Первый период (VI — II вв. до н. э.)

Располагая достаточным количеством источников по истории сарматского военного искусства лишь с VI в. до н. э., я вынужден именно этим временем датировать начало его первого периода. Однако вряд ли можно сомневаться, что и в VIII—VII вв. до н. э., когда савроматы как определенная этническая общность со специфической материальной культурой еще находились в заключительной стадии формирования, их военное дело уже основывалось на тех же принципах, которые в полной мере и в более развитом виде проявились в последующее время.

Об этом можно судить по немногим известным пока погребениям с оружием VIII—VII вв. до н. э. [292, стр. 31—32], но главным образом по ряду косвенных данных. Принципиальная общность военного искусства кочевников евразийских степей во второй половине I тысячелетия до н. э. — первой половине I тысячелетия н. э. своими корнями уходит в эпоху поздней бронзы, когда их предки впервые освоили лошадь в качестве верхового животного [297, стр. 214—217; 289, стр. 46, 71 — 72], что открыло возможность появления легковооруженной конницы. Эта общность не могла не существовать и в начале I тысячелетия до н. э. Между тем скифское войско VIII—VII вв. до н. э. предстает перед нами уже как легковооруженная конница с соответствующим вооружением и тактическими приемами, что согласно подтверждается всеми источниками: письменными ¹, археологическими [211, стр. 13, 79], иконографическими [470, стр. 180 и сл.].

Не случайно реформы, которые в конце VIII—VII вв. до н. э. были проведены в ассирийской, урартской и наиболее последовательно в мидийской армиях, были направлены на увеличение контингентов легковооруженной конницы, прежде всего лучников.

Участие савроматов ,в скифских походах на Передний Восток письменными источниками не зафиксировано, а археологический материал пока молчит. Однако этого нельзя исключать, так же как участия среднеазиатских кочевников-саков. К такому выводу приходит все большее число исследователей [132, стр. 245 и сл.; 298, стр. 26, 211].

Все говорит о том, что в VIII—VII вв. до н. э. савроматы в военном отношении качественно ничем не отличались от своих потомков столетие или два спустя. И все же недостаток конкретного материала заставляет ограничиться этими общими рассуждениями.

Но уже с VI в. до н. э. можно проследить непрерывную эволюцию сарматского вооружения и военного искусства на протяжении целого тысячелетия.

В VI—II вв. до и. э. все сарматские племена вступают в последнюю стадию первобытнообщинного строя — эпоху классообразования, и складывающаяся политическая организация их общества, как это нередко бывало у кочевников, принимает форму военной демократии или военной иерархии. Выделяется и постепенно усиливается родоплеменная знать. Война становится постоянным занятием, и общество максимально к нему приспособляется.

Судя по археологическим материалам, социальная дифференциация и имущественное неравенство особенно заметно проявляются в сарматском обществе начиная с IV—III вв. до п. э., а начавшееся именно в это время продвижение сарматов на запад, связанное с определенными экспансионистскими устремлениями, еще раз подтверждает (вступление их в эпоху классообразования. Погребения прохоровских, красногорского и других курганов с большим количеством оружия, с золотыми и серебряными вещами, в том числе импортными, наглядно демонстрируют богатства, иногда скапливавшиеся в аристократических родах и семьях, их широкие связи, их роль в сарматском обществе.

Межплеменные и межродовые столкновения, борьба за скот и пастбища, стремление к добыче становятся постоянными явлениями, столь характерными для эпохи классообразования вообще, но особенно ярко проявляющимися именно у кочевников². Археологически этот факт подтверждается большим количеством ограбленных прохоровских погребений. Часто можно проследить, что ограбление совершалось в то время, когда части тела покойника еще не распались. Прохоровская культура сформировалась в начале IV в. до н. э. в Южном Приуралье, по предположению К. Ф. Смирнова, в среде протоаорсов [298, стр. 286 и сл.]. Проникновение ее носителей в Поволжье, очевидно, было далеко не мирным. Не исключено, что с этими событиями сопряжено также передвижение сиракоз и сирматов — возможно, осколков поволжских племенных объединений времен Геродота. Г, c изменениями, происходящими внутри сарматского общества, связаны многие факты их внешней истории. В VI—V вв. до н. э. связи со скифами носили дружественный характер. Через территорию савроматов пролегал скифский торговый путь на восток, а сами они участвовали в войне с Дарием. Отдельные стычки [15, IV, 110, 115] не меняли общей картины. Но уже в конце V в. до н. э. отмечаются первые набеги и столкновения [35, 24].

По мере роста сил сарматских племенных объединений начинается их экспансия в западном направлении. Ha рубеже V—IV вв. до н. э. сарматы переходят на правый берег Дона, и во второй половине IV в. до н. э. сарматское племя сирматов обитает уже к западу от него, в приазовских степях [36, § 68]. Вскоре начинается сарматское продвижение в юго- западном направлении, в сторону Кавказа, в авангарде которого шли сираки, а яксаматы воюют с Синдикой и Боспором [42, VIII, 55].

В III—II вв. до н. э. сарматы активно вмешиваются в политические отношения Северного Причерноморья и даже Малой Азии. Легендарная сарматская ,царица Амага спасает осажденный скифами Херсонес [42, VIII, 56; 257, стр. 58 и сл.]; царь каких-то европейских сарматов Гатал воюет на стороне Понта и вместе с другими государствами участвует в 179 г. до н. э. в заключении мирного договора [41, XXV, 2].

Усиливается натиск на слабеющую Скифию. Сарматские ¡погребения появляются в бассейне Северного Донца и Днепровском Левобережье [321, стр. 48—49; 92, стр. 88—89; 190, стр. 96; 317, стр. 348 и сл.; 153, стр. 61 и сл.; 189, стр. 147]. Решающая война произошла в конце III или во II в. до н. э. Сарматы «опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню» [16, II, 43]. В конце II в. до н. э. одно из сарматских племен, точнее, племенных союзов — роксоланов, мы вновь видим в союзных отношениях со скифским государством в Крыму. Они участвуют в войне с Диафантом и терпят поражение [48, VII, 3, 17]. В результате всех этих событий сарматы окончательно занимают во II в. до н. э. всю территорию между Доном и Днепром [62, стр. 92].

На востоке заметно активизируются связи с племенами лесостепного Зауралья и особенно Казахстана и Средней Азии. Если письменные источники ничего об этом не говорят, то археологические материалы достаточно красноречивы³. Не позднее прохоровского времени устанавливаются контакты с далекой Парфией.

На севере сарматы, не ограничиваясь обычными набегами, постепенно занимают южные районы Башкирии.

Ни о каком объединении, включающем всех сарматов или хотя бы большую часть их. для VI—II вв. до н. э. говорить не приходится. Античные писатели сохранили для нас названия многих сарматских племен, но не расшифровывают, что за ними скрывается. Априорно можно предполагать, что это были племенные союзы или объединения — форма складывающихся политических образований, наиболее характерная для эпохи классообразования ⁴. В этом случае имя роксоланов, аорсов, си раков и т. д. могло принадлежать главному и наиболее могущественному племени, давшему наименование всему объединению ⁵.

Наличие племенных союзов косвенным образом подтверждается данными о численности сарматского войска. В конце II в. до н. э. роксоланы смогли выставить против Диафанта 50 тыс. воинов [48, VII, 3, 47]. Вполне вероятно, что цифра эта сильно завышена [86, стр. 27],— волыное обращение античных авторов с цифрами хорошо известно. Однако сведения Лукиана, который сообщает, что в одном из савроматских набегов на Скифию приняло участие 10 тыс. всадников и 30 тыс. пехоты [29, 39], удивительно совпадают с данными о численности роксоланского войска. Учитывая, во-первых, что отношение числа потенциальных воинов к общей численности населения у кочевников обычно равняется 1:5 или 1:4, а во-вторых, что в войне против Диафанта едва ли участвовали все боеспособные роксоланы, (мы можем определить их численность как приближающуюся к 150 тыс.

Наличие столь многочисленного племени у сарматов крайне маловероятно, даже если согласиться с распространенным мнением о том, что переход к кочевому хозяйству на первых порах вызвал значительный подъем производительных сил и как следствие рост населения. Правильнее будет, на наш взгляд, предположить, что роксоланы представляли объединение ряда племен, и притом весымд крупное. Впрочем, не столь сильные и влиятельные объединения, как роксоланское, могли быть гораздо малочисленнее.

Как известно, савроматская культура археологически представлена двумя вариантами — поволжским и приуральским. Трудно сказать, насколько они соответствуют реально существовавшим объединениям, однако территория их все же кажется слишком большой, чтобы в каждом случае принадлежать лишь одному племенному объединению. Более вероятно предположить, что в Поволжье и тем более в. Приуралье их существовало несколько. Одним из таких союзов, первоначально базировавшимся в Приуралье, мог быть союз предков аорсов, который впоследствии возглавил движение приуральских сарматов в Поволжье — движение, которое, очевидно, захватило многие племена и союзы племен.

Организация войска у сарматов, очевидно, основывалась на тех же принципах, что и у многих других народов, переживающих эпоху классообразования: они представляли собой на род-войско, и все взрослое мужское население было воинами. Народ-войско не представляет в эту эпоху ничего исключительного.

Такими были, например, ближайшие соседи и сородичи сарматов — скифы, по крайней мере до времени Атея или даже перенесения центра своего царства в Крым. Такими были и древние германцы в эпоху союзов Ариовиста, Арминия, Цивилиса [233, стр. 1,28], да и в; более позднее время. Однако именно у кочевников подобное явление получило максимальное развитие.
Дело не в извечной воинственности кочевников, а в специфических условиях их существования. С одной стороны, им не требовалось каждодневно большого количества рабочих рук в хозяйстве, а с другой — они нуждались в новых пастбищах, продуктах ремесла и земледельческого хозяйства. Если к этому прибавить природную стойкость и выносливость людей, с детства сроднившихся с конем, и идеологию варваров, для которых разбой и грабеж — дело не только выгодное, но и почетное, то только в таком случае образ «агрессивного от природы» кочевника получит историческую расшифровку.

Рост военных столкновений в жизни сарматского общества и участие в них всего взрослого населения археологически, подтверждаются тем, что количество вооружения .в погребениях, заметно увеличившись начиная с VI в. до н. э., непрерывно возрастает на протяжении всего периода. Оружие присутствует почти во всех мужских погребениях IV—II вв. до н. э.

Особенность военной организации сарматов — широкое участие в военных действиях женщин, особенно незамужних [114; 298, стр. 209; 341]. По словам Псевдо-Гиппократа, «их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики с коня и сражаются с врагами, пока они в девушках. Они остаются в девицах, пока не убьют трех врагов, и не прежде поселяются с мужем, как совершат установленные обычаем жертвоприношения. Раз добыв себе мужа, они перестают ездить верхом, пока не явится необходимость во всеобщем походе» [35, 24]. Не менее 20% женских погребений VI—IV вв. до н. э. содержат вооружение или конскую сбрую [298, стр. 201]. Оружие часто встречается в женских погребениях и в IV—II вв. до н. э.

Какую же конкретную форму приобретала военная организация народа-войска вообще и сарматов «в частности? Большое количество исторических и этнографических параллелей говорит о том, что родоплеменная структура, очевидно являющаяся необходимой и неотъемлемой структурой любого кочевого общества, одновременно была и формой его войсковой организации. Тем более должны были сохраняться родоплеменные деления в войске сарматов — ведь они находились только в начале эпохи классообразования. Родоплеменные вожди, составлявшие аристократическую верхушку общества, как правило, были и военными предводителями.

Помимо общих для всего племени и союза племен войн, таких, как борьба с Дарием, война со скифами, приведшая к захвату большей части их территории, война роксоланов с Диафантом, эти предводители могли предпринимать свои собственные походы и набеги. Среди жадных к добыче варваров никогда не было недостатка в желающих принять в них участие.

Лукиан оставил интереснейшее описание того, как легко и просто набиралось войско для частного грабительского набега у скифов: «Если кто-нибудь, потерпев от другого обиду, захочет отомстить за нее, но увидит, что он сам по себе недостаточно силен для этого, то он приносит в жертву быка, разрезает на куски его мясо и варит их, а сам, разостлав на земле шкуру, садится на нее, заложив руки назад, подобно тем, кто связан по локтям...

Родственники сидящего и вообще все желающие подходят, берут каждый по части лежащего тут бычьего мяса и, став правой ногой на шкуру, обещают сообразно со своими средствами: один — доставить бесплатно пять всадников на своих харчах, другой — десять, третий — еще больше, иной — тяжеловооруженных или пеших, сколько может, а самый бедный — только самого себя. Таким образом, иногда у шкуры собирается большая толпа, и такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клятве» [29, 48]. Если отбросить этнографические детали, так же могли набирать войско и сарматские предводители.

Юридический статут участников подобных набегов покоился на незыблемых нормах обычного права, и о нем сообщает тот же Лукиан. В ответ на обвинения боспорцев скифы отвечают: «Относительно разбойников, которых вы обвиняете в том, что они делают набеги на вашу страну, скифы отвечают, что они не высылаются по общему решению, но каждый из них выливается грабежом на свой страх и риск ради прибыли: если кто-нибудь из них попадется, то ты -сам властен наказать его» [29, 49]. Если подобное положение было возможно в обществе, уже переступающем рубеж государственности, то тем более естественно оно должно было быть у отстававших в своем развитии от скифов сарматов ⁶.

Β войсках и отрядах, собиравшихся ради грабежа вокруг того или иного предводителя, могли участвовать выходцы из различных родов и даже племен, что отнюдь не исключало предпочтения, отдававшегося сородичам [ср.: 29, 47, 48]. Поэтому обычную родовую структуру войска в них трудно было соблюдать с большой строгостью. Здесь старый принцип родовой организации войска и родовой сплоченности уступал место личным отношениям предводителя с присоединившимися к нему воинами.

Из таких набиравшихся от случая к случаю войск постепенно вырастали постоянные дружины, группировавшиеся вокруг наиболее удачливых предводителей. Подобные дружины хорошо известны у скифов —как по письменным источникам [15, IV, 71, 72], так и по данным археологии [71, стр. 83 и сл.; 362, стр. 112; 211, стр. 82—83]. Существовали они и у древних германцев [50, XIII—XIV].

Можно с уверенностью говорить о существовании таких дружин у сарматов в III—II вв. до н. э., когда социальная и имущественная дифференциация общества зашла достаточно далеко. К выводу о наличии их приводит и анализ сарматского вооружения, к которому я скоро перейду. Вполне возможно, что появились они еще в савроматское время. К. Ф. Смирнов на основании своих раскопок на Илеке в 1960 г. устанавливает существование их у приуральских сарматов (298, стр. 213—214]. Однако наличие и роль их у савроматов вряд ли стоит переоценивать.

Ведь даже у скифов процесс выделения военной аристократии завершился лишь в IV— III вв. до н. э. [362, стр. 112], а савроматское общество еще заметно отставало в своем развитии от скифского, и его родоплеменная верхушка столь резко не противостояла остальному обществу, как в последующее время.

Весьма проблематично существование у сарматов в VI—II вв. до н. э. особых военных вождей, которые, будучи, как правило, выходцами из среды родовой аристократии, часто конкурировали с последней, опираясь на свои дружины, а не на традиционные институты. Для этого сарматское общество еще не было достаточно развитым ⁷. Но уже к III—II вв. до н. э. сарматская аристократия настолько выделилась из массы рядовых соплеменников, что в условиях постоянных военных столкновений дружинники, группировавшиеся вокруг знатного и удачливого предводителя, вероятно, постепенно превращались в полупрофессиональных воинов. Они составляли лучшие части сарматского войска и, как всегда в эпоху классообразования, были одновременно основой социального господства родоплеменной верхушки в целом, и особенно военной аристократии.

Таким образом, общая организация войска и принципы его комплектования у сарматов VI—II вв. до н. э. мало чем отличались от скифских. Не меньшая близость наблюдается в военном искусстве и основных видах вооружения. Поэтому первый период в истории сарматского военного дела с полным основанием можно называть «скифским» ⁸.

Согласно письменным источникам, сарматское войско этого периода состояло из пехоты и конницы. Пехота иногда могла быть довольно многочисленной, как явствует из уже приводившихся сведений Лукиана. Однако никакого специфического вооружения у нее не было, насколько об этом можно судить по материалам погребений. Скорее всего пехотинцы были вооружены луками и короткими мечами, возможно, имели щиты и дротики в качестве вспомогательного оружия. Да и само разделение родов войска в какой-то мере, вероятно, было непостоянным — при соответствующих условиях вчерашний пехотинец завтра легко мог сесть на коня и влиться в общую массу легковооруженных всадников. В целом пехота играла в сарматском войске несущественную роль, меньшую, чем у скифов и меотов. В войне с Дарием принимала участие только савроматская конница [15, IV, 120— 122].

Основную массу сарматского войска составляла легковооруженная конница, применявшая «скифскую» тактику. Такая конница, подвижная и маневренная, внезапно атаковывала противника и быстро отступала в случае неудачи. В. Д. Блаватский установил, что у скифов наиболее распространенным боевым строем была лава [87, стр. 22]. Атакующие всадники осыпали врага дождем стрел и пытались расстроить его ряды еще до перехода в рукопашный бой, которого старались избежать. Но отборные части стягивались в конный кулак, обычно в центре войска, для нанесения в случае необходимости решающего удара противнику [84, стр. 101 — 106; 87, стр. 23—24] ⁹.

Скифское вооружение соответствовало тактике, и главная роль в нем принадлежала луку со стрелами. Короткий меч-акинак, копье и другие' виды наступательного оружия ближнего радиуса действия получили меньшее распространение. Зато, как теперь выясняется, металлические доспехи отнюдь не были редкостью [350, стр. 78—79, 102—103]. Однако скифы, у которых ближний бой никогда не имел самодовлеющего значения, а был всего лишь одним из боевых эпизодов, так и не смогли в полной мере использовать все их преимущества.

Сильные стороны легковооруженной конницы впервые наглядно проявились во время скифских походов на Передний Восток,когда перед ней не смогла устоять тяжелая пехота и колесницы хорошо организованных регулярных армий. Крах замыслов Дария только подтвердил ее высокую репутацию. Однако у нее был предел возможностей — слабая подготовленность к ближнему бою. Малоуязвимая для стрел фаланга гоплитов почти всегда брала над ней верх.

Анализ сарматского вооружения VI—II вв. до н. э. приводит к выводу, что их военное искусство сродни скифскому, причем черты сходства особенно заметны в начале периода, а различия постепенно нарастают к его концу.

Главным оружием был лук со стрелами. У всех кочевников евразийских степей второй половины I тысячелетия до н. э. лук был одинаковым, а стрелы принципиально близких типов. В савроматское время стрелы встречаются во всех погребениях воинов, и число их достигает 300 [292, стр. 31]. В прохоровское время количество их уменьшается, но это лишь частично может свидетельствовать об уменьшении роли лука по сравнению с другими видами наступательного оружия. Не весь запас стрел, которыми владел покойник, должны были обязательно класть в погребение.

Наступательное оружие ближнего радиуса действия получило у сарматов большее распространение, и прежде всего это относится к мечам. В то время как у скифов мечи никогда не были ведущим видом оружия и встречаются преимущественно в аристократических погребениях, у сарматов их количество в погребениях, в том числе и в рядовых, возрастает от века к веку. Даже в савроматское время мечи содержат, например, до 20% всех известных нижневолжских погребений [192, стр. 95]. В работе М. Г. Мошковой приведены сведения о 542 прохоровских погребений [229, стр. 15—18]. В них найдено 129 мечей и кинжалов различных типов. Если учесть, что этот вид оружия сравнительно редко встречается в женских и детских погребениях, то получается, что мечи и кинжалы находились не менее чем в 40—50% всех мужских погребений. Интересно отметить, что из 116 погребений с мечами и кинжалами стрелы имеются в 67—70, т. е. не менее чем в 2/3. Рядовой воин, даже вооруженный мечом, не переставал быть лучником.

Уже с конца VI в. до н. э. появляются всаднические мечи, достигавшие в длину 70— 110 см. Все же степень распространенности их у савроматов не следует переоценивать. К. Ф. Смирнов собрал сведения о 70 савроматских мечах и кинжалах [292, стр. 9—27j. Из них лишь 12 имеют длину свыше 70 см, причем только 3—4 экземпляра относятся ко времени ранее IV в. до н. э.

Длинные всаднические мечи довольно широкое распространение у сарматов получают начиная с IV в. до н. э. Однако создается впечатление, что их количество в погребениях IV—II вв. до н. э. медленно, но неуклонно уменьшается. В 46 погребениях JV в. до н. э. найдено 7—9 длинных мечей (всего найдено 22 меча и кинжала), в 71 погребении IV— ИI вв. до н. э.— 6—7 (всего мечей и кинжалов найдено 23), а в 425 погребениях III—II вв. до и. э.-12—14 (всего 84). Быть может, это связано с распространением копья в качестве главного ударного оружия.
Массивные всаднические копья, достигавшие в длину 3,5 м, известны с савроматского времени, причем большая часть их найдена в погребениях богатых воинов. Их держали обеими руками, и предназначались они исключительно для нанесения сильного удара с коня. Такие копья заметно отличались от скифских — коротких, полуударных, полуметательных. Но широкого распространения в VI—II вв. до н. э. они, вероятно, не получили, быть может потому, что в качестве ударного оружия ближнего боя их в какой-то мере заменял длинный меч. Количество их могло начать увеличиваться лишь в конце описываемого периода.

Оборонительное оружие сарматы применяли значительно меньше, чем скифы и меоты. Металлические панцири встречаются очень редко и, вероятно, являлись импортными изделиями. Они имелись только у самых знатных воинов, рядовые же, вероятно, носили панцири, изготовленные из кожи и кости. Были, конечно, и щиты, но до нас они не дошли. В целом защитное вооружение сарматов уступало оборонительному оружию соседних народов. Это могло явиться одной из причин развития у них наступательного оружия ближнего радиуса действия. В рукопашном бою такое .неравенство до известной степени сглаживалось.

Особенности вооружения должны были определять и некоторое своеобразие применявшейся сарматами тактики. Разумеется, основную массу их войска составляла легковооруженная конница. Поэтому внезапная атака и быстрое отступление в случае ( неудачи имели первостепенное значение. Однако весьма значительный удельный вес наступательного оружия ближнего боя определенно указывает на то, что рукопашная схватка играла в их действиях большую роль, чем у скифов. Поэтому первый этап боя, когда войско сближалось с противником, осыпая его стрелами, мог носить лишь подготовительный характер. В случае если он не достигал цели, не расстраивал ряды противника и не обращал его в бегство, сарматы скорее всего не отступали для подготовки следующего натиска, а переходили к рукопашной схватке.

И сама схватка протекала не так, как у скифов. Акинак мог эффективно использоваться только пешими воинами или спешивавшимися в бою всадниками, именно такое его применение мы видим на солохском гребне. Длинные сарматские мечи и копья давали возможность успешно вести рукопашный бой непосредственно с коня. Это обеспечивало определенные преимущества в бою против пехоты и не имевшей такого оружия конницы.

Особенности сарматского вооружения и тактики должны были начать заметно сказываться со второй половины описываемого периода, с усилением роли аристократических дружин в их войске.

Уже в VI—IV вв. до н. э. в сарматском войске выделяются знатные воины, вооруженные длинным мечом и тяжелым копьем, которые практиковали ближний бой. Поэтому прием конного кулака был, несомненно, известен и савроматам. Более того, при наличии оружия, лучше приспособленного для рукопашной схватки, этот прием был у них особенно эффективным. Неясно, насколько постоянным стало выделение подобных ударных контингентов. Судя по тому, что длинные мечи и тяжелые копья встречаются еще очень редко, надо полагать, что это носило эпизодический характер. Аристократические дружины также находились в самом начале своей длинной истории.

В III—II вв. до н. э. отдельные контингенты в сарматском войске различались уже значительно четче. Часть воинов, и в их числе большинство воительниц, имела на вооружении только луки со стрелами. Основной костяк войска составляли всадники, вооруженные наряду с луком мечом или кинжалом. Знать и ее дружинники были вооружены прежде всего длинными мечами и кинжалами, иногда копьями, в отдельных случаях имели оборонительные доспехи. Однако и они еще полностью не расстались с луком и стрелами. В кургане № 1/13 Верхнепогромне,некого могильника найдены два длинных меча и два кинжала, а вместе с ними железные втульчатые наконечники стрел [512, стр. 11—12]. В кургане № 7/6 того же могильника был похоронен знатный воин, в комплект вооружения которого входили очень длинный меч, кинжал, металлический панцирь, а также колчан с 40—45 наконечниками стрел [512, стр. 33— 35]. Покойник из кургана № F 19/2 у с. Усатово имел длинный меч, кинжал, а вместе с ними лук со стрелами [280, стр. 62—64].

Вероятно, аристократические дружины в это время составляли основную силу сарматского войска, а тактика удара конным кулаком получает дальнейшее развитие. Эти отборные части рубились непосредственно с коня, врезаясь в боевые порядки противника.

Но в ближнем бою все войско принимать участие не могло. Воины, вооруженные коротким мечом или кинжалом, должны были составлять нечто вроде второго эшелона, шедшего за ударным кулаком аристократических дружин. Те из них, которые были вооружены только луком и стрелами, в рукопашной схватке вообще бесполезны. Они могли составлять прикрытие, участвовать в первом натиске, пытаясь расстроить ряды противника, не прибегая к ближнему бою, осуществлять маневры обхода и охвата, преследовать неприятеля и т. д. Любопытно, что стрелы решительно преобладают в женских погребениях с оружием. Женщины участвовали в сражениях, обстреливали противника из луков, но все же в рукопашный бой, как правило, не вступали.

Оружие и военное искусство сарматов в VI—II вв. до н. э. развивались в тесной связи с удручающими народами, чему немало способствовало их географическое положение. Сарматы как определенный этнический массив кочевников евразийских степей занимали промежуточное положение между родственными им племенами скифов на западе и саков и мосагетов на востоке. В тесном контакте находились они и с населением лесостепного Зауралья. Очень важное значение имели их юго-западные связи с жеотами и другими племенами Северного Кавказа.

Особенно много общих черт в области .военного дела наблюдается с сако-массагетским миром Средней Азии и (Казахстана. В обеих этих областях рано появляются длинные мечи. Имеются намеки на то, что в Средней Азии уже в прохоровское время применяют тяжелые и длинные копья, которые всадники держали обеими руками.

Через Среднюю Азию осуществлялись контакты с Ираном. Очевидно, именно средне-азиатским происхождением и связями парфянской династии в Иране объясняется тот факт, что иранское войско последних веков до нашей эры приобретает ряд черт, роднящих его с войском среднеазиатских кочевников и сарматов. Решающую роль снова приобретает конница, и помимо легковооруженных лучников имеются всадники с наступательным оружием ближнего радиуса действия. Даже в типах оружия наблюдается много общего.

Скифы сами перенимали сарматское вооружение. Однако и сарматы в какой-то степени могли заимствовать у них опыт более широкого применения оборонительных доспехов и копий. Впрочем, на археологическом материале это почти не прослеживается.

На довольно высоком для своего времени уровне стояло военное искусство меотов. В меотском войске определенную роль играли всадники, защищенные металлическим доспехом и имевшие на вооружении длинные мечи. Значительное распространение получили копья. Поэтому использование ударного кулака конницы было у меотов весьма эффективным. В прохоровское время вооружение сарматов и меотов испытало определенное взаимное влияние. В Приуралье, и особенно в Поволжье, распространяются железные втульчатые стрелы, отдельные экземпляры длинных меотских мечей ¹⁰, некоторые типы северокавказских наконечников копий. В свою очередь на Северный Кавказ проникают сарматские мечи с серповидным навершием¹¹. К последнему веку до нашей эры сарматы уже смогли выработать вооружение и тактические приемы, лучше приспособленные к ведению ближнего боя, что давало им определенные преимущества в войнах с соседями. Вероятно, появились отдельные дружины полупрофессиональных воинов, небольшие численно, но лучше других вооруженные и обученные, зачастую определявшие исход сражений.

Все это сказалось в борьбе со скифами, и, очевидно, уже заметное военное преимущество сарматов наряду с другими факторами социально-политического порядка явилось причиной относительно легкой победы над ними.

Но когда сарматы столкнулись с фалангой, а затем и с легионом, достигнутого оказалось недостаточно, и война с Диафантом показала это со всей наглядностью и очевидностью. «Против сомкнутой и хорошо вооруженной фаланги всякое варварское войско оказывается бессильным. И действительно, роксоланы в числе почти пятидесяти тысяч не могли устоять против шести тысяч, бывших под началом Митридатова полководца Диафанта, и большинство их погибло»,— писал Страбон, демонстрируя отличное понимание сути дела [48, VII, 3, 17].

Вероятно, это понимали и сами сарматы, готовившиеся к выходу на тогдашнюю мировую арену, где их столкновение с греко-римским миром было неизбежным. Против фаланги и легиона требовалось найти контроружие, требовалась реформа войска. И она была проведена довольно быстро в основном в I в. до н. э.— I в. н. э.

Реформа привела к появлению в сарматском войске специализированной тяжелой конницы катафрактариев. Поскольку их история отнюдь сарматами не ограничивается, следует осветить ее на более широком материале.

¹Например, свидетельство Геродота [1, 73] о том, что Киаксар отправлял к скифам индийских юношей учиться искусству верховой езды и стрельбе из лука. См. также описание скифов в речах пророка Иеремии: «Колчан его — как открытый гроб... Держат в руках лук Η копье... и несутся на конях, выстроены, как один человек...» [10, V, 16; VI, 23].
²2 Ср. со словами скифа Токсариса, по Лукиану: «У нас ведутся постоянные войны, мы или сами нападаем на других, или выдерживаем нападение, илл вступаем в схватки из-за пастбищ и добычи...» [29, 36].
³Возможно, одновременно с продвижением сарматов на запад или немного позднее какая-то часть их двинулась на восток, в Среднюю Азию, и сыграла определенную роль в бурных политических событиях II в. до н. э. Хотя Лявандакокий, Кую-Мазарский, недавно открытый Тузгырский и некоторые другие могильники нельзя прямо связывать с сарматами, они указывают на присутствие в Средней Азии определенного сарматского, или сарматоидного, элемента в последние века до нашей эры — первые века нашей эры.
⁴Киммерийцы и скифы VIII—VI вв. до н. э. также представляли собой крупные союзы племен.
⁵Старое представление Моргана о равноправии всех племен, входящих в такие союзы [223, стр. 78, 125, 143], в настоящее время нуждается в пересмотре даже по отношению к североамериканским индейцам. Так, в конфедерации криков одно из племен, мускоги, составляло 2/3 всего населения, а остальные были покоренными или явно к нему тяготели. В ирокезском союзе половину населения составляло племя сенека, и не случайно оба военных предводителя назначались только из этого племени. Сарматы, опережавшие индейцев в своем развитии, должны были знать еще большее неравноправие племен, составлявших племенное объединение.
⁶Ср. со словами послов царя скифов (саков) Александру, что на македонцев напали шайки разбойников и грабителей, а не весь народ в целом, который, следовательно, не несет ответственности [8, 4, 5, 1]. «Частные» походы и набеги являются одной из норм разлагающегося первобытнообщинного строя. У ирокезов, например, военные операции были предоставлены добровольной инициативе, и каждому предоставлялось право организовать отряд и предпринять военный поход. Желающий объявлял о своем намерении тем, что устраивал военный танец и приглашал добровольцев — способ не так уж далекий от скифского [223, стр. 70].
⁷7 Роль этих вождей у кочевников, да и не только у них, усиливается в заключительный период эпохи классообразования, непосредственно предваряющий появление государства. Тогда они, опираясь на свои дружины, нередко захватывают верховную власть, оттесняя родовую верхушку. По существу, узурпаторами были Модэ, Тэмуджин и, возможно, Атей. Но сарматскому обществу до этой стадии развития было еще далеко.
⁸О военном искусстве скифов см.: [219; 86; 87, стр. 6—29; 210: 211, стр. 79—85].
⁹Этот прием был известен и легковооруженной персидской коннице ахеменидского времени — см., например, описание Ксенофонтом битвы при Кунаксе [24, I, VIII]. Ср. с его же словами: «Все же военачальники варваров занимают место в центре войска, которым они командуют, полагая, что они таким образом находятся в наибольшей безопасности, если они с обеих сторон имеют свое войско, и что в случае необходимости передачи приказа войско будет оповещено о нем в половину времени» [24, I, VIII, 22].
¹⁰10 Старица, курган № 4, кенотаф 3 [Ш5, стр. 42]; Старица, курган № 76/3 [516, стр. 187]; Мечет-сай, курган № 31/1.
¹¹Случайная находка казаков на Кубани [113, >стр. 152]; ст. Кореновокая [65, стр. 48, рис. 17, 1]; Елизаветинский могильник, погребение № 18, раскопки 1931 г. [65, стр. 48]; ст. Псебайская, курган № 7 [QAK за 1895 г., стр. 135, рис. 324; 261, стр. 609]; ст. Тихорецкая [Архив ΑΚ, д- № 84 от 1889 г.]; ст. Даховская [187, стр. 36, 38]; Буерова могила [ΟΑΚ за 1870— 187l гг., стр. IX и сл., XXI и сл.; 261, стр. 550; 410; табл. 23, а, в]; Чми (из коллекции В. И. Долбежева) ГИМ, инв. № 345].

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4003

загрузка...

Другие книги по данной тематике

Э. Д. Филлипс.
Монголы. Основатели империи Великих ханов

А.М. Хазанов.
Очерки военного дела сарматов

e-mail: historylib@yandex.ru

разделы

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Реклама

Первый период (VI — II вв. до н. э.)