5.2. Формирование административной системы государственного предпринимательства
С начала 30-х гг. в СССР утвердилась модель государственного социализма с присущими ей внеэкономическим принуждением, милитаризацией труда, командно-приказными методами управления хозяйством, разветвленной партийно-бюрократической иерархией и репрессиями против «социально чуждых элементов».
Экономическая система социализма СССР базировалась на таких принципах, как уничтожение частной собственности, отказ от экономических законов рыночной экономики, централизованное командование хозяйством, государственная монополия, экстенсивный характер экономики и т. д. Данная система принципиально отрицала предпринимательство как модель хозяйствования и как тип экономического поведения. Переход к административно-командной определяется, как уже говорилось, задачами индустриализации, необходимость которой была для России в 20-е гг. очевидной: в промышленности занято лишь 10 % населения, т. е. страна была аграрной; в условиях капиталистического окружения необходимо было обеспечить экономическую независимость, оснастить вооруженные силы передовой техникой и т. д. Непосредственной причиной к административным методам был переход к централизованному распределению ресурсов, отказ от рынка. «Великий перелом» 1929 г. был той границей, с которой начинается дальнейшее развитие уже сложившейся системы социалистического хозяйствования. Частный сектор стал искусственно вытесняться из всех отраслей официальной советской экономики. Уже в 1933 г. удельный вес частнопредпринимательского сектора сократился в официальной экономике в результате насильственных преобразований по сравнению с 1928 г.: в розничной торговле – с 24 % до 0 %, в промышленности – с 38 до 0,5 %, в сельском хозяйстве – с 97 до 20 %. В результате госсектор охватил практически 100 % всех средств производства и рабочей силы. В рамках самого государственного сектора в начале 30-х годов были упразднены хозрасчетные тресты, в 1929 г. синдикаты были преобразованы в отраслевые промышленные объединения (главки), призванные осуществлять директивное управление предприятиями. Последние вновь были переведены на бюджетное обеспечение, их снабжение материалами и сырьем стало осуществляться не через торговлю, а путем централизованного распределения по фондам и нарядам. В распоряжение центральных органов стала отчуждаться практически вся производимая продукция и подавляющая часть доходов предприятий. В 1930 г., например, в госбюджет изымался 81 % прибыли предприятий, а в 1932 г. за государственными предприятиями вообще была закреплена лишь часть сверхплановой прибыли, вся же плановая прибыль могла быть изъята в бюджет. Согласно Постановлению ЦК ВКП (б) и СНК от 23 мая 1930 г. все бюджетные ассигнования на финансирование капитальных вложений сельскохозяйственных, торговых, транспортных и промышленных предприятий стали безвозвратными. В 1933 г. были аннулированы все концессии, за исключением нескольких рыболовных. В начале 30-х гг. был запрещен коммерческий кредит, упразднены коммерческие банки. Экономическое развитие страны происходило в экстремальных, чрезвычайных условиях, искусственно созданных руководством страны. Основной сектор советской экономики – аграрный – рассматривался лишь как сфера, откуда можно и нужно изымать максимум средств для финансирования «сверхиндустриализации». Проведенная в сельском хозяйстве массовая насильственная коллективизация в первую очередь подорвала крепкие крестьянские хозяйства предпринимательского типа. Колхозы фактически были формой огосударствления сельского хозяйства, раздела имущества зажиточного крестьянства, орудием перекачивания средств, создаваемых трудом колхозников, на нужды индустриализации и формировавшейся командно-административной системы. Создание колхозов сопровождалось превращением жителей деревни в граждан второго сорта, которых лишали паспортов, принуждая часто к почти бесплатному труду: вознаграждение колхозников по трудодням было чисто символически, и существовали они кое-как за счет своих приусадебных участков. Было ликвидировано более 3 млн индивидуальных хозяйств, кулаки (а туда «перекочевало» немало и середняков) были объявлены классовыми врагами и подвергнуты репрессиям, под которые попало более 20 млн человек. Они валили лес, добывали руду, гибли от болезней и непосильной работы. Официальная статистика указывает, что в январе 1932 г. в спецпоселках находилось 1,4 млн высланных «кулаков» и членов их семей.[145] На Украине, Дону, Кубани, Поволжье, в Казахстане к зиме 1932–1933 гг. разразился голод. Люди ели кору, траву, собак, были случаи и людоедства. По различным оценкам погибло от 4 до 10 млн человек. Нельзя не упомянуть такую часть советского хозяйства, как лагерная экономика. В разное время в заключении находилось, по самым осторожным оценкам, 10–5 млн человек – 1/5–1/4 всех занятых в материальном производстве; в конце 30-х годов внутри ГУЛАГа были даже созданы отраслевые управления: главные управления лагерей лесной промышленности, горно-металлургической, железнодорожного и промышленного строительства. В 1935 г. сектор принудительного труда насчитывал приблизительно 2 млн 85 тыс. человек – в спецпоселках, в ГУЛАГе.[146] Уже тогда начала формироваться отраслевая структура производства, направленная не на повышение жизненного уровня, а на усиление военной мощи. Основной объем капитальных вложений стал направляться на развитие приоритетных отраслей, главным образом, в оборонную промышленность и связанные с ней машиностроение, добычу руды, энергетику. Производство товаров народного потребления стало хронически отставать от нужд общества. Формирование в итоге деятельности командно-административной системы государственного предпринимателя-конформиста, полностью зависевшего от указаний вышестоящего руководства, нанесло ущерб развитию производительных сил страны. Возникла система партийногосударственной номенклатуры кадров, которая заменила дореволюционную «Табель о рангах». Попав в номенклатуру, многие государственные предприниматели делали все от них зависящее, чтобы удержаться в ней. Для этого использовались нередко и приписки, и фальсификация данных о производстве, и прямые хищения, и взятки. В обстановке массовых репрессий степень послушания таких кадров возрастала, тогда как их профессиональные качества и общая способность решать объективные задачи, встававшие перед страной, снижались.[147] Конечно, на этой основе было бы неправильно бросать тень на усилия нескольких поколений нашего народа. Благодаря их героизму и самопожертвованию, несмотря на репрессии и тяжелые материальные условия, были созданы основы развитой индустриальной экономики. Это позволило, по мнению многих авторов, выстоять в Великой Отечественной войне. Изрядно забытый сегодня В. В. Маяковский отразил пафос созидания и самопожертвования наших прадедов в одном из своих произведений: В условиях вытеснения частнопредпринимательской деятельности из официальной экономики предпринимательство, а вернее – отголоски предпринимательства, с трудом пробивало себе дорогу главным образом в стихийных, извращенно-уродливых формах, в результате чего формирование и эволюция директивно планируемой экономики в нашей стране сопровождались усилением теневых экономических процессов, когда до середины 80-х гг., используя «нестыковки» законодательства, добывали свой хлеб кустари-одиночки, надомники и т. д. Существовал и полулегальный уровень, когда занимались знахарством, гаданием, лечением и т. д. Потенциал невостребованной государством энергии ушел в «теневую экономику», которая характеризуется самыми разными терминами: малая, частно-рыночная, черная, параллельная, нерегламентированная и т. д. Эта экономика была спутником и в сталинские времена, и в годы послесталинских пятилеток, и в период «перестройки». В условиях всегдашнего дефицита торговля заменялась отовариванием через закрытые распределители, рабочие кооперативы. При этом цена обеда в рабочей столовой в 1933 г. составляла 84 коп., такого же обеда в открытой – 5 руб. 84 коп. Ударники обслуживались за отдельными столами дешевле и сытнее.[148] Следует отметить, что советская экономика мало времени находилась в обычных условиях: война, «военный коммунизм», нэп, экстремальные условия индустриализации и коллективизации, и снова война, и снова восстановление. Таким образом, господство административных методов в какой-то мере было оправданным. Но многолетнее существование тоталитарной социально-политической системы породило кризис государственного устройства, экономики и идеологии. Долгое время система обеспечивала потребности страны в создании индустриального и оборонного потенциала, что позволило выстоять в период Великой Отечественной войны. Но это достигалось за счет невероятных страданий народа, путем экстенсивного использования людских и природных ресурсов. Такой тип развития исчерпал себя позже в 60-е годы. В последующем в СССР происходил практически нулевой экономический рост, страна «проедала» национальное богатство: производственный аппарат многих отраслей не обновлялся на протяжении 15–25 лет, плодородие почв в ряде регионов снизилось в 2–3 раза, хищнически использовались природные ресурсы, нагрузка на окружающую среду превысила все допустимые пределы, при этом – нищенский уровень жизни миллионов и миллионов людей, невозможность удовлетворить первоочередные потребности и отсутствие стимулов к труду. В послевоенные годы происходило некоторое оживление условий хозяйствования, что связано с отдельными административными и экономическими послаблениями: колхозникам стали выдавать паспорта, отменили карточки, началось восстановление промышленности и промысловой кооперации, артелей, отхожих промыслов и кустарничества. Во многом это было связано с начавшейся после смерти Сталина в 1953 г. «оттепелью» в обществе, политике, культуре, экономике. Реформы А. Косыгина и его команды (1965–1967 гг.) были связаны с попытками сделать более гибкими планирование и экономическое стимулирование (с оплатой за конечный результат) в промышленности и строительстве. Это были годы расцвета экономико-математического направления с использованием в основном в теории рыночных категорий. Особо выделялась пятилетка 1966–1970 гг. как период высоких темпов экономического роста. Нарастанию импорта потребительских товаров способствовали доходы от роста экспорта нефтепродуктов. Новый рывок сделала потребительская кооперация. Мутации же открытого и теневого предпринимательства «по-советски» в торговле и сфере услуг (отдыха), производстве трикотажных изделий, одежды, обуви, сувениров, местных строительных материалов, мебели, хозяйственных товаров имели место в курортных зонах республик Прибалтики и Закавказья, Москве, Московской области. В весьма специфической плодоовощной отрасли (вследствие большой «неучтенки», запутанности нормирования, возможностей «списывания» потерь) складывались особые (национальные) кланы торговцев, теневых предпринимателей. Поддержка развития личных подсобных хозяйств, приусадебных участков, малых форм хозяйствования в колхозах и совхозах, индивидуальной трудовой деятельности (надомной деятельности) позволяла сохранять некоторый потенциал частного интереса, предприимчивости и инициативы. Новая система планирования и экономического стимулирования 1965–1967 гг. опиралась уже не на территориальный принцип управления, а на отраслевой при усилении централизации управления. Местные мелкие и малые формы хозяйствования, получившие поддержку в предшествующий период доминирования территориального принципа, в 1965–1975 гг. оказались «задвинутыми». Попытка же А. Н. Косыгина осуществить экономические реформы в Советском Союзе оказалась тщетной.[149] А. Косыгин, по общему мнению, значительно превосходил Л. И. Брежнева по компетентности в экономических вопросах, оценивая все политические кампании с позиций полезности для развития производства, и до середины 70-х гг. в руководстве существовало скрытое противоборство Косыгина и Брежнева, закончившееся победой последнего. Правящая элита была абсолютно уверена в потенциале советского строя и не собиралась его более либерализировать. Главное же в том, что без приватизации собственности, без глубоких реформ в сельском хозяйстве (и сопряженных с ним отраслях) практически невозможно провести трансформацию общественной системы и экономики, представлявший при Брежневе в известном смысле феномен, который нельзя обозначить только термином «застой»: рост экономики наблюдался, но постепенно развивался по нисходящей. В то время как Западная Европа, США, Япония развивались в постиндустриальном направлении модернизации, советская экономика оставалась на рельсах традиционализма. СССР практически «проспал» информационную революцию – компьютеризацию, второй космический прорыв в науке и производстве не удался. Четко обозначилась и тенденция замедления социальноэкономического развития. Это был симптом тяжелой болезни. Отставание СССР в области менеджмента, упущенная технологическая «революция» стали вызывать вполне объяснимое беспокойство у видных экономистов и некоторой части советского руководства.[150] Преемник Л. И. Брежнева с 1982 г. Ю. В. Андропов попытался переломить негативные тенденции, обозначившиеся в стране, но концепция «социального партнерства», с ее признанием частной собственности была для него – коммуниста неприемлемой. Смысл андроповской модели реформы – развитие многоукладности экономики, но под бдительным оком государства. После смерти Ю. В. Андропова Генсеком ЦК КПСС был избран К. У. Черненко, при котором возобновились все процессы, характерные для брежневского правления.[151] Дальнейшая эволюция экономики и общества в целом была уже невозможна, наступила самая настоящая стагнация и загнивание. Различные хозяйственные уклады уже давали о себе знать в латентных формах и в теневой экономике. |
загрузка...