Глава 6. Приключения Швондера в России

Растет по чердакам и погребам

Российское духовное величие.

Вот выйдет и развесит по столбам

Друг друга за малейшее отличие.

И. Губерман

ОРДЕН БОРЦОВ

За десятки лет советской власти революционная часть интеллигенции приложила огромные усилия, чтобы создать иллюзию: мол, «экспроприировала экспроприаторов» и «превращала войну империалистическую в войну гражданскую» вся интеллигенция, все это огромное сословие. Разумеется, это не так.

Во-первых, множество разночинцев были попросту аполитичны — со времен Екатерины и до 1917 года. И позже.

Во-вторых, интеллигенция была идейно очень разной.

Из полутора миллионов человек, которых относили к интеллигенции в 1880 году, из 3,5 миллиона интеллигентов 1914 года хоть какое-то отношение к революционной пропаганде имело от силы несколько десятков тысяч человек.

И вели эту пропаганду, «шли в революцию» люди не особенно элитные, в том числе и психологически не особенно благополучные. Период Большого Террора, «охоты на царя» и высших чиновников Российской империи начался 4 апреля 1866 года: в этот день у ворот Летнего сада в Александра II стрелял некий Дмитрий Владимирович Каракозов. Потом уже стало известно, что этого самого Каракозова, родом из дворян, студента Казанского, а потом Московского университетов, вовлек в боевую организацию его двоюродный брат, H. A. Ишутин. До этого Каракозов уже распространял листовку «Друзьям-рабочим», в которой агитировал рабочих на восстание, но неудачно — устраивать революцию никому и ни за чем не было нужно. И тогда Каракозов купил револьвер, взял несколько уроков стрельбы и отправился в Петербург — убивать…

Об Ишутине и Каракозове подробно писала Е. И. Козлинская, которая хорошо знала обоих: «Любовь к молодой девушке необыкновенной красоты заставила Ишутина лезть в герои, он гонялся за славой, готовый купить ее хотя бы даже ценой жизни. Будь он человеком более культурным, он, вероятно, этой славы и сумел бы добиться. Как ни широко тогда шагала наука, но все же в ней не было ни единой области, которую нельзя было бы при упорной настойчивости еще и еще продвинуть вперед. Но в том-то и заключалась трагедия, что таким мелким людям, сереньким недоучкам, наука была не по плечу. Проще и легче людям этого типа прикрываться бутафорией и под флагом политической деятельности выжидать, не подвернется ли где кус послаще. А не ровён час — попасть в герои».

«Каракозов был еще серее и еще озлобленнее Ишутина: он, хотя и кое-как переполз из бурсы в университет, учиться положительно не мог и, не умея по своей неразвитости ни к чему приспособиться, перекочевывал из одного университета в другой, нигде подолгу не уживаясь… И всюду его угнетала все та же беспросветная нужда. Это и сделало его всегда готовым на всякое злое дело в отместку за свои неудачи» [97, с. 238].

Такими были первые двое террористов, открывшие сезон охоты на русских царей. О продолжателях их дела говорит современный исследователь: «Наверное, это не очень объективная оценка. Но в архиве Красноярска хранятся сотни дел, где описываются не очень высоконравственные поступки политических ссыльных» [98, с. 81].

Большинство русских «борцов с царизмом» были таковы, что становится вообще непонятно, что им было нужнее всего — хороший психиатр или попросту дешевый публичный дом.

Так вот: на фоне русских революционеров еврейские «борцы за народное дело» смотрелись очень даже неплохо. Почему?!

Очень распространено мнение, что на участие в революции толкало в основном неравноправие. Несомненно, было и это. О. О. Грузенберг вспоминает, что когда он был студентом в Москве, к нему приехала мать. Приехала нелегально, и приходилось постоянно «греть» полицию мелкими взятками, чтоб отцепились. Ничего ужасного, даже есть над чем посмеяться, но как-то уж очень неуютно… Удивляться ли тому, что Осип Грузенберг жил и помер врагом существующего строя?

С Гершуни получилось почти то же самое, но еще хуже: во время полицейской облавы, которыми славился Киев, его старуху-мать выявили, как подрывной элемент. Сына-студента не тронули, он имел право жительства, но пожилая еврейка провела ночь на заплеванном полу полицейского участка, а утром была отправлена назад, в местечко. По собственным своим словам, Гершуни именно в эту ночь поклялся, что не успокоится, пока не рухнет проклятая власть, посмевшая оскорбить его мать.

В семейной истории Самуила Маршака есть и такая: мол, как-то его отец спустил с лестницы пристава. Почтенный полицейский пришел к грязному жиду в ожидании — когда же ему сунут в карман установленные обычаем пятьдесят рублей. А Яков Маршак имел полное право жить вне черты оседлости по всем законам Российской империи и взятки давать не хотел. Кончилось тем, что в конце концов «пристав кубарем катился по всем ступеням, гремя шашкой и медными задниками калош» [39, с. 355].

Эта история, которую передавали в семье Маршаков из поколения в поколение, сожалея, «что отец жил в ту пору во втором этаже, а не в третьем и не в четвертом…», да плюс «непонятная процентная норма», из-за которой маленькому Якову не довелось учиться в гимназии… Вот и психологическая основа некоторой нелюбви целой еврейской семьи к Российскому государству. Осудить — повернется ли язык?

Но ведь вовсе не одни евреи шли в революционное движение! Они шли охотнее, больший процент молодежи оказывался там… Но и только. «Участие евреев в общероссийском революционном движении только в очень небольшой степени объясняется их неравноправием… Евреи только разделяли общее настроение» [70, с. 398]. Остается уточнить сущую «мелочь»: почему же евреев в революционном движении оказалось так много?

И почему, если из русских шли немногие и не лучшие, то из евреев — многие и не худшие?

Любимая идейка нынешних послесоветских людей, стремительно возвращающихся в иудейство, — мол, в большевики шли подонки еврейского общества! Выразить это можно и применительно к современности, и тоном вполне благородным.

«Знакомый нам тип обрусевшего еврея, встречающийся на политических собраниях различных организаций с приставкой „демократический…“, может быть чутким и порядочным человеком, идеалистом и бессребреником. Однако он никогда не сможет предложить правильный рецепт страждущей России, ибо даже себе самому не нашел лекарства от беспочвенных метаний. Подобная близорукость свойственна сегодня еврейским ассимилянтам в России, не способным понять, что одной из основных сегодняшних трагедий этой страны является превращение слова „патриот“ в ругательство.

…Не нам наставлять российских политиков, каким образом им следует бороться с недугами своего общества, но ассимилянты, ратующие за свободу разложения личности и общества, должны знать, что их позиция — антиеврейская по своей сущности. Глядя на этих благомыслящих, но заблудших людей, незамысловатые окружающие могут подумать, что эти духовные сироты представляют исконно еврейскую точку зрения. А это подрывает шансы на подлинное сближение между Россией и Сионом» [99, с. 42].

Евреи начала XX века не поняли бы истерики своих внучков и правнучков. Они вовсе не считали свою работу в демократических организациях предательством еврейских интересов или нарушением неких жизненных правил.

Член Государственной Думы Мейер Бомаш в 1916 году заявил: «Мы не раскаиваемся, что евреи участвовали в освободительной борьбе… Они боролись за вашу свободу».

В марте 1917 года О. О. Грузенберг перед руководителями Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов произнес: «Мы щедро отдали революции огромный процент нашего народа — почти весь его цвет, почти всю его молодежь…».

Вот так: почти всю его молодежь. Так что Авигдор Эскин может надрываться, сколько ему влезет, но известнейшему юристу О. О. Грузенбергу я доверяю как-то больше.

«Евреи связали судьбу еврейского вопроса в России с торжеством в ней прогрессивных идей» — не слабее О. Грузенберга определила «Еврейская энциклопедия» [76, с. 370].

В царское время прозвучал только один голос, осуждающий массовое участие евреев в революционном движении: в 1905 году С. Дубнов обвинил еврейских революционеров в национальной измене. Из-за кучки подонков погромы обрушиваются на весь народ. Из-за кучки идиотов всех евреев считают предателями из Родины-России. В своей статье «Рабство и революция» он написал с предельной определенностью: «Та многочисленная армия еврейской молодежи, которая занимает самое видное место в рядах Российской социал-демократической партии и выдвигает там даже своих „командиров“, формально порвала всякие связи с еврейством… Вы не творцы, а батраки революции или маклеры ее».

Но при всем благородстве тона С. Дубнов не остановил соотечественников.

ПОПЫТКА АНАЛИЗА

Среди множества причин массовой революционности евреев — от злостной сущности еврея как такового до «мрачного давления царизма в тюрьме народов» — до сих пор почему-то никто не обратил внимания на факт, который, в общем-то, бросается в глаза: на массовую, почти поголовную приверженность евреев во всем мире к либеральному и леворадикальному лагерю.

Евреи, принадлежащие к разным народам и живущие в разных условиях, проявляют это качество с большой силой и во всем мире. Я уже присоединялся к мнению, что это качество связано с самой природой иудаизма.

Религиозный еврей живет не «здесь и сейчас». Он решает не вопрос «повезло ли мне» и «хорошо ли я живу», а «как относится ко мне Господь Бог». Во всем бытовом, повседневном видит он Господню кару или признак Его милости. Материальный же мир не имеет особого значения и легко может переделываться, перекраиваться, если это надо для Идеи.

В эпоху эмансипации традиционная ученость легко заменяется светской, да еще полученной на гойском языке. Так же легко идея изменения мира получает вовсе не религиозное содержание.

Кроме того, почему-то никогда не называлось два очень важных обстоятельства, имеющих самое прямое отношение к России:

1. Русская интеллигенция всю историю своего существования не имела возможности добиваться индивидуального успеха. Это был слой, в котором не было ценностей индивидуализма, личного устройства или, паче чаяния, обогащения. Но в котором всегда существовала уверенность в том, что всегда возможно захватить власть и кардинально изменить «правила игры» в обществе.

То есть индивид не мог или почти не мог изменять своего положения в обществе, но «зато» мог планировать изменения самого общества — причем изменения, естественно, в свою пользу.

На протяжении всей своей истории русская интеллигенция создала множество различных идей переустройства общества, России, Европы… вплоть до идей кардинального переустройства всего мироздания. Но никогда ни один интеллигент не подал никаких идей индивидуальной карьеры, кроме творческой и чиновничьей.

То есть в самом положении этого сословия, в его жизни было нечто, некий «фактор X», провоцирующий революционность. И было бы по меньшей мере странно, если бы еврейская интеллигенция не проникалась такими же идеями и настроениями.

2. В России еврею было гораздо труднее ассимилироваться в культурном отношении. В Европе-то европейские евреи говорили на языке «титульной» нации! Это были люди, говорившие, писавшие и думавшие по-французски или по-немецки, как на родном языке (да, собственно, и почему «как»?).

Российский еврей, в отличие от них, ассимилировался в русской среде как иностранец, то есть по мере изучения иностранного для них русского языка. И не только ассимилировался, но и получал светское образование. Немецкий-то еврей отдавал сына в немецкую гимназию, как только считал нужным. Русский еврей сначала нанимал репетитора, парень учил русский язык… а потом уже можно и в гимназию.

Еврейская Германия говорила на одном языке с немецкой Германией. Еврейская Россия с русской Россией — на разных. Сама по себе эта языковая ситуация уже создавала сильное давление на евреев, а их делала иностранцами в России, даже без специального влияния правительства или полиции. Где давление и гнет — там и стремление освободиться от него. А тут еще законодательные ограничения, полицейские преследования, антисемитская пресса, погромы, не к ночи будь помянуты.

Михаил Агурский предполагает, что участие в революционном движении было своего рода «более приличной ассимиляцией», потому что позволяло войти в русскую общественную среду, и притом не требовало крещения. К тому же оно и выглядело более благородно, потому что шла ведь пропаганда и против еврейской буржуазии, а не только против русской [100, с. 130].

Не бесспорная, но очень, очень интересная мысль…

«…Еврейские историки конца XIX века совершенно не сомневались в том, что и власть, и народ России ненавидели евреев… Оглядываясь на XIX век, они нимало не сомневались в том, что политические, социальные, экономические условия жизни евреев постоянно ухудшались. Эти историки ставили перед собой задачу установить и выявить те принципы, которые опирались на казавшуюся неистребимой ненависть русских к евреям» [48, с. 7].

О «неистребимой ненависти» сказать несложно: точно так же и многим русским, полякам и немцам казалась неистребимой ненависть евреев к России, Польше, Германии и ко всему христианскому миру.

А в то же время каждый из нас знает проявления отнюдь не злобы между этими двумя народами — трудно ведь всерьез говорить о «неистребимой ненависти» друг к другу, когда треть русских евреев жената на русских, а треть евреек находит русских мужей. Тут, что называется, одно из двух: или «неистребимая ненависть», или смешанные браки (то же самое можно сказать и о польских и немецких ашкенази).

По-видимому, тут вопрос не в ненависти, а скорее в том, о чем я уже говорил, — в патологическом неумении понять друг друга. И в нежелании понять! Ведь каждая сторона излагает не свое видение ситуации, не свое мнение по ее поводу, а истину в последней инстанции. Если другой народ не принимает этой «истины» — причем во всей полноте, без оговорок, — реакция на это только обиженная, оскорбленная, возмущенная. И русские для евреев, и евреи для русских — это глупцы, не способные понять всей прелести, всей силы, всего сияния Высшей Истины.

У евреев к этому добавляется воспитанный иудаизмом двойной счет: они несут истину, которую другие народы просто не могут, не имеют права не принять. Их избрал Господь Бог, чтобы нести свет истины всем остальным народам! Это почти богоотступничество — не понимать и не принимать Истины, которую возвещает Израиль (а вся-то истина — мнение большинства евреев в конфликте, и только).

На мой взгляд, еврейские историки XIX века как раз проявляют это не самое похвальное из традиционных еврейских качеств: неумение и нежелание понимать позицию «другого». И даже хуже: полное непонимание того, что вообще возможна какая-то другая позиция, другое мнение о том, что они считают «единственно верным».

В «БОРЬБЕ ЗА НАРОДНОЕ ДЕЛО»

Первые еврейские фамилии революционеров известны с 1861 года: это Михоэлс, Ген и Утин: они участвовали в волнениях студентов Петербурга в 1861 году. Утин участвовал и в кружке легендарного Нечаева.

Тем более в 1870-е годы буквально поток евреев хлынул в народничество. Многие из них происходили из кругов, связанных с контрабандистами, или имели близких родственников в Австро-Венгрии или Пруссии. Идеальная ситуация для получения нелегальной литературы (а если будет надо, и оружия)!

Уже в это время выделяются не только рядовые участники, но даже евреи — руководители народничества, в том числе такая яркая личность, как Марк Натансон. «Мудрый Марк» не упускал буквально ни одного способа хоть как-то нагадить официальным российским властям. Не выступая на митингах, не обладая никакими талантами литератора, он вошел в историю политического подполья как, во-первых, пропагандист, вовлекший в народовольчество множество посторонних до того людей. Во-вторых, как организатор дерзких и хорошо продуманных (а потому чаще всего и успешных) операций.

«Мудрый Марк» не вел теоретических споров, и даже когда приверженцы Бакунина и Лаврова готовы были поубивать друг друга, он предлагал прекратить споры о «музыке будущего». Что проку спорить об этом, когда самодержавие еще стоит?! И каждого привлеченного им — в том числе таких звезд первой величины, как Дейч или Плеханов, — он вставлял в организацию по его способности причинить властям как можно больше хлопот и вреда.

Но это именно «Мудрый Марк» организовал дерзкий побег князя Петра Кропоткина из военного госпиталя на рысаке Варваре (лето 1876 года). И публичный митинг у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 года. Это был первый митинг в России, над которым реяло красное знамя. Организовал митинг Марк Натансон, держала знамя Фелиция Шефтель, и я шлю воздушные лобызания современным «патриотам», совершающим великие открытия про «исконно русское» происхождение красной тряпки на палке, их излюбленного символа.

В эту эпоху только один кружок Л. Дейча в Киеве состоял исключительно из евреев, но уже не было в России нелегального кружка, в котором не было хотя бы одного еврея. По «процессу 50-ти» летом 1877 года проходят несколько евреек, которые занимались агитацией. По процессу 193-х проходит 13 евреев (очень много; гораздо выше их процентной нормы, учитывая немногочисленность образованных евреев в то время).

Еврейские революционеры в целом разделяют все установки народничества — «ходят в народ», и усовершенствование этой практики тоже связано с одним из народовольцев-евреев: все тот же Натансон придумал «поселения в народе» — чтобы революционеры жили в деревне, приобретали влияние, а там и возглавили бы народ. И многие шли. Дейч описывает, как маленький, тощий, с ярко выраженными национальными чертами лица Аптекман поселился в народе фельдшером и стал проповедовать социализм через Евангелие [101, с. 183–185].

Они, эти первые народовольцы-евреи, и не думают работать на просвещение или на революционизацию евреев. Даже чисто еврейский «Социально-революционный союз между евреями в России» не ставил задачи пропаганды внутри еврейского народа. Более того: «у многих сложилось страстно враждебное и презрительное отношение к старому еврейству, как к какой-то паразитической аномалии» [48, с. 49].

«Никому из еврейских революционеров в 70-е годы и в голову не могло прийти, что надо работать только для своей национальности» [101, с. 56], и практически вся еврейская радикальная молодежь «во имя идеалов народничества стала также все больше отдаляться от своего народа… стала усиленно ассимилироваться и усваивать русский национальный дух» [13, с. 336].

Перелом произошел после погромов 1881–1882 годов. Причем более чем вероятно, что одна из причин этого — не только общий поворот в настроениях русского общества (как выяснилось, не так уж готового включить в себя евреев), но и антисемитская пропаганда самих народовольцев.

Погромы приветствовал из эмиграции Ткачев, хотя и оговаривал: мол, это самое начало. И эдак промежуточно, уклончиво объяснял: погромы сами по себе — это плохо, но ведь надо же быть с народом… Надо поддерживать народ…

Многие представители «Народной воли» не только агитировали «за», но и сами лично участвовали в погромах: «предполагалось, что погромы приучают народ к революционным выступлениям» [44, с. 618].

Не все они были врагами евреев, но предполагали, что «движение, которое легче всего было направить против евреев, в дальнейшем развитии обрушится на дворян и чиновников. В соответствии с этим были написаны прокламации, призывавшие к нападению на евреев» [17, с. 218].

Известно немало листовок, которые распространялись разными организациями, от «Черного передела» до «Южнорусского рабочего союза». Исполнительный комитет «Народной воли»: «Хто забрав у своі рукі землі, ліса та корчми? Жиди. — У кого мужик, часом скрізь слёзы, просить доступить до своего лану? У жидів. Куда не гянешь, до чого ні приступишь, — жиди усюди».

И завершается призывом: «Підимайтесь же, честні робочі люде!».

В листке «Народной воли» (уже в 1883 году): «Погромы — начало всенародного движения…».

Листок «Зерно» «Черного передела»: «Невтерпеж стало рабочему люду еврейское обирательство. Куда ни пойдет он, почти всюду наталкивается на еврея-кулака».

Уже во время погромов в Балте правительство говорило, что раздувают погромы революционеры. Евреям очень не хотелось в это верить, но, судя по уклончивым полупризнаниям и «Еврейской энциклопедии», и Гессена, — поверить пришлось.

Это еще самое-самое начало, и скажу коротко: не было в Российской империи ни одной партии, ни одного фрагмента «освободительного движения», в котором не было бы евреев.

В 1883 году в Женеве нарождается российская социал-демократия. У ее истоков стоят Плеханов, Вера Засулич, Дейч, Аксельрод. В 1896 году Плеханов на конгрессе Социалистического Интернационала назвал еврейскую социал-демократию «авангардом рабочей армии в России».

Бунд возник в 1897 году, на полгода раньше РСДРП, и был типично революционной организацией. Уже к революции он намертво перессорился с РСДРП, а начинали-то они очень дружно. Бунд вел пропаганду на идиш и даже одно время отстаивал право любого еврея, где бы он ни жил, вести на идиш любые деловые документы. Зрелище профессора петербургского университета, читающего лекции и пишущего статьи строго на идиш, или вид еврейского ремесленника, пишущего на иврите прошение о допущении проживать вне черты оседлости (и станового, который это внимательно читает!), радует необыкновенно, но само по себе требование сугубо популистское; такие, как ни странно, порой сильно действуют. Вспомним хотя бы идею Жириновского снабдить каждую женщину мужиком, а каждого мужика бутылкой водки… Действовало ведь!

В остальном же Бунд действовал вполне как революционная партия: подучивал подмастерий лет 14–15 гадить мастерам, потому что те их эксплуатируют, или выбивать стекла в домах более-менее зажиточных евреев. В Вильно «в день Йом-Кипура бундистская молодежь толпою ворвалась в большую синагогу, стала мешать продолжению молитвы и устроила невероятный дебош, распивая пиво» [41, с. 156].

То есть действовали совершенно так же, как спустя короткое время члены «Союза воинствующих безбожников» в православных церквах.

Впрочем, уже в 1914 году Жаботинский с удовлетворением констатировал, что «Бунд… по мере своего роста, заменяет космополитическую идеологию национальной» [55, с. 36].

I съезд РСДРП: «Из восьми делегатов… пятеро были евреями… В образованный на съезде Центральный комитет партии в составе трех человек вошли А. Кремер и Б. Эйдельман» [70, с. 396].

Лидеры меньшевиков после III съезда РСДРП — Аксельрод, Дейч, Мартов, Либер, Троцкий, Дан, Абрамович, Плеханов. Да-да, я знаю: это не имеет никакого значения, вообще говорить об этом неприлично, но вот факты — 7 евреев из 8 человек в руководстве.

С лидерами большевиков мы еще встретимся в другое время и в другом месте.

Пока же отмечу: мы часто недооцениваем социалистический запал раннего сионизма… Сказывается опять же пропаганда: мол, сионисты — это такие буржуазные националисты. А они совсем и не обязательно буржуазные, они сплошь и рядом очень даже народные, вполне даже пролетарские националисты, не хуже немецких.

«Кибуц (само слово означает „коллектив“. — А. Б.) — израильское сельскохозяйственное поселение с коллективной собственностью не только на землю, но и на все имущество работников… Свобода личности в К. сильно ограничена. Например, член К. не свободен в праве выбора работы или учебы» [71, с. 93], — рассказывает «Карманная еврейская энциклопедия». И уточняет: «Среди первых сионистских лидеров были социалисты, воплотившие таким образом свои убеждения. Первые К. основаны нерелигиозными еврейскими поселенцами в 1910 г.» [71, с. 93].

Конечно же, русские крестьяне, называвшие колхозы «жидовскими», — это мерзкие твари и антисемиты, тут даже говорить и спорить не о чем. Отметим только, что прерванное в проклятой России, дикой и антисемитской, доведено до конца в Израиле.

«В начале 1967 года, когда открылась северная граница с Ливаном, среди ливанцев было несколько крестьян, помнивших еще период, предшествовавший созданию Государства Израиль, знакомых с еврейскими поселенцами тех лет. Они немного знали иврит и даже могли напеть несколько еврейских песен. Телевидение показало изюминку этого пирога: одна из арабок запела песню „Языки пламени“, песню, которой в свое время научилась у своих еврейских друзей. В этой песне, очень популярной у молодых хелуцим (переселенцев. — А. Б.) до создания государства, припев заканчивался словами:

Израильские телезрители были смущены. С тех пор, как в 1948 году была закрыта северная граница, пламя погасло, а вслед за ним был спущен и „красный-красный“ флаг. Память женщины из Ливана ей не изменила, но израильская реальность изменилась радикально.

Этот эпизод может служить иллюстрацией к тому, что произошло с социалистическим сионизмом с тех пор, как молодые поселенцы закладывали в Галилее основы жизни в коммуне. Его песни, его поэзия прочно забыты, его идеи, его мечты, надежды на создание нового мира и на то, что этот мир поведут вперед трудящиеся Эрец-Исраэль (Страна Израиля — так называют Палестину иудеи на иврите. — А. Б.), — все это отступило, стерлось. Социалистический сионизм полагал, что именно ему предначертано привести будущий мир к свободе…» [102, с. 160–161].

В России 1917–1922 годов сионисты выступали вовсе не как «еврейская буржуазная партия», а как еврейское народное по форме, социалистическое по содержанию широкое национальное движение. Сионисты писали программы, предназначенные вовсе не только для евреев [103].

Это современный историк пишет, будто сионизм был «национально-освободительным движением» евреев и тем самым радикально отличался от других форм социализма. Что сионисты «решили строить общество социальной справедливости только для своего народа и на его древней родине» [104, с. 28].

Это просто неправда. Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать приведенные выше книги. Приходится сделать два допущения:

1. Господин Синельников попросту не владеет материалом — он даже и этого не читал.

2. Он сознательно скрывает истину от своих читателей.

В начале XX века сионисты проводили съезды, на которых обсуждалось строительство социализма в России, и, судя по всему, вполне искренне верили в свою способность вести в будущее «эту страну». Или Россия хотя бы для некоторых сионистов была все-таки «нашей страной»?

Недооцениваем мы порой и масштаб влияния сионизма на народные массы, особенно сразу после революции, когда сионисты были одной из сил, захвативших власть в Российской империи.

«Еврейская энциклопедия» полагает, что «учесть действительное значение еврейского элемента в общерусском освободительном движении, дать ему определенное статистическое выражение не представляется возможным» [9, с. 645].

Ну зачем же так пессимистично, господа?! Если хотеть — вполне можно и посчитать. Гессен сообщает, что в 1880 в числе арестованных за антиправительственную деятельность «среди 1054 лиц… евреи составляли 6,5 %» [17, с. 212].

Покровский же сообщает, что «евреи составляли от четверти до трети организаторского слоя всех революционных партий» [70, с. 398].

По данным командующего Сибирским военным округом генерала H. H. Сухотина, на 1 января 1905 года всех поднадзорных по Сибири было: русских — 1898 (42 %), евреев—1678 (37 %), поляков — 624 (14 %), кавказцев — 147, прибалтов — 85, прочих — 94.

И пока Милюков утверждал, что «легенда о революционности евреев… им (правительству) нужна, как примитивному человеку нужна рифмованная проза», Федотов Г. П. говорил нечто совершенно противное:

«Еврейство… подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и максимально активно… сразу же занимает в русской революции руководящее место… на моральный облик русского революционера оно наложило резкий и темный отпечаток» [105, с. 113–114].

«Но с 30-х советских годов на смену горделивым, подробным и поименным перечислениям всего и всех, причастных революции, в историко-политических публикациях возникло какое-то неестественное табу на упоминание численности и роли именно евреев в российском революционном движении, и ссылки на то с тех пор воспринимаются болезненно» [6, с. 236].

Почему? Об этом мы еще поговорим.

КАЧЕСТВО РЕВОЛЮЦИОННЫХ ЕВРЕЕВ

Очень важное обстоятельство: если в русской России в революцию шли в основном подонки общества, то про еврейскую Россию этого никак не скажешь. Сагитировать еврея на участие в нигилизме уже в 1860–1870-е годы оказалось очень легко. Дейч свидетельствует, что «даже фанатик-ешиботник, погруженный в изучение Талмуда», после «двух-трех бесед с ним нигилиста» расставался с патриархальными взглядами. «При незначительном даже прикосновении к „гойской“ грамотности, едва сделана брешь в его ортодоксальном мировоззрении, он готов идти до самых крайних пределов» [48, с. 18]. Множество молодых людей не заканчивали даже учения: ведь диплом — тоже средство эксплуатации трудового народа.

При этом огромная часть еврейских революционеров — Натансон, Дейч, Аптекман, Хотинский, Гуревич, Лурье — происходила из зажиточных купеческих семей. Как и державшая первый в истории России красный флаг Фелиция Шефтель, хозяйка подпольной динамитной мастерской Хася Гринберг. Из состоятельных мещан, способных отдать сына в гимназию, происходят Александр Бибергаль, Владимир Богораз, Штернберг.

Только Павел Аксельрод из первого поколения революционеров беден и послан в гимназию кагалом, чтобы не загребли в армию.

Остальные же происходят из того общественного круга, откуда в русской России — разве что князь Кропоткин да Савва Морозов (да и тот только деньги давал).

Множество свидетелей могут подтвердить, что проблемы отцов и детей в еврейских семьях, как правило, не возникало. Примеров — океан.

Герц Лурье или киевский врач Исаак Каминер поддерживали детей всем, чем угодно. Женихами всех трех дочерей стали революционеры. Потом Лурье стал сионистом, сблизился с Ахад-Гаамом.

Мордко Богров, убийца Столыпина, вовсе не из бедняков, этот выкрест имел отца — богача и либерала.

Террористы братья Гоцы вышли из родов чайных фабрикантов Гоцов и Высоцких, людей необычайно богатых. Причем деды, владельцы и распорядители семейных денежек, пожертвовали эсеровской партии сотни тысяч рублей, а внуками просто гордились.

«Ряды социалистов были переполнены евреями» [6, с. 109] ровно потому, что старшие и сами «смутно тяготели к идеологии, восставшей против притеснителей вообще, не разбирая, в чем заключается протест и в чем угнетение» [106, с. 107].

Из всех известных нам первых еврейских революционеров только Геся Гельфман, соучастница убийства Александра II, ушла из дому, из своей ветхозаветной традиционной семьи тайком. Ушла не в революцию — ушла учиться.

В более поздние времена еврейские революционеры попадались и из довольно бедных слоев (Свердлов, например, был сыном часовщика; Ярославский-Губельман родился в семье ссыльнопоселенца). Но и большинство еврейских членов РСДРП происходило из среды купцов (Урицкий), помещиков (Троцкий) или аристократии (Гинзбург), в то время как немногочисленные русские большевики происходили из гораздо менее богатых и влиятельных семей.

И это имело определяющие последствия: слой еврейских революционеров, независимо от партийной принадлежности, был несравненно сильнее, умнее, культурнее, интеллигентнее, чем слой русских. Русские все же состояли на 90 % из неудачников, клинически не способных хоть чему-нибудь путному научиться, или из типов криминальных. О евреях этого не скажешь.

То есть были и среди них психи, невротики, слабаки… Люди, которым нужно было заключение не столько в тюрьму, сколько в сумасшедший дом.

Дейч сообщает, что Лев Златопольский «был не вполне психически уравновешенным человеком», что Бети Каменская «уже на второй месяц заключения… лишилась рассудка». Помещенная в больницу, взята отцом — богатым купцом — на поруки. К суду ее решили не привлекать, она хотела заявить прокурору, что здорова и хочет под суд, но не успела — покончила с собой. Моисей Рабинович, сосланный в Иркутскую губернию, сошел с ума и умер в 20 с небольшим лет. Лейзер Цукерман уже в Нью-Йорке застрелился. Нахман Левенталь в Берлине «испытал крайнее нервное состояние», да тут еще неудачно влюбился и «выпил серной кислоты и бросился в реку». Ему навеки 19 лет. Убийца губернатора Харьковской губернии, Г. Гольденберг, просивший как чести собственноручно убить царя, в одиночной камере Трубецкого равелина стал каяться, плакать, предал всех, о ком только вспомнил, и в конце концов покончил с собой.

Но большинство-то были совсем другими! Ведь это были не неудачники, ринувшиеся в революцию из-за своей собственной неспособности хоть что-то сделать, хоть чему-то выучиться и занять хоть какое-то положение в обществе. Это совершенно нормальные юноши и девушки, совсем неплохо подготовленные и воспитанные своей семьей. Они производили неплохое впечатление на многих знавших их людей — совсем не как Каракозов и Ишутин. Корреспондент писателя Федора Крюкова, некая Орлова, взволнованно описывала: «…их умение и любовь к борьбе. А какие планы — широкие, неустрашимые! Есть у них нечто свое, выболенное и дорогое. Как обидно, завидно!» — видимо, что такой русской молодежи мало [6, с. 238].

В результате многие из еврейских революционеров не только бегали с наганами по крышам или крыли матом городовых, агитировали проституток в публичных домах против эксплуатации и совершали прочие революционные подвиги. Они оказывались способны и на более осмысленные поступки. В том числе и в ссылке они необязательно спивались и не только охотились на зайцев.

Лев Штернберг написал научную книгу о гиляках — раз уж он среди них живет, так не пропадать же материалу. Точно так же В. Иохельсон писал о юкагирах, Н. Геккер — о якутах, М. Кроль — о бурятах.

Тан-Богораз написал прекрасную книгу «Чукчи», которую издавали в виде двухтомника в 1934 году. Это вовсе не просто памятник литературы или науки того времени. Книга нисколько не утратила актуальности, мне доводилось пользоваться ею в профессиональной работе, а Богораза называют порой «классиком русской этнографии» [109, с. 64]. Есть у него и несколько художественных книг, которые и в наше время вполне можно читать [108]. Сам Тан-Богораз 20 лет жил в Нью-Йорке, и не на средства от «эксов», то есть от ограбления банков, а читая лекции (на английском языке, разумеется).

Ромм стал практикующим врачом в Нью-Йорке.

Левенталь сделал карьеру ученого и врача, получил в Лозанне кафедру гистологии и от социализма отошел. Лурье окончил медицинский факультет в Италии. Любовь Аксельрод получила степень доктора философии в Бернском университете.

Из народовольцев-эмигрантов самую фантастическую карьеру сделал Григорий Гуревич, вернувшийся в Киев… послом Дании.

Конечно же, все это верхушка, соотносившаяся по числу с основной массой как 1 к 20 или даже 1 к 50. «За вычетом двух-трех крупных деятелей… все остальные мои соплеменники являлись лишь людьми второго или даже третьего ранга» [48, с. 231].

Но покажите мне, ради Бога, хотя бы одного революционера — этнического русского, который заведовал бы кафедрой или стал бы послом в любой европейской стране?!

Аналогии у меня возникают только с другими революционерами — с польскими. Мало кому в России известно, что у диктатора Польши Юзефа Пилсудского был брат Борис и что этот брат прославился как интересный исследователь тех мест, куда был сослан, — северо-востока Азии в основном.

Но братья Пилсудские шли на каторгу за свободу своей родины — Польши… Соблазнительно сказать: это делало их совершенно другими людьми, чем русские социал-демократы, достойные наследники Каракозова. Но все гораздо прозаичнее: избавление из-под иноземного гнета — совсем другая задача, нежели сокрушение собственного государства. И такая задача сама по себе отбирает совсем другие человеческие типы, совершенно других людей. Но… но тогда придется прийти к выводу, не очень лестному для Российской империи: евреи — тоже борцы за свою свободу.

«Среди наших единомышленников, евреев, было много людей способных, искренне преданных либеральным идеям, но самые значительные люди в кадетской партии были русские. Это не значит, что я отрицаю влияние евреев, растворившихся в нашей толпе. Самая их неугомонность не могла не действовать. Своим присутствием, своей активностью они напоминали о себе, о том, что их надо выручать, помнить об их положении. И мы честно помнили, честно считали, что еврейское равноправие нужно не только евреям, но нужно самой России» [109, с. 303].

Может быть, именно борьба за интересы своего народа (причем понимаемые очень по-разному) и снимала проблему отцов и детей, делала состав революционных партий таким, каким он был?

КТО ИЗ ЭТИХ ДВОИХ ГОЛИАФ?!

Стало общим местом разъяснять, что, конечно же, не мог огромный русский народ поддаться пропаганде евреев! Вовсе она, ясное дело, не была еврейской! Это все русские придумали, чтобы снять с себя ответственность и лишний раз пнуть бедных еврейчиков. Вот и господин Д. Маркиш крайне разгневан: «За пятьюстами страниц „Двести лет вместе“ вырисовывается жуткая картина противоборства двух богатырей, двух Голиафов. Преимущества — стыдно сказать — на стороне еврейского Голиафа… В этом уверенном размещении на одной исторической доске великого русского народа и еврейского национального меньшинства — первая и главная ошибка Солженицына: слишком уж неравнозначны величины» [43, с. 29].

Давид Маркиш так разгневан, ему так важно отвести от соплеменников обвинение, что он даже употребил вообще-то ненавистное для многих евреев слово «национальное меньшинство».

Меньшинство-то меньшинство, но давайте немного посчитаем. В 1880 году из примерно 65 миллионов русских людей всего 1 миллион — дворяне, примерно 800 тысяч — священники и 1 300 000 — разночинцы и интеллигенция. Эти 3–3,5 миллиона людей и есть весь образованный слой всего русского народа — русские европейцы. Даже в этом слое, особенно в быстро растущей интеллигенции, множество людей образованы, даже элементарно грамотны в первом-втором поколении. К 1914 году число интеллигентов выросло вдвое, теперь русских европейцев уже примерно 5 миллионов человек.

60 миллионов из 65 миллионов человек русской России неграмотно.

Евреев в 1880 году проживает в империи порядка 4 миллионов человек, в 1914 году — больше пяти. И все эти 4 или 5 миллионов человек, составлявших еврейскую Россию, грамотны поголовно, грамотны всю историю своего народа, — и еврейские европейцы, и евреи-туземцы. Даже одесские биндюжники в порту между тасканием мешков могут беседовать на интеллектуальные темы и знают два-три языка (родной идиш, русский — это уж точно, да еще очень часто иврит, польский или французский).

Далее. Далеко не все из этих 3–5 миллионов образованных русских активны и считают, что «знание — сила». В среде и провинциального дворянства, и провинциальных духовных лиц встречаются жутчайшие типы, чеховские «печенеги». Далеко не все, кого обстоятельства возвысили в этой жизни, так уж ценят науку и знание. Многие священники всерьез говорят о «стяжании духовных богатств» через умерщвление плоти, изуверские «подвиги» в духе толстовского отца Сергия. Уж, конечно, не им противостоять интеллектуальной агрессии иной России, не русской.

Евреи очень стремятся к образованию, боготворят науку, ценят ум и всячески поддерживают умников. Этим отличаются все 4 или 5 миллионов евреев, живущих в Российской империи.

И третье. В революции из русских даже к 1914 году — по самому оптимистическому подсчету — тысяч сто человек. Из евреев — несравненно больше.

Стоит хоть немного посчитать, и тут же исчезает доверие к шумливым рассуждениям господина Д. Маркиша. В начале XX века сошлись в борьбе даже не «два Голиафа», тут все серьезнее: совсем не очевидно, что русская Россия вообще способна играть роль Голиафа. В этой роли оказывается уже еврейская Россия, а русская Россия скукоживается до совершенно карликового размера.

Ох, не случайно у Булгакова провокатор, науськивающий Шарикова на Филиппа Филипповича, носит еврейскую фамилию Швондер! Ох, до чего не случайно…