Глава 3. Евреи в русском СССР
ЖЕРТВЫ ПОЛИТИКИЕврейская политика в СССР в последние годы Сталина и после Сталина оставалась такой же неопределенной, как и в царское время… Даже еще более неопределенной. В 1948 году приезжает в СССР, в свой родной город Киев, посол Израиля — Голда Меир. Находятся евреи, которые встречают ее умиленно и восторженно и сами просятся в Израиль. Сначала власти выпустили около двухсот человек — должно быть, от растерянности, недоумения; но спохватились быстро и начали закручивать гайки. После 1953 года евреев старались не пускать на руководящие должности. Кто там был — тот досиживал свое, но новых старались не пускать. В конце 1960-х начали было опять выпускать желающих ехать в Израиль… А в 1971 году окончательно перестали пускать. И давили, жали в том смысле, что не пускали то на престижную работу, то учиться, «закрывали» для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии власть предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясна: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто сам особенно и не шел. Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм… Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну, не с фамилией же Хаимович туда поступать?! Каждый из «народов СССР» можно смело назвать «жертвой политики». Но евреев — даже больше, чем других. То есть политика властей СССР по отношению к евреям с 1953 года была политикой сдерживания. И при том была эта политика очень, очень непоследовательной… Такой же непоследовательной, как и политика Российской империи. Одно время, во время хрущевской «оттепели», их начали довольно свободно выпускать из страны, давали эмигрировать. Потом, начиная с 1971–1972 годов, окончательно перестали выпускать. Поскольку многие хотели уехать, а их не отпускали, появились такие понятия, как «отказник» и «сидеть в отказе». Что это такое? А вот: подает человек документы на выезд, заявляет, что хочет уехать из СССР. А ему отказывают — вот и «отказник». Раз он такая сволочь, не захотел жить на нашей советской родине, человека лишают буквально всего, и в первую очередь работы. Чем прославился бывший директор Эрмитажа Б. Б. Пиотровский, так это своим отношением к «отказникам»: у него они работали и получали зарплату, даже когда «компетентные органы» очень прозрачно намекали — этого пора начать травить. Но в большинстве учреждений царили иные нравы, обычно «отказника» увольняли, жить ему становилось не на что, а выпускать его не выпускали. 
Нищенствовать, сидя на чемоданах и год и два, жить за счет подачек друзей и знакомых по обе стороны границы — это и называется «сидеть в отказе». Поскольку в конце концов «отказников» практически всегда выпускали, разве что если не были они связаны с государственной тайной, понимать этот «отказ» можно только одним способом — «отказ» был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится отъезжантам. Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его.
В результате множество людей преисполнялось сочувствия к евреям — к гонимому племени. ОБРЕЧЕННЫЕ НА АССИМИЛЯЦИЮСразу после войны стало очевидным: в СССР «религия не может больше цементировать национальное сознание евреев. Еврейское национальное сознание может формироваться лишь в живой атмосфере развивающейся советской национальной культуры и — не или — в обстановке свободных связей с еврейством в Израиле. Если это окажется неосуществимым и теперешнее положение сохранится на какой-то продолжительный исторический период, перед советским еврейством, как национальностью, встанет опасность гибели» [174, с. 423]. Впрочем, внимательными людьми уже в 1920-е годы писалось, что «все молодое поколение русского еврейства духовно вымирает, все основы национально-еврейской культуры втоптаны в грязь. И будем же правдивы: вся эта разрушительная работа произведена руками не Калинина, Ленина и Рыкова, а разных еврейских коммунистов, из пресловутой евсекции. …С уничтожением иудаизма, как религии и национальной традиции, еврейство исчезнет бесследно, как исчезло еврейство Александрии и оставшееся в Испании после декрета 1422 г. Большевистское марранство не менее трагично, чем католическое марранство» [123, с. 214]. Скажем откровенно — именно так все и произошло. Тем более, советские евреи по своему статусу больше всего напоминали американских: американские евреи «по среднему образовательному уровню и среднему доходу занимают, как этническая общность, самое высокое место в стране» [207, с. 92]. В 1960-е годы 98 % евреев Советского Союза были горожанами, в 1970 году 56 % евреев были специалистами в разных областях народного хозяйства. 0,9 % населения Советского Союза, евреи составляли 1,9 % студентов, 6,1 % научных работников, 8,8 % ученых и 14 % докторов наук. А в Москве на долю евреев приходилось 14,6 % всех ученых и 17,6 % всех докторов наук в городе. «После катастрофы, уничтожившей основную часть восточно-европейского ашкеназского еврейства, новая русскоязычная еврейская этническая общность постепенно стала преобладающей, а потом и единственной» [208, с. 50]. По переписи 1989 года из 537 тысяч евреев Российской Федерации считали родным идиш 47 тысяч, но умели говорить на нем только 19,5 тысячи [162, с. 75]. Спастись от ассимиляции? Уехать в Израиль? Но и в Израиле евреи «в некотором роде тоже исчезают, преобразуясь в новый народ» [162, с. 88]. Да и не рвались в Израиль советские евреи. При эмиграции в 1987–1988 годах в Израиль выехало только 25 % советских евреев, а 71 % в США, 4 % — в другие страны (главным образом в Германию). Ведь «по мнению социологов США и Канады», эти эмигранты «руководствовались в основном не сионистскими мотивами… а тем более не их отношением к иудаизму» [208, с. 92–93]. Стал чем-то классическим анекдот, как чиновник иммиграционного ведомства США поздравил пожилого советского еврея: — Поздравляю, вы теперь свободный человек и можете без ограничений ходить в синагогу. А я смотрю на него, как на рвотное: да на кой мне твоя синагога?! По мнению Фурмана, это свидетельствует, что «как специфическая культура, как особый народ евреи — это исчезающе малая величина, это тень когда-то существовавшей культуры» [162, с. 86]. Что ассимиляция зашла уже очень далеко, что дальнейшие шаги ассимиляции приведут к уже окончательному исчезновению евреев — это факт. Новая интеллигенция растворяет в себе, порой вытесняет евреев, оказавшихся в роли особых людей после «исчезновения» русской интеллигенции — части оторванной русской головы. А одновременно идет и культурная ассимиляция. Первое поколение, вырвавшееся из черты оседлости, еще хранит память о хедере, необходимости сдергивать шапку при появлении городового и о пяти портных на один заказанный костюм. Это поколение еще ценит то, что имеет, и еще помнит о корнях. Второму поколению рассказывали обо всем еще живые свидетели, папы и мамы. Оно еще на перепутье, в движении. А для третьего поколения жизнь в местечке превращается то ли в некий призрак, то ли в сказку: частью страшную, частью веселую. И все: Даже без физической ассимиляции третье поколение станет частью русской интеллигенции, уже мало ощущая себя евреями. 
А как может не быть физической ассимиляции? Ведь вокруг сыновей и дочерей первого поколения советских евреев ходят уже не мерзкие двуногие твари-гои, а самые обыкновенные советские люди. Исчезло самое большое препятствие для смешанных браков — религия. И почти все евреи, которых я знаю, — в той или в иной степени смешанного происхождения. Можно ассимилироваться и не только в России. Скажем, на Украине сделать это непросто, потому что слишком многое отталкивает друг от друга еврея и украинца. А в Белоруссии? А в Казахстане? Мне доводилось своими глазами наблюдать еврейско-русско-казахско-немецкую семью: каждый из дедов имел другое этническое происхождение. А в других республиках? Мне доводилось беседовать с невесткой и внуками М. Ю. Лотмана, живущими в Тарту, в Эстонии. По-русски они говорили с сильнейшим эстонским акцентом… Да и вообще сыновья Лотмана женаты на эстонках. Да-да, это все «неправильные» евреи… Сказано же: «И не вступай с ними в родство: дочери своей не выдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего» (Второзаконие. VII. 5) [152, с. 219]. В «Лехаиме» доводилось мне читать статьи, где прямо заявлялось: строить смешанные браки ни в коем случае не следует!! Потрясая читателя сногсшибательным открытием, что «чем ярче у мужчины выражены типичные еврейские черты (а какие из них, позволю себе спросить, типичные? — А. Б.), тем привлекательнее он для русской женщины. А евреям, как правило, были более всего симпатичны женщины с выраженной „деревенской“ внешностью: вздернутый нос, светлые волосы, широкие скулы, грубоватые, простонародные манеры и ухватки. Физиология!» [209, с. 25]. Но ведь нельзя же «строить такое великое и священное здание, как СЕМЬЯ, в первую очередь на плотской, сексуальной основе? Разве каждый, прожив несколько лет в браке, не убеждается, что место пылкой страсти занимают совсем другие чувства и отношения?.. Среди моих братьев, племянников, друзей вижу смешанные браки, и ни один — ни один! — к старости не выглядит райским союзом» [209, с. 25]. И даже поток писем, пришедших в редакцию «Лехаима» на его прежнюю статью «Абраша и Даша», автора не убеждает: он «тронул больное место. И спорить не о чем». Спорить и правда не о чем — расизм есть расизм, какими бы красивыми словами его ни маскировали. Удивительно, но даже сознаваться, что еврейские парни брали в жены русских девушек, только «наплевав на яростное противодействие собственных родителей», автору не стыдно. Вот мне за него, грешным делом, было стыдно, что ходит по земле России подобный сукин сын, словно только что прибежавший с разборки 532 года до P. X., — той самой, на которой иудеи порешили отправить домой жен-иноплеменниц. Да еще и пишет свои гадости на русском языке (который считает чужим). Скажу тебе, дяденька, коротко: если уж ты еврейский нацист, так п…й в свой Израиль и гавкай там, что хочешь, на иврите, ясно?! А язык Пушкина не погань, сволочь такая. Он не для таких, как ты, фашиствующий придурок. Дошло? Жаль, что сами евреи не гонят такую погань пинками до ближайшей границы, так было бы лучше всего. И еще стыдно, что такое может печататься в XXI столетии. К счастью (в первую очередь для них самих), большинство советских евреев не руководствовались моралью Второзакония, и число людей «смешанной крови» в Российской Федерации на сегодняшний день в несколько раз больше, чем число чистокровных евреев. Интеллигенции в России не так много, особенно потомственной; евреи составляют ее достаточно заметный процент. Встречаясь примерно в одних и тех же собраниях, вращаясь в кругу с ограниченным числом возможных мужей и жен, евреи и русские, а также их помеси образовали множество различных вариантов, которые и назвать-то трудно. Действительно, как определить этническое происхождение человека, если трое из его дедов и бабок были евреи, а один дед — русский? Или наоборот? А если вступает в брак человек, у которого трое дедов и бабок были евреи, с тем, у кого трое из восьми прадедов были русские, а остальные евреи, — их дети будут кто? И в какой степени? В свое время американцы, самые большие демократы и борцы с расизмом в других странах, разработали подробнейшую градацию, «кто есть ху» при межрасовых браках. К счастью, такого рода расовой озабоченности в России поменьше, и 6 русском языке нет ничего подобного всем этим «метисам» и «квартеронам». 
Число этих «потомков ашкенази» определяется по-разному: от десяти до двадцати пяти миллионов человек. Все это — не результат серьезного изучения вопроса, а то, что называют порой «экспертная оценка». То есть тычок пальцем в небо. Если кто-то хочет принять участие в подсчетах — пожалуйста, участвуйте, мне же число «потомков евреев» как-то не очень интересно. Какова степень ассимилированности российских евреев, а тем более их потомков, достаточно ясно говорят хотя бы такие случаи. Александр Гинзбург, он же Галич, сделался диссидентом, столкнувшись с государственным антисемитизмом. До этого он был удачливым и не особенно разборчивым в средствах советским писателем. Но как вдруг оказалось — родное советское государство не ему отвело первые места, — вступил с ним в борьбу и рассердился до того, что эмигрировал. Но что характерно — уехал не в Израиль, а в Париж, стал не сионистом, а членом НТС и даже прямо заявлял, что с еврейским возрождением ничего общего не имеет [210, с. 48]. Василий Аксенов, еврей по матери (даже гиюр принимать не надо! Уже еврей!), написал совершенно потрясающий «Остров Крым», который, собственно, и принес ему международную известность [211]. Среди книг Аксенова есть и «Повесть об электричестве» — книга о Ленине, написанная в духе советской «ленинианы». В некоторых отношениях он — вполне советский человек. Но… Как плоть от плоти, констатирую: наших предков, белогвардейцев, «временных эвакуантов», Аксенов описал великолепно, и описал «изнутри». Чтобы ТАК их описать, надо родиться от этого народа, нужно чувствовать пласты его истории, пропустить их через свое сознание. Точно такой же путь, судя по многим признакам, прошли и многие польские и чешские евреи ашкенази. Современных исследователей интересует порой: «Кем они себя чувствуют? Евреями или поляками?» И они приходят к выводу: евреями однозначно чувствовало себя «старшее поколение, которое еще до войны знало традиционный образ жизни…» [212, с. 7]. 
Перед этими евреями было, как и перед русскими, «три дороги: ассимиляция, выезд в Палестину и „равенства и справедливости“» [212, с. 27–34]. Евреи, живущие сейчас, после Второй мировой войны, в Польше, — это евреи, выбравшие путь ассимиляции. Но большинство даже этих евреев испытало искус того, что госпожа Рута не без иронии называет путем «равенства и справедливости». Ян Котт, вынужденный эмигрировать, в эмиграции себя называл вовсе не еврейским, а польским эмигрантом и в глазах американцев тоже был польским общественным деятелем [213, с. 7]. Точно так же в Европе потомков русских евреев определяют вполне однозначно — как русских (а польских — как поляков, соответственно). Марина Влади — потомок Самуила Полякова, для французов — потомок русских эмигрантов. Она и полуеврей В. Высоцкий встречаются именно как русские люди. В книге М. Влади вы найдете много весьма интересных данных для сравнения французов и русских… Но не найдете ничего для сравнения русских и евреев, и папа В. Высоцкого (этнический еврей) для Марины Влади — тоже русский [214]. РЕЛИКТ ДРЕВНЕГО ВОСТОКАНо позволю не вполне согласиться с Дмитрием Ефимовичем: на мой взгляд, он все-таки поторопился хоронить бывшее ашкеназское, а ныне советское еврейство. Потому что, по словам самого же господина Фурмана, стоит начать изучение психологии и культуры городских, русскоязычных, совершенно ассимилированных евреев, и выявляется «несоответствие между очень небольшими отличиями реального содержания культуры евреев от культуры этнического большинства, и значительно большими различиями в психологии и ценностных ориентациях» [162, с. 73]. Евреи в Советском Союзе, даже входя в русский народ, как его субэтнос, став частью советской русско-еврейской интеллигенции, несли в себе особый психотип и самобытную культуру. Причем несут их зачастую и люди смешанной крови, которых желающие могут называть метисами и квартеронами. Что теперь это не народ, а скорее этнографическая группа русского народа — другой вопрос, психотип-то все равно другой. Евреи — не единственный народ, в котором внезапно и не вполне предсказуемо прорывается что-то архаическое, древнее. Не буду спорить, если мне покажут, что это древнее порой выплескивает и из русских, но среди народов империи могу назвать несколько этносов, и евреи будут среди них. Реликт иудейской цивилизации, реликт Древнего Востока, евреи время от времени демонстрировали что-то такое, что ясно показывало: мы не тождественны. Российская интеллигенция русского и еврейского происхождения по-разному смотрит на вещи. Что же «мы» все время замечали в «них»? ИМУЩЕСТВЕННЫЙ ВОПРОСМногие евреи пытались помочь мне стать богатым: в разное время и по разным поводам. Относился я к этому с юмором, и собеседники рано или поздно начинали возмущаться легкомыслием такого поведения. Для них было совершенно очевидно: хороший человек, умный человек обязательно должен быть богатым! Личные качества человека как-то странно связывались у них с богатством, и евреи даже сердились, когда я отказывался понимать эту связь. Чем лучше они относились ко мне и чем выше оценивали, тем сильнее хотели помочь обогатиться: то путем устройства на кафедру истории КПСС, то путем спекуляций иконами. Отнести эти мнения и поступки за счет традиционной еврейской жадности не было ни малейшей возможности: эти люди не были ни скупы, ни жадны. Но они придавали материальному какое-то особое значение, совсем не такое, какое придавали ему «мы». Оставалось предположить, что тут сказываются некие национальные черты, которые не выдумать и не описать. Какие именно, было неясно, пока мне в руки не попала книга П. С. Вейнберга, «Человек на Древнем Переднем Востоке» [215]. Говорить об этой замечательной книге можно много, отмечу только одно, самое важное для темы. С точки зрения людей Древнего Востока, имущество — это зримый, материальный знак благоволения богов. Если ты любим и уважаем богами, ты обязательно должен быть богат. Благодать выступает здесь в очень простом, крайне приземленном выражении; эта благодать может быть даже сосчитана, и можно сравнить, у кого сколько благодати. Такой благодатью можно делиться, и если ты даришь что-то или устраиваешь человеку возможность заработать, то даешь не просто материальные средства. Как и если принимаешь что-то, то принимаешь и толику благодати этого человека. Понимание этого если даже изменило мое отношение к еврейским друзьям, то только в лучшую сторону: оказывается, они заботились не только о моем благосостоянии, для них за такой заботой крылось нечто гораздо большее. ИРРАЦИОНАЛЬНАЯ ЖАЖДА РАЦИОНАЛЬНОГОНевозможно сказать, что евреи меньше подвержены воздействию мифов, чем представители других народов. По крайней мере, они создают и распространяют разного рода мифы ничуть не менее охотно, чем русские. Состав этих типичных мифов другой, но это отдельный вопрос. Евреи очень склонны давать логические объяснения всему на свете, в том числе и мифологии. То есть возникают-то мифы на основе чистейшей воды коллективных эмоций, но «…евреи особенно, по моему ощущению этого народа, нуждаются в том, чтобы неопровержимые логические доводы закрепили эмоции: иначе результат той же пропаганды будет шатким и временным» [3, с. 40–41]. Еврею важно не почувствовать, что церковь или дворец красивы, а доказать или объяснить, что они совершенны и прекрасны. Ему важно проверить алгеброй гармонию, убедиться в том, что за его ощущениями и эмоциями стоят логические доводы, что его душевные движения — вовсе не какие-то сантименты, а вполне даже положения, обоснованные логикой и подтвержденные всеми данными науки. Всякие сильные стороны характера являются продолжением слабых, и наоборот. Евреи любят подводить теоретическую базу под вещи, которые вообще бессмысленно осмысливать логически. Например, под склонность слушать прибой или любовь к печеным булочкам. Мало ему экзистенции — так сказать, слушать и есть… Нет же, ему необходимо доказать всему миру, что печеные булочки полезнее жареных, что звук прибоя гармонизирует его внутренний мир. А с другой стороны, евреи часто лезли и лезут с логикой в такие области жизни, куда нам лезть просто не приходит в голову… А жаль! Самые интересные рассуждения о том, как воздействует на человека музыка, я слышал от одного московского еврея, сотрудника Дмитрия Хворостовского, и от одного преподавателя Красноярского института искусств. Мои знакомые музыканты были людьми ничуть не менее высокой квалификации, но им было совершенно неважно проанализировать форму скрипки и связать ее с характером звуковой гаммы, неважно было произвести не менее интересные изыскания в разнообразных областях своей профессии. Результаты же оказывались порой совершенно потрясающие. Даже если рациональный подход решительно ничего не дает, мало кто из евреев откажется от применения логики. Еврея иррационально влечет рациональное, и с этим ничего нельзя поделать. СЕКСЧеловек, который воспитывался в среде христиан или недавних потомков христиан, не стремится рекламировать свои добрачные и внебрачные знакомства. Если он их и не скрывает (иногда это совершенно бессмысленно), то уж, конечно, не будет считать похождения своим преимуществом или тем более знаком избранничества. Даже хвастаясь перед собутыльниками в самой пошлейшей компании, человек христианского мира не считает себя значительнее, если у него было в жизни тридцать женщин, а не десять, если у него половой член длиннее на три сантиметра или он может дольше совершать фрикционные движения, не завершая их эякуляцией. Если христианин даже попытается построить иерархию на длине полового члена, числе любовниц или продолжительности полового акта, он не найдет понимания людей своего мира. Для христиан секс — нечто лишенное всякой святости, всего высокого или по-настоящему значимого. Пацанва еще может строить свою обезьянью иерархию на «преимуществах» сексуального плана. Но взрослый человек, в жизни которого роль секса больше отведенной традицией для взрослого человека, скорее подвергается насмешкам. Он сделал главным то, что должно быть сугубо второстепенным. Когда-то было иначе. Судя по матерной ругани — остаткам древнего священного языка, по многим деревенским обычаям старины глубокой, по реконструкциям археологов и лингвистов, предки вовсе не считали секс чем-то, что следует скрывать, и что выведено из числа престижных и значимых сторон жизни. Но так было давно и неправда, христианство изменило нравы до полного наоборот. Для евреев это не совсем так… А для многих и совсем не так. Если еврей гордо сообщает, что в свои шестьдесят лет он еще молодец, у него три любовницы, а вчера половой акт продолжался полчаса, — у христианина отвисает челюсть. Для него подобный разговор ассоциируется разве что с трепотней серолицых подонков, «соображающих на троих», или, в лучшем случае, с речами пьяных автомехаников. В его строе представлений человек минимально интеллигентный просто не может так говорить. Для христианина это дико, и его друг или деловой партнер начинает выглядеть как-то странно. Он и человек своего круга, личность, вне сомнения, достойная, и в то же время… Но в том-то и дело, что евреи… по крайней мере, некоторые евреи, относятся к жизни иначе. И мало того, что чересчур болтают языком, так часто в представлении еврея он лучше, важнее и значительнее собеседника именно потому, что «лучше может». Такого рода мысли никогда не высказываются, — даже в еврейской среде они присутствуют не в виде религиозной догмы, а скорее в виде неясного народного ощущения. Еврей даже не считает себя значительнее, а именно что неясно ощущает. Но если еврей достаточно интеллигентен, чтобы обсуждать свои состояния, и если с ним можно говорить достаточно откровенно, — все, что здесь написано, получает неожиданное подтверждение. Взять хотя бы достаточно известную книгу Э. Севелы «Мужской разговор в русской бане» [216]. Вся эта книга, 280 страниц печатного текста, созданные в 1978–1980 годах, — это собрание сексуальных анекдотов. Лошадиный совковый секс. Есть истории забавные, есть отвратительные, есть просто скучные до зевоты… Разные. Уверен, что ни один этнический русский никогда не мог бы написать такой книги. То есть, конечно, есть в России Эдичка Лимонов («это он, Эдичка!»), есть его на редкость отвратительные описания; есть и анонимные авторы «Животика Машеньки» (про секс в детском садике). Но ни один серьезный литератор этого поколения так про секс не написал бы. Те, кто значительно моложе, кто годится Севеле в сыновья или внуки… может быть. Не потому, что мы размножаемся почкованием. А потому, что есть… ну, неловкость, если хотите. Некоторая привычка к сдержанности, к тому, что «об этом вслух не говорят». Этническому русскому просто не придет в голову целую книгу посвятить «мужчинским» рассказам в русской бане… в смысле, серьезную книгу, претендующую хоть на сколько-нибудь серьезное отношение. 
А книга Севелы — претендует; в ней — целая энциклопедия диссидентства. И анализ советского строя, и морали… История про то, как дружинники хрущевского времени хватали женщин в гостинице «Украина», и ни один мужик не осмелился вступиться из страха испортить послужной список — у него будет привод в милицию! Как только один, и тот негр, отбил подругу и увел. Как резвились подвыпившие деятели, «проверявшие моральные нормы» командированных на партийном семинаре… И получается, что «Мужской разговор в русской бане» соединяет в себе жанры, которые для этнических русских разведены очень жестко. МАТРИАРХАТРусская девочка выходит замуж и начинает слушаться мужа. Это «послушание» может быть совершеннейшей туфтой, камуфляжем чистейшей воды: на самом деле она умнее и активнее мужа, она решает все важные жизненные вопросы. Но и в этом случае многие женщины будут делать вид, что уважают и чуть ли не боятся мужей. Муж может, что называется, «не дотягивать», — в том числе и по молодости. Тогда еще более юная женщина будет стараться вырастить мужа таким, каким она хотела бы его видеть: сильным главой семьи, решающим проблемы самостоятельно и учащим ее, как надо делать. У русских, вообще у всех европейских женщин очень сильно тяготение к такому, к патриархальному типу семьи. Вплоть до готовности воспитывать слабовольного или не успевшего войти в полную силу супруга. Но у евреев нет такой установки. У них мужчина вовсе не подвергается насмешкам или осуждению, если его жена активнее и бойчее, если она фактически руководит семьей. Есть даже представление, что шлемазл — тот самый тип интеллектуального еврейского юродивого — естественным образом должен иметь жену, которая и денег заработает, и дом на себе потянет. В самом иудаизме отношение к женщине своеобразное и двойственное, вполне под стать этой древней изломанной религии, в которой Бог знает, чего только намешано. С одной стороны, женщины должны брить голову и носить парики — этим они показывают, что не выше мужчины. С другой, всегда подчеркивается, что жена — главное сокровище мужа. Христиане относятся к этому не то чтобы иначе, а скорее более сложно. Скажем, они вполне могут представить себе и другие сокровища в мужской жизни, в том числе и «более главные», и даже благополучную мужскую судьбу вообще без жены. У евреев же получается так, что мужчина — основной труженик, но распоряжаться плодами его труда должна жена. Всякий, кто помнит советскую эпоху, согласится, что это и есть советский тип семьи. Тот, который американцы назвали «африканским». В еврейских семьях гораздо чаще, чем в русских, реальным главой становится пожилая женщина, и именно она всеми руководит. Такое случается, наверное, во всех странах и народах, а в России в 1960-е годы англосаксы нашли смену типов семьи: с европейского на африканский. То есть с семьи, которой руководит муж, на ту, которой руководит мать. Европейский тип семьи — это вполне научное название. Вот в названии «африканская» есть немалая доля условности, и этот древний матриархальный тип семьи часто воспроизводится во вполне благополучных, внешне вполне европейских общностях евреев. Советская же семья — это тип семейной организации не чисто русский и не европейский. Это особый иудаистский тип семьи, навязанный европейскому народу. И потому сквозь всю советчину у нас все время прорывается еще совершенно живая, еще актуальная память о совсем другом типе отношений. Да и сама европейская семья продолжает сохраняться в качестве идеала. Какая-то часть каждого поколения все равно ее воспроизводит, даже вопреки социальным отношениям и экономике. В результате русско-еврейские семьи и впрямь чреваты конфликтами. Только дело тут не в мистике и не в расовой теории, которую проповедует господин Казак в «Лехаиме», а в столкновении культурных норм. Хорошо, если еврей женится на русской бой-бабе, энергичной и бойкой, склонной к лидерству в семье. Тот самый «подчеркнуто деревенский» тип, который чаще всего обнаруживает Казак у своих еврейских друзей и родственников. Только не в физиологии тут дело… Женщины из «глубинки», из семей, не сохранивших прочных традиций, — это более советские женщины. Бой-баба, воспитанная на образе Паши Ангелиной, чаще удержит возле себя еврея, воспитанного энергичной матерью. Еврей привык, что мама «самее» папы, что муж подчиняется жене, и сам легко принимает лидерство существа со вздернутым носом, плотной фигурой и отчаянными серыми глазами. Для них обоих такой тип семьи привычен и нормален. Как бы его ни называть — советским, иудаистическим или африканским. Женщина может сделать карьеру, и тогда возникает еще более пикантная ситуация: возле жены — доктора наук или, в последние годы, бизнесвумэн, прыгает эдакий «домашний хозяин» (не путать с «хозяином в доме»!) — человек, никому не известный и ничего из себя не представляющий. Таких семей с еврейским мужем — нулем без палочки — я знаю несколько. Все они, тут Казак прав, «далеки от райского союза». Женщина начинает пренебрегать мужем, у нее появляется кто-то на стороне… Об измене муж может и не подозревать, но что им пренебрегают, что, оставаясь в постели жены, он отнюдь не занимает места в ее сердце, трудно не понять, не почувствовать. Какой уж тут «райский союз»! Вот если женщина происходит из семьи более интеллигентной, сам союз менее вероятен. Интеллигенция ведь и менее совковая, и более патриархальная, чем широкие народные массы. То есть русская девочка вполне может увлечься евреем — почему бы и нет? Но что дальше? Девочка ждет, что муж поведет ее по жизни, что он возьмет в семье лидерство, а она будет подчиняться и учиться. Так поступали родители, таков идеал, внушенный литературой и искусством, всем строем жизни. А супруг сам берет за руку и ждет, что его поведут. Ну и долго ли все это продлится? ЧТОБЫ БЫТЬ ПРАВИЛЬНО ПОНЯТЫМ…Чтобы быть правильно понятым, еще раз напомню: люди необычайно разнообразны. Среди евреев есть свои «люди длинной воли», к которым совершенно не относится сказанное выше. Рассказывали мне про еврея-калеку, который служил на железной дороге и которому отрезало обе ноги. Пенсия полагалась ему, но грошовая, и стал мужик ездить на подводе, возить грузы из Новороссийска, со станции железной дороги, по окрестным деревням. Так и ездил до полной дряхлости, до семидесяти с лишним лет. И сохранился в памяти близких и как крупная личность, и как необсуждаемый хозяин в доме. Каждый выбирает для себя —
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.
А еще короче сказали немцы: Jedem das seine. Каждому — свое. С краткостью римлян. Кому — быть «домашним хозяином» при жене, крупном ученом. Кому — калекой-извозчиком, и притом хозяином своей судьбы. ОТКРЫТОСТЬ ВЕКАМУ интеллигенции всех племен есть привлекательное качество: способность ощущать интеллектуалов всех времен. «Собеседниками на пиру» Иоганна Гете и Фауста, персонажа народной легенды XVI века, легко становятся герои Древней Эллады, деятели прошлых эпох. Они присутствуют в настоящем, пока живы их книги, открытия, дела и мысли. Еще совсем-недавно у русской интеллигенции существовало стойкое ощущение, что из глубины времен движется поток человеческой мысли, импульс освоения мира, познания окружающего. И это знание, по точнейшей формулировке Фрэнсиса Бэкона «знание — сила», приумножает могущество человека, избавляет его от несчастий, болезней и бед, создает неисчислимые новые возможности, включая возможность выхода в космос, да к тому же дарит острое интеллектуальное наслаждение. «Поток» начинался неведомыми миру гениями — открывателями огня, домостроения и колеса, шел через строителей пирамид, вдумчивых писцов и храмовых ученых Древнего Востока, философов Эллады, ученых Рима и Средневековья, через ученых лондонских джентльменов, создавших в XVII веке Королевское научное общество. А мы, нынешние, были, в собственном представлении, этапом этого бесконечного пути от зверя… Бог знает к чему. Сейчас это понимание истории если и не исчезло совсем, то как-то притупилось, интеллектуальный пир умных людей (а в советское время был такой пир, поверьте мне) сменился зарабатыванием денег с помощью своих знаний и умений. «Как во всех цивилизованных странах!!!» — орали и выли прогрессенмахеры времен «перестройки». Поздравляю вас, господа, мы живем теперь, «как во всех цивилизованных странах». Довольны? Счастливы? 
Тогда же, в советское время, зарабатывать деньги было не особенно важно. Люди охотно тратили время и энергию на то, чтобы читать книги, думать, обсуждать и спорить. Собеседниками на пиру историка и философа, археолога и лингвиста легко становились Аристотель и Катон, Бероэс и Роджер Бэкон, Левенгук, Фарадей и Чарльз Дарвин. Так вот, евреи были сильнее нас в этом понимании истории, увереннее и значительнее в своем праве на пир Всеблагих. Они указывали пример и пролагали пути. В этом они действительно лидировали по сравнению с этническими русскими. Очень может статься, сказывалась старая религиозная норма иудаизма: видение всех иудаистов всех времен как евреев, людей одного народа. …Я искал
Тебя средь фонарей.
Спустился вниз. Москва-река
Тиха, как старый Рейн.
Я испустил тяжелый вздох
И шлялся часа три,
Пока не наткнулся на твой порог,
Здесь, на Петровке, 3.
Это говорит Гейне Михаилу Светлову, который тогда жил в общежитии молодых писателей [216, с. 344]. Не уверен, что национальность Гейне здесь играет такую уж важную роль. Ведь для этого поколения евреев и образование стало чем-то совсем иным, чем талмудическое богословие, и понятие «своего» расширилось чрезвычайно. Примерно так же, как Гейне, к порогу русско-еврейского интеллигента могли прийти и Сократ, и Лао Цзы, и Монтень… К русскому — тоже, но все-таки не в такой мере. Лучше всех это ощущение интеллектуального процесса, идущего из глубины веков, включенности в него ныне живущих выразили Стругацкие. Когда оказывается, что разрабатывали теорию магии с древнейших времен, а основы заложил неизвестный гений еще до ледникового периода [217, с. 112]. Вот перечитал собственный текст и усомнился: оставлять ли? И не исправил ни единого печатного знака. Да, мы так думали и ощущали себя, — людьми, чья духовная жизнь началась еще до ледникового периода. Причем и сегодня я думаю и чувствую так же. Если это нас совратили и подучили евреи — спасибо им. ДВОЙНОЕ ЗРЕНИЕИ еще одно колоссальное преимущество советской интеллигенции еврейского происхождения: еврей был одновременно здесь и не здесь. Он был одним из нас — русским европейцем, привязанным к жизни местом и временем рождения, познававшим мир через призму русской истории и с помощью русского языка… Но одновременно он был не здесь. И мало того, что был он не только вне России — он был и вне Европы! Еврей легко мог выйти за рамки нашего общего опыта, общей судьбы и посмотреть на них со стороны. С позиции «Европы вообще», взглядом восточного человека, не обязанного разделять предрассудки ференги, или с позиции мировой истории. Такое двойное зрение вообще исключительно выгодно. Именно способность быть европейцами и неевропейцами одновременно сделала русскую интеллигенцию XIX века людьми, которые смогли поставить под сомнение саму европейскую цивилизацию: причем в формах, которые сама эта цивилизация приняла. Русский интеллигент был европейцем и неевропейцем в Европе. Таким же европейцем и неевропейцем был и еврей в России. Это очень продуктивная, исключительно выигрышная позиция. Не случайно же лучшие культурологи (Лотман, Баткин, Гуревич) и лучшие востоковеды этого периода — евреи. Взгляд еврея был многограннее, точнее, чем взгляд русского. Ну хорошо, хорошо, будем политически корректными: взгляд большинства евреев был многограннее и точнее, чем взгляд большинства русских. Довольны? СОВЕТСКОСТЬ— А стоит ли здесь оставаться? Социализма все меньше… — уронил один знакомый семьи моей первой жены, по фамилии Айзенберг. Было это в самом начале 1980-х, когда разговоры о том, оставаться ли в России, только поднимались в еврейской среде. Настал 1986 год, и выяснилось, что огромное большинство евреев искренне считает социализм чем-то необычайно ценным и важным. Большинство русской интеллигенции вполне спокойно относилось к смене политического строя. Можно сказать, что мы могли представить себе разную Россию, по-разному организованную. Сама по себе Россия была для нас важнее, чем способ ее политической «упаковки». Для евреев же как раз «упаковка» часто оказывалась много важнее страны. Среди русских я что-то не видал людей, для которых это выглядело бы так же. То есть, очень может статься, такие и есть, но все-таки для русских нормой следует признать, что Россия для них важнее идеологии. Это находит полную аналогию в жизни поляков. Подлинная история: когда в начале 1950-х начинается репатриация поляков в Польшу, некому энтузиасту возвращения бросают: — Так она теперь тоже красная, твоя Польша. — Да хоть черная, но она — Польша! Вот и для нас Россия могла быть хоть черной или серо-буро-малиновой в крапинку, но она оставалась Россией. Для большинства евреев это выглядело иначе. ИСТИНА В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ, ИЛИ ЛЕГКОСТЬ СОВЕРШЕНИЯ НЕПОРЯДОЧНОГО ПОСТУПКА«Переписка Эйдельмана и Астафьева разразилась в те времена, когда главными политическими событиями страны были шахматные матчи… писатели-деревенщики служили в авангарде русской литературы, а евреев еще не брали на работу. В эти вегетарианские времена один любимый публикой писатель упрекнул другого, не менее любимого, в бестактности по отношению к инородцам и националистических предрассудках… А тот ответил еще более болезненно и сразу перестал быть уважаемым и любимым, потому что первый писатель пустил переписку по рукам» [218, с. 314]. Наивно видеть в этом борьбу европейского либерализма и русского почвенничества, как это обычно представляют. Еще наивнее представлять происшедшее как «борьбу русского с евреем» или наоборот. Начнем с того, что у евреев очень разные убеждения. Общее не в убеждениях самих по себе. Общее в том, как они принимаются евреем и какое место занимают в его жизни. У русских все же при любой убежденности сохраняется и ирония, и умение дистанцироваться от любимой «идеи фикус». А у евреев — не всегда. Ранняя и очень мощная идеологизация народа сказывается, и порой довольно катастрофически. На лице Юры Л. появляется мученическое выражение, стоит мне усомниться в «единственно верной» либеральной идеологии. В конце концов я перестал спорить с ним, потому что мне неприятно причинять чуть ли не физические страдания этому хорошему и умному человеку. Но другой еврей, красноярский философ Александр Моисеевич Г., ничуть не меньше страдает, стоит мне усомниться в справедливости догм ортодоксального марксизма. Один мой юный друг при появлении Александра Моисеевича на трибуне пробормотал: «Появился призрак коммунизма»… И он прав. Я не спорю с A. M. Г. по той же причине, по которой не спорю с Юрой Л., — ведь Александр Моисеевич владеет истиной в последней инстанции и очень мучается, если ее поставить под сомнение. А еще один красноярский еврей, социолог с прекрасным отчеством Ханаанович, долго объяснял мне пользу «истинно русских» коллективизма и соборности и что они-то в мире и победят силою русского духа. Я выразил некоторое сомнение (Ах! Эти вечные сомнения рефлектирующего христианина! Ну как примет эту соборность арийское неверие мое!), и Ханаанович тяжко вздохнул, страдальчески махнул рукой, испытывая почти физические муки… Очень еврейский вздох, очень еврейский жест! Но вот что есть у всех евреев, верующих во что бы то ни было: они всецело охвачены своей идеей. Они так погружаются в идеологию, так обожают ее, так проникаются ею, что это просто страшно наблюдать. Весь реальный мир начинает рассматриваться только в одном ракурсе: в ракурсе идеологии. Если еврей коммунист — то коммунизм превращается в истину в последней инстанции. Если он либерал — а таких невероятно много, — то либерализм становится такой же сверхценностью, какой был коммунизм для большевиков и национал-социализм для некоторых немцев. И с теми же последствиями, конечно. Если еврей — русский патриот, с него станется и этнических русских считать недостаточно русскими: они ведь не такие энтузиасты русской идеи, как надо. Кстати, таких евреев больше, чем кажется, потому что евреи слишком часто стесняются заявлять о себе, как о русских патриотах. Идеология может меняться, но в каждый отдельно взятый момент времени еврей предан данному конкретному бреду всей душой, всем сердцем, всем дыханием жизни. Он просто не допускает, что возможны другие точки зрения, другие жизненные позиции. Весь мир, кроме шай… кроме кучки единомышленников, становится сборищем дураков, еще не постигших истину в последней инстанции, или врагов человечества, которые злокозненно не желают ее разделять. Особенно забавно выглядит еврейское исповедание либерализма, а сейчас евреев-либералов в России не меньше, чем тридцать лет назад было коммунистов. Перековались ребята! Помню устрашающий разговор в редакции журнала «Родина». Еврей П. С. долго убеждал меня и еще одного самца гоев в преимуществах либерализма. Говорил он убедительно, уверенно, — так, что чуть нас не завербовал. Но тут наш третий собеседник, известный московский журналист, задал простейший вопрос: — Петя… А вот если народ на ближайших выборах выберет Жириновского… Тогда как? Время это было неспокойное, в воздухе и правда витал некий тревожный аромат: то ли серы, то ли Жириновского. — Действительно… — задумчиво добавил ваш покорный слуга, — Гитлера-то выбрали демократически… И вот тут наш собеседник стал активно уходить от разговора. — Постой, Петя. Куда же ты? Вот ты целый час распинался про либеральную идею, про демократию. А если народ, который всегда прав, изберет Жириновского? И мы жестоко не выпускали П. С., пока он, наконец, не стиснул кулаки, не выплюнул что-то в духе: — Что пристали?! Да я вот этому народу… И из его превратившихся в щелочки глаз полыхнул желтый, поистине соловецкий свет, в духе Свердлова и Френкеля. Мы хохотали тогда, получив полное подтверждение цены либерализма П. С. и многих подобных ему. Но стало и жутко в то же время. Не хочу никого идеализировать, но все-таки русские и правда другие — по крайней мере, в большинстве. У русского такая политическая страстность вызывает скорее иронию, потому что мы более прагматичны, более циничны… Но уж простите, мы и более человечны. Мы — потомки людей, разбивавшихся на морскую и земледельческую партии Афин, на популяров и оптиматов Рима по меркантильному признаку личной полезности. Нам не близка идея партий зелотов и садуккеев, режущих друг друга под одобрительное мычание Веспасиана. А евреи — если и не генетические, то духовные потомки зелотов и фарисеев. Эту традицию они и продолжают. Если ты обладаешь истиной в последней инстанции, легко отменять действие элементарной порядочности и следования приличиям. В переписке Эйдельмана и Астафьева последний выглядел довольно бледно, и многие его высказывания звучали как выкрики пьяного. Но какие бы нелепости ни говорил порой старик, как бы ни метался между антикоммунизмом, шовинизмом, любовью к селу и так далее, но Астафьев все же не подлец. Опубликовать переписку ему бы и в голову не пришло. Эйдельман, может быть, и почище, покультурнее Астафьева. В конце концов, как минимум второе поколение; уже его отец травил «русопятскую сволочь», как называли в 1920–1930-е годы тогдашних писателей-деревенщиков. Но подлый поступок совершил именно он. Факт остается фактом, из песни слова не выкинешь.
|