелопоннеса и свидетельствуют, что царство Нестора простиралось приблизительно на 80 км с севера на юг и около 50 км с запада на восток, т.е. было по своим размерам приблизительно в два раза меньше Крита, территория которого составляет около 8300 кв. км.

Полученные таким путем данные отличаются от сведений, содержащихся в гомеровских поэмах, согласно которым держава Нестора занимала значительно большую территорию и простиралась намного далее к северу.⁸⁵⁾ Впрочем, здесь мы имеем дело лишь с одним из явных противоречий между сведениями, полученными из пилосских табличек и гомеровских преданий. Число подобных несоответствий [110] достаточно велико. Учитывая то обстоятельство, что окончательное составление гомеровского эпоса следует относить ко времени на четыре или даже пять веков после падения дворца Нестора, современная наука в общем-то склонна считать, что данные, полученные на основании анализа текстов найденных линейных табличек, являются более надежным источником информации, чем поэмы Гомера. Безусловно, прав был выдающийся английский археолог А. Дж. Б. Уэйс, утверждавший еще много лет назад, что Гомер видит микенскую эпоху «сквозь мглу веков».

Что же касается Микен, то, хотя на основании табличек нельзя сказать ничего определенного о размерах этого государства, вряд ли власть микенского царя распространялась за пределы Арголидской котловины, окруженной довольно широким окаймлением гор. Но уж верховную власть над этой областью ему наверняка не нужно было с кем-либо делить.

Аналогичное господствующее положение над прилегающей округой занимали в микенскую эпоху и другие ахейские центры: Спарта в Лаконии, города у Коринфского перешейка, Афины в Аттике, Фивы и Орхомен в Беотии, Иолк в Фессалии и ряд других. Представляется, что размеры и этих микенских государств тоже, как правило, соответствовали ограниченным горным ландшафтом отдельным районам материковой Греции. При этом они до такой степени были изолированы друг от друга горными кряжами, что более трех тысяч лет назад один правитель вряд ли мог завладеть на сколь-нибудь длительный срок значительной частью материковой Греции или хотя бы одним Пелопоннесом. А если Гомер и рассказывает в «Илиаде» об общегреческом походе на Трою под верховным предводительством царя Микен Агамемнона при участии пилосского царя Нестора, спартанского Менелая, итакийского Одиссея, фессалийского Ахилла и других, то в свете наших сегодняшних сведений о микенской культуре этот поход следует рассматривать лишь как непродолжительное совместное предприятие, в котором принимал участие ряд микенских государств, объединенных друг с другом сознанием общего происхождения, языка, а в ряде случаев и родственными связями их властителей. Гомер не дает даже единого общего наименования воинам, сражавшимся у Трои. Он называет их то ахейцами, то данайцами, то аргивянами, хотя, как известно сегодня, ни одно из этих трех названий не могло полностью охватывать все греческие [111] племена, так или иначе участвовавшие в создании и развитии микенской цивилизации.

Внушительные размеры и великолепное убранство дворцов, обширный административный аппарат в упомянутых центрах являются несомненными признаками существования у микенских греков государственного устройства, однако говорить о каком-либо едином общемикенском государстве, подчиняющемся власти одного правителя, нет достаточных оснований. Большое число открытых на материке микенских дворцовых центров указывает скорее на одновременное существование ряда небольших государств, ведущее место среди которых уже со времен шахтовых гробниц безусловно занимали Микены. Об этом единодушно свидетельствуют как богатые находки предметов материальной культуры в Микенах, так и греческая мифологическая традиция. Правда, содержание сохранившихся в Микенах письменных документов значительно беднее, чем, например, в Пилосе. Главный архив Микенского дворца или вообще не обнаружен до сих пор (что, впрочем, мало вероятно), или же был попросту уничтожен во время ранних раскопок Шлимана, когда ценность открытия определялась скорее тривиальным спросом на найденные предметы, нежели их значением для истории развития мировой культуры.

Впрочем, весьма ограниченное количество письменных документов вполне компенсируется в Микенах столь изумительными археологическими открытиями, что наш краткий обзор археологических комплексов микенской культуры в материковой Греции, составляющий содержание следующей главы, нельзя начать с какой-либо иной местности кроме Микен.

⁷⁸⁾ Кроме работ, указанных в примечаниях к главам 2, 3 и 5, отдельные стороны повседневной жизни в Микенской Греции освещают следующие исследования: Ventris M., Chadwick J. 1956, 1973; Chadwick J., 1958; 1976 а, b; Лурье С. Я., 1957, а, б; Palmer L. R., 1961; Taylour W., 1964; Heubeck А., 1966; Vermeule E., 1966; Bartoněk А., 1969; Kerschensteiner J., 1970; Faure Р., 1975; Hiller St., Panagl О., 1976; Hooker J. Т., 1976, с. 183 и сл.

⁷⁹⁾ См.: Pečirka J., 1979, с. 205, 352.

⁸⁰⁾ Об организации микенских дворцовых архивов см.: Olivier J.-P., 1967, с. 125 и сл.; Chadwick J., 1976а, с. 14 и сл.

⁸¹⁾ Tzedakis J. G. — Kadmos. 1967, № 6, с. 106 и сл.; Sacconi А., 1974б, с. 179 и сл.

⁸²⁾ См. примеч. 68.

⁸³⁾ См. примеч. 1. (Примеч. пер.)

⁸⁴⁾ См.: Chadwick J., 1976а, с. 35 и сл.

⁸⁵⁾ Компромиссное решение предлагает С. Хиллер. По его мнению, раскопанный К. Блегеном в Эпано-Энглианосе дворец мог быть резиденцией Нестора, известной из рассказа о путешествии Телемаха в III песни «Одиссеи» и соответствующих мест в других песнях поэмы, в то время как «Илиада» (в особенности пассаж XI.670-761) содержит воспоминания о более древней резиденции Нелеидов, находившейся несколько далее к северу (Каковатос). См.: Hiller St., 1972, с. 214 и сл.