Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Алла Александровна Тимофеева.   История предпринимательства в России: учебное пособие

3.3. Предпринимательство в первой половине XIX в. Структура делового мира

   Несмотря на многие негативные факторы русской жизни конца XVIII – начала XIX вв., связанные с сохранение крепостного права (в 1792 г. Екатерина II приравняла крепостных крестьян к недвижимой собственности помещиков), в этот период наблюдается дальнейшее углубление разделения труда между территориями и отраслями, специализация губерний и регионов, растет обмен между ними, развиваются средства сообщения.

   Вместе с тем, социально-экономическое развитие России в первой половине XIX в. можно охарактеризовать как предкризисное, поскольку в экономике переплелись самым сложным образом старые, феодальные формы хозяйства и новые, рыночные отношения. В эти годы стало ясно, что страна не может двигаться вперед с тяжелыми кандалами крепостного права, но сделать радикальные шаги в этом направлении оказалось очень трудно.

   Новый виток промышленного предпринимательства был связан с событиями политическими, когда из-за вынужденного присоединения к континентальной блокаде (система мер – экономических и политических, направленная против Англии) Россия прекратила торговые отношения с этой страной. В результате Россия лишилась сбыта чугуна, в страну перестали поступать английские станки, ткани, расстроилась российская финансовая система.

   В этой ситуации России оставалось рассчитывать на собственные силы. Именно в годы континентальной блокады (до 1814 г.) в России произошло увеличение численности заводов и фабрик.

   Во второй четверти XIX в. в России начался промышленный переворот. Это произошло несколько позднее, чем в передовых странах Европы, что наложило отпечаток на сроки и характер данного технического и социально-экономического явления.

   Предпосылки промышленного переворота в России сложились к началу XIX в., т. е. немного позднее, чем в Англии, модель которой считается классической.

   К 1800 г. Россия вышла на первое место по выплавке чугуна, высокое качество и дешевизна обусловили высокий спрос на него в других странах. Россия имела богатые сырьевые ресурсы, не случайно серьезных успехов она добилась в текстильной промышленности, причем, мануфактурное производство не было отсталым и до промышленной революции на Западе: создана И. Ползуновым паротепловая установка, построены паровые машины в Петрозаводске и на Урале. Механик Е. Берд, выходец из Голландии, стал основателем механическо-литейных заводов в Петербурге и первого пароходства на Неве, где было построено около 200 паровых машин за первые 30 лет XIX в. (Кстати, у питерцев существовала характеристика точности и высокого качества: как у Берда на заводе).

   В целом к 1860 г. в России насчитывалось около 100 машиностроительных предприятий, а производство машин выросло только за 50-е гг. в 16 раз.

   Значительными был другие достижения отечественной технической мысли; чесальные и прядильные машины Р. Глинкова, оригинальные станки А. К. Нартова различных конструкций, в том числе токарно-винторезный станок. К. Д. Фролов в 1780-х гг. создал на Алтае комплекс сооружений и гидросиловых установок для механизации ряда трудоемких производственных процессов, его сын П. К. Фролов построил там же первую чугунную рельсовую дорогу на конной тяге, ввел ряд усовершенствований металлургического процесса.

   Черепановы, крепостные Демидовых, построили в 1833–1834 гг. первый в России паровоз и железную дорогу длиной 3,5 км на одном из тагильских заводов. Хотя многие из этих изобретений были сделаны практически одновременно или даже раньше английских разработок, большая часть замечательных достижений русских мастеров и изобретателей не получила распространения. В условиях посессионной и дворянской мануфактуры рабочая сила оставалась дешевой, отсутствовали всякие стимулы для капиталовложений в основные фонды и усовершенствования технологии производства.

   Промышленный переворот в условиях сохранения в России крепостного права приобрел затяжной характер. Выделяют два его этапа: до и после падения крепостного права. Таким образом, первый этап промышленного переворота в России принято датировать началом второй четверти XIX в. – 1861 г., а второй – 1861–1880-ми гг. При этом следует понимать, что промышленный переворот сложно ограничить строгими временными рамками, тем более в случае России, где развитие тормозили крепостнические отношения. Естественно, что в условиях крепостного права первый этап промышленного переворота оказался длительным.

   Для первого этапа промышленного переворота в России характерна быстрая механизация текстильной промышленности, в первую очередь, молодой хлопчатобумажной отрасли, в чем прослеживается повторение опыта технической революции западных стран. Вместе с тем, это объективное явление, поскольку текстильное производство имело как на Западе, так и в России глубокие традиции и широкий рынок сбыта.

   В первой половине XIX в. основная часть промышленной продукции выпускалась не крупными предприятиями, а мелкими промыслами. Особенно это было характерно для обрабатывающей промышленности, производящей потребительские товары. В 1850-х гг. на их долю приходилось до 80 % общего объема выпускаемой продукции.

   После восстановления русско-английской торговли отечественные бумаготкацкие мануфактуры продолжали развиваться, потребляя ввозную пряжу. В 1822 г. был издан очередной таможенный тариф, который устанавливал высокие пошлины на ввоз готовых тканей и низкие – на пряжу. В результате сбыт продукции отечественных мануфактур был надежно защищен от конкуренции импортных тканей. Наконец, предприниматели переходят к производству пряжи, закупая хлопок. Так возникает бумагопрядильная мануфактура – последнее недостающее звено во всем цикле.

   Самые предприимчивые русские промышленники устанавливают у себя прядильные машины, поступление пряжи из Англии резко сокращается, расширяется ввоз хлопка. На российских мануфактурах начинается промышленный переворот, они становятся фабриками в полном смысле слова, т. е. крупными предприятиями, основанными на применении машин. Завершается этот переворот уже в пореформенную эпоху.

   Текстильное производство развивается во многих городах и селах нечерноземного центра. Но особо выделяются Москва и ее окрестности, а также Владимирская губерния, а в ней – Шуйский уезд. К этому времени восходит и история крупнейших предприятий данной отрасли, истоки многих торгово-промышленных династий, знаменитых в XIX и начале XX вв. – Прохоровых, Морозовых.[69]

   1830–1840 гг. характеризовались постепенным переходом от мануфактуры к фабрике. Это означало, что в промышленности стали создаваться крупные предприятия, основанные на машинной технике. Переход к фабричному производству означал появление совершенно новых социальных групп населения: предпринимателей и наемных работников. Этот процесс начался ранее всего в хлопчатобумажной промышленности, где уже в 1825 г. 94,7 % рабочих были наемными, а позже всего – в горнодобывающей; текстильные предприятия быстрее всех стали оснащаться различными машинами, для обслуживания которых нужны были более подготовленные работники, не связанные узами крепостничества с сельским хозяйством.[70]

   Остальные отрасли промышленности оказались готовы к восприятию технического прогресса в разной степени, что было связано с особенностями сырья, технологии и, главное, исторически сложившихся в отрасли предприятий.

   В полотняном производстве ввиду конкуренции со стороны хлопчатобумажной промышленности с 1810-х гг. наблюдался застой, а в некоторые периоды даже упадок. Дело в том, что полотняная отрасль, как более старая, была в большей степени связана с работой на дому, традиционной ручной технологией первичной обработки сырья, что сделало ее менее восприимчивой к техническому прогрессу.

   Несколько иначе дело обстояло в суконной промышленности. Как известно, суконные предприятия создавались по инициативе правительства и находились под его покровительством. Поэтому в этой отрасли были распространены централизованные посессионные и еще в большей степени дворянские мануфактуры.

   Во второй четверти XIX в. суконная промышленность быстро развивается, догоняя по темпам роста хлопчатобумажную. Значительные успехи в суконной промышленности привлекли в отрасль «новых» предпринимателей – выходцев из крестьян, мещан, мелких третьегильдейских купцов, определенную заинтересованность стали выказывать и иностранцы.

   Развитие шелкового производства также началось в XVIII в., однако в отличие от суконного оно не опиралось на собственную сырьевую базу, а поэтому было весьма зависимым от импортного сырья.

   Значительных успехов на первом этапе промышленного переворота добилась сахарная промышленность, тоже относительно новая отрасль в России. Дело в том, что до начала XIX в. Россия употребляла исключительно тростниковый сахар, который ввозился с Вест-Индских островов в виде сахарного песка не всегда удовлетворительной степени очистки. Чтобы довести товар до нужного качества, приходилось его очищать, что и делалось на сахаро-рафинадных заводах, первый из которых начал работать на привозном сырье в Петербурге еще в 1719 г.

   Машиностроение на первом этапе промышленного переворота не получило большого развития из-за сильной конкуренции английского производства. Вместе с тем на этом этапе появился ряд заводов, ставших первенцами отечественного машиностроения, например литейные заводы в Петербурге. В отсутствие глубокой специализации они выпускали пароходы, паровозы, паровые машины, вагоны, промышленное оборудование. В целом к 1860 г. в России было уже около 100 машиностроительных заводов, причем только за 50-е гг. производство машин возросло в 16 раз.[71]

   В металлургической промышленности аналогичного динамичного роста производства не наблюдалось. В конце XVIII в. Россия выплавляла столько же чугуна, сколько и Англия – около 8 млн пудов. В 1840-х гг. производство достигло 11 млн пудов, в конце 1850-х – 16 млн пудов. Англия же, произведя реконструкцию отрасли с переходом на каменный уголь, в 1850 г. довела выплавку чугуна до 234 млн т. Удельный вес России в мировой металлургии сократился с 12 % в 1830 г. до 4 % в 1850 г. Российская металлургия выживала только благодаря системе таможенных тарифов на ввоз черных и цветных металлов. К 1860 г. Россия по выплавке чугуна занимала лишь 8-е место, выплавляя металла в 13 раз меньше, чем в Англии. Причины – господство крепостного труда в отрасли: 80 % российской металлургии в отличие от текстильной промышленности было сконцентрировано на Урале, где много земли, а государственных крестьян ничто не заставляло наниматься в рабочие. К тому же занятие это требовало определенной выучки.

   Отрасль находилась под покровительством государства. Здесь было много казенных заводов, которые, в случае нерентабельности, государство поддерживало дотациями, а от конкуренции с заграницей – высокими пошлинами.

   Изменился и состав уральских заводчиков, первых – предприимчивых и талантливых – сменили их потомки, для них заводы были лишь источником доходов. Например, один из Демидовых, Анатолий, родился в Италии, русского языка не знал, гордился тем, что К. Брюллов написал по его заказу «Последний день Помпеи», но мало занимался делами; Павел Строганов принимал участие во французской революции и т. д. Управление находилось в руках приказчиков, процветали приписки и воровство. Такую ситуацию можно назвать кризисом металлургической промышленности.

   В литературе редко описывают состояние русской химической промышленности до эпохи промышленного капитализма. Вместе с тем, достижения этой отрасли уже в первой половине XIX в. были значительны. Они не только опирались на традиции русских промыслов (поташное, кожевенное производство), но и отражали поиск новых методов производства красителей, производства серной кислоты и т. д.

   Необходимость ускоренного развития промышленности была очевидной. Относительно либеральный поначалу режим Александра I предпринял нечто дотоле невиданное: были учреждены и поддерживались журналы, призванные знакомить предпринимателей и всех заинтересованных лиц с постановлениями правительства в соответствующей сфере деятельности, а главное – со сведениями о состоянии промышленности и торговли в России и за границей, о новых изобретениях и т. д. («Журнал мануфактур и торговли», «Горный журнал»). Был основан и ряд специальных школ, как, например, Горный кадетский корпус.

   К этому периоду относится и попытка правительства содействовать самоорганизации предпринимателей, заключавшаяся в инициировании им создания обществ заводчиков и фабрикантов, как, например, общества горных заводчиков и некоторых других. Мера эта оказалась явно преждевременной – промышленники ею не заинтересовались. Существенное значение для роста российской промышленности имела покровительственная таможенная политика, которой в целом придерживалось правительство, за некоторыми колебаниями как в сторону запретительства («Положение» 1810 г.), так и в сторону либерализации (Тариф 1819 г.). Выражением этой политики стал Манифест 12 марта 1822 г.[72]

   Правительство использовало и другие меры для поощрения промышленников. В 1802 г. на средства Госказначейства образуется так называемый «мануфактурный капитал» для выдачи весьма льготных ссуд фабрикантам, в 1806 г. местным горным правлениям было позволено субсидировать горнозаводчиков из казны под небольшие проценты. С 1809 г. правительство специально занимается поощрением суконных мануфактур, предоставляя их владельцам льготные субсидии, повышая цены по поставкам в казну, содействуя в приобретении фабрикантами машин и т. д.

   Государственная же, в основном военная промышленность, испытывала воздействие и крепостничества, и административной регламентации. Казенные предприятия были вне сферы рыночной конкуренции, финансировались за счет госбюджета, их производственные мощности не всегда использовались в полную силу. В военные годы производство оружия увеличивалось, в мирное время – сокращалось. В 30–40-е гг. военные заводы работали в половину своей мощности, наверное, и в этом надо искать причину поражения в Крымской войне. Аналогичная картина наблюдалась в развитии военного судостроения.

   Государству принадлежала часть горных заводов, первая железная дорога также была государственной, но темпы роста производства в государственной промышленности были самыми низкими.

   В начале XIX в. происходит довольно резкое изменение состава купечества. Это было связано с рядом причин – с отказом правительства от протекционистской политики по отношению к купеческой промышленности, внешнеполитическими факторами.

   Наличие нескольких сыновей в семье зачастую приводило к распылению капиталов, накопленных трудом предшествовавших поколений. Так произошло с известным родом Докучаевых, представители которого в начале века после раздела либо вообще вышли из купечества, либо перешли в 3-ю гильдию или в мещане.

   Обновление делового мира России в начале XIX в. сопровождалось упадком прежних крупных купеческих родов и приходом им на смену предприимчивых людей из крестьян, мещанства, мелкого купечества.[73]

   Чтобы быть купцом той или другой гильдии, необходимо было иметь минимум капитала, который определялся указами правительства. Этот минимум равнялся следующим суммам: в 1775 г. для первой гильдии – 10 тыс. руб., второй гильдии – 1 тыс., третьей гильдии – 500 руб.; в 1807 г. для первой гильдии он возрос до 50 тыс. руб., второй – 20 тыс., третьей – 8 тыс. руб. Одновременно в царствование Александра I было значительно повышено обложение объявляемых «по совести» капиталов с 1 до 4,75 %. В результате налоги на купцов первой гильдии возросли к 1812 г. до 3462 руб. 50 коп., второй гильдии – 1445 руб., третьей гильдии – 478 руб. Помимо резко увеличившегося налогового бремени, немалую роль в «оскудении» купечества первой и второй гильдий сыграли наполеоновские войны. Континентальная блокада и Отечественная война 1812 г. ударили прежде всего по купцам, занятым внешней торговлей, и промышленникам, чьи предприятия находились непосредственно в Москве и Московской губернии.

   Однако в правление Николая I (1825–1855 гг.) наблюдается подъем купеческой деловой активности, так как падение численности гильдейского купечества выполнялось крепостными крестьянами, включившимися в торговые операции.

   Огромную роль в деловой жизни России играли ярмарки. По-прежнему значительной была знаменитая Макарьевская ярмарка: на ней в конце века было 196 купцов с иностранными товарами, еще больше – с отечественными. В 1802 г. на территории ярмарки насчитывалось более 500 лавок и 650 шалашей. К середине XIX в. в России было уже 6000 ярмарок, в том числе, более 30 – с оборотом свыше 100 млн руб. Лавочная торговля шла по пути трансформации в магазинную торговлю: число лавок в Москве в 1804 г. сократилось с 8521 до 4993, однако за это же время появилось 278 магазинов, в основном промтоварных.

   Довольно устойчивой оставалась провинциальная лавочная торговля. Право, полученное предприимчивыми горожанами (крестьяне такое право получили в 1804 г.) на устройство торгового заведения в любом удобном месте, дало сильный толчок развитию частного предпринимательства в стране. Новые лавки и лавочки росли как на дрожжах, привлекая покупателей дешевизной своих товаров. Прежние монопольные цены нескольких купеческих семей оказались сокрушены массовой деловой предприимчивостью и конкуренцией.

   В 1790 г. торговые ряды у Московского кремля, уже совершенно обветшалые и запущенные, были проданы правительством купцам. Вступив в свои права, московские предприниматели довольно своеобразно принялись за переустройство торговых помещений.

   Каждый делал, что хотел и когда хотел. Торговые ряды вышли кривые, один выше, другой ниже; лавки тоже были все разные, одна больше, другая меньше, одна светлей, другая темней и т. д. С высоты птичьего полета торговые ряды представляли полнейший хаос.

   Такое «разнообразие» не вызвало восторга ни среди покупателей, ни среди властей. В 1797 г. Павел I, со свойственной ему решительностью, запрещает строить новые гостиные дворы и повелевает, чтобы новые лавки устраивались в частных домах. Это привело к очередному подъему торговой активности в стране: в конкурентной борьбе выигрывал тот, кто был более предприимчив и располагал лучшей материальной базой для своего дела. Купцы начинают строить новые хранилища – каменные склады, погреба-ледники, обширные лавки, пригодные не только для хранения, но и для лучшего показа товаров покупателю. После нашествия наполеоновской армии и пожара Москвы мелкие лавочки, ларьки, палатки уступают место в столице вместительным каменным лавкам и даже магазинам. В 1840 г., празднуя юбилейный, пятнадцатый год своего царствования, Николай I мог быть доволен: обе столицы приобретали вид современных европейских городов со всеми свойственными им атрибутами. В Москве насчитывалось уже 278 магазинов, главным образом промтоварных (продовольственных было немного – 32).

   Еще через год император отменил действовавшее ранее запрещение владельцам частных промышленных предприятий заниматься розничной торговлей. Эффект этого указа был поразителен. Уже на следующий год промышленники начинают организовывать собственную розничную торговлю.

   Главным внешнеторговым партнером России была Англия, где традиционно большим спросом пользовалось русское сырье. О заинтересованности «туманного Альбиона» в торговле с Россией говорят следующие цифры: в 1803 г. в русские порты прибыло из Англии 319 судов с грузом и 993 без груза; отбыло на родину с грузом 1227 и без груза только 17 кораблей, в 1800 г. из Англии ввезли товаров на сумму 46 500 тыс. руб., а вывезли на 61 470 тыс. руб. Положительный баланс впечатляет. Основные экспортные товары: зерно, мука, лен, семена, лес, скот, щетина, волос.

   Все вышеописанное происходило на фоне постоянных войн, которые вела Россия. При Екатерине II постоянной головной болью были турки, к концу царствования нервы ей попортили поляки. При Павле чудо-богатыри Суворова слегка «потрепали» наполеоновских маршалов и генералов. Затем сам Бонапарт преподал урок ученикам генералиссимуса под Аустерлицем и Фридландом. В конце июня 1807 г. Россия была вынуждена подписать мирный договор с Францией в Тильзите и присоединиться к континентальной блокаде Англии. Военные неудачи привели к тому, что был потерян колоссальный рынок сбыта российских товаров. Прекращение торговли с Англией не замедлило сказаться на внешнеторговом обороте, который уже к концу 1807 г. упал с 107 445 тыс. руб. до 31 819 тыс. руб. В то же время внешнеторговый счет с Францией был 1511: 257 (в тыс. руб.) не в нашу пользу. Потерпев три года, Россия ввела высокие пошлины на ввоз в страну предметов роскоши. В 1810 г. Франция ввезла в Россию товаров всего лишь на 306 тыс. руб.[74]

   Отечественная война 1812 г. с самого начала приняла ясно выраженный экономический характер, и русскому купечеству пришлось смотреть на нее как на источник возможного экономического обогащения или разорения. К тому же армия Наполеона была нацелена в самое сердце купеческой Руси. В Москве бился пульс торгово-промышленной жизни всей России, и из нее по всей стране «разливалась» экономическая энергия.

   Следует отметить, что русскому обществу, и прежде дворянству, купечество рисовалось в не слишком лестном виде толстосумов, которых горячим словом патриотического убеждения надо было подвигнуть на дело щедрой благотворительности. Купечеству отводилась роль, по сути, финансистов патриотической войны. Уже в первые дни войны купцы предоставили субсидии в 1 млн руб. К собравшимся купцам вышел прибывший в Москву Александр I и сказал им несколько лестных слов, а также известил о решении формировать народное ополчение.[75]

   Тут же начался сбор пожертвований, и уже в первые полчаса было собрано 2 400 000 руб. Многие жертвовали 20, 30, порой 50 тысяч руб. Расставаясь с деньгами, говорили: «Получил я их от Бога, а отдаю Родине». Впрочем, было бы ошибкой считать, что деятельность русского купечества ограничилась лишь пожертвованиями. Война привела к резкому сокращению импорта, да и внутри страны перемещение товаров было затруднено по причине занятия неприятелем значительной территорий. Это не могло не вызвать скачка цен буквально на все товары. Городские жители, численность которых в России составляла 1653 тыс. чел. (4,4 % от всего населения), винили в этом купцов.

   Разумеется, пользуясь своим монопольным положением, купцы не преминули поиметь свой процент в сложившихся экономических условиях. Один из офицеров, возмущаясь корыстолюбием московских торговцев, писал, что ежели до войны сабля стоила 6 рублей, пара тульских пистолетов 7–8, ружье 11–12, а карабин – 15, то после воззвания императора по учреждению ополчения саблю можно было купить за 30–40 руб., пистолеты за 35–50, а ружье или карабин дешевле 80 руб. и не стоили. На поставках в ополчение обмундирования и обуви нажились портные и сапожники, подняв цены в 3–4 раза. Может быть, тогда и появилась поговорка: «Кому война, а кому мать родна».

   Сильный патриотический подъем, вызванный в русском обществе Отечественной войной, был как нельзя более на руку российскому купечеству. Развитие и усиление русской национальной торговли и промышленности было объявлено делом патриотическим и рассматривалось как крупный козырь в борьбе с Наполеоном. Правительство осыпает русских купцов и промышленников знаками милости и внимания. Журнал «Северная пчела» с восторгом пишет, что купцы теперь не стыдятся своего «русского торга» – не только не выдают, как делали раньше, отечественные товары за заграничные, но, наоборот, выставляют и подчеркивают, что они торгуют только русскими товарами.[76]

   В высшем обществе становится признаком хорошего патриотического тона покупать только русские товары и только в русских лавках. Иноземным товарам и купцам объявляется бойкот.

   Важнейшей оставалась проблема кредитного обеспечения деловых операций.

   В 20–30-е гг. XIX в среди отечественных экономистов все еще довольно широко было распространено мнение, что Россия крайне скудна свободными денежными средствами и что основным источником пополнения средств банков могут быть лишь государственные вклады. Отсутствие значительных денежных накоплений и недоверие к кредитным установлениям считались главным препятствием для развития в стране банковского кредита. Даже такой глубокий знаток финансового положения России, как граф М. М. Сперанский, весьма скептически относился к возможности привлечения русскими банками сколько-нибудь значительных вкладов, считая, что русские купцы и помещики привыкли получать на свои капиталы неизмеримо большие барыши (до 20 %), чем им может дать банк, и отсюда делал вывод, что вклады в русские банки «большей частью временные и случайные». Однако практика банковского дела второй четверти XIX в. обнаружила ошибочность этого предположения.

   Еще в годы царствования Александра I в стране стало налаживаться частное банковское дело. Один из первых коммерческих банков был основан в 1809 г. в г. Слободском (Вятская губ.) К. А. Амфилатовым – любопытным и своеобразным человеком в среде делового мира. Выходец из черносошных крестьян, он вырос до купца, делавшего миллионные обороты (преимущественно на экспортных операциях). На волне своих коммерческих успехов Амфилатов и основал в городе банк. По уставу, который стал типовым для всех городских кредитных учреждений, основанных до 1857 г., банк получил право выдавать ссуды под залог недвижимости и товаров, а также производить учет векселей. В Петербурге появляется ряд частных кредитных учреждений, среди которых важную роль стал играть банкирский дом Штиглицов. Братья Николай и Бернгард Штиглицы перебрались в Россию из западногерманского княжества Вальдек в царствование Павла I. Первый основал в Петербурге торговый дом, второй – занялся винными откупами в Кременчуге. В 1803 г. в Россию приехал и третий брат – Людвиг, унаследовавший дело Николая и особенно разбогатевший в результате разного рода сделок во время войны с Наполеоном. Скончавшись в 1843 г., Людвиг Штиглиц оставил своему сыну Александру состояние в 18 млн руб. серебром. А. Штиглиц способствовал дальнейшему процветанию семейного банкирского дома, являясь постоянным участником всех крупных финансовых операций русского правительства на внутреннем и внешнем рынках вплоть до конца 50-х гг. XIX в.

   Усиливающаяся потребность в кредите вызвала появление такого весьма любопытного явления, как помещичьи банки для крепостных крестьян. Один из таких банков был основан в 1820 г. в поместье графа А. А. Аракчеева. Первоначальный капитал, внесенный владельцем вотчины, составил 10 тыс. руб. По уставу Аракчеевский банк имел право осуществлять следующие операции: финансирование заготовки муки и продажи ее крестьянам, принудительная ссуда на обзаведение лошадьми и коровами, прием вкладов. Ссудные операции банка включали выдачу бедным крестьянам беспроцентных кредитов, «не считающимся бедными» – до 200 руб. из 6 % (при наличии двух поручителей на каждые 50 руб. ссуды), крестьянам-предпринимателям – до 2 тыс. руб. из 12 %. Аракчеевский банк продолжал существовать и позднее, когда поместье оказалось в собственности казны. Собственный банк учредил в 1820 г. в своем имении декабрист и известный экономист Н. И. Тургенев. Основной капитал созданной им «Вспомогательной кассы для крестьян» состоял из 500 руб. Предполагалось выдавать ссуды крепостным из 6 % годовых. На приращение средств «кассы» обращались, помимо прочего, штрафы с крестьян. В царствование Николая I было положено начало сберегательным кассам для приема мелких вкладов.[77]

   Удачливые и трудолюбивые выходцы из крепостных начинали иногда с ткачей, набойщиков, владельцев кустарных предприятий, превращаясь в фабрикантов с огромными капиталами – «капиталистах людей». Они управляли имениями, покупая их на имя помещика, а фактически для себя, развивали промышленность. Заветной мечтой таких крестьян было получить «вольную». Отдельные случаи выкупа «вольной» в XIX в. стали нередким явлением, чему в немалой степени способствовал Указ Александра I «О вольных хлебопашцах».[78] При Александре I выкупалось на волю 28 944 души мужского пола: некоторые из них заплатили 900 рублей, а другие – 200, 300, 400, 700, 1000 и т. д. Савва Морозов, родоначальник династии купцов и фабрикантов, выложил в

   1820 г. своему помещику Н. Рюмину огромную сумму – 17 000 рублей! Сумма действительно грандиозная: по ценам того времени парная говядина стоила 2 руб. 10 копеек за пуд (16 кг.); мешок муки (5 пудов) – 8 руб. 40 копеек; годовая плата за квартиру в 5–6 комнат – 110 руб.; годовой доход среднего помещичьего хозяйства – 10–30 тыс. руб.; удойная корова-трехлетка – 5–8 руб.; крестьянская изба – 8–15 руб. и т. д. Немудрено, что капиталистые крестьяне скрывали истинные размеры своих капиталов. Характерен такой эпизод: «У одного из помещиков был богатый крестьянин, пожелавший откупиться. Мы поторговались и согласились на 16 тыс. руб., но мужик-каналья – перехитрил меня: он оказался после в 200 тыс. Я мог бы взять с него тысяч пятьдесят. Вот сестра моя была умнее: она не иначе отпустила одного из своих крестьян, как взяв с него 30 тыс. руб. и взяла славно, потому что капитала (у него) оказалось только 45 тыс. руб.».[79]

   Именно так получили свободу родоначальники многих предпринимательских династий: Гучковы, Губонины, Зимины, Абрикосовы, Алексеевы и др.

   Таким образом, формирование капиталистического предпринимательства в первой половине XIX в. шло двумя путями:

   1) развитие купеческой промышленности – обычный путь развития капитализма;

   2) преобразование крепостной промышленности в капиталистическую; к крепостной промышленности относились предприятия помещиков, казенные предприятия, связанные крепостническими отношениями и жесткой административной регламентацией.

   Накануне 1861 г. почти четверть российской промышленности оставалась вне сферы рыночных отношений.

   Промышленность доиндустриального периода не принято делить на тяжелую и легкую; однако можно смело отнести к легкой – отрасли, производившие потребительские товары, в состав тяжелой – металлургию, машиностроение, химическую, деревообрабатывающую и судостроение. Доля тяжелой промышленности в общем объеме промышленной продукции уменьшилась за полвека с 35 до 24 %, производство в тяжелой промышленности выросло в 4,6 раза, легкой – в 7,9, что является общей закономерностью в доиндустриальный период.

   Массовая бедность крепостного населения определяла узость внутреннего рынка, что также было причиной недостаточного развития российской промышленности.

   Промышленное развитие экономики России поставило трудноразрешимую задачу сочетания экономической свободы с сохраняющейся системой прикрепления крестьян с землей к помещику. Налоговый гнет (тягло) со стороны помещика и государства сводил потребности крестьян к минимуму, вызывал сокращение рождаемости и рост смертности.

   Крепостной труд препятствовал распространению технических новинок, товарность сельского хозяйства в первой четверти XIX в. не превышала 15 %. Наемный труд в сельском хозяйстве, по подсчетам статистиков того времени, был в шесть раз производительнее крепостного.

   Как и прежде, в предреформенные десятилетия огромным влиянием в сфере экономики пользовалась узкая группа привилегированных предпринимателей, связанных с казной, государственным аппаратом – заводчики, обслуживающие заказы разных ведомств, предприимчивые вельможи, откупщики, подрядчики, придворные банкиры.

   Все это предвещало, что грядущая реформа должна решить не только «гуманитарный» вопрос о свободе крестьян, но и повлечь глубокие комплексные изменения в сфере хозяйства. Дальнейшее развитие предпринимательства требовало резкого расширения рынка наемного труда, создания условий для завершения промышленного переворота, для крупных инвестиций в тяжелую промышленность, в том числе и при участии иностранного капитала. Все более актуальной становилась задача создания эффективной системы коммерческого кредита, развития современных форм торгового предпринимательства, его специализации. Необходимо было создание соответствующего законодательства, которое в полной мере обеспечило бы свободу предпринимательской деятельности, частной собственности, урегулировало отношения работодателя и работника, ограничило влияние бюрократии.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Борис Александрович Гиленсон.
История античной литературы. Книга 2. Древний Рим

Игорь Мусский.
100 великих актеров

Тамара Т. Райс.
Византия. Быт, религия, культура

Хельмут Грайнер.
Военные кампании вермахта. Победы и поражения. 1939—1943
e-mail: historylib@yandex.ru